Киллер для Айболита

Глава 6 ХОКАДАТЕ МОЖЕТ СПАТЬ СПОКОЙНО

Через несколько часов, злой и не выспавшийся, я плелся по перрону железнодорожного вокзала, с ненавистью глядя в спину поторапливающего меня Стрижа. Проклятый бандит покусился сегодня на святое для меня — утренний чай, и прощения ему не будет. Дурно пахнущая бурда, которой он угостил меня, бесцеремонно растолкав ни свет ни заря, названная им громким словом «кофе», уныло бултыхалась в моем желудке, норовя выплеснуться обратно.

— Стриж! — позвал я жалобным голосом, шаря в кармане в поисках сигарет, — Не беги так, дружище! Я устал и не выспался. К тому же у меня закончились сигареты. Давай помедленнее, ладно?

— Ты!! — Задыхаясь от ярости, Стриж обернулся ко мне, и я по инерции уткнулся ему в спину. — Еще слово, и…

— Конечно, конечно, дружище, о чем разговор, — усмехнулся я, очень довольный тем, что удалось испортить настроение этому типу. — Если ты настаиваешься могу идти быстрее.

— Я… настаиваю!! — проорал он мне в ухо злым шепотом, косясь на прохожих. — Пикни только еще! Убью!!

Дальнейший путь мы проделали в холодном молчании. Стриж, правда, бубнил себе под нос, фантазируя на тему, что он еще со мной сделает, если я не прекращу тормозить, но я решил не придавать этому большого значения. У меня были дела поважнее, чем любоваться гримасами на его побитой физиономии.

Заняв свое место в вагоне, я глубоко задумался. Естественно, о том, как мне жить дальше. Судьба Стрижа, ввиду его злопыхательского характера и постоянных угроз в мой адрес, меня не волновала. Мысли в моей бедной голове крутились все больше вокруг того, как самому выпутаться из неприятностей. Конечно, самым умным решением было бы, нейтрализовав Стрижа, отобрать у него деньги, добраться до Токио и явиться в наше консульство или представительство, что там у них, требуя срочно вернуть меня на родину, пока я не пал невинной жертвой разборок русской мафии. Другое дело, что в этом случае жертвой автоматически становилась Ксения. Кинай, повторяю, не производил впечатления человека, бросающего слова на ветер.

Конечно, можно было попытаться убедить себя, что меня совершенно не касаются проблемы хорошенькой стриптизерши из «Хэйрози-клаб», с которой я провел вместе всего несколько часов, и то не наедине, а в ресторане пресловутого дядюшки Хэйрохито. Но я и пытаться не стал, заранее зная, что ничего из этого не выйдет. Почему-то для меня всегда было проще рискнуть собственной шкурой, чем подставить кого-то под удар. Тем более если этот кто-то — чертовски симпатичная девушка. Я тяжело вздохнул, прощаясь с прекрасным вариантом собственного спасения, выпросил у, задремавшего было, Стрижа сигарету и принялся думать дальше.

В любом случае убивать Зиму я не собирался. То, что киллера прикончит если не братва Зимы, то заметающий следы Кинай, было ясно как божий день, наступающий за окном поезда, несущего нас на север. Интересно, а понимает ли Стриж, что живыми мы теперь не нужны никому, независимо от того, как пройдет намеченная операция? Бросив взгляд на него, я сморщился и покачал головой. Человек с таким лицом вряд ли смог бы уяснить и более очевидные вещи. Стриж громко храпел во сне, преисполненный готовности справиться с поставленной перед ним задачей. «Энтузиаст», — усмехнулся я, глядя на проносящиеся мимо деревья. При этом я с грустью думал о тополях родного города, оставшегося где-то далеко на западе. Почки на ветвях деревьев, наверное, уже набухли и замерли в ожидании тепла, готовые по команде солнечных лучей выбросить в прозрачный весенний воздух зеленые копья липких листочков… Так вот она какая, ностальгия, понял я, норовя вытащить из кармана Стрижа сигаретную пачку и надеясь заглушить никотином тоску по Родине.

— Чего тебе, а?! — заворчал вторично разбуженный Стриж, хватая меня за руку. — Постыдился бы, карманник-самоучка! А еще доктор! Ай-ай!

Прочитав мне нотацию и выдав пару сигарет, он снова впал в счастливое забытье, чмокая губами и пугая соседей по вагону самозабвенным храпом. Немного погодя уснул и я.

Проснулся я уже на Хоккайдо, так и не выяснив, каким образом наш поезд умудрился преодолеть пролив Цугару, разделяющий Хонсю и Хоккайдо. Стриж, правда, принялся толковать что-то о железнодорожном пароме, доставившем нас через пролив, но я слушал его в пол-уха. Гораздо больше меня интересовали сейчас две вещи. Во-первых, это был снег, покрывающий все обозримое пространство за окном вагона. Он летал в воздухе крупными хлопьями и невольно наводил на мысль, что в одной рубахе и джинсах я имею все шансы погибнуть от переохлаждения. Представив, какое удовольствие сей факт может доставить Стрижу, я загрустил. Во-вторых, грустя, я активно интересовался содержимым большой спортивной сумки, в которой ковырялся Стриж, доставая теплые вещи. Внимательно изучив ее содержимое и решив, что кожаную на меху куртку этот жлоб мне ни за что не отдаст, я сосредоточился на толстом вязаном джемпере.

— Стриж. — сказал я, издалека начиная атаку на вожделенный джемпер, — Ты в детстве по ночам конфеты под одеялом не трескал случайно?

— Нет вроде. А что? — поинтересовался он, продолжая копаться в сумке.

— А то, — отрезал я, — что как-то не по-товарищески получается. Ты, значит, сейчас напялишь на себя все эти шмотки, а я буду трястись на морозе, как овечий хвост? Посмотри за окно, там же лютый минус! Вон, снег везде лежит!

— Да, — с явным наслаждением подтвердил Стриж, выглядывая в окно, — там холодно, — и снова засунул нос в сумку, — Только не пойму, Айболит, при чем здесь мое детство?

— Как при чем? — удивился я. — Если человек вырос таким жадным, что даже не может одолжить своему замерзающему приятелю старенький джемпер, — я потянулся к джемперу, и Стриж шлепнул меня по руке. — то, — продолжил я, морщась от боли, — это неспроста. Такую жадность надо вырабатывать в себе годами, начиная с детских лет, тренируюсь под одеялом с конфетами, утаенными от товарищей.

— Что ты несешь? — возмутился Стриж, встряхивая джемпер и озабоченно разглядывая его. — Старенький… Новье, в бутике брал на днях! Старенький… А детство мое, братан, прошло в детдоме, так что не гони, там за тренировки с конфетами под одеялом убить могли. Темную, на крайняк, устроили бы по-любому. На уж, носи, — швырнул он мне джемпер, растроганный, видимо, воспоминаниями о трудном детстве, — и не вздумай еще кому сболтнуть, что Стриж скурвился из-за тряпки.

— Не буду, — пообещал я, натягивая через голову роскошную вещь, согревающую меня уже одним своим видом.

На перроне нас встречали четверо коротко стриженных типов. Несмотря на морозец и порывистый северный ветер, гоняющий по асфальту поземку, они стояли с непокрытыми головами, распахнув длинные кожаные пальто. Их посиневшие от холода носы и золотые цепи на шеях блестели в косых лучах заходящего солнца, служа своеобразными маяками для Стрижа. Последний, узрев собратьев по разуму, сразу заважничал и принялся вовсю командовать мной:

— Давай, давай, пошевеливайся. — басил он, небрежно подталкивая меня в спину к выходу из вагона, — Видишь, пацаны наслаждались… Ну кому говорят!

— А куда торопиться? — возразил я, перемещаясь в пространстве, благодаря его толчкам, словно кальмар в океане, рывками. — Чего я тут не видел? У нас в городе, если ты помнишь, точно такие же бандитские рожи по улицам ездят. Ну прям один в один, — убежденно добавил я, вылетая из вагона, как пробка из бутылки.

Стриж вальяжно появился вслед за мной и, раскинув руки, провозгласил:

— Ну здорово, братва!

Синеносые гуськом потянулись к нам, скупо улыбаясь и кидая в мою сторону быстрые изучающие взгляды. Я скромно стоял рядом с баулом Стрижа и делал вид, что любуюсь заснеженными сопками, заполняющими собой горизонт. На самом деле сопки я видел далеко не впервые. А за время службы, которую проходил на Дальнем Востоке, не только видел, но и порядком набегался по ним в составе родного разведбата. Так что сопки меня волновали мало. Ритуал встречи синеносых со Стрижом — вот было действительно достойное зрелище. Впрочем, Стриж к этому времени, благодаря ледяному ветру, и сам ничем не отличался от синеносых. Картинно обнимаясь и хлопая друг друга по плечам, они казались сами себе очень крутыми парнями и не обращали на меня ровным счетом никакого внимания. Наконец, устав, видимо, от своих козаностраподобных жестов, один из них небрежно поинтересовался, кивнув в мою сторону:

— Это и есть стрелок, которого Кинай сосватал для Зимы?

— Он, — подтвердил Стриж, тоже поворачиваясь ко мне. — Ну чего замер, Айболит? Бери сумку и топай в машину. Поехали, пацаны, чего здесь толкаться?

— Поехали, — согласился один из встречающих, тощий долговязый тип, на котором пальто болталось, как на палке.

Они дружно снялись с места и тронулись в сторону двух черных джипов, пристроенных на перроне в нарушение всех правил парковки. Я был сражен наповал коварным замыслом Стрижа превратить меня в носильщика. Это не укладывалось ни в какие рамки. Но устраивать скандал из-за мелочей тоже не хотелось, поэтому я подхватил баул и пошел вслед за остальными, мысленно кляня Стрижа и обещая при первой же возможности отплатить ему сторицей.

Дом на окраине Хокадате, куда мы приехали, мне не понравился. Может потому, что выстроен он был в безликом европейском стиле — обычный двухэтажный особняк без всякого намека на местный колорит. А может быть, еще и потому, что приехал я сюда не по своей воле. Вообще, решительно все, что окружало меня на Хоккайдо, вызывало раздражение: и снег, густыми мокрыми хлопьями поваливший с неба, и крепкие порывы морского ветра, гуляющего вдоль улиц, и физиономии дружков Стрижа, пустивших вкруговую папиросы с гашишем прямо в джипе. Долговязому, впрочем, гашиша показалось мало, и он нанюхался кокаина, после чего немедленно развеселился и принялся доставать меня разными глупыми вопросами. Я больше отмалчивался, а если и отвечал, то крайне неохотно.

— Ну что, братан, давай знакомиться, — сказал он, когда мы вошли в дом, — Меня зовут Эдик Кашей.

Усмехнувшись, я подумал, что очень удивился бы, зовись он по-другому. И смерть свою Эдик наверняка найдет на конце иглы. Только не швейной, а героиновой. Но озвучивать эти мысли я не стал. Вместо этого протянул руку и представился:

— Саша.

— А погремуха у тебя вроде Айболит? — прищурился Кащей, втискивая мне в руку узкую влажную кисть. — Так тебя, кажется, Стриж на вокзале назвал?

— Так, — кивнул я. — Но лучше зови меня Сашей. Я не блатной, и клички мне ни к чему.

— Погремуху просто так не прилепят, — наставительно сказал он, подмигивая. — Ладно, разберемся, что ты за фрукт по жизни. Пошли, покажу твою комнату.

— Кащей, ты поосторожней с этим малым, — счел нужным вмешаться Стриж, видя, как беспечно Эдик относится к функциям моего стража, — Ты б его запер, в натуре, не то слиняет, ищи потом.

— Отсюда не слиняет, — откликнулся Эдик, поднимаясь вслед за мной на второй этаж. — Вот твоя нора, здесь и устраивайся, — Он толкнул двери комнаты.

Я шагнул вперед, изучая свое новое жилище. Вполне прилично, ничуть не хуже, чем в отеле. Кровать была широкой и удобной на вид, обои не раздражали глаза, а все остальное меня мало занимало.

— Сойдет, — ответил я Кащею, закуривая. — А душ здесь где?

— Вон, за ширмой. — указал он. — Поесть тебе принесут, не переживай. Если просьбы какие имеются, то говори лучше сразу, прислуга по-русски ни бум-бум. Япошки, что с них взять, — презрительно скривился он.

— Как же вы с ними общаетесь? — удивился я.

— На пальцах, как еще, — пояснил он, растопыривая пятерню.

— Понятно, — усмехнулся я, представив, как Эдик с помощью своих распальцовок заказывает меню на завтра.

— Ладно, перекуси и ложись отдыхать, — сказал он, направляясь к выходу, — Завтра утром ты понадобишься свежим и выспавшимся.

— Это зачем? — осведомился я. В душе закопошилось нехорошее предчувствие, что меня прямо завтра повезут на ликвидацию Зимы.

— Будем обсуждать план действий, — важно ответил он, отворяя дверь. — Поэтому утром будь готов.

— Всегда готов, — устало ответил я. Потом сунул в рот сигарету и, не раздеваясь, упал на кровать.

Настроение после общения с Эдиком испортилось вконец. Я как-то без должной серьезности относился к возможности поиграть в киллера. Пусть не по своей воле, а по воле Киная, но тем не менее… И лишь сейчас, глядя в мутные глаза Эдика, чьи широкие зрачки плавали в глубоком омуте наркотического дурмана, я отчетливо понял: осваивать новую профессию придется… С одной стороны, убивать Зиму я по-прежнему не собирался. Но с другой стороны, куда ж я денусь, если в руки мне сунут винтовку с оптическим прицелом, а к виску приставят пистолет? Стриж, тот даже рад будет погреть ствол у моего виска, злорадно норовя при этом как бы случайно нажать на спуск. Знаю я его, обормота.

Темно-серый столбик сигаретного пепла упал на джемпер и скатился вниз, рассыпаясь по дороге в тучку мельчайших пылинок. А что, если подойти к делу с другого конца? Сделать так, что я-то буду готов стрелять в кого угодно и когда угодно, а вот мишень… А мишень в это время перестанет быть мишенью, исчезнув из поля зрения стрелка, спрячется, испарится! В результате все остаются довольны: и мне не надо будет никого убивать, и претензий каких-либо Кинай предъявить не сможет. «Да, — подумал я, подходя к окну и вглядываясь в ночную темень, — прав, ох, как прав был добрый дедушка Сталин: нет человека — нет проблемы. Нет Зимы — нет головной боли для меня». Но как заставить его лечь на дно? Хотя бы на две-три недели. Там-то у меня закончится виза и, попавшись ненароком на глаза первому встречному полицейскому, я смогу покинуть Японию со скоростью, развиваемой «А-310» в полете. «Как-как, — передразнил я сам себя, распахивая окно, — Очень просто. Думаю, достаточно будет предупредить Зиму, что покушение на Киная провалено и его ожидает теперь та же участь, какую он готовил своему противнику». У меня не было сомнений, что Зима после такого сообщения не станет браво дефилировать по улицам Хокадате. По крайней мере, он насторожится и постарается не появляться в местах, где можно нарваться на пулю.

Сырой ветер, ворвавшийся в окно, принес с собой ворох тяжелых неуклюжих снежинок и запах близкого моря. Презрев свою извечную нелюбовь к холоду и сырости, я отважно высунулся наружу, напряженно вглядываясь в обступившую меня мглу и ломая голову над тем, кому же суждено стать добрым самаритянином, спасшим Зиму от расправы? По всему выходило, что, кроме меня, некому взвалить на себя эту ношу. Кряхтя и ежась, я выбрался на улицу, цепляясь пальцами за подоконник и пытаясь нащупать ногами хоть какую-нибудь опору в стене. Но отлично отделанная стена была идеально гладкой, и носки моих ботинок лишь скользили по ней, словно по льду. Чертыхнувшись, я разжал пальцы и, затаив дыхание, полетел вниз. Когда-то меня учили группироваться при падении. Да не просто учили — доводили это умение до совершенства, до автоматической четкости движений. Но то ли слишком много воды с тех пор утекло, то ли я неверно сориентировался в темноте, прикидывая расстояние до земли, но мягкой посадки не получилось. Нет, руки-ноги остались целы, но поясницу вдруг пронзила резкая опоясывающая боль, отдающая в правое бедро. Охая и ругаясь вполголоса, я двинулся к небольшой оградке, отделяющей дом от проходящей рядом дороги. Недобрым словом помянув глупое желание спасать кого-то от пули, наверняка давно заслуженной, я перелез через хрустнувшую подо мной оградку и поковылял к трассе.

Зеленые огни заправочной станции, мигающие неподалеку, были моей целью. Еще вчера, в теплом Киото, благоухающем распустившейся сакурой, я успел вытрясти из Стрижа кое-какую информацию о Зиме, а потому знал, что в Хокадате москвичам принадлежит ряд развлекательных заведений. А основной резиденцией Зимы здесь считается ресторан отеля «Мисумо», где он и обретается со своей братвой. Именно туда я и собирался позвонить, чтобы сделать Зиме предупреждение, не внять которому было бы равносильно гибели. Моей, разумеется, а не Зимы, потому что стрелять в него я все равно не смогу. А вот Стриж в меня, думаю, сможет и не испытает при этом особых угрызений совести. Мрачный образ Стрижа с дымящимся пистолетом в руках заставил меня ускорить шаг.

Заправщик, вышедший навстречу из своей будки, с недоумением уставился на заснеженное чудовище, тянущее к нему руки и жалобно бормочущее что-то на незнакомом языке. Оглядев меня с головы до ног, он гортанно вскрикнул и опрометью бросился обратно в будку.

— Стой! — произнес я, пытаясь отряхнуться и хоть немного придать себе человеческий вид, — Эй, дружище, куда ты?

Японец вновь возник на пороге, возбужденно бормоча и держа в руках небольшой чемоданчик с зеленым, как огни заправки, крестом на боку. Подскочив, он бережно обхватил меня и потащил внутрь помещения, принимая, видимо, за жертву автокатастрофы. А может, за жертву кораблекрушения, выброшенную разыгравшимся штормом на берег, потому что к тому времени я уже промок до нитки.

— Постой-ка, — попросил я заправщика, видя, что он с большим воодушевлением отнесся к возможности оказать медицинскую помощь и норовит засунуть мне в рот какую-то резиновую трубку, — Уйди, ради Христа, Гиппократ бензиновый! — гаркнул я, когда трубка уже почти достигла моей гортани. Японец вздрогнул и отскочил назад, опасливо глядя на меня, — Телефон! Мне нужен телефон!! — принялся объяснять я, размахивая руками, — И не вздумай даже близко подходить ко мне со своим дурацким чемоданчиком, понял?

Японец, сразу потеряв ко мне всякий интерес, указал в угол комнаты, где висел телефон, и принялся убирать обратно в чемодан резиновую трубку, лелея, видимо, в душе надежду применить ее на ком-нибудь другом.

— Не переживай, дружище, — приободрил его я, роясь в телефонном справочнике. — Хватит еще на твой век пострадавших… Так, отель «Мисумо»… Алло! — заорал я в трубку, заслышав на том конце провода приятный девичий голосок. — Барышня, вы по-английски спик?

— Спик, — хмыкнув, ответили мне — По-русски, кстати, тоже. Отель «Мисумо», чем можем быть вам полезны?

— Надо же, — удивился я, — японка, и так шпарит по-русски.

— Милый, ты что, с Луны свалился? — сфамильярничала «барышня». — Я — русская, как ты. В отеле вся обслуга подобрана из наших.

— Вот оно что, — протянул я. — А зачем?

— Точно, с Луны, — поставила она окончательный диагноз. — Нам платить можно меньше, чем японцам, усек? И хозяину выгодно, и нам, потому что дома таких денег не заработать. Какие проблемы? — перешла она на деловой тон.

— Мне б с Зимой переговорить, — скромно попросил я, глядя себе под ноги. Там натекла уже изрядная лужа талой воды, струящейся с моей одежды.

— С кем? — переспросила девушка, жалея уже, видимо, о своей фамильярности, допущенной в разговоре со мной, — Извините, а почему бы вам не перезвонить ему на мобильный?

— Потому что, милая моя, — усмехнулся я, — у меня нет на это времени. Да и особого желания тоже. Так что слушай и запоминай, что ты должна будешь ему передать. Готова?

— Да, — пискнула она, — готова.

— Во-первых, скажи, что шутка, которую он хотел отмочить с Кинаем, не прошла. А во-вторых, сообщи ему, пожалуйста, что теперь Кинай сам хочет пошутить с ним подобным образом. Запомнила?

— Ага, — ответила она и робко поинтересовалась: — А кто это говорит?

— Доброжелатель, — ответил я голосом отца Гамлета, вылезшего из-под могильной плиты побродить по весенней распутице и решившего между делом звякнуть в отель «Мисумо».

— Ясно, — прошептала девушка. Перспектива быть замешанной в дела Зимы ей явно не улыбалась.

— Вот и ладненько, — сказал я и положил трубку.

Японец-заправщик суетился на улице возле микроавтобуса, умудряясь одновременно заливать в бак бензин и проверять давление в шинах. Махнув ему на прощание, я вялой трусцой двинулся обратно к дому, размышляя, что бы соврать в свое оправдание, если мое отсутствие будет замечено. Представив, какой переполох может из-за этого подняться, я поморщился. Вряд ли удастся отделаться обычными отговорками вроде «вышел подышать свежим воздухом». Так ничего и не придумав, я снова перебрался через хрупкую изгородь, развалив ее в этот раз в другом месте, и принялся плутать под стенами дома, отыскивая свое окно. Сначала я попытался сориентироваться по своим следам, оставленным ранее, но вскоре забросил эту затею. Снег валил теперь сплошной стеной, на глазах выравнивая окружающий пейзаж и закрашивая его в молочно-белый цвет. Черт, подумал я, задирая голову и разглядывая окна на втором этаже. Какое же из них мое? Вообще-то мое должно быть приоткрыто, но различить в снежном вихре такие тонкости было сложно.

Рядом кто-то звонко чихнул. Подскочив на месте, я нервно огляделся, но вокруг никого не было видно. Послышалось, решил я, подходя к стене и выискивая, за что бы уцепиться. Входить в дом через дверь мне по-прежнему не хотелось. Вдруг его обитатели, устав от разных бандитских дел, спят уже мертвым сном, а я их разбужу своим стуком? Нет, врожденная вежливость не позволяла мне поступить так и настойчиво призвала штурмовать скользкую стену, рискуя при этом свалиться и сломать себе шею.

В шаге от меня опять кто-то чихнул. Причем чихал он теперь часто, какими-то пулеметными очередями, и явно не один. Да их тут штук десять, не меньше, определил я, различив у своих ног мелькание миниатюрных теней. Одна из них, метнувшись вперед, прокусила мне штанину и отскочила назад, злобно рыча.

— Мать твою! — вскрикнул я, в ужасе карабкаясь на стену, — Что за страна, прости Господи! Развели тут каких-то сторожевых крыс, научили их гавкать, и теперь нормальным людям прохода нет! Пошла прочь, проклятущая!

Отчаянно дергая ногой, я с трудом стряхнул малюсенькую собачонку, повисшую, словно пиявка, на моих джинсах, и деловито принялся карабкаться вверх, не замечая больше со страху ни гладкости стены, ни холодного ветра, скрючивающего пальцы. Откровенно говоря, терпеть не могу, когда меня кусают за ноги. Отыскав свое окно, я нырнул внутрь, сорвал с себя мокрую одежду и, стуча зубами, забрался под горячий душ. Минуту спустя послышался шум шагов, и в комнату кто-то вошел.

— Эй, братан, ты на месте? — послышался голос Кащея. Судя по распиравшей его энергии, Эдик успел уже забить в свой костлявый нос очередную порцию белого порошка.

— Куда ж я денусь? — проворчал я в ответ, ежась под тугими струями воды, — Что-нибудь случилось?

— Да собаки во дворе нервничают, — сообщил он. — Ты хоть выйди, покажись, что ли, а то говорим как-то не по-людски.

Ага, смекнул я, видимо, Стриж уже провел работу с местной братвой, расписав меня самыми черными красками, и теперь Эдик хочет удостовериться, что в душевой действительно я. Отодвинув стеклянную ширму, я появился перед Кащеем, растираясь полотенцем и недовольно ворча:

— Подумаешь, собаки разгавкались, велика беда. Я-то здесь при чем? Может, прошел кто мимо, вот они и завелись.

— Да нет, брат, просто так они не заводятся, — покачал головой Кащей, глядя на меня блестящими пустыми глазами, — Эти мопсы на япошек почему-то не лают, только на русских. Вот твари, представляешь? Маленькие, а злющие! Меняя одна за палец на днях тяпнула, так я…

— Надо же, — вклинился я, надеясь прервать поток его красноречия и выпроводить вон. Кашей мне сильно мешал. Дело в том, что по логике вещей, вытеревшись, я должен был одеться; но выставлять напоказ свою мокрую одежду мне страх как не хотелось. У Эдика неизбежно появятся ненужные вопросы, а ответить на них убедительно я не смогу. — И дальше что?

— Как что? — удивился он. — До крови чуть не прокусила, поганка, вот! — Эдик поднес к моему лицу палец с массивной печаткой, на которой запечатлелись следы собачьих зубов. — Но не на того, подлая, нарвалась, — захихикал Кащей, сам, видимо, удивляясь своей везучести и предлагая мне разделить с ним восторг по этому поводу. — Зубы едва об «болт» не обломала, прикинь?

— Прикинул. — без тени улыбки ответил я, ненавязчиво подталкивая его к выходу, — Я здесь при чем?

— Ты? — удивился он, — Нет, ты здесь точно не при делах… Говорю же, это собака меня…

— Укусила за палец, — докончил я фразу, выпроваживая Кащея в коридор и думая, что на месте собаки непременно откусил бы Эдику его длинный язык, — Извини, дружище, но я хочу спать. Сам ведь говорил, что завтра на утреннем совещании мне надо быть отдохнувшим.

— Я? — продолжал удивляться Эдик. — Говорил? — Судя по всему, сейчас он усиленно рылся в своем припорошенном кокаином мозгу в поисках нужных воспоминаний. — Ну да, было что-то такое, — неуверенно добавил он, не помня уже, зачем и приходил-то ко мне, — Ладно, отдыхай, раз устал.

— Угу, — откликнулся я, закрывая за ним дверь и надеясь, что больше сегодня никому не придет в голову беспокоить меня своими визитами.

Отжав и развесив сушиться одежду, я залез под одеяло, сладко потянулся и закрыл глаза. «Дело в шляпе, Махницкий, — сказал я сам себе. — Город Хокадате может спать спокойно, потому что наметившаяся было разборка русской мафии с моим участием только что героически предотвращена. Моими же, должен заметить, усилиями». Похвалив себя за проявленное человеколюбие, я повернулся на бок и крепко уснул.