Книга Корешей

20

Вернулись из зоопарка около четырех и я вытянул ноги. Из-за машин в Америке многие люди скоро разучатся ходить больше ста шагов в день. Дочка, однако не устала совсем и тут же нашла себе игру — вывалила все содержимое из шифоньера жены. Ужас. Попью чай и приберусь — до ее прихода.

Это же надо сколько бабам для счастья нужно тряпья. Флакончиков и бутылочек.А сумок сколько! Наверное, только у Марты Стюарт больше сумок, сумочек и сумищ, чем у моей жены. Люди путешествуют вокруг света с одним рюкзаком, женщины не могут выйти на полчаса, не обвешавшись ненужным тяжелым барахлом. «От сумы и от тюрьмы» - подумалось ни к месту.

Дочка с радостным гиканием раскидала сумки по всему дому. Я пошел ставить чайник и вдруг споткнулся от перетянутую лентой толстую пачку писем и открыток. Прожив с женой тринадцать лет, я четко знаю о полнейшем отсутствии у нее склонности к эпистоле. Адрес был знакомый из болотного Талахаси. Оттуда выслали сережки лесбиянке Эмбер. Ссука.

Читать эту пакость? Какое мерзкое ощущение пошлой оперетки. Поздравляю, Каренин! Или Позднышев? А ? Не могу поверить как легко все обрушиватся. Вчера была ветка на дереве — сегодня уже нет. И забор по-ходу надо починять. Времени жалко на такую чепуху. Мне писать надо, понимаете? Может дилдо флоридское, сайгак степной, приедет и починит нам забор? Сфоткать расбросанные по дому чистые вперемежку с грязными шмотки жены и послать ему? Пусть знает с каким довеском принцессы поступают в продажу.

Договорились же забыть и двигаться вперед. Не могла расстаться с письмами? Анна австрийская, блять. Наверное, полюбила. Дура. Не понимает, что принцы из Флориды приезжают не на белом коне, а на аллигаторах? Раскидал письма по полу и плюнув сверху, сфоткал. Послал фотку жене с вопросом: «Обязательно втирать мне это в рожу?»

Ну, блин, ну как-то я должен был реагировать? Жена среагировала быстрее. Уже минут через двадцать в дверях щелкнул ключ. Обычно она стучит условным стуком и я открываю. Тут открыла сама. Рядом с ней стояло двое рослых ментов. Как в кино про страдания Исуса. Она ткнула на меня перстом и сказал им: «Вот он, нелегал!»

«Ну, звездец просто какой-то» - все что у меня нашлось резюмировать. Вообще, писатели в частной жизни бывают очень косноязычны и скучны. «Говорить надо только по-английски», сказал черный мент и положил руку на кобуру.

- Убери руку с кобуры, начальничек — ребенок малый вон на полу играется, сдаюся я, не видно разве?

- У нас есть данные, что ты склонен к побегу! Я должен надеть тебе вот это.

Гандон взмахнул хромом браслетов. Наручники защелкнулись знакомой до тоски трещоткой.

Негр меня невзлюбил сходу, сверлил неприкрытой расовой ненавистью.

Курсант-ведомый, наоборот- исподтишка выражал симпатию. Он рассматривал авангардый дизайн кухни, ремонт который мы делали с женой пару лет тому и все спрашивал: «А буквы тут зачем? А почему такого цвета?»

А я все вспоминал как тут учил жену предупредить меня если придут менты и как я уйду сам, с тревожным рюкзаком. Неужели не хватило ума просто припугнуть меня и я сам бы ушел? Сам. Двойное предательство за один день это слишком, друзья мои, даже для такой битой скотинки как я.

Менты позвонили в имигрейшен. Это продолжалось целую вечность. Все это время жена пряталась с дочкой в комнате. Наконец, федералы послали их на хер, сказав, что ничего за мной нет. От сердца отлегло и стал молится, чтобы они не стали меня пробивать по своим базам — мелкоуголовным. Так я несколько раз умер и родился всего за пятнадцать минут. Белый уже снимал наручники, когда сержанту пришло СМС о евклидовом ордере.

Менты бесцеремонно вытолкнули меня из дома, я глянул на почтовый ящик и сразу увидел чертову посылку. Словарь современного городского сленга.

«Гляньте-ка, офицеры» - обрадовался я: «Разве может преступник по почте получить словарь городского сленга?»

«В тюрьме» - прошуршал высокий сержант-негр: «В тюрьме теперь станешь изучать городской сленг»



Говоря языком городского сленга «On the street» - значит «на воле». А если приговорили не к тюрьме, а к лагерям надо говорить «пошел down the road». Гвидо италийских кровей, но от Италии в нем осталась внешнось и имя — Гвидо, так дразнили деда грязного эмигрантишку-макаронника. «Гвидо» это что то типа «макаронник».

Макаронника увезли почти сразу по моей вписке в Кенди, но он оказался не «он да стрит» и не пошел этапом «даун да роуд». Его гоняли на следствие в Альбукерке, штат Нью Мексико. От нас это как от Москвы до Челябы.

Гвидо еще не осужден, а уже покатался на борту авиакомпании КонЭйр — которую прославили Джон Малкович и Николас Кейдж в фильме «Летучая тюрьма». Если верить байкам Гвидо, качество сервиса и отношение неряшливых стюардесс-вертухаев на КонЭйр хуже чем на лоукостерах Когалым-Авиа.

Путешествие в канадалах в далекий Альбукерке сделало Гвидо просветленным. Он научился лепить католические крестики и индейские дрим-кечеры из носков. Вернее не из носков, а из ниток на которые он носки распускал. Гвидо обменивал сувениры на кофе и дошики. Если становилось известно, что человек вот-вот освободится, мастер Гвидо не отходил от него пока не выкручивал с того последние носки.

«Понимаешь» - убеждал Гвидо: «Нельзя на улице носить тюремные носки. Они тебя обратно в тюрьму приведут, плохая примета» Кому охота попадать в тюрьму из-за черной магии грязных носков?

Иногда исчезали свежевыстиранные носки прямо с нашей маленькой потайной веревки для сушки под кухонной раковиной. Жертва носочного беспредела сразу шел к Гвидо и задавал вопросы в лоб. Наивные. Мало понту спрашивать с человека, который сломал детектор лжи ментам из Альбукерке. Гвидо сделал носочные реликвии статусным атрибутом, иметь их это как обладать айфоном у офисных захребетников.

Из людей в неволе прорастает творчество — как сизые ростки из картофелины забытой в погребе. Гвидо распускает для искусства мужские носки, Джеф рисует лубочные татухи, Билли делает розочки из туалетной бумаги, я сочиняю стендапы, а Гилберт-эвакуатор малюет мещанские отрытки-валентинки.

Эвакуатором его окрестили с моей легкой руки. Просыпаюсь однажды, злой от того что из сна надо выходить в тюрьму, делаю пару отжиманий, иду в душ, завариваю из под крана самый сладкий первый «утренний кофе» и сажусь в угол, чтоб никто не беспокоил. Я опасен для общества пока не выпью кофе. Пью кофе и вдруг вижу — рожа знакомая заехала в Кенди. Сидит — телевизор смотрит. Обошел его кругом — убедиться. Точно. Сосед с моей улицы!

На самом деле его звали не Гилберт, а Жилберто — он пуэрториканец. У Жилберто маленькая автомастерская и хобби — старинные тачки и мотики. По выходным Жилберто извлекает на свет очередную отремонтированную игрушку и гоняет на ней по нашей улице, сопровождаемый сизым вонючим дымом очередного карбюраторного чуда, ватагой мальчишек и лаем собак. Кроме чудес вражеской техники, у его коновязи часто пасется грузовичок с надписью «Гилберт-эвакуатор».

Эвакуатор пришел в Кенди мотать срок. Суд уже был позади — Гилберт огреб шесть месяцев тюрьмы. «Лучше бы в лагерь, я тут с ума сойду за полгода». С этим трудно поспорить — попробуйте отсидеть шесть месяцев в одной комнате и не йобнуться. Этим искусством обладаем только мы — преступники и еще космонавты с подводниками.

В Кенди Жилберто засадила супруга. Обычные семейные дрязги, но горячий как и все потомки конкистадоров, Жилберто выложил на стол ствол — в качестве аргумента нерушимой мускулиновой силы.Впаяли и за кухонную тиранию, и незаконное хранение.

«Эта сука теперь продаст всю коллекцию тачек за шесть месяцев. Все что нажили профукает, курица тупорылая, конья пута»

Выслушав мою историю Гилберт-эвакуатор машет рукой: «подумаешь херня какая, обычный файсбучный флирт — файсбук это порождение дьявола, призванное растоптать институт семьи»

- Напиши ей, извинись за все, попроси заплатить, сколько у тебя выкуп? Пятьсот? Всего-то? Каброн. Попроси заплатить. Покайся. Будешь дома до суда. Давай-ка найди конвертик — я его разукрашу цветочками как эти сучки бестолковые любят. Как говоришь ее зовут?

Каброн — это козел по-испански. Но у них всегда а нужен контекст, чтобы понять обидно это или нет. Среди друзей «каброн» это вроде как наш «чувак», но кроважадный капрал сночной смены это тоже каброн.

Идея Жилберто мне понравилась. Я заказал у Билли розочку из туалетной бумаги, а Эвакуатор расписал конверт пуэрториканской хохломой. Никакой «заимчик» за конверт он брать не стал по-соседки, но я все же прорекламировал его скил во время очередного стендапа в вечерний прайм-тайм.

Билли хотел за бумажную розочку полный трей с обедом и я решил устроить разгрузочный день.

Письмо вышло фальшивым , но розочка Билли должна была совершить чудо и вытащить меня из тюрьмы. Я посмотрел на розочку и вдруг вспомнил как жена принесла огромный букет, и я его все пристраивал везде, подрезал, любовался говорил что даже засохшие розы, мертвые розы прекрасны в своем сне. Обидно стало до слез.

А тут еще менты приперлись со шмоном, выстроили всех у стены с руками за голову, перевернули все и рассыпали мой последний кофе. Думали, наверное, там кокс у меня так бережно хранимый.Я вспомнил что это происходит не корысти ради, а только волею посадившей меня жены.

После шмона я пошел в дальняк и долго рвал над толчком и и нежную розочку из туалетной бумаги, стоившую мне сегодняшнего обеда, и расписной конверт. Успокоился только смыв фуфло в унитаз следом за своей счастливой семейной жизнью.