Настал поздний вечер, старинные напольные часы в комнате пробили одиннадцать, за окном непроглядная темнота разрежается слабыми бликами луны, а в комнате стоит неясная полутьма, сопровождаясь слабым потрескиванием горящих свечей. Даже измученный вид Оливии, бесперебойно прорыдавшей несколько часов подряд и вконец уснувшей на коленях матери, не может отвлечь меня от назойливых посторонних мыслей, разъедающих моё сознание изнутри. Пустой дом отдаётся неестественной тишиной. Мои шаги по паркету разносятся негромким шелестом, едва ли перекрывая тиканье настенных часов.
— Ну где же он?
Я не знаю, что хуже всего в этой ситуации, слышать бесконечное «абонент недоступен» или долгие протяжные гудки, которые так и остаются без ответа, в итоге перенаправляя меня на автоответчик. Телефон, то и дело норовит выпасть из моих трясущихся пальцев, так что в конце концов мне приходится сжать их в кулаки и накрыть рукавами рубашки, чтобы унять дрожь. Одежда душит меня, перед глазами плывёт туман, в просторной комнате так отчаянно мало кислорода. Там, за серыми окнами, мне снова мерещатся смутные тёмные тени. Потянуло внизу живота, в голове резко закружилось. Мне кажется, я проваливаюсь куда-то вниз. Проходит целая вечность, целая жизнь в бездне отчаяния, и на моё плечо опускается чья-то рука. Касание ласковое и очень осторожное.
— Кимберли, тебе нехорошо? — голос Амалии мягок и встревожен.
Я не могу заставить себя поднять голову и вытолкнуть слова из горла. Всё, на что меня хватает, — лёгкое мотание головой. Голос становится слышен чуть чётче — женщина склонилась ко мне и шепчет в ухо:
— У тебя что-то болит?
Снова отрицательный кивок.
Она выпрямляется и мягко поддерживает меня за плечи, помогая приподняться.
— Дорогая, думаю, тебе нужен отдых. Идём со мной, я тебе постелю в своей спальне.
Когда она пытается взять меня под руку, в ободряющем жесте коснувшись моего плеча, я почти что не сопротивляюсь, бессмысленно перебирая ногами. Слабость сковывает мое тело, мешая сделать шаг.
Да уж, не получилось у нас с ней знакомство так, как я бы этого хотела. Мы не встретились за обычным семейным ужином, как это происходит у обычных пар. Нас свела судьба именно тогда, когда Кейн оказался в относительной опасности, а я тихонько схожу с ума от страха потерять его.
— Это моя спальня, — щёлкнув выключателем, Амалия приглашает меня в свои скромные апартаменты. — Тут ты можешь как следует отдохнуть, а мы с Оливией поместимся на диване.
Я молча наблюдаю, как она застилает кровать, запихивая одеяло с подушками в свежие наволочки, смотрю на выверенные и ловкие движения и понимаю, что сейчас я бы даже подушку поднять не смогла, — настолько сильно трясутся от перенапряжения мои руки. Я смотрю на женщину, называющую себя матерью Кейна и понимаю, что не вижу в ней ни капли от человека, который мог бы поступить настолько низко произношению к своим близким. Если бы я не знала всей правды, я бы ни за что не поверила, что эта женщина когда-то предала своих детей ради мнимых развлечений и алкоголя.
— Вы совсем не переживаете? — удивлённо спрашиваю я, поскольку за весь вечер действительно не заметила ни одного эмоционального всплеска или слёз, как это было у меня. Амалия улыбается мне кончиками губ.
— Конечно, я волнуюсь, — ее улыбка растягивает губы в тоненькие полосочки, покрывая их уголки неглубокими морщинами. — Но о тебе я беспокоюсь больше, дорогая. Кейн мне рассказал, что ты беременна и поверь мне, он очень раскаивается из-за того, что заставил тебя огорчиться. Должна тебе признаться, это я во всём виновата. Я попросила ему ничего тебе пока не говорить о нашем общении. Когда он сегодня привёз вас ко мне, честно говоря, я была в шоке. Ведь он так переживал из-за Оливии… Но да ладно. Просто поверь мне на слово, ничего страшного не происходит, ты не должна так переживать. Я почти что уверена, что худшее уже позади и скоро он вернётся. А ты пока постарайся уснуть. Спокойной ночи, дорогая. Если что, зови меня, не стесняйся.
Отпустив мне немного неловкую улыбку, за которой я все же рассмотрела тень беспокойствия, Амалии ничего не остаётся, кроме как уйти к проснувшейся и вновь не на шутку взволновавшейся Оливии.
Я не понимаю. Я правда ничего не понимаю. Поэтому просто стою, как глупая статуя и смотрю, как медленно закрывается дверь. Как быть? И может, я бы отчасти хотела послушать ее совета, правда не переживать, но серая дубовая дверь дома так и смотрит на меня с мрачным ожиданием неизбежной беды.