Карусель

1

На наших собраниях, как правило, выступают одни и те же ораторы. Председательствующий объявляет, что слово просит такой-то, хотя всем известно, что «такому-то» заранее позвонили из парткома домой и предложили выступить по такому-то вопросу, а звонят, естественно, лишь тем, кто никогда не подведет руководство. Поэтому наши собрания скучны, как понедельник, пришедшие на них литераторы и нелитераторы (последних больше) посидят с полчаса, и потом один за другим уходят в буфет или гостиную, где можно со знакомыми за чашкой кофе по душам потолковать. Некоторые, отметившись внизу у девушек — есть специальный список пришедших на собрание, — очень скоро вообще уходят из Дома писателей. Кому интересно слушать записных болтунов и демагогов? А таких на собраниях довольно много, и каждый с удовольствием вылезает на трибуну. Есть, конечно, и «стихийные» выступления, когда, как говорится, человека нужда припрет. Такие незапланированные выступления — самые интересные, но они очень редки. Опытнейшие организаторы собраний стараются подобного не допускать, подолгу не дают слово, стараются побыстрее подвести черту под прениями. И «стихийные» ораторы чаще всего не получают слова. Штатные-то еще до собрания внесены в список выступающих...

— Слово предоставляется Владимиру Конторкину, — объявляет председатель собрания. — Приготовиться Якову Золотову.

Штатные ораторы и садятся специально в первые ряды, чтобы быть поближе к трибуне. Я вижу, как встает Владимир Конторкин. Убей Бог, я не знаю, что он написал, да и другие сидящие в зале вряд ли его читали, но продвигается он к сцене по проходу солидно, напустив на себя деловую задумчивость. Невысокого роста, но толстый, про таких говорят: что вдоль, что поперек, он тяжело ступает по ковровой дорожке, привычно поднимается по ступенькам, занимает место за трибуной. Маленькая черноволосая голова его насажена на квадратное туловище, шею с трудом поворачивает, розовые щечки свисают к круглому подбородку. Длинные черные вьющиеся волосы, как у девицы, локонами спускаются на покатые плечи. Конторкин говорит без бумажки, почему-то нажимает на деревенский манер на «о», хотя в деревне никогда не был. Наверное, отработанный ораторский прием. Говорит гладко, округло и может к месту подпустить шуточку, в конце выступления даже выдвинет какие-то предложения, но выйдешь из зала после собрания — и ничего в твоей голове не остается от его словоизвержений: о чем человек говорил? Для чего? Зачем?

Но вскоре я понял, зачем на каждом собрании выступают штатные ораторы. Они не только подыгрывают организаторам собраний, но и показывают себя людям, присутствующим в зале партработникам. Про них говорят, мол, они активные товарищи, не чураются общественной работы, всегда на виду...

Вот так некоторые молодые послушные литераторы, вступившие по протекции в Союз писателей, быстро делают себе карьеру. Настоящий писатель работает над книгой, не мелькает в Союзе, он не очень-то покладист, его непросто заставить говорить с трибуны то, что нужно, а делец от литературы всегда под рукой, свистни — и он перед тобою, как лист перед травою...

Я уж не раз замечал: вдруг кто-то из верных «солдат» Осинского—Беленького начинает часто выступать на собраниях, затем появляется его статья в «Ленинградской правде» или в центральной печати, литературный еженедельник помещает положительную рецензию на его брошюру или книгу, могут такого и депутатом районного Совета выбрать... Вскоре «солдат» производится в «лейтенанты», а иногда и сразу в «генералы» — назначается на должность секретаря правления или утверждается главным редактором какого-нибудь журнала...

Особенно настырно создавали рекламу Осинскому. То появится статья о нем в центральной печати, то выступит по радио, то организуют творческий вечер в Останкино, то сам разразится на целую страницу в крупной газете или журнале. И везде с портретом. Этакий философ-мыслитель! Страдалец за советскую словесность. Понятия «русская литература», «русский народ» Осип Маркович никогда не употреблял. «Мы — советский народ и делаем советскую литературу!» — любил он повторять в своих статьях и интервью.

На моих глазах за последние два десятилетия стараниями Осинского и К⁰ «народились», если так можно выразиться, в Союзе писателей десятки дельцов от литературы. Они настырны, напористы, активны, нахальны. Они в редсоветах, правлении, в разных комиссиях, возглавляют литературные секции. Они решают судьбу выходящих книг, они выступают в бюро пропаганды художественной литературы, яростно пропагандируя себя и себе подобных, они мощный кулак писательской организации. Кулак Осипа Осинского и его окружения. И им очень выгодно, что крупные русские писатели работают где-то на отшибе. Главное, не мешают жить им, пользоваться всеми благами им, дельцам от литературы...

Владимир Конторкин, с трудом согнув толстую, жирную шею, поблагодарил за внимание — тоже ораторский прием — и так же солидно спустился со сцены в зал. Громоздкий, как шкаф, толстый, с далеко вперед выставленным животом и треугольной длинноволосой, расширяющейся книзу головой, он пошел на свое место. И я вдруг подумал: да это же танк, который, все сминая кругом, прет к своей цели! А цель у него одна — быть на виду, считаться писателем, широко издаваться, постараться влезть в руководящие органы Союза писателей, а повезет, так и заполучить теплое местечко в толстом, под стать ему, журнале. И у него много сторонников, таких же, как он, «танков» и «танкеток», которые тоже рвутся к власти. Вон как они дружно похлопали Конторкину. Некоторые даже тянут руки, чтобы пожать его руку! А Кремний Бородулин, сидящий в пятом ряду с краю, не выдержал и любовно хлопнул Конторкина по крутому бабьему заду, оттопырившему короткий пиджак. И им наплевать, что тот, как водомет, выступает на каждом собрании, наоборот, приятно, потому что он всем напоминает, что они, дельцы от литературы, есть, будут и они — сила! И он один из них. А талант... Где же его возьмешь, если его и в помине не было? Как их, дельцов, принимали в Союз? По протекции, знакомству, личной преданности крупным литераторам, которые их выдвигали...

Было такое время, когда талант не являлся главным критерием для поступления в Союз писателей. Вот и напринимали! Честным, принципиальным, талантливым писателям в Ленинграде и Москве унизительно быть в одном Союзе с такими, как Владимир Конторкин, Саша Сорочкин, Яков Золотов, Додик и Тодик. Да разве всех перечислишь? И эта армада заслоняет собой все истинно талантливое. Перед читателями-то не заслонишь, ведь на поверку все эти дельцы — голые короли, но внутри Союза писателей они сила. И бороться с ними нет никакой возможности. Вот почему покровители и руководители дельцов от литературы Осип Осинский, Ефим Беленький, Тарсан Тарасов и творят, что хотят, в Союзе. У них — голоса на выборах, у них — армия единомышленников, которая выдается за коллектив. Они диктуют издателям, что и кого издавать, кого выдвигать на премии, кому посмертно устанавливать мемориальные доски, кому предоставить право издания собраний сочинений, даже кому продать автомашину...

На трибуну чуть ли не вприпрыжку поднялся Саша Сорочкин, тоже штатный оратор. У этого юркого типчика нет вальяжной напускной солидности Конторкина, таких в блатном мире называют «шестерками». И «шестерит» Саша вокруг Осинского, Беленького, Тарасова. «Ну, сейчас начнет петь дифирамбы своим...» — подумал я. — Для этого его и «запускают»! И действительно, потрепавшись о «великих» и знаменательных переменах в стране, Саша стал поднимать на щит новую пьесу Осипа Осинского, упрекнул критиков, что они еще не написали обстоятельной статьи об этом ярчайшем явлении в советской драматургии последних лет, вспомнил Ефима Беленького, Ефрема Латинского, Кремния Бородулина, братьев Тодика Минского и Додика Киевского...