Глава 4 ЧАСТНАЯ ВЕЧЕРИНКА

Утро следующего дня я начал с традиционной чашки крепкого чая. Сидя на подоконнике, я вглядывался в мельтешащий за окном муравейник, который был целиком поглощен заботами будней, беспечно покачивал ногой и пускал дым в потолок. Одновременно я пытался заставить умолкнуть свой внутренний голос, проснувшийся этим утром вместе со мной и читавший теперь суровую мораль о правилах поведения за границей. Признаться, этот зануда, бесцеремонно вторгающийся в мою жизнь в самые неподходящие моменты, порядком раздражал меня. «Ну что, Махницкий, — голосом прокурора на показательном процессе вопрошал он, — опять взялся за старое? Что за петушиные бои ты устроил вчера в «Хэйрози-клаб»? Неужели нельзя было, как все нормальные люди, спокойно провести вечер, отдохнуть душой и телом, зацепив для разнообразия какую-нибудь вертлявую шоколадку? А если бы ты не успел скрыться оттуда до появления полиции? Сейчас бы уже наверняка сопел во сне, уютно устроившись в кресле лайнера, уносящего тебя обратно на Родину. Какой позор для путешественника», — патетически восклицал голос, видя, что я продолжаю отмалчиваться, и надеясь таким образом втянуть меня в диалог.

Не поддаваясь на его провокации, я заварил еще чаю и зевнул. Разбитая губа раздулась за ночь до устрашающих размеров, заставляла меня болезненно морщиться. «А как бездарно ты вчера дрался, — вновь оживился внутренний голос. — Зачем ты позволил этому долговязому Паше дважды ударить себя? Ведь сразу было понятно, кто в связке Паша – Анзор работает языком, а кто кулаками. Пашу и надо было укладывать первым, даже прежде, чем Анзор откроет свой поганый рот. Эх ты, раззява», — разочарованно произнес голос и, видимо, устав читать мне морали, смолк. И слава богу, потому что мне хотелось поразмыслить о более важных вещах, чем вчерашнее происшествие в «Хэйрози-клаб». Внутри конверта, который вручила мне официантка, записки не оказалось. Там была лишь пластиковая карта и маленький блестящий ключ с металлическим ярлычком в форме ромба. И на карте, и на ярлычке были выбиты какие-то иероглифы, а еще надпись по-английски: «Кайшиноку-банк». Содержимое конверта ничего мне не объяснило, и теперь нетерпеливый бесенок любопытства, поселившийся во мне, вовсю буйствовал, прыгая на ножках-копытцах и уговаривая поехать в «Кайшиноку-банк», чтобы на месте разобраться в назначении карточки и ключа. «Только узнать, что это такое, и все», — нашептывал мне лукавый бесенок. Поразмыслив, я махнул рукой и поддался на его уговоры. Да и глупо было бы отказываться от такой затеи, потому что ключ и карточка уже лежали в моем кармане, а предъявить их кому-нибудь из работников банка и посмотреть, что из этого выйдет, большого труда не составляло. Тут даже мой внутренний голос не нашелся, что возразить, и лишь обиженно закряхтел в закоулках подсознания.

«Кайшиноку-банк» оказался массивным зданием, выполненным в темных тонах и одним своим видом внушавшим доверие потенциальным клиентам. Оглянувшись назад и убедившись, что на пятки мне по-прежнему наступает настырный «хвост», одетый, в отличие от вчерашнего, в ярко-красную ветровку, я пожал плечами и вошел в банк. Внутри было светло, просторно и тихо. О чем-то негромко переговаривались за столами безукоризненно одетые клерки, чуть слышно гудели кондиционеры, и даже пальмы, стоящие по углам, казалось, соблюдали обет молчания, боясь лишний раз шевельнуть зеленью своих ветвей.

Молодой японец, заметив мою нерешительность, поклонился и что-то спросил.

— «Кайшиноку-банк»? — спросил я, протягивая ему пластиковую карту и ключ с биркой.

Тот утвердительно кивнул и повел рукой, приглашая меня следовать за ним. Покинув зал, мы спустились в лифте еще на один этаж и оказались в длинном, хорошо освещенном коридоре, ведущем в подземелье. «Японцы всегда были мастерами налаживать подземные коммуникации», — подумал я, торопливо шагая за своим проводником. Он свернул за угол и принялся набирать код на массивной двери. Ее створки бесшумно расползлись в стороны, пропуская нас. Я сделал шаг вперед и удивлено присвистнул. Большая комната вся была заполнена стеллажами металлических ячеек, словно в камере хранения на вокзале. Да, собственно говоря, это и была камера хранения, только гораздо более надежная.

Клерк, взяв мою карту, подвел к нужной ячейке, убедился, что карта считывается датчиками, и деликатно удалился, оставив меня наедине с громко бьющимся сердцем. Конечно, я знал, что проявлять интерес к чужим вещам нехорошо, а то, что находилось в ячейке, моим быть никак не могло. Но проклятый бесенок любопытства, этот заклятый враг благоразумия, уже толкал меня под руку, заставляя сунуть в щель ячейки пластиковую карту. Дождавшись, пока аппарат выплюнет ее обратно и довольно загудит, подмигивая маленьким зеленым глазком, я вставил изящный ключ в прорезь замка и, чуть нажав, повернул его. Дверь ячейки легко отошла в сторону, повинуясь нажиму. Вспыхнувшая внутри лампа высветила солидный черный кейс и белый конверт, плотно набитый какими-то бумагами. Сложив конверт вдвое и сунув его в карман, я занялся кейсом, точнее, его замками. Их код был неизвестен, а тот, кто передал вчера ключ от ячейки, почему-то не позаботился заодно снабдить меня шифром чемодана.

Я воровато озирался, молясь в душе, чтобы за моими манипуляциями не смотрели сейчас в камеры слежения банковские охранники. Ухватившись за дужку замка, я нажал изо всех сил, чувствуя, как немеют от напряжения пальцы. Замок обреченно щелкнул, сдаваясь; я облегченно перевел дух и откинул крышку кейса. Внутри на черном бархатном ложе покоилась разобранная снайперская винтовка с оптикой и глушителем. Ах, вот оно что! Касаясь холодной стали, я пытался определить марку оружия: на знакомую до боли СВД винтовка не походила. Значит, схрон для стрелка толстяк из бани оборудовал именно здесь, в «Кайшиноку-банке». «А что, грамотно», — хмыкнул я, захлопывая крышку чемодана и отправляя его обратно на дно ячейки. Стрелок прибывает в город безоружным, спокойно готовится к операции, не вызывая ничьих подозрений и не рискуя засветиться где-нибудь на металлоискателях; потом появляется здесь, естественно, по сугубо житейским делам — доллары, например, обменять на иены, а заодно прихватывает из ячейки кейс с винтовкой.

Тот факт, что толстяк продолжает считать меня заезжим киллером и даже доверил ключ от заветной ячейки, наполнил мою душу унынием. Ну разве похож я, сын интеллигентных родителей, на убийцу, работающего на заказ? Полюбовавшись на свое отражение в полированной стальной двери ячейки, я пришел к выводу, что вообще-то, конечно, не похож, но… Но то ли сталь здорово искажала изображение, делая жестокими черты моего доброго лица, то ли вздувшаяся губа портила всю картину, но рожа у отражения была откровенно бандитской. «Тьфу ты, — плюнул я, запирая ячейку и горько сетуя на свою внешность, никоим образом не соответствующую тонкому внутреннему миру. — И кто только сморозил глупость, сказав, что лицо — зеркало души? Чехов, по-моему? Нет, абсолютно не прав был покойник, — покачал я головой, выходя из комнаты и целеустремленно вышагивая по коридору. — Жаль, судьба развела нас с ним во времени. Повстречав меня, старик наверняка переменил бы свое мнение на этот счет».

Дверь лифта открылась, выпуская новых посетителей подземного хранилища. Молодая женщина, вышедшая вместе с клерком, вдруг остановилась, беззастенчиво разглядывая меня. «А может, так и остался бы Антон Павлович при своем мнении. — раздраженно подумал я, норовя проскользнуть мимо нее, — Вон, уже и встречные прохожие начинают разглядывать тебя, Саша, словно крокодила, разгуливающего по банку без присмотра. При таком раскладе волей-неволей станешь похожим на киллера. Сделать пластическую операцию, что ли, — шевельнулась в голове тоскливая мысль, — и стать похожим на какого-нибудь жутко положительного героя, этакого правдолюбца с волевым подбородком? А что, пожалуй, это идея. Окрестные старушонки, вечно торчащие у подъезда, прекратят наконец шушукаться у меня за спиной, дети начнут уступать место в общественном транспорте, а всякие краснорожие толстяки, окопавшиеся в японских банях, оставят меня в покое и перестанут предлагать участие в разного рода сомнительных проектах…» Какие еще выгоды можно извлечь из перемены внешности, я так и не додумал, потому что в этот момент женщина, видя, что через секунду я навсегда исчезну в недрах лифта, вдруг крикнула:

— Эй, постой! Это ты?

Глупейший вопрос! Впрочем, ожидать от женщины чего-то другого было бы нелепо. Поэтому я ответил со всей вежливостью, на которую только был способен в этот момент:

— А сама-то вы как думаете, а?! — прорычал я, с негодованием глядя на нее.

— Почему ты злишься? — удивилась она, снимая солнцезащитные очки. Так вот кто задает мне идиотские вопросы. Вчерашняя королева стриптиза из ночного клуба — собственной персоной. Следовало признать, что днем она смотрелась ничуть не хуже, чем во время шоу. — Я ведь не виновата, что вчера все так получилось… А ты — молодец, приятно было посмотреть, как Паша валяется на полу, разом растеряв все свои понты. Да и Анзорик тоже хорош был. Пока не встретил тебя, — лукаво уточнила она и, протянув руку, легко коснулась пальцем моей злополучной губы. — Тебе, я смотрю, тоже досталось?

— Пустяки, — растерянно пробормотал я, не в силах оторваться от ее странных глаз, вобравших в себя тепло нездешних морей и чувственность раскаленного солнца. — Откуда ты здесь взялась?

— От верблюда, — рассмеялась она, обнажая в улыбке влажные зубы. Теперь я понял, почему вчера в «Хэйрози-клаб» мужчины заходились в экстазе от стриптиза в исполнении этой светловолосой сирены. Волны женского очарования, исходившие от нее, не оставили бы спокойным даже бревно. — Зашла в банк по делам, по счетам заплатить, то да се… А ты?

— Я… Я тоже по делам зашел, — нашелся я . — Валюту менял.

— Что, прямо здесь, в подвале? — улыбнулась она.

— Ага. Слишком крупная сумма, персонал волновался, то да се, — в тон ей ответил я.

— Понятно. И как тебя зовут, богатенький мой?

«Буратино». — чуть не ляпнул я, но вовремя одумался.

— Саша.

— Ксения, — сообщила она, не особо торопясь отнять протянутую руку. — Хотя японцы зовут меня Ронин-сан. Можешь и ты так звать, я привыкла.

— Ронин-сан? А что это означает?

— Судя по всему, с японским у тебя туго, милый мальчик. — Она отобрала наконец у меня свою руку и сунула ее в карман легкого плаща. — Ронин — это русалка.

— Кроме японского, я еще много чего не знаю, — обидевшись, заявил я, — Недосуг, видишь ли, да и к чему забивать голову всякой ерундой? Кстати, «Хэйрози-клаб», видимо, переводится с японского как приют любителей голозадых русалок?

— Зря ты так. — Она укрыла глаза за стеклами темных очков, будто спрятавшись от меня. — Редко кто выходит на подиум от хорошей жизни, чтобы возбуждать разных вонючих козлов. Зря ты так, — повторила она. Серьга в ее ухе качнулась и замерла, словно боясь нарушить паузу отчуждения, повисшую между нами.

— Извини, ладно? — сказал я, — Не хотел обидеть.

— Без проблем, — улыбнулась она, правда, уже не так, как прежде. — Ты тоже не обращай внимания на мои подколки насчет незнания языка. Просто привыкла, что все вокруг худо-бедно говорят по-японски, а если не говорят, то хотя бы понимают.

— Давно здесь живешь? — поинтересовался я.

— Да, — скупо кивнула она. — Знаешь, здесь не место обсуждать какие-то вопросы. Ты уже сделал в банке все, что хотел?

— Ага.

— Я еще задержусь минут на десять. А потом, если хочешь, могу показать тебе свой любимый ресторанчик. Там потрясающе готовят рыбу. Так как?

— Конечно, хочу, — ответил я. — Но только при одном условии.

— Каком? — Она удивленно подняла брови.

— Сейчас ты снимешь очки и больше не наденешь их до конца нашего рандеву? Прятать за стеклами такие глаза — это преступление против человечества.

— Ах, вот как. — Ее улыбка вновь потеплела. — Считай, договорились. Подожди меня в холле, ладно?

— Ладно, — ответил я, глядя, как она стремительно удаляется от меня вслед за клерком, терпеливо стоявшим поодаль во время нашей беседы.

Я успел выкурить сигарету, прежде чем Ксения вернулась, придерживая разлетающиеся полы плаща, за которыми открывались длинные стройные ноги.

— Поехали?! — то ли спросила, то ли приказала она, проходя мимо меня к двери, очевидно, уверенная, что я не посмею ослушаться.

Размышляя о неотразимости женских чар, а заодно с интересом изучая геометрию ее форм, я двинулся следом.

— Саша, — смеясь, обернулась она на пороге. — По-моему, ты сейчас прожжешь мне дырку в спине своим взглядом.

— В спине — вряд ли, — ответил я.

— И убери, пожалуйста, руки. — Она шлепнула меня по руке, которую я, сам не заметил как, протянул к ее талии. — Давай сразу договоримся: я готова пообедать с тобой, но прыгать в постель не собираюсь. Уяснил?

— Угу, — кисло отозвался я, чувствуя, что все мои планы летят в тартарары. — Подожди, сейчас поймаю такси…

— Не надо, я на машине. — Она извлекла из сумочки брелок сигнализации. На парковке возле банка ожила, шелестя двигателем и мигая огнями габаритов, роскошная «тойота-мажеста». — Садись, чего стоишь?

— М-да, — протянул я, устраиваясь рядом с ней, — Машинка — супер.

— Разбираешься в японских автомобилях? — покосилась на меня Ксения.

— Так, немного, — пожал я плечами.

— И как, они тебе нравятся?

— Безусловно.

— Тогда настоящая японская кухня тоже должна понравиться, — Она тронулась с места и уверенно, по-мужски, вошла в уличный поток. — Хозяин ресторана, дядюшка Хэйрохито, мой друг… Друг — это не то, о чем ты сейчас подумал, — заявила она, приметив мою скабрезную улыбочку.

— Ни о чем я не думал. — соврал я, застигнутый врасплох. Правды ради должен признаться, что дружить с такой чувственной женщиной для меня означало только одно… И дядя Хэйрохито наверняка большой оригинал, если придерживается другой точки зрения.

— Подумал, подумал, не отпирайся. — Она метнула в меня лукавый взгляд и снова уставилась на дорогу. — Откуда ты взялся в наших краях, Саша? Что-то раньше я тебя здесь не видела.

— …Так ты не дальневосточник и не москвич? — удивилась она, узнав, откуда я появился. — Таких у нас не часто встретишь.

— Почему?

— Потому что… Неважно, почему, — оборвала она себя на полуслове и скомандовала: — Вылезай, приехали. Ты когда-нибудь ел салат из гребешка?

Ресторан дяди Хэйрохито, притаившийся на северо-западе Киото, назывался типично по-японски: длинно, поэтично и не очень связно. Когда я сказал об этом Ксении, она объявила меня варваром, ничего не смыслящим в настоящей поэзии, усадила на циновку возле низкого столика и пристроилась напротив, делая заказ неустанно кланяющейся девушке в красивом кимоно с вышитыми на нем золотыми рыбками.

— А тебя каким ветром занесло в Японию? — поинтересовался я, отказываясь от сакэ, чем безмерно удивил Ксению.

— Долгая история, — скривилась она. — Точно не будешь пить? Странный ты, Саша… Впрочем, дело твое.

А мне налей, пожалуйста. Сейчас напьюсь рисовой водки и начну буянить, как настоящий самурай. Не страшно еще?

— Ни капельки, — усмехнулся я. — Такого очаровательного самурайчика трудно испугаться, даже если он и будет навеселе.

— Не подлизывайся. — Она отпила из чашки, в которую я налил сакэ, и сказала: — Ты ешь, не смотри на меня. Эти закуски надо есть горячими, иначе вся прелесть пропадает. И налей мне еще, ладно?

— Как скажешь. — Я вновь протянул к ее чашечке небольшой кувшин с длинным горлом.

— Значит, ты хочешь знать, как я попала в Киото? Что ж, послушай. — Она допила водку и, так и не притронувшись к еде, сунула в рот длинную тонкую сигарету, — Жила-была в одном большом городе на берегу красивой реки девочка-отличница Ксения. У нее были любящие папа и мама, были друзья, планы на будущее и человек, готовый носить ее на руках во всех смыслах этого слова. Звали его, как и тебя, Сашей, и занимался он… Впрочем, неважно, чем он занимался. — Она выдула струйку дыма и задумчиво постучала по сигарете длинным ногтем, — Главное, что он был не последним человеком в городе, и с его словом считались. А мне много ли надо было? Когда тебе восемнадцать и тебя заваливают разными драгоценными побрякушками, модными тряпками, двери самых дорогих ресторанов распахиваются при твоем появлении… Да и зависть в глазах однокурсниц — я тогда училась на факультете восточных языков. — кое-что значила. Крутые тачки, кабаки, казино — всего этого было вдоволь. Наверное, тогда я его действительно любила, не знаю. Говорю же, мне было восемнадцать, я была глупой девчонкой и что я могла понимать в жизни? Короче, через два с половиной года после того, как мы с Сашей познакомились, его убили. Обычная разборка, каких тысячи случаются, кто-то что-то не поделил, а он случайно оказался там, не при делах был… Я думала, что после его смерти останусь одна и друзей его больше не увижу. Но вышло по-другому. Сначала они просто крутились возле меня, а когда поняли наконец, что по рукам я не пойду и обычной давалкой не стану, придумали такую штуку, — Она зло усмехнулась, кривя красиво очерченный рот, — Подкатили с интересным, как мне, дуре, тогда показалось, предложением. Мол, чего тебе сидеть в России без гроша? Японский ты знаешь, как-никак четвертый курс заканчивала, так что бери академический на год и езжай в Японию, мы тебя там воткнем в нормальную фирму переводчиком. Вроде как и по специальности постажируешься, и бабок подрубишь… А у меня как раз с деньгами напряг был, и родители помочь ничем не могли: отец, тот работягой всю жизнь вкалывал на заводе, ему копейки платили; мать — в школе учителем, тоже едва на хлеб с молоком зарабатывала. В общем, полный беспросвет… И я согласилась. А друзья Сашкины оказались полными уродами, вроде этих Паши с Анзориком, — Она вцепилась в сигаретную пачку, не замечая, как побелевшие пальцы рвут и комкают картон упаковки, и подняла на меня остановившийся взгляд.

— Дальше можешь не продолжать, — буркнул я, отводя глаза от ее потемневших расширенных зрачков. — Знакомая история.

— Не сомневаюсь. — Она вытянула из пачки помятую сигарету и щелкнула зажигалкой. — Путанить, правда, не пришлось, Господь миловал. Ложилась, конечно, под кого надо, не без того… Что отвернулся, неприятно слушать?

Я промолчал, водя пальцем по скатерти.

— Извини, я и в самом деле что-то разошлась. — Ксения коснулась моей руки. — Не забывай подливать даме сакэ, ладно?

— Хорошо, — кивнул я, видя, как тяжело ей взять себя в руки.

— И сейчас, Саша, в голове у тебя вертится вопрос: на кой черт она мне все это рассказывает, с чего распинается?! —утвердительным тоном произнесла она. — Вот зачем. Я здесь пятый год. Не опустилась, не пропала, никому ничего не должна — мне повезло, и я выкарабкалась тогда. Сейчас у меня дорогая машина, свой дом в пригороде Киото, счет в банке и куча предложений от лучших стриптиз-клубов Японии. Дело не в этом. Дело в том, что я ненавижу, ты понимаешь, ненавижу всех этих паш и анзориков с их тупыми рожами, липкими руками и постоянными предложениями поразвлечься после работы!

— Верю, — кивнул я, закуривая. — Откровенно говоря, я таких тоже не очень люблю, хоть меня никогда и не приглашали поразвлечься после работы. А что, они из твоей «крыши»?

— «Крыша» у клуба, а не у меня, — усмехнулась она. — Я здесь абсолютно легально, и кроме того, уже почти два года имею японское подданство. Мне плевать на этих козлов безрогих, просто видеть их спокойно не могу. А клуб крышуют, кстати, нормальные ребята, Паша с Анзором у них так, в шестерках мельтешат. Потому хочу тебе сказать: ты не переживай, что у тебя проблемы будут после вчерашнего. Приходи в клуб, не бойся. Я уже объяснила кому надо, что накатили они вчера по беспределу и тебе ничего больше не оставалось, как отбиваться. И еще спасибо тебе, что не стал вчера рассусоливать, а врезал от души этим обезьянам. Мне понравилось, как ты дерешься. Ты сам, кстати, тоже.

— Да ладно, — засмущался я. — И когда только ты все разглядеть успела?

— Я ведь была совсем рядом с твоим столиком, — улыбнулась Ксения. — А ты, похоже, меня и не заметил.

Ладно, не отпирайся. Ты почему не ешь? — ахнула она. — Все ведь остыло!

Мы еще долго сидели в ресторанчике дядюшки Хэйрохито с трудно запоминающимся Названием, говоря обо всем и ни о чем конкретно, смеясь по пустякам и застывая время от времени, подметив в глазах друг друга полыхнувшие огоньки взаимного влечения. Хотя мне, откровенно говоря, уже не столько хотелось оказаться с ней в одной постели, сколько попытаться самую малость, чуть-чуть, согреть душу этого одинокого человека, живущего на чужбине и искренне стремящегося считать эту самую чужбину своей новой родиной. «Что ж, дай бог, чтобы у нее получилось». — подумал я, когда мы расстались, договорившись предварительно, что завтра я обязательно появлюсь в клубе. Сегодня, как выяснилось, Ксения должна была отработать на частной вечеринке.

Решив немного подышать свежим воздухом, я неторопливо брел по улице, размышляя о превратностях судьбы, и уже почти подошел к своему отелю, когда в толпе мелькнуло знакомое лицо. Машинально отметив это, я усмехнулся очевидной нелепости этого факта: знакомое лицо, и где? Здесь, в Киото? Через мгновение, впрочем, я перестал усмехаться и принялся напряженно вглядываться, не веря своим глазам, потому что знакомое лицо оказалось и не лицом вовсе, а насупленной недовольной рожей Стрижа. Он вразвалочку спустился по ступенькам отеля и подошел к группе людей, куривших возле темно-вишневого «лэндкрузера-прадо» и о чем-то негромко переговаривающихся. Среди них я, к своему великому удивлению, заметил и корейца, навестившего меня.

«Дела», — подумал я, прячась за газетным киоском и осторожно выглядывая оттуда. Не то чтобы я кого-то боялся, просто попадаться на глаза Стрижу не очень хотелось. «Господи», — вздохнул я, неужели этот мстительный тип до сих пор не может забыть маленький трюк, который я проделал с ним в самолете? Поразительная злопамятность. Интересно, он что, всю Японию обшарил в поисках меня, или его появление здесь, возле моего отеля, дело случая? Вряд ли, рассудил я, закуривая и не торопясь покидать свое убежище. Даже если допустить, что он случайно оказался в Киото по каким-то одному ему ведомым делам, то кой черт занес его именно в тот отель, где остановился я? Даже теория вероятности не оставляла шансов для такого рода двойных совпадений.

Как бы то ни было, теперь, в довершение моих бед, на горизонте нарисовался еще и Стриж, и подозревать его в дружелюбном отношении к моей персоне было просто нелепо. «Ишь, как зыркает по сторонам своими гляделками», — усмехнулся я. Что ж, раз Стриж теперь знает, где найти меня, то и мне не худо было бы выяснить, где находится его гнездо. А заодно, если получится, понять, что может быть общего у Стрижа и корейца, изрешетившего позапрошлой ночью мою постель.

Дружно побросав сигареты, компания, к которой присоединился Стриж, загрузилась в «Прадо», и машина резко рванула с места. Я едва успел хлопнуть дверью такси и с помощью жестов и жуткого гримасничанья объяснить водителю, что от него требуется. Впрочем, он оказался достаточно сообразительным, чтобы не упустить из виду темно-вишневый «прадо», несущийся по городу на огромной скорости. Гонка длилась минут сорок, после чего джип затормозил, скрипя резиной по асфальту, у большого особняка, ворота которого немедленно распахнулись, впуская машину, и тут же сомкнули свои створки.

Отпустив такси метрах в ста от особняка, я закурил и огляделся. Судя по всему, Стриж поселился в районе не для бедных. Затейливые дома с небольшими садиками, красующиеся вдоль улицы, стоили, наверное, баснословных денег, особенно если учесть, что построены они в стране, где цены на землю давно уже стали притчей во языцех. Между тем не один темно-вишневый «лэндкрузер» стремился этим вечером попасть в ворота интересующего меня особняка. Я насчитал четыре машины, остановившихся возле него, прежде чем сигарета была выкурена. Кого-то впускали внутрь, кто-то бросал машину на улице и уже пешком проходил в небольшую дверку в воротах. В основном это были европейцы; более того, ориентируясь на обрывки долетавших до меня фраз, я опознал в них своих соотечественников. Все они были разряжены в пух и прах и, словно сговорившись, оставляли после себя на улице густой аромат «Кензо»[7]. Постояв рядом с воротами несколько минут, я настолько пропитался этим запахом, что решил: теперь привратник ни за что не сможет отличить меня от других посетителей, по крайней мере по запаху. Правда, на мне не было костюма и галстука, но я счел, что сойдет и так.

Дождавшись очередной партии пахучих франтов с массивными перстнями на пальцах, я пристроился следом и уверенно протиснулся в проем двери.

— Эй, а это что еще за… Тормози! — Кто-то весьма невежливо ухватил меня за горло и принялся шарить по телу, очевидно, обыскивая на предмет спрятанного под одеждой оружия.

— Щекотно ведь! Отпусти! — взмолился я, вздрагивая от прикосновения чужих рук.

— Этот шустрило с вами? — поинтересовался привратник у вновь прибывших гостей, вместе с которыми я планировал проникнуть внутрь.

— Первый раз видим, — дружно открестились от меня они. — Залетный, видать!

— Вот так, да? — задумчиво протянул привратник, приподнимая меня над землей, — Ну тогда, братан, не обижайся. Придется тебя слегка поучить, — он встряхнул меня, словно мешок, набитый сеном, — а потом ты мне расскажешь, кто ты, откуда взялся и чего тебе здесь надо. Договорились?

— Конечно договорились, — быстро согласился я, — Только давайте обойдемся без членовредительства. Я и так все расскажу, если вы отпустите мое горло.

— Ну говори. — Привратник встряхнул меня еще раз, и не думая убирать руки с моей шеи, — Я жду!!

— Да со Стрижом я приехал, — чуть слышно прошелестел я, чувствуя, как истаивает запас кислорода в легких, — Со Стрижом, понял?! Только братва уже заехала, а я отлучился из «прадика» по своим делам! Опускай давай на землю, кран хренов, пока я коньки не отбросил!! — из последних сил выдавил я.

— Так бы сразу и сказал, — ухмыльнулся страж ворот, видя мои мучения, — Ну что, браток, полегчало? Ладно, шагай вперед, там уже почти все собрались.

Кто и зачем собрался в этот вечер в особняке, я предпочел не уточнять и, не очень твердо переставляя ноги, двинулся по хрустящему гравию дорожки к дому. Сделав несколько шагов, я остановился, пораженный открывшейся картиной. Да, ради этого стоило несколько минут подергать ногами, вырываясь из лап садиста-привратника. По бокам дорожки, ведущей к дому, в глубине двора и вообще везде, где только можно было, цвела сакура. Невысокие деревья, украшенные фонариками, светились бледно-розовым сиянием и были похожи на смущенных невест; их тонкое, нежное благоухание разливалось в воздухе, делая его почти осязаемым и каким-то невероятно вкусным. А может, просто сказывается только что пережитое мной кислородное голодание.

Приличных размеров площадка перед домом тоже была иллюминирована фонариками; фуршетные столы, расставленные на ней, ломились от изобилия еды и напитков. Вокруг столов, громко смеясь и переговариваясь, группировались прилично одетые люди с внешностью отпетых головорезов. Чуть поодаль, весь в огнях разноцветных прожекторов, плескался немалых размеров бассейн, в котором, визжа и отфыркиваясь, барахталась дюжина обнаженных девушек. «А веселье-то в самом разгаре», — смекнул я, проталкиваясь к столу, где только меня не хватало здесь для полного счастья. Заиграла музыка, и разноцветные глаза прожекторов, оторвавшись от вспененной воды бассейна, скрестили свои лучи на небольшой эстраде. Там уже застыла, держась одной рукой за шест, фигурка женщины. Затем она встряхнула длинными светлыми волосами, отбрасывая их назад, и медленно начала свой танец, заставив собравшихся мигом забыть о еде и спиртном. Все повалили к эстраде, от которой исходили почти физически ощутимые флюиды чувственности и, обступая ее, криками подбадривали стриптизершу. «Так вот, значит, что за частная вечеринка намечалась сегодня у Ксении», — сообразил я, накладывая себе в тарелку салат и устремляясь вслед за остальными. В конце концов длинноногая очаровашка с серыми глазами и невеселой судьбой интересовала меня ничуть не меньше, чем Стриж, из-за которого, собственно, я и оказался на этом празднике жизни.

Ксения танцевала по-настоящему хорошо, с той пластикой, которой может наделить только природа; научиться этому невозможно. Легко и грациозно она двигалась вокруг шеста, периодически сбрасывая с себя лоскуты одежды в ревущую от восторга толпу. Пожалуй, только я вел себя спокойно, со скромным достоинством пережевывая салат и стараясь не привлекать лишнего внимания к своей персоне. Уж не знаю, как случилось, что наши взгляды пересеклись. Серые глаза танцовщицы расширились в немом изумлении, она на мгновение замерла, а затем, усмехнувшись, соскользнула с подиума и направилась прямиком ко мне, продолжая при этом выделывать затейливые па и умудряясь попадать в такт мелодии. Приблизившись, она опустила руку на мое плечо и принялась проделывать со мной то, что стриптизерши обычно проделывают с шестом. Прикосновения ее горячего тела и ласковых рук настолько парализовали мой бедный разум, что я продолжал стоять, глядя остекленевшими глазами на сгрудившихся вокруг людей, периодически сглатывая слюну.

А зря, кстати. Потому что лучи прожекторов, следя за Ксенией, теперь отчетливо высвечивали и мое растерянное лицо. Думаю, нет ничего удивительного в том, что вскоре раздался чей-то истошный вопль: «Держи его, пацаны! Это ж Айболит, мать вашу!!». Впрочем, справедливости ради должен признать, что сразу догадался, кто был автором вопля. Стриж, разумеется. Он вскочил на подиум, словно звезда мужского стриптиза, и, тыча в меня пальцем, принялся реветь, как голодный медведь, не вовремя поднятый из берлоги: «Вмажьте ему по башке, пока не смылся! Вмажьте, говорю, а то уйдет!!».

Последние слова он провыл уже в бессильной ярости, потому что я действительно ушел. «Вечеринка все равно безнадежно испорчена глупой выходкой Стрижа, — рассудил я, — а дожидаться, пока пальчики Ксюши на моих плечах сменятся грубыми лапами дружков Стрижа на моем лице, не было ни малейшего желания». Рванувшись в сторону, я швырнул тарелку в физиономию растопырившему руки обормоту, мечтавшему, видимо, претворить в жизнь лозунги Стрижа, и помчался прочь по дорожке, ведущей к воротам. Жаль, мелькнуло в голове, что так и не удалось выяснить, по какому поводу собиралась эта милая публика. Гравий под ногами с хрустом разлетался, пугая уснувших птиц и заставляя их суетливо хлопать крыльями на ветках деревьев.

Толпа за спиной опомнилась, загомонила и кинулась в погоню, топоча десятками крепких ног, возбужденно крича на разные голоса и грозя причинить немалый ущерб моему чахлому организму, если я немедленно не остановлюсь и не сдамся на милость победителей. Но как раз этого я делать и не собирался. С разбегу всадив кулак в лицо удивленного неожиданным шумом привратника, я с удовольствием прослушал краткий набор стонов в его неподражаемом исполнении, шмыгнул на улицу и полетел во всю прыть, понимая, что спасти меня от преследования может лишь ночная тьма или чудо. С тьмой, и это я заметил сразу, было напряженно. Япония — не Россия, фонари здесь колотить некому, поэтому улица была прямо-таки залита их предательским светом. Разом покрывшись липким потом, я увеличил скорость, чувствуя, как воздух хрипит в прокуренных бронхах и надеясь отныне только на чудо.

Чудо, к счастью, не заставило себя долго ждать. Метров через семьсот, когда я уже начал потихоньку сдавать, а преследователи принялись посылать мне в спину не только проклятия, но и пули, глухо ударявшие об асфальт, рядом со мной притормозил, не останавливаясь полностью, серый «ниссан-скайлайн», и кто-то крикнул: «Прыгай!». Я не стал вдаваться в подробности и выяснять, по каким причинам владелец серого автомобиля решил прийти мне на выручку. Вместо этого я молча рухнул в машину, тяжело дыша и обливаясь потом. «Скайлайн» мощно взревел, набирая скорость и унося меня все дальше от банды явно разочарованных головорезов.

Отдышавшись, я приподнялся и, уцепившись обеими руками за спинку переднего сиденья, принял вертикальное положение.

— Ты убил Киная? — Вопрос, прозвучавший в полумраке салона, заставил меня вздрогнуть.

Вчерашний толстяк, только теперь уже не багровокрасный, а зеленовато-синий в отсвете проносящихся за окном огней, требовательно уставился на меня, ожидая ответа.

— Нет, — буркнул я, посылая в душе ко всем чертям толстяка, Киная, Стрижа, а заодно и самого себя, вздумавшего шататься по ночному городу, вместо того чтобы крепко спать в своем номере.

— Почему? — никак не унимался настырный толстяк.

— Потому что! — отрезал я, доведенный до белого каления его глупыми расспросами.

— Ясно, — крякнул он и, повернувшись к водителю, что-то ему скомандовал. Машина резко свернула, с трудом вписавшись в поворот, и помчалась вдоль улицы, сплошь застроенной коробками многоэтажных домов, — Возвращаться в отель теперь тебе не резон, — хмуро заявил толстяк, снова переваливая свою тушу с переднего сиденья ко мне. — Черт, все-таки ты лажанулся! Говорил я Зиме…

— Кончай базар. — в тон ему ответил я. — Давай конкретно.

— Конкретно… — зло передразнил он, косясь на меня. — Пока скроешься на одной хате, специально для таких случаев ее держим. Там отсидишься пару дней, пока все не утихнет. Ну а затем либо ты хлопнешь Киная, либо я пристрелю тебя, понял? Других вариантов у тебя нет, как не будет и третьей попытки. Уяснил, стрелок недоделанный?

— Угу, — обиженно отозвался я с заднего сиденья, отметив про себя, что у толстяка крайне неприятная манера вести беседу. Только и знает, что сыплет угрозами, вместо того чтобы приободрить меня, поддержать в трудную минуту!

Впрочем, мне уже было все равно. Потому что я принял твердое решение немедленно покинуть Киото и не видел причин, по которым не стал бы этого сделать. Документы, деньги и обратный билет на самолет были у меня с собой, а вещами я решил пожертвовать в пользу отеля. «Черте ними, стряпками», — думал я, ерзая на мягком сиденье. Пришла пора уносить ноги, и чем быстрее я это сделаю, тем лучше. Благо, и мой «хвост» куда-то испарился, потеряв меня на одном из сегодняшних виражей.

«Скайлайн» между тем плавно затормозил и аккуратно припарковался возле одной из многоэтажек.

— Пошли. — скомандовал толстяк, все еще продолжая буровить меня злым взглядом.

В холодном молчании мы поднялись в лифте на пятый этаж и вышли в коридор. Толстяк извлек из кармана мятого плаща ключ и, подойдя к одной из дверей, тянущихся вдоль коридора, вставил его в замок.

— Входи давай! — буркнул он, распахивая дверь. — Да пошевеливайся!

Пожав плечами, я ступил за порог.

Загрузка...