Когда я задумал написать эту книгу и структура ее была еще неясна, мне советовали каждый из очерков называть так: «Капля первая», «Капля вторая» и т. д. Мысль мне показалась тенденциозной, и совету я не внял. А вот первый очерк — даже не очерк, а несколько вводных фраз — решил все же назвать «Первая капля».
Жизнь развивается так, что искусство в несравненно меньшей степени, чем наука, со временем оснащается внушающим почтение «новейшим оборудованием» — умными и сложными машинами с разноцветными кнопками и мигающими лампочками на пульте. Скрипка и кисть сохранились в руках мастера, устояли против натиска множества электронных музыкальных приборов и цветной фотопленки. Творчество в литературе и искусстве осталось привилегией человека, его личной одаренности, одержимости, способности удивляться. А в науке происходит нечто иное: лупа и примитивный электроскоп естествоиспытателя уступили место огромным электронным микроскопам и сложнейшим электрическим машинам. Сложным оборудованием управляет коллектив научных работников со штатом лаборантов, механиков и инженеров.
Чисто внешнее и совершенно оправданное изменение облика науки иногда представляется признаками ее перерождения — превращением науки в нечто обезличенное и механизированное, оторвавшееся от образного, поэтического мировосприятия человека. К счастью, в действительности дело обстоит совершенно не так. Как и всегда, своими всплесками наука обязана озарениям тех естествоиспытателей, которые, подобно поэтам ихудожникам, одарены талантом видеть. Как всегда, наука и ныне остается сродни искусству и никакого разделительного вала между ними нет.
Составляя очерки о капле, я не расставался с мыслью о родственности науки и искусства. И если — пусть не прямо, а между строк — читатель эту мысль прочтет и в его глазах она «обретет плоть», я буду считать, что труд мой не пропал даром.