Кандидат в Будды

Из Майна в Дунай. Франконские сепаратисты и саксонские анархисты

Культуртеплоход «Болеро», частично арендованный Федеральным союзом немецких обществ Запад-Восток (BDW0) для германо-российской акции, закончил рейнскую часть своего плавания и отправился на восток, вверх по Майну. Прибытием во Франкфурт-на-Майне ознаменовалось окончание первой, довольно веселой и живописной части речного путешествия. Большая часть российской делегации, разные там города-побратимы и молодежные организации, покинули теплоход. Их место заняла новая порция культурологов и чиновников. Во Франкфурте-на-Майне сошел на берег «Вермишелли Оркестра», оставивший наиболее яркое музыкальное впечатление во всей поездке.

«Сакс-мафия» и хор «Сирин» продолжили путешествие. За время первой, рейнской части, длившейся неделю, стало ясно, что никакой особенно культурной задачи перед музыкантами не ставилось и выбор нас и «Сирина» обусловлен был преимущественно нашей неприхотливостью. То есть тем, что мы не требовали никакого особенного аппаратурного обеспечения — микрофонов, усилителей, да и вообще электричества. Вторая половина нашего путешествия по германским рекам этого предположения не опровергла.

Во Франкфурте-на-Майне мне ранее бывать не приходилось, разве что случалось проезжать на поезде. Это — единственный город Германии, в котором в окне вагона можно заметить небоскребы. Из-за этого Франкфурт-на-Майне называют еще «Майнхэттен». Горькая немецкая ирония. Разрушен англо-американскими бомбардировками на 93–95 %. Оккупационные американские власти не разрешали восстанавливать Франкфурт и всемерно американизировали его, строили небоскребы, намереваясь сделать столицей Германии. Победила, однако, концепция временной столицы — Бонна.

Франкфурт остается финансовым центром, в нем расположено несколько мейнстримовских джазовых клубов, в которых господствует подражательный проамериканский джаз (боп, кул). В центре города возвышается железобетонный собор какого-то диснеевски-чудовищного розового цвета, белой краской на бетоне нарисованы как бы линии камней… Если бы не дом Гёте, то нельзя было бы и определить, старый это город или новодел. Так и не удалось понять, насколько дом Гёте уцелел в этих бомбардировках. Возможно, это секретная информация, затрагивающая американо-германские отношения. То, что он вроде уцелел и при этом кухонная утварь не совсем та, что была на кухне семьи Гёте, а «подлинная кухонная утварь той эпохи», наводит на некоторые сомнения. Вот, к примеру, в маленьком Арле (Франция), где не было ни одного немецкого солдата, американцы произвели «точечную» бомбардировку и разбомбили напрочь дом Ван Гога. Фабрику по производству роялей «Bechstein» в одноименном австрийском городке и ее столетние склады выдержанной древесины бомбила американская авиация уже 5 часов непрерывно, пока все не сгорело. И так далее… То, что не смогли разбомбить, продолжали разрушать экономическими мерами принуждения уже после войны, как фасады домов в Кройцберге. Ясно, что война эта была не против германского фашизма, германской военной машины (дом Ван Гога в Арле, фабрика роялей в Австрии), сколько против немецкой и шире — европейской культуры. В свете этого мне не кажется случайным и убийство композитора Антона фон Веберна, который был застрелен американским солдатом на пороге собственного дома уже после окончания войны, когда вышел покурить на крыльцо в комендантский час.

В доме Гёте экскурсовод обратила внимание на детский кукольный театр, которым играли Гёте и его сестренка. Стоимость его в середине XVIII века превышала годовое жалование служанки в их доме. Мне пришел на память его оппонент Ницше об аристократии: «Грек благородного происхождения находил между высотой своего положения и самым низким положением такое чудовищное количество промежуточных ступеней и такое расстояние, что он едва ли мог отчетливо видеть раба»… Конечно, демократия всегда основана на рабстве, причем количество рабов должно в 7–8 раз превышать количество свободных. А из разговоров с гидом-экскурсоводом (уроженкой Красноярска) я понял, что наша экскурсия была заказана не просто как ознакомительная с городом, а как тенденциозная, с подзаголовком «Франкфурт — колыбель германской демократии».

Страшные лица немецких пенсионеров и особенно пенсионерок. На левом берегу, вдоль набережной, расположены художественные музеи — от изобразительных искусств до музея немецкого кино. Босх в Штеделевском институте. Его персонажи — на улицах Франкфурта. Огромная, преимущественно турецкая барахолка на набережной Майна.

Далее, вверх по Майну, — Ашаффенбург. Разрушен во время войны англо-американской авиацией (всего лишь!) на 50 %. Замок — летняя резиденция майнцско-го архиепископа. Из экскурсии по Ашаффенбургу следовало, что при архиепископе коррупция была исключительным источником процветания города. Седьмой голос майнцского архиепископа при выборах императора Священной Римской империи германской нации был решающим. В город перед выборами съезжались представители различных князей и партий с щедрыми дарами. Вывод, который напрашивался, но ни разу не был произнесен вслух (о немецкая политкорректность!): продажность как принцип демократии и католической церкви. Видимо, такие экскурсии должны были иметь большое воспитательное значение. Оказалось, что Ашаффенбург — это еще один «третий Рим». Один из маленьких, захолустных римчиков.

После посещения замка архиепископа мы с вологодским медиамагнатом Германом Титовым отправились приобщиться к сидру. Иоганн Вольфганг Гёте в «Dichtung und Wahrheit» хвалился, что по молодости выпивал то ли 5, то ли 7 литров сидра — и это не кажется пустой похвальбой после того, как отведаешь напитка. Зона си-дропроизводства и преимущественного сидропотребления ограничивается землей Гессен и простирается по Майну до города ирландских монахов — Вюрцбурга.

В Вюрцбурге я ничего не узнал ни про процент разрушения от американских бомбардировок, ни про сущность и издержки демократии. Небольшой, но очень красивый городок со старинным мостом через Майн со статуями Святого Киллиана и других ирландских монахов. Мы отправились гулять по городу не с экскурсоводом, а с очень симпатичной девушкой-волонтером из Восточной Германии, которая приглянулась одному из сакс-мафиози.

Вообще хочется заметить, что ГДР сформировала некую народоподобную общность внутри германской нации, чем-то неуловимо близкую нам и почти родную. Что касается девушек, то они безусловно симпатичнее в бывшей ГДР, чем в Западной Германии. Возможно, это связано с тем, что на территории Восточной Германии в прошлом обитали славяне (даже немцы знают, что название города Berlin — вовсе не от «barlein», не имеет никакого отношения к медведю [bar], а от древнезападнославянского «берло» — «низкое место»; так же дела обстоят почти со всеми топонимами в Восточной Германии), и в местном населении чувствуется славянская кровь, а возможно — последствия пребывания группы Советских войск.

Может быть, в привлекательности для нас восточных немок существенную роль играет мимика? Западная Германия и Западный Берлин были очень сильно американизированы. Возможно, потерпевшие поражение страны и народы имеют некую восприимчивость к элементам культуры оккупантов. Во всяком случае, восточные немцы, имея массу сходных с нами мелких, но совокупно значимых черт, выделяются отсутствием американской ничего не обозначающей маски-улыбки. На протяжении тысячелетий мимика была существенным средством общения людей, и улыбка означала симпатию. А вот в американской культуре — стала некой формой соответствия стандарту, ну как прикрывание наготы в общественном месте, отсутствие запаха пота, — и перестала что-либо обозначать в эмоциональном плане. Таким образом, западное лицо для нас выглядит как личина, социальная маска, униформа — то, что наши предки назвали бы «рожей» или «харей»… Губы растянуты в неестественной резиновой улыбке, а глаза — злые и холодные. Вот, пожалуй, наших соотечественников и представителей других неамериканизированных (пока еще) народов можно опознать по неформальному выражению лица («…лица необщим выраженьем…»).

Далее по каналу Майн-Дунай — Бамберг, еще один средневековый германский город. Согласно современной легенде, покровительница Святая Кунигунда покрыла полами своей мантии Бамберг, наслав облачность, и американская авиация почти не разбомбила его. Обрушилась лишь толстенная штукатурка одного из домов, и открылось, что средневековые дома в центре — не каменные, а деревянные. Особенно запомнился собор, сад епископа и маленькая Венеция на берегу Регнитца. Один из немногих шансов, а может быть единственный, увидеть, как выглядели немецкие города до войны. В результате затянувшейся экскурсии мы опоздали на автобус и вынуждены были довольно долго брести к теплоходу вдоль канала Майн-Дунай. Концерт «Сакс-мафии» состоялся в пивной «Wilde Rose Keller». Нашему выступлению предшествовали записанные на минидиск башкирские народные бас-гитары и ритм-боксы, а также выступление башкирских солистов, которые пели и танцевали под эту фанеру (ансамбль Гаскарова). А в это время три сотни посетителей этого, скажем, парка, так как огромные столы стояли прямо под открытым небом, пили копченое бамбергское пиво, иногда слегка отвлекаясь на то, чем их пытались развлечь устроители мероприятия…

По возвращении на теплоходе состоялся концерт художественной самодеятельности. Наиболее выделялись приблудный ирландец Патрик О'Бёрн с электрогитарой и италоговорящий болгарин Энцо, работавший в баре теплохода на клавишах. Олег и Тина из православного хора «Сирин» исполнили ретро из репертуара приблат-ненных пионеров времен моего детства — «14 французских моряков».

На следующий день Патрик, оказавшийся актером Петера Штайна, читал по-немецки стихи Рильке, Вячеслав Куприянов свои классические переводы Рильке, а утонченная Тина задавала вопросы о филологических тонкостях перевода Рильке на русский.

Я посмотрел в окно: унылый Эрланген, который Кунигунда своим плащом явно не покрыла. Упреждающий визит обербургомистра Эрлангена на борт теплохода «Болеро». Видимо, на Эрланген вблизи лучше вовсе не смотреть.

Нюрнберг-Лангвассер — это отдаленный захолустный пригород Нюрнберга, такой как бы малоэтажный спальный район. В Нюрнберге самая высокая доля русскоязычного населения в Германии — около 10 процентов. Видимо, сосредоточены они преимущественно в этом самом Лангвассере. Мы играли в местном культурном центре, в котором, несмотря на изнуряющую жару, было зачем-то еще устроено часовое чтение из «Идиота» Достоевского на немецком языке. Обитателям Лангвассера, пришедшим на мероприятие, немецкий язык не настолько, видимо, знаком и не настолько ими любим, чтобы в душном помещении при 30-ти с лишним градусах жары слушать по-немецки, да еще почему-то Достоевского. Осталась наиболее стойкая часть публики, которой был предложен башкирский ансамбль песни и пляски, а затем еще и «Сакс-мафия». Мне вся обстановка отчасти напомнила гастроли спектакля «Москва-Петушки» с актерами Таганки по восточному побережью североамериканских Соединенных Штатов, а именно еврейские культурные центры в Нью-Джерси, Коннектикуте, Филадельфии…

В Нюрнберге была организована экскурсия в «Reichsparteitag» на экспозицию выставки «Faszination und Gewalt» (я бы перевел «Очарование и Власть»). Я бывал уже там во время приезда в Нюрнберг с «Гражданской Обороной», но отправился еще раз на «место силы».

«Reichsparteitag» был восстановлен в 50-е годы. Насколько мне известно, это — единственный музей в Германии, где нельзя купить сувениры (а жаль!). Место, где Гитлер принимал парад, показанный в «Triumph des Willens», и сейчас производит сильное впечатление, несмотря на нарочитую замусоренность.

На обратном пути в автобусе позади нас рядом с одинокой дамой-политологом средних лет, которая и в ресторане теплохода предпочитала держаться поближе к «Сакс-мафии», уселся писатель Асар Эппель. Поинтересовавшись, чем она занимается, он довольно громко продекламировал:

И громко сам себе засмеялся. Потом, видимо, реагируя на выражение лица дамы, добавил: «Не подумайте, я не вас конкретно имел в виду», — и снова засмеялся.

Где-то в пути на теплоходе в баре состоялся концерт трио имени Рахманинова (фортепьяно, скрипка, виолончель).

Однажды я выступал в пансионате для старых большевиков под Ленинградом (еще до перестройки). Те одухотворенные старички возбудились и написали письмо о том, что приветствуют авангардную музыку!

Современные немецкие пенсионеры и российские деятели околопенсионного возраста во время исполнения трио Рахманинова Моцарта, Гайдна, Мендельсона ничто-же сумняшеся заказывали в баре пиво, коктейли…

От Нюрнберга теплоход пошел по каналу Майн-Дунай, почти волшебным образом вырытому в холмах. Серия шлюзов, в которых «Болеро» за какие-то полчаса поднимался чуть ли не на сотню метров. По форме шлюз напоминает гигантскую могилу. Когда теплоход входит в него, он оказывается в темноте: справа, слева, спереди и сзади — серые каменные стены и только где-то далеко вверху — маленький прямоугольничек неба. Шум воды, царапанье бортов о стены шлюза — и начинается движение вверх… И вот уже совершенно сюрреалистическая картина — внизу, справа и слева, холмы, какие-то леса, луга, проселочные дороги… Земля, правда, не кажется ни возделанной, ни вообще заселенной, все безлюдно… Шлюзы идут один за другим…

Наконец у Регенсбурга темно-коричневые воды Майна и канала, воспетого в «Фаусте» Гёте, сменились голубоватой водой Дуная. Регенсбургский экскурсовод оказался нашим бывшим соотечественником и большим любителем истории. Он показал нам еще один замечательный образчик новодела римских древностей для туристов. Одна из «сохранившихся» римских башен сложена действительно из римских камней, но камни эти лежат в произвольном порядке. Римляне использовали крепления, для чего выбивали в камнях определенные углубления. Так вот, ориентация этих углублений доказывает, что камни заняли нынешнее положение в эпоху, когда на такие детали внимания не обращали. По сути, вся Германия — от Кёльна до Регенсбурга — строительная площадка археологических древностей для туристов. Немцы любят старину и старательно ее возводят.

Почему не разбомбили Регенсбург? Все бомбы пришлись на Reichsparteitag в Нюрнберге? Вышел перерасход и союзники оставили Регенсбург на произвол судьбы? А может, просто горючего для бомбардировщиков пожалели?..

В последнюю ночь на теплоходе была устроена совместная вечеринка пассажиров культуртеплохода, его команды и обслуги. Началось все с чтения стихов, затем перешли к пению «Катюши», Олег из «Сирина» тряхнул стариной — что-то выдал из кабацкого репертуара. Команда была поистине интернациональной — капитан и матросы изъяснялись между собой по-голландски, официантки из Словакии — по-венгерски, болгарин Энцо продемонстрировал знание вообще всех придунайских языков, Патрик ОʼБёрн — чуть ли не всех западноевропейских. В завершение подвыпившие члены Социал-демократической партии Германии затянули «Bandiera Rossa». От выпитого теплоход покачивало… Мне подумалось, что это — коммунистическая песня, «красная», а социал-демократы считаются не красными, а розовыми… Поющие розовые члены партии?

В Пассау культурная акция на теплоходе «Болеро» закончилась, и далее путешествие русской «Сакс-мафии» по Германии совершалось уже в индивидуально-полуавтономном режиме. На берегу нас ожидал администратор Кристоф Карстен, а теплоход, выгрузив российско-немецкий форум, набрал туристов и пошел дальше вниз по Дунаю — через всю Центральную и Восточную Европу. Интересно, преодолеет ли он разбомбленные все той же американской и британской авиацией, но уже совсем недавно, мосты через Дунай в Югославии?

Из Пассау путь наш лежал в объезд Чехии — через Франконию в Саксонию, точнее в Нойштадт в Дрездене. По пути мы остановились в деревне Иммельдорф неподалеку от Ансбаха. В этом путешествии по Франконии довелось увидеть не ту Германию, которую нам пытались представить BDW0 или обербургомистры городов-побратимов.

В Иммельдорфе у Карстена были знакомые. На стенах пивной, куда мы заехали, оказались плакаты «Аук-цЫона», исколесившего всю германскую глубинку и не обошедшего своим вниманием даже эту деревеньку. Иммельдорф готовился к историческому празднику: 130-летию добровольной пожарной дружины! По сему поводу был устроен пивной фестиваль в гигантском шатре под открытым небом. Какой-то местный молодой человек, которого я угостил «Гжелкой», договорился о нашем проходе на праздник по пониженному тарифу. По пути он непонятно по какому поводу чуть не поджег американскую машину, сопроводив это комментарием, что это американские оккупационные войска — вертолетный полк ВВС США.

Вскоре мы уже наблюдали немецкий праздник во всей красе. В шатре, вмещавшем несколько сот человек, были установлены длинные деревянные столы и скамьи, за которыми с огромными кружками в руках восседали крестьянские семьи. На деревянной сцене уже несколько часов грохотала местная рок-группа. Иногда музыканты играли что-то народное, видимо старинные франконские песни, и все обитатели шатра с кружками в руках подхватывали их, покачиваясь. Справа у сцены я заметил группу молодых людей с незнакомым мне знаменем, размахивавших им в стиле футбольных фанатов. Кристоф пояснил, что это парни из Лихтенау, как бы франконские «сепаратисты». Во время исполнения одной из песен они продемонстрировали, видимо, древний франконский ритуал, напомнивший мне сцену пития горилки Яшкой-цыганом и бурнашами из фильма «Неуловимые мстители». Неуловимые мстители из Лихтенау поднимали за ножки тяжелые деревянные столы, на которых стояли полные пивные кружки и выдували по литру, не касаясь кружек руками, стараясь при этом сохранять арийскую осанку.

Карстен пояснил, что Франконию присоединил к Баварии Наполеон, но после Венского конгресса она так и осталась в составе Баварии. Все надежды франконцев затем были на Бисмарка. Потом — на Веймарскую республику, потом — на Гитлера, потом — на американцев. При объединении Германий франконцы опять надеялись, что произойдет передел федеральных земель… Все напрасно…

После нескольких литровых кружек франконского светлого я уже вовсю болтал по-немецки, может быть даже — на франконском диалекте. Последнее, что я помню в тот вечер, — крестьянские дети, бегающие по столам между пустых кружек, и спящие за ними франконцы…

Утром беседовал с хозяйкой о ее «экологическом» бизнесе. Особое впечатление на меня произвели вегетарианская еда для кошек и собак, минеральная вода, разлитая в бутылки в полнолуние, и «чай силы», производимый из обычного зеленого чая и соответственной упаковки.

От минеральной воды, разлитой в полнолуние, нас отвлекло величественное зрелище шествия франконцев. Оставляя мерседесы у подножия холма, нескончаемым потоком шествовали добровольные пожарные команды окрестных деревень и городов. В стальных касках, начищенных до зеркального состояния, с хоругвями, венками, с гербами, развернутыми знаменами, на тракторах, под марши духовых оркестров, с торжественными лицами, неуклонной поступью вверх на гору шествовала другая Германия. Вернее, та же самая, что и 65, и 90, и 1000 лет назад, и, наверное, 2000… С совершенно иной исторической перспективой, с другой памятью, в фокусе которой — совсем иные ценности.

Из Иммельдорфа Карстен повез нас проселочными дорогами — конечно же, из соображений экономии — за автобан-то ведь надо платить! Вообще, экономия по-германски — довольно причудливая вещь! Это не вполне рациональное европейское желание сэкономить вопреки результату можно пояснить на паре примеров. Ну, скажем, Кристоф говорит, что хлеб в этом супермаркете мы покупать не будем. Он знает по пути деревню, в которой выпекают хлеб дешевле (и лучше). Мы сворачиваем, делаем крюк к этой деревне, в которой он еще посещает какого-то церковного старосту, в результате чего остается недостаточно времени, чтобы успеть в Гамбург на концерт, и ему приходится гнать на предельной скорости со сверхнормативным расходом бензина. Один мой знакомый поэт рассказывал о своем швабском администраторе, который не прислал ему приглашения по факсу, так как в факсе было целых два листа, и тому пришлось лететь в Германию через Брюссель, что в итоге опять же отразилось на кошельке того же швабского администратора…

Так или иначе, но путь наш пролегал теперь в Дрезден через чрезвычайно живописную малонаселенную местность, так называемую саксонскую Швейцарию. Кристоф сообщил, что мы выступим на концерте в Нойштадте, анархистско-хиппическом пригороде Дрездена, германском аналоге копенгагенской Христиании.

Собственно говоря, мне никогда не приходилось играть на территории бывшей ГДР за пределами Восточного Берлина. Новый опыт превзошел все ожидания. Как я понял, Нойштадт, вернее те несколько кварталов, в которых проходил «фестиваль», — это что-то вроде сквотоподобного района, по которому в вечерние часы фланировали анархического вида восточногерманские бородатые и лысоватые интеллектуалы с косичками, в драных шортах и шлепанцах на босу ногу, да девушки в стиле гранж в высоких солдатских ботинках и легких летних муслиновых платьицах. Дети развлекались на каких-то громко грохочущих железяках из чего-то похожего на конструктор из старых молочных бидонов. Пространство охранялось двумя тысячами германских полицейских, в воздухе постоянно барражировали 2 вертолета — об этом мне взахлеб восторженно поведал организатор нашего вступления, сам, как оказалось, фри-джазовый саксофонист…

Галерея, куда мы приехали, оказалась вовсе не местом для выступления, а местом для ночлега — на полу. Играли мы на Т-образном перекрестке, где был установлен огромный горящий чурбан. Публика — анархисты, хиппи, маргиналы всех мастей — сидела прямо на булыжниках. В воздухе стоял запах травы…

Примерно через час с небольшим появились полицейские, которые в вежливой форме попросили нас прекратить играть, так как после десяти вечера мы можем побеспокоить жителей соседних домов. Анархисты возбудились и потребовали, чтобы мы играли, а с полицией они, мол, сами разберутся. Один из анархистов продемонстрировал для убедительности, сбив с головы пожилого полицейского фуражку: «Мы им покажем!» Седоватый полицейский с вежливой неловкой улыбкой поднял с мостовой фуражку, надел, но ее снова сшибли.

«Сакс-мафия» отправилась в турецкую едальню, в то время как анархисты стали заготовлять материал для строительства баррикад. Саксофонист из галереи рассказывал, что анархисты планируют столкновение с полицией. Около полуночи, проходя мимо того самого перекрестка, я увидел вокруг тлеющего бревна лишь несколько человек, один из них что-то наигрывал на гитаре, остальные молча курили…