Остаток дня прошёл как в тумане. После вызова к акционеру мысли путались, и всё происходящее вокруг воспринималось будто сквозь плотный занавес. Мой начальник никак не прокомментировал этот вызов. Я ожидал какой-то реакции — хотя бы намёка на то, что это значило. Но он промолчал. Однако, как только я вышел из кабинета, я ощутил его внутреннее смятение. В его эмоциях мелькало удивление, нотки зависти и, что было неожиданно, даже уважение. Возможно, это была первая искренняя эмоция признания, которую я когда-либо почувствовал от него.
На фоне этого дня всё происходившее казалось неважным. Я как всегда добрался домой, на автомате поужинал с Ханой, стараясь не показывать своего внутреннего напряжения. Ужин прошёл в привычной тишине, но мысли были далеко отсюда. Завтра у меня должна была быть встреча с акционером, человеком, который явно имел влияние в компании. Это был шанс, который мог изменить всё.
Но ночью всё резко изменилось.
Маме стало плохо. Настолько плохо, что я сразу понял — ждать и надеяться, что это пройдёт само, было невозможно. Её дыхание стало прерывистым, тело дрожало, а лицо побледнело так, что я почувствовал, как меня охватывает паника. Я не мог позволить себе панику, не сейчас, не перед Ханой. Я должен был быть сильным.
Не задумываясь, я вызвал скорую. Ожидание было мучительным, каждая минута казалась вечностью. В голове метались мысли: почему именно сейчас? Почему это происходит в такой момент, когда всё только-только стало меняться? Я чувствовал себя растерянным, беспомощным. Всё, что я построил, всё, что я начал планировать для нашей новой жизни, внезапно рухнуло перед лицом этой болезни.
Когда скорая приехала, они сразу же забрали маму. Хана, дрожащая от страха, пыталась помочь, но я видел, как её глаза блестят от слёз. Я чувствовал её тревогу, её беспомощность, и это рвало мне сердце. В тот момент я понял, что всё, что бы я ни делал, может стать ничтожным, если мы потеряем маму.
Полночь прошла, а сведений о её состоянии не было. Я сидел в приемном покое, постоянно спрашивая как мама. Но каждый раз, когда я обращался, мне либо ничего не отвечали, либо говорили, что врач ещё занят и не может дать мне информацию. Я чувствовал, как внутри меня растёт паника, но я пытался держаться. За каждый вздох, за каждый миг я боролся с собой, пытаясь оставаться спокойным, хотя разум уже захлёстывали самые мрачные мысли.
Хана сидела напротив меня, её глаза были полны страха. Она, конечно, пыталась выглядеть сильной, но я знал, как сильно она переживала. Ей нужно было идти в колледж утром, но это сейчас казалось таким далёким и неважным. Я видел, как она краем глаза следит за временем, понимая, что уже опаздывает. Но её взгляд снова возвращался ко мне, словно она ждала, что я скажу ей что-то, что успокоит её. А я не мог. Я сам не знал, что происходит с нашей матерью.
Когда наступило утро, всё оставалось столь же неопределённым. Даже в момент пересменки, когда врачи должны были передать дежурство, ясности не прибавилось. Я снова и снова спрашивал о состоянии мамы, но всё, что мне говорили, это то, что «врачи делают всё возможное». Эти слова звучали как пустой звук, как будто они ничего не значили. Время тянулось мучительно долго. Хана сидела рядом со мной, уже опаздывая на занятия. Но она не шевелилась, не торопилась выходить.
И в этот момент я начал чувствовать, как всё это наваливается на меня с новой силой. Мать лежит в больнице, её состояние неизвестно, а совсем скоро — та самая встреча с акционером, которая может изменить мою карьеру. Но как я могу думать о работе, когда жизнь мамы висит на волоске? И как я могу оставить Хану одну в такой момент? Эти мысли метались в моей голове, как рой пчёл, не давая покоя ни на секунду.
Я снова посмотрел на часы, понимая, что вот-вот уже наступит время для встречи, а я по-прежнему не знаю, что делать. Хана, которая обычно была так собрана, не двигалась с места. Она тоже не знала, что ей делать — идти на занятия или остаться здесь, ждать вместе со мной новостей. Я видел её борьбу, её желание быть полезной и в то же время её страх перед тем, что она может потерять ещё одного близкого человека.
И вдруг, как будто в ответ на все эти мучительные раздумья, из двери в коридор вышел врач. Его лицо было серьёзным, но в его глазах я заметил что-то, что заставило меня сжать кулаки в ожидании. Он подошёл к нам и тихо произнёс:
— Состояние стабилизировано. Кризис прошёл, и теперь всё будет хорошо. В ближайшие сутки она будет под наблюдением. Навестить можно будет завтра.
Эти слова прозвучали для меня как облегчение, но вместе с тем — как тяжёлый вздох после долгого напряжения. Я почувствовал, как напряжение, которое я держал внутри себя, начало отпускать. Мама была в безопасности. По крайней мере, на данный момент. Но это облегчение не пришло сразу. Оно было смешано с усталостью и страхом, что всё может повториться. Я сидел, смотря на врача, пытаясь осознать, что это действительно произошло, что она будет в порядке.
Хана выдохнула и, наконец, разрыдалась. Я взял её за руку, и мы сидели так несколько минут, молча обрабатывая новость. Мама будет в порядке, но это был сигнал. Сигнал, что время перемен пришло не только на работе, но и в нашей жизни.
Мы с Ханой вышли из здания скорой помощи. Я почувствовал, как на плечах осталось тяжёлое напряжение, но теперь, когда состояние мамы стабилизировалось, это давало хоть немного уверенности. Хана пошла в колледж, а я, осознавая, что времени почти не осталось, быстро направился на работу. Моя голова была полна мыслей — о матери, о скором визите к акционеру, о Хане, которая, несмотря на всё, держалась так стойко. Но сейчас было важно одно — я катастрофически опаздывал.
Путь на работу казался мне каким-то нереальным. Время будто сжалось, и с каждой минутой я всё больше осознавал, что приближаюсь к важнейшему моменту в своей жизни, и одновременно понимал, что времени у меня почти не осталось. Проходя мимо центрального офиса корпорации, я краем глаза заметил, как от здания, где находился наш отдел, идёт молодой парень в дорогом костюме. Он двигался уверенно, в его шагах и манерах читалось высокомерие и уверенность в своей значимости. Его костюм выглядел как произведение искусства — идеально скроенный, с тонкими линиями, подчёркивающими статус и успех.
Он шёл прямо на меня. Мы встретились взглядами, и на его лице появилось узнавание.
— Джинсу? — сказал он больше утвердительно, чем спрашивая.
Его слова прозвучали спокойно, но с таким тоном, что я сразу понял: этот человек знает, кто я, и его слова не оставляют сомнений.
— Пошли, тебя ждёт Хван саджан-ним, — добавил он, не дав мне возможности задать вопросы.
Хван? Имя не сразу показалось мне знакомым, но потом я вспомнил — это тот самый акционер, который слушал мой прошлый доклад и который пригласил меня к себе. Я развернулся и пошёл за парнем, чувствуя, как напряжение в теле усиливается. Что именно ожидало меня на этой встрече, я не знал, но уже интуитивно понимал, что от этого зависело слишком многое.
Мы вместе вошли в центральный офис. Мы направились в сторону лифтов, а я всё больше замечал детали, которые в в прошлые визиты оставались незамеченными.
Лифт, на котором мы поднялись, был обит мягкими кожаными панелями, а зеркальные стены создавали ощущение бесконечности. В лифте стоял лёгкий аромат, скорее всего, специально подобранный, чтобы успокаивать тех, кто входил сюда. Это было не просто офисное пространство — это был настоящий храм бизнеса, где каждый элемент был тщательно продуман.
Мы вышли на последнем этаже. Коридоры здесь были просторными и невероятно роскошными. Полы были покрыты коврами глубокого синего цвета с золотыми узорами, напоминающими традиционные корейские мотивы. Они создавали впечатление уюта, но в то же время — величия. Картины, развешанные вдоль стен, изображали сцены из корейской истории, величественные горы и долины, напоминавшие о глубоких корнях этой нации. Здесь не было ничего случайного — каждая деталь была создана для того, чтобы подчеркнуть статус тех, кто работал и решал судьбы в этих стенах.
Освещение было мягким, но при этом достаточным, чтобы подчеркнуть шикарность интерьера. Золотые и бронзовые светильники свисали с потолков, их тёплый свет отражался в полированных деревянных панелях стен. Всё это говорило о том, что здесь работают люди, для которых важен каждый момент, каждое решение. Это был мир, в который мне ещё предстояло войти.
Мы шли по коридорам, поворачивая то в одну сторону, то в другую. Моё сердце учащённо билось, и я чувствовал лёгкий озноб, который бегал по спине. Наконец, мы подошли к массивной двери — приёмной Хван саджан-нима. Парень, который меня вёл, остановился перед секретарём — элегантной женщиной, которая сидела за своим столом. Она выглядела безупречно, её строгий костюм был таким же идеальным, как у моего проводника, и её глаза сразу же скользнули по мне, будто проверяя, действительно ли я тот, кого они ожидали.
— У себя? — коротко спросил парень.
Женщина кивнула, не произнося ни слова. Это было как молчаливое согласие, знак того, что мы можем войти. Никаких формальностей, только движение к цели.
Парень открыл дверь, и мы вошли.
Мы вошли в кабинет, и сразу стало понятно, что это был не просто рабочий офис. Это место было символом власти, статуса и роскоши, которую можно встретить лишь на самом верху иерархии. Вокруг царила изысканность: мягкие ковры с золотыми узорами покрывали пол, их рисунок будто уводил взгляд в бесконечность. Стены были обшиты тёмным деревом, которое сияло в свете мягких, тёплых ламп. Всё здесь говорило о богатстве, но это было сделано с вкусом, без показной роскоши, как если бы сама мощь и влияние людей, сидящих в этом кабинете, не нуждались в лишних напоминаниях.
На одной из стен висела огромная картина — пейзаж с горными вершинами, обрамлёнными туманом. Картина напоминала о традициях и величии корейской природы, но в то же время оказывала странное давящее впечатление, словно символизировала то, что, достигнув высот, можно легко потеряться в облаках. Напротив этого шедевра стоял массивный стол из чёрного лакированного дерева, покрытый стеклянной панелью, на которой были разложены аккуратные стопки бумаг и несколько дорогих ручек.
За этим столом сидел тот самый акционер — Хван саджан-ним. Его взгляд был сосредоточен, но в то же время в нём читалась усталость, которая пронзила меня, как только я вошёл в кабинет. Я «включил» своё эмоциональное восприятие и почувствовал… что-то большее, чем просто усталость. Это была безнадёга, тяжесть, как если бы на его плечах лежал груз, который он не мог снять. Это чувство проникло в меня, словно холодный воздух, и на миг я почувствовал себя так, будто находился в центре этого его мира, заполненного давящими обязательствами и усталостью.
— Ты заставил меня ждать, — его голос звучал мягко, но с оттенком нетерпения. — Надеюсь, причина действительно важная?
Я замер на мгновение, осознавая, что его раздражение могло быть серьёзным препятствием. Но я был готов. Взгляд Хвана был направлен прямо на меня, он ждал ответа. Ему нужно было что-то весомое, чтобы оправдать моё опоздание. Я вдохнул, стараясь быть предельно честным.
— Моя мать ночью попала в больницу, — ответил я спокойно, стараясь не показывать, насколько это меня тронуло. — Это и есть причина моей задержки.
Я увидел, как его лицо изменилось. Хван немного смягчился, как будто слова о болезни матери задели в нём что-то глубинное. В его глазах мелькнуло что-то вроде понимания, и это было облегчением. Его эмоции сместились, и то напряжение, которое витало вокруг него, немного ослабло.
Он сделал лёгкий жест рукой, предлагая мне присесть. Этот жест был непринуждённым, как будто он понимал, что ситуация требует уважения, но в то же время показывал, что он готов выслушать меня дальше. Я сел напротив него, а тот парень, который меня привёл, сел с другой стороны стола. Он всё ещё был спокоен, его лицо не выражало никаких эмоций, но в его взгляде было что-то, что напоминало о его важной роли в этом кабинете.
— Это мой помощник, Ли Минсу, — представил его Хван, бросив на него короткий взгляд. Ли кивнул, но больше ничего не сказал. Было понятно, что его роль заключалась не в словах, а в действиях — он был одним из тех людей, которые всегда находятся в тени, но при этом имеют доступ к самой важной информации.
Хван скрестил руки на груди и, казалось, задумался на несколько мгновений, прежде чем снова посмотреть на меня. Его взгляд стал более внимательным, и я почувствовал, что разговор переходит в более важное русло.
— Причина, по которой я позвал тебя, проста, — сказал он медленно, словно взвешивая каждое слово. — Мне понравилась твоя манера и стиль подачи информации на последнем докладе.
Я кивнул, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри меня вспыхнуло волнение. Этот человек был не просто заинтересован в том, как я выступил. Его слова несли в себе нечто большее.
— Я интересуюсь перспективными молодыми людьми, которые могут быть полезны в моей команде, — продолжил Хван, и тут я уловил в его голосе нечто особенное. Он выделил слово «моей» с таким нажимом, что стало понятно — это не просто команда внутри корпорации. Это что-то личное, что-то важное, возможно, даже отдельное от общей структуры корпорации.
Я заметил, как его эмоции изменились снова. В его голосе звучала осторожность, а в глазах появилась лёгкая настороженность. Это было как приглашение в мир, о котором я не знал, но который был полон интриг и сложных взаимоотношений. Я понял, что он не просто искал способ расширить свою команду. Он искал перспективных союзников. И это было что-то большее, чем обычная работа.
— Я хочу, чтобы ты работал на меня, — продолжил он, опираясь на спинку кресла и слегка наклонив голову. — Начнёшь как ассистент Минсу. Это позволит тебе лучше понять, как всё здесь работает.
В этот момент я почувствовал, что его предложение было не просто работой. Это был путь в новый мир, мир, где обычные правила иерархии были только фасадом. За ними скрывались интриги и сила, которую могли ощутить лишь те, кто был готов взять на себя эту ответственность. Его эмоции говорили о том, что он не просто предлагал мне работу — он втягивал меня во что-то более сложное и глубокое.
— Ты понимаешь, — сказал он, чуть прищурив глаза, — в этой корпорации есть много уровней власти. И я намерен контролировать то, что касается «моей» команды. Я хочу видеть в ней людей, которые понимают, что значит работать не только на компанию, но и на тех, кто реально контролирует её будущее.
Эти слова прозвучали как вызов, но я не чувствовал страха. Скорее, наоборот. В этом было что-то захватывающее, что-то, что подстёгивало меня. Интриги, скрытые механизмы управления, возможность оказаться среди тех, кто реально решает судьбу компании — это было то, что могло изменить мою жизнь.
Я уловил его взгляд, и он ждал моего ответа. Я не мог упустить этот шанс. Это было не просто предложение, это был вход в новый мир, и я знал, что, соглашаясь на эту должность, я принимаю участие в игре, где ставки намного выше, чем я мог себе представить.
— Я готов, Хван саджан-ним, — ответил я спокойно, но с внутренней уверенностью.
Он кивнул, как будто ожидал этого ответа, и на его лице мелькнула лёгкая улыбка.
Хван кивнул, и мы с Ли Минсу поняли, что наша встреча окончена. Всё прошло быстрее, чем я ожидал, но оставило за собой куда больше вопросов, чем ответов. В комнате ещё витали тени недосказанности, но мне было ясно одно: я только что сделал огромный шаг в неизведанный мир. В голове крутился его акцент на слове «его» команда. Я уже понимал, что становлюсь частью чего-то куда более сложного, чем просто работа в корпорации. Это была настоящая игра с высокими ставками.
Выходя из кабинета, я услышал короткую фразу, брошенную Ли Минсу:
— Займись им и введи в курс дела.
Эти слова были сказаны так, словно это было привычное поручение. Я бросил взгляд на Ли, пытаясь уловить что-то в его реакции, но он оставался спокоен, как всегда. Мы молча покинули офис и оказались на улице.
Лишь тогда, когда мы отошли на достаточно большое расстояние от здания, Минсу, оглядевшись, произнёс:
— У стен есть уши.
Его голос был тихим, почти приглушённым, но в нём читалась осторожность. Я понял, что в этом мире доверие и разговоры — это валюта, которую нельзя разбрасывать. Здесь, на вершине, каждый шаг, каждое слово могли быть использованы против тебя. Ли явно был человеком, который знал, как держать свои мысли при себе.
После короткой паузы он продолжил:
— Ты можешь пойти забрать свои вещи со старого места работы. Тебе больше не придётся возвращаться туда.
Но я лишь покачал головой:
— Там нет ничего моего.
Ли кивнул, словно это было ожидаемым ответом.
— Понимаю. Тогда есть другое дело, которым нам стоит заняться. Тебе нужно сменить гардероб. Хван саджан-ним не терпит, когда его сотрудники выглядят… как оборванцы. Он ждёт от своей команды того, что соответствует её уровню. Ты не должен рассчитывать на многое, но это необходимая мера.
Его слова прозвучали спокойно, без намёка на насмешку или укор. Это был простой факт. И в этом был смысл. Мой вид действительно не соответствовал тому миру, в который я только что вошёл. Работать на Хван саджан-нима и выглядеть, как бедный мальчик с улицы, было неприемлемо.
Мы направились в бутик, который находился неподалёку. Уже на подходе к нему я почувствовал, что это не обычное место. Из витрин мерцали мягкие огни, а через стекло было видно безупречно выставленные на манекенах костюмы. Внутри всё было оформлено с педантичной изысканностью, словно это был не просто магазин, а место, где люди приходят не за покупками, а за имиджем.
Когда мы вошли, Минсу уверенно подошёл к одному из консультантов и коротко, но чётко объяснил, что мне нужно. Он сразу же начал выбирать костюмы с такой педантичностью, что я невольно залюбовался его подходом. Он обращал внимание на мельчайшие детали: качество ткани, крой, текстуру. Он словно точно знал, что именно подойдёт мне. Это было как своего рода искусство, где каждая деталь должна была соответствовать общему образу.
Он выбрал один костюм, затем другой. Затем несколько рубашек — белые, голубые и с лёгким узором. Каждая вещь выглядела идеально подобранной, как если бы Минсу был мастером в создании образов, которые не просто дополняют внешний вид, но говорят о статусе и значимости человека. Две пары туфель — одна классическая чёрная, другая — чуть более сдержанная, тёмно-коричневая, но также выполненная с безупречной элегантностью. Всё было рассчитано до мелочей, без лишней показухи, но с достаточным уровнем изысканности, чтобы показать, что я теперь часть другой игры.
После того как мы завершили покупки, Минсу взглянул на меня с лёгкой усмешкой, словно оценивая результат своей работы. Я уже чувствовал, как всё это на меня влияет. Новый костюм, новая роль. Всё это было частью подготовки к тому, что мне предстоит.
И тут он неожиданно спросил:
— В какой больнице лежит твоя мать? Как её зовут?
Я немного замер, не понимая, к чему этот вопрос. Но, посмотрев на его спокойное лицо, я понял, что это не было проявлением простой вежливости. Минсу действовал по плану, который, возможно, был для меня ещё загадкой.
— Она в центральной больнице, — ответил я. — Её зовут Ким Ёнхи.
Он достал телефон и набрал номер. Всё происходило так быстро, что я не успел ничего сказать. Я стоял, смотрел, как он делает один единственный звонок. Его разговор был коротким, всего несколько секунд, но в его словах читалась твёрдость.
Когда он повесил трубку, я почувствовал, как что-то изменилось. Минсу посмотрел на меня с тем же спокойствием и произнёс:
— За твоей матерью теперь присмотрят надлежащим образом.
Я замер. Эти слова ударили по мне, как гром среди ясного неба. За моей матерью теперь будут следить… лучше? Что это значило? Моя голова закружилась от всех мыслей, которые начали метаться в голове.
Сначала был шок. Как может простой звонок изменить всё? Как возможно, что человек, просто набравший несколько цифр, может решить вопрос, который волновал меня больше всего? Ведь ещё несколько часов назад я не знал, в каком состоянии находится моя мать. Я боролся с чувством беспомощности, с тревогой, с болью. А теперь этот человек просто взял и убрал все мои страхи, как будто это было мелочью.
Потом пришло облегчение. Наконец-то я мог дышать. Это было как невероятное освобождение — зная, что теперь за моей матерью будет надлежащий уход. Но вместе с облегчением пришла волна новых эмоций — недоумение, страх и осознание того, что я теперь по-настоящему вошёл в мир, где всё решается на другом уровне.
Что это значило для меня? Как я должен воспринимать этот жест? Ведь в нашем мире такие действия никогда не бывают просто так. И это тоже было частью той игры, в которую я теперь вступал.
Я стоял на месте, чувствуя, как моё сердце колотится в груди, а мысли, как вихрь, захватывают меня всё больше.