Колдовство любви

2

Стамбул, 1490 год

Проходили дни, недели, месяцы, но вестей из дома не было. Вестей и денег. Пленник находился в полной растерянности. Конечно, сумма, которую запросил шахзаде, довольно велика, но неужели отец мог настолько обозлиться на сына-ослушника, что отказался выкупить его? Антонио боялся поверить этому.

По утрам и вечерам он выходил на террасу, обращенную в сторону моря, и, всматриваясь в разноцветные треугольники-паруса кораблей, старался уверить себя, что на одной из этих галер в Стамбул спешит его долгожданная свобода. Но с каждым прожитым днем надежда на освобождение таяла быстрее, чем роса под лучами жаркого солнца. А вокруг, куда ни взгляни, раскинулся огромный округло-выпуклый город, скрывающий под высокими каменными сводами сотни улочек и переходов, щетинившийся стрелами бесчисленных минаретов, сковывающий душу цепью древних византийских стен, оглушающий призывами муэдзина к очередной молитве, пьянящий дурманящим сладким запахом, пропитавшим воздух сонного царства, в котором нет места беззаботному веселью, где красавицы должны прятать свою мимолетную молодость, любовь и красоту за высокими стенами ограды, в тоске и печали ожидая того сладостного мига, когда милостивый взор господина упадет на миловидное личико счастливицы. Порой этот миг так никогда не наступал.

Впрочем, о судьбе обитательниц гарема Антонио почти не задумывался, ему приходилось беспокоиться о своей незавидной участи. Сыну султана исполнилось всего двадцать лет, но не было во всем мире распутнее человека. Распутнее и страшнее. Шахзаде находил радость в донельзя непристойных наслаждениях и, впадая в запои, терял разум. Нередко жестокие забавы Мехмеда, обкурившегося анаши, переходили границы допустимого. Во дворце шептались о том, что очень часто, натешившись с очередной жертвой, шахзаде жестоко убивал ее, заставляя вытерпеть страшные муки, а затем отправлялся бродить переодетым по улицам, базарным кварталам и кабакам в поисках новых забав, и люди страшились его появления.

С пленником-живописцем пока что обращались почтительно. Карриоццо жил в прекрасных комнатах, свободно гулял по окрестностям дворца, в его распоряжении были расторопные слуги, от обильной вкусной еды частенько бывало трудно подняться из-за низенького стола, а бессонные ночи помогали скоротать молоденькие наложницы. Когда же по приказанию Мехмеда Антонио расписал спальные покои дворца картинами фривольного содержания, шахзаде и вовсе пришел в восторг — лет десять назад венецианский художник Джентиле изукрасил покои султана Мехмеда Завоевателя подобными сюжетами, и внук великого султана давно уже мечтал заиметь точно такие же у себя во дворце. С этого дня Карриоццо стал любимцем и наперсником Мехмеда. Он с удовольствием сопровождал шахзаде на охоте, но со значительно меньшим восторгом принимал участие в бесконечном возлиянии хмельных напитков, к которым юный сын Баязида, в нарушение закона Мухаммеда, давно пристрастился.

Антонио понимал, что его жизнь зависит от прихоти сумасбродного парня, но и предположить не мог, что станет участником новой, весьма рискованной забавы султанского сына. Мехмед задумал ни много ни мало, как отправить своего художника под видом евнуха в гарем Ибрагим-паши, командующего османской флотилией. Известная стамбульская сводница кира Шекер так долго расписывала шахзаде прелести приемной дочери капудан-паши, что распутник захотел во чтобы то ни стало заполучить девушку, которую Ибрагим-паша не спешил выдавать замуж, хотя ей уже исполнилось семнадцать лет.

— Пока Ибрагим-паша блуждает по Средиземноморью, мне ничего не стоит самому залезть в сад старика и вволю насладиться его розами и нарциссами, но я рискую разгневать султана; ведь капудан-паша — его любимец. Я должен быть уверен, что девчонка настолько хороша, что ради нее стоит затевать эту историю. Шекер поет песни о том, что Лали — истинный цветок из садов Аллаха, но можно ли судить о красоте, не увидев ее собственными глазами? Вот ты мне и поможешь. Как следует рассмотри эту девушку (а заодно и других козочек), а потом отобрази их облик на бумаге. А я уже тогда решу — стоит ли браться за эту проделку.

— Неужели в законе Мухаммеда что-то изменилось? — тоскливо хмыкнул Антонио. — Всегда считал, что лишь евнухам и торговцам позволительно находиться в стенах гарема.

— Ты трусишь, итальянец? — криво усмехнулся Мехмед. — Не разочаровывай меня. Если откажешься — отправлю на галеры.

— Твоя воля, мой господин, — Антонио покорно склонил голову, хотя в душе кипел от негодования. Но он не мог позволить себе вспылить. За время, проведенное во дворце султанского сына, ему удалось узнать столько интересных и нужных сведений для республики Святого Марка, что рисковать собой агент Венеции не имел права и сожалел о том, что не было возможности встретиться с кем-нибудь из венецианской миссии.

— Ладно, не дрожи. Тебя проведет во дворец кира Шекер. Кизляр-ага Маруф — главный евнух в гареме паши — знает о тебе. Можешь во всем на него положиться.

— Черный ага предает своего господина?

— Как же ты наивен, мой друг, — ухмыльнулся шахзаде. — В гареме Ибрагим-паши (как, впрочем, и во многих других домах) всем заправляют евнухи, но подчиняются они не своему господину, а одной из его жен, которая оказывает тому или другому охраннику свое расположение. Разумеется — за некоторые постельные услуги, выгодные обоим любовникам. Именно поэтому в моем гареме часто меняются и евнухи, и женщины, — со злорадством пояснил юноша. — У Ибрагим-паши имеются три жены, положенные Кораном, и каждая из них, по уверению киры Шекер, ненавидит приемную дочь своего мужа, опасаясь, что супруг женится на девчонке, из-за которой уже давно потерял рассудок. Кизляр-ага, предпочитающий сохранять хорошие отношения с женами своего господина, не выдаст мужчину, забравшегося в гарем к любимице Ибрагим-паши. А также — слуг этого храбреца. Дело в том, что завистницы уже не раз пытались отравить девчонку, и глупый черный ага считает, что с моей помощью спасет несчастной малышке жизнь, — на губах шахзаде заиграла змеиная улыбка, при виде которой Антонио стало жаль неизвестную девушку. — Так что — готовься. Завтра ближе к вечеру тебя доставят во дворец старика. Имей в виду: не смей и пальцем прикоснуться к девчонке, пока я сам вволю не наиграюсь с ней.