Кандидат в Будды

Интерфейс Ходжи Насреддина

Однажды я проснулся с неприятным чувством какой-то то ли случившейся беды, то ли грядущей неприятности. Впервые мне приснился покойный Курехин, который куда-то звал меня. Подробности сна быстро улетучились, осталось лишь ощущение чего-то досадного и непоправимого. Я действительно ни разу не видел Сергея во сне после смерти, я даже специально не поехал на его похороны в 1996 году, чтобы не видеть его мертвым и не запоминать его таким, но чтобы он навсегда остался для меня в памяти веселым солнечным юношей, переполняемым энергией при зрителях и всем недовольным, скучающим, капризничающим в их отсутствие. Я варил кофе, смотрел в окно и пытался припомнить этот сон, понять скрытое сообщение, заключенное в нем. Во сне Курехин торопил меня и велел собираться, чтобы ехать в Америку. Кроме этого осталось еще какое-то смутное ощущение тяжелых музыкальных инструментов, которые я несу куда-то…

Да, большая часть музыкантов, работавших с Куре-хиным, уже умерли. Да и не только музыканты — уже умерли организаторы первых фестивалей его памяти. Какое-то облако смерти… Впрочем, это уже стало общим местом. Я стал перебирать в памяти события последних дней, цепочка которых могла бы подсказать мне смысл сна.

По возвращении нашей «Русской саксофонной мафии» из Вильнюса я узнал от вологодского саксофониста Эдуарда Сивкова печальную новость. Умер Николай Дмитриев, арт-директор (или, как он сам называл себя, маэстро церемоний) культурного центра ДОМ. Умер, практически не пив, не курив, ведя здоровый образ жизни. Да, увы, так бывает. После обычных расспросов — как, отчего — вопрос, который не прекращают задавать и, надеюсь, еще некоторое время будут задавать снова и снова: что же теперь будет с ДОМом? Имеется в виду подтекст: как долго ДОМ сможет сохранять культурную политику преимущественно художественной значимости своих мероприятий? В Москве существует множество клубов, в которых звучит примерно та же музыкальная жвачка, что замусорила уже все 14 или около того FM-радиостанций Москвы. Все тот же шансон, попсня, говнорок и тому подобное. Единственным местом, в котором ничего этого нельзя было услышать ни под каким предлогом, — это ДОМ. Признаюсь, сам я играл в ДОМе нечасто: там не очень щедро платили и финансовых стимулов к выступлению там почти не было. Зато можно было поэкспериментировать или послушать приезжих музыкантов, пообщаться, приобщиться к новостям… Как все-таки зыбко и ненадежно бытование современной музыки в Москве: умер один организатор концертов в десятимиллионном городе, и сразу все осиротели, сразу же будущее импровизационной музыки в Москве оказалось под вопросом.

Когда после похорон Николая Дмитриева, бывшего особенно близким Курехину в последние годы его жизни и даже основавшего с ним вместе издательство «Длинные руки», я посетовал на эту череду смертей, кто-то возразил мне: «Но ты же жив!» Может быть, эта тема сна — трансформация этого вопроса-упрека?

Накануне вечером в ДОМе состоялся концерт. Еще при жизни Николая туркменская пианистка и композитор Марал Якшиева договорилась с ним о том, что я сыграю с нею там вместе, и Коля выделил дату — 12 июня, абсурдный праздник по поводу отделения России от Советского Союза. Первоначально я планировал выступить там с Марал и трубачом Юрием Парфеновым. Однако Парфенов оказался именно в этот день занят. Тогда мне пришлось отказаться от другого выступления с Марал, чтобы все же познакомить ее с Парфеновым. В итоге Марал и Парфенов поимпровизировали дуэтом, и задача устраивать их знакомство передо мной уже не стояла. Мне показалось интересным привлечь к нашему дуэту с Марал оригинального и очень талантливого литовского электронщика Ричардаса Норвилу, с которым до сих пор мы сотрудничали только в моем проекте «Новая русская альтернатива» и в музыкальном сопровождении к фильму Фридриха Мурнау «Фауст. Народная легенда». Мы встретились с Марал и Ричардасом и пошли обсудить будущий концерт в кафе. В результате получилась такая вот программа для бас-кларнета, сопрано-саксофона, альтовой флейты, рояля и разнообразной электроники.

Ходжа Насреддин и 11 историй

0/ХОДЖА НАСРЕДДИН — внутренности лица (буквально INTERFACE)

1/ХОДЖА НАСРЕДДИН и автоинспектор

2/ХОДЖА НАСРЕДДИН и старые книги

3/ХОДЖА НАСРЕДДИН лечит зуб (на основе фонограмм, сделанных Марал Якшиевой в стоматологическом кабинете)

4/ХОДЖА НАСРЕДДИН на Горбушке

5/ХОДЖА НАСРЕДДИН и рыба

6/ХОДЖА НАСРЕДДИН на чемпионате по женскому футболу

7/ХОДЖА НАСРЕДДИН опускает в ящик (праздник в честь выбора первого президента России — 12 июня, день концерта)

8/ХОДЖА НАСРЕДДИН в салоне красоты

9/ХОДЖА НАСРЕДДИН вспоминает пустыню

10/ХОДЖА НАСРЕДДИН в магазине искусственных цветов (финал)

А именно: программа «Ходжа Насреддин и 10 историй» + interface к программе. Для литовца, наверное, дистанция между русским и английским языками иная, поэтому «интерфейс» трансформировался во «внутренности лица». В качестве финала Ричардас предложил метафору «в магазине искусственных цветов».

Позднее он в телефонном разговоре признался, что в каком-нибудь швейцарском городке на выработку и согласование программы потребовалось бы не меньше недели, а в Москве мы уложились в какие-то полтора часа. Мы подпитываемся энергией этого огромного города. Времени нет — нужно бежать (Ричард в тот момент был занят продукцией каких-то песен для Земфиры, для Маши Макаровой, увлеченно рассказывал о преобразовании звучания плача ребенка в жужжание мухи, крика совы в женский вокал и связанных с этим вторжением в подсознание мужских фобиях).

На концерте в ДОМе собралась относительно немногочисленная публика. После зубодробительных частей («стоматология» на основе записанных Марал звуков зубоврачебного кабинета и сводящая с ума турецкая «Горбушка» Ричарда) наступила некая релаксация, приведшая через рыб и пустыню к «магазину искусственных цветов»…

После концерта меня и мою подругу пригласила в гости поужинать в свою московскую квартиру приятельница, проживающая последние несколько лет в США. Запомнился один из ее тостов: «За то, чтобы вы приехали к нам в гости в Америку!» На обратном пути в лифте отметил про себя, что вряд ли мы поедем в ближайшее время в Америку. Вспомнился покойный Владимир Петрович Резицкий, который отказался в свое время от гранта в Беркли…

На память пришел Свидригайлов и его «отъезд в Америку». Когда я учился в физматшколе, в 9-м классе я дружил с одним из двух талантливых мальчиков, живших в комнате напротив. Оба, кажется, были влюблены в одну из крайне немногочисленных девочек нашего класса. В эту девочку, впрочем, были влюблены почти все ученики класса в разное время. Однажды вечером один из моих соседей по школьному общежитию попросил у меня на ночь почитать библиотечный томик Достоевского, многозначительно добавив в ответ на мои возражения, что только на одну ночь, мол, завтра ему книга уже не понадобится. Я отдал ему книжку про Свидригайлова и лег спать. Утром, зайдя за книжкой к соседям, я увидел пустую панцирную сетку на одной из коек и большое темно-красное пятно под ней. Оказалось, что читатель Достоевского вскрыл вены — так сказать, тоже попробовал «уехать в Америку».

В мой первый приезд в Нью-Йорк, в первый день пребывания в Америке вследствие цепи случайностей нас — меня и другого музыканта моего ансамбля «Три „О“», Аркадия Кириченко, — не встретила принимающая американская сторона. Прождав несколько часов в аэропорту Кеннеди, мы оставили инструменты в тогда еще существовавшей (после каких-то давних терактов их упразднили как класс) камере хранения, купили карту города и отправились бродить по Нью-Йорку, периодически выслушивая в телефонах-автоматах музыку и текст автоответчика у тех, кто нас должен был встречать. В конце концов ближе к вечеру я сел в такси и продиктовал шоферу по-английски адрес. Заметив, что таксист меня не понимает, я сказал своему тубисту: «Аркаша, этот долб… не рубит, кажется, по-английски совсем». Возликовавший таксист, не понимавший «этого собачьего языка», оказался нашим недавним соотечественником «с Харькова», радостно повез нас бесплатно в Бруклин, по пути рассказывая о тягостях и радостях своей эмигрантской жизни. Радостей оказалось немного: «Ну разве что иногда эмигрантку трахнешь…» Сейчас, в контексте отъезда в Америку Свидригайлова, мне слышится в этом что-то некрофилическое или даже некрореалистическое, если быть ближе к сподвижникам Курехина…

Мне казалось раньше, в восьмидесятые, что отъезд за границу на ПМЖ — это как смерть. Отъезжающий теряет какое-то общее с тобой измерение. Он отдаляется…

Р.-М. Рильке

Встреча возможна, и я в этом не раз убеждался — в разных странах, но… это бывало уже не то. Что такое самоубийство? Это отказ от собственной идентичности, от собственного Я, от привычек, языка, образа мысли.

Однако оказалось, что не все разделяют такую точку зрения. На Аркадия Кириченко встреча с тем таксистом произвела, наверное, прямо противоположное впечатление. Год спустя мы были приглашены в Сан-Франциско одним безответственным молодым человеком, но лететь вместе со всей командой поэтов и художников не могли: была еще «халтура» в Берлине на открытии какой-то картинной галереи.

В итоге в Вашингтоне, куда мы прилетели неделю спустя, оказалось, что внутриамериканские билеты Нью-Йорк-Сан-Франциско нам были куплены организаторами не с открытой датой, а с фиксированной (из соображений экономии). К тому же Африка в Нью-Йоркском аэропорту «La Guardia» скопом отдал на регистрацию всю пачку билетов, включая наши, и они были аннулированы. В ответ на все наши тщетные попытки как-то спасти ситуацию, названивая в Сан-Франциско, нам порекомендовали прикинуться «чайниками» и попытаться запудрить мозги диспетчерским службам авиакомпаний «Пан Американ» и «Юнайтед Эрлайнз», прикинуться, что мы — тупые убогие русские и ничего не понимаем, брать на жалость. Из этого ничего не вышло, конечно…

В результате, навестив знакомых эмигрантов, я просто вернулся в Москву через неделю — так и не добравшись до Сан-Франциско, без выступления. Другой участник ансамбля — еще через две, а до того, договорившись с полисменом, еще поиграл партиты Баха в Центральном парке Нью-Йорка. Ну а третий на 14 лет остался жить в США.

Для ансамбля интуитивной музыки «Три „О“» это был едва ли не смертельный удар! За исключением уже запланированной поездки в Милан, мы потеряли все концерты и, по существу, выпали из тусовки в самый важный, критический для возможности вписаться в европейскую джазовую жизнь период.

В 1989-90-х гг. ансамбль «Три „О“» гастролировал по СССР от Прибалтики до Владивостока, выступал на престижнейших джазовых фестивалях в Швейцарии, Болгарии, Австрии, Германии, Голландии, Норвегии, Дании, Финляндии, Италии. Первый виниловый диск ансамбля разошелся тиражом 30 000 экземпляров!

И все это в 1991-м третий участник променял сначала на работу подсобным рабочим в ювелирной мастерской, затем таксистом. После он работал продавцом компакт-дисков на Брайтон-бич, диджеем на кабельном русском радио. Что тут скажешь… Как любит говорить мой отец, «Хозяин — барин: хочет — живет, хочет — задавится».

Следует добавить, что это не какой-то единичный, из ряда вон выходящий случай перемены участи, связанной с эмиграцией. Таких примеров — пруд пруди!

Но вот после 14 лет праведных трудов, сполна насладившись возможностями, открывшимися для него в «стране свободных людей», наш товарищ вернулся в Россию. Уже несколько лет он успешно играет в нескольких спектаклях в московском театре Крымова, гастролирует как с театром, так и с музыкальными проектами по Европе и не только.

И все же, что могло вызвать тот сон?..

Накануне Аркадий Драгомощенко прислал мне по электронной почте письмо о новом фильме про Сергея Курехина на канале «Культура». Студентка ВГИКа Татьяна Карклит вступила по той же электронной почте в переписку о постмодернизме в связи с ее дипломной работой о феномене Сергея Курехина в отечественном кинематографе.

Спустя сорок дней после колиной смерти состоялся мемориальный фестиваль «5 из 48» — пятилетие культурного центра ДОМ, ставшее траурным, таким грустным праздником. На фестивале собрался «Оркестр московских композиторов» — детище Николая Дмитриева производства середины девяностых. Приехали среди прочих Михаил Жуков, Владимир Тарасов, Владимир Волков, Вячеслав Гайворонский, Юрий Яремчук, Аркадий Шилклопер, Владимир Миллер, Александр Александров, Юрий Парфенов, Сайнхо, Юрий Кузнецов. Оказалось, что в «Оркестре московских композиторов» осталось только два московских резидента — Юрий Парфенов и я. Более того — и это в некотором смысле относительно, так как Юрий Парфенов живет в Балашихе Московской области, а я прописан в поселке Красково Люберецкого района. Вот такой вот «Оркестр московских композиторов»… Да и россиян в нем негусто, остаются в Питере только Волков да Гайворонский. В последние годы переехали в Германию Аркадий Шилклопер и Михаил Жуков, чуть раньше — Александр Александров, довольно давно в Австрию уехала Сайнхо. Новоджазовые музыканты уезжали из Москвы, Ленинграда, Вильнюса, Свердловска, Красноярска, Архангельска…

Может быть, размышления об этом и претворились у меня в сон, в котором Курехин по-свидригайловски звал меня в Америку.

Русских за пределами России в несколько раз больше, чем русских в Москве: проблема идентичности — стоит ли она для них и насколько важна? С ней ли связано массовое возвращение на родину?

Между тем жизнь продолжается. Появляются новые музыканты… Меняются стили. Из фри-джаза энергия (хочется верить, что все же временно) перетекает в электроакустику, звуковые скульптуры, шумовую музыку, театр, современный танец. И Москва, и Петербург остаются привлекательными для людей, жаждущих творческой реализации. Уверен, что не только эти два города, просто я меньше осведомлен о том, что творится в России за их пределами. В качестве одного из примеров хотелось бы привести активную деятельность британского барабанщика Маркуса Годвина, уже несколько лет как переехавшего в Петербург. Помимо записи компакт-диска к балету Дмитрия Каховского «Симонмаг» (на московской «ХОР Рекордз»), у него есть собственный проект с российскими музыкантами «The Noise of Time», в котором выступают музыканты группы «АукцЫон» Николай Рубанов и Михаил Коловский, а также питерский басист Дмитрий Каховский и смоленский виолончелист Владислав Макаров. «Noise of Time» не ограничивает свои выступления Питером, мне довелось слышать их и в московском клубе.

Ну и нельзя не сослаться в этой связи на литовского композитора и перформера на живой электронике Ричардаса Норвилу. Ричард достаточно долго жил в Берне, Швейцария (изучал психоанализ), но предпочитает все же работать в Москве и вообще в России, не забывая навещать Восточную, Центральную и Западную Европу с концертами. Сейчас он — один из наиболее востребованных композиторов в российском театре. Спектакли с его музыкой идут в самых разных театрах — от Новосибирска, Саратова и Пензы вплоть до МХАТа им. А. П. Чехова, для которого он писал музыку к нашумевшему спектаклю «Терроризм». Ричард сотрудничает с московским электронщиком Алексеем Борисовым («Ночной проспект»), не отказываясь ни от поездок в Красноярск, Омск, Томск, ни от выступлений в Австрии, где у него недавно вышел очередной компакт-диск.

В Москве проживает постоянно более сотни тысяч иностранцев, некоторые весьма успешно вписались именно в русскую культуру — например канадский фотограф — очаровательная Хайди Холлингер.

Свято место пусто не бывает.

Возможно, явившийся во сне Сергей Курехин мне подсказал тему для этого текста?