Книга Корешей

30

Мне не заплатили за два месяца уборки магазина, платить за квартиру нечем, платить за роды через месяц нечем, а мы радуемся, водим собаку в школу и много гуляем на воздухе. Иногда накатывает черная тоска по поводу безденежья, но женщина может вдохновить парой слов, как и убить, при желании.

Я снова ищу работу, а это сложно, если нет документов. По объявлениям точно никак. Все держится на контактах из мобилы. Баба Слава дает телефон пана Шебаштьяна. Он тогда молод и нищ, как и я. Приезжает на расхристанной Хонде, хотя нынче у него гигантская Инфинити. Работа на двоих, полтинник за в день за «два часа чистого баловства». Я подмигиваю жене «поедешь для порядка, я сам все уберу». Бар малюсенький после продуктового маркета? Не смешите, работают профессионалы.

Шебаштьян доставляет нас к спортс-бару «Чемпионы». Что же это за оксюморон «спортивный бар»? Там что, в литрболе соревнуются?

Бар это вовсе и не бар, а целый ресторан. Шебаштьяну явно платят за команду из четырех пролетариев, а эксплуататор хочет выехать на двоих. К счастью, он не догоняет от чего жена в таком просторном комбинезоне. Польский маклер не знает, что работать я буду один.

Добрый пан закрывает нас в баре на замок в пять утра. В семь придут повара и нас выпустят, если успеем все вылизать «як у котка яи, курва». Я никогда до этого не убирал ресторан, но он все одно меньше магазина, значит справлюсь. Справлюсь.

Жену посадил за барную стойку, налил ей минералки и дал книжку-раскраску — жди.

Ресторан, курва, конечно меньше магазина, но в магазине-то все делают машинами, а тут надо белыми ручками. Я боюсь напортачить будто в первый день работы в министерстве иностранных дел на Смоленской площади, а не в занюханном «спортивном баре».

Из техники у меня только два пылесоса — новенький, двухсотдолларовый профессиональный «Санитар» и разбитной китаец для сбора воды.

Залил скользкий масляный пол кухни раствором вонючего мыла и быстро начал собирать. Мне еще весь зал пылесосить, выносить мусор и драить толчки.

Собираю, значится, воду с пола — китаец мой вдруг захлебнулся. Рванул его со злости — он подскользнулся, сволочь, шлепнулся на бок и выплеснул собранную слякоть на дверцы огромной плиты.

Собрал раствор кое-как, выжав швабру раз триста. Трудоемкий процесс абсолютно никак не сказался на чистоте пола кухни. Вот ведь беда-то.Тут надобно залить мощным раствором щелока, потомить, растворить, понимаешь, жиры и углеводы, а потом уже собирать. Бригадой из трех человек, мать его.

Ладно. Ладно! Не стану пылесосить весь зал — соберу ползком на коленях разбросанные чипсы и прочую мелкую сволочь, никто и не догадается, что не пылесосил. Если только в камеры не посмотрят. А как если посмотрят? Да не. Не велика птица я — чтоб время тратить на камеры. Проскочит сегодня — завтра уже четче сделаю тайм менеджмент. Сегодня - разведка боем.

Залил пол кухни почти чистым щелоком. Присел перевести дух. А завоняло-то как на кухне! Пошла, пошла реакция — растворяются вековые наслоения масла, господа. Дмитрий Иванович Менделеев может мной гордиться. Щас дойдет до самой плитки, соберу и мне еще премию выпишут. «Он сделал нашу кухню образцовой».

Ну и вонь, блять.

Пошел за шваброй, а пол вдруг стал таким скользким, что я пал. Жопа теперь мокрая насквозь, смесь щелока с маслом, да и похоже синяк будет фиолетово багровый, ежели по шкале от одного до десяти.

Новая бяда — повара приперлись. Добрый пан сказал в семь, а они рраз — в шесть утра приперлись, пары разводят под машинами адскими, омлеты и спортивные гамбургеры жарить. Кто-то говорил из ресторанных крыс-уборщиков, что с поварятами если ладить, то они когда себе утром халявный завтрак стряпают, обязательно поделятся. Свежий бесплатный омлет с утра хорошо от сердца.

Но знакомство сразу пошло не так. Поварам не нравится запах щелока и скользкий пол. Они проклинают меня и весь мой рот до седьмого колена. Они выше в «пищевой цепочке», дослужились до накрахмаленных колпаков, кондомы.

Махать шваброй само по себе унизительное занятие для бывшего дворянина. А тут еще стоишь раком, жмешь швабру, а сверху повара жрут свой омлет и гадости говорят на иностранном наречии. Как у фашистов в плену. Эх, гранату бы!

Гляжу, а жена стоит в дверях кухни, жаль ей меня. Она хочет помочь, скользит на плитке. Злюсь еще больше, грубо прогоняю. Хочешь помочь? Иди толчки сделай, зашились мы, жопа. Несем потери по всем фронтам. Да не драй ты их, слышь? Плесни синей жидкостью в унитазы — будет запах свежий и вид будто вымыли. С зеркала харчки сотри слегка, бумаги рулоны выставь и готово.

Дожился. Жену на девятом месяце отправил общественные толчки драить. Никогда себе не прощу. Чего ради? Полтинника зелени? Он спасет гиганта мысли? Да нет же, тут не полтинник. Тут карьеры ведь ради — никак не пойму, что как мигрировал — карьера сразу кончилась, началась пахота. Карьерист херов.

А поварята уже насчет наряда моей жены упражняться начали. Я хоть человек русский, но с восточных колоний. На днях читал, как жителей Петербурга коробит от того как мусульмане «негуманно» режут барашков на Хаит.

Реваз-кассоб ловко, в одного поднимал барана самбистким захватом, подвешивал за ноги, башкой вниз. Нежно пальцем выравнивал линию горла в звонкую струну, жжих — понеслась душа в бараний рай, полилась кровушка в подставленный чан.

На кухне столько ножей, добротная сталь, звериная заточка. Вон тот чернявенькой почти одного одного со мной роста, подойти сзади со шваброй, ведь не ждет подвоха, не ждет. Ап подбородок большим пальцем вверх, чтобы горло само ножа запросило совершенством линий, Аллах акбар, неверное животное!

И вдруг я понял что надо делать. Швырнуть швабру, плюнуть им в омлет смачнотой, и бегом отсюда. Как там президент Труман говорил? «Не любишь жару — уебывай с кухни!» Не люблю жару, хер лагерфюрер!

Я аккуратно поставил швабру и спросил одного из изуверов с улыбкой — открыл бы дверь — покурить бы нам, барин. Барин смотрит недобро:

- По английски понимаешь?

- Истинно так, голубчик, понимаю. Понятливые мы.

- Успеете до открытия?

- Вестимо успеем, милай, как пить дать успеем. Как же не успеем-то? Успеем все в срок и в лучшем виде, да-с.

Недоверчиво машет гривой.Открывает заднюю дверь.

Зову жену, давай, давай в машину. Кончился трудовой подвиг на сегодня.

Она удивляется, просится назад — к толчкам. Нет! Сидеть!

Жена в ужасе — она впервые слышит как я матерюсь, выходила-то ведь за доброго проповедника из церкви, а тут зверек какой-то с мокрыми штанами. Прыгаю за руль, запуск двигателей, холодная прокрутка, закрылки, элероны, стоп!

Побежал обратно, повара заняты омлетом, схватил Санитара в охапку. Почти новый, это профи пылесос, мечта уборщицы, ломается редко, мешок многоразовый, запчастей уйма, гарантия десять лет! Такие при пожаре надо выносить в першу чергу. Этого достаточно за сегодняшние унижения, а завтра пусть новых лохов ищут. Жена прикрывает рот ладошкой в ужасе — проповедник превратился в похитителя пылесосов, и ведь бросать такого уже поздно, другой грабитель вон уже под сердцем ворочается, новая модель.

Санитар пашет у нас каждую неделю вот уже пятнадцать годков. Только ремешки иной раз надо менять — рвутся. Да и то только когда жена его курочит. Неужели не слышно, когда тембр мотора меняется — жалуется ведь старик Санитар, передохнуть просит или подавился чем. Нельзя бабам тонкую технику доверять.

Пан Шебаштьян поднялся за эти годы, настоящим шляхтичем стал. На инфинити за сто штук зараз сечет. Подрабатывал я как-то у него год назад — нужда заставила. Не узнал меня добрый пан. На пылесосах, правда, у него теперь родовое клеймо панов Швистоплетских выгравировано.

Дык, а нам то чегось? Надо будет — уведем и с клеймом.Прям с конюшни, прям из стойла и уведем.



Файер-гидрант освобождался, пожал мне руку, вернул книги из моей библиотечки и я благословил его в дорогу. Гидрант растрогался, да и подарил мне дрим кэчер из носков. Работа италийского мастера Гвидо.

Я обменял кэчер на замутку кофе у Люка. Так бы подарил, но в тюрьме всегда зашкал дипломатии и тонкостей. За этот гадский кэчер смотрящего и выперли на строгий режим. Вещь была по уставу неположняковая, но никто к ним особо не придирался.

Нефф давно копал под Люка и попытался изъять кэтчер. С максимальной помпой, так чтобы видел и слышал весь барак. Беспроигрышный вариант — если Люк отдаст кэчер, это сильно подмочит его авторитет, если не отдаст — это уже серьезка, неподчинение приказу. Тут Неффа никто не осудит.

Люк, понятно, послал Неффа и тот сказал ему собирать шмотье. Я сидел в двух шагах и чувствовал себя совершенным дерьмом. Надо было вышвырнуть эту носочно-чулочную пакость в трэш, а не дарить Люку. Теперь я останусь без товарища.

Пришел конвой и Люка забрали. Больше я никогда в жизни его не видел.

Шел второй месяц отсидки в Кэндиленде и я снов впал в депр. Вместо Люка на барак самовыдвинулся тупой качок, которого в детстве вывезли из Нигерии. В отличии от большинства африканских мигрантов, это косил под «реального» выходца из гетто, и плохо прикрытая фальшь раздражала. Вместо имени у него была реперская погремуха, которая хоть и звучит по-русски весьма круто «Кью Тип» - но на деле означает палочку для чистки ушей. В замкнутом пространстве, где вы находитесь не собственной воле иногда возникают люди, чье присутствие само по себе вызывает у вас злобу или рвотный рефлекс. Это был тот самый случай. Кью Тип. Я вдруг остался без влиятельных друзей.

Гилберт Эвакуатор впал в анабиоз. Ему корячится еще пять месяцев и пуэрториканец перестал общаться с людьми. Делится едой, деньги на квитке у него есть, но ведь не хлебом единым. Поговорить по душам стало не с кем.

Банки теперь у меня Боб вырви глаз, сторчавшийся барыга. Он похож на ленту Мебиуса. Боб рассказывает одну и ту же историю , о том как из Мексики гнали грузовик забитый наркотой. По законам жанра в истории всегда должен быть сундук сокровищами, чемодан с долларами или грузовик с наркотой.

Боб вышел из ломки и настроение у него прыгает как у беременной бабы. Он наставляет меня как правильно барыжить, вставать в пять утра, всегда отвечать на звонки клиентов, знать кому можно открыть кредит. То вдруг говорит как сделает золотой укол в первый же день на свободе.

Правда и полезные сведения я от него получил — набой на пару универмагов в деревнях, откуда можно среди бела дня «выкатить на тележке семидесяти дюймовый телевизор». Деревня дело такое — все ходят в одну церковь и за воровство засыпят изгоя дислайками. Телевизор мне не нужен, а вот если дойдет до «нечего жрать» - информация пригодится, конечно.

Тюрьма похожа на пиратский чат в дарквебе, где хакеры обмениваются номерами кредиток и чужими паролями. В тюрьме от скуки можно освоить воровские таланты, обсудить слабые стороны потенциального налета, поспорить о новых преступных трендах и, конечно же подобрать команду. Большинство людей не будет работать в макдональдсе на минимальный оклад после отбытия «срока исправления». Во-первых потому что общество само навесило на них «судимость» и с «трудоустройством» теперь проблемы. Во-вторых, исправление верит только старик-судья Майкл Джексон.

По законам жанра считается, что преступники тупые и недалекие люди. «Крайм дон пэй» - на преступлении не заработаешь, это пропаганда для запугивания школьников. Еще школьников запугивают, что в тюрьме абсолютно всех ебут, сразу по прибытии. Это не соответствует действительности, на деле всегда ебут только тех, кто расставляет ноги.

Если в тюрьме и есть тупые и недалекие люди — то это, в основном, охрана.

Боб вырви глаз приторговывал на воле нарко-прошмондовками. С недавних пор в США сутенерство переименовали в «человечий трафик» и терерь лепят за это федеральное преступление.

Боб вырви глаз спрашивает не знаю ли я где найти молодых «восточноевропейских» поебушечек. Я знаю, но не скажу — разговоры о возможности совместного федерального преступления, в США уже преступление - «конспирация со злым умыслом» - штрафом тут не отделаешься.

Рядом с Кливлендом есть остров на озере. Остров выкупили маклеры и сделали там Луна-парк. «Кедровка» называется, ежели по-русски. Все парковки, рестораны и билеты на аттракционы стоят в три раза дороже — вы ведь теперь на острове.

Кедровку обслуживают молодые студенты-гасторы. Ворк-н-травел. Рабочая виза на девяносто дней.

Бываю там каждое лето — сначала, до женитьбы охотился на молоденьких русских студенточек — ты их на экскурсию, они тебе — тискать половые признаки.

Долгих романов не выходило, девочек выматывал менеджмент парка 10 часовым рабочим днем на солнышке и за сучие гроши. Жили они в общаге строгого режима рядом с парком. Внедриться в укрепленную огневую точку подобного типа едва ли представляло сложность в прогулке романтика.

У девок выходный был раз в две недели, в воскресение. Из парка они выползали вечером, проглатывали пластиковый эрзац-бургер и засыпали прямо на хую.

По настроениям девчонок можно было судить об истинном экономическом и политическом состоянии дел в матушке России. Пятнадцать лет назад тормознуться и попытать себя в гонке за американской морковкой хотела каждая вторая. Потом, вдруг возникли москвички, которым было насрать на зарплату парка. Они брали в рент длиномерные лимузины и часами поддерживали роуминговую связь с Москвой, с Большой Землей. Москвички быстро исчезли потому что пахать в парке развлечений может только ломовая лошадь Пржевальского, и такая «практика английского» может стоить здоровья.

Количество желающих остаться тоже стало падать от года в год. После четырнадцатого года русских девчонок, в основном, перестали впускать. Добавилось хохлушек, румынок, полячек и турчанок. Вполне годный контент, но главная причина готовности ехать пятьдесят миль в один конец нюхнуть потной после рабочего дня среднерусской вагинушка была то, что айтишники называют «нативная интеграция». Только пожив за границей понимаешь, что условный договор с самкой происходит сразу на нескольких уровнях и только в случае с родными бабами, ты чувствуешь себя дома на всех.

Обрабатывая американок натыкаешься на глухие файерволы в местах где должен быть просторный хайвей. Обрабатывая американок сперва комплексуешь от своего акцента, потом понимаешь, что акцент это преимущество и все равно в конце ужасаешься, насколько эта возня не стоила перерасхода системных ресурсов.

Я не стал объяснять Бобу этих тонкостей. Только для русского, будь то русский выросший на чеховском «Дяде Ване» или группе «Сектора газа», только для русского, манипуляции по монетизации девичьей вагинушки могут стать грандиозным упреком для совести, угрызением уровня предательства Родины.

Теперь в бороде у меня седина и двое детей. Девчонки в парке все те же — молодые и ядреные, а я вот уже гляжусь педофилом, если отпускаю им комплимент. Теперь я оставляю им чаевые в размере двух часов их мизерного жалования, делаю умное лицо и пророчествую : «Тяжко пахать? Вот.Если ударит в голову моча здесь остаться, девонька, у тебя будет и машинка, и домик, и косметика недешевая. Но въебывать ты, милашка, будешь точно так же всю оставшуюся жизнь.

Этот луна-парк не про нас»