Клуб гурманов

14

Оказалось, что все собрались у нас, когда я, дрожа от усталости, въехала на нашу улицу. Вокруг дома были кое-как припаркованы машины, я увидела через огромное окно на кухне, что все сидели за моим столом. На секунду я почувствовала раздражение, не пора ли прекратить эти сборы. Мне не хотелось ни говорить, ни пить, я хотела просто молча лечь в горячую ванну и наконец-то нормально выспаться. Но им, видимо, не надоело общество друг друга. Все эти негативные мысли я тут же подавила. Конечно же, они собрались на моей кухне, чтобы поддержать нас и Бабетт после этого ужасного несчастья, и как прекрасно, что у них снова нашлись силы.

Едва зайдя на кухню, я почувствовала, как мне не хватает Ханнеке. Она была моим буфером, моим якорем в этой компании. Без нее я чувствовала себя с ними потерянной и неуверенной.

Патриция крепко меня обняла.

— Вот что тебе сейчас не повредит, — сказала она и сунула мне в руку бокал красного вина. Бабетт многозначительно посмотрела на меня покрасневшими глазами.

— Да, дорогая, — сказала Анжела и положила мне на плечо руку. — Одно горе за другим. Мы, похоже, следующие на очереди.

Я села, отпила глоток вина и почувствовала, как спокойствие расползается по телу вместе с теплом.

— Иво, конечно, еще там? — спросила Патриция, и я кивнула.

— Как она?

Все тревожно посмотрели на меня.

— Плохо. У нее почти все переломано, ей прооперировали гематому в голове. Все прошло хорошо, но она до сих пор без сознания, и это очень тревожно.

Наступила гнетущая тишина, которая как будто схватила меня за горло и заставила говорить дальше. Я подбирала слова, искала что-то утешительное или ободряющее, но сказать, что все будет хорошо или наладится, не получалось. Хорошо теперь не будет. Никогда. Эверта уже не было, а Ханнеке почти не было. Мы не справились со своей задачей как их друзья, и было совсем неправильно, что мы сидели сейчас вместе, изображая солидарность.

Тишину разрушил Симон:

— Да ладно вам! Давайте не будем все вместе впадать в депрессию. То, что случилось — ужасно, но не надо упрекать себя. Каждый несет ответственность за свою жизнь, за свои поступки. И потом, мы же не знаем точно, выбросилась ли Ханнеке сама. Может, это был несчастный случай. Трагическое стечение обстоятельств.

Анжела криво усмехнулась.

— Мы все знаем, что в последнее время она вела себя очень странно.

— Ханнеке — женщина эмоциональная, — тихо сказала Бабетт. — И это в ней прекрасно. Она с головой бросается в праздники и с головой — в горе. Пожалуйста, давайте не будем осуждать ее, упрекать без всяких оснований. В деревне и так достаточно сплетен, давайте не будем разводить их сами…

— За это я выпью, — сказал Симон и поднял стакан.

Мы ели еду из китайского ресторана и пили холодное пиво. Патриция и Анжела ушли домой пораньше, чтобы отпустить нянь. Бабетт хотелось только спать. После их ухода подавленное настроение постепенно сменилось на легкую смешливость, ту самую, которая в мгновение может превратиться в плач. Симон говорил больше всех и рассказывал бесконечные истории об аферах пройдох-бизнесменов. Михел и я слушали его раскрыв рты. Было так чудесно снова смеяться и говорить о чем-то другом, а не о смерти и горе, хотя в этом чувствовалось что-то запретное для времени, когда положено скорбить, а Бабетт наверху, должно быть, чувствовала себя одинокой и разбитой.

Мы всё пили и разговаривали, пока, напившись вдрызг, не добрались до сигар Симона, в состоянии нести только сентиментальный бред.

— Где бы мы были друг без друга? — заплетающимся языком говорил Симон, обняв меня и Михела. — Ведь в этом все дело? В чем всё дело? В любви, в дружбе…

Он с силой притянул нас к себе и смачно поцеловал в макушки.

— Деньги, ребята, да деньги пусть у меня отберут. Честное слово, меня это уже не трогает. Это просто игра, которая мне нравится, риск, быстрые сделки, смелость, это просто классно. И собирать вокруг себя талантливых людей. Позитивных людей, которые вдохновляют. Как вы.

Он весело похлопал Михела по щеке, другой рукой погладил меня вдоль позвоночника, спустился ко мне в джинсы и игриво потянул за резинку стрингов. Мое сердце застучало так сильно, что я испугалась, что другие могут его услышать. Потом он поднялся и, шатаясь, пробормотал, что ему надо домой. Михел тоже встал и, заплетаясь, сказал, что Симону нельзя садиться за руль. После этого он проковылял в туалет, где с шумом избавился от содержимого желудка.

Нетвердыми руками я запихнула в куртку Симона, икающего от смеха над моим супругом, которого выворачивало наизнанку, и тихонько подтолкнула его к выходу до того, как Михел вышел из туалета. У двери он схватил меня за руку и вытащил за собой в обжигающий холод.

— Ты только посмотри, — сказал он и показал наверх, на полную луну, мимо которой пролетали темные облака.

— Волшебно, — пролепетала я, трясясь от холода. Он обнял меня.

— Симон, то, что ты делал только что, так нельзя.

— А что же я делал? — усмехнулся он.

— Сунул руку мне в брюки. А Михел сидел рядом.

— И в чем же проблема? В том, что я тебя трогал, или в том, что рядом был Михел?

— И в том, и в другом.

— Было так красиво. Черные трусики выглядывали из брюк… Я не мог удержаться. У тебя тело, которое надо трогать.

— Ты же не сядешь сейчас за руль?

— Да мне пять минут до дома. Все время прямо. Не волнуйся.

Он так прожег меня взглядом, что я отвела глаза.

— Возьми велосипед Михела, пожалуйста. У нас достаточно неприятностей.

— Allright. Давай свой велосипед. В такую прекрасную ночь можно и прокатиться.

Я побежала в дом за ключом от сарая и увидела, как Михел тащился наверх по лестнице.

— Мне нужно в кровать, Ка, мне надо прилечь… Завтра я все уберу, — простонал он.

— Хорошо, милый. Я только дам Симону твой велосипед. Ему же нельзя за руль в таком состоянии.

Он только застонал в ответ.

Накинув на плечи черную куртку от лыжного костюма, я семенила по гравиевой дорожке к сараю, изо всех сил стараясь делать равнодушный вид. Я знала, что Симон идет за мной. Я хотела, чтобы он пошел за мной. Уже когда я увидела, в каком виде Михел висел на перилах, я поняла, что все случится сегодня.

Я вдохнула морозный воздух, чтобы не грохнуться в обморок от напряжения и хоть как-то прийти в себя. Я попыталась почувствовать себя виноватой за то, что должно было произойти, но у меня не получилось. Дрожа, я попыталась попасть ключом в замочную скважину, и когда мне это не удалось, Симон взял все в свои руки. Мы хихикали над нашей возней и неловкостью, я еще бормотала что-то о том, как же напился Михел, а Симон начал гладить мои волосы, поднял указательным пальцем мой подбородок и поцеловал меня. Его полные, жадные губы осторожно прижались к моим, и когда его язык добрался до моего, он застонал. У меня подкосились коленки, мышцы стали как будто ватными, а сомнения исчезли. Я хотела этого мужчину. Это был тот самый неизбежный момент, приближение которого я чувствовала уже два года.

Целуясь, мы ввалились в сарай, наши губы не отпускали друг друга ни на секунду, а все мое тело просто кипело от желания. Куртка упала на пол, но я не чувствовала холода, я была готова сбросить всю одежду, лишь бы почувствовать прикосновения его пальцев на коже. Тяжело дыша, Симон выпутался из куртки, притянул меня к себе и сунул холодные ладони сзади мне в брюки. Его пьяная неловкость вмиг испарилась. Через брюки я почувствовала, как он возбудился, и ни минуты не сомневаясь, расстегнула его ремень, молнию и обхватила пальцами горячий пульсирующий член. Я выбралась из сапог. Симон стянул с меня джинсы вместе со стрингами, опустился на колени и уткнулся носом мне между ног. Он схватил меня за бедра и жадно притянул к себе. От его теплого дыхания все у меня внутри задрожало, и по телу пробежала судорога, когда его язык проник внутрь. Он снова поднялся выше, лизнул мой живот, сжал мои груди, все еще стянутые бюстгальтером. Нетерпеливо расстегивая крючки, он снова впился в мои губы.

— Попробуй, какая ты вкусная, — простонал он.

Я облизала его губы и почувствовала собственный солоноватый привкус. С полки упала и разбилась бутылка, он приподнял меня, и я обхватила его ногами, он прижал меня к верстаку Михела, я задохнулась в тот момент, когда он резко в меня вошел. Мы трахались, как дикие звери, в полной темноте, хрипели, урчали, дрожали и рычали. Если бы в тот момент вошел Михел, мы бы, наверное, не остановились, так одержимы мы были друг другом.

— Сейчас бы еще глоток водки и сигару.

Он провел по моей щеке припухшими губами и улыбнулся.

— Ты потрясающая женщина, Карен. У тебя такое нежное тело, оно создано для секса. Я понял это, как только тебя увидел.

Он провел рукой между моих бедер, слегка ущипнул и снова застонал. Я поцеловала его и стала на ощупь искать брюки и трусики. Мне ужасно хотелось заплакать, чего со мной уже несколько лет не случалось после секса. Симон натянул брюки, застегнул молнию и надел куртку. Я кое-как влезла в джинсы и сапоги. Только теперь я почувствовала, что пальцы на руках и ногах онемели от холода.

— Я не хочу тебя оставлять, красавица, я хотел бы заниматься с тобой любовью всю ночь, а потом заснуть, обнявшись. Но нам надо быть очень осторожными…

Он обнял меня и поцеловал кончик холодного носа.

— Тебе пора… Михел тоже начнет беспокоиться, куда я пропала.

— Ты только не переживай, Карен. Никто никогда не узнает. Ты — моя тайна.

Я прижалась к нему и подумала об обещаниях, которые мы с Михелом дали друг другу. Мы должны были сразу сказать, если почувствуем что-то к другому человеку. Измене не было места в наших отношениях, и если такое случилось бы, в ней надо было честно признаться. И если до такого все-таки дошло бы, то мы должны были подумать о безопасности и уж конечно, никогда не пойти на измену с кем-то из близкого круга. И все обещания я нарушила, ни на секунду не почувствовав себя виноватой. Симон высвободился из моих рук, сунул руки в кожаные перчатки и вытащил велосипед Михела из других велосипедов.

— Я уже предвкушаю, как буду его возвращать, — шепнул он с хитрой улыбкой.

Я смотрела, как он уехал в темноту, с прямой спиной и развевающимися непослушными волосами. Он не обернулся. Я не могла вернуться в дом и лечь в постель рядом с Михелом, как будто ничего не случилось. Сердце билось слишком сильно, в голове носилось беспокойство на грани с паникой. Больше всего мне хотелось бежать, просто бежать куда-то, чтобы избавиться от всего и ни о чем не думать.