Киллер для Айболита

Глава 14 НЕГОСТЕПРИИМНЫЙ ОСТРОВ

Тяжелые серые волны раскачивали наше утлое суденышко, остервенело швыряя его в разные стороны и словно проверяя на прочность корабль и нервы находящихся на его борту людей. Соленые брызги, ледяной капелью накрывшие меня с головы до ног, заставили сморщиться и крепче ухватиться за крюк, торчащий из лебедки небольшого крана, установленного на корме. Хотя, может, это был и не кран вовсе, а еще какая-нибудь штуковина, необходимая в рыбном промысле, судить не берусь. Мне уже было все равно. Отправляясь в морское путешествие, я и понятия не имел, какая это, оказывается, тоска. Болтаться среди безжизненной мрачной пустыни, лишь изредка видя на горизонте силуэты проходящих мимо кораблей, терпеть вечную сырость и соль, въевшуюся, казалось, даже в мои внутренности, и бесцельно слоняться целыми днями по ограниченному пространству капитанской каюты — таков был теперь мой удел. Периодически я развлекался тем, что выходил на палубу и, вымокнув до костей, жадно хватал ртом морской ветер, бьющий по лицу острыми, как самурайский меч, ударами.

Но долго стоять на палубе было невыносимо, и, чувствуя, что начинаю коченеть, я нехотя возвращался в относительный уют и тепло каюты, бурча себе под нос ругательства в адрес штормящего моря, бестолкового капитана, которого еще ни разу не видел трезвым с момента нашего убытия с Хоккайдо, и Стрижа, самым активным образом этого капитана спаивающего. Впрочем, усмехнулся я, входя в каюту, надо еще разобраться, кто тут кого спаивает. Одного взгляда, брошенного на них, хватало, чтобы понять: оба они отнюдь не стремятся пополнить ряды членов общества трезвости. Самое интересное, что у обоих имелись оправдания своего беспробудного пьянства. Капитан, едва я попытался изъять у него запасы спиртного, встал на дыбы и заявил, что не мыслит себя в море без водки и вообще, на трезвую голову ни черта не соображает и может посадить корабль на мель. А Стрижа я и не пытался образумить или требовать объяснений: бедолага жестоко страдал от морской болезни, видеть не мог еду и поддерживал свои слабеющие силы только ромом, ящик которого он обнаружил в каюте.

Стрижу вообще не везло в этом путешествии. Мало того, что ежеминутные приступы рвоты кидали его ничком на большое эмалированное ведро, специально для этих целей поставленное посреди каюты, так еще и капитанская макака за что-то взъелась на него, норовя укусить, как только он оказывался в пределах досягаемости. Поэтому по каюте Стриж перемещался осторожно, широко расставляя ноги, словно заправский моряк, чтобы ненароком не угодить при нечаянном толчке в объятия кровожадной макаки. При этом он сипло матерился и показывал скалящей острые клыки обезьяне пистолет, обещая пристрелить ее без лишних слов в случае очередного покушения на его жизнь. Макака недоверчиво щелкала языком и делала неприличные жесты, которым, вне всякого сомнения, обучил ее хозяин.

— Ну что там говорит эта скотина, капитан? — вяло поинтересовался Стриж, завидев меня. Глаза у него были мутные, как у дохлой камбалы. — Долго нам еще плескаться в этой соленой луже или как?

— Что он может сказать, — ответил я, подходя к макаке и почесывая ей грудь. Меня обезьяна почему-то не трогала. Стриж по этому поводу неоднократно намекал, глупо ухмыляясь, что она признала во мне собрата по разуму, только бесхвостого, но я предпочитал не обращать на это внимания. Тем более что он, возможно, был прав. А как иначе объяснить тот факт, что мы на пару с этой макакой утюжим море, вместо того чтобы наслаждаться жизнью на берегу? — Говорит, к вечеру Сахалин будет в пределах видимости.

— То же самое он заливал нам и вчера, — скривился Стриж, поднося к губам бутылку. — Но я что-то до сих пор не вижу огней на горизонте.

— Сидя в каюте и не увидишь, — усмехнулся я. — Кэп твердит, что нам помешал шторм. Что ж, особых оснований не верить ему у нас пока нет. Посмотрим, что будет дальше.

— А дальше он либо к вечеру высадит нас на сахалинский берег, либо отправится кормить крабов, которых так любит ловить. — проворчал Стриж, тяжело поднимаясь с дивана и неожиданно шустро устремляясь к ведру. — Вместе со своей проклятущей обезьяной, — добавил он, когда ему полегчало, поднимая ко мне белое как мел лицо. — Вы, кстати, определились, в каком порту он собирается это сделать?

— Вроде бы в Корсакове, — неуверенно ответил я. — Слышал про такой?

— Нет, — качнул головой мой напарник и надолго припал к бутылке. — A-а, какая разница! Тут все равно сплошная тьму-таракань, куда не сунься. Как тут люди-то еще живут, ума не приложу!

— Я тоже, — признался я. — Они, наверное…

В течение доброго часа мы пытались вообразить, что из себя представляют странные люди, по своей воле согласившиеся прозябать на бывшей царской каторге. Это занятие несколько поддержало Стрижа, вызвав на его лице слабое подобие улыбки. Что касается меня, то я хохотал во все горло, описывая этих чудаков, наверняка здорово одичавших вдали от цивилизации. За этим занятием нас и застал вошедший капитан.

— Подходим, — буркнул он, присаживаясь к столу и косясь на ведро, заботливо придерживаемое Стрижом, — Воняет в каюте черт те чем!

— Не черт те чем, а чистым ромом, — обиделся Стриж, — И вообще, ты поменьше принюхивайся, пока по сопатке не получил. У меня с этим не заржавеет.

— Да ладно. — отмахнулся капитан, придвигая к себе стакан с водкой и шмыгая красным обветренным носом. — Вы, ребята, лучше о своей сопатке теперь думайте. Я слово сдержал, корабль привел на Сахалин. Вот он, полюбуйтесь, — ткнул он пальцем в мутное стекло иллюминатора. — А вот что вы сейчас в свое оправдание говорить будете — это я хочу увидеть. Вот уж за кем точно не заржавеет, так это за нашей братвой, когда они с вас за сорванный рейс спрашивать начнут.

— Ты б не каркал, — ласково посоветовал я, щелкая зажигалкой, — Видал я по телевизору про одного такого пророка, только он не крабов ловил, а пиявок. Дуремаром звали. Так вот он как раз плохо закончил, потому что портил своим поганым языком настроение окружающим. И у тебя, дружище, есть все шансы повторить его невзрачную судьбу, если не заткнешься.

Капитан проворчал что-то в стакан, но громко возражать не решился.

— Эй ты, хватит водку трескать. — прокряхтел Стриж, поднимаясь с дивана. — Пошли, покажешь, где тут у вас радиорубка. Мне надо кое с кем на берегу связаться, чтоб встретили.

— Вас и так встретят, не сомневайтесь, — ухмыльнулся капитан, за что тут же получил затрещину от моего напарника. — Ничего, посмотрим еще, кто из нас Дуремар! — пообещал он, скрываясь за дверью.

— Стриж. — сказал я, пытливо глядя на приятеля, со стонами волокущего свое бренное тело к выходу из каюты. — Ты ведь не шутил, братишка, когда говорил, что на Сахалине у тебя есть надежный товарищ? Иначе нам, в самом деле, придется туго. Глупо было бы уйти от Сакато и полечь в разборках с местными «быками» из-за какой-то старой лохани, еле держащейся на воде. Ты уж постарайся дозвониться до своего кореша, ладно?

— Не дрейфь, — буркнул он, замерев на полпути и задумчиво поглядывая на свое ведро. Но затем, решив, видимо, обойтись по дороге в радиорубку без него, он двинулся дальше, пообещав напоследок: — Дозвонюсь, Саня. Если только номер его «сотого» вспомню.

Я криво усмехнулся этой шутке, стряхнул пепел и, подойдя к иллюминатору, попытался разглядеть огоньки приближающегося порта сквозь брызги морской воды, быстрыми каплями сбегавшими по стеклу. Так ничего и не увидев кроме серой хмари штормящего моря, я разочарованно вздохнул и раздраженно вмял сигарету в пепельницу. Пребывание в тесной каюте начинало действовать мне на нервы. Впрочем, теперь уже недолго осталось, подумал я, растягиваясь на диванчике и закидывая ноги на подлокотник. Сейчас вернется Стриж и с довольным видом сообщит, что наши дела, назло всем врагам, идут очень даже неплохо; а там, глядишь, не пройдет и пары дней, как я буду гулять по улицам родного города, весело вспоминая приключившуюся со мной историю. Ведь рассказать кому — не поверят, хмыкнул я, скосив взгляд на медленно открывающуюся дверь. Из-за нее показался Стриж. Теперь он стал еще бледней, чем в тот момент, когда отправлялся в радиорубку, но приласкать любимое ведро почему-то не торопился. Вместо этого он остановился напротив меня и принялся бесшумно шевелить губами.

— Что случилось? — испугался я, вскакивая с дивана, — У тебя что, рана опять закровила?

Стриж покачал головой и побрел к бару шаткой походкой давно и много пьющего человека.

— Не понял, — продолжал я теребить его. — Мерзавец капитан обманул нас и завез-таки на Курилы?

Стриж махнул рукой, давая понять, что это не так, и сковырнул пробку с бутылки.

— Ты можешь говорить как нормальный человек? — рассердился я, — Что стряслось?

— Забыл. — прошептал он, тоскливо глядя на меня, — Номер телефона забыл, мать его, как отрезало!

— Так, — пробормотал я, уже без всякой жалости взирая на него и прикидывая, какую кару заслужил негодяй, втравивший меня в гнуснейшую авантюру с непредсказуемым теперь исходом, — Так. — повторил я, беря его за ворот и поднимая вверх, — Я ведь из тебя душу сейчас вытрясу, сукин ты сын. — негромко пообещал я, — Вспоминай сейчас же!

— Да вспомню я, вспомню, — прохрипел он. — Чего ты так волнуешься, не понимаю? Ну поговорим, на худой конец, с теми парнями, что нас в порту встретят, объясним, что к чему. Не сразу же они убивать нас будут? Ты как думаешь, Саня? — Он пытливо заглянул мне в глаза, надеясь, видимо, прочитать в них ответ на мучивший его вопрос. — Нет, ну нельзя же быть таким пессимистом, братишка! Перетрем все, глядишь, и договоримся…

— Ты хоть помнишь, как твоего дружка звали? — угрюмо поинтересовался я, изымая у Стрижа пистолет и выщелкивая обойму. Итак, на двоих у нас было два ствола и одиннадцать патронов к ним. А еще у нас была веселенькая перспективка отметить встречу с Родиной хорошей перестрелкой.

— Конечно, конечно, за кого ты меня принимаешь?! — негодованию Стрижа не было предела. — Мироном его кличут.

— Ну-ну, — сквозь зубы процедил я, отходя в сторону. Виноватая физиономия напарника почему-то вызывала у меня жуткое раздражение.

— Сань, да не дергайся ты по мелочам, — принялся он утешать меня. — Прорвемся, подумаешь, кто-то на вилы нас поднимать собирается! Эка невидаль! В первый раз, что ли?

— Не в первый, — хмуро ответил я, — Но мне от этого не легче.

Через пару часов судно пришвартовалось к берегу. Мы со Стрижом плющили носы о стекло иллюминатора, таращась на такой желанный, а главное, наконец ставший близким берег, но сходить на него не торопились. Стриж, который, несмотря на все свои уверения, так и не вспомнил номер телефона, посмурнел, перестал ошиваться возле бара и держал пистолет под рукой. Я тоже не видел особых поводов для радости, ожидая неминуемой развязки. Доволен, казалось, был одни лишь капитан. Заглянув к нам, он ехидно поинтересовался:

— Чего это вы, парни, на берег-то не сходите? Засиделись поди в каюте?

— Не твое дело, — огрызнулся Стриж, — ты моли бога, красноносый, чтоб нам еще куда-нибудь не захотелось отправиться на твоем корыте. Тогда уж точно узнаешь, почем фунт лиха, — оскалился он в злой усмешке.

Капитан подумал и счел за благо ретироваться. Но мозолить нам глаза не перестал, потому что вышел на причал и принялся прогуливаться взад-вперед, ежась от холода и явно поджидая кого-то. При этом с его лица не сходила мерзкая улыбочка, выводившая нас из себя. Чувствовалось, что расправа над нами должна стать одним из ярчайших событий в его серой жизни.

— Пойти портрет ему подправить напоследок, что ли, — задумчиво сказал Стриж, косясь на меня, — Или через окошко пальнуть, чтоб перестал улыбаться?

— Не надо, — в тон ему ответил я, — патроны еще пригодятся. Вон смотри, это ведь к нам гости пожаловали!

Рядом с капитаном притормозили два черных тонированных японских автомобиля, джип и легковушка, откровенно бандитского вида.

— Сань, — подтолкнул меня Стриж, — джип у них точно такой, какой мы в Хокадате бросили! Даже покрашен одинаково, в два цвета!

— И что? — холодно поинтересовался я, — Ты предлагаешь на этом основании отобрать у них машину?

— Да нет, — смутился он. — Это я так, к слову.

Из машин тем временем появились трое мордатых с толстыми шеями и, переговорив с капитаном, принялись неторопливо подниматься по сходням. Их маленькие, заплывшие жиром глазки и короткие, словно поросячья щетина, стрижки, показались мне смутно знакомыми. Приглядевшись, я понял, в чем дело, и усмехнулся. Теперь я точно знал, кем стали три поросенка из детской сказки, когда выросли. Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф подались в рыбную мафию и в данный момент собирались учинить разборку с двумя измученными мореплавателями. Ввалившись в каюту, они сразу заполонили ее своими тушами, недовольно втягивая пятачками прокуренный воздух.

— Ну, вы типа и есть те самые уроды? — изрек Нуф-Нуф, засовывая руки в карманы длинного кожаного плаща и всем своим видом давая понять, что является главным хряком на местной свиноферме.

Мы со Стрижом переглянулись и дружно ответили:

— Нет!

— То есть как это? — обомлел Нуф-Нуф, — Не понял!

— Прежде чем обзывать людей, милейший, — вежливо улыбаясь, сказал я, — вам не мешало бы посмотреться в зеркало. Уверяю, что после этого для вас уже не будет загадкой, кто на самом деле урод, а кто нет.

— А, ты типа умный, да? — догадался он, сверля меня злым взглядом. — Тогда объясни мне, братан, зачем вы, козлы…

Договорить он не успел. Стриж, изловчившись, уткнул ему в подбородок дуло пистолета и голосом, дрожащим от еле сдерживаемой ярости, попросил:

— Повтори, как ты нас назвал?!

Ниф-Ниф и Наф-Наф, поняв, что их главарю светит остаток своих дней провести без пятачка, засуетились, норовя вытащить оружие. Но то ли толстые животы, вываливающиеся наружу, помешали им сделать это, то ли я был начеку; так или иначе, они оказались под прицелом раньше, чем успели это осознать.

— Спокойней, пацаны, — сказал я и для большей убедительности попробовал отстрелить ухо одному из них. В ухо я не попал, но прислушаться к себе заставил. — Пушки на пол, лапы в небо и не дергаться! — скомандовал я.

Два ствола глухо ударились о ковер, а руки их владельцев, украшенные безвкусными перстнями, уперлись в потолок каюты.

— Так как ты нас назвал, а?! — шипя, словно голодная гадюка, продолжал между тем допытываться Стриж у Нуф-Нуфа, — Повтори, сука!

— Эй, пацаны, чего вы… — неуверенно подал голос Ниф-Ниф. — Мы ж просто поговорить хотели, разобраться…

— Один уже договорился, — сипло сказал Стриж и нажал на спуск.

Кровь и белые капли мозга Нуф-Нуфа забрызгали переборку, образовав на ней причудливый, словно картина безумного художника, узор. Его собратья, не ожидавшие такого исхода, громко захлопали белобрысыми ресницами, тараща на Стрижа выпученные глазки.

— Полегче, дружище, — негромко попросил я, продолжая держать противников под прицелом.

Но Стрижа уже понесло.

— Всех перестреляю, гниды толстопузые!! — орал он, трясясь, словно в припадке, и норовя ненароком заехать кому-нибудь из обмерших братков окровавленным дулом в лицо. Потом, неожиданно успокоившись, он обернулся ко мне и бросил: — Я вспомнил.

— Что — вспомнил?

— Номер телефона, что еще! Мобила с собой? — Он уперся пистолетом в лоб ближайшего бандита. Тот торопливо кивнул, опасаясь, наверное, что мой напарник нажмет на спусковой крючок раньше, чем он успеет ответить, — Доставай!! — рявкнул Стриж. — Черт, Саня, и номер-то простецкий, как я забыть мог… Здесь у них шесть цифр всего! Давай, дави на кнопки, морда! — потребовал он, и бандит послушно зашевелил сосисками пальцев, набирая номер под диктовку Стрижа.

И по мере того, как мой приятель выдавал ему незатейливую комбинацию цифр, физиономия братка принимала все более и более озадаченное выражение. Наконец недоверие на ней уступило место почтительности, и он пролепетал:

— Так вы Павлу Григорьевичу звонить хотите? Надо ж было сразу…

— Заткнись! — буркнул Стриж, вырывая у него трубку. — Алло, Мирон? Это я. Стриж, кто ж еще!! — крикнул он, явно раздраженный тем, что его не узнали по голосу. Я незаметно усмехнулся, отметив у Стрижа этот несомненный признак мании величия, — Откуда звоню? Ты не поверишь, братишка. Я тут поблизости, завис в одном из ваших портов. Да нет, все в порядке, только какая-то сволочь на меня своих «быков» натравила… Накатили, понимаешь, гопкой, за базаром не следят… Что с ними? Один уже на небе, с архангелами разборки чинит, а двое пока здесь, в каюте. В какой каюте? Гм, да мы тут одну посудину в Хокадате облюбовали, на ней и притопали к вам… Что?! К-хм, так это твои пацаны, что ли, передо мной тут выпендривались? Ну извини, Мирон, не знал, — пробормотал Стриж, почесывая затылок. — Не знал, говорю же тебе! У них что, на лбу написано, под кем они ходят?! Да ладно, не горячись, одним бойцом больше, одним меньше, с тебя не убудет… Да. Да. Ну это другое дело, братишка! Конечно, конечно. Едем, — Стриж, небрежно сунув трубку в руки окончательно растерявшегося братка, повернулся ко мне и, пряча пистолет, сказал: — Поехали, Саня, нас ждут. Говорил же я тебе, все будет путем! — И он хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва устоял на ногах.

Впрочем, сейчас я мог простить ему и не такое. Быстрый переход от отчаянного ожидания смерти к надежде, мелькнувшей перед нами, требовал дать выход эмоциям, пока они не разорвали изнутри беднягу Стрижа.

— Так, а с вами что делать? — вопросил Стриж вытянувшихся перед ним Ниф-Нифа и Наф-Нафа, — Мирон сказал, накладочка вышла… Ну да ладно, вы ничего лишнего ляпнуть не успели, так что прощаю на первый раз. Ну шевелитесь, шевелитесь, мы с Мироном четыре года не виделись, надо ж обнять кореша! — балагурил Стриж, выталкивая их из каюты, — Сань, ну ты чего копаешься?!

— Стриж, — тихонько позвал я и, подойдя вплотную, спросил: — А ты уверен, что это не подстава?

— Все нормально, брат, не напрягайся. — Он ткнул меня кулаком, успокаивая, но глаза его сузились, словно у хищного зверя, не забывающего, что живет он в лесу и врагов у него видимо-невидимо. — За Мироном должок. И приличный. Не надо бы тебе об этом знать, но скажу, раз так вышло… Как-то в пересылке чернота порешила Мирону пику под ребра засунуть. За что, неважно, но приговорили они его. А я ту заточку на себя принял. Его заточку, Саня. Потом, конечно, навели мы разборки, покрошили черных, я в больничке отлежался, как положено. А должок за Мироном остался, и не приведи Господь ему забыть о таком. Я-то напоминать, само собой, ни за что не стану, но пройдет среди людей слушок, что Мирон долгов не платит, добра не помнит — и считай, что не был он никогда в авторитете. Так что поехали, все у нас будет ровненько.

— Хочется надеяться, — сказал я, выходя вслед за ним на палубу и шумно вдыхая свежий воздух.

Господи, какое это было наслаждение, ощутить наконец земную твердь вместо уходящей из-под ног ржавой палубы! Тем более что это была уже наша земля. И пусть внешне она абсолютно ничем не отличалась от Хоккайдо — те же нахохлившиеся сопки на горизонте, наступающие друг другу на пятки; мокрые снежинки, норовящие дрожащими каплями осесть на ресницах; точно такой же продувной ветер-бродяга, гуляющий вдоль причала, — все равно, здесь мне дышалось легче. А еще мне казалось, что теперь все наши беды остались позади, и оттого улыбался я широко и безмятежно. В отличие от меня, Стриж был настроен далеко не так добродушно. Приметив капитана, разинувшего при виде нас, живыми и невредимыми покидающих корабль, рот, он резко ухватил его за грудки и сказал, как плюнул:

— А ты, мразь, если еще попадешься мне на пути, пеняй на себя! Порешу, гад!! А сейчас иди, приберись в каюте!

Капитан что-то пискнул и, с трудом высвободившись из цепких рук Стрижа, как-то боком метнулся на судно, здорово напоминая испуганного краба из тех, что он корзинами сгружал в Хокадате.

— Пошли, Стриж, — теперь уже я тянул приятеля за руку, — Пошли, ну его к черту!

Но Стриж, даже хлопнув дверью бандитского джипа, все еще продолжал ворчать, недобрым словом поминая морского волка.

— Так что, вас к Павлу Григорьевичу отвезти, или как? — осторожно поинтересовался водитель, предупрежденный, по всей видимости, «братками», что пассажиры в этот раз ему достались нервные.

— Да, — коротко ответил Стриж, и машина тронулась с места.

Я сидел, откинувшись назад и бездумно покуривая. Сакато, Кинай, москвичи и прочие неприятности остались теперь в прошлом, и я был этому очень рад. А потому мало обращал внимания на проносящуюся за окном дорогу, сараи, склады и жалкие облезлые пятиэтажки, замелькавшие вокруг, когда минут через тридцать мы въехали в какой-то городок.

— Это Южный, — обернувшись к нам, с явной гордостью объявил водитель. — Областной центр.

— Ты рули давай, гид недоделанный, — посоветовав ему я, щуря глаза при виде неяркого и какого-то тоже облезлого солнышка, робко улепетывающего за горизонт в окружении свинцовых туч, нависших над городом.

— Да я…

— Тебе сказали рулить — рули. — окрысился Стриж. — а что к чему, мы сами разберемся, понял?

Водитель вжал голову в плечи и больше не досаждал нам своей болтовней.

— Где вы договорились встретиться? — поинтересовался я у Стрижа.

— Ты не поверишь, — хмыкнул он, поворачиваясь ко мне. — В японском ресторане.

Мы оба покатились со смеху, порядком озадачив этим водителя, начавшего опасаться за наше психическое здоровье. Когда через несколько минут джип затормозил у ресторана, он с видимым облегчением произнес:

— Приехали.

— Ну и ладненько. — ответил Стриж, выпрыгивая на улицу и уверенно поднимаясь по ступенькам ресторана.

Я последовал за ним, держась чуть поодаль и стараясь не выпускать из виду пыхтящих сбоку Ниф-Нифа и Наф-Нафа. В холле ресторана, уже предупрежденный о нашем приближении, стоял высокий молодцеватый брюнет в отлично сшитом костюме и при модном галстуке. Завидев Стрижа, он сделал пару шагов навстречу, эффектно раскинув руки:

— Ну со встречей, Стриж!

— Здорово, Мирон! — ответил Стриж, неловко обнимая приятеля. — Извини, брат, если испачкаю. Я ведь с дороги, весь в мазуте и прочей корабельной гадости.

— Ничего, ничего, — ответил тот, поправляя галстук. — Ну что, пошли за стол? Перекусим для начала, а там уж и проблемы обсудим накопившиеся, идет?

— А что, есть проблемы? — подозрительно поинтересовался Стриж, — Да, это Саня Айболит, мы с ним земляки, в Японии тоже вместе куролесили.

— Вот в этом и заключается проблема, — окинув меня внимательным взглядом, ответил Мирон. — Ладно, пошли в зал, чего здесь толкаться среди «быков»!

Мы проследовали в зал, оформленный под японскую старину, и расселись за столиком, кидая друг на друга изучающие взгляды.

— Ты знаешь, Стриж, я ведь чертовски рад тебя видеть, — заявил Мирон, и я даже вздрогнул от фальши, прозвучавшей в его голосе.

То ли пребывание в море обострило мои чувства, то ли постоянное ощущение опасности, с которым я свыкся за последнее время, не знаю; но мне вдруг с пугающей отчетливостью стало понятно, что планы на будущее я начал строить рановато. Похоже, Стриж здорово переоценивал значение своего давнишнего поступка. Или недооценил Мирона, это уж с какой стороны посмотреть.

— Я тоже, — сухо ответил Стриж, давая понять, что официальная часть закончена и можно переходить к делу. — Так о чем ты хотел говорить со мной?

— Гм, а мне казалось, это у тебя есть ко мне разговор, — ушел от ответа Мирон, кривя в улыбке тонкие губы, — Давай уж ты, брат, излагай свои беды, а дальше разберемся, кто кому и что хотел сказать. Идет?

— Лады. — ответил Стриж, закуривая и глубоко затягиваясь, — В общем, Мирон, мы с Саней слегка попали. Точнее, влипли по самые уши, но это уже неважно, потому что мы выбрались из заварухи живыми и сидим сейчас с тобой за одним столом. Нам требуются чистые ксивы и возможность вернуться домой ближайшим самолетом. Короче, пустяки для такого авторитетного человека, как ты. Бабки у нас есть, около двух штук зелени.

Мирон кивнул, словно подтверждая, что да, для него это пустяки, но вслух ничего не ответил. За столом повисло неловкое молчание. Стриж смял в пепельнице докуренную сигарету и тут же сунул в рот новую. Я не вмешивался в их беседу, так было лучше контролировать ситуацию на случай, если она неожиданно обернется против нас. Хотя неожиданно ли? В душе я вновь был готов к неприятностям, и теперь ломал голову лишь над тем, с какой стороны они придут в этот раз.

— Если б проблема была в этом, — ответил наконец Мирон, бросая на Стрижа взгляд исподлобья. — то, считай, никаких проблем не было бы вообще. Тут другой нюанс наклевывается, братва. Что за дела у вас были с Кинаем? На что вы подписались?

— Честно говоря, это он нас подписал, — скривился Стриж. — Мы особо не рвались браться за эту работенку. Но это уже не имеет значения, потому что свои обязательства мы выполнили. Плату, правда, так и не получили, но уж черт с ней, не до того сейчас. А что?

— А то, — Мирон принялся задумчиво передвигать столовые приборы, — что он вас ищет. И, между нами, обещает в землю вбить по самую маковку.

— Да ну? — несказанно удивился Стриж.

— Ага, — подтвердил Мирон, — Здесь слух прошел, что на Хоккайдо кто-то уложил сына Сакато, и сделали это люди Киная. Старик теперь рвет и мечет, натравил на Киная всех, кого только смог: и полицию, и власти префектуры, и кое-кого из других кланов якудза. Короче, тому сейчас приходится несладко. Наш бизнес в Японии того и гляди полетит ко всем чертям, а за убытки-то общак спросит не с кого-нибудь — с Киная и спросит. Просекаешь тему?

— К-хм, к-хм, — закашлялся Стриж, гася сигарету и грустнея прямо на глазах. — Просекаю, Мирон.

— К тому же, пацаны, угораздило вас захватить именно эту посудину, — досадливо вздохнул наш собеседник, все так же не поднимая глаз, — Их что, в порту мало было, что вы к ней прицепились?

— С ней-то что не так? — раздражаясь, спросил Стриж. Желваки на его обветренных скулах вздулись, перекатываясь под кожей.

— Все не так, брат, — снова вздохнул Мирон, — Во-первых, это корыто принадлежит опять-таки Кинаю. Вы что, не знали, что Хокадате — его территория?

— Знали, — кивнул Стриж. — Дальше что?

— А во-вторых, судно готовили к рейсу на Курилы. Специально готовили, понимаешь ты это или нет?! Да под него на Кунашир груз оружия такой забросили, что и сказать страшно, на какие бабки все это тянет! А теперь что?!

— Что? — тупо переспросил Стриж, округляя глаза.

— То! — зарычал Мирон, — Груз ржавеет на Курилах, где его того и гляди зацепят гэбисты по наводке москвичей. Кто тогда будет платить, чтобы груз отмазать. — вы, что ли?! Кроме того, на Киная наехали покупатели, требуют оплатить неустойку. Они, видишь ли, очень рассчитывали на наши стволы и теперь понесли убытки, мать их так! — Мирон треснул кулаком по столу. — Да хрен с ней, с неустойкой, выплатим как-нибудь… Тут ведь суть в том, что люди с нами не захотят больше работать, обратятся к москвичам — и все! Плакала тогда для нас Япония горючими слезами. Будем сидеть в России и облизываться, видя, как на наших рынках москвичи весь навар снимают!

— Ну, Кинай, — покачал головой Стриж, — В такую кутерьму нас сунул, гнида, что и не знаю теперь…

— Я тоже не знаю, Стриж. — хмуро бросил Мирон. — как с вами быть. То, что обязан тебе по гроб жизни. — помню, это не тема для разговора. Вот только помочь вам вернуться домой не смогу. Да и не советую этого делать. Ты что думаешь, затихаришься в своем городе и от тебя все отстанут? Нет, конечно. Мы на такие бабки сейчас попадаем, что и тебя, и дружка твоего, Айболита, из-под земли достанут. Кинай вам этого не простит. Теперь, может, скажешь честно: он вас что, младшего Сакато подписал замочить? Если так, то зачем тогда вам это скрывать? Его прокол в таком случае, ему и отвечать! С Сакато бодаться сейчас не время, все это понимают. Нам бы москвичей от кормушки отпихнуть.

— Про Сакато речь и не шла вовсе, — глухо ответил Стриж, растирая лицо ладонями. — Кинаю нужен был Зима, и мы выполнили его просьбу. То, что по ходу пулю словил и этот косорылый. — чистая случайность, Мирон, веришь, нет? Никто японца мочить не собирался, он сам под выстрел сунулся, они ж с Зимой за одним столом в казино играли, корешили все! Вот и докорешились. — криво усмехнулся он. — вместе и в один день. Саня, если надо, может подтвердить мои слова, — кивнул он в мою сторону, — мы ж там на пару были.

— Кому нужны его подтверждения? — удивился Мирон. — Кто он? Откуда взялся? Он же не блатной, Стриж, о чем ты говоришь?! Кто фраера будет слушать на толковище?! Так что забудь про то, что у тебя есть свидетель.

Подельник, — усмехнулся он, — есть, а свидетеля — нет. Но я-то, конечно, верю тебе, — поспешно добавил Мирон, заметив, как в глазах Стрижа вспыхнули недобрые огоньки, — но ведь я ничего в этой истории не решаю.

— Что предлагаешь? — угрюмо поинтересовался Стриж.

— Вам, пацаны, придется-таки повидаться с Кинаем. Тогда и определитесь на месте, кто у вас прав, кто виноват.

— Короче, ты что хочешь сказать?! Что я снова должен переться в эту, мать ее, Японию, так, что ли?! — взорвался Стриж. — Вот уж хрен вам! Не поеду!! И Айболит — тоже!!!

— Поедете, куда вы денетесь, — ответил Мирон, откидываясь назад и впервые за все это время поднимая на нас сумрачный взор. — Нет у вас, братва, другого выхода. В России вас на куски порежут раньше, чем вы на самолет билет купить успеете. Я тебе, конечно, сочувствую, но помочь по-крупному, повторяю, не смогу. Это не моя игра, не мне и правила уставила устанавливать. Единственное, ксивы вам могу выправить, чтоб в Японии вас не прихватили в полицию, и бабла подброшу. О большем не проси, Стриж.

— Лады, — с угрозой в голосе произнес мой приятель, и я понял, что Мирон прямо сейчас, на моих глазах, нажил себе кровного врага. — Спасибо и на том, браток. Как мы попадем обратно в Японию? Самолетом или придется опять на какой-нибудь лохани по волнам выгребать?

— На корабле будет и быстрее и проще для всех нас, — ответил Мирон, у которого, видимо, отлегло от сердца после того, как мой приятель согласился с его доводами. Он наконец оставил в покое столовые приборы и даже заулыбался.

— Что ж ты так торопишься от меня избавиться? — тоже улыбнулся Стриж, но так, что Мирон потускнел и принялся заинтересованно изучать иероглифы на бутылке с сакэ.

— Да что ты, Стриж, — выдавил он из себя, — я не тороплюсь. По мне, так хоть навсегда оставайся здесь. А что? Сейчас раскидаешься с этим делом, и давай сразу ко мне! Пристрою к нормальному месту, будешь у меня рыболовецкими станами на восточном побережье заправлять…

— Ну-ну. — без особого энтузиазма произнес Стриж, в упор разглядывая его. — В шестерки к себе, значит, приглашаешь? Спасибо, Мирон.

— Ты не так понял…

— Все я понял правильно, хватит липу мне впаривать. — жестко оборвал его Стриж. — Говори конкретно, когда мы должны вернуться в Японию?

— Сегодня же, — откашлявшись, ответил Мирон, — Сегодня ночью отправим вас на сейнере, он в Корею пойдет на промысел минтая. А в Японском море пересядете на наше судно и отправитесь уже прямиком до порта Майдзури, это на Хонсю. От Майдзури до Киото рукой подать, пару часов езды по железной дороге. Устраивает такой вариант?

— А самолет чем плох? — поинтересовался Стриж, решивший, судя по всему, повредничать напоследок. — Так еще быстрее получится.

— Гм, тут такие дела, пацаны, — потупился Мирон, — что документы у вас, как ни крути, левые будут, а у нас сейчас с погранцами отношения напряженные.

— Угу, — ехидно кивнул Стриж, закуривая.

— Сейчас вас отвезут обратно в порт, — продолжил Мирон, — Посадят на корабль. Ксивы и бабки получите там же. Но сначала давай хоть выпьем, поедим, — с наигранным радушием предложил он, — былые времена вспомним! А, Стриж?

— Фотоальбом себе заведи, — поднимаясь из-за стола, посоветовал тот, — Будешь по вечерам у камина фотки разглядывать и былые времена вспоминать. А я тебе здесь не помощник. Поехали, Саня, дальше Японию осматривать. Побыли на милой Родине, с корешком потолковали — и довольно. Пора, брат, нам опять морской солью подышать. Кстати, полезно ведь, говорят, для здоровья? — спросил он, не обращая больше никакого внимания на Мирона, словно тот был пустым местом.

— Очень, — подтвердил я, тоже вставая и направляясь к входу. — Особенно нам с тобой.

— Вот и я о том же, — усмехнулся Стриж, и мы, не прощаясь, покинули ресторан.

Глубокой ночью, под завывание ветра и хлесткие удары волн о причал мы расстались с негостеприимным островом, обозленные неудачей, молчаливые и подавленные. Новые Документы, паспорта моряков, мы, как и обещал Мирон, получили в порту. А вот перетянутую красной резинкой пачку долларов Стриж вернул обратно, приложив к ней подробную инструкцию по дальнейшей эксплуатации Мироном этих денег. Наф-Наф и Нуф-Нуф осторожно выслушали его и отбыли восвояси.

— Зря ты так, — хмыкнул я, вспоминая заковыристые выражения Стрижа, — деньги нам могут еще пригодиться.

— Зачем? — пожал он плечами. — Не хочу каркать, Саня, но чует мое сердце, скоро нам с тобой уже ничего не нужно будет. А бабки с собой ни в могилу, ни на дно Японского моря не заберешь.

— Типун тебе на язык, — испугался я, перегибаясь через борт и глядя на черную рябь воды. Тонуть в ней мне совершенно не хотелось. — Посудина вроде бы крепкая, даст бог, дотянем.

— Да я не о том, — махнул рукой Стриж. — Мирон, он хоть и сволочь, но кое-что сказал верно. Если они действительно сейчас попадут из-за нас на бабки, что им капали с японских рынков, то братва не долго будет ломать головы, гадая, как с нами поступить. Хотя о нас, скорее всего, никто и не вспомнит. Мы так, мелочевка. Вспомнят о Кинае, и ближайший сходняк станет для него последним. Он это прекрасно понимает и ни за что не допустит, чтобы мы с тобой пережили его хоть на час. Сначала он нас на небо пристроит, а потом уж и сам под перо отправится с чистой совестью. Такой вот расклад, братуха.

— Неужели ничего нельзя исправить? — сказал я, сутулясь и передергиваясь то ли от ночной сырости, то ли от противного липкого страха, колыхнувшегося где-то внутри.

— Проще на танк с хворостиной. — отозвался он, роняя в море огонек сигареты. — Пошли, чего здесь мерзнуть. Да и проверить надо, что за каюту нам выделили.

Обосновавшись с относительным комфортом в помещении судового медпункта, откуда пришлось предварительно изгнать нахального первого помощника, тоже вознамерившегося заявить свои права на этот относительно тихий уголок, мы продолжили прерванный разговор.

— Послушай, Стриж, — сказал я, разглядывая ящики с медикаментами, — а зачем мы тогда вообще в Киото возвращаемся? На убой, что ли, как скот?

— Ну это ты хватил, — ответил он, разваливаясь на кровати и с видимым интересом изучая здоровенную бутыль со спиртом, стоящую в углу. — Мы ж не «быки», чтоб тупо сдохнуть. Нет, Саня, уж не знаю, как ты, а я хочу перед смертью покуражиться и попробовать спросить с Киная за все его подлянки.

— Да я, собственно, вообще в этом году умирать не планировал, — заявил я, — меня в ординатуру должны в сентябре отправить. Так что извини, Стриж, но компанию тебе составить не смогу, иначе меня на работе в порошок сотрут.

— Будет тебе и ординатура, и аспирантура, и все остальное, — мрачно пообещал он, принюхиваясь к содержимому бутыли, — Гм, чистый спирт. И кто ж его без присмотра тут бросил?! Непорядочек… Да, так вот, я говорю, готовься теперь на том свете стажироваться. Прямиком у Гиппократа и отучишься, — глупо заржал он, разводя спирт в мерном стаканчике. — Ух-х, крепкая штука!

— Ты полегче со спиртом, — проворчал я, обиженный его пророчествами. — Иначе в Киото мы приедем втроем. Я, ты и твоя белая горячка.

— Скажешь тоже, — хмыкнул он. — Я ж норму знаю.

На обратном пути я действительно убедился, что

Стриж свою норму знает. Беда была лишь в том, что размеры этой нормы не имели границ. Бутыль со спиртом опустела на третий день, и к моменту пересадки с корабля на корабль в Японском море Стриж уже вовсю транжирил нашу с ним долларовую заначку, скупая по бешеным ценам бутылки водки, припрятанные рыбаками в своих каютах на черный день. При этом он вел себя тихо, говорил разумно и лишь время от времени начинал негромко напевать гнусавым голосом протяжные тоскливые песни, рисующие лагерные будни и отравляющие мне жизнь своей безнадегой. В отместку я читал Стрижу лекции на тему «Алкогольный цирроз печени и его последствия», матерился и старался чаще проветривать помещение, насквозь пропитавшееся похмельными запахами.

Вздохнул свободно я лишь в Майдзури, когда ясным солнечным утром небольшой катер доставил нас на берег.

— Стриж, — сказал я, щурясь от яркого солнца и млея от тепла его лучей, — ты погляди, здесь уже лето по нашим-то меркам! Благодать, честное слово!

— Саня, у тебя там, помнится иены были, — пробасил он, пропуская мимо ушей мою лирику и угрюмо взирая на окружающее нас великолепие расцветшей природы. — Подкинь на пиво, а?

— Нет, — твердо ответил я, прижимая к груди карман с заветной пачечкой купюр, — Пиво ты теперь за счет Киная будешь лакать. А на те деньги, что еще сохранились у меня, мы купим билеты на поезд. Пошли, дружище, отсюда, вид моря вызывает у меня отвращение. Я теперь даже в отпуск, наверное, буду ездить отдыхать куда-нибудь в Сахару, где воды нет ни в каком виде.