Кофе в постель, пожалуйста!

БЕСЕДА ВТОРАЯ, ИНТРИГУЮЩАЯ

Несмотря на начало рабочей недели, настроение было каким-то игривым — я даже добавила в утренний кофе ложечку сиропа со вкусом ирландского крема. Пока наводила марафет, вооружившись тушью с обещанным супер-экстра-объемом, Люцик стянул с бутерброда колбасу, за что Рюк, мой бравый защитник, чуть не стукнул ему клювом по темечку и, кажется, выдрал из хвоста клочок шерсти. Отвоеванный кусок колбасы, порядком пожеванный и вывалянный где только можно, под осуждающим кошачьим взглядом отправился в мусорку. В назидание.

Съев трофейный хлеб с сырокопченым привкусом и буквально проглотив на ходу греческий йогурт, я пару раз провела щеткой по пышным каштановым прядям, нацепила сережки с капельками топазов и, накинув поверх блузки пальто, выскочила на лестничную клетку. Если не потороплюсь, то как пить дать пропущу автобус и почти наверняка опоздаю на работу.

— Ваш попугай снова орал все выходные.

Я досчитала про себя до пяти и медленно обернулась, уже зная, кого там увижу. И точно: прямо за спиной, скрестив руки на груди, стоял высокий даже по моим меркам мужчина, хмуро наблюдавший за тем, как я закрываю дверь на оба замка. Его темные брови почти сошлись над переносицей, ярко демонстрируя отношение соседа к моей персоне.

— Доброе утро, Сергей, — спокойно сказала я, убирая ключи в кармашек кожаной сумки. — Это так мило, что вы решили проводить меня на работу, но, право, не стоило утруждаться.

Я выразительно окинула взором остатки пены для бритья на щеке мужчины и накинутую наспех рубашку, которую он не успел застегнуть, выполняя план «Перехват». Впрочем, мое внимание его не смутило, а лишь заставило гневно сверкнуть зелеными глазищами и нервно дернуть уголком рта.

— Ну что вы, это мой гражданский долг! — цедя слова, произнес отчаянный ревнитель общественного порядка. — Ведь, кроме меня, никто, кажется, не торопится напомнить, что вы, вместе со всей вашей живностью, обитаете в многоквартирном доме. И большинство людей в этом доме предпочитают в пять утра спать, а не вскакивать с постели от криков бешеного попугая!

— Поверьте, Рюк абсолютно здоров. Могу ручаться, что у него нет никакого бешенства.

— Рюк? — Густые брови Сергея наконец-то разъединились, да еще и подскочили почти к середине лба. — Вы назвали попугая именем бога смерти? Что ж, теперь понятно его завидное стремление убить мои нервы!

— Рада вашим глубоким знаниям японской культуры, но, видите ли, я тороплюсь, так что давайте отложим нашу беседу на вечер, — на ходу говорила я, стратегически отступая поближе к лифту, который, к счастью, не заставил себя долго ждать. — Всего доброго, Сергей. И не волнуйтесь насчет Рюка, я непременно проведу с ним воспитательную беседу.

Кажется, перед тем как захлопнулись двери лифта, я услышала злобное шипение, поразительно похожее на те звуки, которые издает Люцик, когда он не в духе. Хотя, возможно, это было лишь игрой моего воображения.

На ближайший автобус я, конечно же, опоздала. Пока добиралась до школы, в учительский чат прилетело аж три сообщения с напоминанием об утренней планерке. Ах да, планерка! Очередной пример нерационального использования времени, тщательно замаскированный под прогрессивное реформирование. С чистой совестью написала, что стою в пробке и никак не успею к началу. Затем вышла на одну остановку раньше, чтобы не успеть и к концу.

Стоило только зайти в кабинет и сбросить с плеч мягкое кашемировое пальто, как дверь распахнулась, являя передо мной разгневанную англичанку, которая явно неслась сюда на всех парах, торопясь успеть до начала урока.

— Тамара Михайловна! — воскликнула девушка, выставляя перед собой причину своего негодования. — Вот! Вы только полюбуйтесь!

Василиса Морозова, симпатичная и неплохая, в общем-то, девчонка из десятого класса, раздраженно передернула плечами, пытаясь сбросить руки учителя. Но та вцепилась в нее как бойцовский пес, не намеренный отпускать добычу до последнего вздоха.

— Доброе утро, Юлия Игоревна. — Я с интересом изучала наряд пленной старшеклассницы — черную футболку с огромной надписью «ТВАРЬ» на груди. Без сомнения, именно эта деталь туалета стала объектом повышенного внимания разъяренной учительницы. — Хотите чая?

— Что? Какого чая⁈ — Молодой педагог сначала растерялась, а затем чуть не задохнулся от возмущения. — Вы что, не видите…

— Очень жаль, — заключила я, переводя взгляд на девочку, всем своим видом старавшейся показать бесполезность ожидаемых нравоучений. — А ты, Тварь, будешь чай?

— А? — Глаза подростка неверяще округлились, а на лице постепенно начало проступать осознание сказанного. — Вы это мне?

— Разумеется, — кивнула я, включая электрический чайник и садясь в кресло. — Ты же Тварь. Поэтому я называю тебя Тварью, что в этом странного?

Василиса нахмурилась, не зная, как реагировать на мои слова и, по всей видимости, пребывая в состоянии когнитивного диссонанса.

— Тамара Михайловна! — воскликнула англичанка, возмущение которой было направлено уже в мою сторону, но я бесцеремонно ее перебила.

— Так что, Тварь, налить тебе чая? Есть с мятой и мелиссой, женьшеневый, а еще земляничный, очень вкусный. Какой будешь?

Некоторое время девочка беззвучно открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Я молча наблюдала за ней, легонько барабаня пальцами по столу и выжидая подходящий момент.

— Тварь? — невозмутимо обратилась я к ученице, будто поторапливая с ответом.

— Прекратите так меня называть! — не выдержал ребенок, ожидаемо переходя на крик. — Вы не имеете права так ко мне обращаться!

— Тамара Михайловна, это уж слишком…

— Как называть? Тварью? — вновь перебила я Юлию Игоревну, доводя до белого каления сразу и вчерашнюю практикантку, и ее ученицу. — Этим обращением я всего лишь проявила уважение к твоей точке зрения. Ты ясно дала понять, что позиционируешь себя как…

— Хватит!!! — сорвалась Василиса, не дав мне возможности произнести ненавистное уже слово. — Я не Тварь, ясно вам⁈ Отвалите!

Развернувшись на каблуках, девчонка вылетела из кабинета, изо всех сил хлопнув дверью. Юлия Игоревна, поджав губы, осуждающе наблюдала за тем, как я завариваю чай в своей кружке. Земляничный.

— Хотите? — как ни в чем не бывало спросила я девушку, кивая на чайник.

— Так нельзя, Тамара Михайловна! — услышала я вместо вежливого отказа. — Это непедагогично!

— Так я и не педагог, Юлия Игоревна, — вынуждена была заметить в ответ. — Я психолог.

— Тем более! — буквально выплюнула мне в лицо недавняя студентка и покинула кабинет, хлопнув дверью чуть тише, чем обиженная десятиклассница. Все же высшее образование дает о себе знать.

Мне оставалось лишь покачать головой на ее слова. Кажется, в этом году горячая пора началась раньше обычного: через месяц после начала учебного года у половины учителей проявляются типичные признаки дисфории. И первыми ее жертвами всегда становятся молодые специалисты с их неустойчивой психикой.

Сделав глоток ароматного чая, я принялась за разбор тестов восьмиклассников на профориентацию. Успела проверить целых две работы, прежде чем в дверь тихонечко постучали.

— Тамарочка Михайловна, к тебе можно?

— Заходи, Лиля! — разрешила я, мысленно благодаря единственного во всей школе человека, который не вламывался на мою территорию без приглашения.

В кабинет буквально просочилась моя давняя приятельница Лиля, а ныне учитель музыки Лилия Гариковна. Черноглазая казашка с татарской кровью осторожно прикрыла за собой дверь и почти что на цыпочках прокралась к моему столу, по пути подняв с пола какую-то бумажку. Что это? Открытка с котенком?

— У тебя на пол упало, держи.

— Это не мое, — нахмурилась я и, пробежавшись по ровным строчкам на обороте, поспешно спрятала находку от чужих глаз, добавив: — Наверное, выронил кто-то из учеников.

Убью его! Как только посмел!

— Ты почему опять планерку пропустила? — громким шепотом поинтересовалась Лиля, будто боясь, что нас кто-то подслушает. — Евдокимова была в бешенстве, когда тебя не увидела! Готовься к разносу.

— Ты не права в формулировке, моя дорогая, — сказала я подруге, ставя перед ней чашку с далматинцами, давно перешедшую в ее безраздельное пользование. — Евдокимова демонстрировала бешенство, при этом радуясь, что я предоставила ей повод для разноса.

— Да какая разница? — попыталась было возразить Лиля, но я остановила ее, назидательно покачав указательным пальцем.

— О, разница огромная! Поверь, намного безопаснее удовлетворить кровожадность начальства заранее, чем достигнув порога его терпения.

— Тамарочка, дружочек, ты не боишься однажды доиграться? — спросила подруга, с благодарным кивком принимая предложенный мною чай. — Это же Безумная Евдокия! Ты доведешь ее до ручки и она просто выживет тебя отсюда!

— Не выживет. Я, как кандидат наук, повышаю рейтинг школы. А наш милый завуч, хоть и с ноткой безумства, радеет за каждый балл.

— Она создаст невыносимые условия для работы.

— В школе всегда невыносимые условия. Это константа.

— В конце концов, тебя просто лишат премии!

— Не премии, а стимулирующей оплаты труда, — поправила я Лилю, механически листая тест за тестом, почти по памяти заполняя результаты. — И ты знаешь хоть одного человека в нашей школе, которому ее платят?

— Я слышала, что историк получает почти сто тысяч, — сделав большие глаза, поделилась со мной подруга страшным-престрашным секретом.

— Лиля, он племянник директора, — усмехнулась я, опуская с небес на землю не по годам наивную учительницу. — И ты зря за меня переживаешь. Если б Евдокимова действительно была недовольна моей работой, то уже вызвала бы меня на ковер, а не наблюдала бы за нами в бинокль.

— Что? Опять?

Лиля с опаской покосилась на окно и, обнаружив в соседнем корпусе прильнувшего к стеклу завуча, вооруженного полевым биноклем, поспешно отвернулась, закрывая лицо одним из моих тестов.

— Давно она смотрит? — спросила Лиля так тихо, как будто ее могли не только увидеть, но и услышать.

— С самого начала, — разбила я хрупкие надежды подруги о суровую реальность. — Расслабься, у тебя все равно сейчас нет урока. Скажем, что ты пришла посоветоваться со мной насчет поведения Горчакова.

— Кстати о Горчакове, — тут же оживилась приятельница. — Он мне уже два урока сорвал! В последний раз стал молотить рукой по парте, чтобы у него синяки остались, и грозился заявить в полицию, будто я его избила. Представляешь?

— Вполне, — обронила я, забирая у Лили тест-прикрытие и кладя его в общую кучу.

— Что у него за семья? Не совсем благополучная, да? Может, дома его игнорируют? Вдруг он, как любой недолюбленный ребенок, хочет привлечь к себе внимание? — тут же посыпалось на меня одно предположение за другим. — Как думаешь?

— Нормальная у него семья.

— А что же тогда? — растерялась добросердечная Лиля, искренне желавшая помочь всем и каждому. — Неужели… неужели он жертва насилия?

— Да нет, просто дурак, — успокоила я подругу, покосившись на завибрировавший фитнес-браслет.

А вот и она. Безумная Евдокия.

— Начальство вызывает, не удержалось, — поделилась я с Лилей, поднимаясь из-за стола. — Проводишь?

— Конечно! — Пока я отправляла завучу сообщение о том, что скоро приду, подруга подровняла за меня две стопочки бумажек, малую часть которых каким-то чудом все же удалось просмотреть. — Кстати, хотела спросить, но совсем вылетело из головы. Что у тебя с аватаром в Ватсапе?

— А что у меня с авата… Оу!

— Оу? — Лиля хитро прищурилась, глядя, как я наскоро меняю скандальное фото с любвеобильным советским вождем, совершенно неуместное в общении с коллегами, на портрет Зигмунда Фрейда. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Попытка пошутить обернулась против меня, — кратко обрисовала я вчерашнюю ситуацию и, пока это было еще возможно, улизнула от любопытной подруги под благовидным, просто железобетонным, а главное, совершенно правдивым предлогом.

Выслушивая от Безумной Евдокии очередную нудную нотацию и не забывая вовремя кивать во время драматических пауз, я, по милости Лили, мысленно вернулась во вчерашнее утро. Должна признать, было забавно обмениваться сообщениями с совершенно незнакомым мужчиной и я, пожалуй, была бы не прочь повторить этот опыт. Но, естественно, с тех пор от любвеобильного гепарда не пришло ни слова. Видимо, разобрался, что отправил послание не по адресу и нашел-таки своего котенка в телефонной книжке…

— И помните, Тамара Михайловна! Вы лицо школы! — пафосно завершила свою речь заведующая учебной частью, грозно сверкая стеклышками очков. — Что мы можем требовать от детей, если сами не в состоянии соответствовать простым и понятным правилам? Я прошу вас больше не пропускать планерку и серьезнее относиться к требованиям администрации! Вы меня услышали?

— Конечно, Анна Львовна, я вас услышала, — послушно ответила я и была выпущена на свободу снисходительным взмахом руки.

Школьная круговерть затянула меня, лишив нормального обеда, неведомым образом пропавшей со стола паркерской ручки и веры в человечество. К концу рабочего дня, когда моя сила воли начала порядком сдавать позиции, я заперлась в своей вотчине от галдящих детей и нервных коллег, добила-таки проверку тестов, начатую еще утром, и ровно в пять часов покинула школу с полным ощущением того, что за мной закрываются врата ада.

Вырвавшись на улицу, глубоко вдохнула прохладный осенний воздух, наслаждаясь его свежестью после душного кабинета. Спину немного ломило от долгого сидения за столом, а составление никому не нужных отчетов, пестрящих графиками и диаграммами, оставило какое-то муторное послевкусие, которое нестерпимо хотелось смыть глотком хорошего кофе.

Ноги сами понесли меня в сторону любимой кофейни. Нырнув под светящуюся в темноте вывеску, я зашла в заведение, которое давно полюбила за уютную, почти домашнюю атмосферу, а главное — за отличный кофе в исполнении бессменного бармена, каким-то чудом извлекавшего божественный напиток из обычных зерен и стандартного автомата.

Я прошла к своему любимому столику в углу, по пути махнув рукой мужчине, облюбовавшему местечко по соседству. Каждый раз, когда захожу в кофейню, он здесь. Сидит, обложившись какими-то бумагами, карандашами и водрузив ноутбук посреди вечного творческого беспорядка. Не удивлюсь, если узнаю, что этот стол странный посетитель взял в долгосрочную аренду, а под креслом у него припрятана подушка и теплое одеяльце. Иногда мне становится любопытно, кем же он работает. Однако чувство такта, пусть и не врожденное, но с самого детства крепко вбитое отцовским ремнем, не позволяет подглядывать и лезть с неуместными вопросами.

Сегодня, как и всегда, мужчина приветствовал меня в ответ, задумчиво наклонив голову. Голова, кстати, симпатичная: с худым породистым лицом, коротко стрижеными висками, посеребренными сединой, и внимательным, умным взглядом за стеклами очков. На вид загадочному завсегдатаю около сорока, но сорока-в-очень-хорошей-форме, которые заставляют меня, проходя мимо, распрямить спину и ненароком поправить прическу.

Процокав каблуками к своему привычному уголку, я поймала вопросительный взгляд бармена, будто уточнявший: «Вам как обычно? На мой вкус?» Легкий ответный кивок он явно интерпретировал правильно, потому что через пару минут передо мной стоял восхитительный капучино, источавший приятный, но незнакомый запах. Я принюхалась — что-то спокойное, с легкими травяными нотками. Не могу перестать удивляться, как тонко этот человек чувствует настроение посетителей.

Удобно расположившись в кресле, я пила кофе, блуждая взглядом по высоким стеллажам с книгами. Расставленные на полках, лежащие стопкой на низком комоде, а кое-где на столах и даже стульях, они сильно выделяли это место из числа современных заведений и производили странное впечатление на неискушенного посетителя. Вероятно, часть клиентов отпугивала кофейня, больше похожая на библиотеку. Для меня же это малолюдное и по-особенному уютное местечко стало почти родным.

Зажмурившись, я погладила гладкие корешки, выстроенные на ближайшей полке, и вслепую вытащила небольшой томик. А когда открыла глаза, увидела, как с обложки потрепанной «Книги пути и достоинства» на меня взирает черно-белый портрет Лао-Цзы. Китайский мудрец смотрел понимающе и снисходительно, разве что не покачивая головой на безобидную детскую выходку. Подмигнув гению, возведшему лень в разряд жизненной философии, я наобум раскрыла его труд и ткнула пальцем в середину страницы.

«Я не желаю быть гордым, как драгоценный камень, — гласили выпавшие мне строки. — Также я не желаю быть презираемым, как дикий камень». Усмехнувшись, закрыла выпавшую мне сегодня книгу и отодвинула ее на край стола — пусть радует своим успокаивающим видом, а не содержимым. Хотя в чем-то основоположник даосизма был, безусловно, прав: путь человека извечно сводится к поискам золотой середины. С этим у меня всегда были проблемы.

Я пила кофе, поглядывая в темное окно, и медленно уплывала сознанием куда-то в осенние сумерки, ощущая себя рекой, спокойно и плавно катящей свои волны за грань этого мира. И чем дальше текли мои раздумья, тем отчетливее я понимала, что чашке кофе в руках, да и самой жизни не хватает какой-то остринки. Мысли об излишней размеренности и предсказуемости дней мелкими рыбешками выныривали из глубины сознания, и почти тут же скрывались под гладью самообмана. Как вдруг будто кто-то бросил в реку камень и по воде пошли круги — «вжж» браслета вернуло меня к действительности.

В Ватсапе, под иконкой вчерашнего гепарда, меня ждал ролик с интригующим названием «Мама Красной Шапочки». Я воровато оглянулась и, надев наушники, нажала на треугольничек воспроизведения. Ого, похоже, кто-то у нас любитель классики! Но не в сексе, а в кинематографе, судя по пенсионерскому возрасту вырезанной сценки и по тому, что вытворяла на экране смартфона большегрудая кудрявая блондинка с двумя мужчинами, предположительно дровосеками. Надо же, не знала, что я чувствительна к таким простейшим визуальным стимуляторам, но вид порноактрисы, которая самозабвенно целовалась с одним партнером, пока другой ублажал ее своим орудием, заставил меня заерзать на стуле. Я быстро оглянулась и вновь уставилась на экран, пытаясь понять, что тут вообще могло возбудить. Не возвратно-поступательные же движения мужского полового органа, в конце концов? Может, сам факт, что я сижу в общественном месте с самым невинным видом, в то время как в наушниках у меня раздаются хриплые стоны? Или я просто представила себя на месте женщины? Вот, например, взять мужчину в очках за соседним столиком. Допустим, мы с ним обнаженные в кровати, он гладит мою грудь, целует взасос, а между моих широко раздвинутых ног пристраивается… ну, скажем, бариста. Ловкими длинными пальцами он трогает нежные складочки, разводит их пошире… Ох, зря я это. Кровь моментально прилила к щекам и к низу живота, заставляя закусить губу, чтобы сдержать рвущийся наружу громкий выдох.

Я остановила и свернула видео, чувствуя тянущую неудовлетворенность. Но не успела заблокировать экран, как внизу высветилось новое сообщение.

«Привет, моя дикая кошечка! Соскучилась?»