Колдовство любви

49

В комнате повисло напряженное молчание, недоброе предчувствие становилось все более ощутимым. Донельзя удивленная странным поведением сына, вернувшегося в родной дом, женщина с легким порицанием смотрела на Антонио. Анна никак не могла понять, отчего старший сын так изменился и так враждебно смотрит на младшего брата, с которым был очень дружен в детстве.

— Я вижу, многое изменилось в нашем доме, — прервал мучительное молчание Антонио.

Он пристально изучал Филиппо, отмечая про себя, как окреп и возмужал брат за те пять лет, что они не виделись.

— Я знаю, о чем ты хочешь спросить, — отчетливо произнес младший брат. Его красивое лицо осунулось и побледнело.

— Я в этом не сомневаюсь, — сдерживать гнев для Антонио было невообразимо трудно. Но он знал, что должен держать себя в руках ради матери. — Так почему же ты ничего не сделал для моего спасения?

— Как Филиппо мог тебе помочь? — вмешалась Анна, изумленно подняв брови. — Нам сообщили, что корабль, на котором ты отправился в путешествие, разбился о скалы у берегов Морей. И… — она промокнула глазка платочком, — больше мы ничего о тебе не слышали.

— Но Филиппо известно еще кое-что, не так ли? — Антонио сжигал взглядом младшего брата, нервно кусающего губы.

— О чем ты говоришь? — взмолилась женщина.

Сделав глубокий вздох, юноша решительно подошел к брату и отважно заглянул ему в глаза.

— Месяц назад пришло сообщение, что ты жив.

— Что?! — у Анны перехватило дыхание.

Не веря своим ушам, она уставилась на младшего сына.

— В письме говорилось, что человек, в плен к которому попал Антонио, требует выкуп и согласен ждать до наступления лета. По истечении этого срока Антонио будет отправлен на галеры.

— Ты не говорил об этом, — прошептала синьора и прижала ладони к сердцу.

— Матушка, — Филиппо упал на колени перед Анной и, с тревогой глядя ей в лицо, умоляюще попросил: — Тебе нельзя волноваться, позволь мне пригласить лекаря! Твое сердце…

— Я справлюсь… Продолжай рассказывать о том, как ты предал брата.

— Я не мог… — запинаясь, торопливо заговорил юноша. — Письмо пришло с огромным опозданием. Мы не успели бы к назначенному сроку… Не смогли бы помочь Антонио и лишились большой суммы, что оказалось бы губительно для нашего феода. Если бы письмо пришло хоть на месяц раньше!

— Меньше года назад были отправлены три письма. Их взялись доставить венецианские купцы. Слышишь: три письма! — рявкнул Антонио. — А ты хочешь уверить, что получил всего лишь одно, да еще с большим опозданием?! И, совершив подлость, продолжал готовиться к свадьбе, зная, что я, возможно, уже гну спину на галерах?

Сдерживать себя Антонио больше не мог. Он набросился с кулаками на стоящего на коленях брата, и если бы его могла сейчас увидеть Лали, она сочла бы Карриоццо вышедшим из ада. Очень смутно Антонио слышал крик матери и стоны Филиппо, но остановиться не мог. А младший брат даже не пытался защищаться и, покоряясь судьбе, безропотно сносил страшные удары.

Неожиданно кто-то вцепился в волосы Антонио и с силой оттянул его голову назад. А через мгновение он почувствовал пару сильных пощечин и пришел в себя.

— Мерзавец! Ты убьешь его!

Тяжело дыша, он смотрел, как Доминика, мгновение назад похожая на разъяренную фурию, преобразилась в плачущего ангела и, бросившись к Филиппо, принялась дрожащими руками промокать текущую у юноши кровь из разбитых губ.

Только сейчас Антонио сообразил, насколько жестоко избил младшего брата: у Филиппо был разбит нос, расквашены губы, глаза заплыли от синяков, а тело юноши, наверняка, страдало от страшных ударов.

— Что же ты остановился? — с трудом проговорил Филиппо, отодвигая от себя плачущую Доминику. — Покончи со мной, я ничего другого не заслуживаю.

Анна с ужасом смотрела на сыновей. Голова ее кружилась от пережитых за последний час событий, но женщина не могла позволить себе остановить старшего сына. Филиппо совершил подлость, и покойный супруг Анны поступил бы сейчас не менее жестоко с предателем. Только сам Антонио вправе судить и прощать поправшего братские чувства Филиппо.

— Оставить тебя жить — самое худшее из всех наказаний, — рыкнул Антонио. Слизнув кровь с разбитых костяшек, он взглянул на себя и медленно стащил с плеч испачканные кровью рубашку и камзол. — Ты пожалел истратить на меня наследство отца. Я, в свою очередь, отплачу тебе тем же. Интересно… — Карриоццо криво усмехнулся в лицо Доминики, — что скажет твоя невеста, когда узнает, что отныне ты будешь жить в моем замке из милости? Так же, как жил я в доме султанского сына. Впрочем, будет существенное отличие: я надеялся, что моя семья спасет меня из плена. А ты будешь жить здесь как свободный человек, но надеяться тебе не на что. Ты сам сказал, что дела в феоде идут не очень хорошо, и я не могу позволить себе выделить тебе часть состояния.

— Я скажу, сударь, что все равно выйду замуж за Филиппо, — Доминика высоко вздернула подбородок. — Мне больно узнать о том, что Филиппо проявил малодушие! Но я не стану судить его. Я помню заповедь Христа: кто без греха — пусть бросит камень в оступившегося.

— И на что же вы будете жить? Насколько я знаю, синьор дель Уциано не столь богат, чтобы принять нищего зятя.

— Мой дядя дает мне в приданое серебряные рудники!

— Вы ошибаетесь. Майано — собственность его дочери, которая как раз сегодня вернулась в родной дом. Я лично вручил ее графу де Бельфлер.

— Мальвина вернулась? — на лице девушки вспыхнула радостная улыбка.

Антонио с удивлением уставился на невесту своего брата. Неужели Доминику не волнует, что возвращение кузины лишило ее богатого приданого?

— Ты еще не все знаешь, девочка. Твой отец отказывается выдать тебя за младшего в роду Карриоццо, — усмехнулся Антонио. — И собирается найти тебе другого жениха, более состоятельного. Так что Филиппо ты ничем помочь не сможешь.

Доминика облизнула внезапно пересохшие губы.

— А я лучше уйду в монастырь, чем выйду за другого, — и в знак своей клятвы девушка поцеловала крест.

— Да, братишка, тебе повезло с невестой, — с удивлением покачал головой Антонио. — А вот ей с тобой — вряд ли.

— Я не стану причиной ее несчастья, — отвергая помощь невесты, юноша с трудом поднялся на ноги и подошел к старшему брату. — Алтонио, отец хотел, чтобы семьи Карриоццо и Бельфлер породнились. Я не нарушу его последнюю волю, — Филиппе, тяжело дыша, смотрел из-под опухших век на невесту. — Доминика, если судьбе так угодно, ты должна выйти замуж за моего брата.

— Ты отказываешься от меня? — не веря своим ушам, переспросила девушка.

— Он более достоин тебя, нежели я.

— Дурак! Эгоист! — вспыхнула Доминика. — А мои чувства тебя не волнуют?!

Она бросилась к выходу из зала, но на полпути неожиданно остановилась и резко обернулась к Антонио:

— А почему бы вам, синьор, не жениться на вновь обретенной невесте? И тем самым выполнить волю синьора Алессандро? Уверяю, что я возражать против этого не стану. После женитьбы на богатой невесте вы сумеете поправить дела вашего драгоценного феода, о судьбе которого вы оба так рьяно печетесь. Уверяю вас: граф и — особенно — графиня де Бельфлер не пожалеют денег на приданое своей дочери.

Карриоццо нервно провел рукой по спутанным волосам. Доминика все больше напоминала ему Лали, и не столько внешностью, как своим вздорным характером. Подумать только, что лепечет эта негодница! Она предлагает ему жениться на дочери Бельфлера ради богатого приданого и в память о последней воле его отца. Но Антонио не может так поступить с Лали, которая, которая… достойна лучшей участи.

Конечно, всего лишь неделю назад его и Лали неумолимо влекла в постель сумасшедшая страсть. Но Антонио был уверен в том, что эти чувства временны. Лали выросла в гареме и считала, что самое главное для нее — стать женой. Все равно чьей. И тут в ее жизни появился он — Карриоццо. Они три недели провели бок о бок, и неудивительно, что почувствовали взаимную тягу друг к другу.

Но теперь все изменилось. Лали — дочь весьма состоятельного человека и вправе рассчитывать на более выгодную партию, нежели Антонио. Если Филиппо не лжет, и дела в феоде идут плохо, то хозяин Карриоццо не может быть завидным женихом дочери графа де Бельфлера. И думать об этом нечего. К тому же, есть еще пара причин, из-за которых он не может позволить себе породниться с домом Бельфлер.

Странная смерть отца на охоте — главная из этих причин. Кому-то очень было на руку, чтобы хозяином феода стал юный Филиппе. Отдавая в приданое племяннице земли, граничащие с поместьем Карриоццо, граф де Бельфлер, не иначе, как что-то замыслил.

А вторая причина — Монна. Стать ее зятем немыслимо и невозможно.

Почувствовав сильнейшую усталость, Антонио повернулся к матери:

— Мне нужна горячая ванна.

— Я прикажу, чтобы тебе доставили воду в спальню на южной стороне, — сказала Анна и, печально улыбнувшись, вышла из зала.

«Боже, как я устал», — Антонио потер щетинистый подбородок, лениво размышляя, чего ему больше хочется — мыться, спать или есть. Плечи тянуло к земле, словно их придавил какой-то груз, веки стали почти свинцовыми. Короткий сон явно не повредит. Нет, сначала нужно принять ванну, а еду пусть принесут в постель.

Только напрасно он надеялся уснуть. Когда Антонио, насытившись, откинулся на подушки, то перед его глазами неожиданно, против его желания, появилась Лали.

И все потому, что ложе, на котором он устроился, было семейным и раньше принадлежало его родителям, как и сама спальня на южной стороне дворца. А еще раньше — всем прочим правителям Карриоццо. Когда Антонио решит жениться, то рядом с ним в этой постели будет лежать его супруга. Вот тут в памяти и появилась эта негодница — девчонка из гарема капудан-паши, дочь графа де Бельфлер.

Ночь уже вступила в свои права, и Антонио окружала темнота. Но ему все время чудилась Лали. Лали, лежащая подле него в постели. Он почти реально видел, как ее золотые волосы разметались по подушке, а распростертые руки зовут его…

Карриоццо до самого утра пролежал без сна, мучая свою раненую душу воспоминаниями о радостном смехе Лали, соблазнительных изгибах ее тела во время танца. Он вспоминал ее удивительное, ни на что не похожее пение и нескромное желание любовных утех. Девушка, от любви которой он добровольно отказался, стала для Антонио манящим огоньком, мерцающим в ночи, милым чудесным призраком, ворвавшимся в его жизнь из далекого детства. Его мучением и болью.