Книга Корешей

23

Новости о том что кто-то выходит замуж, забеременел, а то и счастливо разродился моментально расходятся по суржико-язычной диаспоре пятидесятников Кливленда. Мемы пятидесятников связанны с размножением и последующим покаянием и причастием.

На три-четыре тысячи русскоговорящих особей Кливленда приходится семь церквей-пятидесятников, каждая из которых монополизировала высокоскоростной доступ к жизни вечной. Борьба христианских кланов напоминает войны тупоконечников с остроконечниками в романах ирландца Джонатана Свифта. Свифт хорошо знаком с матчастью, так и сам служивал пребендарием собора Святого Патрика в Дублине.

Хотя дядя Саша Мракисян с позором изгнан из общины брата Стефана, он не только не покаялся в грехах, но и пристроился в одну из конкурирующих церквей. Восстанавливает карьеру проповедника-лоббиста.

В соответствии с доктриной брата Стефана, следовало буквально проделывать все что сделал Христос в первый юхарист — то есть мыть ноги, потом пить вино, а потом уже преломлять просвирку. «Омовение ног есть высшее проявление братской любви».

А в более крупной церкви брата Богдана Бутрия, где количество богатых прихожан не позволяло опускаться до такой вызывающе негигиеничной процедуры как «высшее проявление братской любви». Великое таинство осуществлялось за счет больших сборов, которые позволяли содержать профессиональный хор и проводить гастроли странствующих маклеров-проповедников, фокусников-целителей и прочих факеров-воскресителей мертвых.

Названия церквей кливлендских происходят от фамилий пресвитеров и произносится на украинский манер: «А вы до кого ходите? Мы-то? Мы до Стефана ходимо. А вы? А мы до Кальки» Брат Калька хороший автомеханик, но косноязычный проповедник. Когда я слышал суржик «А мы до Кальки ходим», творческая наличность цитировала «Место встречи изменить нельзя» и хотелось крикнуть с блатным акцентом одесских иудеев: «Ах до Кальки? Вот оно как! А вот мы только до Промокашки и ходим!»

Саша Мракисян воспользовался слабым словарным запасом пресвитера Кальки и сделал ошеломляющую карьеру чревовещателя. Позже, не без участия Мракисяна, брат Калька был уличен в растлении малолетних хористок и пожизненно лишен привилегии управления автотранспортом на территории США и Канады.

Меня и мою будущая жену интриги бумажных тигров интересовали мало. Мы уже миновали стадию длинных телефонных разговоров, которые заканчиваются игрой: «Ну, ты первый вешай трубку! А у нас говорят не «вешай», а «клади»! Ну тогда клади ты первый!»

В тот счастливый период я по ночам драил магазины сети органических продуктов «Воркующий Чикен». Обычно к пяти утра чикен блестел, пользуясь терминологией пана Шебастьяна, «як у котка яи» и я мчал к невесте. Жили Баблояны на первом этаже дешевого апартмент комплекса, и вскоре я уже тихонько стучал в окно спаленки, где спали Кирка и моя будущая жена.

Она просыпалась сразу, позволяла быстро чмокнуть ее в щеку и сбегав к холодильнику протягивала мне припасенные бутерброды. Эта забота и бутерброды после ночи на воркующем чикене имели для меня гораздо большее значение, чем какие-либо документы или грин карты.

Возвращаясь сейчас мыслями в то время, на фоне последних событий с кольцами, букетами, лесбиянками и ментами, я уже начинаю сомневаться:

«А делали ли она это от души и по любви? Или может мама-Баблоян научила ее, что путь к сердцу мужчины лежит через примитивные изгибы пищеварительного тракта?»



C утра на Пасху снова посадили Стю. Того, что я думал будто я великий русский хакер и оставил мне в наследство мешок жратвы. Стю вошел в барак как ни в чем не бывало. Будто выходил на утреннюю пробежку. Он сразу спросил не осталось ли жратвы и я заржал, как не ржал давно, хотя вроде некрасиво радоваться что человека посадили.

Стю взяли грязно — перенесли дату собеседования с офицером надзора на три дня раньше. Стю как раз пальнул косячка, плеснул в граненку ирландского вискаря и собирался играть в иксбокс. У них ферма в Колорадо — растят траву, жмут с нее масло и везут сюда — в американскую версию Северной Кореи. Федеральный кретинизм, когда в одной области трава легализована, а в другой нет.

У меня был план пойти во все церкви — благо по очереди дергают. Попал к баптистам, потом к католикам, а вот к испанцам прорваться не удалось. Негр СиОу — андроид, который обычно конвоирует в испанскую церковь сразу выделил меня в толпе латиносов, хотя внешность у меня как у самого что ни на есть Рика Мораниса, и спросил по испански «как дела» - видимо это все что он знал. А я взял и лоханул или просто врать на Пасху не было сил. Ведь мог сказать «буэно или транкило». Стал объяснять, что Пасха и чтобы в церквях на всех языках будут говорить одно и тоже. Забыл, что с ментами нельзя быть честным. Никогда. Гилберт-эвакуатор за меня впрягся, но негрило упивался властью — втолкнул меня обратно в барак и демонстративно запер дверь.

Я записал его фамилию с бирки — думал жалобу настрочу шерифу Пинкоксу — в церковь не пустили на пасху. Беспредел полицейский. Взял Правила Жизни в Графстве Оранж — подвести матчасть под челобитной, а там гля: и вправду- чтоб именно в испанскую церковь попасть, надо заявление сперва капеллану настрочить и ждать визу. Ну им Бог и выдаст всем визы, только пусть время придет.

Выкинул Правила жизни, взял Библию — думаю хоть на пасху почитаю. Открыл наугад и как назло вышло от Луки 22: 47 - «Он говорит стражникам: Кого я поцелую, Тот и есть». Вспомнил как жена заводит домой ментов с волынами, а в ночь перед этим была буря и сломала ветку у старого дерева, дерева которое давало нам тень двенадцать лет подряд.

В обед дали чикен пэти — котлеты из цыпленка. Цыплят собирают в герметично закрытом помещении и взрывают там мать всех бомб. Получившуюся смесь мяса, костей и перьев, обильно посыпают химикатами из Китая и скатывают в котлетку небольшим бульдозером. Приятного аппетита.

Роджер проглотил свою порцию и снова встал в очередь. Там всегда пара лишних подносов — для уборщиков и для Неффа. Роджер оказался в очереди перед Марти и увел его поднос — бонус за уборку душевых.

Все произошло быстро, мгновенно просто. Вот Роджер забрал третий уже для себя поднос по счету. Вот Марти понимает, что добавки не видать. Он разворачивает Роджера за пухлое плечо и проводит серию прямых в голову. Роджер не теряется — уличная закалка — поднос с чикенами летит на пол, а Роджер, уловив концовку серии Марти, бросается в контр-атаку. Нефф давит кнопку тревоги и бросается разнимать, повторяя любимую мантру: «один поднос — в одни руки, математики херовы».

Сегодня в церкви один из тех кто любит быть в центре внимания на собраниях человеков, свидетельствовал как отказался от подносов с обедом и ужином в имя Иисуса. Пост у него такой. Я тоже дал зарок отдать свой ланч Роджеру, но сейчас сижу и жру, а Роджер бьется с Марти, за то что едва ли даже можно назвать чикеном.

В Кэндиленд врываются люди в черном — мен ин блэк — террористы режимно-оперативного отдела. Бандиты и гангстеры бросаются врассыпную по шконарям, побросав чикена — таков протокол. А мне плевать — я очень злой человек пока не проснусь и не выпью кофе. Я продолжаю сидеть и жрать чикена, как капитан Титаника. Что они мне сделают? В одиночку пересадят? Так я одиночество просто обожаю. У людей в черном на рожах маски поэтому они так вольно брызжут черемухой вокруг.

А дойдешь, от счастья не надышишься,

От объятий жарких, от любви,

Пусть тогда черемуха колышется

И поют всю ночку соловьи.

Даже видавший виды Нефф смахивает скупую мужскую слезу. Чикен встает у меня поперек горла. Я бы очень хотел чтобы всем глашатаям американской свободы брызнули в ебло вольной американской черемухой во время пасхального обеда.

Преступники со шконарей кричат мне:«Рик, Рик, дебил, беги на свой шконарь, тебя же сейчас тебя тоже подберут!»

Мне вспомнился Бурят — настоящий блатной, белая кость — он заезжал к нам в колонию и устроил бунт. Бурят передвигался на инвалидной коляске. Ему сломали хребет в двух местах, когда он в замминистра МВД Узбекистана швырнул на «беседе» гамбсовским полукреслом. Бурята всегда окружали страждущие -и он им что-то раздавал, и наставлял, как Иисус. Тек кто его не знал, думали он ебнутый. А он тогда уже был без пяти минут Вор в законе.

У меня кишка тонка была в молодости, чтобы понимать таких как Бурят. А сейчас я сам готовлюсь метнуть чем-то в голову судье. Я встал из-за стола, смахнув по-ходу недоеденного чикена и нервным фальцетом свойственным гулаговским сидельцам типа Промакашки заорал, обращаясь и к ментам и к зыкам:

«Да вы же все тут овцы драннныйя! Вояки блять! Да будет ежели война мы же вас самих как этих чикенов порвем! С Кореей Северной для начала разберитесь, абрамсы херовы!» Нефф и главарь банды Мен ин блэков переглянулись и кивнули типа: «да, этого визгливого тоже винтим»

Марти вызвал огонь на себя. Пока я был в центре внимания, он не смотря на наручники и команду «лежать», подобрался к Роджеру и с кличем: «а так мы йобашили на авианесущем крейсере Честер Нимиц» воспользовавшись преимуществом низкого роста, вдарил проглота лбом в основание челюсти и отправил в классический нокаут. Ментам снова стало не до меня, мен ин блеки подхватили на плечи отъехавшего Роджера и орущего: «Паразиты и членососы» Марти, выстроились в боевую свинью и помчали с добычей к лифту, со скоростью мусульманской похоронной процессии.

Я медленно пошел к шконарю твердо зная, что сейчас важно всем жестко смотреть в глаза, как волку в лесу, чтобы знали — я готов пойти до конца, если чо. В американской тюрьме, где вы не защищены идеологией воровских понятий, время от времени хорошо устраивать такие перфомансы. Пусть помнят, что Рик Моранис бабахнутый на всю голову отморозок и ну его нахер. Не стоит связываться.

Шептун Уисперз принял эстафету убирать в душевых, а я опять остался совсем один, как после освобождения Дурашки.

Негритянская тюрьма, как черная зимняя вода поглотила ирландца Марти.