Клуб гурманов

30

В моем доме пахло ароматическими свечами. Я их ненавидела. Наверняка это идея Бабетт. Из кухни доносились веселые голоса. Так чисто у меня в доме еще не было. Ботинки выстроились в шеренгу под лестницей, куртки аккуратно висели на вешалках, на комоде в холле между фотографиями в рамках уютно горели оранжевые свечки, хотя обычно эти снимки были закиданы шарфами, шапками и варежками. Меня охватило тяжелое грустное чувство, как будто мне не было здесь места, я была чужаком, который собрался разрушить семейное счастье. Что же на меня нашло, Господи? Разве мои поиски истины стоили того, чтобы я потеряла частичку моей семьи? Я поняла, что уже несколько недель не занималась детьми, и вряд ли была способна на это сейчас. Голова была забита другим.

Я села за стол к Бабетт, Михелу и детям, мне налили вина, я стала смотреть на детей, так увлеченных игрой. Бабетт то и дело пыталась поймать мой взгляд. По ее лицу было видно, что она много плакала. Михел смеялся с детьми и время от времени фальшиво улыбался мне.

— Я же привезла вам вкусненького! — закричала я и побежала разбирать сумки, которые оставила на мойке.

Я разложила на доске сыр, быстро сунула в духовку лосося, порезала хлеб и стала разбирать посудомойку. Беспокойство пронизывало мое тело. Чтобы справиться с ним, я в три глотка допила вино.

— Вот так баловство, — сказал Михел и притянул меня за талию к себе на коленки. Его рука поглаживала мою спину. — Хорошо прогулялась? Немножко пришла в себя?

Я кивнула.

— Так приятно было пройтись снова по Амстердаму.

— Ну и чудесно. Нам тоже было здорово. Я водил детей в кино.

Бо, Люк, Аннабель и Софи начали весело тараторить. Бабетт смотрела на меня странным взглядом.

Мы еще раз сыграли в «Счастливый случай», допили вторую бутылку шабли, съели разогретого лосося с соусом, который быстро сделала Бабетт, поговорили о лучших местах Амстердама и усадили детей с горячим какао и яблочным пирогом смотреть фильм. За третьей бутылкой начались воспоминания об Эверте. Бабетт снова стала рассказывать, что она ни за что не почувствовала бы дым, если бы не упала с кровати. Как она пробиралась в детскую комнату, шатаясь от снотворного, которое подмешал ей в вино Эверт. Как нашла в кроватке Бо, но никак не могла найти Люка. Как она бежала с Бо на руках вниз по лестнице, а огонь уже вырывался из кухни, и она почти ничего не видела, вынесла Бо на улицу, положила его в сарайчик и снова побежала в дом спасать Люка. Он был в родительской кровати, где прятался всегда, когда ему было страшно. Но в ту ночь сама Бабетт легла в гостевой комнате. Они поссорились. Вопросы крутились у нее в голове. Поступил бы Эверт так же, если бы они не поругались? Погибли бы все, если бы она спала в своей кровати? Как она могла не заметить, что Эверт снова был не в себе? Могла ли она его спасти, если бы еще постаралась? Если бы не разозлилась на него так сильно? Мы слушали, разволновавшись, то и дело начинали плакать. Утешали ее, говорили, что она сделала все, что могла. Если бы она кинулась еще спасать Эверта, она, возможно, не сидела бы сейчас с нами. Она все сделала правильно и должна была смириться с тем, что на некоторые вопросы никогда не будет ответов. Я не осмелилась спросить ее, не сомневалась ли она сама в том, что Эверт поджег дом и хотел убить их. Но мысль о том, что это мог быть кто-то другой, кто-то из нашего круга мог лишить двоих детей жизни таким ужасным способом, была настолько отвратительной, что мне стало жутко стыдно. Я вдруг ясно поняла, что Симон не имел к этому отношения, что бы ни говорила Дорин Ягер. Он не был детоубийцей.

— Я отведу детей в ванную, — пробормотал Михел, пьяный от вина и от рассказа Бабетт. Он вышел из кухни.

— У тебя замечательный муж, — сказала Бабетт и разлила по бокалам остатки вина.

— Да, — кивнула я, чувствуя, что заливаюсь румянцем. — По крайней мере, он старался быть замечательным.

— Я серьезно, Карен. Не ломай это, — она строго посмотрела на меня.

— Ты о чем?

— Я же не слепая. С чего тебе вдруг понадобилось одной в Амстердам?

Я не знала, что ей ответить. Вино перепутало все мысли. Мне хотелось рассказать ей правду, но я боялась все испортить.

Повисла неловкая пауза.

— Карен, я живу в твоем доме, я все тебе рассказываю. Ты можешь мне доверять…

Я как-то странно пискнула.

Она взяла мою руку и стала гладить.

— Я ведь на твоей стороне. Поэтому ты должна рассказать мне, что происходит. Чтобы я смогла тебе помочь. После всего, что ты для меня сделала, — ее взгляд смягчился.

— Я боюсь, — хрипло прошептала я, — что я глубоко-глубоко влезла в проблемы. Я совсем потерялась. Я не знаю, что есть на самом деле, а чего нет, правильно ли я поступаю или наоборот. Иногда я чувствую себя сильной и уверенной в том, что это — единственный способ вернуть мою прошлую жизнь, что я обязана Ханнеке, а иногда я чувствую себя развалиной, предательницей, ужасной-ужасной женщиной…

Я уронила голову на руки, слезы капали на стол. Бабетт гладила меня по волосам, похлопывала по плечу и, когда это не помогло, принесла стакан воды.

— Вот, попей. Ты много выпила. Я ничего не могу понять. Что ты должна сделать?

Я выпила стакан воды, вытерла глаза бумажным платком из коробки, которую поставила на стол Бабетт, высморкалась и положила голову на стол. Я не могла смотреть на нее, пока все это рассказывала.

— Я была у Дорин Ягер. Она рассказала мне, как работает Симон, что он готов пойти на все, если речь идет о деньгах. Ты знала, что он начинал с секса по телефону? Что он торговал на рынке раньше?

— Да, я что-то такое слышала… Но ведь это не преступление. И какое отношение это может иметь к тебе? И к Ханнеке?

— Ты это знала?

— Да. Но что в этом такого? Секс по телефону — это тоже бизнес. Он же не торгует наркотиками…

— А ты знала, что обыски у него дома и у Иво организовала не Дорин Ягер, а налоговая инспекция?

— Нет, этого я не знала.

— У него есть письма. От Эверта к Ханнеке.

— Что ты сказала?

— У него в портфеле. Я видела их и утащила одно. Я отдала его Дорин.

— О, Господи…

Она встала, налила стакан воды и приложила его к щеке.

— Почему ты не показала его мне? Письмо от моего мужа! — она перехватила дыхание и прикусила свой кулак. — И что там было?

— Что между ним и Ханнеке все кончено. Он собирался бороться, чтобы спасти ваш брак. Но совершенно явно это не было письмо от человека, который собирался уйти из жизни и расправиться со своей семьей. На сумасшедшего он тоже был не похож.

Она втянула голову в плечи и ухватилась за стул. Я испугалась, что она упадет. Я хотела встать и поддержать ее, но она покачала головой.

— Ничего. Сейчас пройдет. — Она подтащила к себе стул и села. — Я одолжу у Михела сигарету.

Я взяла с вытяжки пачку «Марльборо», вытащила две сигареты, прикурила их и дала одну Бабетт.

— Я полагаю, — начала она тихо и сдержанно, — что ты тоже думала об этих своих предположениях…

— Я ни о чем больше не думаю. Но после того, что ты рассказала сегодня вечером… Кто может быть способен на такую подлость? Только сумасшедший, человек без чувств.

— Эверт был очень болен, Карен. Я думаю, вряд ли кто-то из вас может представить себе, в каком он был состоянии. Даже Ханнеке. В тот вечер перед пожаром я нашла его голым в шкафу. Он чистил себя щеточкой для ногтей и кухонным порошком. Он думал, что чем-то заразился, что нас всех заразили инопланетяне. Он сказал, что видел их. Тогда я поняла, что он не принял лекарства. Я отправила его под душ и растворила его таблетки в чае, но он не хотел его пить. Потом я хотела позвонить врачу. Но он в слезах умолял меня не отдавать его в лечебницу. Что он умрет там, что покончит с собой. И что мне было делать? — Ее губы задрожали. Она затянулась сигаретой. — Он был моим мужем, я его любила, я не могла отвезти его туда. Я решила: в этот раз справимся сами. То есть в каком-то смысле и я виновата в том, что случилось.

— Ну, что ты, Бабетт, так нельзя говорить… — сказала я, подбирая слова, чтобы избавить ее от этого ужасного чувства вины.

В кухню зашел Михел и тут же отступил назад, увидев нас такими расстроенными.

— У вас все в порядке, дамы?

Мы обе кивнули и улыбнулись сквозь слезы. Я махнула ему, что лучше оставить нас одних.

— Ты ни в коем случае не должна никому об этом рассказывать, — сказала Бабетт, сжав мое запястье двумя руками. Я покачала головой и поцеловала ее лоб.

— Конечно, нет.

Мы замолчали, время от времени всхлипывая, я поставила на огонь чайник, достала две чашки и две тарелки, положила на них по куску пирога и протянула одну Бабетт.

— Спасибо, — вздохнула она и попыталась посмотреть на меня благодарным взглядом.

— Что я не могу понять, это откуда у Симона эти письма? И почему он врет про этот обыск налоговой полиции? Что-то здесь не так…

Я налила чай и испуганно посмотрела на Бабетт, чтобы убедиться, что я ее снова не напугаю.

— Извини, что я опять начинаю. Но раз уж мы об этом заговорили.

— Ничего страшного. У меня другой вопрос. А что ты искала в портфеле у Симона?

— Да… Это уже другая история…

Она наклонилась ко мне через стол.

— А по-моему, нет. Почему ты на нем так зациклилась?

— Я не зациклилась.

— Еще как. Ты все время говоришь о нем.

Я закрыла глаза и попыталась придумать что-то, чтобы выбраться из этой ситуации.

— Не надо мне врать, Карен. Я вас видела.

Мое сердце замерло.

— О чем ты?

— В ту ночь, когда вы так напились. Вы с Симоном целовались у сарая. Я проснулась от шума. Выглянула в окно, а там вы…

Она не сводила с меня глаз.

— Я не знаю, что на меня нашло в ту ночь. Мы не понимали, что делаем, все были пьяные. Это было всего один раз. Потом мы поговорили и решили, что больше это не повторится, и никто не должен знать. После этого разговора я и нашла письма у него в портфеле. Только пообещай мне, что это останется между нами!

— Зачем ты спрашиваешь, конечно, само собой.

По ее лицу пробежала настороженность.

— Симон — последний мужчина на земле, в которого надо влюбляться…

— Я знаю.

Я вся сжалась от стыда.

— Он перетрахал больше женщин, чем волос у меня на голове, так всегда говорил Эверт.

Бабетт нарочно старалась сказать это как можно жестче, чтобы ударить меня побольнее. И у нее получилось. Меня словно оглушили.

— А Патриция знает? — спросила я тихо.

— Патриция не хочет об этом знать. Зачем ей это надо? Попробуй она возмутиться и может помахать ручкой своему джипу.

— Симон сказал мне, что никогда ее не бросит.

Бабетт цинично ухмыльнулась.

— Как бы то ни было, ты спишь с мужчиной, которого подозреваешь в том, что он выкинул из окна Ханнеке.

— В любом случае, он что-то скрывает. И я хочу выяснить, что.

— И поэтому ты с ним спишь?

— Это было только один раз.

— Ничего не понимаю. Я только советую тебе прекратить. Я знаю, к какому кошмару это может привести. Поверь мне, если с этим столкнешься… Ни один самый лучший секс того не стоит.

— Ты имеешь в виду Эверта и Ханнеке?

Она кивнула.

— А ты? Ты изменяла Эверту?

— Я не могу представить себе, чтобы дотронуться до чужого тела. И не понимаю, как ты это можешь. Я бы пошла на такое только, если бы очень сильно любила. А это может быть лишь с одним мужчиной одновременно.

Михел уже спал, когда я забралась в постель, на ощупь натянув фланелевую пижаму. Он застонал, прижался ко мне, забросил на меня ногу и положил руку мне на живот. В последние дни он так старался что-то сделать для нашего брака. Тем, кто потерпел поражение на всех фронтах, была я. Я хотела другого мужчину, я забросила его и детей, не верила в него и, вместо того чтобы честно в этом признаться, я швыряла ему одно обвинение за другим, обвиняла во всех наших проблемах, в глубине души даже в том, что я захотела Симона. Михел не должен был об этом узнать. Никогда. Его бы это убило. Я сама это начала и теперь одна должна была нести это давящее чувство вины.

— Что там у вас случилось? — пробурчал он сиплым голосом, положив одну руку мне на грудь.

— Ничего. Мы говорили об Эверте. Ей так его не хватает.

— М-м-м… Ей, наверное, тяжело видеть нас такими счастливыми…

Он неловко начал ласкать мой сосок, очень осторожно, как будто боялся быть отвергнутым, как будто просил о любви, а у меня в голове опять возник Симон. Мы занимались любовью в темноте, не целуясь, и когда Михел кончил в меня, я сказала, что люблю его. Он остался сверху на мне несколько минут, тяжело дыша и всхлипывая. Мне даже показалось, что он плачет. Меня прошиб пот. Я нежно погладила его вспотевшую спину и спросила, все ли в порядке.

— Да! — засмеялся он.

Он посмотрел на меня так трогательно, что я готова была провалиться сквозь землю.

— Ты потрясающая женщина, ты знаешь об этом? Ты создана для любви. Хорошо, что больше никто не знает, как ты хороша в постели…

Он завалился рядом со мной и вздохнул от наслаждения. Я положила голову ему на грудь и прижалась к нему.

— Только с тобой… — прошептала я.

Михел укрыл нас одеялом и стал тихонько меня баюкать.

— А теперь спать. Рядышком. Ты должна быть рядом всю ночь.

— Конечно, — хрипло пообещала я, а внутри все кричало о том, чтобы уйти. Я почувствовала, как его тело стало расслабленным, слушала его тяжелое дыхание, как оно перешло в тихий храп. Я знала, что снова не смогу сомкнуть глаз.

Светящиеся красные цифры на будильнике показывали половину четвертого утра. Мои мысли все еще носились с бешеной скоростью. Все члены клуба гурманов уже были рассмотрены в качестве подозреваемых. Даже мой собственный муж, хотя для него я не смогла найти ни одного мотива и точно знала, что он никому не может причинить боль. В голове все время зудел один вопрос. Почему Анжела вдруг так резко отказалась приютить у себя Бабетт, хотя они уже об этом договорились? Мне все сильней казалось, что ответ на этот вопрос связан со всем случившимся. И была еще одна тайна, еще одна, которой Анжела не захотела поделиться со мной, и Бабетт тоже, хотя она изо всех сил старалась выглядеть открытой и честной. Был только один способ узнать, что же было на самом деле. И для этого мне, похоже, придется пройти через многое.