Карусель

4

Я втыкаю лопату в землю, грач недоуменно смотрит на меня, мол, чего встал? Он обследует каждую ямку, которую я выкапываю вокруг квелого куста клубники. Гена Козлин далеко опередил меня. Плечи его явно сгорят на солнце, темные волосы блестят, на широком лбу поблескивают крупные капли пота. Этот работает, как машина, разгибается, лишь когда закуривает. Курит «Приму», от нее идет такой вонючий дым, что я сразу меняю место, чтобы на меня не тянуло.

Глядя на облитые солнцем сосны, на пышные белые облака, лениво плывущие над Петухами, я снова вспоминаю одну из последних встреч со Светой, когда я ее напрямик спросил любит ли она мужа?

— Я никого не люблю, — ответила она.

— Зачем же ты замуж вышла?

— Ты ведь на мне все равно не женишься? — не задумываясь, ответила Света. Так она всякий раз говорила, когда я ее упрекал, что она ничуть не дорожит нашими отношениями и уходит от меня, когда ей вздумается. Наверное, Света ждала, что я ей скажу, дескать, разводись со своим мужем — она мне настойчиво внушала, что его совсем не любит, — и мы поженимся. И честно говоря, я уже готов был произнести эти слова.

Света прибегала ко мне на два-три часа, а иногда и всего на полчаса. Все время посматривала на часы, звонила куда-то и, не произнося ни слова, вешала трубку. Я чувствовал, что она торопится. Когда спрашивал: куда? — отвечала, что у нее дела, нужно к кому-то подъехать, ей обещали показать новую юбку или туфли. Она почему-то никогда не могла честно сказать, что торопится домой, к мужу. Вот в этом и проявлялась Светина инфантильность, уж я-то знал, что муж считает минуты, когда она задерживается. И дома ждут ее эти самые «разборки», которые она так не любит. Может, стоило бы мне Свету понять, даже пожалеть, но меня, наоборот, все это бесило! Зачем выходила замуж? Ну а раз уж вышла, какого черта снова ко мне прибежала?! Я ведь тоже не бревно. Мне не хочется ее делить с кем-то. И этот «кто-то» ждет ее, спрашивает отчета, где была и чем занималась. И она перед ним наверняка выкручивается, лжет, как и мне. Кажется, она стала для меня более желанной. Как говорится, что имеем— не храним, а потерявши — плачем. Став замужней женщиной, она как бы поднялась на одну ступень выше. Ведь я когда-то в сердцах говорил, что она никогда замуж не выйдет, потому что по натуре предательница, а этого ни один мужчина долго не выдержит...

Надо отдать должное Свете: она не упрекала меня и не возгордилась, скорее наоборот, была обескуражена своим замужеством. Я обратил внимание, что у нее появились новые дорогие вещи: кожаный плащ, золотое кольцо, цепочка, куртки. По-видимому, мужчина, ставший ее мужем, нашел самый верный путь к ее сердцу...

Это была какая-то полная беспросветность. Я не знал, на что решиться. И хотя Света сказала, что если я всерьез согласен на ней жениться, то она разведется с мужем, я в это не верил. Женщина, которая тебя уже не один раз обманула, не может больше внушать доверия, как тот самый мальчик из легенды, который несколько раз подымал всю деревню, крича, что на стадо напали волки, а когда они действительно стали резать скот, никто мальчику не поверил.

— Я люблю только тебя, — проникновенно говорила мне Света, сидя на кухне на маленькой желтой табуретке. В высокое окно были видны суставчатые ветви деревьев в сквере, на них тогда еще не было ни одного листа. Над крышей длинного двухэтажного здания медленно совершала плавные обороты красная стрела башенного крана, там что-то во дворе строили. Я сидел напротив, упираясь спиной в деревянную стену. Глаза у Светы грустные, хотя, честно говоря, что-либо прочесть в них довольно трудно, маленький нос побледнел, а сочные губы влажны. У длинной шеи вьются волосы, ее высокая грудь оттопыривает тонкий серый свитер. Такой я ее часто вспоминаю в деревне.

— Я люблю тебя, и никто мне больше не нужен, но мне трудно с тобой, — продолжала она. — Я все время чувствую себя виноватой...

— Надо же! — с горечью восклицаю я, хотя не следовало бы этого делать: виноватой Света себя никогда не считает. — А перед ним?

Ее мужа я называю «он», «им», «их».

— Хватит о нем! — резко обрывает она меня. — Он есть, и ничего тут не поделаешь. Я сейчас говорю о нас с тобой... Так вот, как бы мне ни было хорошо с другим...

— ...с другими... — мстительно поправляю я. «Других» у Светы было много. Даже во время нашего знакомства.

— ...я все равно рано или поздно начинаю думать о тебе, сравнивать и прихожу к выводу, что ты гораздо лучше, интереснее, больше любишь меня.

— Наверное, это так, — соглашаюсь я. — Но любовь, Света, должна приносить людям радость, а мне она приносит одни огорчения. Может, тому, кто не умеет любить, в наш век легче живется?

— Мне не хочется говорить про других, — глядя в окно, глухо произносит она. — Я знаю, что приношу тебе одни неприятности, но, милый Андрей, я ведь не нарочно? Почему-то так все само собой получается. Это ты можешь управлять собой, а я — нет. Вот выйду от тебя, пойду...

— ...по Невскому, — подсказываю я. Почему-то все приключения у Светы Бойцовой начинаются именно на Невском, неподалеку от Московского вокзала.

— ...по улице, — не моргнув глазом, продолжает она. — Встречу кого-нибудь из знакомых и... понеслось! Понимаю, что все может плохо кончиться для меня, но удержаться нет сил. Да и не хочется удерживаться-то... Мне нравится посидеть в компании, выпить, нравится выслушивать комплименты, видеть, как мужики млеют, глядя на меня... Ты ведь не млеешь?

— Слово-то какое противное, — поморщился я.

— Ты привык ко мне, ничего не замечаешь, а там все как бы внове...

— И тебе скоро тридцать? — качаю я головой. — Я слышу лепет избалованного ребенка.

— Какая уж есть, — вздыхает Света.

— Не какая уж есть, а какой тебе нравится быть, — жестко поправляю я.

— Моя мать говорила: «Света, ты красивая, мужчины будут тебя на руках носить... Не будь дурочкой, пользуйся этим».

— Твой самый большой враг — это твоя мать, — роняю я жестокие слова. — Это она помогла тебе стать такой...

— Мать хотела, чтобы я вышла замуж за молодого и богатого.

— А вышла за жулика!

— Матери он понравился...

— Потому ты и замуж вышла?

Света наклоняет свою пушистую голову и молчит. Наверное, я попал в точку...

Этот тягостный разговор продолжался долго, на этот раз Света не спешила, сказала, что поедет к матери в Кузьмолово, там тоже у нее какие-то дела. Разозлившись, что не хочет остаться у меня, я ей сказал, чтобы она больше мне не звонила, по крайней мере до тех пор, пока не будет полностью свободной. Мои слова, по-видимому, ее ничуть не расстроили — не первый раз я ей их произносил, потом проходило время, она звонила — и мы снова встречались...

Я даже не пошел провожать ее. Для себя твердо решил, что это была наша последняя встреча. Мужа своего она пока не бросит, для этого у нее не хватит характера, изменять ему будет, но сама от него не уйдет. Ей хотелось жить в городе, а не в Кузьмолово, теперь она живет с мужем в однокомнатной квартире, считает ее своей, даже что-то у меня попросила для нового своего гнезда...

А потом был телефонный разговор, она пообещ-ала приехать, я ждал ее. И не дождавшись, пошел в гараж. Вернувшись, нашел в дверях записку. Вот и все, очевидно, поставлена последняя точка. Я уехал и не позвонил ей.

И вот сейчас в Петухах я снова затосковал по Свете Бойцовой. Что же все-таки для нас в женщине главное: преданность, честность, порядочность или красота, женственность, обаяние? Я думаю не о том, как приятно нам с ней беседовать или прогуливаться, а о том, как мне с ней было хорошо в постели, какие у нее при этом глаза, маленький вспухший рот, как она встает с дивана-кровати и обнаженная идет в ванную, как стоит под душем, а я вижу ее большую округлую грудь, высокие бедра, крутой белый зад... Что-что, а это «счастье» мне Света щедро дарит, когда мы вместе.

Но ведь и Ирина Ветрова красива, стройна, может, менее женственна, чем Света, но зато более страстная. И согласись Ирина, я бы с радостью на ней женился, но был бы я счастлив с нею? Этого я не знаю. Хотя в Ирине порядочности, благородства неизмеримо больше, чем у Светы. Бойцова — простушка, а Ветрова — интеллигентка. Для Светы мужчины — это клиенты, которые, получая от нее удовольствие, должны платить за это. Что ж, приходится с горечью признать, что у Светы — психология проститутки. Раньше мне как-то не хотелось употреблять по отношению к ней это слово. Наверное, чтобы не унижать себя. Я ведь к ней относился, как к любимой женщине. Но любили и проституток. И некоторые писатели утверждают, что из них впоследствии получались прекрасные жены. Но из Светы не получится. Она слишком эгоистична, ей не хочется терять из отпущенного природой срока ни дня, а тут — годы с пеленками, распашонками. Нет, это не для нее.

Я вспомнил, как встав с постели, она расхаживала по комнате, смотрелась в зеркало, примеряла мои свитера, рубашки и, что ей нравилось, выпрашивала. И я, расслабленный и счастливый, не отказывал. И именно после близости у Светы особенно ярко проявлялось это желание что-то урвать, выпросить, присвоить. Разве это не плата за удовольствие?

Нам десятилетиями внушали, что в нашей стране нет проституции, нет и не может быть. И вот во времена гласности вдруг приоткрылись такие факты, что многие схватились за головы: оказывается, проституция существует у нас давно и советские проститутки, бывает, зарабатывают у иностранцев валютой за ночь столько, сколько даже высокопоставленный чиновник (в переводе на советские рубли) не заработает за месяц. Есть проститутки, обслуживающие иностранцев, другие «работают» с командировочными, южанами, приезжающими в города торговать фруктами, цветами, обслуживают чиновников, от которых зависело их благополучие. Ну а самые рядовые проститутки просто отдавались за пятерки-десятки да за ужин в ресторане с выпивкой.

Сообразив, что красота — это тоже капитал, Света со студенческих лет выбирала себе в любовники только «крутых» мужчин. Это значит мужчин, умеющих делать деньги, а каким образом, это уже не имело значения. Будущий муж ее, как-то она проговорилась, рассыпал перед ней драгоценности, похвалялся, что умеет делать деньги.

Наверное, я вставлю Свету в свой новый роман, желает она того или нет. Я писатель, и в мои книги часто «входят» знакомые мне люди. Конечно, в романе они получаются иными, чем в жизни.

Творческий процесс — это сложная штука... Но я уже давно заметил, что за книгу я сажусь лишь тогда, когда не могу не написать ее, а героев своих наделяю чертами тех людей, которые запомнились мне, — будь это прекрасные люди или негодяи. Столько времени размышляя о Свете, я просто не могу не ввести ее в новый роман. Ведь работа над образом — это и мой разговор с ней. Вряд ли Света в романе и Света Бойцова в жизни будут похожи друг на друга, но что-то общее у них, безусловно, будет...

Думаю я и об Ирине Ветровой. Она — полная противоположность Свете Бойцовой. Для Иры деньги — не главное в жизни, хотя она тоже знает им цену. Ее погибший муж Крысин не только был великим ревнивцем, но зарабатывал гораздо меньше Александра Ильича Толстых, об этом мне Ирина говорила. Она считала мужа неудачником. Хотя он похвалялся, что если пожелает, то может заработать кучу денег, но почему-то приносил домой только зарплату. Ирина больше него получала в своем институте. И еще мне запомнилось: Ирина часто подчеркивала, что Александр Ильич имеет подход к женщине, многим в институте нравится.

Безусловно, Ирина гораздо умнее Светы: я мог с ней разговаривать на любые темы. Когда умер Брежнев, Света мне на полном серьезе заявила, что вместо него главой правительства будет чемпион мира по шахматам Анатолий Карпов, мол, об этом говорили у нее на работе. Света совершенно не разбиралась в политике, не знала ни одного главы даже крупных государств, не могла на карте показать, где находится Куба или Гондурас. Но с точностью до рубля определяла, сколько стоит та или иная импортная вещь, — в магазине и у спекулянтов.

Странная штука получается! Мне нравятся Света Бойцова и Ирина Ветрова — две женщины, совершенно не похожие друг на друга. Наверное, идеал женщины, к которому мы, мужчины, стремимся, пусть даже в мечтах, был бы пресным, безвкусным, как дистиллированная вода. Даже в самой чистой родниковой воде много разных примесей и солей. Отними у Светы наивность, необразованность, я бы даже сказал, серость — и она поблекла бы, стала ординарной. Или придай Ирине меркантильность, настырность, наглость, которой у Бойцовой в избытке, — и Ветрова потерялась бы, полиняла — очевидно, каждому свое.

В сборнике болгарского детектива я прочел: «Справедливость убивает любовь, потому что истинная любовь не справедлива, а свободна!» А вот мне подавай справедливость, честность, порядочность! Все это есть в Ирине Ветровой, тогда почему же я не стал бороться за нее? У меня шансов больше, чем у женатого Александра Ильича Толстых! А стоило меня поманить пальцем «плохой» Свете, и я отвернулся от «хорошей» Ветровой. Вот и сейчас тут, в Петухах, глядя, как вонзает лопату в землю Гена Козлин, я мучаюсь сомнениями: не захотел жениться на Свете, а теперь, выходит, жалею? И уйдет из моей жизни Ирина Ветрова, а все идет к этому, и я опять буду жалеть?.. Почему у многих мужчин к женщине самые примитивные требования: воспитывай детей, следи за домом, соблюдай чистоту, веди хозяйство. А я вот «ковыряюсь» в женской натуре, лезу из кожи, чтобы что-то изменить в характерах Светланы и Ирины. Они хотят быть такими, какие есть. Не каждый способен ломать себя, перевоспитываться. Мне вот довольно легко удалось бросить выпивать, а есть люди, для которых это — трагедия. Хотя бы тот же самый мой однокашник Гена Козлин. Ходит с вшитой в бедро французской «эспералью». Наконец, он мне признался, что сам добровольно пошел к наркологу, три месяца полежал в больнице, очищаясь от многолетнего алкоголя, а потом ему вшили эту ампулу сроком на пять лет. Ну а пройдет пять лет — что дальше? Выстоит, не сорвется? Есть люди, которые уже через год начинают ее «разряжать». Пьют поначалу кефир, лимонад, пиво, сухое... Вон как трудно бороться со своими собственными недостатками!

Можно все это понимать, но не стоит, пожалуй, всех мерить на свой аршин. То, что я могу, другому не под силу, и, наверное, — наоборот. Может, благороднее не любимую женщину перевоспитывать, а самого себя ломать, чтобы соответствовать ей? Или хотя бы не замечать ее недостатков, пороков, мириться с ними? Что же тогда получается: Света пусть время от времени уходит на полгода-год к другому, «крутому» мужчине, Ирина пусть поддерживает и впредь странные отношения с Толстых. Так сказать, у нас будет любовь втроем, как у Маяковского с Лилей и Осипом Бриками. Но ведь это противоестественно для нормального, со здоровой психикой человека! Если мы муж и жена, то должны жить вместе, вести общее хозяйство, воспитывать детей, и при чем тут Толстых или Светины кавалеры? Выходит, ничего такого невыполнимого я не требую от своих близких женщин. А самое элементарное: честность, порядочность, преданность и еще, конечно, уважение. Когда религия совершала церковный обряд венчания, священник именем Бога призывал вступающих в брак быть верными друг другу до гроба в беде и счастии. А теперь что? Марш Мендельсона, бутылка шампанского — и живите, молодые, как хотите. Кто месяц состоит в браке, кто год, а потом — развод. Детей пусть воспитывают бабушки-дедушки, а если их нет — государство. По телевизору как-то показывали помойку во дворе, где в бумажном свертке нашли полумертвого ребенка, только что появившегося на свет. «Мамаша» завернула его в тряпки и газеты и выбросила... По религиозным законам это — страшный грех. Но многие ли из современных молодых людей вообще понимают значение этого слова? Вместе с религией мы отмели и такие вечные понятия, как человеколюбие, вера в справедливое возмездие, ответственность за содеянное зло... Кто сейчас помнит десять заповедей? Не живет по ним, как призывала религия, а хотя бы знает, что таковые существуют?..

В старину иные злодеи и разбойники раскаивались в содеянном, строили храмы на награбленные деньги, раздавали золото бедным, а сами, надев рубище, замаливали свои грехи в скитах и монастырях: боялись к старости Божьего суда и богоугодными делами старались искупить зло, совершенное в молодости...

— О чем ты все думаешь? — ворвался в мое сознание голос Гены. — Наверное, о бабах?

Вот как просто можно сформулировать все те неразрешимые проблемы, над которыми я так часто ломаю голову! Пока я собирался с мыслями, чтобы ответить, со двора Балаздынина снова послышался визгливый голос его жены, она отборным матом поливала своего незадачливого мужа, обвиняя его в разгильдяйстве, в том, что он нарочно подсунул свою руку под бревно, чтобы дома не заниматься огородом... Голоса Николая Арсентьевича я не слышал. Да он и вообще предпочитал помалкивать, когда жена разорялась на всю деревню. Во-первых, ее не перекричишь, во-вторых, бесполезно возражать — она все равно, кроме себя, никого не слышит.

— Ишь поет, заливается! — с восхищением заметил Гена. Опершись на лопату, он с удовольствием слушал ругань соседки. — Да чем жить с такой подлой бабой, лучше век одному куковать.

Грубый голос соседки так не вязался с благословенной тишиной, медленно плывущими по синему небу пышными облаками, стальной гладью озера и двумя чайками, молчаливо кружившими над ним! От огромных сосен на опушке протянулись длинные тени, кора багрово алела, будто внутри стволов бушевало яростное пламя, а прошлогодний камыш насквозь просвечивал червонным золотом.

— Красота-то какая! — вырвалось у меня.

— Хоть бы он ей, стерве, пасть заткнул, — откликнулся Гена. Он тоже смотрел на опушку соснового бора.

Темные волосы его отливали бронзой, а голубоватые глаза сузились. За его широкой спиной лоснилась развороченная земля. Грачи в лучах солнца превратились в сказочных жар-птиц.

— Прекрасное и безобразное всегда рядом, — будто подытоживая свои мысли, негромко произнес я.