Клуб гурманов

28

В квартире Дорин Ягер царил неописуемый беспорядок. Узкий коридор был загроможден поставленными друг на друга коробками, от кошачьего туалета рядом с дверью тошнотворно воняло аммиаком, пол был завален резиновыми сапогами, тапочками, горными ботинками, были даже розовые пляжные шлепанцы, которые кто-то зашвырнул сюда как будто в порыве гнева. И это был только холл. Мойка в маленькой кухне была заставлена стопками грязной посуды двухдневной давности, мусорный бак ломился от мусора. Апельсиновая кожура рядом дополняла картину.

— Не обращай внимания на бедлам, — сказала еще не переодевшаяся из халата Дорин, переступив через пачку старых газет.

Не обращать внимания было невозможно.

— Ты только что переехала или собираешься переезжать? — спросила я, показывая на ящики на столе, полные банок и бутылок.

— Да это моего бойфренда. Он от меня уходит. Завтра.

— Ах, прости… — Я в нерешительности остановилась посреди комнаты, Дорин тем временем переложила стопку одежды с одного стула на другой.

— Да ничего. Так лучше. Я буду только рада, когда все это, — она несколько беспомощно развела вокруг руками, — закончится. Раздел имущества… все эти воспоминания, которые ко всему здесь так и липнут. Хочешь кофе?

— С удовольствием.

Была суббота. Я сказала Михелу, что хочу на денек поехать в Амстердам за покупками. Бабетт собралась было со мной, но я сумела отделаться от нее, сказав, что мне надо побыть одной. Она сразу же поняла это и предложила придумать что-нибудь интересное с детьми. Когда я уходила, Михел нежно поцеловал меня в губы.

— Ну вот, я снова тебя узнаю! — засмеялся он. — Пробегись по магазинам, девочка, ни в чем себе не отказывай. — Он сунул мне в руку бумажку в двести евро и был явно рад, что со времени похорон я больше не заикалась о своей теории заговора.

— Жизнь продолжается. Нужно идти дальше, всем вместе. Вон Анжела и Патриция, они возвращаются к жизни. Давай не будем усложнять ситуацию больше, чем она есть на самом деле…

Этими словами он пытался утешить меня после похорон. Я смотрела на него и думала, почему он, мой собственный муж, так хотел поскорее захлопнуть крышку этой помойной ямы. Он, когда-то программист и борец за справедливость, теперь стал продюсером глупых игровых шоу и прогорклых мыльных опер.

Я хотела опять полюбить его. Я ужасно хотела найти какую-нибудь искорку чувства, приятное воспоминание, которое опять могло разжечь любовь к нему, но не оставалось ничего, кроме раздражения и отвращения, и я в отчаянии спрашивала себя, каким образом, ради всего святого, наша жизнь может опять наладиться. Возможно, если бы я сумела как следует доказать ему, насколько это грязное дело, отношения наши пошли бы на поправку.

— С сахаром и молоком? — Я очнулась от мрачных мыслей. Дорин явно в спешке надела джинсы и ковбойку, потому что рубашка была застегнута не на ту пуговицу. Она поставила на стол две большие розовые кружки в форме поросят и подвинула в мою сторону открытую пачку сахару и большую бутылку обезжиренного молока.

— Только сахар, пожалуйста, — ответила я, и она бухнула в обе кружки по огромной столовой ложке сахару. Я обхватила кружку ладонями и отпила глоток. Кофе был такой крепкий, что сердце у меня сразу же заколотилось как бешеное.

— Я как-то выбилась из колеи… — пробормотала Дорин и насыпала себе в кружку еще ложку сахара.

На ее лице появилась самодовольная улыбка.

— Что заставило тебя переменить мнение?

Я даже не знала, с чего начать. Трудно было вернуть свое доверие к ней.

— Я знаю точно, что Ханнеке не совершала самоубийства, — начала я. — Я знаю ее, она не такой человек.

Дорин вздохнула.

— Ты ведь не затем сюда пришла, чтобы сказать это? Ты же знала об этом и неделю назад, хотя отказывалась. Господи Боже мой, конечно, она не совершала самоубийства. Но попробуй докажи это! Мы не нашли ничего, что указывает на насильственную смерть. Да ты вообще обратилась не по адресу, потому что меня отстранили от расследования.

— Ты сказала, что Симон приложил к этому руку…

— Да. Он подослал к моему шефу одного из своих самых высокооплачиваемых адвокатов, который рассказал, будто я вела против него личную вендетту — собирала материал недозволенными методами…

— Но ведь ты так и делала. На основании чего ты конфисковала бухгалтерские отчеты Симона и Иво? А проводила обыск в их домах?

— Ха, это не я, это налоговая полиция, их дело никак не было связано с моим расследованием. Я просто находилась там вместе с ними во время обыска. Но и этого нельзя было делать. Налоговая полиция уже несколько лет следила за Симоном Фогелем из-за мошенничества, с помощью которого он заработал миллионы на сексе по телефону. Я уж не знаю, как точно обстояло дело, но факт, что он в течение многих лет при помощи каких-то загадочных схем уходил от налогов. Ему всегда удавалось выйти сухим из воды, но сейчас они все-таки, кажется, взяли его за яйца…

— Секс по телефону?

— Да. С этого он начинал и на этом заработал себе капитал. После того как загнал в гроб моего отца.

— Твоего отца?

Дорин взяла щепотку табака из пачки и положила ее на папиросную бумагу.

— Мой отец держал торговую лавку на рынке «Алберт Кейп». Продавал одеяла, пуховики, подушки, наволочки и всякое такое. Симон был тогда еще сопливым мальчишкой, его лавка была рядом, у него был товар, привезенный из Таиланда. Одни подделки. Кто тогда разбирался в фирмах? «Фиоруччи», «Каппа», «Найк», «Лакост». Рубашки-поло, носки, теннисные повязки, подобное барахло. Расходилось, как горячие пирожки. Мой отец был в восторге, как ловко Симон все устраивал. Частенько после работы они ходили вместе выпить, и Симон с горящими глазами болтал всякий вздор о своих планах. Однажды он сообщил, что прекращает торговлю. Он собирался заняться делом, которое могло сделать его миллионером. Но пока он держал это в тайне. Папа решил, что это его шанс, и спросил, не мог бы он занять место Симона на рынке.

Лицо Дорин окаменело. Она агрессивно затянулась и энергично выпустила дым.

— «Это можно, — сказал Симон, — но для такой торговли надо иметь особое чутье, чтобы знать, что хиппово». И чтобы закупать товар, надо было ездить в Таиланд, Турцию, Индию, что для отца с его здоровьем было невозможно. Симон взялся все устроить с закупками. И отправился в Таиланд, прихватив всю папину наличность, все накопленное на черный день. Симон вернулся, но без шмоток и без денег. Уверял, что его там обчистили. Но по его крысиной морде я поняла, что он наврал. Тогда мы видели его в последний раз, хотя он и обещал сделать все, чтобы вернуть отцу по крайней мере половину. И отец, старый дурак, ему опять поверил. Он потерял свою лавку, в лавке Симона торговал джинсами другой парень, возможно, приятель Симона. Деньги, которые он копил всю жизнь, исчезли, но он все продолжал защищать Симона. А через полгода он умер. Инфаркт. Даже на нормальные похороны денег не было. А Симон так и не дал знать о себе. Не прислал ни цветов, ни записки, ничего. Он нагрел отца на сорок тысяч гульденов. Мне было пятнадцать лет. Моя мать умерла за четыре года до этого от рака груди.

Дорин замолчала и посмотрела на меня с почти победным видом. Она явно наслаждалась моим смятеньем.

— Да, Карен, ваш Симон, с его прекрасными костюмами и домом, полным стильных предметов искусства, начинал как рыночный торговец и телефонный сутенер. И мошенник, не забудь. Надувает людей везде, где появляется. Он с трудом закончил среднюю школу, но он ужасно хитер. Он знает, как всех и вся прибрать к рукам. Он манипулирует людьми, шантажирует, совершает растраты…

— Ладно, ладно. Я знаю. В любом случае он был прав, когда говорил, что ты ведешь против него личную вендетту…

Меня стала бить дрожь от передозировки кофеина в сочетании с ошеломляющей информацией. Дорин встала и принесла кофейник. Я вежливо отказалась и попросила стакан воды.

— Представляешь, что я подумала, когда увидела его имя под траурным объявлением о смерти Эверта? — крикнула она из кухни. — И после этого увидела, как он первый появился в больнице у Ханнеке?

— Думаю, тебе это показалось странным. И поэтому ты сразу же ухватилась за возможность вывести его на чистую воду. Но ведь с таким же успехом это могло быть и простое стечение обстоятельств. Нет доказательств, что Симон — убийца. И как бы ужасно это ни было, в том числе и для тебя, ты не можешь считать его виноватым в смерти твоего отца и как месть — свалить на него смерть Эверта и Ханнеке.

— Я точно знаю, что он приложил к этому руку, — процедила она сквозь зубы и зловеще помахала поднятым пальцем.

— Его жена, Патриция, приходила к Ханнеке. Она и Анжела видели ее последними.

Теперь уже Дорин уставилась на меня с открытым ртом.

— Они приходили к ней поговорить о том, что случилось после похорон Эверта.

— Они мне этого не говорили.

— У меня есть письмо. От Эверта к Ханнеке.

Я вытащила письмо из заднего кармана и положила его на стол.

— Можно?

Я кивнула. Щеки у меня горели. Взгляд Дорин мелькал по строчкам, написанным Эвертом.

— Невероятно. Просто невероятно, — пробормотала она и, нахмурившись, посмотрела на меня.

— Определенно это не то письмо, которое пишет человек перед смертью, хотя это, естественно, еще ни о чем не говорит. Откуда оно у тебя?

— Какая разница?

Дорин бросила на меня раздраженный взгляд:

— Боже мой, тогда чего же ты хочешь?

— Я нашла его в портфеле у Симона.

— Ага.

Она изучающе посмотрела на меня.

— Может, и об этом расскажешь?

— О чем?

Она вздохнула.

— Что ты забыла в портфеле Симона.

Я густо покраснела.

— У тебя что-нибудь было с этим козлом?

— Не твое дело, — с запинкой произнесла я. — Не думаю, что это…

— Карен, ты можешь рассказать мне. Я больше не занимаюсь этим делом. Я умею держать язык за зубами. Правда. Выкладывай.

— Да, было. Мы были пьяные. Всего один раз. Потом мы как-то говорили об этом, и я нашла у него в портфеле среди других бумаг эти письма. На свою беду, он попросил меня тогда взять из портфеля телефон.

— Как он неосторожен.

Она встала и подошла к окну, выходившему на другие дома.

— Да, — вздохнула она. Покраснев, я ожидала ее осуждения. — На это мы можем его поймать, — серьезно проговорила она.

— Не думаю, что он — убийца. Скорее, он кого-то покрывает. Патрицию, например… Она была у Ханнеке последней. Она могла отобрать эти письма у Ханнеке и после этого столкнуть ее с балкона.

— Думаю, скорее она покрывает его, своего золотого петушка. П-ф-ф.

Дорин выдохнула дым и яростно загасила окурок в банке из-под колы, которая стояла у нее на подоконнике.

— Какие же они твари, эти шлюхи! Они, может быть, даже хуже, чем их мужики. Готовы на все ради побрякушек. Как они мне отвратительны! Только бы им ездить в кабриолете, иметь возможность делать покупки на П.С.Хоофтстраат и греть задницу у бассейна на юге Франции. А что вытворяют их мужья, на это им начихать. И знаешь, что хуже всего? Что таких баб выставляют в журналах как героинь. На всех обложках ты видишь крашеных силиконовых потаскух, единственным достижением которых является то, что они подцепили богатенького мужика. Раньше, чтобы стать знаменитым, надо было добиться чего-то в жизни, теперь роль играют только бабки, неважно, каким образом полученные.

— Мне кажется, мы отвлеклись.

— Прости. Я всегда ужасно злюсь на подобные вещи.

— У меня вопрос: что мне делать с этим письмом? Вы можете привлечь его к делу?

— Я ничего не могу с ним делать, потому что мне больше не разрешают вмешиваться. Я знаю от коллег, что они собираются закрывать дело. Нет доказательств, что Ханнеке столкнули с балкона, и единственная связь со смертью Эверта — это их отношения. Для полиции это просто любовная драма. И это письмо здесь ничего не меняет. Оно подтверждает только, что у них был роман и что у Эверта был конфликт с Симоном, но это и так известно.

— А если я расскажу, что Патриция и Анжела были у Ханнеке прямо перед тем, как она выпала с балкона?

— Это, конечно, интересно. Особенно то, что они скрыли этот факт. Но одно это не делает их убийцами. Их посещение могло лишь убедить Ханнеке в том, что ее жизнь больше не имеет смысла. Они скажут, что скрыли это из чувства вины и страха.

Я закусила нижнюю губу. Дорин присела на угол стола рядом со мной.

— Ты говоришь, у него в портфеле было еще много писем? Хорошо бы раздобыть их. Ты — единственная, кто может это сделать.

Она положила руку мне на плечо.

— У нас с ним все кончено…

— Ах, брось, таких парней, как он, стоит только поманить пальцем. Подлижись к нему немножко, и он приползет к тебе куда захочешь.

— Не знаю. А если он меня поймает на этом…

— Как-нибудь отвертишься.

— Я не хочу мучиться в судорогах на тротуаре или превратиться в обугленный труп.

— Я тебя подстрахую. Ты скажешь, где вы будете встречаться, и я буду поблизости. Только нажмешь на телефонную кнопку, если дело пойдет не так, и я приду тебе на помощь.

Я покачала головой и спрятала лицо в ладонях. Я должна была сделать это для Ханнеке, но от одной мысли о том, что я могу предать Симона таким подлым способом, у меня перехватывало дыхание.

— Господи, да ты влюблена в этого козла!

— Ничего не могу с собой поделать… — выдавила я из себя, шмыгая носом.

— Да можешь, черт возьми! Что ты, подросток, что ли?

Она протянула мне мятую пачку бумажных носовых платков.

— Давай, Карен. Ты должна быть сильной. Это единственный способ. Если бы было можно, я бы сама пошла, но боюсь, Симон не будет со мной спать.

— Вот увидишь, он уже давно уничтожил эти письма…

— Может быть, и так. Но, с другой стороны, почему он не сделал этого раньше? Возможно, есть причина, почему он их хранит.

— Я боюсь…

— Что ваша связь обнаружится?

— И этого тоже.

— Обещаю, что нет. Я что-нибудь придумаю.