Кандидат в Будды

Путешествие по Рейну. Срущий поэт между романтикой и реваншизмом

В марте 2003 года «Саксофонная мафия» получила от Федерального Союза Немецких Обществ Запад-Восток (BDW0) приглашение принять участие в российско-германской акции на борту культуртеплохода «Болеро». Для нашего квартета прибыть на самолете в Дюссельдорф, начальный пункт культурпробега, показалось несколько затруднительным. Прежде всего — из-за множества больших и маленьких саксофонов, не говоря уже о бас-кларнетах, на которые потребовалось бы покупать несколько лишних авиабилетов или сражаться со служащими аэропортов, а то и с экипажами, за возможность их провоза в салоне. Сдавать музыкальные инструменты в багаж — довольно рискованно. Мы решили прибыть в Германию на поезде. Сражения свелись к комичным перепалкам с белорусскими пограничниками и таможенницей, которые помнятся сакс-мафиози по-разному из-за разной степени подпития, в которой мы пребывали при пересечении границ. В общем, в Дюссельдорф мы прибыли самостоятельно, в отличие от советской, пардон, российской делегации.

Во время автомобильного путешествия с Кристофом Карстеном из Гамбурга в Дюссельдорф мне почему-то вспомнился лозунг из «Золотого теленка»: «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству!» Бездорожье в Германии особенно не бросается в глаза, разве что пробки — не только на улицах, как в Москве, но и на автострадах, так что приходится съезжать на какие-то проселочные дороги. А вот разгильдяйство — это, видимо, существеннейшее явление в Германии. По прибытии в Дюссельдорф мы попали в обстановку полнейшей неразберихи.

В прославленном шедевре послевоенной немецкой архитектуры — дюссельдорфском «Tohnalle» — мы должны были выступать в фойе, устроенном как цирковая арена. До начала концерта поселиться на теплоходе нам не разрешили. Так как кормление организовано было лишь на теплоходе, то на весь день мы остались без еды. Ждали окончания речей высоких гостей перед почетными членами… За торжественной частью — концерт. После безупречного во всех отношениях выступления хора «Сирин» бывших функционеров обществ дружбы ФРГ-СССР и почетных активистов СДПГ развлекал эстрадно-академический пианист Андрей Парфенов. Я так и не понял, с иронией ли он вел свой концерт, или это такое вживание в образ и единение с немецкой публикой? После блестящих виртуозно-бессмысленных пассажей он исполнил какую-то сентиментальную колыбельную. Публика была в экстазе!

Ну что после этого надо было делать? Громко пукнуть?!

Мы решили «продолжительно громко пердеть», а именно: исполнили для начала композицию Николая Рубанова «Ля Бемоль». Композиция эта состоит из одной одноименной ноты. Ля бемоль — это самая низкая нота на самом большом из имеющихся в нашем распоряжении саксофонов — на бас-саксофоне. Он такой большой, что его трудно даже держать на ремешке на шее, поэтому Николай его поставил на полу на подставку и примотал к ней ремнями. Ноту эту он играл кольцевым дыханием — непрерывно, а мы все играем к ней обертоны, стараясь попасть в унисоны. Играем громко. Такая, в общем, прочистка слуха. Как бы смыв.

Потом мы поиграли более конструктивные пьесы, но недолго. В заключение исполнили пьесу Николая Рубанова «Лыко», соло в которой я стал играть в несколько еврейской манере, думая этим немцев слегка уесть… Дальнейшее путешествие показало, что этим немцев нельзя уесть, а напротив, можно лишь потакать их все неослабевающей в течение 58 лет страсти к мазохизму (как это показано в пьесе Владимира Сорокина Hochzeitsreise).

В Дюссельдорфе имело место и приятное: явился ныне проживающий в Дортмунде русский поэт Валерий Сафранский, которого я когда-то пристрастил к компьютеру «Макинтош», и познакомил меня с поэтом Вячеславом Куприяновым. Это знакомство и последовавшее общение компенсировало для меня все неурядицы и обломы путешествия.

Прибыв после концерта на теплоход, мы встретили куратора проекта от Социал-демократической партии Германии, который в одном из дюссельдорфских ресторанчиков разъяснил нам причины приглашения в поездку именно нас. Мы оказались одним из немногих самозвучащих небольших коллективов, которые могли бы играть достаточно громко в самых разнообразных ситуациях, не требуя качественной аппаратуры.

Что мы и продемонстрировали наутро на московской выставке в дюссельдорфском Музее современного искусства, которая напоминала обычную московскую тусовку «актуального» искусства. Выступление бургомистра, обещание русским двух грантов в год, Олег Кулик (известные работы, сам отсутствовал), Ольга Свиблова (присутствовала, произносила ответную бургомистру речь), инсталляция Айдан Салаховой. Последняя обратила на себя внимание — голографические проекции двух явно русских девушек в синтоистских японских костюмах и с ритуальными кинжалами медленно перемещались. Создавалась довольно интересная голографическая иллюзия: я заметил, что движение их не синхронизировано с моим собственным, только когда остановился и задержался у работы. Пространственно-иллюзорные работы были и у фотографа Владимира Куприянова. Встретились знакомые московские и дюссельдорфские художники. Мой рассказ о том, как мы здесь оказались, Ольга Свиблова прокомментировала так: «Забавная германская попытка свести нос к носу на теплоходе абсолютно несовместимую публику: поэтов, музыкантов с функционерами, политиками». Следует заметить, что это было единственное за поездку выступление «Сакс-мафии» перед хоть сколько-нибудь подготовленной аудиторией. Все хорошо. Немного мешала, правда, доносившаяся из открытого окна фонограмма, под которую перед музеем выступали клоуны и жонглеры цирка из Ростова-на-Дону.

Дюссельдорф. Город был полностью разрушен во время войны. Может быть, поэтому в нем такой замечательный парк в самом центре города. По набережной с каменными лицами прогуливаются старые немецкие пары. Видимо, бывшие эсэсовцы с женами. Выправка. Каменные, надменные, очень страшные лица. Они как будто находятся в каком-то вневременном далеке и презирают суету и мельтешение вокруг. Молодежь в Дюссельдорфе запомнилась битьем бутылок на набережной. Дюссельдорф соперничает с Кельном на протяжении столетий. Соперничает во всем, но преимущественно в области пива: темное в нормального размера бокалах по сравнению со светлым кельнским кёльшем, подаваемым в пробирках.

Кельн. Во время войны англо-американской авиацией разрушено 93 %. Почему уцелел Кельнский собор? Оказывается, это был просто ориентир для англо-американских бомбардировщиков. К тому времени как весь Кельн был уже разрушен авианалетами, бомбардировками стали пытаться обрушить собор на находящийся рядом железнодорожный вокзал. Однако немцы каждую ночь пригоняли из Бухенвальда советских военнопленных, которые восстанавливали разрушения.

Польский гид на немецком языке рассказал, что историческая часть города подверглась существенной перестройке еще перед войной, в 30-х годах. При Гитлере осуществлялся перенос зданий (исправление истории), иногда — с целью спрямления немецких улиц, а иногда, наоборот, здания отступали от линий улиц в глубину, чтобы можно было лучше рассмотреть фасад. Дома переносили с одной улицы на другую, для большей, так сказать, гармонии и стилистического единообразия.

На площади Альтермаркт (Старый рынок) нам была представлена одна из главных средневековых достопримечательностей Кельна — «Срущий поэт», небольшая бронзовая статуя, прикрепленная на стене здания на уровне 5-го этажа. Существуют 3 поясняющие сюжет версии. Первая основана на том, что в средневековой Европе не было канализации и люди просто оправлялись, открыв окно. Вторая повествует о поэте и музыканте. Якобы на четвертом этаже жил музыкант, игравший на духовом инструменте. Это раздражало поэта, живущего этажом выше, и как-то раз, когда музыкант начал дудеть, выставив трубу в открытое окно, поэт в инструмент насрал, присев на подоконник с риском для жизни.

Согласно третьей версии живший в этой квартире в X веке обиженный архитектор прикрепил к стене свою статую, показывающую голую задницу городскому совету, заседавшему в расположенной напротив ратуше. На самой же исторической ратуше, полностью уничтоженной американцами и восстановленной недавно, под часами на башне видна голова с черной бородой. Эта голова каждые 20 минут показывает язык церкви Святого Мартина (сейчас это церковь латиноамериканских эмигрантов), расположенной на другой стороне площади. Высунутый язык символизирует презрение кельнской светской власти к установлениям Церкви, запрещавшей в старину строить здания в городе выше церквей. Вот так они и живут в Кельне, центре средневековой карнавальной культуры, да и, пожалуй, художественной столице Европы, — высовывают, показывают…

Еще утром, перед прибытием в Кельн, представитель СДПГ сообщил, что мне предоставили честь оставить автограф от имени теплохода «Болеро» в книге почетных гостей вместе со Славой Куприяновым на приеме, организованном обербургомистром Кельна. За столом в корабельном ресторане я услышал, как один из многочисленных российских функционеров сказал другому: «Обязательно надень галстук! Знаешь, кто был обербургомистром Кельна? Аденауэр!» Несмотря на небывалую в Германии жару, пришлось надеть черные брюки, носки, ботинки… погладить тибетскую рубашку и направиться в вышеупомянутую историческую ратушу.

Дальше все проходило согласно протоколу: меня и Славу Куприянова усадили в первом ряду с организатором Йоргом Бозе. Слушал полтора часа речи и ответные речи. Особенно глубоко потрясла 30-минутная речь молодого замконсула России, выдержанная в духе речей Брежнева: «Неуклонно растет и крепнет» и «Разрешите от имени…» и т. д. Местный пастор с улыбкой кота Базилио рассказал о том, чем занимаются советы дружбы городов-побратимов Кельна и Волгограда: пригласили в Кельн резчика по дереву оформить детскую площадку сказками про гномиков, а также написать слоги (буквально!) на флагах, и 1000 разноцветных флагов со слогами будет реять над Рейном! В итоге российский замконсула, замобербургомистра Кельна, председатели советов дружбы городов-побратимов и мы с Куприяновым поставили подписи ручкой с золотым пером в специальной книге. Получилось немного забавно: я подписался последним, поэтому распорядители церемонии оставили меня сидеть за столом с пером в руке, а остальные лица сгруппировались вокруг меня стоя. На меня нашло немного игривое настроение, я поднял руку с пером и принял позу романтического поэта, которого посетило вдохновение. Защелкали фотовспышки.

В фойе на воспоследовавшем скромном банкете (маленькие стаканчики-пробирки с кельнским пивом «Koetsch») мы с вологодским медиамагнатом Германом Титовым задались вопросом, что за модернистская плита нависает над нашими головами. Я предположил, что это собирательный образ грозовой тучи, из которой падает целительный бомбовый дождь. Подошла дама, распоряжавшаяся церемонией подписания в книге почетных гостей, и сообщила, что это вовсе не образ американской авиации, а карта Кельна.

К ней примкнул замобербургомистра, и я осмелился поделиться соображением, что американская авиация сознательно уничтожала в Европе памятники культуры, чтобы лишить европейские народы истории. Официальные немецкие лица ответили с вежливой дипломатической улыбкой, что такая точка зрения им известна, но они ее не разделяют. Мое замечание о том, что Кельнский собор построен частично русскими руками, им больше пришлось по вкусу. Гуляя по Кельну, я обнаружил стройку римских древностей. Кельн был основан римлянами, по латыни назывался Colonia. Ну конечно, не надо быть ханжами: если все это древнее средневековье и срущие поэты X века возведены в послевоенные годы, то почему не возводить сейчас и древнеримские якобы археологические башни?! Для туристов. Тем более такие славные строительные традиции в городе существуют!

Бонн. Разбомблено 95 %. Польский гид, Иоланта, попросту — Елка, на странном польско-русском рассказывает: «На этом месте стоял дом, в котором учился Бетховен… Вот здесь стоял дом, в котором работал Бетховен… Фосфорные зажигательные бомбы…»

Ужасающая бедность, в которой родился Бетховен. Маленькая детская была единственной отапливаемой комнатой в доме, и отапливалась она остаточным теплом от расположенной под ней кухней. Дату рождения Бетховена вычисляют при помощи церковных записей о крещении. Смертность младенцев в этой социальной группе в это время года была столь высока, что крестили буквально не позднее чем на следующий день после родов. Слуховые трубки Бетховена похожи на фантастические орудия пыток.

Своим сколько-нибудь заметным процветанием и университетом Бонн обязан проживавшим в нем кельнским курфюрстам. Свободолюбивые кельнцы не хотели иметь в городе курфюрста или ему претило смотреть на их голые задницы? В городе от американской авиации уцелела только древняя романская базилика. На площади перед базиликой — ратуша и памятник Бетховену. Ёлка рассказала, что за открытием памятника с единственного на площади балкона (почты) наблюдали австрийский, немецкий и русский императоры, которым памятник не пришелся по вкусу, так как поставлен был к ним задом. «Ну не к церкви же задом ставить Бетховена?!» — возмущалась она. А мне показалось характерным, что в сверходухотворенной Германии такое внимание уделяется этой части тела. Удивительное соединение напыщенности и грубости, романтизма и цинизма, сентиментальности и жестокости.

В ответ на предложение представителя СДПГ «неформально обозначить присутствие в городе» «Сакс-мафии» после обеда был устроен импровизированный концерт на верхней палубе теплохода в полуодетом, пляжном виде. Прогуливавшиеся по набережной немецкие дамы вскоре пожаловали на борт. Имело место знакомство и дружеское общение народов. Вечером на площади перед ратушей и памятником Бетховену сакс-мафиози продемонстрировали приобретенные в Бонне японские самурайские штаны-хакама необыкновенной ширины в концерте, начинали который клоуны и жонглеры цирка из Ростова-на-Дону. После концерта к нам подошли местные русские. Один из них, панк из Томска, пожелал даже как-нибудь «вписаться» на теплоход.

Из Бонна в Рюдесхайм теплоход следовал без остановок в течение суток, и появилось время осмотреться. Большую часть публики на теплоходе составляли различные функционеры из городов-побратимов, таинственных молодежных организаций, политических фондов, преимущественно отечественные девочки-практикантки из университета им. Гумбольдта. Проводились общественно-политические дискуссии: «60 лет после Сталинграда — от ауры ужасов исторической битвы к сценариям современно войны high-tech и пропаганды войны», «Инсценированное воодушевление войной и бессознательная воля к миру», «Куда идешь, Европа?», «Искусство создавать историю». Особенно понравилось мне название одной из дискуссий: «Что лучше — все новое или все старое?». Или вот: «Там, где поют, там можешь спокойно отдыхать», с подзаголовком «Стихи Рейна: между романтикой и реваншизмом».

Мое знакомство с дискуссиями ограничивалось их названиями. С верхней палубы разворачивались романтические виды Рейна, замков, виноградников, скалы Лорелеи. Невозможно представить себе, какая иррациональная сила могла поднять местных жителей, оторвать от изысканных рейнских вин и погнать из этого райского уголка земли умирать в пустынные ледяные степи Сталинграда? Какая-то бессознательная воля к гибели? Может, та, что убивает миллионы леммингов-самоубийц на Таймыре? Непонятно…

Общение между артистами и функционерами не состоялось. Первые общались друг с другом и некоторыми наиболее симпатичными практикантками под звездным небом, пробуя рейнские вина.

Рюдесхайм. Не найденный на карте населенный пункт. Рейнское вино, очень недорогое. Непонятно, с какими целями в этом городке останавливались. Преимущественно, наверное, чтобы сделать план по вину. Вокруг Рюдесхайма среди виноградников когда-то бродил композитор Брамс с неустановленными целями. Главная достопримечательность — многометровая «Germania», колоссальный памятник прусскому империализму, расположенный примерно километрах в 3–4 на высоком берегу Рейна. Памятник было решено воздвигнуть в честь побед Пруссии над Францией в 1870 году. Поводом послужило то, что на этом довольно удаленном от жилья месте пал конь императора Вильгельма I. Интересно, что памятник не был разрушен или хоть как-нибудь поврежден ни в Первой, ни во Второй мировых войнах, ни после них. Зато по пути встречена была разрушенная американской авиацией беседка в горах, в которой останавливался Гёте. Беседка представляла собой маленький античный храм.

В микроскопическом заштатно-патриархальном Рюдесхайме были встречены русские хулиганы. Имели место задирания, матюги, случились даже драки на кулачках. К русским хулиганам вышел Олег, бас из православного хора «Сирин», человек бывалый, и сказал: «Пацаны, у нас на корабле 100 человек, сейчас крикнем своих и попросту вас затопчем!» Русские хулиганы извинились, сели на велосипеды и уехали.

Майнц. В годы войны разрушено 87 %. В Майнце впервые обратил на себя мое внимание иконографический образ Святого Альбана, впоследствии неоднократно встреченный в Германии. Безголовый Святой Альбан стоит по стойке «смирно» и держит в руках собственную голову, прижав к груди, как воинский головной убор. Говорят, что после усекновения главы этот святой промаршировал ровно 7 километров, держа ее в руках, и только потом поставил голову на землю. На том месте был основан монастырь его имени. Маршировать без головы… Может быть, этот замечательный святой — ключ к разгадке таинственного германского духа?

В Майнце состоялось наиболее причудливое мероприятие «Сакс-мафии» на германской земле, не считая прерванного полицией завершающего концерта в Дрездене в квартале сквоттеров. BDW0 и СДПГ совместно организовали концерт с участием православного хора «Сирин», клоунов и жонглеров цирка из Ростова-на-Дону, а также «Сакс-мафии». Выступление состоялось в одном из универмагов Майнца между секциями велосипедов и женской одежды. На нас с недоумением взирали пенсионеры с теплохода, а также изумленные покупатели универмага. Один из случайных зрителей, купивший наш компакт-диск, заявил после концерта, что ему очень понравился наш «диксиленд».

Последней точкой нашего маршрута на Рейне стал Шпейер. Еще один кукольный город — после Вормса Нибелунгов. Шпейер, как и Вормс, был во времена Священной Римской империи германской нации столичным городом. В связи с этим здесь был построен несоразмерный маленькому городку огромный собор. Однако еще более непропорциональным в Шпейере оказалось внимание, уделенное экскурсоводом еврейской ритуальной купальне. На еврейскую купальню было отведено времени больше, чем на город и собор. Да, немцы, конечно, провинились перед евреями в 1933-1945-м, но разве перед русскими они не провинились? Чтобы успеть хоть что-то увидеть перед саундчеком и концертом в местном художественном музее, мы возвратились в собор — усыпальницу кайзеров Священной Римской империи XI века.

До Шпейера мы все время шли против течения Рейна и уже привыкли к неторопливому продвижению вдоль живописных берегов. От Шпейера маршрут теплохода пролегал вниз по течению Рейна и затем в Майн, во Франкфурт-на-Майне. Для большей части функционеров, бюрократов, политологов и прочих обязательных участников дискуссий пребывание на теплоходе заканчивалось. Заканчивалось оно и для очаровательных циркачек из Ростова-на-Дону. Поздно вечером был устроен прощальный концерт «Вермишелли Оркестра» на верхней палубе теплохода. Аппарату звукоусиления катастрофически не хватало мощности, звук пропадал, свет гас… «Вермишелли» — очень своеобразный, изысканный по инструментальному составу коллектив: аккордеон, мандолина, виолончель, флейта, акустическая гитара, бас-гитара, перкуссия. Сбалансировать такой состав на открытом воздухе без микрофонов очень тяжело. Собравшиеся наверху музыканты «Сирина» и «Сакс-мафии» очень переживали за коллег… Но когда теплоход отчалил и неожиданно стремительно понесся вниз по Рейну и зазвучали тонкие вибрирующие мелодии флейты и мандолины, вдруг показалось, что мы перенеслись в самый странный и самый лучший фильм «Новой немецкой волны» — «Фитцкарральдо» Вернера Херцога.