Глава 8 «ПРОМАШЕК БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО»

Порт приморского городка Отару жил своей привычной жизнью, швартуя суда, неторопливо кивая стрелами кранов, гудя моторами мощных грузовых машин и перекликаясь резкими голосами рабочих, снующих, словно муравьи, среди огромных кораблей. Контора порта на фоне слаженно работающих докеров казалась местом шумным, суетливым и здорово смахивала на Вавилон, до которого еще не успела добраться рука все карающего Господа. Во всяком случае, ее посетители без труда понимали друг друга, мешая в кучу английские, японские, немецкие, русские слова, неожиданно переходя на французский или корейский, а в особо трудных случаях перескакивая на международный язык жестов и цифр, улыбок и рукопожатий.

Наше появление в этой теплой компании рыбаков и торговцев подержанной автотехникой, моряков и портовых жуликов прошло практически не замеченным. Говоря о нас, я подразумеваю Ленчика с Кащеем, Палыча, одетого в вызывающе дорогой костям, Стрижа и, естественно, себя. Собравшись ранним утром в гостиной и обсудив в последний раз план ликвидации Зимы, мы решили поступить следующим образом. Я, по замыслу Палыча, должен был работать «номером первым», окопавшись на крыше конторы. Для прикрытия тылов мне придавался Ленчик, которого обязали не пускать на крышу никого, даже японского императора, вздумай тот прогуляться по ней. Стрижу, как человеку, страдающему полным отсутствием воображения, и непригодному посему для творческой работы, доверено быть «номером два», ему вручили сумку с упакованным в ней «калашом» и приказали, в случае, если я облажаюсь, покрошить Зиму вместе с его охраной в мелкую стружку. Мозговым центром для руководства мощным, но глупым Стрижом Палыч определил Эдика Кащея, которому так же достался «калаш» и пара обойм. Обкуренный до изумления «мозговой центр» заважничал и на радостях чуть не перестрелял нас прямо в гостиной, демонстрируя, как ловко он умеет обращаться с оружием. После этой выходки обоймы у Кащея на всякий случай изъяли; и, присев на дорожку, мы помчались на двух машинах в Отару.

Поднявшись на лифте на последний этаж конторы, я двинулся вслед за Ленчиком, который уверенно ориентировался в лабиринте ярко освещенных коридоров. Нырнув в очередной закуток, мы оказались в тесном тамбуре, на дверях которого была выведена надпись на нескольких языках, запрещающая вход. На русском она была написана почему-то особенно крупными буквами. Наивные японцы, видимо, понятия не имели, что подобные надписи на моих соотечественников действуют, что красная тряпка на быка. Отказать себе в удовольствии нарушить такой запрет мог лишь абсолютно незрячий россиянин. Или не умеющий читать.

Ленчик, во всяком случае, видел прекрасно и читать, рискну предположить, тоже умел. Поэтому он без колебаний принялся ковыряться в замке, бормоча что-то сквозь зубы в адрес не очень умных, на его взгляд, японцев, которым никак не надоест чинить регулярно ломаемый им замок. Замок щелкнул, и дверь отворилась, и я увидел короткую лесенку, ведущую на крышу. Взбежав по ней, мы оказались на большой асфальтированной площадке, обнесенной невысоким, по колено, парапетом и с намалеванной в центре красной буквой «H»[8].

— Это у них мода такая, на крышах вертолетные площадки оборудовать, — пояснил Ленчик в ответ на мой удивленный взгляд. — На случай разных катаклизмов. Ладно, Саня, ты пока тут обживайся, а я на стреме побуду, в тамбуре. Если что пойдет не по-нашему, я тебе маякну, лады?

— Лады, — кивнул я, скидывая с плеча сумку с заботливо уложенными в ней частями винтовки, которые мне предстояло сейчас собрать воедино.

Времени для этого было достаточно, поэтому, оставив сумку, я подошел к парапету, оглядывая раскинувшееся подо мною пространство. Ворота порта были видны отсюда как на ладони. Я вдохнул полной грудью пронизывающий северный ветер, бьющий в лицо резкими порывами, с наслаждением ощутил запах сырого морского воздуха, соли и бешеных денег, заставляющий сердце биться быстрее, разгоняя по сосудам застоявшуюся кровь. Постояв так немного, я выбрал место и, удобно устроившись за парапетом, принялся собирать винтовку. До прибытия Зимы, по информации Палыча, оставались считанные минуты. Откуда у седого взялась такая информация, я уточнять не стал. Без лишних слов было понятно, что кинаевцы перекупили кого-то из москвичей, а кого именно, мне было все равно. Поднеся к уху запищавший мобильник, выданный мне вместе с винтовкой, я сказал:

— Слушаю.

— Саня, у тебя как? Все готово? — В голосе Палыча ощущалось волнение.

— Конечно. — откликнулся я, следя за полетом чайки, заложившей крутой вираж в нескольких метрах от меня. — А у вас что?

— Порядок. Зима подъезжает к воротам. Все, готовность номер один, Саня. Давай, браток, не подкачай, — попросил он и отключился.

— О чем разговор, дружище, — пробормотал я, убирая трубку в карман и прикидывая, какую фару навороченного «лэнда», появившегося в воротах порта, правую или левую, следует разнести первым выстрелом.

Остановив свой выбор на правой, я потер озябшие пальцы и припал к оптике, выжидая, когда откроются двери джипа и Зима появится наружу. Но московский авторитет не спешил покидать свое тонированное убежище. Сначала из автобуса, следовавшего за кортежем джипов Зимы, посыпались желтолицые люди, одетые в одинаковую темно-синюю форму, и разбежались во все стороны, внимательно обследуя окружающее пространство. Часть из них быстро двинулась в сторону конторы, скользнув под козырек входа. Двери двух других машин, сопровождавших джип Зимы, тоже захлопали, и из них появились, потягиваясь и зевая, дюжие русские парни. Оставив в покое фары «лэндкрузера» я сосредоточил внимание на зажигалке в руке одного из «братков», поднесенной к длинной белой сигарете. Если смогу выбить ее с первого выстрела, загадал я, сдерживая дыхание и мягко начиная нажимать на спуск, то выпутаюсь из этой передряги. А если нет…

— Саня! — Крик Ленчика ударил мне в спину, — Ах-х…

Не оглядываясь, я перекатился по крыше и лишь после этого позволил себе бросить взгляд на творящееся сзади. Увиденное не могло обрадовать. Ленчик лежал, безжизненно раскинув руки и уткнувшись лицом в холодный асфальт. В затылке у него, как раз там, где начинается шея, торчало стальное жало какой-то хитрой заточки. В проеме двери, ведущей из тамбура на крышу, стоял невозмутимый коротконогий крепыш в темно-синем комбинезоне. Да, охранное агентство сполна отрабатывает деньги Зимы, решил я, совершая отчаянный прыжок в сторону. Там, где секунду назад находилось мое ухо, в парапет глубоко вонзилась самая настоящая «звездочка» из тех, что сплошь и рядом встречаются в дешевых китайских боевиках.

— Мать твою, — ошалело пробормотал я, переводя взгляд с острой железки на японца и понимая, что в следующий раз он не промахнется.

Винтовка валялась всего в паре метров от меня, но прежде, чем я смог бы дотянуться до нее, проклятый ниндзя утыкал бы меня своими «звездочками», словно ежа иголками.

— Кидай, чего ждешь! — крикнул я, чуть не плача от обиды.

Соревноваться с ним в скорости было бесполезно. Едва заметное движение — и во вскинутой руке японца блеснула сталь. Но броска почему-то не последовало. Все с тем же безразличным выражением лица японец принялся оседать на труп Ленчика, стекленея взглядом и уже не проявляя никакого интереса к моей персоне, чему я был несказанно рад. Но еще больше, видит Бог, я обрадовался физиономии Стрижа, высунувшейся из-за двери:

— Ну и чего ты там разлегся?! Валить пора отсюда, пока всех не перерезали косоглазые! Давай, давай! — торопил он меня, придавая ускорение увесистыми толчками в спину.

Перепрыгнув через труп японца, едва не ставшего моим палачом, а теперь загоравшего с ножом по самую рукоятку под левой лопаткой, я помчался по коридору, пытаясь вспомнить, где здесь лифт.

— Не туда! — Стриж бесцеремонно ухватил меня за шиворот, разворачивая на месте. — Дуй по пожарной лестнице, вон окно! Да лезь ты, копаешься тут, тормоз!

Я нырнул в окно, где стараниями расторопного Стрижа уже отсутствовали стекла, и, уцепившись за витые арматурины лестницы, принялся поспешно спускаться вниз. Следом, наступая мне на руки и матерясь, двигался Стриж, поминая при этом Калача, заславшего его в эту дурацкую Японию, Киная, давшего меня ему в напарники, и непосредственно вашего покорного слугу, имеющего, по мнению Стрижа, все шансы занять первое место на конкурсе неповоротливых идиотов. Я, хоть и не был согласен с такой характеристикой, предпочитал отмалчиваться и быстро перебирать руками, спасая пальцы от тяжелой туши Стрижа, нависающей надо мной.

Спрыгнув на землю, я огляделся вокруг. Мы оказались на заднем дворе конторы. Здесь пока было спокойно, и лишь крики и шум, несущиеся из разбитого окна, говорили, что спокойствие это ненадолго.

— Чего встал! — Едва приземлившись рядом, Стриж снова накинулся на меня, — Ходу, братан, ходу! Палыч и Кащей уже в машине! Хорошо, если без нас не смылись!

Взбодренный этим напутствием, я припустил к нашим машинам, оставленным поблизости от конторы. Наши подельники действительно уже сидели в одной из них.

— Господи, Палыч. — пробормотал я, с разбегу шлепаясь на заднее сиденье и стараясь отдышаться. — Как ты мог доверить руль Кащею?! Он же с самого утра обторкался, как зюзя!

— Не боись, брателло. — нетрезво ухмыльнулся мне Кащей и, дождавшись, когда за подбежавшим Стрижом захлопнется дверь, резко выжал газ.

Машина, гудя непрогретым двигателем, рванулась вперед.

— Держись, мелкота самурайская! — заорал пришедший в неописуемый восторг Эдик, направляя джип прямо в сомкнутые створки изящных ворот и даже не пытаясь объехать попадавшихся ему на пути людей.

Дуга джипа, сверкая, словно начищенный бивень разъяренного носорога, без труда снесла ворота. Машина, ведомая напичканным галлюциногенами Эдиком, выскочила на улицу и помчалась по ней. При этом такой пустяк, как принятое в Японии левостороннее движение, Кащей почему-то игнорировал. Туг уж не только я, но и Палыч забеспокоился.

— Кащей! — заорал он в ухо блаженно улыбающемуся Эдику, — Ты ж нас угробишь, сука такая! Куда едешь, сволочь! А-а-а!! — Это Палыч среагировал на здоровенный грузовик, на который Эдик пошел в лобовую атаку. — Скотина!! — продолжил Палыч, когда грузовик благополучно миновал нас, съехав на обочину и вдребезги разнеся придорожное кафе. — Немедленно выезжай на нашу полосу движения! Ну ты у меня теперь дурь только во сне увидишь, урод! У-у-у!!! — взвыл он, завидев летящий прямо на нас бензовоз.

На Кащея перспектива остаться без зелья подействовала отрезвляюще. Покосившись на Палыча и удивляясь, видимо, отчего тот так разозлился, он пробормотал:

— Не надо кипеша, Палыч, у меня все под контролем, — и, резко вывернув руль, заложил вираж под самым носом гудящего бензовоза. Наш многострадальный джип пробил разделительную полосу и, боднув в бок белую «тойоту-камри», вклинился в поток движущихся автомобилей, — Все под контролем, — повторил Эдик, двумя пальцами небрежно придерживая руль, — Зря волновались.

— М-да, — прохрипел рядом со мной Стриж, приходя в себя. — Ты, Кащей, спору нет, водила классный. Но может, тебе все-таки стоит сдать на права, а? Заодно и о правилах дорожного движения что-нибудь узнаешь.

— Мудак! — энергично поддержал Стрижа Палыч, — Ну, Кащей, погоди! Доберемся до Хокадате, я из тебя душу выну!

— Да ладно, чего вы, — вяло отбивался от них Эдик, продолжая вести автомобиль на сумасшедшей скорости. Тот факт, что мы еще не покинули пределов города Отару, его мало волновал. — Вечно ты, Палыч, ко мне по пустякам придираешься.

— В самом деле, чего насели на парня, — заступился я за Эдика, — Страшновато, конечно, с ним ездить, зато погони можно не опасаться. Вряд ли кто отважится повторить наши трюки.

— Сплюнь, — пробормотал Палыч, вытягивая шею и норовя заглянуть в зеркало заднего вида. — Да, получилось все так хреново, что хуже и быть не могло.

— Самое обидное. — помолчав, продолжил он. — что Ленчика с собой не прихватили.

— Он в ящик сыграл, точно говорю, — сообщил Стриж, хлопая по карманам в поисках сигарет. — Теперь поди уже и коченеть начал.

— При чем здесь это! — взорвался Палыч. — Это его проблемы, начал он коченеть или нет еще! Меня другое волнует. Братва Зимы только глянет на Ленчикову рожу, и сразу станет ясно, кто готовил покушение. Черт, Кинай ведь велел не светиться нам в этом деле ни при каких обстоятельствах! Что я ему теперь скажу?

— Правду, — буркнул Стриж, ловя кончиком сигареты оранжевый огонек зажигалки.

— Да ну тебя, — обиделся, не встретив сочувствия, Палыч, — Вам с Айболитом хорошо, никто вас толком и разглядеть не успел.

— Ты вот что, Палыч… — сказал Стриж, недобро глядя в седой затылок. — Мы приехали сюда работу выполнить, а не для того, чтобы ты нас, как слепых котят, подставил перед Зимой, засветив ему нас. Или ты с самого начала планировал сдать нас после ликвидации?

Палыч, поняв, что сболтнул лишнее, напустил на себя грозный вид и повернулся к Стрижу с явным намерением дать ему отпор. Но, встретившись с ним взглядом, потускнел и, уставившись в окно, проворчал:

— Ты не передергивай. Я вовсе не это имел в виду.

— Ну-ну, — скривился Стриж, вдавливая в пепельницу изжеванный окурок, — Ладно, замнем до поры.

— Хватит вам, — сказал я, — Ты, Стриж, лучше объясни, как вышло, что ты на крыше оказался? Ты же внизу должен был остаться?

— Чего тут объяснять. — отмахнулся он, — Я и стоял на первом этаже, у окна рядом со входом. Смотрю, япошки в контору табуном повалили и давай везде шарить. Причем видно, что шмонают основательно, всех подозрительных тут же отсекают ненавязчиво и прижимают к стенке. Ну, думаю, так они и до меня доберутся. Куда ж я «калаш» прятать буду, если обыщут вдруг? Короче, шмыгнул я в лифт, и наверх, решил у тебя на крыше отсидеться. Только начал подниматься по лесенке, смотрю — какой-то шустряк Ленчика мочит. В долгу оставаться негоже было, я и порезал японца. Ну а дальше ты и сам все знаешь.

— Спасибо тебе, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Я этого не забуду. Не каждый день от верной смерти спасают.

— Да ладно, чего там, — засмущался Стриж. — Подумаешь, ментеныша японского порезал. Не первый он, да, наверное, и не последний на моей совести. Так что не благодари, не за что.

— Вы еще расцелуйтесь, — съехидничал Эдик, похабно подмигивая мне в зеркало.

— Ты рули давай, Кащей, — посоветовал ему Стриж. — Пока я тебе рога не поотшибал за гнилой базар.

— Хватит гавкаться, — накинулся на них Палыч, успевший оправиться и вернуть себе былую уверенность, снова входя в роль вожака нашей потрепанной стаи. — Лучше думайте, что теперь делать будем. Зима-то все еще жив, и приказа убрать его никто не отменял.

— А что здесь думать, — беспечно ответил Кащей, рывком вгоняя машину во двор нашего дома. Дорога из Отару заняла в этот раз минут двадцать, не больше, — Не получилось в порту, получится в казино. Куда он денется, — добавил Эдик, глуша двигатель, — и не таких в ящик упаковывали. Теперь в него хоть из «Мухи» пали, все равно война уже началась.

— Да… — протянул Палыч, нехотя сползая с сиденья и хлопая дверью. — На кой только ляд она нужна, война эта? Хотя прах с ним со всем, — решил вдруг Палыч. — Оно к тому уже давно шло. И пацанам нашим поразмяться надо, жиром вон позарастали.

— Да? — страшно удивился Кащей, критически разглядывая свое отражение в лакированном боку джипа.

— Не умничай, — отозвался Палыч. — Ладно, отдохните пока, а я пойду Кинаю отзвонюсь. Идите в гостиную, там стол должны были накрыть. Только не напиваться, Стриж, ясно?

— И в мыслях не было, — соврал Стриж, чьи глаза при упоминании о накрытом столе подернулись маслянистым блеском.

Палыч недоверчиво хмыкнул и отправился на переговоры с Кинаем. Остальные дружной гурьбой ввалились в гостиную, посмеиваясь и радуясь жизни, как и положено людям, только что на волосок разминувшимся с веселой старухой, чье имя Смерть. Палыч скоро присоединился к нам, но и этого времени с лихвой хватило Эдику и Стрижу, чтобы от души придаться излюбленным порокам. К возвращению седого оба были бодры, веселы и рассказывали друг другу древние анекдоты, над которыми вместе и хохотали до упаду. Я пристроился у камина, лениво посасывая ломтик вяленого кальмара и любуясь пляской языков пламени на подернутых серым пеплом поленьях.

— Ух, устал я сегодня, — сказал Палыч, падая в кресло и наливая себе полный стакан водки, — Говорил сейчас с Кинаем, — продолжил он, одним глотком опустошив стакан. — Короче, пацаны, расслабляться теперь не придется, иначе общак с нас шкуру с живых спустит. Велено Зиму к завтрашней ночи слить в отстой, и промашек больше быть не должно,

— Приказывать легко, — возразил я, покачивая ногой, — А конкретных предложений, как это сделать, Кинай нам не подбросил?

— Достаточно того, что он подбросил мне тебя со Стрижом, — огрызнулся Палыч. — План такой. Завтра работаем по Зиме в «Асидзури».

— В казино? — удивился я. — А если он туда не приедет?

— Приедет, — уверенно заявил Палыч. — Он сейчас борзеть начнет на глазах. Мы уже дважды за последнее время ласкались, он нас теперь за людей не считает. Сначала информация о вашем приезде ушла на сторону, а сегодня новый прокол… Кроме того, Кинай сказал, что завтра на Хоккайдо должен появиться сын Сакато, а этого хлебом не корми, дай только в казино потолкаться. Едет он в гости к Зиме, значит, оба будут в «Асидзури».

— Сакато? — переспросил я. — Это что еще за хмырь?

— Темный ты у нас, Саня, человек, — сказал, покровительственно хлопая меня по плечу, Кащей. — Сразу видно, что к нам из российской глубинки приехал, не дальневосточник. Сакато — это сила.

— Да? — холодно отозвался я, стряхивая его костлявую синюшную ладонь. — Спасибо, объяснил. Теперь меня наверняка можно считать специалистом в вопросах дальневосточного криминального мира, так подробно ты все растолковал. А кроме того, что Сакато — это сила, про него еще что-нибудь известно?

— Известно, — подал голос Палыч. — Клан Сакато был в авторитете на этих чертовых японских островах уже тогда, когда наши казачки еще и Сибирь не освоили. Их роду лет триста, не меньше. Кино про ниндзя видел?

— Ну. — кивнул я, пораженный тем, что Палыч, оказывается, до сих пор верит в сказки. — И что, все Сакато — ниндзя? Они до сих пор, наверное, как и триста лет назад, одеваются в черные балахоны, прячутся в недосягаемых горных пещерах и развлекаются тем, что выскакивают неожиданно из-за углов темными ночами, до смерти пугая благонамеренных граждан, бредущих в полудреме до туалета?

— О чем ты говоришь? — раздраженно ответил Палыч, наливая себе очередную порцию спиртного, — Предки их, может, и развлекались возле туалетов, нацепив черные балахоны, но ведь триста лет прошло, Саша, ты что, не догоняешь? Сакато выглядят и ведут себя как обычные люди. Просто род свой ведут от этих ниндзя, осевших когда-то в Киото. И все три столетия клан Сакато не терял времени даром, боролся за влияние. Их козырная масть — собрать на кого-нибудь компру, а потом, шантажируя, заставить работать на себя. Простые люди их, конечно, не интересуют; речь идет о чиновниках, политиках и прочих шишкарях. Связи свои они налаживают прочно, соскочить с крючка тяжело, но и о «подопечных» своих они заботятся, продвигают их по службе. Короче, сотрудничество, скажем так, почти взаимовыгодное. Они же, Сакато, до нашего появления контролировали север Японии. Но, пока не появились здесь русские, и торговли почти не было в этих краях, и азартные игры особо не процветали, и проституток нормальных они лишь по телевизору видели. Поэтому навар от рэкета у Сакато был слабенький. Другое дело, когда после развала Союза мы стали интересоваться Японией. Поначалу были, конечно, стычки с Сакато за территорию, но бойцы они, между нами, не очень. Да и сложновато переть с карате против «калашей», — усмехнулся Палыч, вспомнив, видимо, веселые времена.

— А что, у японцев своих автоматов не было? — удивился я.

— Откуда? — поднял брови Палыч, — Такой армии, как у нас, здесь нет. Есть чахлые силы самообороны, но там ничего со складов вооружения не сопрешь. А американцы с военных баз слишком хорошо зарабатывают, чтобы заниматься таким опасным промыслом. Да и трусы они, — презрительно скривился он. — Америкосы только по ящику мастера биться один против сотни.

Я молча кивнул, соглашаясь с мнением седого на этот счет.

— Так что стволы сюда идут через нас, — поведал мне Палыч, тоже закуривая, — как и многое другое. Но не об этом сейчас речь. А о том, что Сакато, после того, как мы им крепко наваляли, предложили пойти на мировую. По договору они давали нам «крышу» от полиции и властей, а мы отстегивали им кое-что от барышей. Все бы хорошо, но к середине девяностых москвичи уже растащили по карманам Россию и добрались до нас. Старый Сакато пока хитрит, в междоусобицы наши не лезет, но при случае своего не упустит, добить слабейшего для него — святое. Причем сделает он это руками полиции, заодно и общественность свою успокоят — вот, мол, борьба с русской мафией ведется полным ходом.

— А зачем сюда едет его сын? — поинтересовался я.

— Эх. — тяжело вздохнул Палыч, — боюсь, что старик все-таки сделал свой выбор, решив поддержать москвичей. Здесь Восток, Саня, просто так никто ничего не делает. Словами никто ничего не скажет, как нормальные люди, нет; у них тут вместо этого жесты, символы разные в ходу и прочая показушная мутотень. Разведут черт те что, а ты потом сиди и чеши бестолковку — что тебе хотели этим сказать. Ладно, Сакато в любом случае рано списывает нас со счета. Ты ведь был в «Асидзури», Саня? Что скажешь, есть шанс дотянуться там до Зимы?

— Без понятия, — хмуро бросил я, мрачнея от мысли, что Судьба, судя по всему, никак не хочет отказаться от своей издевательской затеи еще раз испытать меня в роли наемного стрелка.

— Что значит — без понятия?! — подал голос Кащей, — Давай, профессионал, научи нас, глупых, как надо по правилам людей на тот свет отправлять.

Я метнул злой взгляд в сторону Стрижа, мирно посапывающего во сне на мягком диване в углу гостиной. Вот уж кто удружил так удружил! Наплел про меня Кинаю невесть что, а теперь нам обоим приходится расхлебывать заваренную им кашу. Стриж, не ведающий, с какой ненавистью я сейчас взираю на него, сладко зачмокал губами и перевернулся на бок, раздражая меня своей безмятежностью.

— А что будем делать с сыном Сакато? — деловито произнес я, поняв, что отвертеться не удастся и напуская на себя злодейский вид. — Тоже прикончим за компанию?

— Что ты, что ты! — замахал руками не на шутку встревоженный Палыч, — Упаси вас бог от этого! Иначе на нас начнет охоту вся полиция Японии, а они ведь, уроды косоглазые, как роботы: им скажут «взять», и они возьмут, даже если мы половину их перестреляем. Оставшиеся в живых все равно доберутся до тебя и на золотом подносе доставят старику Сакато. А после этого, Саня, тебе останется только сожалеть, что не успел вовремя пустить себе пулю в висок. Ходят слухи среди японцев, что в чем-чем, а в пытках старый черт знает толк.

— Ну это мы еще посмотрим, кто из нас лучше разбирается в пытках, — скорчив кровожадную рожу, ответил я и уставился на Эдика с таким видом, будто немедленно готов был продемонстрировать на нем свои познания в искусстве мучить.

— Чего это ты на меня вытаращился? — подозрительно поинтересовался Кащей, отсаживаясь от меня подальше и словно невзначай прихватывая с собой каминные щипцы. — Эй, Палыч, чего это он, а? Да ну вас, — обиженно забормотал он, когда мы с седым, не выдержав, засмеялись, — Дураки. И Кинай тоже хорош, присылает тут всяких отморозков, — добавил он, косясь на меня и торопливо заполняя ноздри кокаином.

— Хватит прикалываться, — посерьезнел Палыч. — Давай, Саня, конкретно излагай, как завтра Зиму убивать будем. И не пугай больше Кащея, он и так дышит через раз, и то лишь чистым кокаином.

— А если серьезно, то такие операции вдвоем-втроем не проворачивают, — тоже перестав улыбаться, ответил я, надеясь в глубине души, что людей у Киная на Хоккайдо не так много. — Понадобится минимум человек восемь-десять.

— Если надо, через полчаса в твоем распоряжении будет три десятка бойцов, — спокойно сообщил Палыч, вдребезги разбив мои надежды. — Дальше.

— Тогда, — вздохнул я, — поступим следующим образом. Нас со Стрижом, как ты сам сегодня подметил, здесь в лицо еще никто не знает, верно?

— Верно, — подтвердил Палыч.

— Зато хорошо знают всех ваших пацанов. — продолжил я, теребя сигаретную пачку. — Поэтому надо создавать две ударные группы, как и сегодня, только с другой целью. Первая, отвлекающая, будет состоять целиком из твоих парней. Как поступит охрана Зимы, если в «Асидзури» нагрянут люди Киная, не особо таясь при этом?

— Ну не знаю, — неуверенно ответил седой. — Вряд ли они сразу станут поднимать кипеш. Всем входящим в казино придется пройти через металлоискатель, так что мои люди будут все равно без оружия. А уж потом…

— Это детали. — перебил его я. — Их мы еще успеем обсудить. Значит, поначалу все будет более-менее спокойно. Но ведь братва Зимы должна как-то среагировать на ваше появление?

— Конечно, — кивнул Палыч, испытующе глядя на меня и пытаясь понять, к чему я клоню. — По базару зацепятся, это точно. Может, потолкаются слегка, но крутая разборка в казино вряд ли завяжется. Место не то. Для разборок пустыри больше подходят, — усмехнулся он, — там бодаться вольготнее.

— Так и есть, — согласился я, — но даже небольшая стычка привлечет всеобщее внимание и ослабит охрану Зимы. Его люди, и русские, и японцы, сочтут, что угроза исходит лишь от твоих «торпед» и отвлекутся на время от остальных посетителей казино. В том числе и от нас со Стрижом, — кивнул я в сторону храпящего на все лады напарника. — А уж мы не станем терять времени даром и, воспользовавшись ситуацией, подойдем к Зиме настолько близко, насколько это позволит сделать его охрана. Дальше — дело техники. — равнодушно добавил я, словно речь шла о пустяке, — Твоя, Палыч, задача — придумать пути нашего отхода из казино и варианты проноса стволов.

— Это решаемо, — подумав, ответил он.

— И вот еще что, дружище, — Я подошел вплотную, глядя в черные горошины зрачков Палыча, — Я хочу, чтобы мы поняли друг друга раз и навсегда. Если ты или Кинай, мне все равно, решили, как сказал сегодня Стриж, слегка подставить нас после операции, чтобы самим выйти сухими из этой мутной воды, то должен сразу огорчить — за подставу придется отвечать. За нас со Стрижом будет кому спросить, — соврал я, безбожно блефуя.

Кому, на самом деле, могло быть дело до таких неудачников, как мы, самой Судьбой определенных на скамейку штрафников? Непонятно вот только, за какие такие прегрешения…

Стриж — я покосился на пускающего слюни напарника — тот, может, и провинился где-то перед ней, да забыл потом спьяну. Но я, добрых три месяца живший безгрешно, словно Адам до появления Евы, чем я заслужил такую немилость? Почему вместо того, чтобы слезоточить от умиления при виде старинных гравюр в киотском музее, как все нормальные туристы, я болтаюсь у черта на куличках, в холодном негостеприимном климате Хоккайдо, который мне совершенно противопоказан; да еще участвую при этом в вынашивании злодейских замыслов, за которые меня, как ни крути, никто по головке не погладит. «Разве что Ксения», — тяжело вздохнул я, вспомнив матовость ее гладкой кожи и дразнящую улыбку, дрожащую игривыми искорками на дне серых, подернутых загадочной дымкой глаз. «Но до встречи с ней, как до Юпитера». — еще раз вздохнул я, и пока остается только смириться с этим.

— Чего это ты расстонался, как старая бабка? — насмешливо поинтересовался Кащей.

— Тебе этого не понять, — печально ответил я, высчитывая в уме, которую по счету ночь мне предстоит провести без женской ласки. По всему выходило, что терпение у меня кончится очень скоро. Может быть, даже раньше, чем изрядно надоевший мне Зима покинет к всеобщей радости этот грешный мир.

— Я вот чего не могу понять, — сказал вдруг Палыч. Несмотря на выпитое, взгляд у него оставался совершенно трезвым. — Говоришь, есть кому за вас спросить в случае чего? Гм… Вообще, странная вы со Стрижом парочка. Нет, с ним-то, — поморщившись, кивнул он в сторону вдохновенно трубящего, словно боевой слон, Стрижа, — как раз все понятно. Но вот ты… Не похож ты на стрелка, хоть убей. Однако с оружием обращаться умеешь, это заметно; не особо боишься подставить лоб под пулю; соображалка у тебя работает как надо… Откуда ты здесь взялся, браток, а? — Палыч вдруг встал и сделал несколько шагов по направлению ко мне.

Кащей, прекратив ухмыляться, словно по команде переместился мне за спину, не забыв прихватить с собой каминные щипцы. «С чего бы это вдруг», — удивился я, разворачиваясь так, чтобы держать обоих в поле зрения. Переход от мирного обсуждения планов убийства Зимы к попытке открытой агрессии в отношении меня был совершенно неожиданным.

— Эй, ребята, что это с вами? — с искренним недоумением поинтересовался я. — Рыбы, что ли, ядовитой за ужином наелись? Да нет вроде, не было фугу на столе… Но в любом случае, — авторитетно заявил я, делая шаг назад, — вам обоим необходимо сделать промывание желудка и поставить клизмы. Должно помочь, хотя гарантии дать не могу.

— Ты вот что, — замерев в метре от меня и настороженно блестя глазами, сказал Палыч. — Ты нам зубы не заговаривай. И не напрягайся так. — скривился он, — никто тебя пальцем не тронет. Пока. Просто хочу, чтобы ты, Саня-Айболит, тоже знал кое-что. Бывает, гэбисты там, в Москве, сходят с ума и засылают к нам своих людей. Для внедрения или еще для чего — не знаю, только таких «засланцев» мы рано или поздно раскалываем. И после этого одной клизмой дело уже не обходится. Понял, о чем я?

— Как не понять. — усмехнулся я. — Только ты, дружище, не по адресу со своим предупреждением попал. Кто я по жизни и как здесь оказался — об этом ты у Киная спроси, может, он ответит. А не ответит — значит, перетолчешься, — уже раздраженно объяснил я, начиная злиться.

— Ну ладно, коли так, — согласился Палыч, вновь надевая маску безмерно уставшего за день человека, погруженного в свои невеселые мысли, — Я тебя предупредил, а там уж сам думай.

— Договорились, — кивнул я и вышел из гостиной, отметив про себя, что эти резкие переходы от милой беседы к злобному рычанию, предшествующему схватке, делают Палыча опасным типом.

Поди угадай, что у него на уме. Будет вот так сидеть, улыбаться, потягивать коньячок, а потом поставит на стол стакан, перестанет улыбаться и пырнет тебя вилкой вбок, не утруждая себя объяснением причин. «И вообще, — рассудил я, входя в свою комнату, — только полный идиот может принять меня за представителя госбезопасности, внедренного в ряды мафии. Разве может человек с таким добрым, честным выражением лица, как у меня, быть тайным агентом?» Посмотрев в зеркало, я поморщился и решил, что никак не может. Скорее уж на роль оборотня подходит Эдик Кащей. Он, по крайней мере, наркоман, как и железный Феликс, отец славной когорты чекистов, и даже зелье предпочитает такое же. Решив завтра же утром поделиться этой свежей идеей с Палычем, увлеченным охотой на ведьм, я подошел к окну и, подмигнув сдобному рогалику месяца, пожаловался:

— Обижают меня, друг, все, кому не лень. Может, и в самом деле смыться отсюда, пока не поздно?

Мой вопрос привел месяц в полное замешательство. Вздрогнув, он суетливо укрылся за плывущими по небу тяжелыми черными тучами, лишь иногда выглядывая оттуда и подмигивая мне, словно советуя не отчаиваться.

— Да, дружок, понимаю тебя, — пробормотал я, закуривая. — Советы в таких делах — вещь неблагодарная.

На улице послышался резкий отрывистый лай, напоминающий кашель больного бронхитом. «Интересно. — подумал я, пряча в кулаке огонек сигареты и приоткрывая окно, — кого это унюхали мерзкие собачонки, оккупирующие по ночам дворик перед нашим домом?» Кажется, Эдик говорил, что на японцев они не реагируют, заливаясь тявканьем лишь при появлении европейцев. Что же это за европейцы пожаловали к нам в гости? Я высунулся в окно, вглядываясь в ночную мглу. Месяц, решив, видимо, помочь мне хоть чем-нибудь, сбросил с себя плащ из туч и осветил окрестность неуверенным колеблющимся светом.

Метрах в тридцати от нашего дома стояла машина. Нет, конечно, ничего странного в ее появлении здесь, на первый взгляд, не было. Подумаешь, стоит и стоит. Но это только на первый взгляд. А при более внимательном рассмотрении у меня сразу же возник целый ряд вопросов. Японцы обычно не бросают на ночь машины посреди улицы, загоняя их в гаражи. Тем более что в этом районе жили люди не бедные, и крышу своему железному коню они могли обеспечить. Впрочем, был еще вариант, что кто-то просто приехал в гости к обитателям респектабельного пригорода Хокадате. Вот только к кому? Окна соседних домов глухо чернели, что неудивительно — стрелки часов давно перебрались за половину третьего ночи. А собачки наши лают только на европейцев, снова мелькнула в голове невнятная, не оформившаяся еще до конца мысль.

Полностью уловить ее мне помешали глухие звуки, раздавшиеся под самым окном. Конечно, можно было предположить, что это местные привидения, собравшись на веселую пирушку, открывают одну за другой бутылки с шампанским, и отправиться спать. Можно было, но я не стал. И не только потому, что мистика всегда вызывала у меня лишь язвительную усмешку. Просто собаки вдруг одна за другой перестали лаять, и на улице установилась тишина, нарушаемая только подвыванием ветра в голых ветвях деревьев. Мертвая, я бы сказал, тишина. Потому что будь еще живы зловредные собаки, чуть не изодравшие мне джинсы, они бы ни в жизнь не успокоились вот так, все сразу. Это противно собачьей природе, рассудил я, полностью раскрывая окно и знакомым уже путем покидая свою комнату.

Ветер, которому, видимо, порядком надоело играть с деревьями в пятнашки, обрадовался и, нырнув под рубаху, принялся успокаивать колотящееся сердце легкими прикосновениями холодных пальцев. Я чертыхнулся, покрываясь гусиной кожей, спрыгнул на землю и побрел вокруг дома, ругая себя за излишнюю подозрительность, грозящую кончиться воспалением легких. Ага, вот они, зубастые враги белой расы в общем и ее русскоязычных представителей в частности. Трупик собачонки с развороченным пулей боком лежал прямо на моем пути. Осторожно перешагнув через него, я отправился дальше, догадываясь, что убивший собаку на этом не остановится.

Так оно и оказалось. У невысокого крыльца, привалившись спиной к перилам и вытянув перед собой ноги, сидел старый садовник-японец, которого я пару раз мельком видел в доме. То ли на лай собак он вышел, то ли просто решил глотнуть свежего воздуха перед сном. И не догадывался ведь, бедолага, что глотать воздух ему отныне придется через горло, распоротое от уха до уха одним точным безжалостным ударом. «Как глупо, — подумал я, крадучись поднимаясь по ступенькам крыльца и проникая в дом через приоткрытую дверь. — Как глупо было с моей стороны ползать по стене дома, вместо того чтобы сразу поднять тревогу. Глядишь, и старик был бы жив, и я бы не продрог так на холодном ветру».

На первом этаже ничего подозрительного не обнаружилось. Стекла в окнах все так же тонко позванивали, сотрясаемые богатырским храпом Стрижа. В гостиной было темно, но в бильярдной еще горел свет, и оттуда доносилась негромкая мелодия. Не иначе, как Эдик Кащей кейфует в одиночестве, набив до отказа ноздри белым порошком. Что ж, день выдался напряженным, и после такой передряги, которую нам довелось пережить в Отару, не грех было расслабиться. Стараясь двигаться бесшумно, я подкрался к бильярдной и, толкнув дверь, зашипел:

— Эдик! Эдик!! Кащей, сто чертей тебе в ноздрю!!!

Плевать хотел Эдик на мой призывный хрип. Как сидел в кресле, вытянув длинные ноги, так и остался сидеть, даже не шевельнувшись. «Вот сукин сын». — выругался я, протискиваясь в бильярдную и подбираясь ближе к нему. По дому бродит черт те кто, убивает направо и налево собак и садовников, а Кащею хоть бы хны! Или он у Стрижа научился дрыхнуть так, чтобы не реагировать даже на колокольный звон под ухом? Похоже на то, решил я, с негодованием глядя на макушку сидящего спиной ко мне Кащея и испытывая сильнейшее желание дать ему щелбана. Сделав шаг вперед и уже занеся руку над головой Эдика, я вдруг поскользнулся на чем-то мокром и выругался, чуть не упав. При этом я непроизвольно ухватился за плечо наркомана. На этот раз Кащей среагировал. Податливо согнувшись под моим весом, он рухнул с кресла, уткнувшись лицом в пол и разбросав по сторонам руки со следами наркотических «дорожек» от шприца.

— Эдик. — пробормотал я, переворачивая его, — Эдик, вставай, у нас проблемы! Вот черт!!

Наверное, Эдик умер легкой смертью. Убийца садовника не стал особо утруждать себя поиском места, где хранится Кащеева смерть. Полоснул ножом по горлу, и отправился дальше, не теряя времени. А Кащей, оказавшийся на поверку вовсе не таким уж бессмертным, умер, оставаясь в забытьи и витая где-то в мире сладких ощущений и ярких грез, даже не успев понять, что произошло с его бренным телом, иссохшим от постоянной подпитки зельем.

— Да, дружище, не повезло тебе, — прошептал я, отпуская его и вытирая о кресло руки, перепачканные в липкой крови. — Ладно, полежи пока здесь, а я пойду поищу твоих обидчиков. Если найду, передам от тебя привет, можешь не сомневаться.

Пообещав Эдику оказать эту последнюю услугу, я огляделся по сторонам и, прихватив с собой бильярдный кий, снова выскользнул в коридор, размышляя о том, не успел ли убийца добраться до остальных обитателей дома, пока я трепался с мертвым Кащеем? Не то чтобы меня сильно беспокоило самочувствие Палыча и прочих бандитов. Но я терпеть не могу, когда людей, с которыми мне приходится делить стол и кров, режут, словно поросят под Рождество. Да и Стрижу я был кое-чем обязан. Допустить, чтобы он умер, оставив меня навечно в должниках, я не мог. Поэтому принялся торопливо пробираться по коридору, загадывая во все щели первого этажа и держа кий наготове.

Конечно, против пистолета он вряд ли мог мне помочь, но в любом случае это было лучше, чем ничего. Отполированное дерево, удобно легшее в руку, придавало уверенности и оставляло хоть ничтожный, но все-таки шанс на благоприятный исход, если придется схватиться врукопашную. Кстати, я зря переживал за Стрижа. Оргазмоподобные храпы-всхлипы по-прежнему сотрясали воздух, широко раздвигая границы моих представлений о возможностях человека. Раньше я и предположить не мог, что один-единственный индивидуум способен легко подменить собой целый соборный орган. В самом деле, храп Стрижа не был хаотичным, в нем прослеживалась какая-то мелодия, незатейливая и воинственная, как пляски пьяных циклопов, чьим потомком Стриж, несомненно, являлся.

Усмехнувшись, я покачал головой и двинулся дальше, успокоившись за жизнь земляка. Впрочем, через мгновение мне стало не до него. На втором этаже, рядом с лестницей, мелькнула чья-то темная тень. Согнувшись в три погибели, я втиснулся, словно ящерица, в щель между стеной и тумбой со стоящей на ней большой вазой, расписанной затейливыми японским мотивами. Уткнувшись одним глазом прямиком в лицо бравому самураю, дующему сакэ в обществе парочки чертовски привлекательных гейш, другим я продолжал следить за перемещениями тени. Вернее, теней, потому что к первой вскоре присоединилась вторая.

Убийц было двое. Они неслышно скользили в пространстве, обшаривая помещения второго этажа. Когда они нырнули в мою комнату, расположенную в правом крыле, я содрогнулся, представив себя с распоротым горлом. Не задерживаясь у меня, тени вновь объявились в коридоре и принялись о чем-то совещаться свистящим шепотом. Видимо, решали, остановиться на достигнутом или заняться еще и левым крылом, раз все тихо и никаких препятствий к этому нет. В левом крыле находятся апартаменты Палыча, почему-то вспомнил я, почесывая затылок и размышляя на тему: что хорошего лично мне сделал Палыч и стоит ли ради него рисковать своей шкурой? Она у меня, признаться, очень тонкая, и я, как ни странно, ею дорожу.

Шкурные страдания самым неожиданным образом разрешил Стриж. Видимо, эротические мотивы в его снах сменились чем-то кошмарным. А может, кошмар и был логическим завершением эротических потуг спящего Стрижа, не знаю. Во всяком случае он с явным раздражением засопел, а потом принялся разочарованно кряхтеть, бормоча что-то себе под нос. Тени замерли на месте, прекратив свои перешептывания и ожидая дальнейшего развития событий, которые не заставили себя долго ждать. Вволю набормотавшись, Стриж окончательно проснулся. Теперь он бубнил в полный голос, высказывая свое недовольство целым рядом обстоятельств. Во-первых, ему очень не нравилась наша прислуга, которая завела омерзительную, по мнению Стрижа, привычку убирать на ночь со стола спиртное. Во-вторых, мой приятель был очень недоволен Палычем, который, как считал Стриж, этой самой прислуге потакает и тем самым лишает его законного права утолить жажду, заставляя шляться по всему дому в кромешной тьме в поисках хотя бы банки пива. В-третьих, — тут дверь в гостиную распахнулась и взлохмаченный, несмотря на короткую прическу, силуэт Стрижа вырос на пороге, — этот поганец Айболит — то есть я — приснился ему в самый неподходящий момент и все испортил, чуть не доведя страдальца до инфаркта своим гнусным обличьем.

«Вообще, — бурчал Стриж, тяжело шагая мимо вазы, за которой таился ваш покорный слуга, — Айболит совершенно обнаглел. Мало того, что целыми днями мозолит глаза, так теперь еще и по ночам повадился шляться в сны, до смерти пугая честных людей свой идиотской рожей». Донельзя возмущенный похмельными откровениями напарника, я высунулся из-за вазы, намереваясь дать решительный отпор всей этой ереси, безнаказанно льющейся в мой адрес. Узрев меня, Стриж окаменел.

— Ты?! — пролепетал он, бледнея и норовя перекреститься распальцованой пятерней. — Изыди, нечистый дух! Мать моя, неужели опять до белой горячки допился?!

Дотронувшись до меня дрожащей рукой и сообразив наконец, что я — не галлюцинация, Стриж моментально взбодрился.

— Так! — заорал он, хватая меня за шиворот и норовя приподнять над полом, — Ты что здесь делаешь, а?! Опять небось пакостничаешь?! А я-то не пойму, с чего вдруг кошмары мне сниться стали! Оказывается, просто ты поблизости заныкался! Признавайся, что задумал, ну?!

Полузадушенный, я бился в его волосатых лапах, горько сожалея о своих благородных помыслах спасти этого монстра от прокравшихся в дом убийц. Тем более что спасти его было уже практически невозможно. Одна из теней подняла руку, естественным продолжением которой служил пистолет, украшенный глушителем. Иного выхода, кроме как ударить Стрижа под колено, у меня просто не оставалось. Впрочем, был еще вариант с мощным ударом в пах, но тогда бы он меня точно разорвал на мелкие кусочки.

— У-у-й! — взвыл Стриж, выпуская меня и падая на пол. — Ты что же это делаешь, урод?!

«Вот она, благодарность», — подумал я, плюхаясь на него и улавливая краем уха тонкий противный свист пуль, проносящихся совсем рядом. Одна из них, видимо, задела вазу, и та немедленно взорвалась с чудовищным грохотом, разлетевшись на миллион мелких и острых, как бритва, осколков.

— Мама! — басом проорал мне в ухо перепуганный Стриж. — Господи, да что ж это такое творится, а? Ни во сне, ни наяву нет покоя от этого мерзавца! Никак бомбу для меня подложил, изверг?!

— Ага, водородную, — пробормотал я, скатываясь с него и норовя улизнуть из коридора в гостиную.

В принципе, в этот момент я был готов шмыгнуть хоть в преисподнюю, лишь бы поскорее убраться с простреливаемого пространства. Будущее Стрижа меня уже совсем не волновало. Человечество только скажет мне спасибо, здраво рассудил я, елозя животом по скользкому полу, если я не буду мешать его избавлению от этого чудовища, храпящего громче иерихонской трубы и убивающего перегаром все живое в радиусе десяти метров. Почти достигнув дверей гостиной, я вдруг уловил новые звуки в жуткой какофонии, наполняющей, благодаря вопящему Стрижу, наш дом. Нельзя сказать, что эти звуки мне не понравились. Уверенный рокот родного «Калашникова» заставил меня замереть и робко приподнять голову. Белобрысый японец, чуть не укокошивший меня в Киото, стоял возле кабинета Палыча и с видимым удовольствием поливал свинцом чужаков, обнажив в жутковатом оскале лошадиные зубы. Пришельцы, уже распластанные на полу, дергались в конвульсиях и судорожно хватали воздух сведенными пальцами. Кровавую забаву японца остановило лишь появления Палыча. Тот возник на пороге своей спальни с гранатой в руке, опасливо озираясь по сторонам и готовый немедленно пустить в ход свое грозное оружие.

— Хватит, Мацуи! — велел он японцу, хватая его за руку.

Мацуи нехотя убрал палец со спускового крючка, сразу перестав улыбаться.

— Все живы? — перевесившись через перила, крикнул Палыч, — Стриж, что с тобой?

— Да вот, доктор Айболит чуть на инвалидность не отправил, — плаксивым голосом принялся ябедничать Стриж, баюкая ушибленное колено. — Эти двое, значит, вас пошли убивать, а он, гаденыш, сразу ко мне кинулся. Думал под шумок меня ухайдокать, а потом списать мою гибель на этих вот. — Он ткнул пальцем в трупы визитеров. — Веришь, Палыч, — со слезами на глазах продолжил он, пробуя встать на обе ноги, — он ведь мне уже по ночам сниться стал, хмырюга этот! Ты как считаешь, — деловито осведомился он, убедившись, что его конечность особо не пострадала, — его лучше сразу прикончить за такие фокусы или так, чтоб помучился? Лично я за то, чтобы помучился!

— Что ты несешь? — раздраженно спросил Палыч. — Какие еще, на хрен, сны?! Совсем одурел от пьянства?! Отвяжись от Айболита, по-хорошему тебе говорю! Где Кащей, мать вашу?

Опечаленный Стриж, не встретив понимания своих проблем, пожал плечами и исподтишка бросил на меня кровожадный взгляд.

— Кащей уже, наверное, до глюков нанюхался кокаина в раю. Или в чистилище, уж не знаю, куда его там определили, — задумчиво сказал я. Говоря о Кащее, с уверенностью можно было утверждать лишь одно: где бы ни оказался его вечно обкуренный дух, комок гашиша или щепотку «снежка» он раздобудет без особых проблем, — И еще они садовника зарезали. Во дворе лежит, возле входа в дом.

— Суки, — скривился Палыч, подходя к убийцам, — Мацуи! — позвал он, — Взгляни, может, ты их знаешь? Ах да, ты ж по-русски не понимаешь… Вот черт, — выругался Палыч, сам склоняясь над мертвецами, — сплошные олухи подобрались в бригаду, хоть плачь… Да, это Зимы братва, — определил он, медленно разгибаясь и хмуря брови, — Значит, и он не побоялся сунуться на нашу территорию. Все пацаны, игрушки закончились. Теперь начнется…

Так и не объяснив нам со Стрижом, что именно теперь должно начаться, Палыч торопливо скрылся в своей комнате и закопошился там в поисках мобильника.

— Серега! Серега!! — через секунду орал он в трубку. — Давай собирай всех наших и дуй сюда! В особняк, куда еще! Что ты там бормочешь, как индюк?! А?! Я тебе покажу, ночь на дворе! Чтоб живо, понял?! Все, давай…

Вызвонив подмогу, Палыч заметно приободрился, окинул нас со Стрижом скептическим взглядом, плюнул и ушел в свою комнату.

— Ну что, Санек, влипли мы, похоже, по полной программе, — сказал Стриж, почесывая затылок. — Хуже нет попасть промеж чужих разборок. Ухлопают вот так, за компанию, и ищи потом виноватых.

О том, что еще минуту назад главным своим врагом он считал меня, Стриж как-то подзабыл. Зато я все помнил.

— Да, Стриж, хреновые твои дела, — мстительно подтвердил я, попыхивая сигаретой. — И Палыч тобой недоволен, и Зима, случись что, не пощадит. Что на родине-то от тебя передать, земляк?

— То есть… Как это? — уставился на меня Стриж, округляя опухшие от пьянства глаза. — Ты в каком это смысле?

— В прямом, разумеется, — нагло ухмыльнулся я. — Какое будет твое последнее слово? Только говори поскорее, времени у нас в обрез, а другой случай может и не представится.

— К-хм, — поперхнулся он, с трудом проглатывая застрявший в горле ком, — Типун тебе на язык, Айболит! Да за такой базар я…

— Не надорвись… — холодно посоветовал я. Словесная перепалка с Стрижом начала меня утомлять.

Да и в самом деле, положение было серьезное. Предусмотреть в этой жизни можно многое, но только не траекторию шальной пули во время групповой разборки. А в том, что нам со Стрижом еще предстоит поучаствовать в чем-то подобном, я уже не сомневался. Судя по всему, Палыч был настолько недоволен нашим разгильдяйским дуэтом, что в любой момент мог лишить нас непыльной, интеллигентной, я бы даже сказал, работенки стрелков-индивидуалов и разжаловать в рядовые быки. Поэтому я хлопнул по широкой спине Стрижа, с мрачной укоризной взирающего на меня из темного угла коридора, улыбнулся и сказал:

— Ладно, дружище, не переживай, что-нибудь придумаем.

— Правда? — с детской доверчивостью переспросил он, светлея липом. Покидать этот суетный мир, наполненный винно-водочными изделиями, ему явно не хотелось.

— Ага, — кивнул я, мучительно пытаясь ухватить за хвост мысль, промелькнувшую в голове словно комета. — Даже не сомневайся. Держись только поближе ко мне, вместе мы выкарабкаемся, оставив с носом и Палыча, и Киная.

— Ты вот что, Саня, — зашептал мне на ухо Стриж, обдавая жаркой волной перегара, — Не хотел тебе говорить, но раз уж мы с тобой теперь типа корешки, то слушай. Сегодня вечером Палыч опять болтал с Кинаем по мобиле, а я вроде как спал, на меня он внимания не обратил. Короче, дело вот в чем. Если нам и удастся завалить Зиму, Кинай просто так все равно не отпустит ни тебя, ни, скорее всего, меня. Не знаю, что он там еще задумал, но какие-то планы на нас у него уже есть, это точняк. Кинай, если сел на тебя, то уже ни в жизнь не слезет, — обречено добавил Стриж, выбивая сигарету из пачки, — Я его знаю, слышал кое-что.

— Ничего, с этим наездником мы тоже как-нибудь справимся, — пробормотал я, прислушиваясь к шуму на улице.

Возле дома, скрипя тормозами, останавливались машины. Звуки хлопающих дверей и громких мужских голосов смяли ночную тишину, как ненужную оберточную бумагу, и небрежно кинули ее в корзину наступающего утра.

— Вот и люди Палыча пожаловали, — сказал Стриж, косясь на входную дверь.

Та отлетела в сторону, поддетая чьим-то крепким плечом, и на пороге нарисовалась жизнерадостная физиономия могучего мордоворота.

— А вы, пацаны, кто такие есть? — вместо приветствия поинтересовался он, быстро обшаривая нас бусинами маленьких черных глаз. — Братва, вы приглядите за этими типами, — обернулся он к группе ввалившихся вслед за ним крепышей, — а я пока Палыча поищу.

Стриж, который был явно знаком с вновь прибывшими, пискнул что-то, порываясь, видимо, напомнить, кто он такой, но потом передумал и умолк, зло играя желваками.

— Да это Кинай прислал мне помощников, — сообщил Палыч, появляясь на лестнице. — Не поверишь, Серега: в хате шуруют «мясники» Зимы, Кащею новую пасть в горле проковыряли, а им — хоть бы хны! Устроили между собой какую-то разборку, сцепились, словно бурундуки за корку хлеба… Если б не Мацуи, хана бы нам пришла, точно, — завершил он свое повествование, спускаясь по ступенькам, — Серега, оставь в доме пару парней, сейчас сюда полиция приедет, пусть объяснят им, что к чему. Мол, вломились неизвестные, а кто, зачем — мы без понятия. Ясно?

— Ага, — кивнул Серега, вслушиваясь в приближающийся вой сирен полицейских машин, стекающихся в квартал со всех сторон, — Так, может, этих двоих и оставить? — кивнул он в нашу сторону. — Сам же говоришь, толку от них ноль.

— Что ты, что ты, — заволновался Палыч, путаясь в рукавах пальто. — Я ж тебе толкую, они любой верняк испохабят так, что сам рад не будешь. Нет уж, лучше оставь нормальных пацанов, кто по-японски соображает, а эту бестолочь грузите в машину. И пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! — раздраженно добавил он, явно не горя желанием знакомиться с местной полицией.

Понурясь, мы со Стрижом двинулись к выходу, с позором исключенные из списка «нормальных пацанов». В душе, конечно, мы оба были не согласны с таким решением, но вслух свои мысли высказывать не стали. Стриж — потому что обиделся на весь окружающий мир, а я — потому что иной раз лучше не умничать и казаться дураком, чем, горячась, доказывать обратное. «Время все расставит по своим местам», — решил я, устраиваясь на заднем сиденье микроавтобуса и плотнее запахивая куртку. Ночная сырость втекала через широко распахнутую дверь в салон автомобиля, заставляя ежиться и дуть на озябшие пальцы.

— Все на месте? — полуобернувшись, спросил водитель, — Тогда поехали, и так уже задержались здесь.

Машины, пыхтя сизым выхлопом, потянулись к выезду со двора, тут же исчезая в переулках и ныряя за повороты. Откинувшись назад, я прикрыл глаза и задремал. Зарождающийся день обещал стать нелегким, и, казалось, пережить его можно лишь отдохнув. Хотя бы самую малость.

Загрузка...