Казаки-разбойники

Совсем Средняя Азия

Мимо окна пролетают быстрые, похожие на искры, капли. Снег тает. Люба влезла на подоконник и высунула в форточку руку. На ладонь упала капля, она была обжигающе холодная. И всё равно хотелось поймать ещё одну.

Весна приходила незаметно. Утром холодно, и вечером холодно. А всё равно весна. Слышнее голоса во дворе. Ледяная дорожка у ворот отсырела и стала нескользкой. И воробьи кричат смелее. И пахнет не снегом, а дождём.

— Любка! Вот ты где! А я тебя ищу по всему переулку. Выйди, чего скажу.

Славка Кульков стоит под окном, задрав голову. Машет руками, торопит.

Люба накинула пальто, вышла.

Оказалось, что во дворе холодно. Когда смотрела в окно и солнце пригревало через стекло, думала, что совсем тепло.

— Шапку завяжи, — сурово приказал Славка.

Она завязала ленточки на подбородке, а он смотрел, хорошо ли завязывает. Потом Славка сказал:

— Уезжаем мы совсем.

— Как — совсем? Куда — совсем? — Любка не поняла и стала сердиться: вечно этот Славка бестолково объясняет.

— В Среднюю Азию. Очень далеко. Вся наша семья едет. И Нюрка, и отец с матерью. Ну и я, конечно. — Славка независимо шмыгнул носом. — Я тебе письмо напишу из этой из Средней Азии.

— Письмо, — повторила Люба. Она смотрела на Славку Кулькова. Обыкновенный мальчишка. Рукав вымазан извёсткой. Ушанка съехала на макушку. Волосы приглажены на один бок, у мальчишек это называется зачёс, делают его не расчёской, а слюнями: поплюют на ладонь и пригладят волосы посильнее.

Когда Любка долго не видела Славку, она не вспоминала о нём и никогда его не искала. А он появлялся сам. И казалось, что так будет всегда. Прибежит Славка и скажет: «Вон ты где. А я тебя ищу, ищу».

И они пойдут на Бережки кататься на санках. Или на лыжах. Или полезут на доски и будут со всеми вместе играть в папанинцев. И Славка назначит Любку Папаниным, хотя она и девчонка. И никто не станет спорить, даже справедливая Рита.

А когда Любка болела, Славка смотрел на неё в окно. Мама никого не пускала, а Славка всё равно приходил и смотрел в окно. И один раз бросил записку, сложенную, как аптечный порошок. Там ничего не было написано, а только нарисован зелёный пароход, стреляющий сразу из трёх пушек.

И теперь Славка уедет, и ничего не останется.

— Жалко, что ты уезжаешь. — Люба не знала, что ещё сказать. — Я тебе тоже напишу письмо в твою Среднюю Азию. — Она подумала, что Азия эта так себе, средняя.

Славка кивнул: напиши. Они стояли молча. Любке захотелось, чтобы он скорее ушёл. Раз уезжает, то пусть скорее уходит. Потому что стоять и молчать было тяжело. И Славка повернулся и пошёл. Но остановился и пошёл назад.

— Забыл сказать… — Он смотрел на небо, как будто говорил про неважное. Но Любка поняла, что Славка притворяется и на самом деле считает своё сообщение важным. — Лёва Соловьёв вчера в школе с Шохиным подрался. Шохин с ним сладил. Не такой уж он и сильный, оказывается, этот Лёва Соловьёв.

Никогда раньше Славка не говорил ничего такого о Леве Соловьёве. Никто никогда не говорил про Лёву ничего такого, и Славка не говорил. А теперь сказал. А сам всё смотрел в небо. И Люба тоже стала смотреть в небо, там проплывали длинные облака.

— А если бы ты, Славка, подрался с Шохиным, ты бы, я думаю, с ним сладил. В одну минуту.

Славка перестал смотреть вверх и уставился на Любу счастливыми глазами.

— До свидания, Славка.

— Всего! — крикнул Славка и помчался по двору.