Колычев. Циклы детективов. Романы 1-44

Глава 1

Синоптики представляют на земле «небесную» канцелярию, но все-таки они простые смертные, а потому допускают просчеты. И хорошо, если они ошибаются в сторону лучшей погоды, например, как сегодня. Вчера метеобюро предрекало похолодание, сплошную облачность и небольшой дождь, но небо с утра было чистым, ярко светило солнце. Тепла в последние дни действительно не хватало. Стоял июль, а температура едва дотягивала до двадцати градусов. Зато сейчас столбик термометра неудержимо стремился к отметке «тридцать». Да и суббота сегодня, самый лучший для отдыха день: можно развлекаться до самой ночи или даже до утра, ведь в запасе целое воскресенье.

В такую погоду грех сидеть дома, и, если есть возможность, надо выбираться на природу, жарить шашлыки, пить поданное к мясу красное вино или, если на мангале жарится осетрина или семга, белое. И хорошо, если такую природу можно найти в шаге от дома, на берегу собственного пруда.

Пруд большой, с каменистым дном и роскошным оформлением береговой линии. Шашлычная беседка была частью его дизайна и омывалась чистыми, слегка зеленоватыми водами с двух сторон. Можно было встать ногами на кирпичный бортик, оттолкнуться и нырнуть в пруд головой – благо глубина позволяла. Только вода холодная, да и неприлично это: ведь вокруг люди, гости хозяина дома, и никто из них не расположен к водным процедурам. Купаться сейчас хотели только три гипсовые грации, что стояли неподалеку возле высокой, выложенной из крупного камня горки с водопадом. Эти замечательно исполненные статуи очень хорошо вписывались в общий пейзаж, но на них смотрел только один человек из тех, кто находился в беседке. Смотрел с интересом, но не восхищался, напротив, думал о том, что эти полуголые купальщицы – полная безвкусица.

Это был высокий статный мужчина тридцати пяти лет. Черные блестящие волосы, модная, с легким налетом небрежности прическа, густые, смоляные брови, небольшие, слегка раскосые глаза… В них была та глубина и пронзительность, которые очень нравятся женщинам. И лицо у него для мужчины довольно красивое, с аристократичными чертами брутально-гламурной выточки. Смотрелся он привлекательно, и вряд ли в глазах женщин его портило большое количество родинок на правой щеке.

Дамы в беседке были предоставлены сами себе, в то время как мужчины чинно потягивали коньяк, явно скучая от того, что шашлыки запаздывают. Стол накрыт, закуска на местах, но главное блюдо еще не подали, поэтому мужчины неторопливо разминались в преддверии первого тоста. У них сложилась своя теплая компания, но и женщины не скучали – им было о чем поговорить между собой, запивая невинные сплетни легким вином. Гости довольно оживленно общались между собой, и только мужчина с родинками на правой щеке пребывал в гордом одиночестве. Он стоял у бортика беседки, глядя куда-то в сторону, но при этом явно любовался самим собой.

Вадим Остроглазов ничуть не сомневался в собственной исключительности. Он искренне считал себя красивым, умным, эрудированным. У него два высших образования, его ценит начальство, ему прочат хорошие должности в будущем. Он еще молод, полон сил, женщины от него без ума, и он активно пользуется этим, чередуя праздные увеселения в ночных клубах с разгрузочными тренировками в фитнес-центре. Авангардные и абсурдистские театральные постановки, выставки концептуальной живописи, японская литература и буддийская философия – это его стиль жизни. Красивые женщины, казино и ночные клубы – его стихия. Он в курсе всех новостей в гламурной тусовке, его держат за своего в этом недоступном для плебса мире, а здесь, в шашлычной беседке, собрались типичные филистеры, обыватели, которые ничего дальше собственного носа не видят. Работа, дом, жена, дети, телевизор – все, больше для счастья в личной жизни им ничего не надо. А на выходные они любят собираться вместе – на рыбалке, в бане или вот так, на природе, в частных владениях своих друзей. Темные ничтожные людишки. И совсем не важно, что у них много денег…

Нет, это, конечно, важно. Но в этом и заключается величайшая несправедливость. Почему эти никчемности живут в богатых домах, ездят на дорогих машинах, имеют красивых жен, а Вадиму, яркому представителю элитного общества, приходится снимать однокомнатную квартиру в спальном районе Москвы, ездить на скромном «Форде»? Да и работа у него, честно говоря, неважная. Да, он креативный человек, но всего лишь старший менеджер в рекламной фирме, и зарплата у него невысокая.

На дом хозяина торжества он смотрел снисходительно, с оттенком пренебрежения во взгляде, но в душе у него шевелилась, скреблась острыми лапками зависть, отравляла кровь своими кислотными выделениями…

Дом большой и красивый, как свадебный торт, – высокий, кремового цвета, с темной, как шоколад, сложной формы крышей. Большое мраморное крыльцо, портик с колоннадами, большие круглые эркеры по углам. И внешне дом смотрится превосходно, и внутри креативный дизайн, богатая обстановка. Альпийские лужайки во дворе, мощенные тесаным булыжником дорожки, цветочные гобелены, сосны, пруд – все чуть ли не произведение искусства.

А ведь этот райский уголок мог принадлежать Вадиму, если бы он в свое время сделал правильный выбор. Но нет, он жил тогда своей жизнью, далекой от взаимных привязанностей, полной свободной любви, секса и прочих сильных ощущений. Зато Женя не упустил шанс…

Располнел Женя на сытых хлебах, пивное брюшко отрастил, чего не скажешь про его жену. Серафима все так же хороша собой, как и прежде. Нет, она не красавица, но миленькая и симпатичная. И еще худенькая. Это не болезненная, анорексичная худоба, а, можно сказать, художественная филигранность. Худосочная она, руки тонкие, ножки тощие, длинные, но грудь у нее третьего размера и тазовая кость для ее фигуры довольно широкая. Она и раньше была такой, и даже после двух родов ничуть не изменилась.

Женя не приглашал Вадима на пикник, но ведь они сводные братья, росли вместе, и он может приехать сюда в любое время дня и ночи. Увы, нет больше между братьями былой дружбы, их отношения натянуты, и Женя должен радоваться, что Вадим не злоупотребляет своим правом приезжать сюда нежданно-негаданно. И переживать ему не надо, не метит он сегодня на его Серафиму. Его друг Миша тоже пусть не волнуется: он мужик богатый, таких жены холят и лелеют, так что от него не убудет, если он пару раз с вожделением посмотрит на его вторую половину…

А вот Леонид Артемьевич, как назвался третий мужчина из Жениной компании, пусть побеспокоится за свою супругу. Нет чтобы улыбнуться Вадиму при знакомстве, позволить называть себя просто Леней или хотя бы Леонидом, так он сразу задрал нос, раздул щеки, сказал несколько слов через губу, на том разговор и закончился. Ну да, не ровня ему Вадим, зато его красотка-жена настроена очень даже демократично. Хоть и не очень она молода, лет под тридцать, но смотрится очень свежо, никак про нее не скажешь, что дама слегка переспела. Она не строила Вадиму глазки, за все время лишь один раз посмотрела на него. Но что это был за взгляд! В нем не обещание, а чуть ли не мольба о помощи. Ну да, муж у нее уже не молодой, мягко говоря, не в форме, внешность далека от совершенства, зато самомнения хоть отбавляй.

Жена у Леонида Артемьевича красивая, но этого ему, возможно, мало для удовлетворения собственного честолюбия. Если так, то у него наверняка есть любовница, с которой он почти не спит. Вадим хорошо знал этот тип людей, у него босс такой же. Апломба много, но заявленные способности явно не соответствуют реальности. Если бы не Вадим, фирма давно бы уже разорилась: ведь только он своим умом держит бизнес на плаву. И у этого Леонида Артемьевича наверняка есть талантливые помощники, поэтому его дела и идут хорошо. Чем именно занимался Леонид Артемьевич, Вадим не знал, но надеялся выяснить у его жены. Если вдруг представится удобный момент…

Сегодня он многое должен узнать. Но еще больше он уже знает. Так что неспроста он заглянул сегодня к брату на огонек – и с ним у него будет серьезный разговор, и с его гостями.

Ветер гнал по небу рваные темно-серые облака, срывая с них редкие дождинки. Ненастная погода, но было не холодно, и не похоже, что вскоре заморосит дождь.

Крупный, плотного телосложения мужчина с жесткими седеющими волосами перевел взгляд с большого роскошного дома на зеленоватую гладь приусадебного пруда. Красивый водоем – берега выложены камнем, на ветру шелестят декоративные камышовые заросли, среди распластавшихся на воде темно-зеленых листьев цветут жемчужно-белые с желтой серединой кувшинки. Не хватает разве что пары лебедей. Впрочем, эту кажущуюся пустоту заполнил плававший в гордом одиночестве труп мужчины.

Но Степана Кручу и не пригласили бы смотреть на лебедей: там, где все хорошо и спокойно, его присутствие не требуется. А вот там, где трупы, – туда добро пожаловать.

А труп, скорее всего, криминальный. На эту мысль наводило выражение лица утопленника. Не так просто разглядеть эту боль и страх перед смертью, но у подполковника Кручи глаз наметанный, он почти двадцать лет в розыске и был, по сути, ходячей копилкой профессионального опыта, как изредка подшучивали самые близкие друзья.

– Товарищ подполковник, будем вытаскивать? – спросил судмедэксперт Краськов, субтильный молодой человек с ранними залысинами.

Круча молча показал взглядом на майора Синицына, возглавлявшего оперативно-следственную группу. Вот кому решать, пора вынимать труп из воды или нет.

От дома к пруду тянулась мощенная камнем дорожка в полтора-два метра шириной. Она проходила мимо горки с водопадом, возле которой удобно расположились гипсовые статуи обнаженных женщин. Две нимфы повернулись в сторону пруда, а третья стояла посередине, лицом к ним, предплечьями закрывая им груди. И совсем непонятно, кого увидели эти купальщицы перед тем, как потерять головы, причем в самом прямом смысле этого слова. Красивые у них фигуры, но вместо голов из шей торчали арматурные обрезки. А в траве валялись куски гипса.

Дальше дорожка вела к шашлычной беседке из колотого кирпича с камышовой крышей, в которой стоял большой стол из состаренного дерева и массивные кресла с подлокотниками. Дорожка огибала беседку с мангалом и уходила за пруд, змейкой пробегала мимо гостевого коттеджа, заворачивая обратно к дому. От дорожки тянулся проход к мосткам из полимерной доски. С них и упал в воду мужчина, труп которого до сих пор не подняли на берег. Он лежал на спине с открытыми глазами, безжизненно глядя в беспокойное небо. Тело полностью было погружено в воду, ветром обдувалась только часть лица. Эксперты уже сфотографировали его, обследовали мостки под протокол. Действительно, пора вытаскивать труп из воды. Тем более что Дима Шульгин уже показался из-за дома.

Капитан Шульгин – парень шустрый. Среднего роста, щуплый, неказистый. Но недостатки его внешности с лихвой компенсировались жизненной энергией, которую без устали производил скрытый где-то внутри его генератор. Он был из тех людей, которые не могут долго сидеть на месте, грустить и хандрить. Улыбался он редко, по случаю, но жизнерадостное свечение в его глазах никогда не меркло.

Багор он начал искать сразу, как только оперативно-следственная группа высадилась во дворе дома. Увидел труп издалека и сразу же сообразил, что без длинного зацепа не обойтись. А у хозяина дома противопожарного щита с багром, топором и ведрами не нашлось, зато имелась дюралюминиевая лестница с крючками на несущих балках.

Даже с лестницей на плече Дима шел быстро, легко и пружинисто, хозяин дома едва поспевал за ним.

Евгений Максимович Костин – мужчина не молодой, но еще и не старый. Лет сорок, может, чуть больше. Полноватый, рыхловатый, с пивным брюшком, но при этом он явно не развалина. И кости у него не артритные, и мышцы не атрофированы, энергия в нем еще чувствуется. Такие мужики с удовольствием играют в футбол, ездят на внедорожниках на охоту и рыбалку, бегают по бабам, если есть возможность. Но сейчас этот круглолицый, с маленькими глазами человек передвигал ноги с трудом и явной неохотой. Присутствие незнакомых людей его явно утомляло. Тем более что он сильно мучился с похмелья. Видно, что мужик вчера на охоте был, «перепелов» стрелял. Тех самых перепелов, которые появляются с перепоя. К тому же на него давили переживания, все-таки покойник был его братом.

– Что, Евгений Максимович, нескучный вчера был день? – с безобидной, в общем-то, иронией спросил Круча, глядя на его мешки под глазами. – Трубы горят?

– Нет, не горят… Но, да, вчера было весело, – уныло отозвался мужчина.

– Да уж, повеселились, – кивнул Круча.

Пока что он мог только предполагать, по какой причине плавающий в пруду человек стал трупом – или криминал, или несчастный случай. Если хозяин дома вчера порядком выпил, то и его гость мог перебрать со спиртным, а пьяному, как известно, море по колено. И ничего удивительного в том, что купаться он полез в одежде.

Но вот Шульгин с экспертами вытащили тело на мостки. Покойник был одет в джемпер, джинсы с широким кожаным ремнем, на ногах дорогие туфли. В таком снаряжении купаются только по пьяному делу. Вот только как он утонул – сам по себе или ему помогли?

При жизни утопленник, должно быть, пользовался успехом у женщин. Тип внешности у него незаурядный, телосложение спортивное, черты лица правильные, только вот нос подвел. Распухший какой-то нос.

– Краськов, что у него там с носом? – спросил Круча.

Судмедэксперт и сам заметил, что с лицом что-то неладно, поэтому осторожно ощупал кость.

– На перелом похоже… Возможно, его ударили кулаком.

Круча и сам понимал, что такой удар мог привести к летальному исходу. Потерпевший получил по носу, потерял сознание, упал в воду и утонул. Но все-таки на всякий случай он спросил:

– Это могло стать причиной смерти?

– Все возможно…

Краськов осмотрел лицо, а затем, подняв голову покойника, стал ощупывать затылок.

– Так, что-то здесь не то!

Тело утопленника перевернули на живот, и в глаза бросилась глубокая рана на голове в районе темечка, ближе к затылку. Потерпевшего ударили чем-то тяжелым и очень твердым. Удар был сильным, похоже, потерпевшему проломили черепную кость.

– Удар тупым предметом, – бесстрастно резюмировал эксперт. – Возможно, камнем…

– А об угол пристани удариться мог? – спросил Круча.

Доски надводной площадки были обвязаны по периметру стальным уголком, но и без этого предполагаемый удар мог оказаться смертельным.

– Сам он удариться не мог, – покачал головой эксперт. – Вот если бы его кто-то головой к углу приложил, тогда возможно. Но мне кажется, ему нанесли удар камнем, например, или обухом топора. Или даже молотком… Смотреть надо, разбираться…

– И с носом у него проблема, – опять повторил Круча.

– И с носом… Могли сначала ударить по носу, потом по голове, – кивнул Краськов. – По носу – спереди, по голове – сзади.

– То есть нападавших могло быть двое?

– Все может быть.

– Если в нос ударили, то кровь должна была пойти. А на мостках крови нет, – вслух подумал Круча. – Может, его в воде ударили по носу?

– Не исключено.

– Но я думаю, что его все-таки ударили на берегу. Сначала ударили по голове, а потом ударом в нос опрокинули в воду. Он же лицом вверх лежал, значит, упал на спину…

– Разбираться надо.

Потерпевший мог перед смертью видеть своего убийцу. Или даже убийц. Глаза у него открыты, но, увы, в криминалистике пока не существует такой техники, которая могла бы считывать с глаз покойного последнюю визуальную информацию. В фантастических проектах есть, в реальности – нет. Может, когда-нибудь будет? Хотелось бы на это надеяться.

Круча посмотрел на фонарный столб на берегу возле входа на пристань. Если преступление произошло ночью, то жертва сумела бы увидеть своего убийцу. Правда, с трупа показания не снимешь, но ведь преступника мог видеть не только потерпевший.

Глава 2

Красивое женское лицо было разбито и расколото на несколько частей. Двум другим гипсовым статуям досталось не меньше. Обезглавленные, они навевали грустные мысли.

– Что это такое, Евгений Максимович? – спросил Круча, кивком головы показав на безголовые статуи.

Возможно, их изуродовали тем же орудием, которым была убита жертва. Скорее всего, молотком, и не каким-нибудь сапожным, а тяжелым, весом в три-четыре килограмма. Только где этот инструмент, куда дел его преступник?

– Хариты. Богини изящества, прелести и красоты, – тускло, без огонька сообщил Костин. – Их еще грациями называют. Дочери Зевса и Евриномы. Аглая, Евфросинья и Талия… Вадик считал эту скульптуру безвкусной, я пытался объяснить, что это копия той скульптуры, которая стоит в Лувре, но ему хоть кол на голове чеши. Если он что-то сказал, то спорить с ним бесполезно…

– Может, он и отбил головы этим безвкусным статуям?

– Ну, не такие уж они и безвкусные… Может, он и отбил, я не знаю. Грешить на него не могу, но все может быть… Вчера все было в полном порядке, а сегодня сами видите что.

– В полном порядке. Вчера… А сегодня непорядок. Вчера порядок, а сегодня нет, – медленно, приложив в раздумье палец к щеке, проговорил Круча. И вдруг спросил хлесткой скороговоркой: – А когда погиб ваш брат, вчера или сегодня?

– Вчера, – кивнул Костин.

– В какое время?

– Я откуда знаю? – спохватился хозяин дома. – Я сегодня утром встал, пробежку хотел сделать…

– Пробежку, с похмелья?

– Ну, я специально дорожку так сделал, чтобы по кругу бегать. И каждое утро бегаю. Но вы правы, сегодня тяжело бегать, я просто вокруг пруда хотел пройтись…

Дом стоял в хорошем месте, далековато от Глубокого озера, зато в сосновом бору, рядом с речкой. И участок солидный, соток пятьдесят, может, чуть меньше, поэтому и место для большого пруда нашлось. Периметр дорожки, о которой шла речь, составлял не менее трехсот метров. Десять кругов – и три километра в зачете. А участок обустроен шикарно: английские газоны, клумбы, пруд, кустарники, деревья, одним словом, наглядное пособие по ландшафтному дизайну. Хотел был Круча иметь такую роскошь на своем участке, тогда бы не был вынужден топтать по утрам тропинку за околицей своей деревеньки.

– Прошлись?

– Прошелся, – угрюмо кивнул Костин. – Сначала вот это безобразие увидел, – взглядом показал он на обезглавленных женщин. – А потом Вадика…

Мужчина замолчал, изображая скорбный дух. Действительно, Костина расстроила смерть брата, но все-таки его горе не казалось искренним.

– Почему вы не вытащили его из воды? – спросил Круча.

– Почему не вытащил из воды? Я в милицию пошел звонить. Нельзя же трогать труп до приезда милиции. Или можно?

– Нельзя. Но почему вы решили, что ваш брат мертвый? Он же с открытыми глазами лежал, можно было подумать, что он живой.

– Сначала я тоже подумал, что живой, – кивнул Костин. – А потом смотрю, глаза безжизненные. Мертвые глаза. Остекленели у него глаза. Знаете, мне трудно говорить, спазмы какие-то в груди…

– Можете пивка на грудь принять. В вашем случае лучшее лекарство от спазмов.

– Вообще-то я не опохмеляюсь. Но сегодня можно… Только не пивка хочется, а чего-нибудь покрепче. Коньячку, например. Вы будете?

– Нет, я на службе.

Подполковник Круча возглавлял криминальную милицию ОВД «Битово», и ему совсем не обязательно было приезжать на место преступления. Было видно, что господин Костин человек далеко не бедный, возможно, весьма влиятельная персона в своих кругах, но даже из уважения к нему вряд ли можно было назвать произошедшее убийство громким или резонансным. Да, обычным его не назовешь, потому что насильственная смерть сама по себе – серьезный вызов обществу, но все-таки сейчас на месте Кручи должен был находиться начальник уголовного розыска. Однако Кулик в отпуске, поэтому Степан Степанович сам выехал на место происшествия, о чем, в общем-то, нисколько не жалел. Ему нравилась его служба, и она не тяготила его даже по выходным дням. Так ведь и живется легче, когда работа по душе. И по плечу тоже…

– Ну, тогда я сам…

Костин сделал шаг в сторону дома, но Круча его осадил.

– Куда вы, Евгений Максимович, я вас не отпускал, – добродушно усмехнулся он.

– А вы меня можете не отпустить? – удивленно посмотрел на него хозяин дома.

– Ну да, это же ваши частные владения.

– Да, это мои владения, – с начальственной иронией усмехнулся Костин. И снова повернулся к нему спиной.

– Да, но вы легко можете попасть в наши владения. Вам это нужно?

Костин замер на месте, немного постоял и резко развернулся к Круче.

– Это угроза?

Он хмурил брови, пытаясь высечь из глаз молнии, но гром так и не прозвучал. Не хватило ему для этого силы духа. Может, он гроза для своих подчиненных, но подполковник Круча явно не из них, он и сам способен учинить любому приличный разнос или даже разгром. На его стороне сила закона, шутки с которым ни к чему хорошему не приводят.

Подполковник Круча имел внушительный вид, да и чувствовалось, что внутри у него – стальной стержень, блеск которого можно было заметить в жесткой глубине его взгляда. Он не утяжелял его, не пытался давить на Костина, но тот сам понял, что с подполковником лучше не обострять отношения.

– Значит, вы увидели своего брата и пошли звонить в милицию, так я вас понимаю? – спокойно, как будто и не было никакой пикировки, спросил Степан Степанович.

– Да, вы правильно меня понимаете.

– А это что такое?

Круча зацепился взглядом за скол на стесанном булыжнике. Такое ощущение, что кто-то со всей силы бросил на дорожку молоток. Он нагнулся и заметил на выбоине мельчайшие кусочки гипса.

– Я не знаю, – отозвался Костин.

Круча подозвал к себе следователя и криминалиста и велел им заняться этой интересной находкой.

Похоже, вандал сначала изуродовал скульптуру, а затем в сердцах швырнул молоток или еще что-то там еще на дорожку, оставив след.

– Скажите, Евгений Максимович, – Круча повернулся к Костину, – ваш брат вчера много выпил?

– Ну, было.

– Вы с ним, случайно, не ссорились?

Круча представил, как примерно развивались события. Пьяный Вадик схватил молоток, надругался над гипсовыми харитами, потом пошел к пруду, встал у самой воды. А тут и Костин появился. Увидел, что стало с его любимицами, взбесился, тут и брошенный молоток на глаза попался. И мысль дурная в голову пришла. Вадик стоял на пристани, Костин подобрался к нему со спины и обрушил на него всю свою ярость.

– С кем, с Вадиком?.. Нет, мы не ссорились.

– А если это Вадик ваши статуи разрушил?

– Но я не знаю, кто это сделал.

– А если бы он это сделал, вы бы с ним поссорились?

– Как я могу с ним поссориться, если он мертвый?

То ли Костин начал юлить, то ли у него началась эта путаница от волнения, но так или иначе его поведение казалось Круче подозрительным.

– Это сейчас он мертвый, а когда махал здесь молотком, был живой.

– Он махал молотком?

– А кто махал молотком?

– Не знаю.

– Но кто-то же махал молотком? – делая упор на последнее слово, спросил Круча.

– Ну да, кто-то махал.

– И куда делся молоток?

– Не знаю. Понятия не имею.

– Может, его в пруд выбросили?

– Кто выбросил?

– Ну, не знаю. Кто-то подобрал его, подкрался к вашему брату и ударил его по голове. А концы, как говорится, в воду. И Вадика в воду, и молоток…

– Я не знаю, кто мог ударить его молотком, – Костин смотрел на Кручу выпученными глазами.

– А почему молотком? Может, его ударили обухом топора? И его ударили топором, и статуи разрушили топором.

– Топором?! Ну, я не знаю…

– Да нет, мне кажется, что вы знаете…

– Вы думаете, что это я убил Вадика? – возмущенно вскричал Костин.

Круча ничего не сказал. Наблюдая за хозяином дома периферийным зрением, он делал вид, что смотрит на пруд. Не надо сейчас давить на Костина, пусть он варится и закипает в собственном соку.

– Я?! Убил своего брата?! Как я мог убить своего брата?!

– Но кто-то же его убил, – спокойно сказал Круча.

– Может, он сам утонул!

– У него проломлен череп.

– Ну, может, ударился?

– Экспертиза покажет, как и что. Но тогда у нас, Евгений Максимович, будет уже совсем другой разговор.

– Но я не мог убить Вадика… – в растерянности покачал головой Костин. – Если бы его убил я, разве стал бы сам вызывать милицию?

Именно такой логикой и руководствуются некоторые преступники, чтобы отвести от себя подозрения. Сам убил, сам вызвал милицию, чтобы свалить вину на кого-то другого. Но Круча не стал об этом говорить.

– Евгений Максимович, давайте попробуем плясать от печки. Ваш брат жил с вами?

– Нет, он снимал квартиру в Алтуфьеве. Вчера приехал в гости.

– Один приехал?

– Да, один. Семьи у него нет, он живет один… Что-то холодно стало, вам не кажется?

Погода здесь ни при чем, подумал Круча, просто Костина колотила изнутри нервная дрожь. Так бывает, когда человек преодолевает страх за свою шкуру. Ведь за убийство светит солидный срок, до окончания которого можно просто не дожить. Тюрьма – отнюдь не райское место, и обитают там вовсе не добрые ангелы.

– Пусть принесут горячий чай, если холодно, – пожал плечами Круча.

– Да, наверное…

Костин полез в карман за телефоном, набрал номер, попросил принести в шашлычную кофе и направился в беседку. Круча последовал за ним.

Стол был большим, начисто вытертым, и плиточный пол прислуга тоже хорошо вымыла.

– Мы здесь вчера отдыхали, – сказал Костин. – Думали в доме посидеть, а тут солнце вышло, я Садыку позвонил, он мясо привез, шашлык сделал…

Чистый пол, ни соринки, только какую-то веточку ветром занесло. И еще что-то блестит за ножкой пристенной скамейки. Круча не поленился, аккуратно поднял с пола серебристый квадратик презерватива, причем не вскрытый. Странно, здесь же Синицын был, смотрел, обследовал. Почему не заметил? Может, сам потерял? Вряд ли…

– Интересная штучка, – иронично усмехнулся Круча, доставая из кармана специальный пакетик для вещественных доказательств.

– Что это?

– Вообще-то я сам хотел спросить у вас об этом… Я так понимаю, вчера после застолья здесь была проведена уборка.

– Да, конечно. Роза все убрала.

– Кто такая Роза?

– Экономка наша, она жене моей по дому помогает. Вообще-то во дворе у нас Паша работает, но его вчера не было, в больнице он с аппендицитом…

– И сколько у вас было гостей?

– Ну, пять человек… Миша с Наташей были, Леня с Эллой, ну и Вадик…

– А Вадик был один…

– Да, один.

– Жены у него, как я понял, нет.

– Нет, не женат он. И не хотел жениться. Стиль жизни у него такой.

– И долго вы здесь сидели?

– Да нет, к вечеру похолодало, темнеть рано начало, ну, мы в дом и перебрались.

– И Вадик с вами пошел?

– Да, и он тоже.

– Грации ваши еще целые были?

– Да, конечно. Я бы заметил…

– А молоток откуда мог взяться?

Круча направился в маленькую беседку, где помимо мангала находилась каменная жаровня с вмурованным в нее котлом для плова. Здесь находились рукомойник, разделочный стол с набором ножей в деревянной подставке, шкаф, в котором хранился древесный уголь в пятикилограммовых пакетах, жидкость для розжига, шампура, решетки для барбекю. В уголке были сложены березовые дрова. Там же лежал и топор с острым лезвием, – наверняка эксперт и следователь обратили на него внимание, просто руки у них не дошли, чтобы обследовать подозрительный предмет и приобщить его к делу.

Этим топором и могли убить Вадика. Но убийца не стал бы возвращать орудие преступления на место. Разве что в состоянии помутнения рассудка. Но в таком состоянии человек бросил бы топор на пол, а его аккуратно прислонили к стенке. К тому же на обухе не было заметно следов крови… Но в любом случае топор должен быть подвергнут экспертизе.

Здесь же, рядом с топором, мог находиться и молоток, чтобы было легче полено на щепу строгать. Лезвие топора приставляется к чурке, боек молотка опускается на обух, несколько ударов, и щепа готова. Для розжига углей, например.

– Да я не знаю, – пожал плечами Костин.

– Садык ваш как огонь разводил?

– Ну, он сначала из дров огонь разводил. Жидкостью не пользовался. Он говорит, что вредно это и не вкусно. Жидкость, говорит, не вся выгорает, на мясо попадает, вкус портит, ну и канцерогены…

– Все правильно… А дрова он одним топором колол?

– Ну да, топором… Да, да, у него молоток был. Точно был… А здесь молотка нет.

– Большой молоток?

– Да, солидный такой…

По дорожке кто-то шел. Круча повернул голову и увидел симпатичную женщину лет тридцати. Черные волосы в каре и прямая челка, лицо узкое, тонкий с горбинкой нос, маленькие губы. И сама она худенькая, с тонким станом. Зато глаза большие, их можно было бы назвать красивыми, если бы они светились изнутри. Но тусклый у нее взгляд. От природы пасмурный, да еще и печаль в глазах.

Женщина несла на подносе две кружки чая и бутылку коньяка с двумя бокалами. На ней был стильный домашний костюм явно не из дешевых.

– Я думал, Роза чай принесет, – сказал Костин.

– Она занята, – грустно улыбнулась женщина.

У нее был какой-то несчастный вид, но душа отнюдь не темная. Ни злости в ней не чувствовалось, ни стервозности. Пасмурный взгляд, но добродушный.

– Евгений Максимович, я так понимаю, это ваша супруга? – спросил Круча.

– Да, моя супруга. Серафима Яковлевна.

– Можно просто Фима, – с нежным упреком посмотрела на мужа женщина.

На Кручу она глянула без укора, но и без нежности. Хотя и с вежливой улыбкой.

– Угощайтесь!

– Да, спасибо.

Коньяк дорогой, но Круча остался к нему равнодушным. А от чая отказываться не стал.

– А чем Роза занята, если не секрет? – спросил он. – Может, она занята вашими гостями?

– Гостями?.. Нет гостей, – покачала головой Серафима. – Все уехали… Как узнали, так и уехали…

– О чем узнали?

– Ну, что с Вадимом случилось…

Она осеклась под резким взглядом, который метнул в нее муж.

Круча усмехнулся в ус. Ну вот, уже и разногласия между свидетелями начались.

Глава 3

«Да, весело вчера было в доме господина Костина, – подумал подполковник, – пикник на берегу прекрасного пруда, спиртное и шашлыки, застольные беседы, пьяный угар… Три семейные пары и один холостяк, четыре мужчины на трех женщин. Брат Костина мог засмотреться на чью-то жену и этим спровоцировать бытовой конфликт…»

– Евгений Максимович, как вы сами думаете, кто мог ударить вашего брата? – спросил Круча.

Костин отправил жену домой. Так посмотрел на нее, что она сама поспешила уйти. Это его поведение показалось подозрительным, но Круча не пытался остановить женщину. Он обязательно с ней поговорит наедине и сравнит ее показания с объяснениями Костина. Возможно, собака зарыта где-то в ее с мужем отношениях.

– Я не знаю… Честное слово, не знаю, – покачал головой хозяин дома.

«Честное слово», «по правде говоря», «положа руку на сердце» – эти присказки обычно предваряют предложения, в которых содержится ложь. Бывают, конечно, исключения, но сейчас не тот случай. Или Костин знал, кто убил его брата, или как минимум догадывался.

– Я же не спрашиваю, знаете вы это или нет, – внимательно и без нажима посмотрел на него Круча. – Меня интересуют ваши предположения… С кем у Вадима Костина мог произойти конфликт?

– У Вадима Костина?.. Нет, его фамилия не Костин. Его фамилия Остроглазов.

– Да, но вы же сказали, что Вадим – ваш родной брат.

– Если точнее, то сводный…

Костин выдохнул из себя воздух и одним глотком осушил наполненный на два пальца бокал. На лице появилось выражение горечи, которую, как могло показаться со стороны, он пытался выдать за скорбь по безвременно ушедшему брату.

– У нас были разные матери и отцы, но мы с шести лет росли вместе. Вернее, Вадиму было шесть, когда наши родители сошлись, мне тогда было уже одиннадцать лет. Я был старшим братом, заботился о нем. В школе за него заступался. Даже с девчонками знакомил. Это с годами он стал рубахой-парнем, а в шестнадцать лет был тихим, забитым, девчонок как огня боялся. А я уже взрослым был, из армии вернулся, первый парень на деревне, девчонки за мной бегали. Ну, я его с одной познакомил, она ему крылья-то и расправила. В общем, мы с ним душа в душу жили. И всегда относились друг к другу, как родные братья…

Костин, казалось, нащупывал в памяти пример из прошлого, который мог наглядно показать, насколько они с Вадимом были близки, но Круча ему помешал.

– А кошка когда между вами пробежала? – как бы невзначай спросил он.

– Да, пробежала, – кивнул Костин. И вдруг спохватился: – Кто сказал, что между нами кошка пробежала?

– Никто не говорил. Просто возникла такая мысль, а вы, Евгений Максимович, ее подтвердили.

– Разве? Ничего я не подтверждал… Что-то вы путать меня начинаете, товарищ подполковник, – занервничал Костин. – Я понимаю, это у вас метод такой, сбить человека с толку. Но вам не кажется, что это подло?.. У меня брат погиб. У меня такое горе, а вы по живому режете…

– Ваш брат погиб у вас дома. Его убили, а тело сбросили в пруд. Это убийство, Евгений Максимович. А если есть убийство, то есть и убийца. Где он, этот убийца?

– Я не знаю.

– И я не знаю. Но я его ищу. А среди кого я его ищу? А ищу я его среди тех, кто находился у вас в доме… Предположительно смерть наступила ночью. Пока не ясно, ближе к вечеру это произошло или ближе к утру, но экспертиза ответ даст. И еще мы обследуем ваш пруд, здесь будут работать водолазы, они найдут орудие убийства. Вода здесь холодная, непроточная, скорее всего, нам удастся снять жировые отпечатки пальцев…

– Зачем вы это мне говорите?

– А вдруг это будут отпечатки ваших пальцев?

– Моих?! Вы в своем уме?! Вы хотите сказать, что это я убил своего брата? – вспылил Костин. – Да, да, именно к этому вы и клоните, товарищ подполковник! Ну да, зачем искать настоящего убийцу, если легче всего обвинить меня!

– Евгений Максимович, давайте обойдемся без истерик, – с упреком, но при этом спокойно сказал Круча. – Вы же солидный мужчина, вам такое поведение не к лицу… У меня нет оснований вас подозревать. Но есть мотив… Вы могли вчера крепко выпить, ваш брат мог напиться. Ваш брат считал вашу скульптуру безвкусной, а в состоянии сильного алкогольного опьянения мог броситься на нее с молотком. Вы это могли увидеть, вас это могло возмутить. Вы могли взять молоток и ударить Вадима по голове.

– Я?! Я не мог!.. – Костин оторопело смотрел на него. – Что бы я?! Вадика?!..

Но вид у него был совсем не убедительный.

– Это сейчас вы не смогли бы его ударить. Потому что протрезвели после вчерашнего. Но вчера-то вы были пьяны. Или нет?

– Ну, выпил немного, однако пьяным я не был.

– Но Вадик разбил вашу скульптуру?

– Это же не повод его убивать…

– Но скульптуру разбил именно он, – Круча смотрел на Костина пристально, с нажимом.

– Да, разбил, – кивнул тот.

– Но вы говорили, что не знаете, кто это сделал.

– Я говорил? – растерялся Костин. – Я и сейчас это говорю… Я не знаю, кто надругался над моими харитами. Но это мог сделать только Вадик. Он вчера много выпил. Он говорил, что моим харитам место на свалке. И еще он сказал, что поможет мне избавиться от них…

– И слово свое он сдержал.

– Выходит, что так…

– Вы видели, как Вадим разрушал вашу скульптуру?

– Нет, не видел. Наверное, это было поздно. А меня вчера в сон потянуло. Когда я засыпал, все было спокойно.

– Где вы засыпали?

– Как где? У себя в спальне.

– А окна вашей спальни куда выходят?

– Окна моей спальни?.. Окна моей спальни выходят на пруд.

– Значит, вы могли видеть, как брат казнит ваших граций?

– Да, мог. Только я этого не видел. Я очень хотел спать…

– Хорошо, в какое время вы легли спать?

– Поздно уже было. Темно. Ну, часов в двенадцать… Да, где-то так…

– А где в это время находился ваш брат?

– Он ушел в свою комнату. У него своя комната в доме…

– Он ложился спать?

– Я знаю только то, что он включил телевизор.

– Так, понятно. А где в это время находились ваши гости?

– Гости? Ну, гости были в гостевом доме…

Костин показал на стоящий в отдалении гостевой коттедж, исполненный в таком же стиле, как и главный дом, но в меньшей пропорции.

– Первый этаж Ковальские заняли, второй – Муравлевы.

– А когда вы труп обнаружили, ваши гости уже уехали, так я понимаю?

– Ну, не совсем. Ковальские еще раньше уехали. Когда я проснулся, их уже не было…

– А когда они собирались уезжать?

– Ну, сегодня. После завтрака… Но Леня не исключал, что может уехать раньше. Он в Питере живет, в городской администрации работает, большой человек. Человек-то большой, а работать заставляют, как молодого. Он коммунальным хозяйством занимается, а вы должны знать, что это такое – там прорвало, там где-то что-то не так посчитали, народ жалуется, начальство на ковер вызывает… Может, случилось что-то…

– А вы ему не звонили?

– Да нет. Собирался, а тут как закрутилось…

– А Муравлевы когда уехали?

– Ну, эти уехали, как только про труп узнали. Миша сказал, что они ничего не видели, не слышали, так что, если вдруг менты… э-э, если вдруг милиция будет спрашивать, он ничего сказать не сможет. А день портить, сказал, не хочет. Да и уезжать он утром собирался. Сказал, что проспится немного и поедет…

– А он много выпил?

– Ну, как все.

– И ничего не видел?

– Ну, если ему верить, то да.

– Где живут Муравлевы?

– В Москве. У них квартира в Москве и дом на Новой Риге. Они то в городе, то за городом…

– Ладно, разберемся. А могу я гостевой дом осмотреть?

– Гостевой дом? Да, конечно. И я с вами, можно?

Костин явно не хотел пускать процесс на самотек, ему хотелось контролировать действия сыщиков. Явно боится упустить какой-то опасный для него момент, подумал Круча, значит, что-то с ним нечисто.

– Хорошо, – согласился оперативник.

Уходя, Костин даже не взглянул на своего мертвого брата, сиротливо лежавшего на мостках… Похоже, между ними действительно пробежала черная кошка. Когда-то. А сегодня ночью эта кошка, возможно, столкнула их лбами. Круча все больше склонялся к такой мысли.

Дорожки были чистыми, и трава на газонах густой, не дававшей земле попасть на обувь. И пруд обложен камнем везде, где только можно, – открытого грунта не заметно. Зато обувь могла запачкать гипсовая пыль и крошка от обезглавленных статуй. Именно на это и рассчитывал Круча, когда шел в гостевой дом. Вдруг кто-то из гостей пытался урезонить разбушевавшегося Вадима? Возможно, молотком по голове.

Прихожая в гостевом коттедже оказалась просторной – со шкафами для одежды, вешалками, ящиками для обуви. Только вещей здесь нет, а из обуви лишь гостевые тапочки. Четыре пары тапочек распечатаны, видно, что ими недавно пользовались. А еще с десяток пар ждали своего часа в прозрачных заводских упаковках. Пол кафельный, чистый, но все-таки можно разглядеть следы от обуви. Однако гипсовой пыли не видно, во всяком случае, невооруженным глазом.

Зато Круча заметил плевок с кровью. Кто-то сплюнул на пол, но попал на стенку в каких-то сантиметрах от плинтуса. Явно в сердцах это сделал. Возможно, после драки, в которой ему или ей разбили нос или губу. Слюна смешана с кровью. Плевок уже подсох, но все-таки он еще свежий. Возможно, этой ночью он и появился.

– Какие-то не очень культурные у вас гости, Евгений Максимович, – рассматривая плевок, предположил Круча. – Нормальные люди в чужом доме не харкают… Признайтесь, Евгений Максимович, ваши гости много вчера выпили?

– Ну, Леня на ногах еле стоял. Миша его уводил…

– Леня этот мог харкнуть?

– Ну, вообще-то, он человек интеллигентный. Но вчера, скажем так, был никакой…

– Он пародонтозом не страдает?

– Да вроде бы нет…

– А гипертония у него есть?

– Гипертония? Давление?.. Ну да, бывает. Он даже в больнице лежал. Ну да, точно, гипертонический криз у него был…

Кровь могла попасть в слюну из больных десен или через носоглотку. Кровотечение могло вызвать высокое давление, но не исключался и удар в нос. Может, Леонид Ковальский подрался с Остроглазовым? Вдруг он сначала обменялся ударами с Вадимом, а потом ударил его молотком по голове? Только в сильном душевном волнении можно было плюнуть на пол в гостевом доме… А может, это не Ковальский сделал, а Муравлев? Или даже сам Костин?

Круча вызвал Краськова, чтобы он занялся плевком, а сам зашел в каминный зал, где на журнальном столике стояла початая бутылка коньяка, три бокала и коробка шоколадных конфет. Один бокал пустой, а два других недопиты. Причем на этих двух бокалах были хорошо видны следы губной помады.

– Я так понимаю, Евгений Максимович, вы провожали гостей сюда, – сказал Круча.

– Да, провожал… Леню помогал тащить…

– И куда вы дели Леню?

– Ну, на кровать положили.

– А куда делась его жена?

– Ну, Мише мало было, он бутылку открыл, жену Лени позвал, и Элла к ним присоединилась. Он и меня звал, но я отказался. Норму свою чувствовал, да и спать хотелось.

– Понятно… Значит, Леня спать лег, а его жена коньяк здесь пила…

– Ну, выходит, что да. Только, я смотрю, они немного выпили.

– Немного, – согласился Круча.

Граммов двести в бутылке не хватало, на троих это пустяк. К тому же, скорее всего, пил в основном только Миша, женщины лишь составили ему компанию. Выпили по чуть-чуть и разошлись по своим спальням.

Круча заглянул в спальню, куда отвели Ковальского. Одеяло на кровати отброшено в сторону, одна половина постели смята, а другая как будто и не тронута. Похоже, что жена Ковальского даже не ложилась в кровать.

На столике трюмо Круча заметил раскрытую женскую косметичку. Губная помада лежала на столике, там же валялась тушь для ресниц, пудра с кисточкой, тональный крем. Похоже, Элла Ковальская не смывала косметику, а, напротив, накладывала ее. Зачем? Почему она спать не ложилась?.. И почему оставила свои вещи, когда уезжала? Спросонья забыла? Или очень спешила?..

Душевая кабинка в ванной на первом этаже использовалась по своему прямому назначению: засохшая мыльная пена на стекле, перевернутый и к тому же открытый шампунь на тумбочке. Вряд ли Ковальский принимал душ. Скорее всего, это купалась Элла. Причем, если судить по перевернутому флакону с шампунем, на ногах она стояла не очень устойчиво. Полотенце лежало на полу, на него Элла становилась, когда выходила из кабинки.

Она вытерлась, надела банный халат, накрасилась, переоделась и куда-то ушла. Даже в постель к пьяному мужу не легла… Нет, она еще волосы сушила. На фене, что был установлен в ванной, Круча заметил длинный светлый волос.

– Какие волосы были у Эллы? – спросил он у мнущегося в дверях Костина.

– Почему были? Красивые у нее волосы.

– Темные? Светлые?

– Светлые. Блондинка она. Яркая блондинка.

– Красивая?

– Ну да, губа у Лени не дура… Он на ней лет пять назад женился. Самому уже сорок с небольшим стукнуло, а ей тогда двадцать два года было или двадцать три, точно не помню. Да это и не важно, главное, что молодая. Он мужик при деньгах и с положением, ну, она и купилась…

– Ну и что она, эта Элла, любит его?

– Чего не знаю, того не знаю. Кто ж о таком спрашивает?

– О таком не спрашивают. Такое замечают.

– Ну да, замечают… Я бы не сказал, что Элла от Лени без ума, но и неприязни к нему точно не испытывала. Под ручку с ним ходила, жалась к нему. Глазки никому не строила…

– Точно никому?

– Да нет, не строила…

Круча поднялся на второй этаж. В ванной полный порядок, душевая кабинка начищена и блестела. На трюмо чисто, кровать заправлена, правда, не очень хорошо.

Он велел никого не впускать в гостевой дом, пока обстановку в нем не опишет следователь. И экспертам там есть над чем поработать.

– Мне бы еще хотелось осмотреть комнату вашего брата, Евгений Максимович, – сказал он, сожалея о том, что не начал свой обход с нее. Вдруг экономка Роза уже убралась там – по простоте душевной или по злому умыслу своих хозяев.

Хозяйский дом впечатлял как снаружи, так и изнутри. Огромный холл высотой в два этажа был совмещен с каминным залом. Гранитные полы, мраморные колонны, роскошная лепнина на потолках и стенах, статуи в древнегреческом стиле, амфоры, богатые картины, и все это в ярком свете. Пасмурно на улице, зато здесь, казалось, тепло и солнечно.

Во дворе и в гостевом коттедже Костин казался унылым и подавленным, зато здесь воспрял духом и расправил крылья. Круче даже показалось, что сейчас тот укажет ему на дверь. Но нет, он проводил его в комнату, где должен был провести ночь его брат.

Покрывало на кровати было смято, но простыня и одеяло не тронуты. Видимо, Вадим не разбирал постель, когда ложился. Телевизионный пульт на тумбочке, и больше ничего. В ванной Круча обратил внимание на бритвенный набор, зубную щетку с пастой и распечатанный флакон с мужским «Диором». Значит, Вадим не только телевизор здесь смотрел, он еще и к свиданию готовился.

– Евгений Максимович, а скажите…

Степан осекся. Костина рядом не было. Только что находился здесь поблизости и вдруг куда-то исчез.

Он вышел в малый холл, поднялся по лестнице на второй этаж. Там было с полдюжины дверей, но его интересовала сторона, которая выходила на пруд.

Глава 4

Дверь открылась бесшумно, Костин даже не услышал, как Круча зашел в спальню. Ладонью левой руки он энергично сбивал засохшую грязь со штанины джинсов.

– Евгений Максимович, ну зачем же так?

Круча вырвал у него джинсы, но Костин тут же попытался вернуть их обратно. Лицо искажала гримаса, вылепленная из смешанных чувств паники и гнева.

– Это мой дом! Вы не имеете права!

Послышался треск разрываемой ткани. Судя по всему, это лопались по швам не просто джинсы, а вещественное доказательство.

– Евгений Максимович, мне придется применить силу! – пригрозил Круча.

Но Костин продолжал тянуть одну штанину на себя. Еще чуть-чуть, и джинсы разорвутся надвое.

– Вы не имеете права! Это самоуправство! Я буду жаловаться!

Круча отпустил свою штанину, и Костин, потеряв равновесие, упал, стукнувшись головой о тумбочку. Ускорение он получил значительное, и масса тела у него не маленькая, да еще и стукнулся очень неудачно – виском об угол.

Какое-то время Круча оцепенело смотрел на неподвижное тело. Неужели сломалась височная кость? Неужели смерть? Он опустился перед Костиным на одно колено, когда вдруг открылась дверь.

– Что вы наделали? – послышался истошный женский крик.

– Ничего страшного, будет жить.

Он уже нащупал пульс и теперь мог надеяться на благополучный исход.

– Я спрашиваю, что вы сделали? – возмущенно смотрела на него Серафима Яковлевна.

– Ну, чего стоите, «Скорую» вызывайте!

Женщина в панике убежала, а Степан поднял с пола злополучные джинсы и вскоре понял, чего так боялся Костин. Это была его одежда, и на ней смутно виднелся гипсовый след. И еще он осмотрел правую голень Костина. А там синяк. Видно, это Вадим швырнул в него кусок от гипсовой головы, которая испачкала штанину и ушибла ногу. Неудивительно, что Костин разозлился на своего сумасшедшего брата.

Круча достал из кармана телефон, вызвал к себе Синицына и Шульгина.

– Ой, как больно!

Костин пришел в себя, с трудом оторвал спину от пола, сел, обхватив руками ушибленную голову. В это время вернулась его жена:

– Женя! Женечка! Что с тобой?

Всполошенная Серафима села рядом с ним, обняла его и полыхнула взглядом в сторону Кручи.

– Кто дал вам право распускать руки? Вы за это ответите!

– «Скорую» вызвали?

– Не ваше дело!

– В больницу его надо везти. Возможно, ушиб головного мозга. Возможно, с кровоизлиянием. Лучше на «Скорой» отправьте, так без проволочек будет.

– У вас забыла спросить!.. Я вам такое устрою!

– Я вас прекрасно понимаю, Серафима Яковлевна. Но спрашивать у меня надо. Потому что мне нужно знать, в какую палату положат вашего мужа. Надо будет охрану выставить.

– У него своя охрана!

– Вы не так меня поняли. Вашему мужу нужна будет другая охрана. Чтобы он не сбежал.

– От кого он может сбежать? – непонимающе смотрела на него женщина.

– Ну не от вас же… Ваш муж подозревается в убийстве гражданина Остроглазова, и его придется взять под стражу. Возможно, суд изменит меру пресечения. Мой вам совет – не поскупитесь на хорошего адвоката, он вам сейчас очень нужен…

– Командир, не убивал я Вадима! Не убивал! – простонал Костин.

В это время в комнату зашел следователь Синицын:

– Что такое, товарищ подполковник?

– Да вот, Гриша, гражданин Костин пытался уничтожить улику…

Он показал гипсовую отметину на штанине:

– Потерпевший перед смертью скульптуру разбил, а отбитый кусок в своего брата швырнул. В ногу попал. Там у него гематома на ноге. Надо будет снять побои, приобщить к делу.

– Сделаем.

– Не убивал я Вадима! – Костин в отчаянии мотнул головой, но едва не лишился чувств от сильной боли.

– Ваше поведение, Евгений Максимович, свидетельствует об обратном.

– Что мое поведение?.. Ну да, видел я, как Вадим бил мои статуи!

Степан вынул из кармана маленький цифровой диктофон, включил, а возвращать на место не стал.

– Видели?

– Видел.

– Вы же спать легли?

– Да вот проснулся!

– Когда это было?

– Ой, не могу больше! – зажмурился от боли Костин.

Круча видел его глаза и верил, что ему действительно больно. Уж очень он неудачно упал. Хорошо, что углы у тумбочки закругленные, иначе могло быть гораздо хуже, вплоть до летального исхода.

– Давай-ка, Евгений Максимович, на кровать.

Он помог Костину лечь на кровать, а Серафима отправилась за обезболивающим. Принесла таблетку кетанова и стакан воды.

Круча пожал плечами. Возможно, в таких случаях больному нельзя ничего давать без назначения врача, но если жена Костина не боится брать на себя ответственность, то останавливать он ее не будет. Хотя предупредить, пожалуй, надо.

– Серафима Яковлевна, у вас есть медицинское образование?

– Экономическое у меня образование.

– Тогда, может, вам не стоит заниматься самолечением? Может, лучше дождаться врача?

– Машина из клиники пока доедет, часа два может пройти.

– Из клиники?

– Да. Из частной. У Жени «золотая» страховка.

– Понятно.

В России тоже появилось очень качественное медицинское обслуживание. Но не для всех. А для тех, кто в состоянии платить хорошие деньги за медицинскую страховку. Костин может позволить себе такую роскошь, поэтому его заберет особая «Скорая помощь» для вип-клиентов. Но ведь это долго, пока машина из Москвы доедет, а потом еще и обратный путь. Что, если у Костина очень серьезная травма и он не доживет до операционного стола?

– У вас, Серафима Яковлевна, такая же страховка?

– Да. Но мне помощь не требуется. Разве что от вас. Но это к прокурору надо обращаться, да? – совсем невежливо спросила она.

– Как вам будет угодно. Я вашего мужа не толкал, он сам упал. Когда пытался вырвать у меня вещественное доказательство. Возможно, доказательство его вины.

– Женя не убивал Вадима. Неужели вам это не понятно? – Костина смотрела на Кручу, как учительница на беспросветного двоечника.

– А кто его убил?

– Я не знаю.

– А что вы знаете?

– Я знаю, что мы проснулись от шума. Женя поднялся, выглянул в окно и увидел, как Вадим ломает его харит. Он оделся, вышел во двор.

– Когда это было?

– Ночью.

– Я понимаю, что ночью. В каком часу?

– Так, сейчас. Я ведь на часы глянула. Да, это было без двадцати… – с трудом вспоминала Серафима. – Нет, в тридцать пять минут второго. Где-то так… Я пошла за Женей, я все видела.

– Что вы видели?

– Я видела, как Вадим бросил в Женю кусок головы. Видела, как Женя его ударил.

– Куда? Чем?

– Кулаком, – отозвался Костин. – В нос.

– А молоток где был?

– Я не знаю. Он без молотка уже был, когда я подошел. Он стоял с обломком головы в руке, как тот Гамлет с черепом… Я его давно таким пьяным не видел… Я его спросил, что ты делаешь, а он в меня обломком швырнул. Больно было, я его ударил. А потом за шкирку схватил и в дом увел.

– Да, в дом увел, – подтвердила Серафима. – Мы его в комнату отвели. Надо было Гену к нему приставить.

– Гену? Какого Гену?

– Охранники у нас, три человека, они посменно дежурят.

Круча кивнул. Он видел у въездных ворот небольшое кирпичное строение, там в униформе стоял рыжеволосый парень. Он и ворота открыл, и показал, где машину поставить. А к пруду, где плавал труп, их подвел хозяин дома.

– Вчера Гена дежурил. Надо было Вадима ему под надзор отдать.

– Почему не отдали?

– Да Женя сказал, что не надо охраннику показывать наше грязное белье.

– Грязное белье?

– Ну, в смысле сор из избы выносить не надо, – замялась Серафима. – Все-таки Вадим его брат, а Женя его ударил…

– Ну, ударил и ударил, что здесь такого?

– Так Вадим гадости всякие говорил!

– Какие гадости?

– Это наше семейное, – еще больше смутилась женщина.

– Семейное грязное белье, да?

– Ну, не грязное…

– Фим, ну что ты такое говоришь? Какое белье? Какой сор? – Костин кривился и от боли, и от недовольства собственной женой. – И зачем нужен был какой-то Гена, если я сам справился с Вадимом? Он лег и заснул.

– Где лег?

– У себя в комнате.

– А почему он оказался в пруду?

– Не знаю. Мы с Фимой легли спать. А утром я проснулся, обход хотел сделать, смотрю, он в пруду плавает…

– А молоток куда делся?

– В пруду молоток.

– Вы откуда знаете, что в пруду? – хлестко спросил Круча.

На какое-то время Костин лишился дара речи. Понял, что прокололся, потому и хватил его шок.

– Как откуда знаю? – наконец выдавил он из себя. – Вы же сказали, что в пруду молоток. Что жировые отпечатки убийцы на нем…

– Я сказал, что, возможно, молоток в пруду…

– Ну, и я сказал, что возможно.

– Да нет, не говорили вы так… Мой вам совет, Евгений Максимович, признайтесь во всем чистосердечно. Можете даже сказать, что приревновали брата к своей жене. Скажите, что ударили его в состоянии сильного душевного волнения. Что не хотели его убивать…

– Так он действительно гадости о моей жене говорил!

Костин разволновался так, что забыл про головную боль. Круча поймал на себе одобрительный взгляд Синицына. Следователю понравился сделанный им ход.

– Он кричал, что все бабы твари! – разошелся Костин. – Аглая, говорит, тварь! Изящная, сказал, но все равно тварь. Голову, сказал, долой. Евфросинья, сказал, прелестная, но тварь такая, что клейма ставить некуда. Потому и ей голову отбил. Талия, говорит, красивая, но тоже тварь…

– А при чем здесь ваша жена?

– Он и про мою жену говорил в том же тоне…

– Что именно он говорил?

– Оскорблял ее, унижал. А как именно, я не скажу…

– Ваше право, Евгений Максимович. Значит, он оскорбил вашу жену, а вы ударили его за это молотком?

– Не бил я его молотком… Он когда кусок головы в меня бросил, я на дорожку выскочил, на молоток наступил. Он на дорожке лежал. Вы, товарищ подполковник, видели вмятину на камне, это Вадим так молоток с психу швырнул…

– В вас швырнул?

– Нет, вообще… Я когда к нему подошел, он и головы уже отбил, и молоток швырнул. Он на дорожке стоял, а когда меня увидел, к разбитым статуям пошел. Схватил кусок и в меня швырнул…

– Зачем?

– Испугался… Я ведь молоток поднял, с молотком был. Он думал, что я его ударю… Кусок отбитой головы в меня кинул, хорошо, у него с руки сорвалось, так бы мне в лицо попал. Но все равно больно было…

– Больно было, а в руке молоток, да?

– Да я и сам думал, что ударю его молотком. Но не ударил. В воду его кинул. От греха подальше. А ударил Вадима кулаком. В нос. И в дом отвел…

– Кто может это подтвердить?

– Я могу, – кивнула Серафима.

– Ну, это я уже понял.

Круча прекрасно понимал, что Костина пойдет на все, чтобы спасти своего мужа от наказания. Нет, ей верить нельзя.

– Я так понимаю, что дом ваш охраняется. Видеокамер я во дворе не видел, но, может, плохо смотрел?

– Нет видеокамер, – сказал Костин. – Сразу не подумал, потом все собирался, да руки не дошли. Да и зачем, если охранник у нас круглосуточно, ружье у него помповое? Он двор время от времени обходит, собак на ночь спускаем.

– Вчера собак не спускали?

– Чтобы они гостей порвали? Нет, конечно. В вольере псы.

– А охранник обходил двор?

– Ну, должен был. Только не видел я его.

– А ваша экономка, где она в это время была?

– Да у Розы надо спросить, – закивала Костина. – Вадим шумел очень, она должна была слышать…

– Серафима Яковлевна, вы остаетесь здесь, смотрите за своим мужем. И ждете, когда за вами приедет машина.

Круча многозначительно глянул на Шульгина, и тот кивнул. Дима понял, что ему нужно присмотреть за Костиными, чтобы они не повлияли на свою прислугу, не объяснили им, какие показания давать. Если, конечно, это уже не произошло.

Глава 5

Женщина действительно чем-то напоминала розу. Высокая пушистая прическа, большая голова и тонкое, как стебель, тело. И еще у нее щеки были красные, как у ребенка при диатезе.

Нет, голова у нее не шире тела, совсем не такая пропорция, как у бутона в сочетании с цветочным стеблем, и все равно аналогия хоть и смутно, но просматривалась. Лицо широковатое, но вполне симпатичное. И красные щеки не очень портили ее. А уж стройное тело женщину испортить никак не могло.

– Роза, у меня к вам пара вопросов, – начал Круча, внимательно наблюдая за ее глазами.

– А Серафима Яковлевна где?

– При чем здесь Серафима Яковлевна? У нее своя жизнь, у вас, Роза, своя. Если ее посадят, вы же не пойдете за ней в тюрьму? Вам же это не нужно?

– Как это посадят? За что? – разволновалась женщина.

Но Круча взял паузу. Неторопливо, в раздумье он осматривал комнату, в которой обитала служанка. Это должно было вызвать у Розы мысль, что ее тоже в чем-то подозревают. Ничто не выводит человека из равновесия так, как атмосфера неизвестности и опасности.

К тому же он действительно хотел ознакомиться с обстановкой, в которой жила Роза. Комната у нее небольшая, но с дорогим ремонтом и хорошей мебелью, плазменная панель на стене. И еще внимание Кручи привлекло множество цветов – они стояли на подоконнике в горшках, на подставках, висели на стенах. Зелени много, только дышать было почему-то тяжело. Может, потому, что сигаретным дымом пахнет? Да нет, запах табака слабый. Возможно, цветы в комнате подобраны неправильно и углекислого газа выделяют больше, чем кислорода.

– Я так понимаю, вы здесь давно живете, – сказал он и нежно провел пальцем по листу фикуса.

– Да, уже три года. А что?

– Нравится?

– Да ничего, жить можно… А вы что, Серафиму Яковлевну сажать будете?

– А есть за что?

– Да что вы такое говорите! Серафима Яковлевна мухи не обидит!

– А Вадима Остроглазова кто обидел?

– В каком это смысле?

– Ну, кто мог его убить?

– А, это!.. А его разве убили? Разве он не сам утонул?

– Да нет, не сам…

– Как же так! Я думала, что сам утонул. Все подумали, что сам.

– И кто же так считает?

– Ну, Евгений Максимович! Бегал тут по дому. В милицию звонил. Серафима Яковлевна тоже так думала. Беда, говорит, Роза, Вадим утопился…

– Утонул или утопился?

– А что, есть разница?

– Тонут не по своей воле, а топятся по своей. Так утонул или утопился?

– Ну, я точно не помню, как она сказала.

– А из-за кого мог утопиться Вадим? Из-за Серафимы Яковлевны мог?

– Почему из-за нее?

– Ну, может, он пытался ее у брата отбить? Пытался, а она его послала далеко и лесом.

– Кто пытался Серафиму Яковлевну отбить? Вадим Павлович у Евгения Максимовича?! Ну, я не знаю. У них там так все запутано…

– Что запутано?

– А что запутано? – спохватилась Роза.

– Я не знаю, что запутано. Вы сказали, что запутано.

– Я сказала? Может, вам показалось?

– Может, и показалось, – пожал плечами Круча.

Роза поняла, что говорить о семейных тайнах Костиных без их ведома нельзя. Потому и замолчала. Но ведь она что-то знает. Значит, был какой-то гордиев узел, который Евгений Максимович разрубил одним взмахом тяжелого молотка.

– Я не знаю, кто кого там у кого мог отбивать, – заключила Роза.

– А кто кого убить мог, вы знаете?

– А кто кого убил? – ясными, как слеза младенца, глазами посмотрела на него женщина.

– Ты вчера после застолья в доме убиралась? – перешел на «ты» Круча.

– Да, убиралась, конечно.

– Когда закончила?

– Ну, часам к двенадцати…

– А чего так быстро?

– Так они рано начали. Хорошо пошло и догнало быстро. Они в десять вечера уже лыка не вязали…

– А Вадим Остроглазов как себя вел?

– Да пьяный был. Все пьяные были. Говорю же, слишком разогнались.

– А Костин как себя чувствовал?

– Ну, он тоже хорошо выпил. Спать рано лег. Всех отправил и лег спать.

– Кого всех? Куда отправил?

– Ну, гостей в гостевой дом. А Вадима Павловича в гостевую комнату. Всех развел и лег спать. Ну и Серафима Яковлевна с ним. А что такое?

– Да ничего, Роза, ничего. Просто интересно. Ты тоже спать легла?

– Да, конечно. А что еще делать?

– Ну, мало ли, девушка ты красивая, а Вадим Павлович – парень холостой.

– Ой, да что вы такое говорите! – еще больше раскраснелась Роза.

– Ну, я понимаю, ты девушка порядочная, а он ведь не подарок. Может, к тебе ломился, а ты ему отказала?

– Да нет, не ломился!

– А вдруг? Кто-то ж ему в любви отказал, вот он и пошел статуи крушить.

– Так это он все там разбил? – охнула женщина.

– Он, Роза, он. А ты что, не знала? И ничего не видела?

– Нет. Я сплю крепко. – Женщина едва заметно отвела в сторону взгляд.

– А может, все-таки видела? Так бы хозяев своих спасти могла бы.

– А что делать надо? – вскинулась Роза.

– Чтобы спасти их?.. Правда нужна, чтобы их спасти.

– Какая правда? Может, я и видела что-то…

– Что видела?

– Ну, как Вадим статуи крушил…

– Чем он их крушил? И кто его остановил?

– Может, Гена?

– А Евгений Максимович говорит, что это он остановил Вадима. Остановил и домой привел.

– Да? Так он его и остановил. И домой привел…

– Ты это видела? Когда это было? В какое время?

– Ну, я не помню…

– Может, ты помнишь, что бывает за дачу ложных показаний?

– А что бывает? – вытянулась в лице Роза.

– Уголовное наказание бывает. В тюрьму сядешь, вот что. Тебе это надо? Говори, что видела?

– Ничего не видела.

– Евгений Максимович утверждает, что это он Вадима обратно домой привел.

– Да, слышала я какие-то голоса… Ночью это было…

– Роза, дача ложных показаний – статья серьезная.

– Но я действительно слышала. Голоса чьи-то были. Кто-то из дома вышел, потом зашел. Голоса… Но кто там с кем разговаривал, я не разобрала…

– А почему не вышла? Не посмотрела?

– Ну… – Роза почему-то посмотрела на постель. – Так меня ж никто не звал. Меня обычно зовут, если что-то нужно. А если не зовут, то и соваться нечего. Может, потому и не позвали, что я там была лишней. Может, у них там тайны какие, мне зачем об этом знать?

– А у тебя тайны есть?

– Может, и есть, вам-то что?

– Ты была у себя в комнате не одна?

– Ну что вы! Конечно, одна! – встрепенулась она.

– Ты куришь?

– Нет.

– А сигаретами почему пахнет?

– Сигаретами? Разве?..

Под стулом блеснул какой-то металлический предмет. Круча не поленился нагнуться, поднять его. Это был обломок поясной пряжки.

– Что это?

– Не знаю. – Роза стыдливо опустила глаза.

– Все-таки не одна ты была.

– Да нет, одна… Честное слово, одна!

– Хорошо, я тебе поверю. И ты мне верь. Верь, что за дачу ложных показаний можно сесть надолго.

– Я вам верю. Но я правда слышала голоса. Сначала вышел кто-то, потом вернулся.

– Голос Вадима Остроглазова слышала?

– Ну, я точно не скажу. Далеко было.

Гостевая комната находилась в районе малого холла, недалеко от входных дверей. А комната Розы размещалась в глубине дома, в небольшом промежутке между каминным залом и кухней, куда выходила дверь. Отсюда действительно сложно было услышать голос Вадима, если даже он кричал на брата из своей комнаты.

Окна служебной комнаты выходили на передний двор, из нее хорошо была видна кирпичная сторожка, вдоль которой прохаживался рыжий Гена. Униформу он уже снял, переоделся в джинсовый костюм. Парень, как челнок, ходил взад-вперед, посматривая на часы. И еще штаны поправлял. Спадают с него джинсы. Интересно, в чем причина? Подполковник Круча с улыбкой посмотрел на обломок пряжки.

– А может, это Гена по дому ходил? – спросил он.

– Гена? Какой Гена? – Роза встрепенулась так, как будто ревнивая жена застукала ее со своим мужем.

– Охранник. Вон он ходит, штаны подтягивает.

Круча легонько обнял женщину, показывая на парня. Доверительно обнял, без всякого умысла.

– Молодой, горячий.

– Почему горячий?

– А ходит как горячий жеребец – резко, порывисто, да? А ты, Роза, что подумала? Может, он в постели горячий?

– Кто сказал?

– Ну, мне кажется, что ты так подумала…

Гена остановился, озадаченно почесал затылок, рассеянно оглянулся, достал сигарету. Негожий он охранник, толку от него никакого. А если он еще по ночам спит с экономкой, то дело совсем дрянь.

– Смотри, закурил, – усмехнулся Круча. – Что у него там, «Золотая Ява»? А я думаю, чем здесь пахнет? Точно, «Золотая Ява»… И штаны у него спадают. А знаешь, почему?

Он разжал руку и показал обломок пряжки.

– Ну что, признаваться будем? Тебе же не нужна очная ставка?

– Это как?

– Позовем твоих хозяев, посадим тебя на один стул, Гену на другой и начнем перекрестный допрос. Где вы были и что делали в такое-то время? В общем, узнает Евгений Максимович, чем вы тут занимались… А так, может, и не узнает. Ты сама подумай, зачем я буду ему говорить, что ты крутила любовь с охранником?

– Почему крутила? Может, это правда любовь? В меня что, по-вашему, влюбиться нельзя? – с обидой и одновременно с вызовом посмотрела на Кручу женщина.

– Почему нельзя? – в недоумении вскинул брови Круча. – Можно! Даже нужно. Я же говорил, что девушка ты красивая. Не будь у меня жены, я бы за тобой приударил…

– Ага, все так говорят, – вздохнула Роза.

– Кто так говорил? Вадим?

– Вадим? Нет, он не говорил. Да и не женат он. А на меня и не смотрел совсем. Зачем я ему такая?

– Какая?

– Красивая, говорите… Нет, я некрасивая.

Роза посмотрела на него с надеждой. Он не должен был соглашаться с ее столь критическим к себе отношением. В ее взгляде отчетливо читалась просьба: она хотела, чтобы он вслух опроверг ее признание.

– Это Вадим тебе сказал?

– Нет, он не говорил… Он на меня даже не смотрел…

– Может, Вадим просто не той ориентации? Вот я бы на его месте мимо тебя не прошел, – задорно улыбнулся Круча.

– Не той ориентации? – не без желания принять такую версию задумалась она. – Да нет, он женщин любил. С Серафимой Яковлевной у него роман был. Ой! – Роза шлепнула по раскрытым губам ладошкой, будто наказывая себя за неосторожность.

А ведь это было не первое побуждение с ее стороны пролить свет на запутанность отношений в треугольнике «Костин – Костина – Остроглазов».

– Роман? Роман – это интересно.

– Да, да, у нас с Геной роман, – закивала Роза. – И все у нас очень серьезно. И его не смущает разница в возрасте. Мне тридцать четыре, ему двадцать шесть, но он все равно любит меня и хочет жениться…

– С чем я тебя и поздравляю. Только разговор сейчас не о вашем романе. Меня интересует роман Вадима с Серафимой Яковлевной.

– А я не знаю ничего такого! – Она смотрела на него дурными глазами. – И ничего такого не говорила! Вам показалось!

– Да нет, не показалось. Значит, между Вадимом и Серафимой Яковлевной был роман? Поэтому Евгений Максимович и убил Вадима, правильно я понимаю?

– Что вы понимаете? Ничего вы не понимаете! – разволновалась Роза. – Не мог Евгений Максимович убить своего брата! И романа никакого не было. Может, и был, но давно.

– Когда давно?

– Ну, давно. Я не знаю. Вы спрашивали, какая ориентация у Вадима. Так я вам скажу. Нормальная у него ориентация. Он зимой сюда приезжал, и не один, а с подругой. Очень красивую девушку с собой привез. И необычную… А в чем ее необычность, спросите вы?

– В чем ее необычность, спрашиваю я? – улыбнулся Круча.

– В том, что она очень была похожа на Серафиму Яковлевну. Нет, не копия, конечно, отличия были, но черты лица такие же тонкие, и худенькая очень… Я слышала их разговор, Вадим у Серафимы спросил, как ей его Лиза нравится. Сказал, что она такой же молодой и красивой была. Серафима ответила, что она и сейчас молодая и красивая. Он согласился, но сказал, что с Лизой он спит, а с ней – уже нет. Сказал, что Лиза такая же молодая, какой была она, когда они спали вместе…

– А когда они спали вместе?

– Ну, давно… Так давно, что уже и неправда. Это сама Серафима Яковлевна так сказала. Это, говорит, так давно было, что и неправда…

– А он что?

– А Вадим сказал, что помнит все так, как будто это вчера было. И все это правдой было, сказал… Она послала его к черту и ушла. Вот и все, что я знаю.

Разговор этот показался Круче интересным, и ему захотелось прощупать обстановку, в которой он состоялся.

– Больше они на эту тему не говорили?

– Ну, может, и говорили, но я ничего не слышала. При мне свои тайны они, как вы понимаете, не обсуждают.

– А про Лизу ты что знаешь?

– Да ничего… Она из гостевой комнаты почти не выходила. Тихая такая, скромная. Хотя в баньку с Вадимом сходила. Долго они там были… Распаренная такая пришла, глаза сияют… Но это их личное дело, правда?

– Святая правда, – кивнул Степан Степанович. – А как найти эту Лизу, ты не знаешь?

– Ну, может, у него живет, у Вадима. Хотя вряд ли. Он женщин как перчатки меняет. Эгоист он. Самовлюбленный эгоист.

– Ты так думаешь?

– Да, я тоже так думаю.

– А кто еще так думает?

– Серафима Яковлевна. Она так и сказала ему, что он – самовлюбленный эгоист.

– Когда она ему это сказала?

– Ну, тогда и сказала, когда он Лизу свою привез. Мне кажется, она очень разозлилась на Вадима.

– А вчера она не злилась?

– Нет. Ну, может, и злилась, но виду не подавала.

– Так, с этим ясно. Но давай вернемся к твоим отношениям с Геной. Я правильно понимаю, что ваши отношения зашли очень далеко?

– Да, правильно понимаете, – зажеманилась Роза.

– И где вчера ночью был Гена?

– Ну, в дежурке у себя, – отвела она в сторону взгляд.

– Он курил, а у тебя было открыто окно, и табачный дым попадал к тебе в комнату, так? И обломок этой пряжки тоже залетел в окно? Роза, давай начистоту! Дело серьезное. В доме произошло убийство. И, возможно, Вадима Остроглазова убил твой Гена.

Круче пришлось пойти на хитрость, чтобы спровоцировать Розу на признание. Хотя… Вадима Остроглазова действительно мог убить охранник Гена. Или у него могли быть на то свои причины, или он исполнял волю хозяина.

– Гена?! Убил Вадима?! – оторопела Роза. – Зачем ему кого-то убивать?

– Я не знаю. Но обязательно это узнаю.

– Ну, может, кто-то и убивал. Но Гена здесь ни при чем! Он всю ночь со мной был.

– Всю ночь? А так можно?

– Нет, конечно, – растерянно захлопала глазами Роза. – Но дело в том…

Казалось, она вот-вот расплачется.

– Но дело в чем? – поторопил ее Круча.

– Он сказал, что все пьяные, что никому до нас нет никакого дела. Да он и сам выпил. Ну, немного. Совсем чуть-чуть. Сто граммов для храбрости, вот!

– А от него что, требовался подвиг?

– Так он мне в любви признавался, – с радостью во взгляде смутилась женщина.

– Ну, это меняет дело. Признался?

– Признался.

– И остался с тобой на ночь.

– А что здесь такого? Мы же взрослые люди.

– Так никто и не отрицает. И когда он к тебе пришел?

– Ну, я убралась, и он пришел. Я вам даже время скажу, это было в начале первого ночи. Минут двадцать первого, где-то так.

– Вы слышали, как Вадим выходил во двор? Как за ним выходил Евгений Максимович?

– А когда это было?

– Примерно в половине второго ночи.

– Нет, что вы! Не могли мы слышать. Шумно у нас было, – смутилась Роза.

– Музыка играла? – подсказал Круча.

– Ага, музыка, – стыдливо улыбнулась она.

– И долго играла?

– В два часа мы уже спали. Ну, день тяжелый был. И все такое… Сначала Гена заснул, потом я с ним в обнимку. А под утро он меня разбудил, – мечтательно улыбнулась она.

– Когда он от тебя ушел?

– Ну, в шестом часу.

– И что, за всю ночь он ни разу не обошел территорию?

– Нет, – опустила голову Роза. – Только вы Евгению Максимовичу не говорите.

– Да Евгений Максимович и сам все знает. Знает, что лодыря твой Гена гонял…

Возможно, Костин знал, где находится его охранник. Знал, что никто не видит его, когда он убивал Вадима Остроглазова. Отсутствие охранника на посту развязало ему руки. А может, он сам и отправил Гену к Розе?

В любом случае надо было допросить Гену. Но, увы, к тому времени, когда Круча вышел из дома, уже произошла смена караула. Гена дождался своего сменщика и уехал домой. Но почему он тогда не попрощался с Розой?

Глава 6

Яркие солнечные лучи прорезали тонкий тюль и слепили глаза. Серафима могла бы отвернуть голову, но тогда ей пришлось бы смотреть на Женю.

Парень он, в общем-то, симпатичный, и язык у него подвешен – не стыдно с ним пройтись перед девчонками. Но сейчас она смотреть на него не могла – глаза у него горели похотливым огнем, щеки пылали, рот был перекошен от возбуждения. И еще от него неприятно пахло чесноком.

Он долго шел к сегодняшнему дню – ухаживал за ней, встречал ее у института, дарил цветы, провожал домой. Они вместе ходили в театр, кино, даже в ночных клубах бывали. Женя хороший парень, сильный, с ним спокойно и безопасно. И она совсем не прочь была связать с ним свою жизнь. Тем более что он уже давно сделал ей предложение руки и сердца.

Они уже полгода вместе. И только сегодня Серафима подпустила его к своему телу. Он разгорячен, его пальцы ласкают соски, язык нежно скользит по животу вокруг пупка. Ее одежда аккуратно сложена на спинке кресла, на ней нет даже фигового листка. Еще совсем немного, и она станет женщиной. Она к этому готова, только солнце светит слишком ярко. И смотреть на своего избранника неохота… Может, закрыть глаза и отдаться во власть ощущений?

Действительно, на месте Жени можно представить его брата Вадима, этого жгучего брюнета с колдовскими глазами…

– Задвинь шторы! – попросила Серафима.

– Любой каприз!

Женя ловко перепрыгнул через нее, соскочил с дивана, подошел к окну. Но и она не осталась лежать, поднялась, схватила одежду и скрылась в ванной.

Серафима оделась, поправила прическу, подкрасила губы и вернулась в комнату. Женя сидел в кресле в тунике из простыни и грустно смотрел на нее.

– Извини, я не так себе все это представляла, – развела она руками.

Ей уже девятнадцать, и у нее до сих пор не было секса. Подружки с курса уже посмеивались над ней, дескать, никому она не нужна. Но ведь это не так. Жене она нужна. И он очень ее хочет. Так что комплекс невостребованности отпадает. И нет смысла торопить события. А на девчонок плевать.

– Я хочу, чтобы это случилось в первую брачную ночь.

– Я понимаю, – натянуто улыбнулся Женя.

– Ничего ты не понимаешь…

Она должна была доказать своему парню, что у нее до него никого не было. Он бы увидел кровь на простыне и все бы понял… К тому же он так долго ее домогался, что нельзя было дальше томить его. Серафима все это понимала, но…

– Давай потерпим до свадьбы! – попросила она.

– Давай.

– Совсем немного осталось.

Свадьба назначена на осень, на октябрь, отец так захотел. Он у Серафимы потомственный крестьянин, и в его понимании свадьбу полагалось играть после сбора урожая. А с отцом спорить бесполезно – как он сказал, так и будет.

– Всего полтора месяца потерпеть надо.

– Ничего, я тебя всю жизнь терпеть собираюсь, – улыбнулся Женя. – А тут каких-то полтора месяца…

– Ты меня терпеть собираешься? – возмущенно вскинула она брови.

– Ну, может, я не так выразился, – ничуть не смутился он. – Может, потому, что самого себя терпеть собираюсь. Себя терпеть, рядом с тобой.

– Может, мне тоже выразиться? Нецензурно…

– Я серьезно. Понимаешь, я уже взрослый, мне двадцать восемь лет. И я себя хорошо знаю. Бабник я по своей натуре. И женщины у меня были. Не скажу, что много, но были…

Серафима сердито смотрела на него. Она понимала, зачем Женя все это говорит. Не вышло у него с ней, не позволила она ему сорвать свой цветок, вот он и пытается ее уколоть. Хотя и делает вид, что с пониманием относится к ее отказу. Потому она и возмущена, но молчит, не перебивает его.

– Но все это в прошлом, – продолжал он. – Теперь у меня есть ты, и только ты. Я тебя всегда буду любить. Но одной любви мало. Я знаю мужиков, которые очень любят своих жен, но изменяют им. Потому что бабники по жизни. Такие же бабники, как и я. Но я обещаю, что никогда не изменю тебе.

– Будешь терпеть?

– Да, если дело дойдет до того, буду терпеть.

– До чего дойдет дело?

– До другой женщины.

– У тебя может появиться другая женщина?

Серафима не очень хотела видеть Женю в своей постели, ей не нравилось, как от него пахнет, но при этом она уже боялась его потерять. Потому и разволновалась.

– Все может быть. Но я клянусь тебе, что у меня ничего ни с кем не будет. Только с тобой. Всегда. На всю жизнь.

– А если ты меня вдруг разлюбишь?

Женя должен был сказать, что такого никогда не случится, но Серафима услышала от него другое.

– Все равно я буду с тобой.

– А ты можешь меня разлюбить?

– Но ты же меня не любишь. – Он смотрел на нее с улыбкой, но немигающим взглядом.

– Я тебя не люблю? – оторопела она.

– Нет, не любишь. Ты просто меня терпишь…

– Женя, ты не должен так говорить! – сказала она, пытаясь за бурным возмущением скрыть свое смятение.

Ведь он был прав: она не любила его. Терпела, но не любила. И готова была терпеть всю жизнь. Потому что Женя нравился ей как человек. Потому что больше никто не предлагает ей замуж.

– Не должен. Но говорю. Самому себе говорю. А ты ничего не слышала, правда? – мило улыбнулся он.

– Да, я ничего не слышала! – согласилась она, чтобы уйти от этого тягостного для них обоих разговора. – И слышать ничего такого не хочу.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Да, конечно! Даже не сомневайся!

– Что ж, тогда у меня есть шанс. Как говорится, стерпится – слюбится…

– Женя! Мы же договорились!

Она должна была сказать, что любит его. Ведь это так просто. Но нет, язык не поворачивается. Оказывается, легче сесть к нему на колени, раздвинуть ноги, чтобы он мог просунуть руку ей под юбку…

Он должен знать, как дорог ей. Слова любви застряли где-то в горле, зато Серафима снова готова пожертвовать своей мечтой ради него. Она хотела, чтобы это случилось в первую брачную ночь, но раз так надо, пусть все произойдет прямо сейчас…

Но Женя не воспользовался ее покорностью. Ему нужна была ее любовь, а жертву он от нее принимать не хотел…

Двенадцать лет прошло с тех пор.

– Жень, я люблю тебя… Ты даже не представляешь, как я тебя люблю!

И Серафима ничуть не лукавила, признаваясь мужу в любви. Стерпелась она, потому и слюбилась.

Женя кивнул, думая о чем-то своем. Двенадцать лет назад он бы прыгал от счастья, услышав такое признание, а сейчас ему как будто все равно. Ну да, плохо ему, сильный ушиб в области виска, сотрясение мозга…

Его уже отвезли в клинику, сделали рентген и томографию, назначили лечение. Ничего страшного, жить он будет. Сейчас главное – избежать осложнений, а для этого нужен больничный режим.

Палата у него отдельная, но есть вторая кровать и Серафима может остаться с ним на ночь. С врачом она договорилась.

А охраны возле палаты, как обещал подполковник Круча, нет. Женю подозревают в убийстве, но пост пока не выставили. Может, людей для этого не хватает, может, улик у следствия недостаточно, чтобы взять его под стражу.

– Жень, а ты правда молоток в пруд кинул? – спросила она.

Вчера Серафима перебрала со спиртным, поэтому с трудом продрала глаза, когда услышала, как Женя за окном ругается с Вадимом. Нет, она не выходила из дома, она через открытое окно видела, как Женя тащил своего брата домой. Тот упирался, а он тащил его домой, схватив за грудки. Пьяный Вадим требовал, чтобы Женя его отпустил, но все-таки шел за ним.

Женя уложил Вадима на кровать, влепил ему пощечину, чтобы сбить истерику. Вот это Серафима уже видела, потому что спустилась вниз. И Вадим ее увидел. Паскудно ухмыльнулся и назвал ее шлюхой. И тут же снова получил по морде.

Нос у него крепкий, поэтому кровь не хлынула. Зато выплеснулся словесный понос. Он сказал, что все женщины шлюхи. Сказал и зашелся в истерическом хохоте. Женя снова ударил его ладонью по щеке, и Вадим успокоился. Повернулся на бок и затих. Они думали, что он заснул. И сами отправились спать. А утром Женя обнаружил его труп…

– Ну да, кинул. Метил в Вадика, а попал в пруд. Промазал, – мрачно усмехнулся Женя.

– Ты кидал молоток в Вадика? А если бы ты в него попал?

– Ну, не попал же.

– Ты же мог его убить!

– А если он у меня уже в печенках сидит! Я же знаю, что у тебя было с этим козлом перед нашей свадьбой! – Женя зло глянул на Серафиму.

И она опустила глаза, не в силах выдержать его взгляд. Она помнила о своей вине перед ним…

Невеста может не жаловать своего жениха, но при этом она, как правило, влюблена в свою свадьбу. Серафима стояла перед зеркалом и любовалась собой. Подвенечное платье на ней смотрелось изумительно, фата не могла скрыть большие черные, пронзительные глаза… Она всей своей женской сущностью понимала, как прекрасно выглядит в этом наряде.

Так и не было у нее секса с Женей, так и не стала она женщиной. Зато у Юльки трое было, а у Лильки – четверо. Обе они такие вальяжные, столько самомнения в них, что порою становилось тошно. Ну да, умные они, жизнью искушенные, да только незамужние. Много у них мужиков, да только под венец никто не зовет. А у Серафимы через неделю свадьба, и она, вся такая красивая, нарядная, будет стоять в загсе, слепнуть от фотовспышек, а Женя наденет ей на палец обручальное кольцо. Потом они прокатятся по Садовому кольцу на белом лимузине, а затем отправятся в дорогой ресторан. Они будут с Женей стоять во главе стола и целоваться под крики «Горько!»… Девчонки просто умрут от зависти!

Да что там девчонки! Серафима сама будет себе завидовать. Отгремит свадьба, снимет она подвенечное платье и превратится в обычную женщину. И будет вспоминать, как все было здорово. Вспоминать и завидовать себе, невесте, на своем самом грандиозном празднике в жизни. Завидовать себе в унылости будничной жизни. Но не стоит расстраиваться, ведь все еще впереди…

В дверь позвонили. Ну вот, Женя пришел. Еще не вечер, рабочий день у него не закончился, но он мог освободиться и пораньше. Ведь у них на носу свадьба, и столько дел еще им надо переделать.

Но за дверью стоял Вадим. Красивый и складный, как Аполлон. Взгляд снисходительно-ироничный, завораживающий.

Вадим была братом ее жениха, но к Серафиме он относился как к младшей сестренке. Он не скрывал своего превосходства над ней и не стеснялся смотреть на нее как на какого-то несмышленыша. Ну да, он же первый парень на большой деревне и спит с самыми красивыми девушками, у него богатый круг интересов, ему известно многое из того, что недоступно простому смертному. И еще у него намечается второе высшее образование. Он красивый, стильный, и по его одежде можно судить о мировых тенденциях в моде.

– Жениха ждешь, невеста? – белозубо улыбнулся он.

Всем своим видом он говорил, что разрешает ей броситься себе на шею. Он так уверен в том, что Серафима просто мечтает оказаться в его объятиях… А ведь он, увы, недалек от истины.

– Да, своего жениха…

– Блин, ты такая красивая, что я сам хочу быть твоим женихом, – весело сказал он, закрывая за собой дверь. У него загорелись глаза, столько страстного жара исходило от них, что Серафима сама запылала изнутри.

– Женька мой жених, – мотнула она головой, чувствуя, как под его проникновенным взглядом немеют кончики пальцев.

– А если я тоже хочу, что мне делать?

Он обнял ее за талию, приблизил к ее лицу свои губы. Она попыталась уклониться от поцелуя, прогнулась назад, но все-таки не сумела выскользнуть из его объятий. А губы у него горячие, пьянящие, головокружительные. И нет уже никаких сил стоять на ногах. Хочется лечь. И не просто лечь…

Но Вадим не торопился. Он помог ей избавиться от платья, снял бюстгальтер и оставил в одних белых чулках.

– Здорово! Ты смотришься очень здорово!

Это был какой-то кошмар. Он стоял перед ней на коленях и неторопливо крутил ее на постели. Любовался ею и восхищался. А Серафима как завороженная позволяла ему собой вертеть. Потому что она ничего не соображала от нахлынувшего на нее безумства.

А когда Вадим вдруг уложил ее на спину, она уже готова была умолять, чтобы он как можно скорее сделал ее женщиной… Нет, она не хотела изменять Жене. Просто Вадим силой своего дьявольского очарования отправил ее в другое измерение, где она была его невестой. Жене здесь просто не было места…

Вадим и сам вошел в это измерение. Было немного больно, зато он стал ее мужем. Одна только эта мысль могла заставить ее стонать от удовольствия…

Но вдруг все закончилось. Вадим поднялся, быстро оделся, сел в кресло, достал сигарету, закурил.

В квартире у нее курить не принято, Женя никогда себе этого не позволял. Но Вадим даже разрешения не спросил. А она не возражала. Да и сил у нее не было, чтобы говорить. И с дивана подниматься не хотелось. Лежать бы и лежать, а Вадим, так уж и быть, пусть на нее смотрит. Ведь она так хороша в своей наготе. Он сам так говорил, и она не могла с ним не согласиться. Подвенечное платье валялось на полу, с Женей бы она себе такого не позволила, но ведь с ней был Вадим, самый красивый и желанный мужчина на свете. Да и не нужно ей больше свадебное платье, ведь все уже позади. Вадим стал ее мужем, и они теперь будут вместе…

– Ну чего ты лежишь, как шлюха? – спросил вдруг он.

От возмущения у Серафимы зазвенело в ушах.

– Кто шлюха? – как ужаленная, вскочила она с дивана.

– Я не говорил, что ты шлюха, – с ухмылкой сказал Вадим. – Я сказал, что ты лежишь, как шлюха…

– Я не такая! – мотнула она головой.

– Не такая, но уже из трамвая… Блин, поверить не могу! Я что, первый у тебя?

– Да, первый…

Серафима надела халат, плотно запахнув полы.

– Блин! А как же Женька? Он что, тебя не пробовал?

– Я что, конфета, чтобы меня пробовать?

– Конфета. Сладкая конфета, – озорно улыбнулся Вадим. – Берешь такую конфетку, разворачиваешь и съедаешь! Вкусно!

– А дальше что?

– Что дальше? – Какое-то время Вадим внимательно смотрел на нее, а потом вдруг прыснул в кулак. – Я что, теперь жениться на тебе должен?

– Я это говорила? – обиженно глянула на него Серафима.

– Да у тебя на лице написано… Фим, это не деревня, это город. Здесь даже секс – не повод для знакомства. И тем более для женитьбы…

– Я в деревне не жила. Я жила в городе.

Небольшой у них город, многоэтажек раз-два и обчелся, но все-таки это не деревня и даже не село. Так что пусть Вадим не задается. Тем более что он и сам жил когда-то в маленьком подмосковном городе.

– Да? А отец у тебя кто?

– Агрономом был. А сейчас мукомольный завод у него.

– Хлебом нас кормит?

– А это плохо?

– Кто говорит, что плохо? Хорошо… А что, он вам на свадьбу квартиру дарит?

– Собирается.

– Большую квартиру?

– Однокомнатную.

– Да? – Вадим озадаченно поскреб пальцами у себя за ухом. – А где?

– В Москве.

– Ну, это понятно… А где конкретно?

– Не знаю. Не спрашивала.

– Понятно… Классно, квартира у вас с Женькой будет.

– Я не могу выйти за него замуж, – покачала головой Серафима. – После всего, что между нами произошло, не могу…

– Да ладно, никто ничего не узнает.

– Я знаю… Да и не люблю я Женю… Я тебя люблю!

Она смотрела на Вадима с нежностью влюбленной женщины. Сейчас он подойдет к ней, приласкает, и они снова окажутся в том измерении, где им было так хорошо…

– Фим, ты мне тоже очень нравишься, – с какой-то безрадостной улыбкой отозвался он. – Очень нравишься… Только я сейчас не готов к браку… А ты выходи замуж за Женьку. Выходи. А я к тебе в гости заходить буду. Ну, когда его дома не будет… Тебе же хорошо со мной было? И мне с тобой понравилось…

– Я буду его женой, и ты будешь со мной спать? Тебе не стыдно? Он же твой брат.

– Мне стыдно. Но если ты хочешь…

– Уходи.

– Что?

– Пошел к черту!

Серафима втайне надеялась, что Вадим ее не послушается и останется. Они будут ругаться, выяснять отношения, а потом помирятся. Он поймет, что был не прав, раскается в своем легкомыслии, а затем сделает ей предложение.

Но Вадим даже не стал возражать. Изобразил обиду и ушел.

А вечером пришел Женя, и Серафима решила ему ничего не говорить. Не призналась она ему в измене и на следующий день. А через неделю вышла за него замуж…

Да, она знала свою перед мужем вину, но откуда ему об этом известно? Ведь Серафима никогда и никому не рассказывала об этом давнем грехе.

– Ты думала, что я не знаю? – нехорошо усмехнулся Женя. – А я знал… Люди добрые рассказали.

– Какие люди?

– Говорю же, добрые…

– Это было всего один раз, – сокрушенно вздохнула Серафима. – Сама не знаю, что на меня нашло…

И сейчас она не понимала, что с ней происходит. Ведь это Вадик растрепался о том, что у них было перед свадьбой, и она могла сказать, что все это вранье. А она вдруг взяла и призналась… Может, это сама совесть говорит ее голосом?

– Я знаю, что на тебя нашло. Не любила ты меня, потому и нашло.

– Женя, я очень тебя люблю! – ничуть не сомневаясь в этом, сказала она.

– Сейчас, может, и любишь… Но ведь было с Вадиком? Было! И как ты хочешь, чтобы я к нему относился?

– Жаль, что ты не убил его.

– Вот и я о том же…

– Он очень плохой человек… Недавно он пытался приставать ко мне, – призналась Серафима. – У него ничего не вышло. Потому что я не люблю его. Я тебя люблю.

Она хорошо помнила тот день, когда Вадим привез в дом одну из своих подружек. Девушка чем-то была похожа на нее, но непонятно почему он решил, что Серафима должна ревновать его. А ей тогда было совершенно все равно… Но недели через две Вадим снова появился у нее на горизонте, встал у нее на пути, когда она выходила из супермаркета, попытался соблазнить, но так ничего и не добился…

– Почему я должен тебе верить? – пытливо посмотрел на нее Женя.

– Потому что я очень тебя люблю.

– Я тебя тоже…

– Не надо меня прощать, но давай все забудем.

– Уже забыл.

Женя поднял руку, и она положила голову ему на живот, чувствуя, как его пальцы гладят ее волосы.

Глава 7

Воскресный летний вечер – не самое лучшее время для путешествия по Кольцевой автостраде. Дачники возвращались в город, закупоривая все прилегающие к Москве дороги. Подполковнику Круче не повезло, он угодил как раз в такое столпотворение.

Адрес этой квартиры он узнал от Костина. Евгений Максимович не вникал в жизнь брата и даже не знал, где он живет. Но Круча позвонил матери Вадима, и та сказала адрес, а ключи от квартиры Круча нашел в машине Остроглазова.

Впрочем, прежде чем открыть дверь, он нажал на кнопку звонка. И, как оказалось, не зря. Дверь ему открыла красивая девушка с длинными каштановыми волосами. Большие василькового цвета глаза под длинными ресницами, аккуратный носик, пухлые, подкачанные ботоксом губки. Узкие изящные плечики под бретельками короткой маечки, талия тонкая, но бедра широкие – коричневые джинсы плотно обтягивали их.

Девушка очень хороша собой, но под описание Лизы она не подходила. А Круча очень хотел поговорить с девушкой, которую Вадим привозил на смотрины к брату, возможно, с коварным умыслом.

Он надеялся найти ее адрес или хотя бы номер телефона в записной книжке Вадима, но у того при себе ничего такого не было. Только портмоне с документами на машину, банковской и дисконтными карточками. И в самой машине ничего интересного Круча не обнаружил.

Даже сотового телефона у Остроглазова не было. Может, он звонил кому-то по мобильнику в тот момент, когда его ударили по голове. И в воду он мог упасть вместе с телефоном. А пруд под мостками глубокий. Завтра там будет работать водолаз, но если он и найдет мобильник, не факт, что в нем сохранятся номера телефонов и прочая информация.

– Ой! А вы кто? – Красавица настороженно смотрела на него. Но дверь не закрывала.

– А вы подруга Вадима? – вопросом на вопрос ответил он.

– Да, я его подруга, – кивнула она. – Но его сейчас нет…

– А где он?

– А вы, извините, кто будете?

Вид у подполковника Кручи фактурный, внушительный, потому он мог произвести о себе выгодное впечатление. С женщинами не всегда это получалось, но девушка Вадима смотрела на него с интересом, хотя и настороженно.

– Подполковник Круча, уголовный розыск.

Он предъявил удостоверение с таким видом, будто извинялся за свою принадлежность к органам правопорядка.

– А в чем, собственно, дело?

– А вы ничего не знаете?

– Нет… А что я должна знать? – забеспокоилась девушка.

– Вы Вадиму звонили?

– Да, но у него телефон выключен…

– А брату его звонили?

– Брату? Какому брату?

– А вы не знаете?

– Что вы все время загадками говорите? Что с Вадимом?

– Телефон его утонул. Не просто выключился, а утонул.

– Утонул телефон, и что?

– Вместе с Вадимом утонул… Нет Вадима. В морге он.

Какое-то время девушка смотрела на него потрясенно и в оцепенении. Потом спросила:

– Кто вы? Что вам надо?

Круча понял, что ее пора выводить из ступора.

– Подполковник милиции я. Уголовный розыск. Теперь вы, гражданочка, покажите документы. Откуда я знаю, может, вы проникли сюда с целью ограбления.

– Я проникла сюда? – встряхнулась она. – Нет, я здесь живу…

– На каком основании? Вы жена Вадима Остроглазова?

Круча переступил порог, и девушка даже не попыталась возмутиться. Она в замешательстве смотрела на него, не зная, что сказать.

– Нет, я его подруга. Нина меня зовут… А документы вот!

Она полезла в сумочку, достала паспорт. Действительно, Нина ее зовут… Нина Викторовна Захарова, прописка – рязанская.

– И давно вы, Нина, с Вадимом встречаетесь? – спросил Круча.

Насколько он знал, эту квартиру Остроглазов снимал. Ремонт здесь был сделан скромный, с робкой претензией на евростиль, мебель неважная, на стенах картины с авангардной мазней, на полках статуэтки Эйфелевой и Пизанской башен, статуи Свободы, римского Колизея, замка Тауэр, Кельнского собора… Видимо, Вадим любил путешествовать по миру и привозил из своих поездок памятные сувениры.

– Да, уже почти месяц… Черт, а он что, правда утонул? – всплеснула руками Нина.

– Да. Если не верите, я могу дать вам номер телефона, позвоните, узнаете.

– Чей телефон?

– Морга.

– Нет! Не может быть! Что же мне теперь делать?

– А что вы делали до знакомства с Вадимом?

– Ничего. В институте училась. И сейчас учусь. Как же так? Почему он утонул?

– Его убили.

– Кто его убил?

– Пока не ясно. Он вам не говорил про своего брата?

– Нет, не говорил. А его что, этот брат убил?

– Пока не ясно. А ты не знаешь, где у Вадима хранится записная книжка?

– Записная книжка? Какая записная книжка?

– Ну, с адресами его бывших девушек…

Если и была в доме такая книжка, то Нина давно бы ее уже нашла. Женщины народ любопытный, в особенности в отношении того, что касается их мужчин. Вадим уехал отсюда как минимум вчера, и у нее было достаточно времени, чтобы обшарить всю квартиру. Если она не сделала этого раньше.

– А зачем вам?

– Если эта книжка есть, то я обязательно ее найду.

– У вас есть постановление на обыск?

– Это не обыск, это следственные действия. Вадим ни в чем не подозревается. Вадим просто мертв…

– Да, конечно. И какая уже разница? Да, есть у него такая книжка. Только это не книжка, это целый фотоальбом. Я в компьютере у него нашла. Только там не совсем все пристойно…

Круча развел руками. Дескать, человек он взрослый, морозоустойчивый и непристойностями его не удивишь.

Нина села за компьютерный стол, включила ноутбук. Круча подсаживаться к ней не спешил, он осматривал комнату, заглядывал в ящики столов и шкафов. Но ничего интересного пока не находил.

– Нина, а что вам говорил Вадим, когда уезжал вчера? – спросил он.

– Ну, сказал, что встреча с друзьями. Сказал, что вечером будет.

– Он у брата гостил. И, насколько я знаю, домой он вчера вечером не собирался.

– Ну, я не знаю… Сказал, что вечером будет, и уехал.

– Что еще сказал?

– Ну, сказал, чтобы я не скучала.

– Это понятно. Может, еще что-то говорил? Может, не вчера, может, позавчера. Сказал, что к друзьям поехал, а зачем, не говорил?

– Нет, сказал, что это встреча друзей. Ну, его институтские друзья. Сказал, что там все без жен собираются… Вот, альбом открылся. Первая страница. Ариадна ее зовут…

На мониторе высветилась фотография роскошной блондинки с большим бюстом. На первых нескольких снимках девушка была в купальнике, дальше пошло гораздо более интимное «ню» на уровне журнала «Плейбой». Неплохая у Остроглазова вышла фотосессия, только вот качество снимков не очень. Ну да, это же июль двухтысячного года, технику той поры не сравнить с нынешней. Помимо снимков в первой папке электронного альбома содержался краткий рассказ о том, где и при каких обстоятельствах Вадим познакомился с Ариадной. В Москве он ее снял, в ночном клубе, там же у них произошел секс, в кабинке туалета…

Девушкой августа того же года была шатенка Вика, с которой Вадим познакомился в магазине. Ее сменила блондинка Оля, за ней шла симпатичная армяночка Мэриам… И негритянки в его альбоме присутствовали, и азиатки, но предпочтение Вадим отдавал светловолосым славянкам.

Много у него было девушек – и те, которые на час, и те, с которыми он имел более-менее длительные отношения. Даже проституток он коллекционировал, но только тех, за которых было не стыдно. Была в его альбоме некая Кармелла, Вадим писал, что снял ее на Каланчевской, так она на элитную фотомодель больше похожа, чем на проститутку. И Элен также хороша, и Ника… Некоторые папки в альбомах пустовали. Имя девушки обозначено, дата стояла, а фотографий не было. Может, потому и удалял их Остроглазов, что счел знакомство с этими «пустышками» недостойным для себя. А может, он просто не имел возможности снять на фотокамеру этих девушек. Секс, может, и был, а с фотографиями как-то не сложилось…

Остроглазов явно гордился своими сексуальными свершениями, потому и собрал столь замечательную коллекцию. И чем ближе к две тысячи десятому году, тем качественней были снимки, но девушек становилось меньше. Или уставать стал парень от своих похождений, или женщины уже не так жаловали его своим вниманием, как прежде.

Нина щелкала кнопкой мышки, невидяще глядя на экран. И автоматически прощелкала свои фотографии. Море, пальмы, песчаный берег, они с Вадимом в обнимку на пляже. Потом он снял ее на бортике бассейна, здесь она тоже в купальнике – красивые формы, упругое молодое тело. А вот Нина в постели, в одних только плавках. Лежит она грациозно, подпирая голову рукой, грудь обнажена, но это ее совершенно не смущает. Вот она повернулась к фотокамере боком, и ничего на ней нет. Дальше могло быть круче, вплоть до трех «иксов».

– Э-эй, Нина, очнитесь!

Круча тронул девушку за плечо, и она, вздрогнув, отбросила мышку. А затем, глянув на свою фотографию, закрыла крышку ноутбука.

– Спасибо, что предупредили, – смущенно и с благодарностью глянула она на Кручу. – Сижу, думаю, что Вадима больше нет, голова отключилась…

– Бывает… Все-таки вы месяц с ним жили, а это, судя по его легкомыслию, немалый срок.

– Да, срок.

– Он говорил, что любит вас?

– А это обязательно?

– Нет, если вы считаете, что это некорректный вопрос, можете не отвечать.

– Да нет, я не про ваш вопрос. Я про Вадима. Ему совсем не обязательно было говорить, что он меня любит…

– Почему?

– Хотя бы потому, что он меня не любил… Я ему нравилась, он хотел, чтобы я жила с ним, но любви не было. Я, может, и любила его, а он нет… Не тот он человек, чтобы любить кого-то. Он любил только самого себя. Знаете, есть такое понятие «нарциссизм»… И своих девушек он снимал на камеру не для того, чтобы любоваться ими, они нужны были ему, чтобы любоваться собой на их фоне…

– Да, такой он человек. Был таким человеком. Нина, давайте откроем ноутбук, я бы хотел посмотреть на фотографии…

– Вы меня, конечно, извините, но это мои фотографии. И я не хочу, чтобы вы их видели.

– Я не про ваши фотографии. Меня интересует девушка Лиза.

Да, была такая красотка в фотоальбоме. Черноволосая, с таким же тонкими чертами лица, как у Серафимы. Такая же изящная и худенькая, как она. Круча ее приметил, но ничего не сказал и Нину не останавливал. За Лизой следовала очень красивая, но пышнотелая Таисия, и только за ней шла сама Нина.

Он возвратился назад, к первой фотографии Лизы, где она стояла в купальнике на фоне рисованного моря возле бассейна. Море, солнце и пальмы изображены были на стене купального павильона в доме Костина. Круча узнал это место, потому что удосужился побывать на цокольном этаже, где находилась сауна с бассейном. И Вадим, судя по всему, там побывал вместе с Лизой прошлой зимой.

В этой сауне он и устроил фотосессию с Лизой. Она лежала на полоке, на животе, вытянувшись в полный рост. Одежды на ней не было, но, пожалуй, это был самый откровенный снимок во всей фотосессии.

– Худая она какая-то, – не без ревности в голосе сказала Нина. – Кожа да кости…

Костлявой Лизу не назовешь, но подкожного жира в ней действительно почти не было. И грудь совсем не маленькая, и задние формы выглядели весьма аппетитно. Так что не очень справедлива к ней Нина.

– Вы ее знаете? – спросил Круча.

– Нет. А зачем она вам?

– Да нет, ни за чем. Просто понравилась.

Вадим познакомился с ней в торговом центре, подошел, завел разговор. Лиза оказалась большой поклонницей творчества Кафки, и он предложил обсудить его «Замок» в своей квартире. Она согласилась и через три дня была уже в его постели. Не через час-два, как обычно, а через три дня. Довольно-таки большой срок для прожженного мачо… Ее адреса в досье Вадим не оставил, зато там имелся номер телефона. И Круча переписал его в свой блокнот.

– А зачем вам ее номер?

– Сначала с вами поговорю, потом с ней. И так по списку…

– Да, но записали вы только ее телефон.

– А вдруг я в нее влюбился?

– Не знаю, что вы в ней нашли. – Нина пренебрежительно оттопырила нижнюю губку.

– А Вадим что в ней нашел?

– Ну, мы не обсуждали. К тому же это пройденный эпизод… И он не собирался на ней жениться…

– А на вас?

– Нет… Но он намекал.

– На то, что хочет на тебе жениться?

– Он сказал, что скоро у него квартира своя будет. Сказал, что мы вместе в ней будем жить.

Круча улыбнулся одной половиной лица и потер пальцами мочку уха. Смутный какой-то намек получила Нина, очень смутный. Вряд ли Вадим собирался жениться на ней, но если девушке хочется в это верить, незачем ее разубеждать.

– Давно пора иметь свою квартиру. Вадим хорошо зарабатывал?

– Ну, нормально. И квартира у него своя была…

– И куда же она делась?

– Он ее проиграл.

– В карты?

– Нет, в казино… Ну да, в карты, в «Блэк Джек»… Он свою квартиру прямо в казино и заложил. Взял деньги под залог и все проиграл. Говорит, помутнение какое-то нашло. С тех пор, говорит, в казино ни ногой.

– Надо думать… Значит, он на квартиру копил?

– Копил? Ну, не знаю… Он хорошо зарабатывал, но все уходило на развлечения. У них там своя тусовка, богема там всякая. Я в эти дела не лезла. Неинтересно мне. Да и он меня не звал. Говорил, что там все очень сложно, без специальных познаний не поймешь.

– И что это за специальные познания?

– Ну, махаяна там какая-то, просветление сознания, все такое. Буддийская философия.

– Он что, увлекался этим?

– Да, говорил, что стремился к нирване… Врет он все, там понтов было больше, чем философии. У них в тусовке все гении, рисуются друг перед другом. Им там вообще не важно, чем заниматься, лишь бы от нормальных людей отличаться. У гениев только так, и не иначе. Если общество не признало их, то и они не признают общество. Они – элита, а все остальные сброд. Вадим тоже таким был. Ох, что же я такое говорю! – спохватилась Нина. – Его нет, а я качу на него…

– Ничего, ничего… Если он все деньги тратил на развлечения, то на что он квартиру собирался покупать?

– Не знаю. Он не говорил.

– Может, он у брата собирался занять?

– Я вообще ничего не знала про брата.

– Его Евгением Максимовичем зовут. Он его называл просто Женя.

– Женя?.. Ну да, про Женю слышала…

– Что вы слышали?

– Ну, он звонил какому-то Жене, разговаривал с ним. Про какую-то Лизу спрашивал…

– Про какую-то?

– Ой, он что, про нее спрашивал? – Нина ткнула пальцем в монитор.

– А что он спрашивал? – заинтригованно спросил Круча.

– Ну, как она там поживает, спрашивал. И еще спросил, как жена ко всему этому относится…

– Еще что говорил?

– Ну, сказал, чтобы он Фиме какой-то привет передавал.

Не зря Круча заинтересовался Лизой. Чутье сыщика подсказало ему, что нить преступления может проходить через нее. Сначала Роза про нее сказала, теперь вот подруга покойного Вадима обмолвилась, причем в связке с подозреваемым. «Вадим – Лиза – Костины», такая вот вырисовывалась комбинация.

– Значит, про Лизу спрашивал.

– Да, спрашивал. Как она поживает, спрашивал, – кивнула Нина.

– Каким тоном спрашивал? Серьезным тоном или с насмешкой?

– Кажется, с насмешкой.

Квартиру Вадим хотел купить, а где он собирался взять деньги? Может, у Костина? Он человек богатый и вполне мог раскошелиться на квартиру для брата… Может, жадничал Евгений Максимович, потому и решил Вадим подвигнуть его на благотворительность. Нашел козырь для разговора с братом и отправился к нему в гости…

– Спасибо вам, Нина. Мне уже пора. Компьютер я забираю. Если у меня возникнут к вам вопросы, вы уж не откажите мне в свидании с вами, – улыбнулся Круча.

– Я подумаю, – в тон ему отозвалась девушка.

– Тогда доброй ночи!

– Какая уж она добрая? Вадима нет и никогда не будет, – вздохнула она.

Горечь на душе у Нины, скорбь, но отчаяния Круча не видел. Смерть Вадима для нее не трагедия, и она сама это прекрасно понимала. Ведь не было у них перспективы на будущее. Рано или поздно он бросил бы ее. А она молода и хороша собой, и впереди у нее целая жизнь. Она обязательно найдет себе более достойного мужчину.

Глава 8

Разговор о погоде – неплохой способ наладить контакт с девушкой, особенно если на улице стоит настоящая летняя погода. Закончились дожди, с каждым днем все жарче на улице, как бы не дошло до тропического зноя.

Контакт установлен, но шаткий он, ненадежный, как мост из тонких канатов. Не очень-то хочет Лиза отвечать на вопросы. А ведь Степан Круча мог бы вызвать ее в отдел милиции, допросить по всей форме как свидетеля, но нет, он пригласил ее в кафе, заказал по чашечке капучино.

– Мне очень жаль, что Вадим погиб. Но мы с ним уже давно расстались, я его забыла, и у меня нет желания о нем говорить.

Круча с интересом смотрел на Лизу. Не мог не смотреть, потому что она сама притягивала взгляд. Иконописная у нее красота, глубокая, животворящая. Держалась она с ним холодно, но при этом он ощущал тепло, исходящее из ее душевных глубин. И свет от нее он чувствовал – яркий, но невидимый…

Внешне она действительно напоминала Серафиму Костину, но внутреннего очарования в ней несравнимо больше. И женственней она, и выразительней, и даже душевней, хотя на Кручу смотрела с отчуждением. И еще она была моложе и свежее… Костину нравится такой тип женской красоты, потому он и выбрал Серафиму. Но через много лет судьба свела его с Лизой, и он не смог устоять перед таким соблазном… И чутье, и факты подсказывали Круче, что Лиза его любовница.

– У меня тоже нет желания о нем говорить. Но приходится. Произошло убийство, и мы должны найти преступника.

– Я здесь при чем?

– Дело в том, что в убийстве Вадима Остроглазова подозревается Евгений Максимович Костин.

Круча наблюдал за Лизой и заметил, как дрогнул ее взгляд.

– И что?

– Вы знаете Костина?

– Нет, не знаю.

Она отвела глаза в сторону и пальцами коснулась кончика своего носа. Когда человек лжет, его совесть возмущается, отчего усиливается приток крови к мочкам ушей, кончику носа, возникает желание почесать их. Ну и невольное движение глаз выдало неискренность Лизы. Да и факты против нее.

– Лиза, вы очень красивая девушка. У вас особый тип красоты. Тип непорочной красоты. Глядя на вас, невозможно поверить, что вы умеете лгать. Но вы мне соврали, – разочарованно вздохнул Круча.

– Я вам соврала? – растерянно посмотрела на него девушка.

– Да, вы мне соврали. Евгений Максимович Костин – брат Вадима. И вы с Вадимом были у него в гостях зимой этого года…

– Что ж вы сразу не сказали, что Евгений Максимович – его брат. Просто я по имени-отчеству его не знала. Вадим называл его просто Женя…

Лиза говорила бойко, но в ее словах угадывалась фальшь.

– А вы как его называете?

– Называю?.. Да нет, я его никак не называю. Зачем это мне?

– Ну, вы же познакомились с ним.

– С кем? С этим Костиным? Ну, за одним столом сидели. Но я с ним не разговаривала, Женей не называла…

– Может, вы все-таки называете его Евгением Максимовичем?

– Почему я должна называть его Евгением Максимовичем? – разволновалась Лиза.

– Потому что вы встречаетесь с ним.

– Я?! Встречаюсь с ним?! – вскинулась девушка. – Что вы такое говорите?

– Что знаю, то и говорю. Вы, Лиза, познакомились с Костиным у него дома, он взял у вас номер телефона, созвонился с вами, назначил свидание. Так было?

– Нет, не так! – растерянно мотнула она головой.

– А как?

– Не брал он у меня номер телефона.

– Вы сами позвонили ему?

– Не звонила я ему! И он мне не звонил! И не встречаемся мы!

– Лиза, все очень серьезно. – Круча пристально смотрел на девушку, стараясь внушить ей страх перед законом. – Костин подозревается в убийстве своего брата. Если его вина подтвердится, то вы можете стать соучастницей преступления. Вы девушка юная, нежная, вам не место в тюрьме. Поверьте, там очень плохо. И страшно одиноко.

Лиза нервно покусывала губы, глядя на него.

– Я вас не понимаю… Какое я могу иметь отношение к убийству Вадима?

– Отношение к убийству Вадима имеет Евгений Максимович Костин, а вы имеете отношение и к тому, и к другому. Вы расстались с Вадимом, потому что у вас появился Евгений Максимович. Вы состоите в тайных с ним отношениях. В тайных с ним отношениях от его супруги. Серафима Яковлевна ничего не знает, но могла узнать. От Вадима.

– И все-таки я вас не понимаю, – старательно рассматривая ногти на своих руках, тускло сказала девушка.

Наращенные у нее ногти, руки красивые и ухоженные, а еще золотой перстень с бриллиантом на пальце, дорогое украшение, возможно, подарок от богатого любовника.

– Позавчера Вадим Остроглазов приехал к своему брату в гости. А знаете зачем? Чтобы шантажировать его. Или Евгений Максимович покупает ему квартиру, или Серафима Яковлевна узнает о ваших с ним отношениях. А это скандал. И удар по семейному благополучию, чего Костин себе позволить не мог. Поэтому он и убил Вадима… Я давно служу в уголовном розыске и могу вам сказать, что это веская причина для убийства. Хотя вам так не кажется…

– Но я здесь при чем? Я не юрист, но мне кажется, что я никак не могу быть соучастницей.

– Но вы же состоите в тайных отношениях с Костиным. Или Серафима Яковлевна все знает?

– Не знает она ничего…

– Но в отношениях вы состоите?

– В каких отношениях? – спохватилась Лиза. – Не знаю я ничего!

Но женщине уже поздно было выпутываться из паутины, в сети которой толкнул ее страх перед тюремным заключением.

– Лиза, а вы не могли бы одолжить мне свой телефон?

– Да, пожалуйста.

Она полезла в сумочку, достала оттуда мобильник, но задержала его в руке. И настороженно посмотрела на Кручу.

– А зачем вам?

– Евгению Максимовичу позвоню. Разговор есть, а номера его телефона нет. Но этот номер есть в памяти вашего телефона.

– Нет у меня его номера! – нервным движением Лиза вернула мобильник в сумочку.

– Докажите, что нет. Дайте мне телефон, я посмотрю.

– Не дам.

– Почему?

– Не хочу.

– А если я очень попрошу?

– Зачем просить? Вы его у меня потребуйте. Если у вас есть разрешение на обыск.

– Нет у меня такого разрешения.

– Тогда извините!

– Ну почему же вас не извинить? Вы же подтвердили, что у вас есть номер Костина.

– Чем я подтвердила?

– Своим поведением. Да вы не расстраивайтесь, Лиза. Я и без того знал, что у вас есть его номер. Ведь у него в телефоне был ваш номер. – Степан Круча даже глазом не моргнул. Ведь это не вранье, а оперативная хитрость, лучший друг сыщика. – Собственно, мы вас по этому телефону и вычислили…

– Ну, нашли и нашли. А к убийству Вадима я никакого отношения не имею.

– Вы имеете отношение к Евгению Максимовичу. И то, что вы не хотите в этом сознаваться, наводит меня на серьезные подозрения.

– Какие подозрения? Что вы ко мне пристали? – дрогнула, не выдержав прессинга, Лиза. – Не в чем меня подозревать… Да, были у нас отношения с Женей. Были!

– Лиза, вы успокойтесь, не надо нервничать. Раз уж вы признались, то и подозревать вас не в чем. А в чем вы признались? В том, что у вас роман с женатым мужчиной? Но закон такие отношения не запрещает. Так что бояться вам нечего.

– Нехорошо это, – покачала головой Лиза. – Неправильно… У Жени жена, дети… Но я ни на чем и не настаивала, он сам меня нашел. Сказал, что я ему очень нравлюсь. Сказал, что хочет со мной встречаться. Я ему отказала. На какое-то время он пропал, а потом снова появился. Сказал, что жить без меня не может. Я ему и тогда отказала. Только он больше не пропадал. Взял меня в плотную осаду. Я сопротивлялась, но в конце концов сдалась… Я же не святая. А он мне квартиру купил…

– Квартиру?

– Да… Как говорил Булгаков, квартирный вопрос портит москвичей.

– Да, было что-то такое… И большую квартиру он вам купил?

– Кто, Булгаков?

– Нет, Костин.

– Хорошая квартира.

– На кого оформлена? На вас?

– Да, свидетельство на мое имя. А что?

– Вадим знал о вашем романе с Костиным?

– Да, знал… Женя стал со мной заигрывать сразу после того дня, когда мы у него в гостях были. Вадим сразу узнал о его интересе ко мне, стал меня подкалывать. Давай, говорит, я вам вечер на стороне устрою, ты его любовницей станешь, он тебя содержать будет, а ты со мной поделишься…

– Ему деньги нужны были?

– С деньгами у него было туго. Зарабатывал он вроде бы неплохо, но много тратил. И еще в казино играл. Не то чтобы часто, но всегда проигрывал…

– Однажды он даже квартиру проиграл.

Степан Степанович решил, что не будет лишним подбросить дровишек в огонь. И не ошибся.

– Не одну, – кивнула Лиза.

– Я слышал только про одну.

– И Женя мне про одну говорил. На честно нажитые деньги приобрел. Это он мне так сказал. А Женя говорил, что первую квартиру он ему купил. И вторую тоже. И Вадим обе эти квартиры спустил через казино. Когда первую квартиру проиграл, клялся, божился, что никогда больше играть не будет. Женя ему поверил, помог с деньгами, но через год все повторилось. Вадим снова клялся, но бесполезно.

– Значит, Женя отказался спонсировать непутевого братца? А квартира Вадиму была нужна…

– Понятное дело.

– Но квартиру Женя купил вам…

– Ну, я же не играю в казино, – отстраненно произнесла Лиза.

– Когда вы расстались с Вадимом? Еще до того стали жить с… До того, как Костин купил вам квартиру или после?

– Еще до того. Он завел себе новую подружку, и я от него ушла. Рано или поздно это должно было случиться. Иллюзий я не строила… Скорее Костин женился бы на мне, чем Вадим, – грустно усмехнулась девушка.

– Костин обещал на вас жениться?

– Нет. Он сразу предупредил, что свою жену не бросит. Но Женя меня любит больше, чем свою жену. И если бы я настояла… Да что там говорить… А он действительно убил Вадима?

– Пока только предположения. Но если убил он, то вы должны помочь ему со смягчающими обстоятельствами. Вы же хотите смягчить его вину?

– Как?

– Если Вадим шантажировал Костина, это уже смягчающее обстоятельство. А мне кажется, что он его шантажировал.

– Да, вы говорили… Вадим знал про наши с Женей отношения.

– А про вашу квартиру знал?

– И про мою квартиру знал. Пришел ко мне, возмущался. Почему, спрашивал, Женя мне квартиру купил, а не ему?..

– Когда это было?

– Да недавно. Совсем недавно. Недели две назад…

– А до этого он у вас не появлялся?

– Нет, с тех пор, как мы расстались, не появлялся. А тут заявился, весь в претензиях, как будто я ему что-то должна.

– Денег просил?

– Нет. Но намекал. Помнишь, говорит, как я хотел тебя с Женей познакомить, ты делиться обещала… А я ничего ему не обещала. И не думала я тогда, что с Женей буду встречаться. Словом, послала его далеко-далеко. Ну, когда он ко мне пришел… Или вы думаете, что у нас был секс? – с укоризной спросила Лиза.

– Да нет, как-то и в голову не приходило, – слукавил Круча.

А ведь была у него мысль, что Вадим совратил тогда Лизу. Один раз к ней домой пришел, второй, третий, а там и Женя узнал об этих его похождениях. Вот и еще одна причина для убийства.

– Вадим очень опасный для женщин человек. Он может соблазнить даже каменную статую. Мы когда познакомились… Я пыталась, но не смогла устоять. Но это потому, что у меня никого тогда не было. А сейчас у меня Женя. Он хоть и не муж мне, но я не могу ему изменить… Я же не Серафима…

– Это вы про Серафиму Яковлевну? – оживился Круча.

Лиза – женщина с характером, она не сразу сдалась ему на милость, зато сейчас как интересно было с ней говорить профессионалу. Любую женщину можно разговорить, если подобрать к ней ключик. Они даже рады раскрыть душу, и Лиза не исключение.

– Да, про нее, – кивнула она.

– И что Серафима сделала не так?

– Ничего… Я не хочу об этом говорить. Не должна об этом говорить.

– Успокойтесь, Лиза. Вы никого не предаете. Я знаю, что у Серафимы был роман с Вадимом.

Лиза глянула на него с недоуменным восторгом.

– Все-то вы знаете!

– Работа такая, – развел он ладони. – В чужом белье приходится копаться. А белье это еще и грязное. Но что поделать, Лиза, если в этом грязном белье прячется зерно истины… Может, и не Женя убил Вадима. Может, Серафима это сделала.

Провокация – не самый честный, мягко говоря, прием из арсенала сыщика. Тем более что играть приходилось на чувствах женщины, но Круча снова прибег к этому проверенному приему.

Лиза – милая девушка, но вовсе не святая и уж точно не лишена меркантильных интересов. Костин ее любовник, он богат, и она бы не отказалась стать его женой. Но для этого нужно как минимум устранить Серафиму Яковлевну, а тут такой подходящий случай. Если Костину посадят за убийство, Евгений Максимович разведется с ней и женится на Лизе.

– Серафима?! Могла убить Вадима?

– Ну, может, он ее тоже шантажировал?

– Как он мог ее шантажировать… Ах да, я, кажется, знаю!

– Что вы знаете?

Круча смотрел на девушку без укора, хотя для этого ему требовалось определенное усилие. Лиза ничем не лучше других женщин, а может, и хуже многих, если уже начала топить свою соперницу.

– Он мог сказать Жене, что спал с его женой, – выдала Лиза под его мысленные аплодисменты.

– А он с ней спал?

– В том-то и дело… Вадим тогда так взбесился, что все рассказал.

– Из-за квартиры взбесился?

– Да.

– И что он рассказал?

– Что спал с Серафимой.

– Когда?

– А еще до свадьбы, вернее, перед самой ее свадьбой. В подробности он не вдавался, но я так поняла, что между ними был интим. Хотя Вадим такой, что и соврать мог. Со зла. Он тогда Серафиму шлюхой называл, а Женю – козлом. Я потому тогда и выгнала его…

– Стало быть, его слова всерьез воспринимать нельзя?

– Ну да, он мог со зла наговорить…

– А Женя знал, что Вадим спал с его женой?

– Не знаю, – пожала плечами Лиза.

Колыхнулся у нее взгляд, и ресницы дрогнули… Возможно, Костин все знал и с ее подачи. Вадим рассказал ей, что и как было, а она – любовнику, возможно, в расчете на его развод с женой.

– А если знал, он мог из-за этого убить брата?

– Нет, не мог. Даже если бы возненавидел, не мог бы. Его и Вадима родители вместе живут, и его отец очень любит мать Вадима. И если с его матерью что-то случится, то Женин отец не переживет… Нет, не мог он убить Вадима. Не мог.

– Спасибо, Лиза. Вы мне очень помогли.

Глава 9

Состояние Костина не внушало опасений, но его лечащий врач все-таки предупредил, что ему противопоказано сильное душевное волнение. Как будто чувствовал он, что подполковник Круча для того и пришел сюда, чтобы вывести пациента из равновесия.

Серафима Яковлевна провела с больным всю ночь, но утром уехала. Впрочем, от одиночества Костин не страдал. Он лежал на боку с приспущенными штанами, а симпатичная медсестра ставила ему укол. В таком положении его и застал Круча.

– Знаю, что помешал, но так уж вышло.

Костин посмотрел на него с судорожной болью во взгляде. То ли укол оказался таким болезненным, то ли Круча своим появлением вызывал такую реакцию. Скорее второе.

– Извините, Евгений Максимович, что не принес вам апельсинов. Но вам лучше к этому не привыкать. В тюрьме апельсины на обед не подают. И на ужин тоже… И симпатичных медсестер там тоже нет, – сказал он, когда за девушкой закрылась дверь.

– Издеваетесь? – неприязненно скривился Костин.

– Нет, создаю рабочее настроение… Кстати, а где ваша супруга?

– Дела у нее.

– Но, я смотрю, вы тут не скучаете… Медсестру, случайно, не Лизой зовут?

– Лизой?! – встрепенулся Костин. – Почему ее должны звать Лизой?

– Ну, мало ли, вдруг ваша Лиза устроилась к вам работать?

– Моя Лиза?!

– Да, ваша любовница Лиза, – пристально посмотрел на него Круча.

– Что вы такое говорите? – Костин как завороженный смотрел на дверь. Он боялся, что в палату зайдет его жена и все услышит.

– Ну, вы же не думаете, что мы сидели сложа руки? Мы работали. Поэтому и про вашу любовницу знаем…

– Вы могли бы говорить тише? – чуть ли не умоляюще попросил Евгений Максимович.

– А что так? Жены боитесь?

– А вы себя поставьте на мое место. У вас есть жена?

– Есть. Жена есть, а любовницы нет. И, знаете, я не чувствую себя ущербным мужчиной.

– Я тоже не чувствовал себя ущербным. И любовницы у меня не было. Я Серафиме никогда не изменял. Пока не появилась Лиза. Это не женщина, это какое-то помешательство…

– Лиза на вашу Серафиму похожа.

– Вы ее видели?

– Да, на фотографии. На фотографии в компьютере Вадима. У него там целая коллекция, он всем своим девушкам фотосессию устраивал, а снимки в альбом складывал. А может, и не полный это перечень его побед…

Если Вадим собрал в своей коллекции всех своих женщин, то почему там нет Серафимы, подумал Круча. Ведь он афишировал все свои связи, даже случайные. Вряд ли бы Серафима согласилась позировать ему в купальнике, но ведь он мог сфотографировать ее тайно, во время секса. Ведь были у него в альбоме такие снимки. Но не было ничего такого. А ведь Серафима не какая-то проходная пешка, она очень ценный для него трофей. Она могла бы стать жемчужиной его коллекции, но ни строчки про нее. Значит, врал Вадим, что был с ней… А может, он просто боялся, что тайное может стать явным? Вряд ли.

– И в этом альбоме была Лиза? – разволновался Евгений Максимович.

– Да, в этом альбоме была Лиза. А что вас удивляет? Вы же знаете, что Лиза была подругой вашего брата.

– Да, знаю.

– Он привозил ее к вам на смотрины, фотографировал ее у вас в сауне, возле бассейна. Вы же не возражали…

– Как я мог тогда возражать? Да, она была тогда его девушкой.

– Может, она и сейчас его девушка? Вернее, была до недавнего времени…

– Нет-нет, это исключено.

– А я вот, например, знаю, что Вадим был у Лизы две недели назад. Кстати, он приходил к ней домой, в квартиру, которую вы ей подарили.

– Я подарил ей квартиру?

– А разве нет?

– Ну, допустим…

– Вы подарили ей квартиру, а Вадима это задело. Он считал, что квартиру вы должны были подарить ему, а не Лизе.

– Я помогал ему с квартирой.

– Да, я знаю, что Вадим проиграл в казино две квартиры.

– Проиграл. Потому что у него мозгов нет. Он всерьез думает, что умнее всех. Думал, – поправился Костин. – Гением себя считал. А сам баран бараном!

– Да, коварный такой баран. Глупый, но хитроумный. И вероломный. Зачем он приезжал к вам позавчера?

– Просто приехал…

– Ему надоело жить на съемной квартире, и он приехал к вам, чтобы вы дали ему денег на свою квартиру. Было такое?

– Ну, было.

– А вы говорите, просто так приехал…

– А кто его звал? Он позвонил в пятницу, сказал, что приедет, разговор есть, я ответил, что у меня гости приглашены. Сказал, что занят буду. А он все равно приехал…

– Сколько он у вас просил?

– Это не важно. Потому что я ничего ему не дал.

– Но ведь он просил. Или требовал?

– Да мне плевать на его требования. Я не могу помогать человеку, который на добро отвечает злом.

– Например?

– Можно я не буду говорить? Все-таки Вадима больше нет, нельзя о нем плохо…

– Вам нельзя, а мне можно. И я скажу о нем плохо, потому что он вас шантажировал.

– Он меня не шантажировал! – с неоправданной нервозностью отозвался Костин.

– Шантажировал. Или вы даете ему денег, или он рассказывает Серафиме Яковлевне о вашей любовнице.

– Не было ничего такого!

– Тише, Евгений Максимович! Зачем так громко? Вдруг ваша жена зайдет, услышит… Шантажировал вас Вадим вашей любовницей Лизой или нет? – громко спросил Круча.

– Да, было такое! – признался Костин. – Только давайте больше не будем говорить про нее.

– Да, вы правы, лучше поговорим о том, что было дальше. Меня интересует ответ, который вы дали Вадиму.

– Ответ, ответ…

Пальцы отстучали барабанную дробь на своей коленке. Круча видел, как заметался Костин, но решил его не торопить.

– Да, я дал ему ответ. Я сказал, что дам ему двести тысяч долларов.

– Он согласился?

– Он сказал, что этого мало… Ну да, это раньше квартиру за пятьдесят тысяч долларов купить было можно. Я ему в первый раз на квартиру столько и дал. Это в двухтысячном было. А в две тысячи третьем он у меня сто тысяч просил. Это, конечно, немало, но он тогда двухкомнатную квартиру купил в хорошем районе. А потом цены взлетели. Сейчас за сто тысяч даже в Подмосковье квартиру не возьмешь. А ему в Москве нужно было… Я ему сказал, что не печатаю деньги… Можно подумать, они ко мне с неба падают. Я человек не бедный, и деньги у меня есть, но почему я должен ими разбрасываться?

– Меня вы убедили, а Вадима – вряд ли, – предположил Степан Степанович.

– Так он же непробиваемый.

– Ну да, и аргументы у него бронебойные. Если на Лизу деньги нашлись, то и на него должны быть…

– Так в том-то и дело… – скривился Костин. – Ну, я сказал, что могу добавить ему сто тысяч… В общем, он согласился. На триста тысяч. Только не в долларах, а в евро.

– Европейская хитрость.

– Я бы сказал, еврейская. У него отец еврей…

– Не любите вы Вадима.

– Потому что он еврей? Да нет, я не антисемит и никогда им не был. У меня еврей в замах, очень умный и, главное, очень порядочный человек.

– Дело не в том, что Вадим еврей. Дело в том, что он вас достал. Да и денег жалко. Деньги ведь лишними не бывают, правильно я говорю, Евгений Максимович?

– К чему вы клоните?

– К закату я клоню. К закату, который произошел в жизни вашего не очень дорогого вам брата…

– Хотите сказать, что это я убил его?

– А что хотите сказать вы? – с нажимом произнес Круча.

– Я его не убивал.

– Следствие покажет.

– Следствие, следствие… Серафима обо всем узнает… А можно сделать как-нибудь, чтобы она не узнала?

– О чем?

– О ком! О Лизе.

– Если вы признаетесь в убийстве, вам совсем не обязательно объяснять мотив. Вы готовы в этом признаться?

– Не готов. Я думаю. И пока я думаю, обещайте мне ничего не говорить Серафиме. А я мог ударить Вадима нечаянно?

– Нет, вы могли ударить его сгоряча…

– Из ревности?

Круча внимательно глянул на Костина. Похоже, у него ум за разум зашел от сильных переживаний.

– И вы хотите, чтобы об этом узнала ваша жена?

– Да, вы правы! – лихорадочно закивал мужчина.

– Вам нужно успокоиться, Евгений Максимович. Соберитесь с мыслями и вспомните, как все было на самом деле. Тогда вам не придется ничего выдумывать…

– А как все было на самом деле? Я услышал шум, вышел во двор, увидел Вадима. Он швырнул в меня кусок гипса, я бросил в него молоток…

– В него?

– Да, в него…

– В прошлый раз вы говорили, что бросили молоток мимо.

– Да, я метил в него… Но я же не попал!..

– Кто знает, кто знает, – покачал головой Круча.

– Ну, вы сами подумайте! – Костин глянул на него, как поп на неразумного отрока. – Вадим стоял у водопада, метрах в двадцати от пристани. И еще он стоял лицом ко мне! А его ударили молотком по затылку! Когда он стоял на пристани. А он не на пристани был, когда я в него бросил молоток…

– Откуда я знаю, где он стоял, когда вы бросили в него молоток? Может, он отошел к пристани, а вы подкрались к нему сзади. Может, бросили молоток, может, ударили…

– Да не бил я его молотком. И Вадима не убивал. Я отвел его домой… Серафима может это подтвердить.

– Сейчас ваша жена может подтвердить все, что угодно. Она же еще не знает про Лизу.

– Вы шантажируете меня? – вскинулся Костин.

– Нет, я прогнозирую развитие событий, – покачал головой Круча.

– Если Серафима узнает, она все равно подтвердит. Потому что это было на самом деле. Она видела, как я укладывал Вадима спать. Она видела, как я его бил. Да, я его бил. И у пруда ударил кулаком, и в спальне… Да, я готов был его убить, но я его не убивал! Как бы я ни относился к своему братцу, лишать его жизни – это уже слишком. За что? За то, что в пьяном угаре он покрушил мои гипсовые статуи? Но ведь это смешно…

– Будет следствие, будет постановление, суд вынесет решение, виновны вы или нет. Возможно, вас оправдают.

– Да, но Серафима все узнает, – скривился Костин.

– Конечно, узнает. Елизавета Смирнова будет приглашена в суд для дачи показаний, она расскажет, в каких отношениях состояла с вами. Тут я ничем не смогу вам помочь.

– Да вы и не пытаетесь.

– Ну почему же? Чистосердечное признание избавит вас от постыдных процедур.

– Но я не убивал Вадима!

– Но у вас же проскакивала мысль его убить?

– Честно?! Да, проскакивала! Так проскакивала, что искры в голове. Потому что достал меня Вадим. Он же сволочь редкостная. Я до сих пор не могу его простить! До сих пор… Не могу простить, а квартиру ему купил. Одну купил, вторую, деньгами помогал, когда у него проблемы были… А ему все мало! Ему все больше надо было!

– За что вы не можете его простить?

– Есть за что! Давно это было, но ведь было!

– Вот и я о том же… Кто старое помянет, тому молотком по голове.

– Да не бил я его молотком по голове!

– Да, но вы же сами признались, что запустили в него молоток.

– Но ведь не попал!

– Да, но попытка была… За первой попыткой могла последовать вторая.

– Я в постель Вадима уложил. И сам спать пошел.

– Вы хоть сами себе верите, Евгений Максимович?

– Себе верю.

– Надеюсь, адвокат вам тоже поверит… Пойду я, – поднимаясь со своего места, сказал Круча.

Тряхнул он стариной, за рядового опера два дня отработал, пора и честь знать. В отдел ему пора, перед начальством за своих подчиненных отчитываться, преступников ловить. А этим делом пусть следователь занимается, пусть сам работает с материалом, который нарыл для него сам начальник криминальной милиции. Он пусть и решение принимает, что с подозреваемым делать.

– Постойте, куда вы? – задергался Костин.

– А что такое?

– Я не хочу, чтобы обо всем этом знала моя жена.

– Я это уже понял, – устало отозвался Круча.

– Может, и нет у тебя любовницы, вы же можете войти в положение.

Вид у Костина был, как у человека, который прыгает с высокой скалы в море, полное подводных, опасных для жизни рифов.

Круча вернулся на место, снова включил диктофон.

– Вадим сказал, что хочет переспать с моей женой! – выпалил Костин.

– Серьезное заявление.

– Он сказал, что убьет меня, пойдет к Серафиме и переспит с ней. Мы стояли на пристани, он повернулся ко мне спиной, а в руке у меня был молоток… В общем, я его ударил. Я находился в состоянии аффекта.

– Так и сказал, что убьет вас? – насмешливо спросил Круча.

Он не верил в объяснение Костина, но готов был его принять, потому что не сомневался в виновности этого человека. А страх перед разоблачением со стороны жены казался Круче всего лишь поводом, чтобы сделать признание. И удобной позицией, чтобы затем отказаться от своих показаний. Дескать, уступил шантажу… Не один он такой умный.

– Да, так и сказал.

– Ну, хорошо, так и запишем…

Круча сел за стол, достал из папки бланк протокола.

Он мог бы позволить Костину написать чистосердечное признание, но ведь это само по себе смягчит степень его вины. А Костин и без того пытается прикрыться сильным душевным волнением, что может скостить срок до трех лет, а при хорошем адвокате и правильном подходе к суду и снизить наказание до условного срока. Костин весьма состоятелен, и ему должно хватить денег на мягкую соломку, чтобы падать было не слишком жестко. Он обязательно это сделает и, возможно, уйдет от справедливого наказания. Это плохо, поэтому Степан Круча отказывал ему в чистосердечном признании. Может, Остроглазов и был отъявленной сволочью, но никому не дано право убивать…

Глава 10

Война войной, а обед по распорядку – так говорили еще в советские времена. С тех пор в этом расписании для штабных ничего не изменилось, но оперативники, как и прежде, почти поголовно страдали хроническим гастритом.

– Не срастаются у нас показания, Степан Степанович, – покачал головой Синицын. Он выезжал на место происшествия, ему и поручили вести дело об убийстве Остроглазова.

– Почему?

– Костин показывает, что ударил Остроглазова в районе двух часов ночи, а экспертиза показывает, что смерть наступила в районе трех часов ночи.

– И что? Может, он время перепутал?

– А его супруга? Она утверждает, что ее муж отправился успокаивать Остроглазова в тридцать пять минут второго.

– Значит, он долго разговаривал со своим братом. До трех часов ночи. А потом ударил его по голове молотком.

– Да, но она утверждает, что Костин привел брата домой. Это было в районе двух часов ночи. Она видела, как он укладывал его спать.

– Это они раньше так сговорились. Просто Серафима Яковлевна не знает, что ее муж изменил показания.

– Ну, может быть…

– Они сами там запутались. Думаешь, надо помочь им распутаться?

– Как?

– Привести их к единому знаменателю… Остроглазов погиб около трех часов, говоришь?

– Да, в районе трех часов ночи… Эксперты воду в легких исследовали. Потерпевший погиб не сразу, какое-то время он барахтался в воде, пока не захлебнулся…

– Так, может, целый час он и барахтался?

– Исключено. Минуты две, не больше. А может, и не барахтался. От такого удара его могло парализовать. Сильный удар, очень сильный…

– Чувствуется мужская рука?

– Чувствуется. Хотя и женщина могла его нанести… Но, скорее всего, мужчина…

– И фамилия этого мужчины – Костин?

– Возможно.

– А еще возможно, что Костин очень волновался, поэтому перепутал время. И возможно, что он действительно уложил своего буйного брата спать. Но того, неугомонного, снова потянуло на подвиги. А может, Костин сам спустился за ним? Они вышли на пристань, он взял молоток и…

– Тогда надо изменить показания.

– Ты следователь, тебе и карты в руки.

– Да, но Костин отказывается отвечать на вопросы. Вину не отрицает, но на вопросы отвечать отказывается.

– Вот как!.. Хорошо, я поговорю с ним.

Круча посмотрел на часы. Не так уж много времени потеряно, сейчас он отпустит Синицына, поедет домой, где ждет его с обедом жена. Борщ будет со сметаной, голубцы. Жанна по этой части блистательная хозяйка, а уж он-то как ее стряпню любит…

Но Синицын не торопился уходить.

– Тогда нужно уточнить, чем именно ударил Остроглазова Костин, – подсказал следаку Круча.

– Как чем? Молотком. Мы нашли этот молоток. Но им никого не убивали. Гипс там есть, а следы крови отсутствуют. Ни волос, ни крови – ничего.

– Молоток больше суток пролежал в воде, – неуверенно сказал Круча. Он и сам понимал, что следы от удара по голове должны были остаться на бойке. Просто не хотелось признавать свое поражение, ну или что-то вроде того… – Больше ничего подозрительного в пруду не нашли? – с надеждой спросил следователя Круча.

– Обрезок трубы, несколько кирпичей, но так они уже давно там лежат.

– Топор возле мангала был, его обследовали?

– Да, конечно. Нет там ничего… Да и большой там топор. Если его топором ударили, то маленьким. Или молотком… Скорее всего, молотком ударили. С прямоугольным бойком. Характер раны показывает на это…

– И где этот чертов молоток? Может, Костин скажет?

– Пока он отказывается отвечать на вопросы. Но после обеда этап может быть…

– После какого обеда? – поморщился Круча.

Обвинение Костину предъявлено, а это значит, что уже сегодня его могут отправить в следственный изолятор. И уж лучше допросить его сейчас. А раз так, надо спешить, а то придется забыть про обед. Или отложить его на более позднее время. А есть хочется уже сейчас…

– Да, и еще, с презерватива пальчики сняли, – сказал Синицын. – Там Остроглазова пальцы, и еще женщина его в руки брала. Ну, не сам презерватив, упаковку… Там его пальчики в основном. Такое впечатление, что он упаковку эту достал, а она ее выбросила.

– Что за женщина?

– Такие же пальчики мы обнаружили в комнате гостевого дома. Судя по всему, принадлежат они жене Ковальского. Личность ее установили, Элеонора Георгиевна Ковальская, проживает в Санкт-Петербурге…

– Это интересно, Гриша. Это все очень интересно… Вопрос только в том, когда Вадим успел с ней согрешить? До того, как принялся крушить статуи, или после того?

– Будем выяснять.

– Как? – озадаченно спросил Круча.

Что, если Костин действительно не убивал своего брата? Может, он действительно так боялся своей жены, что готов был взять на себя чужую вину, лишь бы она не узнала про любовницу? Что, если Остроглазова убил муж Ковальской? Ведь было же предположение, что Элла готовилась к свиданию с Вадимом. И плевок с кровью был в гостевом доме. Что, если это Леонид Ковальский из ревности Остроглазова пристукнул? И что, если кто-то другой докопается до истины, а подполковник Круча останется в дураках? И еще получится, что он силой выбил показания из Костина… Нет, тут самому нужно брать в руки лопату и выкапывать кость, зарытую собакой. Только так можно реабилитироваться, хотя бы в собственных глазах.

– Шульгина в Питер надо отправлять, – решил Синицын.

– А толку? Эта Элла скажет, что вышла погулять перед сном, пришла в беседку, увидела презерватив, стало интересно, посмотрела, что это такое, а потом выбросила… Нет, здесь тоньше надо. К Муравлевым надо ехать, они коньяк с Ковальской пьянствовали. Муж ее спал, а они коньяк пили. Может, они видели, куда пошла Элла. Может, знают зачем…

Но как-то слишком просто все получалось. Экономка Роза рассказала про Лизу, он вышел на нее через последнюю подружку. Сплеча рубил выводы и прижал подозреваемого к стенке. Кавалерийским наскоком Костина брал. Но, возможно, своей лихой удалью он одолел невиновного человека. Хотя невинным Костина не назовешь, потому что он желал смерти своему сводному брату, но для сурового приговора одного этого мало.

– Хорошо, я сам к ним съезжу, поговорю.

– Ты следователь, Григорий Викторович, на тебя опера должны работать. А раз уж я впрягся в этот гуж… Я сам к Муравлевым съезжу. Но это потом, сначала Костин…

Круча не стал вызывать обвиняемого к себе в кабинет. Пока распоряжение спустится вниз, пока его примут к исполнению и отконвоируют задержанного наверх, на второй этаж, пройдет время, а борщ уже остынет, и голубцы потеряют свою первозданную свежесть.

Он спустился в изолятор временного содержания, зашел в камеру, где в ожидании этапа коротал время Костин. Недавно там сделали капитальный ремонт, и вместо убогих, наспех сколоченных нар здесь стояли вполне приличные на вид койки с жесткими сетками и деревянными спинками, аккуратный стол и стулья, не прикрученные к полу. Раньше ближний угол справа занимал загаженный постамент с вмонтированной в нее чашей «Генуя», сейчас же вместо этого безобразия стоял обычный унитаз со сливным бачком. Не сказать, что комфортно и уютно здесь, но куда приятнее, чем в былые годы. К тому же Костину не досаждали соседи-уголовники. Круча распорядился, чтобы к нему никого не подсаживали. Костин – человек не простой, если его вдруг обидят, то может подняться шум, а кому нужны проблемы на ровном месте?

Костин сидел за столом в спортивном костюме, пил чай и смотрел телевизор. Когда дверь открылась, он пугливо поставил чашку на стол, как будто боялся, что ее отберут. Но скорее всего, это была реакция человека, смирившегося с тем, что ему придется жить в неволе и унизительных для него условиях. Но, увидев подполковника Кручу, Костин расправил плечи. Начальник криминальной милиции был здесь царь и бог, но Евгений Максимович почему-то боялся его меньше, чем дежурного старшину.

– Как поживаете, Евгений Максимович?

– Спасибо, хуже некуда, – угрюмо буркнул Костин.

Сервелат у него на столе дорогой, сырная нарезка, печенье, конфеты. Видно, что жена мужа не забывает. А в передачах арестантов не ограничивали, они ж не звери какие-то, чтобы их на голодном пайке держать. Лишь бы только спиртного не было и наркотиков. И телевизор можно в камеру, и холодильник, если есть.

– Да нет, в СИЗО будет гораздо хуже. Там и камера общая, и с передачами посложнее, к тому же там делиться придется. Если все не заберут… Плохо в СИЗО, Евгений Максимович, очень плохо.

– И вы пришли мне, чтобы это сказать? Я во всем признался, мне больше не о чем с вами говорить…

– Адвокат настаивает на состоянии сильного душевного волнения.

– Так и было.

– Надеетесь на условный срок?

– Да, надеюсь. Потому что я не убивал Вадима. И вы прекрасно это знаете.

– Я прекрасно это знаю?

– Вы должны понимать, что я не мог убить Вадима.

– И вы даете мне подсказки, чтобы я это понял, это вы хотите сказать?

– Подсказки?

– Вы утверждаете, что ударили Вадима в районе двух часов ночи, а погиб он в районе трех.

– Нет, это не подсказка. Просто я не знал, когда он погиб… Вам нужно, чтобы я изменил показания?

– Чем вы ударили Вадима?

– Молотком.

– Тем, которым он разрушал статуи?

– А каким еще?

– Не знаю. Если его убили молотком, то каким-то другим… Где орудие убийства?

– Понятия не имею.

– Куда вы его дели?

– Я не знаю… Я не знаю, чем вам помочь.

В глазах Костина смешались радость и страх. Он понимал, что у него появился шанс выйти на свободу, но в то же время его пугала огласка. Его жена могла узнать про любовницу, и он, похоже, действительно этого боялся.

– Евгений Максимович, что вы можете сказать мне про Эллу Ковальскую?

– У меня с ней ничего не было! – мотнул головой Костин.

– А могло быть?

– В каком смысле?

– В интимном.

– Я же говорю, не было ничего… И быть не могло. Так что не надо вешать на меня собак!

– А у Вадима с ней могло что-то быть?

– С Вадимом?.. А что такое? – озадаченно спросил Костин.

– Вы мне так и не ответили на мой вопрос, что представляет собой Ковальская?

– Женщину она собой представляет. Красивую женщину.

– Сколько ей лет?

– Двадцать восемь.

– А Ковальскому сколько?

– Сорок пять.

– Взрослый он для нее мужик.

– Ну да, теоретически годится в отцы. Разница семнадцать лет… Леня раньше работал в московском правительстве, он мне с магазином очень здорово помог, место под него выбил. Ну, не безвозмездно, конечно. Но мы с ним все равно сдружились. Ну, не так, чтобы очень, но когда Элла попросила ее с кем-нибудь в Москве познакомить, я к нему обратился. Он тогда с женой разошелся, холостяковал, в общем, свободный вариант. И не бедный. Леня тогда хорошие деньги поднимал, да и сейчас… Э-э, в общем, ему тогда сорок лет было, а Элле… А Элле двадцать три. Она в личной жизни обожглась, муж ее с ребенком бросил, а тут такая удача – холостой мужик при деньгах, да еще квартира в Москве…

– А кого Элла просила познакомить с ним?

– Ну, не с ним конкретно, а вообще. А просила Серафиму. Они соседями были, с детства дружили. Она в Александровск, это рядом с Москвой, на встречу выпускников ездила, там Эллу встретила, разговорились. Ну, Элла и попросила ее, чтобы она ее с каким-нибудь нуворишем познакомила. Так, про между прочим, попросила. Никто даже не думал, что все так удачно сложится. Леня сначала отнекивался, дескать, больше на бабах обжигаться не хочу, но, когда увидел Эллу, забыл обо всех своих страхах. И ребенка ее не испугался. В общем, через год они поженились. А еще через год у него проблемы возникли, его в Питер сослали. Кто-то из Питера в Москву на повышение, а он туда – в ссылку. Впрочем, он не жалуется. Секретами своими Леня не делится, но, я так понимаю, дела у него неплохо идут…

– Ковальский на прошлой своей жене обжегся?

– И на прошлой, и на позапрошлой.

– Чего так?

– Ну, характерами не сошлись.

– Евгений Максимович, мы тут с вами не за бутылкой разговариваем. Мне все знать надо, так что свои недоговоренности оставьте, пожалуйста, своим друзьям. Если снова хотите встретиться с ними в непринужденной обстановке…

– Да хотелось бы… Первая жена от Лени сбежала. Ему тогда еще и тридцати не было. А вторая не сбегала, но изменила. Леня простить ее не смог…

– Если бабу и первый муж бьет, и второй, и третий, значит, дело не в мужьях, а в бабе, – вслух подумал Круча. – В нашем случае в мужике.

– Ну, это да, – кивнул Костин. – Только Элла Лене не изменяла.

– Уверен?

– Да… Он же как напьется, так мягкий, как сопля, становится. Он мне и про первую жену выплакался, и про вторую. Он ко второй жене детектива приставил, следил за ней и застукал. И за Эллой он тоже следил. Но не застукал. Гордился этим. Очень гордился.

– А сильно он напивается?

– В прошлый раз в хлам набрался.

– И Элла, можно сказать, на какое-то время осталась бесхозной. И этим мог воспользоваться ваш непутевый братец, вам так не кажется?

– Ну, он, конечно, еще тот жук… Только я не заметил, чтобы Элла на него реагировала. Он-то на нее посматривал, это я видел, но чтобы она отвечала ему взаимностью, не заметил. Она вообще на мужиков не смотрит. Ну, в смысле, на чужих мужиков. Да и на своего, честно говоря, не очень-то и глядит. Я бы не сказал, что Элла от Лени без ума, но держится она за него двумя руками. С ним у нее все есть, а со своим первым мужем бедно жила. Она работала, а он водку с друзьями пил, а потом к другой бабе ушел, которая содержать его могла. Элла зарабатывала мало, поэтому не отвечала его потребностям… В общем, козлом он был, – в презрительной усмешке скривил губы Костин. – А Леня не такой. Он мужик непьющий…

– Да? А у меня почему-то сложилось другое мнение.

– Нет, он, конечно, выпивает, но редко. Как говорится, редко, да метко. И в запои не уходит.

– Не пьет, не курит, цветы дарит. И деньги домой приносит.

– Что есть, то есть.

– И не только зарплату.

– Ничего такого я вам не говорил, – нахмурился Костин.

– Ну, не говорил так не говорил… Значит, не могла Элла согрешить с Вадимом?

– Думаю, что нет.

– А может, она только прикидывается тихим омутом? Чужая душа – потемки, вдруг там черти водятся?

– Все может быть. Одно я вам точно скажу: с Вадимом она не заигрывала.

– Так, может, он с ней заигрывал. Может, наедине с ней разговаривал.

– Да нет, не видел я их наедине. Элла от мужа почти не отходила, ну, если только в дамскую комнату… Наташу я с Вадимом наедине видел, а Эллу – нет, не припомню. Хотя все могло быть. Пока в беседке сидели, все на виду были, а когда в дом вошли, все перемешалось. Потом все за столом собрались, но был момент, когда все разошлись… Миша с Наташей в гостевой дом уходили, долго не появлялись. Ну, может, и не долго. Хотя, когда хорошо выпьешь, время быстро летит. Значит, они очень долго там были…

– Ну, дело молодое.

– Да, наверное. Наташа у нас самая молодая, ей всего двадцать четыре года. Миша от нее без ума.

– А Вадим?

– При чем здесь Вадим?

– Ну, вы же говорили, что Вадим с ней наедине разговаривал.

– Да, было такое. Наташа на пристань пошла, рыбок покормить, ну и Вадим за ней пошел. Близко к ней не подходил и на нее не смотрел. Так, стояли рядом, разговаривали…

– О чем?

– Не знаю. О каких-то пустяках… Мише, правда, это не понравилось, он подошел, встал между ними. Он такой, он свою жену к столбу ревнует…

– И глаз с нее не спускает.

– Ну, что-то вроде того.

– Не доверяет?

– Да я бы не сказал… Наташа влюблена в Мишу, пылинки с него сдувает. Вот уж она бы точно ему не изменила.

– А кто бы изменил?

– Ну, вы же про Эллу спрашивали, а она мужа своего не очень любит. Ценит, уважает, но любви как таковой нет… Элла могла бы изменить. Теоретически. А как на практике бывает, я не знаю. Ничего не могу вам сказать. А почему вас интересует Элла? Это как-то связано с убийством?

– Ну, пока не знаю.

– Думаете, Элла изменила мужу с Вадимом?

– Может, да, может, нет.

– Но вы на Эллу думаете, Наташа вас не интересует.

– Почему не интересует? – пожал плечами Круча. – Интересует. Мне бы хотелось с ней поговорить.

– На тему супружеской измены? – недоуменно посмотрел на него Костин. – Вы думаете, она вам что-нибудь скажет? Да она вас просто пошлет… Она девушка милая, но если что не так, рубит сплеча…

– Я бы хотел поговорить с ней вообще. Может, она видела, как убивали Вадима. Или она, или ее муж.

– Нет, они ничего не видели. Они в курсе, что я здесь, спрашивают, интересуются. Миша своего адвоката прислал, очень хороший специалист. Обещает меня под залог вытащить, – Костин понизил голос.

– Что здесь плохого?

– Нет, все хорошо. Но вы же на суде аргументы будете приводить, чтобы за решеткой меня удержать.

– Вы насчет Лизы? Ничего я не скажу… Обстоятельства изменились не очень. Вы, Евгений Максимович, по-прежнему находитесь у меня на подозрении, но про Лизу я на суде ничего не скажу. А Синицын про нее не знает. Так что идите смело на суд, вдруг вам действительно изменят меру пресечения. Скорее всего, так и будет… Когда суд?

– Обещают на следующей неделе.

– Хорошо, я договорюсь, чтобы вас пока оставили здесь. Зачем вам ехать в СИЗО к уркам и прочему сброду?

– Спасибо вам, конечно. Но что-то вы недоговариваете. Кого вы подозреваете в убийстве помимо меня?

– Вы уже должны знать, что такое тайна следствия, – усмехнулся Круча. – Я вам скажу только одно, поменьше болтайте языком. Я так понимаю, у вас есть мобильный телефон, вы можете общаться со своими друзьями, с Ковальскими, с Муравлевыми. Так вот, убийца может оказаться среди них, и любая информация о ходе следствия, полученная от вас, способна помочь им уйти от наказания. Не им всем, а кому-то из них… Вы сами-то как думаете, кто из них мог убить Вадима?

– Ну, я не знаю.

– Допустим, вы отвели своего брата домой, уложили спать. Скажите, он мог снова выйти из дома?

– Ну, мог, конечно.

– Он мог встретиться в беседке с Эллой?

– Зачем?

– Вдруг у них возникло желание узнать друг друга поближе.

– В беседке? Ночью?.. Ну, не знаю… Теоретически, наверное, мог.

– А Ковальский мог застукать их там? Ну, теоретически. И что бы он сделал, если бы застукал их в реальности?

– Вы хотите знать, мог бы он убить Вадима?

– А он мог бы его убить?

– Ну, вообще-то Леня – мужик импульсивный. Не агрессивный, нет, я бы даже сказал, мягкотелый, но если его взбесить, может и в драку броситься…

– Я вас понял, Евгений Максимович… Скажите, Наташа Муравлева и Элла хорошо знают друг друга?

– Да, знают. Много раз встречались. Леня у нас оригинал, он к себе никогда не приглашает, но к нам ездит с удовольствием. И ко мне он ездит, и к Муравлевым, ну, с Эллой, разумеется. А у Миши дом еще лучше моего… Ну, может, и не лучше, но мне кажется, что лучше. А ему кажется, что мой лучше…

– Может, вы позволите мне провести сравнение? Я бы хотел поговорить с Наташей. И с ее мужем, разумеется, тоже. Но сначала с ней. Вы бы не могли сказать ее адрес?

– Да, конечно, скажу.

– Может, вы позвоните ей, узнаете, где она сейчас? Чтобы я зря не ездил.

– Ну, я номер его телефона не помню, – замялся Костин.

Он явно не хотел светить свой мобильник, в память которого был забит этот номер. Но Круча заставил его сделать это. А когда получил приглашение от Муравлевой, забрал телефон с собой. На всякий случай. Чтобы не возникло вдруг искушения позвонить Ковальскому и поведать о подозрениях насчет его чиновной персоны.

Глава 11

Большой дом с четырьмя круглыми башнями по углам, с высокими узкими окнами в готическом стиле наводил на мысли о характере человека, который его построил. Дом напоминал средневековый замок из рыцарских романов, насколько он казался величественным, настолько был мрачным. Забор вокруг участка высокий, массивный, из серого клинкерного кирпича на фундаменте из крупного нетесаного камня. Кованые ворота большие, тяжелые и на вид очень прочные.

У ворот стоял крепкого сложения парень в белой рубашке и черном костюме, но здесь гораздо гармоничнее смотрелся бы рыцарь в стальных доспехах. Во всяком случае так подумал Круча, проезжая мимо этого стража.

Еще один охранник в таком же костюме стоял на высоком и широком крыльце с двумя каменными львами по бокам. Он вежливо кивнул гостю и провел его в дом.

Степан Степанович ожидал увидеть сероватые стены из камня, пусть и с неоновым свечением, факелы вдоль длинного коридора, огромные картины в золоченых оправах с изображением хозяев дома, рыцарские доспехи в гулком зале и скрещенные мечи над большим камином. Но нет, внутри дом был выполнен в модном и функциональном стиле хай-тек. Окна в доме узкие, но их много, и стены белые, поэтому здесь очень светло, а вся мрачность отступила за двери…

При всей своей ершистости Костин был человеком довольно мягким, покладистым, и внешне он не казался мрачным, по крайней мере внутри его Круча не заметил темных глубин. А вот хозяин этого дома внешне мог производить впечатление человека сурового, холодного, с черствой душой, с настороженным, если не маниакально-подозрительным отношением к окружающему миру. Именно так и думал о нем Круча, когда разглядывал дом со двора. Но в самом деле натура этого человека могла быть не столь мрачной, как могло показаться. Может, внутренний мир Михаила Муравлева был таким же светлым, как та комната, в которую препроводил гостя охранник.

Только Степан Степанович опустился в кожаное, цвета морского песка кресло, как в каминный зал вошла молодая женщина в легкой кофточке и облегающих ее стройную фигуру джинсах. Русые пушистые волосы, яркие жизнерадостные глаза, приятная, располагающая улыбка на пухлых губах. Она вошла в зал, и вокруг стало еще светлей.

– Здравствуйте! Я Наташа!

Она подала руку для легкого пожатия, но Круча вдруг решил поцеловать ее. Вроде бы и не собирался этого делать, но вдруг снизошел на него гусарский дух. Это Наташа своей атомной энергией создавала вокруг себя атмосферу праздника, и это взбодрило его, раззадорило.

Не самая она красивая девушка, черты лица не совсем правильные, но очень выразительные. Чувственная у нее натура, и сама она очень женственная. Все это в сочетании с хорошей фигурой создавало яркий образ с высоким сексуальным градусом. Неудивительно, что Михаил Муравлев был без ума от своей жены.

– Хорошо, я буду называть вас Наташа, – улыбнулся Круча.

– А как вы собирались меня называть? – с наивным удивлением посмотрела на него Муравлева.

– Наталья Борисовна.

– Я что, такая старая, чтобы меня по имени-отчеству? – Голосок у Наташи был нежным, ласкающим, хотя она даже и не пыталась соблазнить гостя.

Это девушки из секса по телефону напрягаются, чтобы придать своему голосу эротическое звучание, у Муравлевой столь волнующий тембр был от природы.

– Нет, вы совсем не старая.

– Ну ладно, тогда я спокойна… Ольга! – усаживаясь в кресло, негромко произнесла она. Тут же в комнате появилась девушка в длинном темном платье с белоснежным фартуком горничной.

– Ольга, принеси нам кофе… Вы не голодны, товарищ полковник? – спохватилась Наташа.

– Нет, товарищ подполковник не голоден, – с упором на приставку «под» отозвался Круча. Он все-таки успел заехать домой на обед, но пожалел время на то, чтобы вздремнуть десять-пятнадцать минут, как это делал обычно.

– Подполковник – это длинно, – улыбнулась Муравлева. – Можно, я буду сокращать. Вы же когда-нибудь будете полковником?

– Возможно.

– Может, я помогу вам в этом?

– Каким это, интересно, образом?

– Вы раскроете убийство Вадима, вас повысят в звании.

– Ну, если вы, Наталья, поможете раскрыть это убийство, то непременно повысят. А вы мне поможете?

– Буду стараться, – с видом прилежной ученицы улыбнулась она.

– Наташа, как вы относитесь к Элле Ковальской?

– Как я отношусь к Элле?.. Элла – жена Леонида Артемьевича, а он – друг Жени, а Женя – друг моего мужа. Так я к ней и отношусь, как жена друга ее мужа… Нет, как жена друга друга ее мужа! Вот так будет точней! – просияла Наташа, как будто решила сложнейшую математическую задачку.

– Все это я понимаю. Но я хочу знать, какое у вас о ней мнение?

– Да, конечно, у меня есть мнение. Миша говорит, что у меня должно быть свое мнение, и я, конечно, с ним согласна… Извините, я, кажется, отвлеклась… Хорошее у меня мнение об Элле. Очень хорошее.

– Вы дружите?

– Да, дружим. Перезваниваемся. Они к нам иногда приезжают. Мы с ней, бывает, до утра болтаем. Вино пьем, болтаем.

– В прошлый раз ночью вы пили коньяк.

– Когда в прошлый раз?.. А-а, когда Вадима убили… Да, мы пили коньяк. Только не подумайте, что мы его поминали…

– А вы что, пили коньяк после того, как его убили?

– Нет, конечно… Мы пили коньяк еще до того, как он появился.

– Где он появился?

– Ну, в гостевой дом к нам пришел. Мы сидели в уютной компании, я с Мишей, Элла с Леонидом Артемьевичем… Ну, с Леней… Он почти в два раза старше меня, я его долго Леонидом Артемьевичем называла, а потом он сказал, что можно просто Леня…

– А кто с вами в уютной компании сидел, Леонид Артемьевич или Леня? – в шутку спросил Круча.

Но Наташа восприняла этот вопрос всерьез. И даже задумалась. Но вот улыбка тронула ее губы, и она пригрозила ему пальчиком:

– Какой вы хитрый, товарищ полковник! Запутать меня хотите?

– Нет, не хочу. Просто я знаю, что Ковальского с вами не было.

Он хорошо помнил, что на журнальном столике в каминном зале гостевого дома стояло всего три бокала.

– Не было?.. Да, не было. Он сразу же ушел спать… Когда мы в дом пришли, Леня уже на ногах не стоял. Кажется, Миша и Женя на руках его тащили… Да, да, Элла еще ругалась. Он никакой был, а ей раздевать его пришлось…

– А в одежде нельзя было его оставить?

– Можно. Только он бы на следующий день на нее надулся. Он на Эллу никогда не ругается. Ну, почти. Но если надуется, неделю может не разговаривать. Он должен ощущать ее заботу, иначе будет обижаться, как дитя, у которого отняли любимую игрушку. Ну, мужчины – они все такие. Думаете, мой Миша лучше? Ну, может, чуточку лучше…

– Значит, вы отправили Ковальского спать, а сами сели пить коньяк?

– Ну да. Миша до этого выпил много, но ему казалось, что мало. Ну, вы знаете, как это бывает…

– Коньяк вы пили втроем.

– Ну да… Миша выпил пару рюмок и ушел спать, а мы с Эллой остались. Мы почти не пили, так, по чуть-чуть…

– О своем, о женском говорили?

– Ну да, о том о самом, – улыбнулась Наташа.

– И долго вы сидели?

– А пока Вадим не пришел.

– Когда он к вам пришел?

– Ну, я когда в нашу с Мишей комнату пришла, на часах двадцать минут второго было. А Вадим с нами минут пять был. Значит, где-то в час пятнадцать пришел, ну, я так думаю…

– Всего пять минут с вами был?

– Ну, он-то хотел больше, но Элла не захотела его терпеть. Молча поднялась и ушла.

– Демонстративная акция протеста?

– Что-то вроде того.

– И отчего же такая немилость?

– Немилость… Миша тоже однажды у меня в немилость попал. Ты, говорит, приложи язык к железной трубе, знаешь, говорит, такая приятная прохлада. А мороз – двадцать градусов. Язык намертво к этой железяке прилип, с мясом отдирать пришлось. Он у меня целый месяц без горячего потом ходил… О чем это я? Да, наверное, Вадим в немилость впал… Чем-то разозлил Эллу.

– Чем?

– Ну, не знаю…

– Может, сказал ей что-то не то.

– Ну, может быть… Он такой, он мог…

– Какой такой?

– Самовлюбленный. Напыщенный. Самовлюбленный напыщенный болван. Он всерьез думает, что земля вокруг него вращается… Неприятный тип.

– Я слышал, женщины от него без ума.

– Ну да, он красавчик, женщины таких любят…

– Вы говорили с Эллой о нем?

– Когда? Тогда, в тот вечер, или вообще?

– Ну, и тогда, и вообще.

– Тогда говорили, а до этого нет, не говорили. Элла Вадима только вот у Жени в первый раз увидела. Как-то раньше не пересекалась с ним…

– Значит, в тот последний для него вечер говорили.

– Да, говорили… Ну, пока Миша спать не ушел, не говорили. А потом говорили.

– И какого мнения о нем была Элла?

– Да что там за пять минут скажешь.

– Значит, Миша ушел спать в начале второго? – подсчитал Круча.

– Да нет, он почти сразу ушел… Он ведь такой же, как Леня, ему тоже перинку подстелить надо. Нет, разделся он, слава богу, сам. Но кровать я разбирала… Я минут через двадцать спустилась в зал, смотрю, никого нет.

Муравлева не стала объяснять, чем она занималась с мужем целых двадцать минут, но так никто ее к этому и не принуждал.

– Я думала, Элла к себе пошла, – продолжала она, – собралась уже уходить, слышу, дверь открывается. Ну, с улицы. Элла заходит, вся такая красивая. Ты где, спрашиваю, была? Да прогуляться перед сном, отвечает, ходила… Давай, говорю, коньячку выпьем, для согрева. Ну, мы и согрелись немного. А потом Вадим появился… Я хоть и под градусом была, но все помню…

– А до этого Элла что про него говорила?

– Да ничего такого. Просто козлом назвала.

– Ни с того ни с сего козлом назвала?

– Почему ни с того ни с сего? Вадима увидела и козлом его назвала. Тихо сказала, сквозь зубы, он даже не слышал. Но ушла она громко. Как будто он чем-то ее обидел.

– Чем он мог ее обидеть?

– Да я хотела спросить. Думала, утром спрошу, а утром Эллы уже не было. Они с Леней ночью уехали. Резко собрались и уехали.

– А когда ночью, во сколько?

– Да вы знаете, я вам этого не скажу. Мы с Мишей уже спали. Я сквозь сон слышала, как Леня на Эллу кричал.

– Ковальский кричал на свою жену?

– Ну да. Она однажды пах ему выбрила. Назло. Он тогда в хлам набрался, а она ему там все выбрила. Так он на нее за это наорал.

– Когда он на нее накричал? – терпеливо спросил Круча, прекрасно понимая, что это было в отдаленном прошлом.

В показаниях Муравлевой было много сумбура, но и зерна истины из них тоже проклевывались. И давали пищу для размышлений. Возможно, Элла назначила Вадиму свидание под луной, а тот не пришел. Она обиделась на него, вернулась в дом и, когда он появился, демонстративно ушла, выражая свое недовольство. Но, может быть, Вадим смог выманить Эллу из своей улитки, увлечь на пруд, в шашлычную беседку, где их и застукал проснувшийся рогоносец… Потому и накричал Ковальский на свою изменщицу-жену…

– Ну, когда проснулся. Проснулся, увидел, что пах выбрит, и накричал.

– Наталья, меня не интересует его пах. Меня интересует, почему Ковальский кричал на свою жену в ту ночь, когда погиб Остроглазов?

– А разве он на нее кричал? – удивленно посмотрела на Кручу Муравлева.

– А разве вы этого не говорили?

– Говорила… Только я не уверена. Может, мне приснилось. Может, никто и не кричал. Когда мы проснулись, их уже не было…

– А когда вы проснулись?

– Ну, где-то в начале седьмого… Правда, мы целый час в постели провалялись. Или даже два. А потом Женя появился. Беда, говорит, Вадим утонул…

– Он сказал это, и вы уехали.

– А что нам оставалось делать? – басовитым, с бархатистой хрипотцой голосом спросила Наташа.

Но нет, это был не ее голос. В зал твердой походкой уверенного в себе человека входил среднего роста, крепкого телосложения мужчина в дорогом летнем костюме. Черты лица грубые, резкие, властные, крепкий, чуть приплюснутый нос, тяжелый подбородок. Но взгляд на удивление мягкий, добродушно-ироничный. Примерно таким Круча и представлял себе хозяина этого дома.

– Здравствуйте, подполковник! Михаил Александрович Муравлев!

Рукопожатие у него крепкое, быстрое и четкое. И движения размеренные, лишенные беспечной сумбурности. Он сел на диван, заложил ногу на ногу и замер в ожидании вопросов. Было видно, что Муравлев готов пообщаться с представителем уголовного розыска, но при этом ясно давал понять, что он устал после рабочего дня и у него мало времени.

– Значит, вы уехали от Костиных… А что вас встревожило? – спросил Круча. – Почему вы уехали?

– А что нас могло встревожить? Мы же думали, что этот Вадим сам утонул.

– Почему вы так думали?

– Так пьяному море по колено. Полез купаться и утонул. Так часто бывает.

– Не самое лучшее время для купания.

– Говорю же, пьяному море по колено. И мозги набекрень. Нормальные люди спать ложатся, когда выпьют, а дураков ветром носит, не знаешь, куда прибьет. Этого к воде прибило. Девки с ним купаться не захотели, так он их за это наказал.

– Какие девки?

– Гипсовые.

– Хариты?

– Вот-вот, хариты. Женя говорил, что это богини какие-то. Может, их главный бог этого придурка и пристукнул.

– Остроглазова?

– Остроглазова.

– Так он утонул или его пристукнули?

– Не надо меня ловить на слове, подполковник, – с достоинством уважаемого человека улыбнулся Муравлев. – Это сейчас я знаю, что Жениного брата убили. А тогда я думал, что он просто утонул.

– Когда тогда?

– А когда мы от Жени уезжать собирались. И уехали… Нам потом Фима позвонила, все рассказала. И что вы Женю подозреваете, тоже рассказала… Кстати, как он там?

– Жив-здоров. Но не весел.

– Надо понимать… Не мог он брата своего убить.

– А кто мог?

– Не знаю. Вы милиция, вы и ищите.

– Ищем. Именно поэтому я здесь. Именно поэтому спрашиваю, почему вы уехали, не дождавшись милиции?

– Я же сказал, мы думали, что Вадим сам утонул. А объясняться с милицией не входило в мои планы. Не хотелось убивать на это выходной. Да и настроение портить не хотелось.

– А сама по себе гибель Вадима настроение вам не испортила?

– Испортила, но не очень.

– Как вы относились к Вадиму Остроглазову?

– Никак. Не нравился он мне, – прямо смотрел на Кручу Муравлев.

– Почему?

– Гнилой он. Снаружи все блестит, а внутри гниль одна. Ни кола ни двора, а на всех свысока смотрел. Мы для него не люди, мы для него плебс. Не его уровень.

– Он вам прямо это говорил?

– Ну, так прямо не говорил. За такие слова и в морду можно получить. Но если его послушать, то именно такая мысль на ум и приходит, он князь, а мы грязь.

– Насколько я знаю, вам, Наталья Борисовна, приходилось его выслушивать в последний день его жизни. Вы стояли на пристани, кормили рыбок. О чем вы с ним говорили?

– Кормили рыбок? – пожала плечами Муравлева. – Ну да, кажется, было… Да, он подошел ко мне, о погоде заговорил… Да, о погоде. Лето, говорит, а погода не очень. Что-то там о глобальном потеплении говорил. Чем сильней потепление, тем больше будет холода, сказал… Нормально говорил, без апломба. Может, потому, что выпил много…

– Да уж, выпил он хорошо, – кивнул хозяин дома.

– Я слышал, больше всех выпил Ковальский.

– Это верно, Леня перепрыгнул всех.

– Много выпил?

– Да не больше других, просто слабый он на это дело. Не совсем слабак, конечно, но слабее других.

– Вы его, говорят, еле до кровати дотащили? – спросил Круча, взглядом призывая собеседника сосредоточиться.

– Да, было такое.

– Он признаки жизни подавал?

– Мычал что-то. Элле говорил, чтобы спать ложилась.

– А она не легла?

– Да вроде бы нет. Наташа говорила, что она там покуролесила, – усмехнулся в ус Муравлев.

– Куролесила?

– Из дома выходила, раз, другой. Вот и спрашивается, где ее черти носили?

– Вот это бы я и сам хотел знать, – заинтригованно смотрел на собеседника Круча.

– Да, но я не знаю. Я знаю только, что Элла уходила куда-то. А потом Леня на нее кричал.

– Миша! – зыркнула на Муравлева его жена.

– Что Миша? – возмущенно глянул на нее он. – Откуда я знаю, может, это Леня Вадима пристукнул? Он пристукнул, а сидит Женя. У тебя с Эллой полная солидарность, а Женьке срок мотать… Если твою Эллу на приключения потянуло, почему Женя должен страдать?

Наташа огорченно кивнула, соглашаясь с мужем. Не хотела она сдавать подругу, но сама ситуация к этому подталкивала.

– Значит, все-таки кричал Ковальский на свою жену? – глядя на Муравлеву, спросил Круча.

– Кричал.

– А она выходила во двор после того, как ушел Остроглазов?

– Да, я слышала, как открывалась дверь, – вздохнула Наташа.

– Когда это было?

– Ну, я уже спала… Слышу, дверь открылась. Смутно так слышала, сквозь сон.

– А время назвать не сможете?

– Не смогу: я на часы не смотрела. А может, и не было ничего. Может, померещилось…

– А как Вадим статуи крушил, вы не слышали?

– Нет, не слышала…

Муравлева действительно могла этого не слышать, хотя бы потому, что окна их комнаты выходили на противоположную от пруда сторону.

– Вы слышали, как Ковальские уезжали? – спросил у нее Круча.

– Ну, слышала, как Леня кричал на кого-то. Потом все стихло. Нет, я не слышала, как они уезжали. Стихло все, и я заснула. Надо было посмотреть, что там, но я заснула…

– Все выяснили, подполковник? – устало спросил Муравлев.

– Не совсем.

– Если еще вопросы есть, звоните. Или приезжайте. Не скажу, что мы вам рады, – с непроницаемым лицом сказал хозяин дома. – Но если что, всегда поможем. А сейчас извините, у нас больше нет на вас времени…

Круча поднялся. Не в его положении возмущаться. Да и выяснил он, в общем, все, что хотел. К тому же самому домой надо, с женой перед отъездом побыть. В Питер надо ехать, завтра с утра он туда и отправится. Не царское это дело, но ведь никто не требовал от него браться за этот гуж, сам впрягся.

Глава 12

На улице было прохладно, скулил ветер, гонявший дождевую взвесь. А Германа все нет. Вернее, Вадима…

Этот парень остро напомнил Элле первого мужа. Внешне Вадим на Славу похож не был, он брюнет, а тот – шатен, и формы лица у них разные, но что у одного было разящее обаяние, что у другого. Вадим всего лишь один раз глянул на нее, и она поняла, что пропала. Сознание пошатнулось, кончики пальцев онемели, внизу живота сладко заныло. Впервые она впала в такое состояние, когда Слава пригласил ее на танец.

Давно это было, десять лет назад, еще в Александровске. Элле тогда шел девятнадцатый год. Она и в компаниях гуляла, и на дискотеке частым гостем была, но дальше поцелуев с парнями дело ни разу не заходило. И вовсе не потому, что она была недотрогой. Нет, просто не хотелось ей ложиться с кем-то в постель. Она не мечтала о принце под алыми парусами, чтобы отдать ему свою девственность. Просто не возбуждали ее парни, не хотелось с ними. Не было у нее влечения ни к своему полу, ни к противоположному. Но Слава убедительно доказал, что фригидностью она не страдает. Он пригласил ее на танец, и она покорно поплыла по его течению.

Он сделал ее женщиной в тот же вечер, на скамейке в городском парке. Чуть в сторонке пили водку его дружки, а он преподавал ей практический урок сексуального воспитания. Дружки его улюлюкали, тыкали в них пальцами, но Элла этого просто не замечала…

Слава исчез из ее жизни через неделю, и ее интимная жизнь снова погрузилась в анабиоз. Даже более того, она уже отказывала парням и в поцелуях. Закончила техникум, устроилась работать кассиром в Сбербанк, а через два года Слава появился снова. Оказывается, все это время он служил в армии, но на проводы ее даже не пригласил, потому что у него и без того баб хватало.

Служил он где-то на Северном Кавказе, в боевых действиях участия не принимал, но к травке пристрастился. Водка без анаши – деньги на ветер. Но на то и на другое нужна была монета, а где ее брать? Правильно, у Эллы. Она неплохо зарабатывала, а жила у родителей на полном обеспечении, и Слава этим пользовался. И она ему потакала, потому что полноценно жить могла только с этим неполноценным человеком. Он пьянствовал, курил травку, ходил по бабам, а она все это терпела. И даже вышла за него замуж, родила ребенка. Олежек родился слабеньким, постоянно простужался, болел, но Славу это ничуть не тревожило. Он продолжал пьянствовать, гулять и в конце концов завел себе женщину на пять лет старше себя, со своим домом и бизнесом. К ней он и переехал, а Эллу с ребенком бросил.

В законном браке они не состояли, и ей не пришлось разводиться с ним, когда в ее жизни появился Леонид. Этот человек вырвал ее из трясины, в которой она жила со Славой, поселил сначала в своей московской квартире, а затем увез в Питер, и она очень была ему за это благодарна. Элла получила глоток свежего воздуха, и даже Олежка ожил – повеселел, перестал болеть, набрал вес. Жизнь наладилась, Элла стала забывать своего непутевого Славу.

Леонид в свои сорок лет не отличался мужской силой, но в первое время молодая жена вдохновляла его на подвиги. Элле приходилось изображать страсть, чтобы он ощущал себя героем. Но со временем его пыл стал угасать, и ей все реже приходилось утруждать себя исполнением супружеского долга. А на других мужчин ее не тянуло, эротические позывы не беспокоили, поэтому их семейная с Леонидом жизнь протекала тихо и размеренно. Можно сказать, наступила гармония – ему не надо, а ей неохота.

И вдруг в эту жизнь ворвался Вадим.

Элла не выказывала ему знаков внимания. Ну, может, глянула страстно на него один разок. Или два? А может, и три… Но ведь Леонид ничего не заметил. А Вадим подошел к ней вечером, когда они уже перебрались из беседки в дом, тихонько сказал, что хочет поговорить с ней наедине, вдалеке от всех. И так он это сказал, что ей стало жарко от разыгравшихся чувств. Согласия она ему не дала, но и лесом не послала. А когда все стали расходиться, он незаметно шепнул ей, что будет ждать ее в беседке. И она пришла, как та дура. А его нет… Ну да, Слава тоже издевался над ее чувствами. Однажды пригласил ее в кино, а сам пришел туда с подругой и еще сделал вид, что ничего такого не произошло.

Элла вспомнила этот случай, и так ей стало обидно за себя, что слезы навернулись на глаза. Она вернулась в дом, а там, в каминном зале, сидела Наташа за рюмкой коньяка.

– Эй, подруга, ты где пропадала? – развязно спросила она.

Обычно Наташа вела себя скромно, благопристойно, но под мухой возвращалась в другое измерение, в котором жила до того, как сошлась с Мишей. В котором, как Элле казалось, она жила вульгарной или даже распутной жизнью.

– Где пропадала, меня там уже нет.

– А по коньячку?

Наташа хотела, чтобы Элла согрелась, но ей стало еще холодней. Вдруг захотелось под горячий душ. И тут вдруг появился повод уйти. Он появился в лице Вадима, который вошел в зал. К тому же в ней взыграла обида, когда этот красавчик растянул губы в улыбке Казановы. Она почти полчаса прождала его на холоде, но его это нисколько не волновало. Он ничем не лучше Славы, такое же самовлюбленное ничтожество. И он не достоин того, чтобы Элла изменила с ним человеку, которому обязана своим благополучием.

Она поднялась из-за стола, гневно глянула на Вадима и ушла в свою комнату. Все, хватит с нее на сегодня приключений…

Ушла и Наташа. Дверь в комнате стеклянная, и через нее было слышно, как она поднимается по лестнице.

Элла не торопилась, она долго принимала душ, сушила волосы, приводила себя в порядок. И вышла из комнаты не раньше чем через час, заглянув в каминный зал. Она уже отошла от обиды и даже отругала себя. Может, зря она думала, что Вадим издевался над ней. Может, у него просто не было возможности выйти во двор, когда она его там ждала. И если так, то ей просто необходимо загладить свою перед ним вину.

Леонид спал без задних ног, Наташа с мужем также отошли ко сну, в доме было тихо и безмятежно. И если Вадим до сих пор в каминном зале, им никто не помешает. Они могут закрыться в кладовке, что примыкала к кухне. Там хватит места, чтобы развернуться…

Но Вадима в доме не было. Тогда Элла сама отправилась во двор. Ей показалось, что в беседке кто-то есть. Этот кто-то сидел на столе, поставив ноги на стул.

Да, это был Вадим.

– А я знал, что ты придешь, – сказал он, глядя на нее с улыбкой беса-искусителя.

– А почему сразу не пришел?

– Да не смог… Лежал, телевизор смотрел, чтобы не заснуть. А все равно закемарил… Ты чего ушла? – спросил он, кивком головы показав на гостевой дом.

– Обиделась.

– А потом одумалась? Тебе не холодно?

– Есть немного.

– И мне что-то холодно, – поежился он. – Может, вместе погреемся?

Он всего лишь протянул к ней руки, и она сама, будто завороженная, подошла к нему, обняла. Взгляд у него привораживающий, поле мужского притяжения очень сильное – невозможно устоять. И сознание ухнуло куда-то вниз живота…

Вадим сидел на столе, а она стояла, но его жаркий поцелуй лишил ее сил, ноги подкосились. Он почувствовал это, усадил ее на стол, задрал подол платья. Но Элла еще не насытилась прелюдией, ей нужен был поцелуй. Она потянулась к нему, щекой коснувшись его носа.

– Осторожно! – простонал он.

– Что такое?

Она на секунду отстранилась от него, глянула на его нос. Хотя в беседке было темно, фонари светили где-то в отдалении, но она все-таки разглядела припухлость.

– Да так, ничего.

– Ты подрался?

– Неважно…

Действительно, какая разница, что с ним произошло. Она с истомой почувствовала, что главное орудие готово к бою, а Элла так давно не видела настоящий победный салют. Она так истосковалась по мощным залпам, что возмутилась, когда Вадим вдруг достал презерватив.

– Не надо, – она забрала серебристый квадратик, отбросила его в сторону. – Я чистая…

Грязным, возможно, был сам Вадим, но Элла об этом тогда совершенно не думала. Это было форменное помешательство.

– Как скажешь…

Вадим уже вышел на прямую наводку, когда вдруг появился Леонид.

– Это что еще такое? – оторопело протянул он.

– Помогите! – крикнула Элла, отталкивая от себя Вадима.

Страх перед мужем быстро привел ее в чувство.

– Лень, помоги нам! – глумливо засмеялся Вадим. – Слышишь, твоей жене одного мужика мало!

– Сволочь!

Только что Элла готова была исполнить любую прихоть Вадима, а сейчас его слова возмутили женщину до тех самых глубин, которых он собирался достичь. И она в праведном гневе влепила ему пощечину.

Но и это было еще не все. Ударить Вадима попытался и Леонид. Но удар у него сам по себе был слабый, к тому же он едва держался на ногах. Вадим перехватил его руку и ударил в ответ – кулаком в лицо. Леонид упал, Вадим шагнул к нему и снова ударил – на этот раз ногой в живот.

– В следующий раз убью! – предупредил он.

И снова повернулся к Элле. Похоже, он собирался продолжить начатое. Но ведь она этого уже не хотела.

– Я тебя посажу, понял! За изнасилование!

– Да пошла ты!

Вадим повернул к выходу, снова ударил ногой поднимавшегося с пола Леонида и нетвердой походкой направился к дому своего брата.

Элла бросилась к мужу: она хотела помочь ему подняться, но Леонид ударил ее раскрытой ладонью по щеке, да так сильно, что зазвенело в ушах.

– За что? – возмутилась она.

– За то, что ты шлюха!

– Да он изнасиловать меня хотел!

– Сейчас я тебя насиловать буду!

Леонид не полез к ней под подол, не стал раздвигать ноги, он всего лишь огрел Эллу второй пощечиной.

– Сволочь! – психанула она.

И, плюнув мужу в лицо, побежала к гостевому дому.

– Стой, сука!

Она забежала в свою комнату, закрылась изнутри, но вскоре появился Леонид и с силой стал колотить в дверь.

– Открой, тварь!

Он мог высадить стекло в двери, к тому же он очень шумел, а Элла не хотела, чтобы Муравлевы стали свидетелями столь позорной сцены.

Она открыла дверь и, когда Леонид ворвался к ней, сама набросилась на него, но не с кулаками, а с поцелуями.

– Леня! Ленечка! Ну ты же видел, он сам!.. Я не хотела… Он сам… Прости меня… Прости дуру… Я люблю тебя… Я же люблю только тебя…

Страшно было представить, что муж разведется с ней, отправит ее в родной Александровск без гроша в кармане, с ребенком на руках. Что она маме скажет, отцу? Да над ней же все смеяться будут. И на работу никто не возьмет. А еще Слава домогаться будет. Он такой грязный, мерзкий, но ведь она не сможет ему отказать.

– Я видел, как ты меня любишь, – с упреком смотрел на нее Леонид.

Она смогла сбить с него волну гнева, но совсем утихомирить не вышло. Однако руки он уже не распускал, и то хорошо.

– Думала, если я сплю, можно с чужими мужиками черт знает чем заниматься?

– Да я просто погулять вышла…

– Ага, накрасилась, как шалава!

– Я всегда такая…

– Курва ты!

– Лень, мы должны ехать в милицию! Лень, мы должны подать заявление!

– На развод?

– Лень, ну не надо на развод! – заплакала Элла. – Я в петлю полезу, если мы разведемся! Честное слово!.. Хочешь, я прямо сейчас утоплюсь!

– Стой! – схватил ее за руку Леонид. – Успокойся. Про какое заявление ты говорила?

– Вадим пытался меня изнасиловать. Ничего не было, но ведь он пытался.

– Точно не было?

– Точно.

– Ты хочешь его посадить?

– Да! Хочу! С подонками только так!

– Да, ты права, он должен ответить. Завтра утром поедем. Ложись, отдыхай, – кивком головы он показал на кровать, а сам повернулся к двери.

– А ты куда?

– Пойду прогуляюсь.

Он ушел, минут через двадцать вернулся. И с ходу велел собирать вещи.

– Мы уезжаем! – взволнованно сказал он.

– Почему так рано?

Элла посмотрела на часы.

– Ты же сама собиралась подать заявление.

– Так рано еще. Утром надо.

– Не надо. Не надо заявление. Позориться только. Домой поедем. Я домой хочу.

– Ты же пьяный.

– Ничего, ты трезвая.

– Не совсем.

– Я сказал, поехали! Или со своим Вадимом остаться хочешь?

– Не хочу!

Они ехали в Москву всего на две ночи, поэтому вещей у них было немного. Элла наспех собрала сумку, и Леонид отнес ее к машине.

Во дворе стояла полная тишина, только было слышно, как шелестит в кронах деревьев ветер и стучит по крышам дождь. Ни души во дворе, и в доме Костиных свет не горит. Никто не помешал им уехать, да и не собирался, похоже, мешать.

Домой они с Леонидом уехали, но Москва догнала их в лице подполковника из уголовного розыска. Этот человек был в штатском, но, глядя на него, можно было догадаться, какие звезды он носит на погонах. И сам он большой, и звезды такие же не маленькие…

– Кто вам сказал, что у нас могло быть что-то с Остроглазовым? – удивленно смотрела она на Кручу.

Внушительный у него вид, чувствуется в нем гранитная крепость. За таким мужчиной женщины обычно чувствуют себя как за каменной стеной. Но только его женщины, которых он обязан защищать. А Элла для него если не враг, то уж точно не друг. Он приехал допрашивать ее, вытягивать секреты, которые нельзя раскрывать. Ведь она уже знает, что произошло с Вадимом, поэтому и чувствует себя неуютно под пытливым, немного ироничным взглядом столичного сыщика. Эти глаза смотрят прямо в душу, но ему не добраться до ее потаенных глубин.

– Никто не говорил. Просто мысли такие появились. Девушка вы очень красивая, Вадим таких любил… Он не предлагал вам фотосессию?

– Что, простите?

– Обычно своих девушек он фотографирует в купальнике. Кстати, это у него неплохо получается.

– Я не его девушка. И никогда ею не была. И я не понимаю, почему вы разговариваете со мной в таком тоне, как будто я какая-то падшая женщина!

– У меня даже в мыслях такого нет, – покачал головой Круча.

– Нет есть, если вы думаете, что у меня могло быть что-то с вашим Остроглазовым.

– С моим? Нет, он не мой.

– И не мой тоже. Я вообще в первый раз его видела. И хорошо, что в последний.

– А что здесь хорошего? – зацепился за слова подполковник. – Человек погиб, и вы считаете, что это хорошо?

– Я считаю? Нет, я так не считаю. Жаль, конечно, что так случилось. Но Вадим не сват мне, не брат, и я оплакивать его не собираюсь…

Элла уже знала, что произошло с Вадимом. И Серафима звонила, рассказывала и спрашивала, как такое могло произойти, да и сам Круча успел вкратце объяснить суть произошедшего.

– Но все-таки это не очень хорошо, что Вадим погиб.

Эти глаза все глубже ввинчивались в душу, и Элла теряла уверенность в себе. А ведь она действительно почувствовала облегчение, когда узнала, что Вадима больше нет. Ведь больше она его никогда не увидит, а значит, не попадет под власть его мефистофельского обаяния.

– Я не говорила, что это хорошо. Не надо цепляться за слова.

– О чем вы с ним говорили?

– Когда?

– А вы с ним разве не говорили?

– Я? С ним? Нет, не говорила.

– А почему тогда вы спросили, когда?

– Вот я и спрашиваю, когда я могла с ним говорить? Не говорила я с ним.

– Почему? Вы же столько часов провели с ним за одним столом.

– Да, мы сидели с ним за одним столом, но по разные стороны. У мужчин своя компания, у женщин своя. А Вадим как будто был сам по себе. Сначала стоял, потом сел, причем с таким глубокомысленным видом, словно он какой-то великий философ. Никто не обращал на него внимания, так он любовался сам собой…

– Интересное наблюдение. Только вот непонятно, если вы не обращали на Вадима внимания, то как вы сделали такое наблюдение?

– Почему я не обращала на него внимания? Обращала. Парень он видный, с этим не поспоришь.

– Может, он вам понравился? Может, захотелось перекинуться с ним парой слов? Наедине. Ночью.

– Что это за намеки? Почему вы так со мной разговариваете? – возмутилась Элла.

Она теряла самообладание, но именно этого, казалось, и добивался Круча. И он не замедлил нанести удар.

– Потому что на упаковке с презервативом были обнаружены отпечатки ваших пальцев.

– На упаковке с презервативом? – потрясенно переспросила она.

– Вы предложили Вадиму презерватив, он отказался, – непроницаемо смотрел на нее подполковник.

Не человек он, а монстр какой-то бездушный. И взгляд у него ледяной, замораживающий, под ним Элла вдруг почувствовала себя на берегу пруда в ту злополучную ночь, когда погиб Вадим.

– Я не предлагала ему презерватив, – мотнула она головой.

– Хотите сказать, что это Вадим предложил вам?

Круча смотрел на нее, как удав на кролика, и она невольно шагнула ему в пасть. И даже кивнула. Но в этот момент в комнату вбежал Олежек, тронул Эллу за коленку и этим вывел из транса. Подбородок ее прилип к груди. Не кивала она, соглашаясь, просто хотела посмотреть на Кручу исподлобья, из-под нахмуренных бровей, чтобы выразить этим свое возмущение.

– Мама, я гулять хочу! – Олежек умоляюще смотрел на нее.

– Не сейчас, я занята. Поиграй пока.

Олежек кивнул, опустился на пол прямо перед ней и стал возить по полу маленькую машинку, выдавливая из себя звук мотора.

Круча внимательно посмотрел на Олежку. Похоже, от его проницательного взгляда не укрылось, что сын у нее аутичный. Он уже не слабенький, иммунитет у мальчишки хороший, но определенная задержка в умственном развитии ребенка чувствовалась. Ему в октябре будет семь лет, но в школу он в этом году не пойдет. Рано, не потянет он программу первого класса. Тяжело ему дается учеба, очень тяжело. Такое вот наследство оставил ему родной папа.

– Хороший у вас малыш, спокойный, – улыбнулся Круча.

Но Элле его улыбка не понравилась. Она была на взводе, на грани истерики.

– На что вы намекаете?

Да-да, намекает он. Ребенок не совсем нормальный, Элла сама в этом виновата. Больше рожать она не собиралась. Олежку бы на ноги поставить.

– Я намекаю? – с искренним удивлением посмотрел на нее Круча. – Я ни на что не намекаю.

– Что вы все время в душу ко мне лезете? – истерично воскликнула она. – Что вам от меня нужно?

– Мне правда от вас нужна… И успокойтесь, пожалуйста, ребенка не пугайте!

А Олежек действительно уже смотрел на нее, личико скривилось, сейчас из глаз хлынет соленый дождь. Элла подхватила его на руки, прижала к себе, шагнула в сторону, легонько покачивая сына из стороны в сторону.

– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю!..

С нормальными детьми это бы не сработало, но у Олежки особый случай, поэтому личико его разгладилось, глаза закрылись. Рефлекс у него – если мама поет колыбельную, значит, пора спать. А ведь он заснет, обязательно заснет. Надо только подождать немного. А время, кстати говоря, работало на Эллу. Она уложит Олежку спать, а заодно успокоится.

Глава 13

Квартира у Ковальских была не очень большой, обыкновенная «трешка», никакой элитности в планировке, да и дом типовой, в спальном микрорайоне. Ремонт они сделали хороший, но без претензии на роскошь, мебель приличная, но далеко не самая дорогая. Может, поэтому Ковальские и не приглашали к себе Костиных и Муравлевых, чтобы не ударить в грязь лицом. Жили они явно небогато, но, возможно, Леонид Артемьевич нарочно так скромничал, чтобы не привлекать к себе внимание компетентных органов. С коррупцией действительно начали бороться, и, что бы ни говорил простой обыватель, за нее уже действительно стали сажать. Далеко не все, конечно, попадают под новую гребенку борьбы со стяжательством, многим, прежде всего крупным функционерам разных мастей, удается избегать наказания, но чувства полной безопасности у нечистых на руку чиновников уже нет. Вот и маскируются они под среднестатистических граждан, как в свое время это делал подпольный миллионер Корейко.

– Знаете, у меня мало времени, так что давайте закругляться, – сказала Элеонора.

Она только что вернулась из детской, куда унесла засыпающего ребенка. Мальчик как будто почувствовал, что мама попала в западню, и прибежал, помог ей увести разговор в сторону. И еще подарил ей время, чтобы собраться с духом и подготовить позиции для организованного отступления. Элеонора попыталась воспользоваться этой неожиданной передышкой, немного пришла в себя, осмелела.

– Хорошо, сейчас вы скажете, что делали в беседке с Вадимом Остроглазовым, и я сниму этот вопрос.

Но допрос, конечно же, не закончится. Не для того он проехал шестьсот километров, чтобы уйти несолоно хлебавши.

– Что я делала в беседке с Вадимом Остроглазовым? – чтобы собраться с мыслями, переспросила Элеонора. – Шашлык ели, вино пили.

– Ночью?

– Нет, днем.

– Элеонора, ну зачем вы морочите мне голову? Вы же прекрасно поняли мой вопрос. Зачем вы крадете у себя свое же время? И у себя крадете, и у меня… Вы предложили Вадиму презерватив, он отказался.

– Презерватив?.. Да, был презерватив, – кивнула она. – Он лежал на столе. Я ночью вышла прогуляться, заглянула в беседку, а там на столе что-то лежит. Смотрю, презерватив. Мне стало противно, я эту гадость выбросила.

Точно, заминка с ребенком пошла Элеоноре на пользу. И все-таки она осталась в проигрыше, потому что вышла у Кручи из доверия. Раз она лжет, изворачивается, значит, совесть нечиста. Или свое преступление пытается скрыть, или мужа выгораживает.

К тому же Круча не терял времени даром, пока Элеонора возилась с ребенком.

– Ночью прогуляться вышли? А что, не спалось?

– Представьте себе, нет.

– Да я-то представляю. А ваш муж как к этому отнесся?

– Мой муж спал как убитый.

– Да, но потом он проснулся. Вышел вслед за вами во двор, ну а там вы с Вадимом Остроглазовым… стол от презервативов очищаете.

– Не было ничего такого, – Элеонора внимательно посмотрела на него напряженным, настороженным взглядом.

Сцена, о которой шла речь, происходила на заднем дворе большого и вовсе не безлюдного дома, значит, могли найтись свидетели. Элеонора это понимала, поэтому внутренне напряглась.

– Было. И тому есть свидетели, – ввел ее в заблуждение Круча.

– Не было свидетелей, – снова растерялась она. – Не могло быть…

– Почему? – пристально, выматывающим долгим взглядом смотрел на нее Степан Степанович.

– Потому что не было там Вадима. И муж мой спал.

– Ваш муж заснул, а вы вышли во двор, так я понимаю?

– Да, вышла во двор, воздухом захотелось подышать. А что, нельзя?

– Можно. Очень даже можно. И если Вадим был в беседке, тоже ничего страшного.

– Не было его в беседке, когда я выходила.

– А когда вы выходили?

– Где-то в начале первого ночи.

– Да, тогда Вадима не было. Он появился потом, в час ночи. Он пришел к вам в гостевой дом. Тогда вы демонстративно ушли. Это его взбесило. Он вышел во двор дома, схватил молоток и разрушил скульптуры на берегу пруда. За это схлопотал от старшего брата. Его увели домой, но после двух часов ночи он вернулся в беседку. И вы к нему вышли. Там вас и застукал муж…

– Не было ничего такого.

– А кто тогда избил вашего мужа?

– Его избили? – наигранно удивилась Элеонора.

– Да, его ударили кулаком в лицо, видимо, разбили губу. Он тоже был вне себя от бешенства, поэтому плюнул на пол в гостевом доме. Не очень приличный поступок, вы не находите?

– Мой муж не мог плюнуть на пол в доме.

– Не мог, но плюнул, причем кровью. Есть результаты экспертизы, так что ваш муж никуда не денется…

Не было никаких результатов, потому что эксперты не располагали образцами для исследования. Нет у них пока этой улики, но ведь будет.

– От чего он не денется? – не на шутку разволновалась Элеонора.

– От ответственности за преступление.

– За какое преступление?

– За уголовное. Ваш муж застукал вас с Вадимом и отомстил ему за это.

– Но вы же сами сказали, что Вадим избил моего мужа.

– А это было?

– Вы же сами сказали. Мой муж невиновен, – мотнула головой Элеонора.

– А кто виновен?

– Я слышала, Костина подозревают.

– Подозревают. Он избил своего брата, швырнул в него молоток, которым тот разрушил его гипсовых женщин. Мы думали, что он убил его этим молотком, но его убили другим. И этот другой молоток мог оказаться в руке вашего мужа.

– Какой молоток? Что вы такое говорите?

– Я говорю, что Вадим Остроглазов погиб сразу после того, как ваш муж на вас накричал. Это доказанный факт, и я хотел бы послушать объяснения вашего мужа. У меня сейчас дела, но завтра утром я снова буду у вас. И ваш муж должен быть дома.

– Но у него работа.

– Хорошо, я выпишу ему повестку. Правда, я обяжу его явиться в ОВД «Битово», но, так уж и быть, я сам приду к нему и сделаю отметку в повестке. Вас устраивает такое вариант?

– Ну да.

Такой вариант более чем устраивал их с мужем, и Круча, кажется, понял, почему.

На столе стояла тарелка с оладьями, еще одна с отбивными из куриного филе, но нет, Леонид резал хлеб, сыр, колбасу, сделал бутерброд. Причем хозяйничал в полной тишине. И Эллу как будто не замечал.

– Может, хватит дуться? – спросила она.

Ноль реакции, как будто Элла не человек, а безмолвное привидение. Что делать, натура у Леонида такая, если он обиделся, то неделями может не разговаривать.

Там, в гостях, он оскорблял Эллу, называл ее шлюхой, но как только они покинули пределы Московской области, как отрезало. Сколько дней уже прошло, а он как будто не замечал жену, не разговаривал с ней. Она не обижалась, понимала, что это защитная реакция на произошедшее. Леонид не грозил ей разводом, не гнал из дома, и это хороший знак. Со временем он успокоится, подобреет, и снова все вернется на круги своя…

Элла была готова терпеть это показное невнимание мужа, но ситуация вдруг изменилась. Круча одним росчерком пера поломал наметившееся было равновесие, и надо было срочно искать выход из сложившегося положения, а сделать это можно только при полном взаимопонимании.

– Можешь ничего не говорить, но прочти вот это.

Элла положила на стол повестку. Леонид глянул на нее с показным равнодушием, но в глазах мелькнуло удивление, когда он вчитывался в текст.

– Что, и ничего не скажешь?

Вместо ответа Леонид засунул в род половину бутерброда и стал смачно жевать. Он чавкал, кусочки хлеба и колбасы вываливались на стол, но его это нисколько не смущало. Ведь Эллы как бы и нет с ним. Но она здесь, и он от нее никуда не денется.

– В Москву тебе ехать не надо. Подполковник Круча сам завтра здесь будет. Он и сегодня был здесь. Он допрашивал меня. Он все знает.

Леонид ничего не сказал, но внимательно посмотрел на нее.

– Да, он все знает! Что Вадим ко мне приставал, знает! Что он тебя бил, знает!

И то, что Вадим предлагал воспользоваться презервативом, Круча тоже знает, но Элла предпочла об этом умолчать. Ведь у них с Леонидом есть прекрасная возможность избежать объяснения с милицией. Впереди у них вечер, ночь и утро.

– Ты сам подумай! Вадим тебя избил, ты побежал за мной, наорал на меня. И Муравлевы могли слышать тебя! И еще ты плюнул на пол кровью, экспертиза показывает на тебя…

Леонид задумался. Похоже, он вспомнил, что действительно сплюнул на пол, поэтому разволновался, в глазах появился испуг.

– Ты накричал на меня, а потом ушел. Где ты был? Что ты делал?

– Ничего я не делал. Курить ходил!

Обет молчания был снят, но Эллу это уже не радовало.

– Ты же бросил!

– А вот захотелось!

– А сигареты ты где взял?

– В машине… То есть я думал, что в машине есть. А их не было… К машине я ходил…

– А в машине у тебя молоток был.

– Какой молоток?

– У тебя что, молотка нет?

– Есть молоток. Только при чем здесь это?

– А при том, что Вадима молотком убили.

– Не бил я его молотком! – раскраснелся от волнения Леонид.

– Его убили сразу после того, как ты на меня накричал. Его убили молотком. Ты ходил к машине, возможно, охранник у ворот видел тебя. Как ты объяснишь, что ты за сигаретами ходил? Не объяснишь ты этого. Скажут, что ты за молотком ходил. Подкрался к Вадиму сзади, стукнул его по голове и сразу же уехал. Мы уехали. Сбежали с места преступления. А как иначе объяснить наши действия?

– Но я не убивал этого козла!

– Да, но к машине ходил?

– Ходил.

– Молоток брал?

– Брал… Тьфу ты! Сигареты брал, а не молоток.

– А может, все-таки молоток?

– Ты что, не веришь мне? – возмутился Леонид.

– Я верю. А Круча не поверит. Он тебя наизнанку вывернет.

– И что же делать?

– Здрасте! А для чего ты деньги за кордон выводил? Зачем визы открытые держишь?

Леонид знал, что рано или поздно его возьмут за то самое место, на котором он протирал штаны, поэтому давно планировал отъезд из страны. Элеонора тоже понимала, какая опасность ему грозит, поэтому поторапливала его. Уж лучше на чужбине жить с богатым мужем, чем на родине – женой уголовника и без гроша в кармане. Но Леонид не торопился, пилил себе потихоньку городской бюджет, накручивал нули на заграничных счетах. Все ему мало было…

– Но я же не убивал Вадима.

– Ну хорошо, оставайся. Сначала тебя арестуют по подозрению, потом займутся твоими делами, выйдут на твои махинации.

– Ничего не получится, я там не один, – мотнул головой Леонид.

– Ну что ж, давай посмотрим, как ты будешь выкручиваться. Мне запасаться попкорном? Или лучше сушить сухари?

– Да, наверное, ты права, рисковать не надо.

– Тогда собирайся. У нас в запасе время до утра. Я узнавала, из Пулкова есть ночной рейс в Сидней, билеты я уже заказала.

Австралия – часть Соединенного Королевства Великобритания, которое крайне редко выдает преступников российским властям. К тому же страна эта с высоким уровнем жизни, да и места там на южном побережье прекрасные. А главное, там у них с Леонидом есть прекрасный дом с видом на море. Туда не стыдно было бы пригласить Костиных и Муравлевых. Жаль только, что пригласить их будет нельзя. Во-первых, конспирация. А во-вторых, Женя Костин не простит им, что Леонид пытался спрятаться за его спиной. Ведь это он убил Вадима, но не признался в содеянном. Какая уж тут может быть дружба?

– Ты собираешься лететь со мной?

– Конечно! – Элла с удивлением посмотрела на мужа.

– А зачем ты мне там такая нужна?

– Какая такая?

– Ты мне изменила.

– А ты убил Вадима.

– Я его не убивал!

– А я тебе не изменяла.

– Я тебе не верю.

– Я тебе тоже…

– Это не имеет значения, веришь ты мне или нет. А вот то, что я не верю тебе, значение имеет. Я еду без тебя.

– Счастливого пути!

Элла явно устала от этой пустой перепалки. Она взяла телефон, стала набирать номер.

– Что ты делаешь?

– Звоню подполковнику Круче. Хочу рассказать, как ты ходил к машине за сигаретами. И заодно скажу, что ты собираешься эмигрировать из страны.

– Я же пошутил, – обмяк Леонид.

– Я тоже, – мило улыбнулась ему Элла.

Ишь что задумал, без своей любимой жены сбежать хотел. Как бы не так! Элла не считала себя меркантильной женщиной, но на страже семейного благополучия стояла бдительно…

Есть такая детская книжка – «Приключения Незнайки и его друзей», был там писатель, который подкладывал под стол магнитофон, чтобы записывать разговоры маленьких человечков. Круча же установил в квартире Ковальских пару «жучков». Но если сказочный писатель записывал чужие разговоры, чтобы написать по ним книгу, то у Степана Степановича была другая цель – вывести на чистую воду преступника. Мероприятие это незаконное, поскольку разрешение на прослушку отсутствовало, зато оно ускорило процесс, а у Кручи был дефицит времени. Да еще Диму Шульгина приходилось то и дело дергать, а у него своих уголовных дел, которыми он был занят в Битове, предостаточно. Да еще на носу отпуск, надо и свои дела закруглять.

В июле знаменитые белые ночи Санкт-Петербурга сходят на нет, но без четверти десять вечера было еще светло, как днем. Круче не пришлось напрягать зрение, чтобы заметить Ковальского, фотографию которого он видел у него в квартире. Он уже знал, что Леонид Артемьевич собирался воспользоваться своей машиной, для этого и пошел в гараж, который находился всего в сотне метров от дома.

Ковальский держал свою «Тойоту» в гаражном кооперативе, под охраной крепких железных ворот и круглосуточного сторожа. Хороший у него гараж, капитальный. Наверное, жаль бросать его на произвол судьбы. Может, поэтому и лицо у него такое кислое, а взгляд страдальческий.

Ковальский открыл гаражные ворота, но в машину сесть не успел.

– Это вы правильно придумали, Леонид Артемьевич, – перегородив ему путь, весело сказал Шульгин. – Правильно, что в аэропорт едете на своей машине…

– Кто вы такой? – возмущенно спросил Ковальский.

Он обернулся по сторонам в поисках спасения и увидел Кручу, который тоже смотрел на него цепким колючим взглядом сыскаря. Но Ковальский, похоже, принял его за гопника. Так же как и Шульгина.

Дима проигнорировал обращенный к нему вопрос.

– Если вдруг возьмут за седалище, скажете, что жену в аэропорт отвозили, а сами ни при чем, – сказал он.

– Я спрашиваю, кто вы такой? – в страхе шагнув назад, с панической дрожью в голосе спросил Ковальский. – Я сейчас буду кричать!

– Не надо кричать, не надо звать на помощь. Милиция уже здесь. Капитан Шульгин, уголовный розыск!

– Подполковник Круча, – представился и Степан Степанович.

– Круча?! – потрясенно смотрел на него запутавшийся чиновник.

– Вы повестку получили?

– Да, получил.

Ковальский перевел дух, но не успокоился. Опасность стать жертвой криминального произвола миновала, но теперь над ним висела угроза уголовного наказания.

– Я так понял, вы в Москву через Сидней собрались?

– Через Сидней?! – Глазки у Ковальского воровато забегали. – Кто вам такое сказал?

– Ваша супруга билеты на вас заказала.

– Да, но я никуда не лечу…

– А чего вы передо мной оправдываетесь? Вы перед своим начальством будете оправдываться. Если вы в Сидней собрались лететь, значит, плюнули на свою работу. Если так, то вас надо увольнять…

– Я не собирался лететь в Сидней!

– Собирались, Леонид Артемьевич, собирались. Поняли вы, что не уйти вам от ответственности, за границу решили сбежать. Ведь у вас и счета за границей, и визы открыты, не так ли?

– Кто вам такое сказал?

– Есть сведения.

– Я не понимаю, о какой ответственности вы говорите!

– Вы убили Вадима Остроглазова. Вы убили его молотком, за которым ходили к машине. Вы, конечно, будете утверждать, что к машине вы ходили за сигаретами…

– Но вы ходили за молотком, – продолжил за Кручу Шульгин. – Возможно, вот этим.

На пальцах двух рук у него покоился молоток со стальным бойком, на тупой части которого была заметна подозрительная бурая кайма. Уж не Вадима ли Остроглазова это кровь?

– Дима, где ты его нашел? – Круча встрепенулся, как охотничий пес, взявший след жертвы.

– Да вот, у стеночки лежал, прямо у ворот.

– Это не мой! – поспешил откреститься Ковальский.

– Ну как это не ваш? – усмехнулся Шульгин. – У вас в гараже нашли!

– Я не видел, что вы его в гараже нашли!

– Все правильно, Дима, молоток надо на место вернуть. И давай за понятыми.

– Вы мне подбросили этот молоток! Я буду жаловаться! – пригрозил Ковальский.

– Вы так уверены, что этим молотком убили Остроглазова? Ну да, вам видней, – уничижительно усмехнулся Круча.

– Ни в чем я не уверен! Это вы все знаете! Потому что вы мне его подбросили!

– У вас есть право жаловаться. Прокурору можете жалобу подать, адвоката можете на нас напустить. Это все мы уже проходили, мы к этому привычные… Вы задержаны, гражданин Ковальский, по подозрению в убийстве.

– Вы не имеете права!

– Я же говорю, если вы с чем-то не согласны, можете жаловаться.

– Вы даже не представляете, с кем связались!

Ковальский попытался расправить плечи, но при этом от волнения у него перехватило дыхание, и он закашлялся.

– Я знаю, с кем связался, Леонид Артемьевич. С коррупционным чиновником я связался. С чиновником, у которого есть заграничные счета. Поверьте, у меня большие связи, и я знаю, к кому обратиться, чтобы вами занялись волкодавы из Федеральной службы безопасности. Поверьте, вас там по косточкам разберут, камня на камне от вас не оставят. Не верите?

Выглядел Круча очень убедительно, и Ковальский поверил в реальность исходящей от него угрозы. Он стоял и растерянно смотрел на него, беспомощно хватая ртом воздух.

– Да, Леонид Артемьевич, плохи ваши дела. Я сейчас отвезу вас в ближайший отдел милиции, там вам предъявят обвинение и отправят в следственный изолятор. Там вами займется не только уголовный розыск, с вами будет работать ФСБ…

– Но я ни в чем не виноват, – жалко пробормотал Ковальский.

– Что ж, у вас будет прекрасная возможность доказать это в суде… У вас есть два варианта, Леонид Артемьевич. Или вы сейчас едете с нами в Москву и там вами занимаемся только мы. Или вы остаетесь в Питере, но здесь с вами будут работать еще и по вашим коррупционным схемам.

– А если мы поедем в Москву?

– Тогда будете отвечать только за убийство.

Хотел бы Круча привлечь этого жука за коррупцию, и это, в принципе, можно сделать. Но тогда Ковальского в Москву не отдадут, оставят в Питере, а это очень затруднит следствие по делу об убийстве Остроглазова. К тому же у Ковальского здесь, в Питере, связи. Он же говорил, что ворует не один, его, если что, прикроют, помогут выкрутиться. Возможно, его выпустят под залог, и он тут же воспользуется моментом, чтобы сбежать за границу.

– Хорошо, я еду с вами в Москву, – согласился Ковальский.

Он был растерян и раздавлен, но в любой момент к нему могло вернуться самообладание. Он мог вспомнить о могуществе своих подельников, положиться на их помощь и отказаться от Москвы. Поэтому нужно было спешить, пока его размякшая воля не затвердела. Круча хотел зайти к жене Ковальского, предоставить ей возможность попрощаться с мужем и под этим предлогом незаметно снять «жучки», но решил не терять времени. На скорую руку они составили протокол изъятия, провели обыск с понятыми, «нашли» молоток и повезли его в Москву вместе с Ковальским. А к Элеоноре отправился Шульгин.

Глава 14

В Москве распогодилось, облака рассосались, их жалкие ошметки растопило солнце и развеял по небу легкий ветерок. Знойно, солнечно, курортное настроение мешает работать. Скоро в отпуск, будут море, пальмы и пляжное безделье в компании с любимой женой. Но сначала надо поставить точки в кое-каких делах.

– Леонид Артемьевич, напрасно вы упорствуете, – Круча смотрел на Ковальского спокойным увещевающим взглядом. – Вот заключение экспертизы, из него следует, что гражданин Остроглазов был убит молотком, найденным у вас в гараже.

– Сколько раз вам говорить, что не убивал я Остроглазова!

– Вы могли это говорить, а я мог вам верить. Но теперь я вам не верю, потому что есть заключение экспертизы.

– Вы сами подбросили мне этот молоток! – взвыл в отчаянии Ковальский.

– Есть протокол изъятия, подписанный двумя понятыми.

– Но ведь вы сначала нашли этот чертов молоток, потом позвали понятых. И почему вы допрашиваете меня без адвоката? Где адвокат? Моя супруга наняла адвоката! Где он? Почему его здесь нет?

– Потому что вам еще не предъявлено обвинение. А мы вам предъявим обвинение, обязательно предъявим. Но для вас будет лучше, если до этого вы сами по всем чистосердечно признаетесь, это смягчит вам приговор.

– Но я не убивал Остроглазова!

– Хорошо, давайте по порядку. Вы застукали свою жену в объятиях Остроглазова, было такое?

– Не было никаких объятий! – возмутился Ковальский. – Он пытался ее изнасиловать, она сопротивлялась.

– Да, извините, я не так выразился. Да, Остроглазов пытался изнасиловать вашу жену. И вы его за это наказали.

– Да, я хотел его ударить, но эта сволочь ударила меня самого. Губу мне разбил. А потом еще и ногами меня бил. Элеонора может подтвердить.

– Она подтвердила. И то, что Вадим Остроглазов пытался ее изнасиловать, подтвердила. И то, что вас он избил, тоже. И то, что вы накричали на нее, она подтвердила. И то, что вы куда-то потом ушли. Дальше она ничего не знает. Но мы знаем, что сразу после ссоры с женой вы отправились к своей машине.

– Да, я пошел к машине за сигаретами.

– Но их там не оказалось. Тогда вы взяли молоток.

– Какой, к черту, молоток! Не было никакого молотка! Вернее, молоток у меня был. В комплекте с инструментами. И вы видели этот молоток. Он чистый. А тот, который вы нашли у меня в гараже… Я даже не знаю, откуда он взялся… Может, вы его подбросили!

– Не побрасывали мы ничего, – качнул головой Круча.

– Тогда я не знаю, откуда он взялся.

– А я знаю.

– Скажите, там были отпечатки моих пальцев? – с пеной в уголках рта спросил Ковальский.

– Нет, отпечатков ваших пальцев там не было.

– Ну, вот видите! – восторжествовал он.

– Что я вижу? Я видел матерчатые перчатки у вас в машине. Сначала вы надели перчатки, потом взяли молоток.

– Хорошо, я надел перчатки. Но пальчики на молотке все равно бы остались. Потому что этот молоток был у меня в багажнике, я его туда клал своими руками. Я должен был браться за этот молоток руками, там должны были остаться отпечатки моих пальцев.

– Отпечатки пальцев легко стираются. Теми же перчатками.

– Я стер отпечатки пальцев?

– Это всего лишь молоток, отпечатки пальцев с него стереть очень просто.

– Я стер отпечатки пальцев, но оставил кровь на молотке?

– Вы пытались и кровь стереть, но неудачно.

– Да я просто выкинул бы этот чертов молоток! По пути в Питер я мог сделать это сто тысяч раз.

– Вот видите, вы собирались это сделать. Собирались, но забыли.

– Хорошо, я забыл сделать это по пути в Питер. Но почему тогда я не сделал этого, когда якобы нашел этот молоток у себя в машине? Почему я бросил его в гараже?

– Возможно, вы собирались привести его в порядок, вымыть боек, очистить его от следов преступления. Молоток хороший, жаль его было выбрасывать, да, Леонид Артемьевич? – иронично усмехнулся Круча.

– Да я в глаза не видел этот молоток! – простирая к нему руки, истерично протянул Ковальский.

– Я понимаю, у вас есть основания взывать к логике. Действительно, вы человек не глупый, вы должны были избавиться от орудия преступления. Но вы не сделали этого, и, в принципе, понять вас довольно сложно. Сейчас понять сложно, в спокойной обстановке этого кабинета. Но все можно объяснить, если представить ту обстановку, в которой вы, Леонид Артемьевич, убивали Остроглазова. Молоток из машины вы достали в горячке. Вы пошли к беседке, увидели стоящего на пристани Остроглазова, подошли к нему со спины и ударили его, как говорится, со всей пролетарской ненавистью. В тот момент вы ничего не соображали, поэтому не догадались выбросить молоток в пруд. Вы даже не замечали его в своей руке. Вы пришли к жене, забрали вещи, унесли их в машину. И молоток унесли в машину тоже… Вы убили человека, Леонид Артемьевич. Я представляю, в каком вы находились состоянии, вам тогда было не до молотка. А когда вы обнаружили его в своей машине, вы решили оставить его себе. К этому времени вы уже успокоились, а молоток хороший, следы преступления уничтожить, в общем-то, нетрудно. Но вы просто протерли его тряпкой. Только кровь уже засохла, ее так просто не счистишь. Вы оставили это дело на потом, но почему-то о нем забыли. Возможно, вы уверовали в свою безнаказанность…

– Абсурд! Какой абсурд! – всплеснул руками Ковальский.

– Я вам даже больше скажу. Вы могли воспользоваться услугами такси, чтобы уехать в аэропорт, но вы пошли за машиной. Вы хотели забрать этот молоток и выбросить его по пути в Пулково, но мы вам помешали…

– У вас богатая фантазия!

– Без этого в нашем деле не обойтись.

Круча и сам понимал, что дал волю своей фантазии. На месте Ковальского он бы избавился от орудия преступления при первом же удобном случае. Если бы его не заклинило… Но ведь Ковальского действительно мог хватить ступор. Ведь он же не профессиональный убийца, способный хладнокровно мыслить в момент преступления, отдавать отчет в своих действиях. Потому и прокалываются обычные бытовые убийцы на мелочах, что ничего не соображают от сильного волнения.

– Скажите, зачем мне два молотка? Мне и одного много.

– Ну, почему много? Один в багажнике, другой в салоне. Молоток – неплохое оружие для дорожных войн.

– Я смотрю, вы все можете объяснить логически, – презрительно усмехнулся Ковальский. – Только логика какая-то странная, вы не находите?

Круча не видел особых противоречий в своих рассуждениях, и все-таки сомнения появились. Действительно, зачем Ковальскому два молотка? И почему на орудии преступления нет отпечатков его пальцев, равно как и других людей? И почему молоток обнаружился в гараже, а не в машине?..

Впрочем, нет смысла искать ответ на эти вопросы, если все показывает на Ковальского. Он застукал свою жену с Вадимом, был им избит, потом сходил к машине за молотком. По времени все совпадает. Он виновен в убийстве, и ему за это отвечать. Следователь в связке с Шульгиным займется этим делом, а подполковник Круча отправится в свой законный отпуск.

– Я не знаю, какая это логика, странная или нет, но вы, Леонид Артемьевич, убили человека.

– Я никого не убивал.

– А кто убил Остроглазова?

– Вы же подозревали в этом Женю Костина.

– По времени не сходится. Ссора с братом у него произошла в районе двух часов ночи, а убийство произошло в районе трех.

– В районе трех часов я ходил к своей машине за сигаретами.

– Совершенно верно.

– Я ходил за сигаретами!

– Вы же не курите.

– Да, я бросил, а тогда вдруг захотелось… Но дело не в том.

– Нет, как раз дело в этом. Если вам так сильно захотелось закурить, значит, вы находились в состоянии сильного душевного волнения. В этом состоянии вы и убили Остроглазова. Основания для ревности у вас были, факт сильного душевного волнения налицо, а это уже не сто пятая статья, а сто седьмая, до трех лет лишения свободы. Получите два, год отсидите и выйдете на свободу с чистой совестью. Если, конечно, будете помогать следствию. Для этого вам нужно будет чистосердечно во всем признаться. Будете упрямиться, пойдете по сто пятой статье, а это до пятнадцати лет. Вам это нужно?

– Запугиваете?

– Нет, предупреждаю.

– Мягко вы стелете, товарищ подполковник, только жестко спать.

– Да, в СИЗО условия, прямо скажем, не курортные. Спать там действительно жестко. И в зоне тоже не сахар. Но у вас есть деньги, от уголовников откупиться можно. Схема простая: вы им платите, они помогают вам выжить. Через годик-другой выйдете и спокойно уедете за границу, будете вспоминать все как далекий кошмарный сон. Если совесть не замучает.

– Не замучает. Потому что я не убивал Остроглазова.

– Увы, факты и улики против вас. Будете сопротивляться, настроите против себя следствие и суд.

– Не убивал я никого… Ну почему вы думаете, что это я? Может, это Женя Костин был? Я же видел, как он стоял возле дерева.

– Возле какого дерева?

– Ну, там деревья возле пруда, ближе к забору. Я там человека видел. Между забором и прудом.

– Остроглазова вы видели.

– Нет, Остроглазов стоял на пристани. Стоял и кому-то звонил. А человек стоял за ним. Возле дерева.

Круча не поверил Ковальскому, но взял лист бумаги, на скорую руку набросал схему, на которой отметил хозяйский и гостевой дома, пруд, дорожку вокруг него, шашлычную беседку.

– Покажите, где стоял этот человек?

– Здесь.

Ковальский шел по дорожке к гостевому дому, а человек, которого он заметил, находился по другую сторону пруда, между большой и маленькой беседками. Если Вадим Остроглазов стоял на пристани лицом к воде, то человек этот мог подкрасться к нему со спины.

– Вы уверены, что видели человека?

– Да, видел.

– Какого он был роста?

– Ну, я не могу точно сказать, далеко было, метров тридцать.

– Я думаю, метров сорок или даже пятьдесят, – покачал головой Круча. – Там ведь не только деревья были, но и кустарник. Вы могли принять за человека кустарник. Вам показалось, что это был человек…

– Вы еще скажите, что я его придумал, – язвительно усмехнулся Ковальский.

– Ну, вот видите, вы сами это сказали… Не надо выдумывать ничего, Леонид Артемьевич, лучше расскажите, кому звонил Остроглазов перед смертью, о чем говорил?

– Откуда я знаю? Он далеко стоял, я издалека его видел. А может, мне померещилось?

– Может, померещилось, а может, и нет. Должен был быть у Остроглазова телефон, только вот непонятно, куда он делся. Есть подозрение, что его убийца забрал.

– Триста лет мне нужен его телефон!

– А вы убийца? – пристально посмотрел на Ковальского Круча.

– Нет!.. И не надо меня путать! – взвился тот.

– Вы сами себя путаете, Леонид Артемьевич, выдумываете каких-то зеленых человечков.

– Ничего я не выдумываю! Я не говорю, что видел Женю Костина. Возможно, это был его охранник.

– Охраннику-то зачем убивать Остроглазова?

– Почему убивать? Может, он просто делал обход… Может, он видел, как я иду от машины в дом. Мимо Остроглазова иду. Кстати, его не было на месте, когда мы выезжали. Я зашел на проходную, а там никого. Мне пришлось самому открывать ворота.

– Ну, нажать на кнопку – дело не хитрое.

– Но ведь охранника не было.

– Паны гуляют – и холопам раздолье.

– Не понял.

– Выпили вы хорошо, Леонид Артемьевич. И Костин от вас недалеко ушел. Потому и охранник его расслабился. Он решил охранять своего босса в его доме, в компании с экономкой. Плевать он хотел на свои обязанности. И его допрашивали, и экономку, не видел он вас, когда вы к машине шли, как обратно возвращались, каким путем шли, что делали.

– А кто видел?

– Хотите сказать, что не ходили к машине?

– Ну, может, и не ходил.

– Да, но орудие убийства у вас в машине было.

– Не было там ничего. Молоток вы мне подбросили!

– Это вы судье скажете, может, он вам поверит. Только не поверит он вам. Потому что на суде все виноватые невиновны, а вот милиция во всем не права – одним что-то подбрасывает, на других чужие дела вешает. Если всем верить, то и сажать будет некого. А тюрьмы переполнены и лагеря тоже. Поверьте, если на суде кинете камень в наш огород, обратно прилетит пушечное ядро. Весом лет на десять.

– А еще говорят, что у нас суды независимые, – презрительно скривился Ковальский.

– А еще говорят, что у нас с коррупцией не борются. Может, врут? Что там у вас за счета за границей? Надо бы поднять этот вопрос.

– Шантажируете?

– Да нет, просто тяга к социальной справедливости вдруг проснулась. Вы, кажется, раньше в Москве, работали, что-то у вас там не заладилось, да? Надо бы справки навести. Есть у меня один очень хороший знакомый в Следственном комитете, генерал…

– Только не надо меня пугать!

– Признаваться будем?

– А что, правда можно всего два года получить?

– Можно. Если будете хорошо себя вести… Поверьте, я не желаю вам добра. Будь моя воля, я бы вас лет на двадцать закрыл. Просто у нас законодательство чересчур мягкое. И два года за убийство – вполне реальная перспектива. Если повезет.

– Мне надо подумать. Посоветоваться с адвокатом.

– Нет у вас времени на адвоката. Я сейчас уйду, и мое место займет следователь Синицын, он предъявит вам обвинение, начнет допрос. Там уже не важно, сознаетесь вы в содеянном или нет, он будет бить по фактам. А факты, увы, против вас. Сейчас вас может спасти только чистосердечное признание.

– Я не знаю.

– Кстати, как только вы чистосердечно во всем признаетесь, мы снимем обвинения с вашего друга Евгения Максимовича. В понедельник у него суд, но я не уверен, что его выпустят на свободу под залог. Вы можете его спасти.

– Ценой своего признания?

– Вам все равно не отвертеться. А другу своему доброе дело сделаете. Думаю, он это оценит. Он человек небедный, может, чем-то поможет. Да и жена к вам приезжать будет, надо же ей где-то останавливаться.

– Для этого есть гостиницы. И помогать мне не надо. Деньги у Элеоноры есть…

– Вам видней.

– Ладно, хорошо, я дам показания… Только знайте, я не убивал Остроглазова.

Круча многозначительно промолчал.

– Вы мне не верите?

– Вот вам бумага и ручка, пишите.

– Вам бы только человека посадить, – буркнул Ковальский, но авторучку взял, и бумагу тоже.

А через полтора часа Круча уже вкладывал его чистосердечное признание в папку с материалами дела. Еще через десять минут Ковальского увели, а его место вскоре занял Костин.

Тюремное заключение никому не идет на пользу, но кто-то держится на плаву, а кого-то тянет на дно. Костин был из тех, у кого опускаются руки. Вид у него запущенный, двух– или даже трехдневная щетина на лице, запашок нехороший, а ведь условия у него в камере далеко не самые худшие для тюрьмы.

– Что-то неважно выглядите, Евгений Максимович. Нельзя так себя запускать. Особенно в тюрьме. Вы не поверите, но за этим там следят строго. Если человек за собой не следит, значит, он себя не уважает, а если он себя не уважает, то почему его должен уважать кто-то другой? Такая вот логика, и в тюрьме с ней не поспоришь…

– Меня что, на этап отправляют? – угрюмо и со страхом в глазах спросил Костин.

– Нет. Вас отправляют домой. Ковальский признал свою вину, следователь ознакомится с его показаниями, вынесет решение по вашему делу, думаю, уже сегодня вы будете дома…

– Ковальский признал свою вину?

– Да, это он убил вашего брата. Из ревности. Застукал его со своей женой, сходил к машине за молотком… Подробности узнаете у следователя. А меня интересует несколько вопросов.

Круча уверен был в том, что говорил, но все-таки сомнения остались, и он должен был их развеять. Поэтому он достал из папки фотографию молотка, которым был убит Остроглазов. Хороший молоток, с крепкой пластиковой ручкой, на стальном бойке снятое крупным планом клеймо германской фирмы-изготовителя.

– Скажите, вам знаком этот предмет?

Костин долго смотрел на молоток. Круче показалось, что он узнал его, но в ответ услышал «нет».

– А может, все-таки знаком?

– Ну, я видел такой, – пожал плечами Евгений Максимович.

– Где?

– Ну, может, в магазине…

– А может, в машине у Ковальского?

– Ну, я не знаю… Я к нему в машину не заглядывал. Да нет, не видел я этот молоток. Или видел, но точно не у Ковальского. Может, в хозяйственном магазине. Фирма знакомая.

– Вы сами покупаете инструмент для своего дома?

– Да, сам… У меня даже мастерская есть.

– Где?

– На чердаке гостевого дома. Ну, мастерская – это сильно сказано, просто склад инструментов там. Я когда-то столярничал, стулья делал, столы, думал, буду на досуге строгать, пилить в свое удовольствие, да как-то руки не доходят, некогда все. Может, потом займусь, на старости лет…

– Вы лучше охраной займитесь, Евгений Максимович. Я был у вашего друга Муравлева и не сказал бы, что у него дом выглядит более роскошно, чем у вас. Зато у него с охраной дела обстоят гораздо лучше. И охранники у него на часах, и видеокамеры двор просматривают.

– Ну, ему есть чего бояться.

– Почему вы так думаете?

– Он строительными материалами занимается, заводы у него свои в Подмосковье, ну, железобетон, кирпич, все такое. В общем, с криминальными структурами приходится конкурировать, да и насчет поделиться – это никуда не делось. А Миша делиться не любит, поэтому и держит оборону. Я не скажу, что на него круто наезжают, но хорошего мало.

– А у вас на этот счет все спокойно?

– Да у меня что, я муку поставляю, сельхозпродукты. Тесть производит, я продаю, ну, и свои собственные проекты… Не скажу, что совсем уж все спокойно, но пока никто не угрожает. Хотя вы правы, охрану надо усилить.

– Был бы ваш Гена на месте, не сидели бы вы здесь. Да и камера могла бы снять, как вашего брата убивают.

– Будем считать, что урок я получил. Обязательно займусь этим делом.

– Так, и еще. Меня интересует мобильный телефон Вадима. Я так понимаю, у него должен был быть мобильный телефон.

– Да, конечно. Айфон у него был, он почти всю свою зарплату на него истратил. Денег нет, а дорогие игрушки покупает.

– Так, не будем об этом. Тем более что деньги ему больше не нужны. Как вы думаете, куда мог деться телефон?

– А его что, не нашли?

– В том-то и дело. Не было при нем телефона. И в пруду ничего не нашли.

– Да, пруд у меня хороший, дно не заиливается, можно было бы телефон найти, если бы он там был.

– Кто у вас там во дворе убирается, газоны стрижет?

– Ну, есть человек.

– Может, телефон где-то в траве валяется, а мы не заметили.

– Я понял, поговорю с Пашей. Телефон дорогой, Паша может и не сознаться. Но ничего, я ему награду предложу. Если Паша найдет или уже нашел телефон, он будет у вас.

– Что ж, надеюсь на благотворное с вами сотрудничество. А за то, что задержали вас, содержали под стражей, приношу свои извинения.

– Да ладно, чего уж там. Ведь я и сам виноват. Если бы не промазал, сам бы мог Вадима убить.

– Ну, это пусть остается на вашей совести. Всего доброго!

Костина увели в камеру, а Круча откинулся в кресле, забросив руки за голову. Ну вот, признание от Ковальского получено, с Костиным все улажено, оперативное обеспечение дела можно спихнуть на Шульгина, а самому с легким сердцем ехать в Сочи. Не тянет его за границу, не нужен ему берег турецкий…

Глава 15

Серость, убогость и безнадега – а как еще можно было назвать место, куда пришла Элла? Вроде бы и ремонт в этой комнате сделан, краской приятно пахнет, а все равно тоска на душе от этой обстановки. Леониду не по себе, он чуть не плачет, глядя на нее. Выглядит он неважно, осунулся, лицом потемнел и еще седины в волосах прибавилось.

– Плохо все. Очень плохо. Круча признание заставил написать, следователь давит. Все против меня, все. Я им говорю, что не мог у меня в гараже этот чертов молоток оказаться, а им смешно. Им плевать, что его подбросили.

– Кто подбросил?

– Да вспомнил я, был один момент. Я из гаража выезжаю, а ко мне мужик какой-то подходит. Страшный такой, глаза бешеные. Здравствуй, говорит, Коля, приехал ты. Дескать, должок за тобой, отдавать надо. Я говорю, что я не Коля, а он смотрит на меня и не верит. Я ему документы показал, он только тогда и отвязался.

– А молоток здесь при чем?

– Ну как при чем? Пока этот бешеный меня отвлекал, кто-то молоток в гараж подбросил. Это в тот день было, когда Круча к нам приезжал, будь он неладен.

– Думаешь, подбросили молоток? – с сомнением спросила Элла.

– Подбросили, – кивнул Леонид, глядя на нее с одержимостью отчаявшегося человека.

– Ты Круче об этом сказал?

– Какой сказал? Он бы даже слушать меня не стал! Я ему говорю, что человека видел, а он говорит, что померещилось мне.

– Какого человека ты видел?

– Ну, я когда от машины к дому шел, Вадима видел, он на пристани стоял, а за ним человек был. Он ждал, когда я пройду, чтобы Вадима ударить. Я думаю, это охранник был. Охранник Костина. Ты видела у Вадима телефон? Айфон у него, я себе такой позволить не могу. И охранник себе такой позволить не может. Поэтому он и пристукнул Вадима. И телефон у него забрал!

Взгляд у Леонида пылал, на щеках горячечная краска, рот перекошен, на губах слюна. Со стороны казалось, будто он бредит наяву. Поэтому Элла усомнилась в его адекватности.

– Да нет, не может быть.

– Может! Почему тогда телефон Вадима не нашли? Не было у него телефона, пропал он. Почему телефон пропал? А потому что у охранника он! Я так понял, этот сторож со служанкой загулял, во двор не выходил, ничего не видел. Вранье! Все он видел! За всем следил! И видел, как я к дому иду. И когда мы с тобой пошли к машине, он ударил Вадима и забрал у него телефон! Не видел он ничего, как бы не так! Все он видел!

– Ну, может быть… А почему он тогда не сказал, что видел, как ты убил Вадима?

– Почему? – Леонид задумался, но только на миг. – А зачем ему это говорить? Вдруг ему не поверили бы? Вдруг его самого в убийстве обвинили бы! Нет, он поступил по-другому, он съездил в Питер и подбросил мне в гараж этот чертов молоток!

– А как он узнал наш адрес?

– Как он узнал наш адрес? Да очень просто! Вычислил по номеру нашей машины. Компьютерные базы ГИБДД сейчас в любом переходе можно купить.

– Но ты говоришь, что там как минимум два человека было.

– Где было?

– Ну, когда молоток подбрасывали…

– А что, у этого урода друзей нет? Ты что, не веришь мне? – взвыл от возмущения Леонид.

– Я тебе не верю? Верю. Конечно, верю!

– Нет, не веришь! Я вижу, что не веришь!

– Верю. Просто я представляю себя на месте следователя.

– На месте следователя себя представляешь? – успокоился он.

– А что?

– Да нет, правильно все. И что, как следователь не веришь мне?

– Да нет, верю. Не совсем, но верю. А ты со следователем говорил?

– Нет, я только сегодня все понял.

– Ты обязательно ему скажи, пусть он работает.

– Скажу, конечно.

– И адвокату надо сказать, а то без него они и пальцем не пошевелят.

– Да, и Косте надо сказать. Он парень шустрый, с головой. Он сказал, что я правильно сделал. Правильно, что вину на себя взял. Тут главное, чтобы ты оборону держала, – на заговорщицкий манер понизил голос Леонид.

– В каком смысле?

– Вадим изнасиловать тебя пытался?

– Так все и было. А ты что, сомневаешься? – возмутилась Элла. – Как ты можешь? Тебе не стыдно?

Сейчас она могла себе это позволить. Леонид сейчас зависит от нее, может, и не целиком, но уж точно во многом, так что пусть терпит ее истеричные выпады.

– Да нет, я в тебе не сомневаюсь, – не очень уверенно, но быстро сказал он. – Просто ты должна держаться этих показаний.

– Я буду их держаться.

– Вадим избил меня, и ты должна это подтвердить.

– Он тебя избил, и я это подтвердила.

– Я был вне себя от бешенства, я был в состоянии аффекта… В общем, я действовал в состоянии сильного душевного волнения, а это не просто смягчающее обстоятельство, это другая статья Уголовного кодекса, всего до трех лет лишения свободы. А могут и два года дать. А если повезет, то я могу отделаться условным сроком. А еще меня под залог могут выпустить до суда.

– А чего же ты тогда грустишь? – улыбнулась Элла.

Она, в общем-то, и не прочь была пожить немного без мужа, но все-таки ей хотелось поскорее увидеть Леню на свободе.

– Все упирается в деньги.

– Есть деньги.

– Сколько там у нас на текущем счету, семьсот тысяч?

– Нет, уже шестьсот. Костя хороший адвокат, но дорогой.

– Денег не жалей. Сколько Костя скажет, столько ему и занесешь.

– У него большие аппетиты.

– Судью надо умаслить, чтобы условный срок получить… Но это я сам сделаю. Если выпустят под залог. А если не повезет, я на тебя доверенность сделаю, – снова понизил голос Леонид. – Костя все устроит. Занесешь эту доверенность человеку, которого я назову, он все сделает, переведет на текущий счет двести тысяч, но в долларах… Или лучше триста?

– Ты сам решай, нам с Олежкой для жизни много не нужно.

– А если не получится с условным сроком, ждать меня будешь? – с надеждой и болью спросил Леонид.

Такой всегда был важный и самоуверенный, а сейчас жалкий, беспомощный.

– Даже не сомневайся, – смело и прямо посмотрела ему в глаза Элла.

– Изменять не будешь?

– Не буду.

– Я тебе верю… Я тебе действительно верю, – просиял он.

– Если будешь верить, я тебя дождусь. А если не будешь мне верить… Все равно дождусь.

– Все будет хорошо, я выйду, и мы уедем отсюда. В этой стране нет правосудия! В этой стране сажают невинных людей!

– А если тебя вдруг оправдают?

– Все равно уедем!

– Я не против, – мило улыбнулась Элла.

Дверь открылась, и показавшийся из-за нее милицейский сержант выразительно постучал пальцем по наручным часам. Дескать, время вышло и надо уходить. Ну да, он рисковал, устраивая им внеурочное свидание, и подводить его не стоит. Хотя бы с расчетом на будущее. Но нет такого будущего, потому что уже завтра Леонида переведут в следственный изолятор. Если суд не изменит меру пресечения, то застрянет он там надолго.

Леонида увели в камеру, а Элла вышла во двор здания, в котором размещался отдел внутренних дел. Сейчас она выйдет к остановке, поймает такси, которое отвезет ее на железнодорожную станцию. Электричкой до вокзала, а оттуда на скоростном «Сапсане» до Питера всего четыре часа – и она дома. Это гораздо быстрее, чем на машине. Хотя, конечно, путешествие в автомобиле комфортней, потому что рядом никого нет. Да и бездомной себя в Москве с машиной так не чувствуешь, как без нее.

– Элеонора Георгиевна! – услышала она за спиной.

Пружинистой, если не сказать подпрыгивающей, походкой к ней шел капитан Шульгин, с которым ей однажды пришлось довольно долго общаться.

Она тогда ждала мужа с машиной, чтобы ехать в аэропорт, а появился этот живчик с ястребиным носом и маленькими въедливыми глазками. Он и принес ей печальную новость, что Леонид задержан и его везут в Москву. И еще Шульгин часа два мучил ее расспросами. В общем, он оставил о себе неприятные воспоминания. Поэтому Элла глянула на него сейчас хмуро, исподлобья.

– Здравствуйте! У мужа были? Как он там поживает? – скороговоркой спросил капитан.

Насолил он Элле в прошлый раз, но сейчас улыбался ей, как будто был ее обожаемым мужчиной.

– А вы не знаете, как он там поживает?

В ее вопросе звучал сарказм, именно поэтому Шульгин проигнорировал его. Ну да, он из тех людей, которые хотят слышать только то, что хотят слышать, а на то, что их не устраивает, просто не обращают внимания.

– Вы сейчас куда?

– Домой, в Питер.

– На вокзал, в аэропорт?

– На вокзал.

– Отлично, мне на проспект Мира надо, могу до Ленинградского вокзала подбросить.

– Спасибо, не надо.

– Да будет вам! Обижаетесь на нас, думаете, нас хлебом не корми, дай только человека посадить! – обнажая ровные белые зубы, весело улыбнулся Шульгин.

Красивая у него улыбка, светлая и даже добрая. И Элла почувствовала, что лед в ее душе начал таять.

– А разве нет? – совсем не зло спросила она.

– Ваш муж убил человека, и вы это прекрасно понимаете.

– Суда еще не было, его вина не доказана.

– Спорить с вами не буду. Моя задача довезти вас до вокзала в целости и сохранности.

– Ваша задача?

– Да, я сам ее себе поставил, а поставленные задачи я обязан выполнять. Так что возражения не принимаются! Прошу!

Он мягко взял Эллу под локоток, помог сесть в свою «девятку».

– Я, между прочим, замужняя женщина, – сказала она. О чем тут же пожалела. Этого не должно было быть, но, увы, в ее голосе прозвучали кокетливые нотки. Нет, она не должна заигрывать с этим капитаном.

– И что? – удивленно посмотрел на нее Шульгин.

– Вы сажаете меня в свою машину, и вам все равно, что подумают люди.

– Какие люди? – засмеялся он. – Здесь одни менты.

– А менты что, не люди?

– Вы же понимаете, что это шутка… Вы не переживайте, приставать я к вам не собираюсь. Для вас я бесполое существо.

– Почему?

– Потому что я занимаюсь делом вашего мужа. Потому что вы в какой-то степени зависимы от меня. Так что даже если вы этого захотите, романа у нас не получится.

– А я захочу? – с возмущенной улыбкой глянула на него Элла.

– Я откуда знаю?

– Да вы хам!

– Как вам будет угодно!

Машина уже выехала из ворот и катилась по городской улице в сторону Москвы. Старенькая «девятка» капитана была тряской и шумной по сравнению с «Тойотой», но все-таки Элла чувствовала себя в ней более комфортно, чем в общественном транспорте. Может, потому, что рядом с ней ехал капитан Шульгин, который, при всех своих недостатках, казался ей надежным человеком. Да и сами эти недостатки она склонна была рассматривать как достоинства.

– Вы правда считаете, что Леонид убил Вадима Остроглазова?

– Есть неопровержимые доказательства его вины. И, как бы вы того ни хотели, отменить их не сможет никакой суд.

– И даже при том, что эти доказательства добыты незаконным путем? Вы же не имели права обыскивать наш гараж.

– Чувствуется, что вы общались с адвокатом, – ничуть не смутился капитан. – Только это слабая карта против нашего козыря. И вам придется с этим смириться.

– А если молоток нам подбросили?

– Кто?

– Человек, который убил Вадима.

Элла рассказала о подозрениях мужа и, как это ни странно, нашла понимание у Шульгина.

– Охранник убил Остроглазова из-за айфона? – вслух спросил он у самого себя. – А что, эта версия имеет право на существование.

– Вы так думаете? – с приятным удивлением посмотрела на него Элла.

– Я знаю несколько случаев, когда человека убивали из-за дешевого телефона. А тут айфон, люди сходят с ума, чтобы обладать этим гаджетом. Прямо эпидемия какая-то…

– И вы что, будете работать в этом направлении?

– Ну, если вы скажете, что верите в невиновность своего мужа. Вы в это верите? Только честно.

– Верю, – кивнула Элла.

Но Шульгин уловил сомнение в ее голосе.

– Вы хотите верить, но мне кажется, что у вас это не очень получается. Потому что вы знаете, как было дело, понимаете, что ваш муж мог убить Остроглазова. И сделал это.

– Теоретически Леонид мог убить, но фактически… Не тот он человек, чтобы убить. Не того склада характер.

– Ваш муж находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, Остроглазов его избил, к тому же он пытался изнасиловать вас, Элеонора. Ну что я вам буду объяснять? Вы и сами все прекрасно понимаете.

– Понимаю. Но все-таки надо бы прислушаться к моему мужу. Ваш начальник не поверил в то, что Леонид видел человека за спиной Остроглазова. А ведь это мог быть охранник. Леонид не стал бы забирать у него айфон, а охранник мог.

– Хорошо, вы меня уговорили, – улыбнулся Шульгин.

Элла с благодарностью посмотрела на него. А вдруг этот парень сможет уличить в преступлении охранника? Тогда Леонид окажется на свободе и они уедут в Австралию от греха подальше. От одного греха за счет других, которыми обзавелся ее муж.

Глава 16

Теснота, духота, спрессованный табачный дым, слезоточивые миазмы от грязных потных тел и немытого унитаза, зловещая аура агрессии, страх перед насилием – так должна была выглядеть тюремная камера. Леонид Ковальский готовился попасть в филиал ада на земле, его трясло от ужаса, липкий пот заливал глаза.

– Лицом к стене! – скомандовал конвоир.

Надзиратель вставил ключ в замочную скважину, открыл тяжелую железную дверь. Добро пожаловать в кошмарный сон. Колени подкашивались, ноги отказывались держать тело, и Ковальскому пришлось поднапрячься, чтобы переступить порог.

В далеком детстве в течение какого-то времени ему снился один и тот же сон: поздно вечером он возвращается из школы домой, открывает дверь, и вдруг из темноты квартиры выпрыгивает огромное бесформенное чудовище, набрасывается на него, и они вместе проваливаются в гудящую бездну. И сейчас должно произойти нечто подобное.

Но все было спокойно. И камера не темная, не набитая людьми, как бочка – сельдью. Окно в решетках, но света достаточно, нары не загораживают пространство. Вдоль правой стены размещался туалет с фанерной перегородкой, умывальник, холодильник и два спальных места – одно над другим. Слева – четыре сваренные из железных уголков койки, также в два яруса. Стол между спальными рядами, за ним сидят люди, пьют чай с конфетами, смотрят телевизор. На одной из коек лежит тщедушный паренек, на коленях у него ноутбук – судя по выражению лица, он увлечен компьютерной стрелялкой.

В камере жарко, но никто с голым торсом не сидит. Все арестанты в футболках, и в помине нет той жуткой картины, которая рисовалась в больном воображении – уголовник, весь в татуировках, сидит на столе, держит цигарку в гнилых зубах и страшными глазами смотрит на новичка.

Из-за стола поднялся крепкого сложения парень в спортивном костюме из темно-синего трикотажа с логотипами известной фирмы. Материал тонкий, в нем не жарко и очень удобно. У арестанта наголо стриженная голова, широкий, покатый лоб, круглое лицо славянского типа. Правда, узкие колючие глаза, но это, может, оттого, что веки у него припухшие. Да и мешки под глазами. И запах перегара улавливается. Но выбрит он гладко, до синевы.

– Ну, чего стоишь как не родной? – с насмешливой, но беззлобной иронией спросил он. – Заходи, садись!

Он показал на свободные нары у левой стены.

– Мы тут живем по теории относительности, – сказал он, глядя, как новичок укладывает матрац. – Даже если ты будешь лежать или стоять, все равно ты будешь сидеть. Уяснил?

– Уяснил, – кивнул Ковальский.

– Я Паша, смотрю за хатой, ты должен меня слушаться.

– Да, конечно.

– У нас тут демократия, все думают, а я решаю. Тебя такой расклад устраивает?

– Устраивает.

– Я смотрю, ты на все согласный, – хитро сощурился парень.

– Ну, не на все, – внутренне сжался Леонид.

– Если не на все, то пошли к столу, послушаем тебя, посмотрим, кто ты такой…

За столом сидели двое: один – мужчина в годах, примерно такого же возраста, как и Ковальский, другой лет на десять моложе, но выглядели оба солидно, степенно и ухоженно. И одеты были хорошо. Чувствовалось, что не гопота какая-то.

Щупленький паренек так и остался лежать на своей койке, на новичка он не обращал никакого внимания. Уж очень был увлечен своей игрой. Видно, обстановка в камере не внушала опасения, если он смог так глубоко в погрузиться в виртуальную реальность. Это обнадеживало.

– Леонид, – представился Ковальский.

– Можно просто Леня, – запанибратски хлопнул его по плечу Паша.

– Да, можно просто Леня.

– Федор Николаевич, – колко и цепко глянул на него мужчина в годах.

Голова у него крупная, но сидела она на крепкой, вросшей в могучие плечи шее. Щеки полные, грудь жирная, но толстяком его назвать было трудно.

– Алексей Дмитриевич, – насмешливо посмотрел на Ковальского мужчина в очках с тонкой оправой.

Лицо у него интеллигентного склада, но выражение суровое, взгляд жесткий. Впрочем, это могла быть маска. Ведь Ковальский тоже мог выглядеть грозно. С подчиненными, например. Или с просителями, которые зависели от него не меньше. Если, конечно, он был уверен в собственной неуязвимости. Здесь же он в безопасности себя не чувствовал.

– Федя, только давай без понтов, – недовольно поморщился Паша. – И ты, Леша, хорош прикалываться. Мы люди простые. Или ты, Федя, не простой человек?

– Ну, здесь простой, – уступил один.

– А ты, Леша?

– Ну, простой, – сдался и второй.

– Ты, Леня, не обращай на них внимания. Они у нас деловые. Ты вот за что к нам заехал?

– За убийство.

– Круто! – расплылся в улыбке Паша. – Меня тоже по сто пятой закрыли. А это у нас взяточники. Федя за то, что принял взятку, а Леша за дачу взятки. Один дал, другой взял, и оба сидят… Лохи.

– Почему это мы лохи? – нахмурился Федя.

– Да потому что попались. Нет, я не против таких дел, – обращаясь к Ковальскому, сказал Паша. – Если есть возможность, чего не брать? Только с умом это надо делать, так, чтобы не попадаться. Но кое-кому ума не хватает…

– А ты сам чего погорел? – усмехнулся Федя. – Был бы умнее нас, не попался бы.

– Ну, у меня другое дело. Ладно, не будем бодягу здесь разводить.

Паша основательно сел за стол, показал новичку на свободное место.

– Чай будешь?

– Ну, можно, – робко кивнул Ковальский.

– Мы зеленый чай пьем, так в Средней Азии делают, чтобы не слишком жарко было.

– Да, сейчас лучше зеленый…

– Леша, организуй. Или ты убийц не обслуживаешь?

– Ну, смотря каких.

– Давай не выеживайся. Сказали – сделал, чего не понятно? – Паша говорил не зло, но Леша больше не пытался возражать.

И кружка для новичка нашлась, и заварка, и кипяток. Леонид порывался помочь Леше, но тот махнул на него рукой. Дескать, нормально все – не надо суетиться.

– Ну, давай колись, Леня, кого ты там убил? – весело спросил Паша.

– Человека.

– Понятно, что не собаку… Ты киллер?

– Киллер?! Ну, нет!

– Тогда зачем убил?

– Так не убивал я.

– Погоди, ты же сказал, что убил человека.

– Ну, меня обвиняют в убийстве. Но я не убивал.

– Ты думаешь, я убивал? Нет, не убивал, – засмеялся Паша. – Думаешь, Федя взятку брал? Нет, не брал. Думаешь, Леша взятку давал? Ни в коем случае. Мы все тут без вины виноватые.

– Но я серьезно не убивал… Нет, я вину на себя взял, но я не убивал.

– А вину тогда зачем взял?

– Ну, все факты против меня. В моем случае лучше сознаться, тогда меньше дадут.

– Ты в этом уверен?

– У меня адвокат хороший, у него девяносто процентов выигранных дел.

– Хороший адвокат больших денег стоит.

– Ну, я человек не бедный, – с гордостью расправил плечи Ковальский.

– Да? И чем ты по жизни занимаешься? – спросил Федя.

– В администрации Санкт-Петербурга работаю, в Комитете по энергетике и инженерному обеспечению.

– Нормально. А я в префектуре Восточного округа, здесь, в Москве.

– В комитете по получению взяток, – усмехнулся Паша. – Ведущий специалист по этому делу.

– Вот только не надо ля-ля!

– Леня, а ты тоже на взятках погорел? – спросил Леша.

– Да нет, с этим у меня все в порядке.

– Что у тебя в порядке? – засмеялся Паша. – Взятки не берешь или не попадаешься?

– И то и другое.

– Не берешь, потому и не попадаешься? Или берешь, но не попадаешься?

– А что, есть разница?

– А как же! Ты вот, думаешь, кто я такой? – Паша вдруг жестко и с нажимом посмотрел на новичка. – Думаешь, я такой же пиджак, как вы тут здесь? Нет, я правильный человек, а вы тут все для меня караси-барыги. Я вас тут всех могу в позу поставить. Потому что я в законе! Ты меня понимаешь?

– Да, понимаю, – струхнул Ковальский.

– Ты не колотись, мужик, нормально все, – благодушно усмехнулся смотрящий. – Мне тут вас кошмарить не резон. Я же тебе не какой-то там беспредельщик, я человек правильный, у меня все по справедливости. Вот мы тут чаи гоняем, телевизор смотрим, все дела. Думаешь, это просто так? Нет, брат, это все денег стоит. Если ты платишь, то живешь, как в шоколаде, если нет… Если нет, мы тебя отсюда уберем. Поверь, это не трудно. Попадешь к каким-нибудь отморозкам, там с тобой цацкаться не станут, там с такими кренделями, как ты, разговор короткий… Короче, деньги у тебя есть?

– А сколько надо? – жалко пробормотал Ковальский.

– Первоначальный взнос – пятьдесят штук.

– Пятьдесят тысяч? Долларов?

– Каких долларов? Ты что, в Америке живешь? Мы в Европе, мужик, живем. Понимаешь, о чем я?

– Пятьдесят тысяч евро?

– Мне нравится ход твоей мысли, – засмеялся Паша. – Но мне придется тебя огорчить. Пятьдесят тысяч рублей. Но если есть желание внести в кассу пятьдесят тысяч евро, то мы отказываться не станем.

– Да нет, лучше пятьдесят тысяч рублей, – облегченно вздохнул Ковальский. – Только как их пронести?

– За это не переживай, у нас тут все схвачено. Мы же при капитализме живем, и рыночные отношения никто не отменял. За деньги здесь можно все. Вечером водочки выпьем. За общий счет. Хочешь, телочку тебе приведут? Но это за отдельную плату. Тридцатка за ночь. Дорого, понимаю. Но это тюрьма, а не кафе-шантан… Ну так что, взнос делать будешь?

– Ну, у меня суд скоро…

– Какой суд? Под залог хочешь выйти? – догадался Паша.

– Ну да.

– И когда суд?

– Да говорю же, скоро. Дня через три, может, четыре…

– А ты эти дни где жить собираешься? – нахмурился смотрящий. И так глянул на Леонида, что душа сбежала в пятки, как перекипевшее молоко – на пол.

– Ну, здесь собираюсь.

– А вдруг не доживешь? Мало ли, вдруг споткнешься и упадешь. Это зона, мужик. Зона повышенного травматизма. Вплоть до летального исхода. Ты меня понимаешь?

– Понимаю.

– Ну так что, деньги будут?

– Надо жене позвонить, а как это сделать?

– Легко.

Паша сунул руку под столешницу и вытащил оттуда мобильный телефон, передал трубку новичку:

– Скажешь, чтобы деньги готовила. А кому отдать, я тебе потом скажу.

Дозвониться до Элеоноры оказалось делом непростым. Сигнал сотовой связи глушился специальной аппаратурой, установленной в следственном изоляторе, поэтому телефон нужно было прижимать к стене, арматурные прутья в которой глушили блокирующую волну. Сигнал получался слабым, звонок то и дело срывался, но все-таки Ковальский смог переговорить с женой.

– Ну что? – с интересом спросил Паша.

– Завтра подвезет.

– Пятьдесят штук?

– Ну да.

– Надо было сто просить. Десять за перевод и тридцать штук за девочку.

– Да не нужна мне девочка, – мотнул головой Ковальский. – Я женатый человек, меня проститутки не интересуют.

– Нас интересуют. Знаешь, чем мы тут бреемся? – спросил Паша.

В руке у него появился угрожающих размеров финский нож, лезвием которого он провел себя по горлу.

– Хочешь, и тебя побреем?

– Нет, не надо.

– Ну так что, девочку заказываешь?

– Да, можно, – потерянно кивнул Ковальский.

И снова ему пришлось звонить Элеоноре.

Деньги таяли на счетах, как снег на майском солнце, а тут еще сто тысяч надо снимать. И хорошо, если удастся выйти на свободу под залог. Чемодан – аэропорт – Сидней. Если эта схема пройдет, то не будет нужды разбазаривать заграничные счета, если нет, придется напрягаться и обналичивать их здесь, в России.

– Леня, ты чего такой потерянный? – весело спросил Паша. – Нормально все… Вон Леша тоже под залог хотел выйти, не вышло, а ведь он всего лишь давал взятку. Казалось бы, за такой пустяк в тюрьму, а он завис… И ты зависнешь. И будешь радоваться, что у тебя здесь все на мази. Ты же хочешь, чтобы у тебя все на мази было? Ты же не хочешь под шконкой спать, как последний?..

– Не хочу!

– Тогда расслабься. И привыкай к нашей демократии за деньги. И не бойся, никто тебя не обидит. У нас здесь все по понятиям, по справедливости. И насчет поляны, у нас здесь одна семья, все, что есть в печи, на стол мечи. Вопросы?

– Да нет вопросов.

– Ну, тогда можешь отдыхать.

Ковальский развернул матрац, заправил постель и лег поверх одеяла, вытянувшись во весь рост. Возможно, он сделал что-то не так, но его никто не одернул, замечания не сделал.

Не так уж и плохо в этой камере, могло быть гораздо хуже. А то, что на сто тысяч его раскрутили, так отмороженные уголовники могли выбить куда более серьезные деньги. Леонид примерно представлял, как все это происходит.

Засыпал он медленно, а когда сон все-таки одолел его, настало время обеда. Его разбудили, заставили вымыть руки, посадили за стол.

Баландер подал борщ и вареную вермишель с робкими признаками мяса – не сказать, что вкусно, но вполне съедобно. Никто из арестантов не воротил нос от этой казенной стряпни, но и от домашних припасов не отказывался. На столе лежали сало, сыр, а Леонид достал из своих запасов обрезок сервелата и пакет с печеньем.

После обеда он снова лег спать, потом была прогулка на свежем воздухе.

На ужин подали кашу с маслом, но и ее скрасили колбасной и сырной нарезкой. Но и это было еще не все. Паша достал откуда-то бутылку водки, под столом наполнил кружки. Ковальский отказываться не стал. Он хоть еще и не внес свою долю в общую кассу, но ведь Элеонора уже получила заказ, значит, скоро деньги будут. А водка ему сейчас нужна, она поможет снять стресс, накопившийся за последнее время, закупоривший жизненные артерии на пути к светлому будущему.

Хорошо у него шли дела. И в Москве он брал крупные взятки, и в Питере пилил бюджет ножовкой с толстым полотном, сваливая золотые опилки на заграничные счета. Много у него денег, надо было за кордон сваливать, жил бы сейчас как человек, так нет, не послушался жену.

Но, с другой стороны, не будь жены, ничего бы и не случилось. Ведь это из-за Элеоноры он здесь. Это ее держал в своих объятиях Вадим Остроглазов, это из-за нее Леонид был избит. Из-за нее он дошел до такого состояния, что готов был убить человека. Но ведь не убивал. И к машине ходил за сигаретами, а не за молотком.

– Лень, ты чего загрустил? – насмешливо спросил Федя.

– Так не весело, потому и загрустил.

– Мне тоже не весело. Блин, из-за каких-то двух сотен погорел. Ну, да ладно, прорвемся. А ты, значит, за убийство сел?

– Я не убивал.

– Ну, это понятно… Мой тебе совет, если под залог вдруг отпустят, становись на лыжи – и за кордон.

– Да я тоже так думаю, – кивнул Ковальский.

Он вдруг понял, что хорошо подшофе. А ведь выпил-то граммов сто пятьдесят-двести.

– Есть у меня вариант.

– Не надо вариантов, – вразумительно глядя на него, покачал головой Федя. – Не надо ничего говорить. Здесь о делах говорить не принято. Это тюрьма, здесь стукачи могут быть.

– Я не стукач. И никогда им не был!

– Ты в этом уверен? – пристально посмотрел на него Паша.

– Уверен.

Лукавил Ковальский, были у него грешки за душой. В школе он ябедничал учителям за хорошую оценку, в армии работал на особиста, да и когда вверх по карьерной лестнице шел, закладывал своих сослуживцев без зазрения совести. Единственное, кого не сдавал ни под каким предлогом, так это своих покровителей.

– Это хорошо, что ты уверен. Но все-таки давай договоримся, если вдруг начальник оперчасти предложит тебе сотрудничество, ты скажешь об этом нам. Или уже предложил?

– Нет, не предлагал! Ей-бо! – осенил себя крестным знамением Ковальский.

– Ну, смотри, а то у нас тут разговор со стукачами короткий. Бывает такое, просыпается человек, а голова под кроватью. Непорядок.

– Да нет, нет, я в такие игры не играю!

– Да? Ну, давай тогда выпьем!

Паша достал из тайника еще одну бутылку водки, а когда она опустела, Ковальского понесло. Не стукач он, и все должны это знать. Не стукач он, поэтому ни у кого ничего спрашивать не станет. Не стукач он, поэтому говорить будет только о себе. Пусть все знают, какой он крутой.

Глава 17

Розыском беглых преступников занимается Федеральная служба исполнения наказаний, но дело это достаточно сложное, поэтому, как правило, приходится подключать и уголовный розыск. Ну а там свои методы работы, и это не всегда методы дедукции, погони, перестрелки. Иногда бывает достаточно заглянуть на огонек к местному авторитету.

– Степан Степаныч!

Сафрон изображал радость, но это выглядело неубедительно. Да и не может он быть искренним в этом своем чувстве, потому что подполковник Круча для него враг. Может, уважаемый и почитаемый, но враг. Классовая у них вражда. Один – мент по жизни, другой – криминальный авторитет.

– Здорово, Сафрон! Цветешь и пахнешь!

– Ага, как чайная роза…

– Не отцвели еще твои хризантемы в саду?

– Не дождешься, начальник!

Этот крупный лысеющий мужчина с крупными чертами сурового лица был в свое время первым рэкетиром на «деревне» Битово. Со временем остепенился, сначала одной ногой влез в легальный бизнес, затем и всей своей кабаньей физиономией – в калашный ряд местных деловых людей. У него в Битове гостиница, казино, частная охранная фирма, через которую он оказывал давление на подконтрольных бизнесменов. Сафрон хоть и в авторитете, но хитрость у него мужицкая, сермяжная. Он старался жить по понятиям, но далеко не всегда у него это получалось, потому что не хотел он бросать вызов официальной власти. Бизнес любит тишину, и он шел на многое, чтобы его предприятия спокойно развивались. И с уголовным розыском приходилось сотрудничать, не без этого.

– А вдруг? – ехидно усмехнулся Круча, опускаясь в мягкое кожаное кресло. Он хорошо знал, что представляет собой Сафрон, поэтому не боялся удара в спину.

Кабинет у Сафрона роскошный, с видом на большой зал ночного клуба. Там, на первом этаже, за витринным стеклом готовились к вечернему выходу стриптизерши. Девочки у Сафрона роскошные, поэтому не грех было понаблюдать за ними. Тем более что танцевали они в одежде. Музыка звучала там, в зале, а здесь, в кабинете, можно было говорить спокойно, не напрягая слух и голосовые связки.

– Ничто не вечно, – с претензией на философскую мудрость произнес Сафрон. – Даже египетские пирамиды под землю уходят.

– Да ну!

– Ага, песком засыпает. Семнадцать новых пирамид под землей нашли, если ты не знаешь.

– Да не похож ты на египетскую пирамиду, Сафрон. Тем более на новую. А вот песок скоро начнет сыпаться.

– Ну, и ты уже не молод… Когда на пенсию?

– А когда твою пирамиду песком засыплет, тогда думать начну.

– Еще сто лет жить собираешься? Ну-ну… Чего пришел, Степаныч?

– Да говорят, Колю Могилевского у тебя видели.

– Кто говорит?

Внешне Сафрон остался спокоен – сказывался богатый жизненный и криминальный опыт и порожденное ими умение владеть собой. Но нервы у него завибрировали, да и зрачки непроизвольно сузились.

– А сарафанное радио.

– Ты еще у армянского радио спроси.

– Спрашивал. Сказали, что ты не можешь спать с открытой форточкой. Сказали, что ты предпочитаешь спать с голыми женщинами. А я знаю место, где тебя лишат такого удовольствия. Голых женщин там не будет, но форточка за решеткой – пожалуйста.

– Смешно.

– А мне как-то не очень. Колю Могилевского найти надо.

– Ищи, мне-то что.

– Отпуск у меня, Сафрон, мне этот процесс затягивать никак нельзя. Жара дикая надвигается, морской бриз мне нужен. Колю Могилевского найду, и все, на море поеду. И волки сыты, и овцы целы – красота, одним словом. А так мне по городу придется бегать, вдруг на улицу Шевченко попаду, случайно в подвал дома номер восемнадцать загляну. Всякое ведь может случиться…

В подвале дома номер восемнадцать по этой самой улице находилось нелегальное казино, которое контролировали люди Сафрона. И эту шарашкину контору Круча мог в любое время накрыть. Но до поры до времени с этим не спешил. Казино для него было одним из тех коротких поводков, на котором подполковник держал Сафрона.

– Слышь, Степаныч, а ты без угроз никак не можешь? – разволновался Сафрон.

Само по себе это казино для него мало что значило, но ведь через него можно было привлечь к ответственности его самого. Если, конечно, пойти на принцип.

– Это не угроза, Сафрон. Это предупреждение. А может, просто рекомендация. Зачем нам людей на это дело поднимать, если ты сам спокойно можешь свернуть эту лавочку? Как будто ее никогда и не было…

– Так и не было ничего, – сглотнул слюну Сафрон.

– Что ж, я тебе поверю. Если Колю Могилевского сдашь.

– Зачем сдавать? Он мне что, брат, сват, чтобы его сдавать? Просто скажу… Только я тебе ничего не говорил.

– Само собой.

– Смотри, если меня подставишь, я тебе больше ничего и никогда…

– Короче, Склифосовский.

– Тут место есть одно, в районе Зеленограда. Домик там не слабый, Коля там сейчас откисает…

– Чья малина?

– Да не малина, просто бордель. Но с элитными девочками. Я там не был, но, говорят, обслуживают по высшему разряду. Поэтому Коля там и завис… А своему сарафанному радио передай, что фуфло у него там под сарафаном. Не было у меня Коли… Ну, чего сидишь, Степаныч? Время не ждет. Может, Коля уже съезжает с этой малины. Вдруг у него деньги заканчиваются, а там за красивые глаза никого не любят…

Сафрон рассказал, как добраться до борделя, и Круча со своими операми отправился на охоту. Действительно, нужно было спешить. По пути он связался с ГУВД, вызвал омоновцев. Коля Могилевский – человек серьезный, ствол у него всегда с собой, а стрелять он любит и умеет.

Дом находился в тихом живописном месте, недалеко от озера. Во дворе за прозрачной кованой оградой шумели березы. Внешне он напоминал старинную помещичью усадьбу с террасой и колоннами. Только вряд ли барышни здесь одеты в кисейные платья, скорее, на них кожаные и латексные наряды.

Круча хотел отправить в бордель под видом клиента кого-нибудь из своих оперов, но потом передумал. Вдруг этим заведением управляет человек умный, проницательный, и если он учует подвох, то выведет из-под удара и Колю Могилевского, и весь свой нелегальный штат. Он пустил в ход спецназ, хотя рисковал при этом если не головой, то как минимум репутацией. Что, если Сафрон обманул его или даже ошибся? Что, если в этом доме живут законопослушные граждане?

Но Сафрон дал точную наводку. Спецназ шустро взял дом в кольцо, а штурмовая группа резво его атаковала. Круча не привык оставаться в стороне и ворвался в дом вслед за спецназовцами. Он слышал, как визжат испуганные девицы, видел, как под крики бойцов падают на пол дюжие охранники. Но в комнату, где прятался Коля Могилевский, он зашел уже после того, как преступника уложили на пол.

– Мусора, суки!

На постели, прикрыв оголенную грудь руками, стояла на коленях белокурая красотка. Глаза были широко распахнуты от страха, рот в недоумении открыт, волосы растрепаны, но все-таки Круча признал знакомое лицо. Где-то он видел эту девушку. Но где?

– Спокойно, милая, спокойно. Нормально все, никто тебя не тронет.

Девушка стала успокаиваться, но Круча так и не смог вспомнить, где он мог ее видеть.

– Тебя как зовут? – Он поднял с полу простыню, накидкой набросил ее на проститутку.

– Стелла.

– А настоящее имя?

– Ира.

– Откуда ты родом, Ира?

– Из Астрахани…

Нет, не мог он вспомнить, где видел эту девушку. Но ведь видел же.

– Ты в Битове работала?

– А где это?

– Ты меня знаешь?

– Нет.

В это время из коридора послышался женский голос, который также показался ему знакомым.

– Оставьте меня в покое! Я здесь ни при чем! Я здесь случайно!

Круча вышел из комнаты и увидел ярко накрашенную девушку в белоснежном парике. Спецназовцы с проститутками не церемонились, вытаскивали их из номеров вместе с клиентами, ставили к стенке. Но путаны были одеты вульгарно, а на этой блондинке деловой костюм с юбкой чуть повыше колен, и туфли отнюдь не на прозрачной подошве, как у стриптизерш и им подобных.

– Наталья Борисовна? – удивленно спросил Круча.

Это действительно была Наташа Муравлева, но под париком и в несвойственной ей раскраске. И если бы не ее голос, он мог бы запросто пройти мимо.

Она удивленно посмотрела на него, и ее лицо болезненно скривилось. Больше всего на свете она хотела сохранить инкогнито, но увы…

– Вы меня с кем-то путаете.

– Да неужели?

– Я вам сейчас объясню! – понизила она голос.

– Вот с этого и надо было начинать!

– Где вы ее нашли? – спросил он у спецназовца, который держал ее за руку.

– Да вот, в комнате… С этой была…

Рядом с Муравлевой стояла проститутка в прозрачном наряде из секс-шопа. Красивая девушка, длинноногая, с роскошной грудью.

– И что они там делали?

– Да ничего. Просто прятались…

– Мы не успели… Товарищ подполковник, я вам сейчас все объясню.

Муравлева вырвалась из захвата, взяла Кручу под руку и увлекла к выходу. И он позволил вывести себя во двор, где в ряд стояло несколько дорогих иномарок.

Колей Могилевским занялись опера из Федеральной службы исполнения наказания, проститутки Кручу не волновали – ведь это чужая земля. Зато Муравлева проходила по делу, которым занимался он. Проходила в качестве свидетеля, но тем не менее…

– Что вы мне хотели объяснить, Наталья Борисовна?

– Ну зачем так официально? Можно просто Наташа, – заигрывающе улыбнулась она.

– И все-таки…

– Я надеюсь, вы ничего не расскажете моему мужу, – с тяжким вздохом закатила она глазки.

– А что я могу ему рассказать?

– Ну, вы же знаете, что это за место!

– Бордель.

– Если муж об этом узнает, он меня убьет. Вы же не хотите стать соучастником убийства?

– Соучастником? – засмеялся он. – А может, организатором?

– Ну, вам видней.

– Что вы здесь делали, Наташа?

– Я приезжала к Снежане.

– Кто такая Снежана?

– Она здесь работает… Вы ее видели… Нас из одной комнаты вывели…

– Вы сами на Снежану похожи. Волосы у вас снежные.

– Это конспирация. Мало ли, вдруг знакомого встречу… Или даже мужа. – Она с наигранной пугливостью глянула на ворота, со стороны которых мог появиться Михаил Муравлев.

– А он что, здесь бывает?

– Нет, конечно. Но вдруг… Он у меня по женщинам ходок. Мне это даже нравится. Хотите знать почему?

– Почему?

– Потому что мне самой нравятся женщины.

– Поэтому вы здесь?

– Да, поэтому я здесь… А тут облава!

– Почему облава? Обычные оперативно-розыскные мероприятия.

– Я тоже так подумала, что это обычные оперативно-розыскные мероприятия, присмотрелась повнимательнее, а это облава, – весело и даже шаловливо улыбнулась Муравлева.

И тут же снова загрустила.

– Если вы скажете моему мужу, что видели меня здесь, он меня убьет.

– А он знает о ваших… э-э, так сказать, наклонностях?

– В том-то и дело, что нет… Это может стать для него ударом. Он очень меня любит, и я не хочу, чтобы он во мне разочаровался.

– Очень вас любит и при этом изменяет. Я правильно понял?

– Вы же в милиции служите, а не в Священном синоде. Уж кому, как не вам, знать о современных нравах… Я вон с Элеонорой закрутить хотела, а она к Вадиму сбежала.

– К Остроглазову? Сбежала?

– Сбежала.

– Я слышал, Вадим изнасиловать ее пытался.

– Это она вам сказала? – саркастически усмехнулась Наташа.

– Она.

– И вы ей поверили?

– Да, вы правы, Наташа, нравственность деградирует.

– Ну, не то чтобы деградирует, просто свободы стало больше. А гетеросексуальные связи еще в Древней Греции процветали. Пока мужья на военных сборах друг с другом бились, их жены голышом наперегонки бегали – кто кого догонит, та на той и поженится… Вот и мне за Снежаной бегать приходится.

– Возьмите ее к себе в горничные. Будете все время вместе.

– Я ей столько платить не смогу, сколько она здесь зарабатывает.

– Это ваши личные проблемы, Наташа. Я в них вникать не собираюсь…

– А мужу расскажете?

– А я что, к нему собираюсь?

– Ну, мало ли. Вы же занимаетесь убийством Вадима.

– Я, Наташа, завтра в отпуск ухожу. И до вашего мужа мне нет никакого дела.

– Да, и мы с Мишей собирались на Сейшелы. Мне, конечно, будет скучно без Снежаны.

– Ничего, вы обязательно что-нибудь придумаете.

– Я тоже на это надеюсь, – шаловливо улыбнулась она. – И на то, что Миша ничего не узнает, я тоже надеюсь.

– Не узнает.

– Вы меня отпускаете?

– Ну, а зачем я буду вас держать… Кстати, кто заправляет этим борделем?

– А можно, я не буду об этом говорить? – Наташа умоляюще посмотрела на Кручу.

– Почему?

– Если она узнает, что я ее сдала, она может мне отомстить.

– Кто она?

– Я не могу назвать ее имени.

– И как она может вам отомстить?

– Очень просто. Расскажет о моих похождениях мужу.

– Она знает вашего мужа?

– Узнать, где мы живем, несложно. По номеру моей машины. – Наташа кивнула в сторону автомобилей. – Вы лучше у Снежаны… Нет, у нее тоже не надо спрашивать. У любой девочки спросите, она вам скажет.

Но спрашивать никого не пришлось. Мадам объявилась сама. Эта была полнеющая красотка лет сорока с густым прокуренным голосом. Если бы Круча был режиссером и ему нужно было найти актрису на эпизодическую роль бандерши, он бы остановил свой выбор именно на этой женщине. Классический образец содержательницы притона – грубая, властная, но вместе с тем еще вполне привлекательная.

Впрочем, общаться Круча с ней не стал, этим занялись представители Зеленоградского ОВД. С чувством исполненного долга вместе со своими операми он отправился к себе в отдел. Уехала и Наташа. Ее не стали привлекать к делу даже как свидетельницу, и в этом была его немалая заслуга.

Глава 18

Всклокоченные волосы, помятое лицо, припухшие веки, мутный взгляд, запах перегара – так примерно выглядит похмелье.

– Чего надо? – Голос у Гены Листвянского был низким, хриплым, как будто простуженным.

– Капитан Шульгин, уголовный розыск. В дом пустишь?

– А санкция есть?

– А что, нужно?

– Ну, без санкции имею право не пускать…

– Я спрашиваю, санкция нужна? Ты чувствуешь за собой вину? Ты хочешь об этом поговорить, но тебе мешает страх перед законом?

– Какая вина? Какой страх? – растерялся Гена.

– Вот и я спрашиваю, что ты такого натворил, старик?

– Ничего.

– А почему тогда меня боишься?

– Не боюсь… А санкция нужна. Четыре бутылки пива, и я весь твой.

– А репа не треснет?

Шульгин медленно нахмурил брови и вдруг резко шагнул вперед, прямо на приоткрытую дверь. Листвянский невольно шарахнулся назад и потянул за собой дверь. Проход был свободен. А ведь не хилой он комплекции парень – высокий, широкоплечий, с крепкой шеей.

Дима Шульгин рос плохо, часто болел, одноклассники его обижали, девчонки пренебрежительно кривили губки. Маленький, щуплый, неказистый – ну кому он такой был нужен? Но все изменило книжное знакомство с Суворовым. Будущий полководец тоже был в детстве хилым, болезненным, его некрасивое лицо рано покрылось глубокими морщинами, но это не помешало ему стать великой личностью всемирного масштаба. И все потому, что Александр Васильевич много работал над собой – закалял тело, воспитывал волю и характер. И Дима занялся собой, записался на секцию бокса и самбо, бегал по утрам в любую погоду, обливался холодной водой. Трудно ему было первое время, невыносимо тяжело, но все-таки он преодолел себя, возмужал, окреп. И со сверстниками у него наладилось, а в последнем, выпускном классе у него даже случился роман с девушкой, которая давно ему нравилась. И все потому, что он тренировал не только тело и характер, а еще учился общаться с людьми, завоевывать их расположение, а если надо, то и пугать – не кулаками, а угрожающими движениями. Сейчас он как раз и применил один такой метод, потому и шарахнулся от него Листвянский.

В квартире полный бардак: в зале на журнальном столике следы недавнего застолья, покрывало с дивана сорвано, в ногах – кружевной бюстгальтер. На люстре висели женские трусики – то ли их нарочно подвесили, чтобы создать разгульный антураж, то ли без умысла закинули. Дверь в спальню была закрыта, но вот она медленно приотворилась, и из комнаты показалось такое же помятое лицо экономки Розы.

– Здрасте!

Она узнала Шульгина и досадливо поморщилась.

– Здравствуйте, Роза Герасимовна. Рад вас видеть.

Девушка улыбнулась тускло, зато зевнула ярко, во весь рот. И скрылась за дверью.

Шульгин действительно рад был ее видеть. Ему ведь надо было допросить не только Листвянского, но и его любовницу, из-за которой он проморгал убийцу. Если, конечно, не он сам совершил преступление.

– Елку вчера наряжали? – спросил Шульгин, кивком головы показав на люстру. – Или, наоборот, разряжали?

– Ага, елки-палки, лес густой.

– Да уж, густой. Непонятно, кто Остроглазова убил, или босс твой, или его гость… А босс, я так понимаю, бывший?

– Это вы о чем? – снимая с люстры трусы, буркнул Гена.

– Это я о ком? О Костине.

– А почему он бывший босс?

– Потому что тебя уволили.

Нетрудно было догадаться, что это так. Какой хозяин будет терпеть у себя на службе натурального бездельника? Да и в запой Гена ушел неспроста.

– Он сам вам это сказал?

– Да нет, с тобой и так понятно. И с Розой тоже. Ты вот мог вчера смениться, а завтра заступить. Но что Роза делает здесь в рабочее время?

– Ну да, и Розу тоже уволили.

– А что ты такого сделал?

– Дом без охраны оставил…

– А Розу за что? Она же не должна была охранять дом? Ее что, за любовь к тебе уволили?

– За любовь? – на секунду задумался Листвянский. – Ну да, выходит, что за любовь.

– А разве можно за любовь увольнять?

– Нельзя, ясень пень.

– А может, Костин вас за другое уволил? Может, за то, что вы Ковальского упустили?

– Ковальского?

– Ну да, ты же не видел, как он к машине за молотком ходил. Ты же не сказал, что они с женой в три часа ночи уехали. Так бы сразу картинка сложилась, что Ковальский виноват.

– Но я правда его прозевал. Виноват, конечно. Но Костин все равно сволочь.

– Вот и я о том же. У каждого человека есть право на личную жизнь. Ну, выпил ты чуть-чуть, но так в ту ночь все были пьяные…

– Вот и я о том же! – Листвянский посмотрел на Шульгина с благодарностью за моральную поддержку.

– И мстить тоже нельзя, – продолжал Дима. Ему надо было раскачать парня, вывести его из состояния душевного равновесия, запутать в показаниях, а потом расстрелять в упор неожиданными для него вопросами. Иногда такой метод срабатывает.

– Если бы ты сразу про Ковальского сказал, Костина бы не посадили. А так ему баланду хлебать пришлось.

– Ну да, пришлось.

– Вот он тебе этого и не простил. И любовь твою не простил, и это…

– Ну, может быть.

– А может, Костин не зря баланду хлебал? Может, все-таки он брата своего убил?

– Да нет, вряд ли.

– Ты видел, кто над гипсовыми девочками надругался?

– Не видел. Говорят, Остроглазов это сделал. Крыша у него съехала, говорят.

– Говорят! – передразнил Гену Шульгин. – Ты сам это должен был видеть. Ты дом должен был охранять.

– Не видел.

– Так, может, Костин и пристукнул своего братца?

– Да нет, не он. Я слышал, Остроглазова в три часа ночи грохнули. А в это время Ковальский из дома выезжал.

– Ты откуда знаешь? Тоже говорят, да?

– Да нет, я сам видел.

– Что ты видел?

– Ну, как машина со двора выезжала. Ковальского машина.

– Ты же спал в это время?

– Ну, проснулся. Слышу, ворота открываются, подхожу к окну, смотрю, «Тойота» Ковальского выезжает.

– Машине выехала, и ты снова лег спать?

– Нет. Оделся, во двор вышел…

– И что?

– Да ничего. Тихо все было.

– И мертвые с косами не стояли?

– Да нет. Ну, мне показалось, что где-то вдалеке человек прячется.

– Где вдалеке?

– Ну, между беседками.

– И что?

– Да ничего, присмотрелся, вроде куст качается. Поближе подошел, точно, куст.

– И куда ты поближе подошел?

– Ну, к водопадной горке подошел. Точно, это куст был.

– А Остроглазова не увидел?

– Нет. Я к воде не подходил.

– Может, слышал, как он в пруду барахтался? Может, на помощь звал? Он же не сразу захлебнулся.

– Да нет, не слышал ничего такого. Там же водопад шумел. Да и ветер был.

– Может, ты телефон его видел? – Шульгин вцепился в Листвянского взглядом.

– Телефон? Какой телефон?

Не дрогнуло у Гены ничего в глазах, не отвел он их в сторону, и суетливых движений Дима не заметил. В голосе сдержанное удивление, не более того.

– Айфон.

– Ну да, была у него такая штука.

– Ты ее видел?

– Ну да, он звонил кому-то. И еще он держал его так, чтобы все видели яблоко надгрызенное.

– Рисовался?

– Ага.

– И ты это заметил?

– А как не заметить, если оно в глаза бросается… А вообще, он большой рисовщик был. Такое ощущение, что сам собой любовался. И никого вокруг не замечал. А если замечал, то презирал. Урод, короче.

– Не нравился он тебе?

– А кому ж такой фанфарон понравится? На пустом месте зазнавался. Вон, Костин какая величина, а Вадик этот на него свысока смотрел.

– Может, он тебе что-то не так сказал?

– Мне? Да он меня не замечал. Я ему ворота открываю, а он куда-то мимо меня смотрит. Даже презрения в глазах не было, просто не замечал. Как будто я какое-то пустое место.

– Обидно?

– Да нет. Если бы Костин со мной так обращался, я бы обиделся. А он как человек со мной обращался.

– Но ведь уволил?

– Так ведь я сам накосячил. Нет, я его не виню… Хотя, конечно, он зря меня уволил. Я ведь исправиться мог.

– Значит, ты во двор выходил, когда Ковальский уехал?

– Ну да. Только я ничего не видел. Тихо было. Да и не жарко. А я только футболку надел.

– Может, ты все-таки человека видел, а не куст? Просто тебе холодно стало, и ты повернул назад. А может, страшно стало?

– Да нет, не страшно, просто назад повернул.

– А может, все-таки видел человека? Вадима Остроглазова, например. Он у пруда стоял, по телефону разговаривал, а у тебя молоток в руке.

– Какой молоток? Не было у меня никакого молотка, – всколыхнулся Листвянский. – Зачем мне молоток?

Возмущение в его голосе казалось искренним. Гена только-только начал понимать, какую игру затеял с ним опер.

– Ну, ружье ты брать не стал, а молоток прихватил. Мало ли, вдруг леший с дерева свалится.

– Какой леший? Какого лешего ты мне здесь вправляешь? Может, еще скажешь, что это я Вадика молотком шарахнул? Слушай, да ты, капитан, конкретно к этому клонишь?

– Ну а вдруг?

– Какой вдруг? Не убивал я Остроглазова!

– Тише, тише. Не надо эмоций, они только усугубляют твое положение.

– Какое положение?! Не убивал Гена никого! – В комнату вдруг всклокоченной ведьмой влетела Роза. – И не надо бочку на него катить!

Оказывается, она стояла за дверью и слушала весь разговор. Значит, настораживало ее что-то, возможно, женщина боялась разоблачения. Ведь если Листвянский виновен в убийстве Остроглазова, то ей тоже достанется за дачу ложных показаний.

– Спокойствие! Только спокойствие! – ничуть не дрогнув перед этим натиском, призвал ее к благоразумию Шульгин. – Положение вы создали, Роза. Вы же говорили, что Гена вообще не выходил из дома, а он сказал, что выходил. И кому мне из вас верить?

– Ей верьте, – сердито глянул на него Листвянский. – Не выходил я никуда.

– Но ты же сказал, что выходил.

– Да это приснилось мне. Я же понимал, что мне обход надо делать, а вставать было лень. Вот и снилось, что я во двор вышел.

– Не верю я тебе, Гена. И Розе твоей не верю. Я теперь Ковальскому верить начинаю. Он сказал, что видел тебя во дворе дома, когда к машине шел. Он сказал, что ты выслеживал Остроглазова.

– Я стоял?! Я выслеживал?! – оторопел он возмущения Листвянский. – У него что, крыша поехала? Не выслеживал я Остроглазова!

– Следствие покажет. Проведем следственный эксперимент, Ковальский покажет, где тебя видел. А пока извини, нам придется провести обыск у тебя в квартире.

– Зачем?

– Ну, мало ли, – вздохнул Шульгин.

Если Гена забрал у Остроглазова телефон, вряд ли он хранит его дома. Скорее всего, бывший охранник уже давно избавился от него. Но все-таки сомнения надо было снять. Обыск ничего не даст, и Шульгин это понимал, но все-таки позвонил своему начальнику, объяснил ситуацию и попросил организовать постановление на обыск в доме гражданина Листвянского.

Глава 19

С утра светило солнце, над головой ни облачка, воздух постепенно раскалялся, зато настроение было сродни свинцово-сизым тучам. Еще вчера была надежда, что Леонида выпустят под залог, но суд не внял доводам защиты и вернул его в ненастье следственного изолятора.

– Ну и как это называется? – спросила Элла, недовольно глядя на адвоката. – Вы же обещали, Константин Захарович.

– Да я сам в шоке! – манерно закатил глаза этот молодой мужчина с холеной внешностью бисексуала.

Лицо его было смягчено кремом от морщин, мушкетерская бородка тщательно ухожена, в носу ни волосинки, на руках образцовый маникюр с бесцветным лаком. Тщательно подобранная модная одежда выгодно подчеркивала внешние данные адвоката. Его вполне можно было назвать довольно симпатичным человеком. Только ненастоящий какой-то Костя, ненатуральный, такое ощущение, что это манекен, а не мужчина. Если бы он принес Леониду победу, Элла могла бы его и расцеловать, но сейчас ее тошнило от этого пижона.

– Это было похоже на сговор!

– Я так и поняла, – усмехнулась Элла.

– Нет, я серьезно. На судью явно кто-то воздействовал.

– Кто?

– Я пока еще не выяснил, но обязательно узнаю.

– И сколько эта информация будет стоить? За все надо платить, я правильно вас понимаю?

– Да, конечно, таковы реалии нашей жизни, – потупился адвокат.

– Только за этот суд вы получили почти триста тысяч. И где результат?

– Увы, произошли накладки.

– И я должна заплатить, чтобы узнать, кто в этом виноват? Отлично. Мне нравится ваш подход к делу. Сколько я должна за этот разговор с вами? Сто? Двести тысяч?

– Элеонора Георгиевна, вам нужно успокоиться, – умоляюще посмотрел на нее адвокат. – Я понимаю, вам сейчас тяжело. Я даже предполагаю, что вы ищете мне замену. Но поверьте, в это дело вмешались обстоятельства, которые никак не зависят от нас, адвокатов. Я обязательно выясню, что это за обстоятельства, и это поможет нам определить дальнейшую тактику защиты вашего мужа. А пока будем работать по прежней схеме. Вашего супруга доставят в изолятор, завтра я с ним встречусь, на очереди у нас судебно-психологическая экспертиза аффекта, мы обязательно ее пройдем, я уверен, что получим нужный нам результат. Если, конечно, вы не станете искать мне замену. Это, конечно, ваше право, но, замечу, коней на переправе не меняют. Поверьте, я знаю, что делать и ваш муж получит условный срок.

– Хорошо, работайте дальше.

– Отлично. А насчет денег не переживайте, пока от вас дополнительных расходов не требуется.

– Вы очень добры, – язвительно усмехнулась Элла.

– Я вас понимаю, – виновато улыбнулся Перьев. – Но вы должны мне верить. Вы в Питер или в гостиницу?

– Вообще-то я рассчитывала уехать сегодня в Питер. Вместе с мужем.

– Очень жаль, что не сложилось. Куда вас подвезти? Вы скажите, я отвезу.

– Спасибо, не надо.

Элла не хотела пользоваться услугами человека, который не оправдал ее доверия, сама до вокзала доберется, решила она. А Перьева она заменит. Не сейчас, позже, но обязательно это сделает.

Она сухо попрощалась с адвокатом и пешком направилась к остановке, за которой парковались машины такси. Но дорогу ей неожиданно перегородил мужчина, чье появление заставило ее вздрогнуть.

– Ну, привет, женушка!

Это был Слава, ее первая и, в общем-то, единственная любовь. Высокий, статный, красивый и даже ухоженный, что никогда не было его коньком. Это джентльмен слегка пьян и до синевы выбрит, а со Славой всегда все было наоборот – слегка выбрит и до синевы пьян. Но сейчас он оказался трезв как стеклышко, и свеж как огурчик. Волосы аккуратно уложены, щеки не просто выбриты, а выскоблены, и пахло от него не мускатным орехом, которым обычно заглушают перегар, а хорошим дорогим одеколоном. Фигура у него стройная, поэтому костюмчик с приталенным пиджаком сидел на нем хорошо… Правда, постарел он заметно. Ему еще нет тридцати, а выглядит на все сорок. Хотя ему это к лицу и идет не в ущерб лощеной брутальности.

– Ты откуда взялся? – От сильного волнения у Эллы перехватило дыхание, и ей пришлось выдавливать из себя этот вопрос.

– С луны свалился, – засмеялся Слава.

Зубы у него хорошие, ровные, но желтоватые от табака, впрочем, это его ничуть не портило.

– Вниз головой?

– Пять баллов, родная!

– Я тебе не родная…

– Да ладно тебе! Нелюбимого мужа в СИЗО увезли, зато любимый появился.

– Откуда ты знаешь, кого куда увезли? Ты что, следишь за мной?

– Ну да, – не моргнув глазом, признался Слава.

– Зачем?

– А мы с Яшкой решили частное детективное агентство открыть. За неверными женами следить. Вот, тренируемся. Тебя на прицел для тренировки взяли.

– Ты это серьезно?

– Ну а чем еще заниматься? Пить мы бросили, надо же чем-то себя занять.

– Кто мы?

– Ну, я же говорю, мы с Яшкой… Яшка Жуков. Ты должна его помнить.

– Помню, – неприязненно поморщилась Элла.

Однажды этот мерзкий тип зажал ее в темном углу и чуть не изнасиловал. А ведь она могла и не отбиться. Элла сразу пожаловалась Славе, а тот лишь махнул рукой, дескать, не способен Яша на такое. А она щеку Жукову тогда расцарапала, но Славу и это не проняло. Ну да, Яша же лучший друг, который никогда не заходил в гости без бутылки, а иногда и косячок заносил. Как с таким не дружить?

– Вот мы и решили с ним дельце замутить. Ты же знаешь, Яша в патрульно-постовой службе работал, опыт у него есть.

– Знаю я, какой у него опыт, честных людей на деньги разводить да водку хлестать. А его что, со службы поперли?

– Ну да, было такое.

– Есть же справедливость на свете!

– Вот я и говорю, что есть справедливость. Мы вот пить бросили, полезным делом решили заняться.

– И что, получается?

– Ну, я же знаю, где ты, где твой муж. Знаю, что ты без машины, хотя и не понимаю, почему…

– И кто тебе за слежку платит?

– Никто. Говорю же, мы только тренируемся. Но ничего, скоро работать начнем. Слушай, а чего мы как не родные? Поехали, я тебя в Питер отвезу. По дороге поговорим…

– Ты меня в Питер отвезешь?! Зачем? – насторожилась она.

– Да вот, возникло вдруг такое желание, – нахально улыбнулся Слава.

– Вдруг?

– Поехали.

Он взял Эллу за руку и увлек за собой к своей машине. Она должна была упираться, но, увы, ноги сами вели ее за Славой. Он снова взял власть над ней, и она ничего не могла с этим поделать. Хотя душа протестовала.

Он подвел ее к «Прадо» не первой молодости. Из машины вышел Яша. За последние годы он располнел, обрюзг – лохматый, небритый, мятый. Черты лица крупные, грубые, страшно подумать, что эта образина когда-то работала в милиции.

Он с показной ленцой окатил ее оценивающим взглядом, удовлетворенно причмокнул и только затем поздоровался:

– Привет, Элка!

Это его «Элка» покоробило Эллу. Ведь они никогда не были друзьями, и панибратство с его стороны выглядело совсем неуместно. В знак протеста она даже не поздоровалась, да и глянула на него как на пустое место.

– Яш, давай назад, а мы впереди поедем, – небрежно сказал ему Слава, и тот без возражений перебрался на заднее сиденье.

От него тянуло перегаром и немытым телом, в салоне этот запах усилился, но Элла как завороженная заняла предложенное место. Слава галантно закрыл за ней дверь, положил ее сумку в багажник, сел за руль, и она с удовольствием вдохнула исходящий от него запах одеколона и мужской силы. Насколько потрясающе выглядел он, настолько гадко – его друг. Но, видимо, с этим неприятным побочным явлением придется смириться.

– Как дела, Элка? – спросил Яша.

Человек он солидной комплекции, со стороны смотрится внушительно, но голос у него на удивление тонкий, дребезжащий и с гнусавинкой. Элла готова была прочитать «Отче наш» триста раз подряд, лишь бы только этот тип заткнулся.

– Хорошо все, – сквозь зубы ответила она.

– Да где ж хорошо? Мужа твоего посадили. Мечешься ты как угорелая, мы за тобой туда-сюда ездим.

– И давно вы за мной ездите?

– Да как мужа твоего посадили, так и ездим.

– Да какой он муж? Так, благодетель, – усмехнулся Слава. – Настоящий муж – это я, да, Элла?

Он привык, что она всегда с ним соглашалась, и вряд ли сейчас ожидал отпора.

– Ты настоящий муж для своей Вальки!

– И для тебя тоже.

– Размечтался.

– Ну, мои мечты имеют свойство сбываться, – сказал он, выруливая на шоссе. – Куда едем, на Третью улицу Строителей?

– Как на улицу Строителей? – удивился Яша. – Нам же на Пролетарскую.

– На Пролетарской улице ты, Яша, живешь. Потому что по жизни пролетаешь… Ты, Яша, поспи лучше, за умного сойдешь. Давай спать ложись, дорога долгая…

– Да уж знаю, задолбал ты меня этой дорогой, – буркнул Яша и, ко всеобщему удовольствию, замолчал.

Правда, Элла молчать не стала, когда он вдруг снял туфли, чтобы с ногами улечься на заднее сиденье.

– Это что, химическая атака? – спросила она, зажимая нос.

– Отбой химической атаке! – опуская стекла, засмеялся Слава. – Яша, башмаки надел, да!

– Вы что, в машине живете? – спросила Элла, когда вонь рассосалась.

– Да нет, здесь мотель за Химками, мы там обитаем.

– А за мной зачем ездите?

– Говорю же, тренируемся.

– Странно все это.

– Что странно? Надо же нам чем-то в этой жизни заниматься. Вот, частными сыщиками решили стать. – Слава глянул на Яшу через зеркало заднего вида и задорно подмигнул ему.

– Врешь ты все.

– Ну, может, нам просто интересно стало, чем ты живешь.

– Зачем тебе это?

– Да вот, решил вернуться к тебе.

– Какой ты умный! – непонятно, то ли возмутилась, то ли обрадовалась она.

Скорее первое, но ведь и без второго не обошлось. Только радость эта происходила от каких-то животных инстинктов и создавала в душе сильный дискомфорт.

– А ты сомневалась?

– Вообще-то у меня муж есть.

– Твой муж объелся груш. Я же знаю, что ему шьют. За убийство надолго сажают.

– И откуда ты знаешь, что ему шьют?

– Я же говорю, мы работали над этим вопросом. И в Питер за вами пару раз ездили.

– За кем за нами?

– За тобой и за твоим как бы мужем.

– Это ты был мне как бы мужем.

– Ну да, в браке мы не состояли. Зато меня ты любила, а Леню своего только терпела.

– Кто тебе такое сказал?

– Ну а чего ты Леню своего на красавчика променяла?

– На какого красавчика?

– Вадимом его, кажется, зовут. Ты с ним в беседке обжималась, а потом твой муж появился. Или не было этого?

– Мы обжимались?! Да он изнасиловать меня пытался!

– Ага, все тебя насиловать пытаются! То Яша! То этот Вадим!

– Га-гы! – грубо хохотнул Жуков.

– Так, останови машину! – потребовала она.

– Элл, ну извини! – пошел на попятную Слава.

И так посмотрел на нее, что у Эллы отпала всякая охота расставаться с ним. Сила его очарования не ослабла, скорее наоборот, усилилась за счет его мужской зрелости. У него такая же мощная энергетика, как и прежде, и к тому же он стал вдруг следить за собой, пить бросил… Хотя в последнее слабо верилось.

– Еще одно слово в таком тоне, и ты меня видишь в последний раз!

Ей не хватало убедительности, она и сама это прекрасно понимала. А Слава усмехнулся, повернув голову к боковому окну. Видно, что ее угрозу он не воспринял всерьез. Он завладел ее сознанием и знал это. И телом Элла тянулась к нему. Она уже почувствовала знакомое томление в порочных низинах души, со временем это усилится.

– Да ладно тебе, я же по-свойски! Хочешь косячок?

– Что?

– А что здесь такого? Это же как табак, ничего такого.

– Ты ничуть не изменился.

– Изменился. Еще как изменился! Вот, пить бросил. А косячок – это так, баловство, ничего серьезного.

– Достать? – возбужденно спросил Яша.

– Давай, – кивнул Слава. – Только не сейчас. За город выедем, тогда…

И действительно, за чертой города Яша раскурил папиросу с анашой, и салон наполнился сладковато-приторным запахом конопли. Жуков предложил Элле угоститься, но она ответила отказом. Никогда она не курила эту дрянь. Ну разве что за несколькими исключениями…

– Элка у меня молодец! Не какая-то шмара, как твоя Сонька! – засмеялся Слава.

– Она уже не моя! – буркнул Яша.

– Но ведь шмара!

– Не гони волну!

– Заглохни!

Яша, казалось, физически был сильнее Славы, но безропотно ему подчинялся и даже терпел оскорбительные выпады. Ничего не изменилось с тех давних пор. У Эллы было такое ощущение, будто она вернулась в старые и совсем не добрые времена. Тот же запах марихуаны, та же грубость в разговорах, той же остроты обаяние не совсем законного мужа. Только выглядит Слава получше, да и машина у него дорогая – во всяком случае, по александровским меркам.

– Как там твоя Валька поживает? – не без ревности спросила она.

– Да черт ее знает! Ушел я от нее, Элла!

– А с кем теперь живешь?

– С тобой жить буду.

– И я буду тебя содержать?

– Да нет, не надо меня содержать. Мы с Яшкой работать будем. В Питере сыскное бюро откроем, неверных жен будем отслеживать. Ну, и мужей тоже. А что, сейчас на это спрос!

– Да, только там и без вас желающих хватает.

– Ничего, мы на многое не претендуем. Всех денег, как говорится, не заработать.

– Зачем их зарабатывать, если у Вальки всегда полно? – ехидно усмехнулась Элла.

– Не будь язвой! – добродушно хмыкнул Слава. – Тебе это не идет! Не нужна мне Валька, поняла! Страшная она! А ты у меня красавица! Вон какие у тебя ножки!

На ней был брючный костюм, но, когда Слава положил руку ей на коленку, она вдруг почувствовал себя голой. И все потому, что была совершенно беззащитна перед его мужским натиском. И так вдруг захотелось острых ощущений… Но все-таки Элла сбросила его руку.

– Не надо!

– Почему?

– Потому.

Ее смущал Яша, но Славе на это, похоже, было наплевать. Ну да, раньше случалось, что он уводил ее в соседнюю комнату и утолял свою страсть, даже забывая закрыть за собой дверь, а Яша все слышал, возможно, даже подсматривал. И неудивительно, что в один прекрасный момент он зажал Эллу в темном углу.

– Нет, правда, ты такая классная, что у меня настроение поднялось. Ты такая же молодая, как раньше. Только еще красивей.

– Не подлизывайся, – польщенно улыбнулась она.

– Знала бы ты, в кого Валька превратилась!

– Мне все равно!

– И правильно! Валька и мизинца твоего не стоит! А ты супер. Ты действительно супер! Ты же знаешь, я в бабах разбираюсь!

– Кто бы сомневался.

– Сколько их у меня было… Но ты лучшая из всех, отвечаю!

Вскоре за спиной внезапно раздался протяжный храп. Элла оглянулась и увидела, как у Яши при каждом вздохе расширяются ноздри. Он крепко спал, причем без всякого притворства.

– Пусть дрыхнет, он это умеет, – хмыкнул Слава.

– Я только «за».

– Приблуда, блин. Тупой как пробка. А куда его денешь?

– Квартиру сними.

– Дорого. А с деньгами у нас туго.

– Почему-то я не удивляюсь.

– Нет, я серьезно. Мы, конечно, можем, эту машину продать, что-нибудь попроще купить, но не хотелось бы. Все-таки Валькин подарок.

– Хорошие она тебе подарки делает.

– Ну, себе она «Лексус» новенький взяла, а мне старье это отдала. Бизнес у нее в гору пошел, половина магазинов у нас – ее собственность, деньги лопатой гребла.

– Гребла?

– Ну, гребет. В смысле, до кризиса она больше зарабатывала, но и сейчас не жалуется. Только надоела она мне. Я с тобой хочу. Жуть как соскучился.

И Элла соскучилась по своему Славе. Только она ему об этом на словах не скажет, а вот поговорить с ним на языке тела… Сейчас он снова положит руку ей на коленку, и она не станет упрямиться. Он проведет рукой вверх по бедру и почувствует, как сильно соскучилась по нему его бывшая жена.

Но Слава больше не пытался приставать к ней.

– Как там Олежка поживает?

– Хорошо поживает.

– Где он сейчас?

– У соседки. Я ей плачу, она с ним сидит.

– Хотелось бы посмотреть на него.

– Не надо тревожить ребенка. Он уже взрослый, он все поймет.

– Что поймет? Что я его отец?

– Он Леню отцом считает.

– Да мне плевать на твоего Леню.

– А мне – нет!

Ей показалось, что Слава сейчас раззадорится и попытается доказать, кому она принадлежит – ему или законному мужу. Что ж, Элла готова соврать ему… Но нет, вопреки ее ожиданиям, Слава не стал распускать руки.

– Твой Леня сел всерьез и надолго, – сказал он.

– Это не имеет значения.

– Имеет… Теперь я буду с тобой жить.

– Ну, если ты настаиваешь…

– Я буду жить с тобой в твоей квартире. И я буду воспитывать своего сына.

– А Яша твой где будет жить? С нами? Нет, так не пойдет. Он будет жить с тобой. На съемной квартире.

– Я же тебе сказал, у нас проблемы с деньгами.

– Ничего, у меня есть. Я все оплачу.

Элла прекрасно понимала, что рано или поздно Слава бросит ее и тогда она останется у разбитого корыта. Адвокат обещал условный срок, и что, если Леонид скоро вернется домой? Он узнает, что Элла жила со своим бывшим в его квартире, и, ничего не говоря, развернется и уедет в Австралию. А она даже не знает, где у него там дом. Да и не пустит он ее к себе, если вдруг узнает…

– Меня такой вариант не устраивает.

– Устраивает, – колко усмехнулась Элла.

Она слишком хорошо знала похотливую сущность своего бывшего мужа. Не для того он так прихорашивался, чтобы жить с одной женщиной. Он ведь и когда с ней жил, по бабам бегал за милую душу, и от Валентины гулял. И в Питере собирается заняться тем же самым.

– Еще как устраивает, – твердо проворила Элла. – Ты же не станешь своих баб водить ко мне? А так у тебя своя квартира будет, кого хочешь, того и водишь.

– Какие бабы, Элла? – фальшиво возмутился Слава.

– Ну, можешь вдвоем с Яшей зажигать. Вы же не можете друг без друга жить?

– Не смешно. Скажи, что не хочешь селить меня в своей квартире.

– Не хочу.

– Ну ладно, если ты платишь за квартиру, тогда ладно…

Элла обиженно вздохнула. Ничуть не изменился Слава, как был альфонсом и бабником, так им и остался. Но прогнать его она уже не может. Уже не в силах…

Глава 20

Слава знал, как покорить сердце женщины. И обаяния в нем хоть отбавляй, и голос у него хороший, а на гитаре как играет…

Элла слушала его и млела от удовольствия. Со своей гитарой он был похож на сказочного крысолова с волшебной флейтой, который с помощью своего нехитрого инструмента увел за собой всех городских детей и утопил их в реке. Впрочем, она уже утонула в его чарах…

– Есть у меня такая женщина, – сказал он, откладывая в сторону гитару.

Элла так надеялась, что он наконец-то обнимет ее, но нет, он потянулся к сигарете, закурил. Привал на обочине закончился, они снова расселись в машине по своим местам. Он так и не прикоснулся к ней больше по дороге в Питер. Почти двенадцать часов они ехали, и ничего, а ведь она так надеялась…

Добрались они рано утром, и Элла не смогла отказать ему в гостеприимстве. И Яшу пришлось приютить. Соседке она позвонила, сказала, что задерживается, а сама со Славой закрылась в своей квартире.

Элла приняла ванну, легла спать, думала, что Слава залезет к ней в постель, даже сочинила маленькую сцену, как будет при этом возмущаться, но тот даже не заглянул к ней в комнату.

Она сама пришла к нему. Слава отправил Яшу в город искать квартиру, а тем временем накрыл в зале стол. Любил он такой антураж – стол, закуска, выпивка, плотные клубы табачного и конопляного дыма, гитара, песни. Это его стиль, и он не собирался ему изменять. Единственное, что бутылки на столе не было, зато комната в тумане табачного и конопляного дыма.

– И она у меня самая лучшая, – сказал он, выпуская в потолок струю дыма.

Элла сидела рядом, но не в обнимку с ним, как делала это раньше. Да, хотелось подластиться к нему – положить голову на грудь, дождаться, когда он запустит руку ей в волосы, проведет ладонью по спине до самых ее закруглений… Но не могла она позволить себе такой вольности, ведь между ними целая пропасть. Слава сам бросил ее, ушел к другой, да и до этого гулял как последний кобель. Он бросил ее не одну, а с сыном, а вспомнил о них только сейчас, когда Валентина отказалась его содержать. Он знает, что у Эллы должны быть деньги, и без всякого зазрения совести собирается ими воспользоваться.

Жалкий он человек при всей своей внешней блистательности, наркоман, пьяница и неудачник. Типичный альфонс. И она перестанет уважать себя, если сама приласкается к нему, но если вдруг он сам… Но Славе, похоже, хорошо и без нее. А может, это какая-то игра с его стороны? Он же не дурак и видит, что Элла совсем не прочь оказать ему сопротивление, чтобы тут же выбросить белый флаг, но, может, ему хочется, чтобы она сама проявила инициативу. Так ему интереснее, да и для самолюбия приятнее.

– Это ты о ком, обо мне?

Она поднялась с дивана, открыла створку шкафа, достала початую бутылку коньяку. Слава посмотрел с интересом и на нее, и на выпивку.

– Хочешь расслабиться?

– А чем я хуже тебя?

– Да нет, ты лучше… Хороший коньяк?

– «Хеннесси», двести долларов за бутылку. Мы с Леней такой любим.

– Алкаш твой Леня! – презрительно скривился Слава.

– На себя посмотри! Что ты хвастаешься, что уже почти год как не пьешь? Зато травку смолишь как паровоз.

– Про лечебные травы слышала?

– Насмешил.

– Я что, плохо выгляжу?

– Да нет, не плохо. Внешне все хорошо. А что внутри? Труха небось?

– Внутри у меня все в полном порядке.

– Что-то не заметно… Я помню, каким ты раньше был, – едко усмехнулась она.

– Каким?

Не приласкалась Элла к нему, но кое на что намекнула, и он, кажется, понял ее. Только никак не среагировал. А она-то надеялась, что Слава набросится на нее, как тот жеребец…

– А таким… Выпить любил.

Элла наполнила бокал, выпила, закусив кусочком сыра. Сейчас напьюсь, подумала она, и сама приставать к нему начну… В конце концов, они столько лет прожили вместе. И только к нему она питала настоящую страсть… Ну, если не считать Вадима, но то было мимолетным видением. С летальным исходом.

– Я и сейчас могу выпить.

– Не надо, самой мало. Лучше кури свой бамбук. Может, правда в нем какая-то целебная сила…

– А чего у тебя чемоданы полные стоят? – спросил вдруг Слава.

– А тебе какое дело?

Действительно, у нее давно были упакованы два чемодана и сумка. Все необходимое приготовила, чтобы с ходу отправиться в аэропорт. И даже билеты на руках. Был у нее такой план – заехать домой из Москвы, забрать Олежку и вещи, чтобы затем рвануть в Пулково. В самолете отдохнут… Но вместо Австралии ее ждал Слава. Что, в общем-то, совсем не плохо. Почему бы не насытиться острыми ощущениями перед скучной и безликой жизнью с уважаемым, но нелюбимым человеком на далекой чужбине? Ведь она еще молода, и ей хочется любить…

– Собралась куда?

– Да, Лене эти вещи отвезти собралась, а что?

– Куда, в тюрьму?

Элла кивнула, но почувствовала в этом вопросе какой-то подвох. Уж слишком Слава интересовался ее личной жизнью, и это после нескольких лет полного молчания.

– А я думал, в Сидней.

– Кто тебе такое сказал?

– Билеты у тебя до Сиднея. И паспорта с визами.

– Ты что, в моих вещах рылся? – возмутилась она.

– А чего там рыться? Ящик открыл и посмотрел, – кивком головы показал он на гарнитурную стенку.

– В частного детектива играешь? А ты не заигрался, дорогой мой? Что ты суешь свой нос туда, куда тебя не просят? – не сдержалась она. – Не в свои дела лезешь.

– Почему не в свои? Я так понимаю, если бы твоего мужа выпустили под залог, вы бы с ним уже сегодня в Сидней летели.

– Тебе-то какая печаль?

Слава не понимал, что Элла дерзит ему по большей части нарочно, чтобы он закрыл ей рот жарким поцелуем. Ну почему он такой тупой?

– Так я не просто частный детектив, я еще и представитель закона. И я не могу закрывать глаза на такое безобразие. Нельзя твоему Лене вылетать за границу…

– Шутишь?

– Конечно, шучу. Плевать мне на твоего Леню. А что там у вас в Австралии? Может, мы вместе туда дернем? Поверь мне, твой Леня из-за решетки не скоро выберется.

– Что, вместе с Яшей дернем? – Фразу о возможном длительном заключении ее мужа она решила оставить без ответа.

– Да нет, Яшу можно здесь оставить. Да и заграничного паспорта у него нет. А у меня есть…

– Долгосрочную австралийскую визу так просто не получишь.

– Ничего, получим не просто так.

– И что ты будешь делать в Австралии? Там у нас крокодиловая ферма. Ты крокодилов разводить умеешь?

– Не умею. Зато ты умеешь. Только меня не разведешь. Нет у вас там крокодиловой фермы. Дом у вас там. Где?

– В Караганде.

– Караганда в Сибири.

– И в Австралии тоже… Кстати, Караганда в Казахстане.

– Меня Австралия интересует… Хороший у вас там дом?

– Хороший. Только я не знаю где. Леня пока в секрете все держит.

– Кого ты лечишь?

– Честно, не знаю. Мы, женщины, народ болтливый, по глупости проговориться можем. А там наш запасной аэродром. Да и без него я могу сбежать. Например, с тобой. Вот Леня и держит все в секрете. И где дом у нас, не говорит, и как до его заграничных счетов добраться – тоже.

– И много у него денег на этих счетах? – еще больше оживился Слава.

– Секрет.

– Что, и примерно не знаешь?

– Примерно знаю. Много у него там денег.

– А по квартире не скажешь. Обстановочка очень скромная. Конспирация… Я правильно понял? Видел я твоего Леню, хитромудрый он мужик.

– Вот я и говорю, закатай губу и сиди ровно, – усмехнулась Элла.

– Может, все-таки можно его как-то раскрутить?

– А тебе что, в России плохо?

– А это смотря где. В Питере холодно, а в Австралии тепло, и кенгуру там прыгают, прикольно, – отшутился Слава.

– Ну да, там кенгуру хотя бы прыгают, а ты здесь с ветки на ветку скачешь. Только толку от тебя никакого…

– Почему никакого?

– Слушай, а может, у тебя с Яшей любовь? Может, тебе больше никто не нужен?

– Это ты о чем? – нахмурился он.

– Да все о том же, милый!

Все-таки Элла добилась своего. Решился-таки Слава продемонстрировать ей свою мужскую силу. Обнял ее, поцеловал, опрокинул на спину, долго ласкал ее… Завелась она с четверти оборота, как хорошо прогретый двигатель, быстро дошла до точки кипения, но Слава ехать не спешил. Она перекипела раз, другой и только тогда поняла, в чем причина. Не стоял у него рычаг, не смог он перевести коробку передач в режим драйва.

Ей бы помочь ему, но ее охватил истерический смех. Она вскинула голову, закатила глаза и захохотала в полный голос. И тут же вдруг оказалась на полу. Слава столкнул ее с дивана, и она упала, ударившись головой о столешницу.

– Ты что делаешь, импотент хренов! – вскочив на ноги, закричала она.

И душа от унижения стонала, и голова от удара закружилась, но при этом наружу прорывался остервенелый смех, приобретая демоническое звучание.

– Заткнись, сука!

Слава поднялся с дивана, шагнул к ней и замахнулся, чтобы отвесить ей пощечину. Элла от страха зажмурилась, но удар так и не последовал.

– Все, успокойся! – Слава взял ее за руку, посадил на диван. – Ну, погорячились немного, с кем не бывает!

– Ну, хоть так погорячился! – злорадно усмехнулась она. – А что, в штанах не горячо, да?

– Это просто осечка, – досадливо поморщился он.

– Ну да, так я и поняла… Что, не целебная у тебя травка, да? Не лечит?

– Язва ты!

– Да нет, просто смешно.

– Ну, есть проблема. Небольшая. – Слава отвел глаза в сторону. – Случаются осечки, но редко…

– Может, Валька и погнала тебя из-за этих осечек?

– Да нет, это здесь ни при чем.

– Да ладно, расслабься. Не надо оправдываться.

У Леонида тоже случались проколы по этой части, но над ним Элла не смеялась. Потому что при всех своих недостатках он – мужик, добытчик, глава семейства, пусть и не родной, но заботливый отец ее ребенка. А Слава типичный альфонс, и у нее не было никакого желания устраивать ему здесь реанимацию. Было в нем единственное достоинство, и то вдруг сломалось. И Элла не просто смеялась над ним, она вдруг поняла, что на нее уже не действует его очарование. Он уже не властен над ней, и ей не хочется ложиться под него. Совсем не хочется!.. Она не просто смеялась, она праздновала свое освобождение из плена.

Нет, он, конечно, еще мог воспрять духом, войти в силу, но ей уже не захочется быть с ним. Потому что жалок он и смешон.

– Все нормально? – с сомнением посмотрел на нее Слава.

– Ну да, нормально. У тебя что, с деньгами совсем туго? Впрочем, можешь не отвечать, и так вижу. Скажи, чтобы Яша снимал однокомнатную квартиру где-нибудь на окраине.

– Нам нужна как минимум двухкомнатная.

– Ну, если за свой счет, то хоть трехкомнатную.

Элла задумалась. Она могла прямо сейчас послать Славу на три буквы, но ведь он под кайфом. Сейчас он смотрит на нее как преданная, но голодная собака, так ведь у наркоманов настроение меняется очень быстро, а в гневе они очень опасны. Как бы он не взбесился, как бы не задушил ее.

А смерти она боится. И дурная слава ее пугает. Ведь Леонид решит, что она изменяла ему со Славой. В сущности, так и было, а ведь она обещала быть верной ему. Нет, ей позор не нужен. Но как провернуть дело, чтобы избежать огласки? Может, все-таки заплатить за квартиру? За месяц, за два или за даже за полгода. Дорого, но зато она отвяжется от Славы. Пусть живет себе спокойно в Питере за ее счет. Ведь ему только это и нужно. Он даже обрадуется, если у них не будет секса, ведь это для импотента такой тяжкий труд.

Да, наверное, так она и поступит. Пусть Слава пользуется ее добротой, пока Леонид не выйдет на свободу. А как только это случится, она улетит с ним в Австралию прямо из Москвы.

Плохо, что разведка у Славы поставлена неплохо. Видно, страх перед половым бессилием заставил его быть более активным не только по части развлечений. Забегал он, засуетился, потому и смог выследить Эллу. И даже о ее муже все пронюхал.

Слава вышел в прихожую, вернулся с мобильным телефоном в руке, нажал на кнопку вызова, связался с Яшей. Он говорил с ним о квартире, а Элла смотрела на айфон в его руке.

Глава 21

Служба в уголовном розыске не сахар, особенно если дежуришь в ночь, а криминальные звезды выстроились в небе в форме буквы «ж». Сегодня как раз такой случай – сначала грабеж, потом убийство, которое раскрыли по горячим следам, а под утро Диме пришлось вытаскивать из петли жертву белой горячки. В общем, за всю ночь он не сомкнул глаз, а сейчас погряз в писанине, потому что каждый свой шаг он должен был изложить на бумаге, причем в разных формах отчетности. Да еще жара сумасшедшая, вентилятор работает на полную мощность, но положение не спасает.

Дверь открылась, и порог кабинета переступил оперативный дежурный, вислощекий майор Ярцев:

– Дим, тут к тебе гражданочка!

Дежурный исчез, а в кабинет, цокая каблуками, спешно вошла Элла. Она смотрела на Шульгина с виноватой улыбкой, но взгляд ее выражал высшую степень озабоченности. Она держала перед собой дамскую сумочку на вытянутых вниз вдоль живота руках, пальцы нервно теребили кожаный ремешок.

– Элеонора Георгиевна! Что ж вы без предупреждения?

Всю ночь Шульгин работал, устал, но это не помешало ему бодро вскочить на ноги, подать женщине стул.

Хорошенькая жена у Ковальского, даже более того. Лицо красивое, но главное в ней – это глаза, глубокие, с пьянящей поволокой. И столько в ней щемящей женственности, что дух захватывает.

– Так вышло…

Она села на стул, плотно сомкнув ноги. Сумочка легла на колени, а пальцы продолжали теребить ремешок. Было видно, что суетно у нее на душе, неуютно.

– К мужу приехали?

– К мужу. Только что с поезда.

– Мотаетесь туда-сюда…

– Что поделаешь, судьба такая.

– Смотрю на вас, и хочется отпустить вашего мужа, чтобы вы не маялись.

Он включил чайник, достал из шкафа новенькую пластиковую кружечку из пакета одноразовой посуды. Керамические чашки у него были, но не мылись в последнее время, а только споласкивались легким движением руки, поэтому верхние края на них потемнели от чая и кофе. А Элеонора – дорогой гость, и Дима не хотел ударить перед ней в грязь лицом.

– Так в чем же дело?

– Увы, доказать вину охранника Листвянского не удалось. Хотя, честно сказать, его поведение настораживает – то выходил он во двор ночью, то не выходил. И в показаниях экономки есть противоречия. Мы провели обыск в доме Листвянского, но ничего подозрительного не обнаружили. Но я держу его под наблюдением…

– Да, но мой муж сидит.

– Он сам признал свою вину. Что я могу поделать?

– Он надеется на условный срок.

– Надежда умирает последней, – развел руками Шульгин.

– Вы что-то знаете? – напряженно посмотрела на него Элеонора.

– Что я могу знать? – тем же взглядом ответил ей оперативник.

– Леонид надеется на условный срок, но его даже не выпустили под залог. Адвокат говорит, что вмешались какие-то внешние силы. Может, ваш подполковник Круча оказал воздействие на суд?

– Подполковник Круча в отпуске, поверьте, ему сейчас не до вашего мужа.

– А что, если он в отпуске, то не может поговорить с судьей?

– Ну, разве что по телефону, из Сочи… Но я вас уверяю, подполковник Круча здесь ни при чем.

– Я знаю, он не очень хорошо к нам относится. Ему не нужна истина, ему главное – человека посадить.

– Напрасно вы так, Элеонора. Хотя, конечно, я понимаю ваши чувства. Но, увы, ничем вам не могу помочь.

– Может, все-таки попробуете? Может, все-таки сможете разоблачить настоящего убийцу?

– Я же говорю вам, что нет у меня улик на Листвянского. И на бывшую экономку Костина тоже ничего нет. Есть только подозрения, но их, увы, к делу не пришьешь…

– Листвянский здесь ни при чем. И экономка Костина тоже. Я знаю, кто убил Вадима! – с лихорадочным блеском в глазах заявила Элеонора.

– Это, конечно, интересно, – вздохнул Шульгин.

Эта женщина заслуживала уважения из-за своей преданности мужу, но ведь во всем должна быть мера. Он, может, и хочет помочь ей, и не только из уважения, но ведь рабочий день у него не резиновый.

– Вадима убил мой первый муж.

– Насколько я знаю, Леонид Ковальский и есть ваш первый муж.

– Официальный – да, но был еще и гражданский муж, отец моего ребенка. Его зовут Слава, мы не виделись с ним пять лет, а недавно он вдруг объявился. Это было как раз после суда, Леню в СИЗО повезли, я в Питер собиралась вернуться, а тут Слава. Он знал, что был суд, что Леню не выпустили под залог. Он следил за мной, поэтому был в курсе всех моих дел.

– Ну, девушка вы очень красивая, к тому же остались без мужа, вот он и решил за вами приударить, – не без ревности сказал Шульгин.

– Приударить? Да нет, он собрался жить со мной!

– А вам это нужно?

– Нет, мне это не нужно. Но дело не в том. Дело в том, что он следил не только за мной. Он следил за нами с мужем. Он знал, что мы были в гостях у Жени Костина. Он знал, что Вадим приставал ко мне. Он все знал!

– Откуда?

– Вот и я спрашиваю, откуда? Он сказал, что следил за мной, потому что хочет работать частным детективом. Дескать, тренировался он, потому и следил за мной. Но я-то знаю, что Слава работать никогда не будет. Не тот он человек, чтобы работать. Он и ушел от меня к одной бизнесменше, чтобы не работать. Если он и может взяться за работу, то лишь для того, чтобы поудобней устроиться в этой жизни. Для этого он и следил за мной, чтобы сесть мне на шею. Ведь мы с мужем люди не бедные, и он решил, что я могу его содержать.

– Да, тунеядцев у нас хватает. Раньше за это хоть сажали.

– Славу не за тунеядство надо сажать! Его надо сажать за убийство! Он говорил, что следил за мной, но проговорился, что следил и за нами с Леней. У Костина бардак с охраной, и Слава этим воспользовался. Это его Леня видел, когда шел к машине. Это он подкрался к Вадиму и ударил его молотком.

– Он вам это говорил? – Шульгин озадаченно поскреб кончик носа.

– Нет, но я сама это поняла…

– И зачем ему нужно было убивать Вадима? Он приревновал вас к нему?

– Нет, ревность здесь ни при чем. Просто он хотел подставить Леню. Он хотел, чтобы Леня сел, а я осталась одна.

– Зачем ему убивать Остроглазова, если он мог убить вашего мужа? Зачем ему пробираться во двор чужого дома, который мог охраняться не только людьми, но и сторожевыми собаками? Он мог убить вашего мужа по пути в гараж, например. Или в самом гараже. Мы были у вас в гараже, людей там мало, сторожа не видно, идеальное место для убийства.

Элеонора задумалась и очень скоро нашла объяснение.

– Скажу вам по секрету, у нас с Леней есть недвижимость в Австралии. И кое-какие деньги на заграничном счете. Но я даже не знаю, где находится этот дом. И доступа к счетам я не имею. Все это можно получить только через Леню. Поэтому Слава и не стал его убивать.

– А Слава знал про эту недвижимость еще до того, как погиб Остроглазов?

– Нет, вряд ли. Но он мог догадываться.

Шульгин в раздумье провел пальцем по ямочке на своем подбородке. Спорное какое-то предположение, да и прозвучало оно неуверенно. Если сама Элеонора в этом сомневается, то почему он должен ей верить?

– Хорошо, этот Слава убил Остроглазова, подставил вашего мужа, отправил его в тюрьму. Скажите, сейчас он может получить через вашего мужа доступ к заграничным счетам и к вашей австралийской недвижимости?

– Сам он, конечно, этого не сможет сделать. Но он мог рассчитывать на меня. Ведь я его очень любила, и он хотел этим воспользоваться.

– А вы можете получить доступ к заграничному состоянию мужа? – спросил Шульгин.

– Ну, если очень захотеть. И то вряд ли… Да я и не пыталась. И даже не буду пытаться. Я так понимаю, Дима, что вы не верите мне? – разочарованно посмотрела на него Элеонора.

И взгляд этот, как ножом по сердцу… Не верит он ей, не хочет помогать, а ведь должен защищать ее, оберегать. Да, возникла вдруг такая внутренняя потребность.

– Почему же не верю? Верю.

– Леня рассказывал мне, как ему подбросили молоток. Он выезжал из гаража, к нему подошел какой-то мужик со страшным лицом, завел с ним разговор, отвлек, а тем временем его сообщник подбросил в гараж орудие преступления, так это, кажется, у вас называется…

– Хорошо, допустим, так оно и было. Но что вы, Элеонора, хотели этим сказать?

– А то, что Слава не один, с ним его друг Яша. Вы бы видели, какая это образина. Я так думаю, что это Яша отвлек Леню, а Слава подбросил в гараж молоток.

– Ну, все может быть.

– Не верите вы мне, Дима, не верите. А жаль.

– Я хочу вам верить. И обязательно займусь вашим Славой.

Хотя бы для того, чтобы отвадить его от Элеоноры, мысленно добавил он. Не нравилось ему, что какой-то подозрительный субчик мешает ей жить.

– Где он сейчас?

– В Питере. Мне пришлось снять ему квартиру, чтобы он оставил меня в покое.

– Не оставляет? – участливо спросил Шульгин.

– Он хочет повидаться с сыном, но я не могу этого допустить. Вернется Леня, что я ему скажу? Если он узнает, что ко мне приходил мой первый муж, он устроит сцену. Он же знает, что я очень любила Славу. Он решит, что я ему с ним изменяла. Он очень ревнивый! – страдальчески посмотрела на него Элеонора.

– Верю. И вас понимаю. Очень хорошо понимаю… Сами вы его выгнать не можете?

– Нет. Я боюсь, что он оставит о себе недобрую славу, и Леня все узнает.

– Если хотите, я поговорю с ним.

– Да вы можете с ним поговорить по телефону. У него есть телефон. Хороший телефон. Настоящий айфон.

– Айфон?

– Ну да, – торжествующе улыбнулась Элеонора. – Говорит, что по дешевке купил. На вокзале.

– Ворованный телефон?

– Ну, если ему верить, то да. А что, если это телефон Остроглазова?

– А какой у него номер?

– Вы думаете, такой, как у Вадима? Слава же не совсем дурак, чтобы этим номером пользоваться.

– Да, телефон – это серьезно, – не мог не согласиться Шульгин.

Если у бывшего мужа Элеоноры окажется телефон Вадима Остроглазова, то не миновать ему знакомства с тюремной камерой.

– Это еще не все, – интригующе посмотрела на него Элеонора. – Я звонила в Александровск, спрашивала про женщину, с которой Слава жил последнее время. Я разговаривала про нее со Славой, он сказал о ней в прошедшем времени, потом поправился, но я все-таки заподозрила неладное. Поэтому и позвонила в Александровск. Так вот, эта женщина и правда перешла в прошедшее время. Нет ее больше. Повесилась она. Причем повесилась незадолго до того, как погиб Остроглазов.

– И что это может значить?

– А то, что Слава мог помочь ей повеситься. А потом вместе со своим Яшей отправился в Питер, ко мне, по мою душу.

– Вы так думаете?

– Да, я так думаю. И у меня есть основания так думать. Слава сказал, что у него с деньгами туго, так вот – это не так. У меня была возможность посмотреть, что у него в сумке. И я посмотрела. Деньги там. Много денег. Сто пятьдесят тысяч долларов. И еще какие-то драгоценности. Возможно, это Валины драгоценности.

– Это уже интересно. Это уже очень интересно.

– Вы можете его арестовать, это совсем не трудно. Повод он сам вам предоставит. Он наркоман, и у него всегда есть анаша.

– Это хорошо. Это очень хорошо, – все еще в раздумье, но уже с позиции низкого старта проговорил Шульгин. – Значит, он из Александровска, говорите…

Он выяснил у Элеоноры, о каком именно городе идет речь, уточнил данные о Славе и его сожительнице, сел на телефон и спустя некоторое время дозвонился до начальника уголовного розыска Александровского РОВД.

Майор Тимофеев откликнулся на его просьбу с явной неохотой, сказал, что гражданка Малинина Валентина Сергеевна покончила жизнь самоубийством, но потом все-таки признался, что есть сомнения на этот счет. Возможно, сожительница Вячеслава Зворыкина умерла насильственной смертью, но следствие отказало в возбуждении уголовного дела. Если бы убийцы оставили после себя весомые улики – другое дело, но они сработали чисто, а заниматься «глухарем» дураков нет.

– Вы с мужем сегодня встречаетесь? – спросил у Элеоноры Шульгин.

– Нет, свидание будет послезавтра.

– Значит, в СИЗО вы не поедете?

– Нет.

– Надо ехать в Питер, за вашим Славой. Но это не просто, нужно получить, скажем так, благословение у начальства, – вымученно улыбнулся он.

Не хотелось Диме отправляться в дальний путь, но ради Элеоноры он готов был если не на все, то на многое.

Глава 22

Минут пять Дима жал на клавишу звонка, прежде чем из-за двери послышался тонкий, похожий на женский голос:

– Что там такое?

Такой контртенор мог быть у Яши Жукова, Элеонора предупреждала.

– Соседей заливаете! – басом гаркнул Шульгин.

– Какой заливаем?

Дверь открылась, и показалась небритая физиономия. Лохматый неряшливый мужчина шатко стоял на ногах, от него сильно тянуло перегаром. А из глубины квартиры тянуло запахом конопли.

Шульгин перешагнул порог, делая вид, что его интересует исключительно ванная, откуда могла течь вода. Сложное у него задание – нужно задержать двух человек, а с ним в Питер приехал только старший лейтенант Романов. По плану начальства он должен был связаться с местным уголовным розыском, заручиться его поддержкой, но на это времени не оказалось. Да и с местными могут возникнуть проблемы, если у Зворыкина и его дружка обнаружатся наркотики. Мало ли, вдруг питерские захотят записать раскрытие исключительно на свой счет, тогда попробуй отправь задержанных в Москву. Тем более что москвичей в Северной столице не больно-то и жаловали.

Шульгин не стал с ходу атаковать Жукова. Он брал на себя Зворыкина, а этого типа должен был выключить Романов. И повод для этого есть – запах анаши в квартире.

Но, если верить Элеоноре, Жуков этот служил в милиции, в патрульно-постовой службе, да и внешне он производил впечатление крепкого мужчины – сладить с ним будет не просто. Но Романов тоже не лыком шит – мастер спорта по дзюдо, чемпион области в тяжелом весе.

– Эй, мужик, ты куда?

Дима прорвался через Яшу, но тот попытался удержать его, положив руку ему на плечо. Какой удобный момент для контрзахвата! Но ему пришлось просто скинуть руку с плеча. Он шел к ванной, попутно заглянув в комнату, где мог находиться Зворыкин. Но там никого и ничего не было, кроме беспорядка. И на кухне никого.

Была еще одна комната, но не с левой стороны от входа, в которую направился Шульгин, а справа, но путь туда преграждал Яша. Зато Романов мог свободно туда пройти. Надо бы поменяться целями, тем более что Жуков уже схватил Диму за куртку. Да и по плану такой поворот событий у них был предусмотрен.

– Илья, в зал давай! – крикнул он и целиком переключился на Яшу. Тот, забыв о Шульгине, стал поворачиваться к Романову, о чем тут же пожалел. Шульгин крепко ухватил его за руку, провел прием, заломив ее за спину.

– Спокойно, мужик, милиция!

Он справился со своей задачей, но Романову не повезло – в зале вообще никого не было. Жуков находился в квартире один.

– Травку курим? – жестко спросил Шульгин.

– Какую травку?

– А мы сейчас найдем, какую! И все на тебя спишем!

– Это не мое!

– А чье?

Шульгин так заломил Яше руку, что тому пришлось приподняться на цыпочках.

– Это Славкино все!

– А Славка где?

– Ушел.

– Давно?

– Да нет.

Шульгин перестал выламывать Яше суставы, но сначала надел на него наручники. Так спокойней.

Папиросы с травкой лежали прямо на подоконнике в кухне, а на холодильнике Шульгин заметил целый пакет анаши в комплекте с двумя пачками «Беломорканала».

– Да у нас тут целые залежи!.. Илья, давай за понятыми!

– Какие понятые, начальник? – заскулил Яша. – Я же свой!

– Какой ты свой?

– Старшина милиции Жуков! Александровский РОВД!

– И что, если старшина милиции, то анашу можно употреблять?

– Это не я! Это Славка!

– А чего ты дружка своего сдаешь, старшина? Тюрьмы боишься?

– Слышь, а ты вообще кто такой?

Шульгин представился и тут же получил предложение, от которого не должен был отказываться.

– Капитан, давай договоримся!

– А что ты мне предлагаешь?

– Деньги! Десять штук баксов!

– Жуков, ты меня радуешь! – Шульгин изобразил приступ восторга, хотелось думать, что убедительно.

– Капитан, только давай по чесноку!

– В смысле?

– Там не только десять тысяч. Там больше. Но ты возьми только десять, лады? Все-таки мы свои люди!

– Давай показывай, где?

Сумка с вещами, на дне которой находились деньги, стояла за шкафом в спальне. Шульгин вытащил ее в проход между кроватью и стеной. Как раз в это время появился Романов с двумя женщинами лет сорока. Одна добродушная и немного инфантильная, а другая суровая, озлобленная на весь мир и на своих соседей в частности.

– Эй, начальник, пусть бабы уходят! – замотал головой Жуков.

– Это не бабы, это понятые. Проходим, граждане, смотрим и запоминаем.

Шульгин достал из сумки свитера, джинсы, пакет с грязным бельем, брезгливо выложил все это на кровать. Дошла очередь и до денег, которые лежали в мешочке для обуви. Четырнадцать упаковок по сто стодолларовых банкнот в каждой.

– Эй, начальник, что ты делаешь? – рассвирепел Жуков и угрожающе шагнул к Шульгину. Но Романов удержал его, вернул на место и сильно тряхнул, выбивая из него дурь.

– Пока ничего, пока только смотрим, что здесь у тебя. А там будем выяснять, откуда деньги. Так, что это у нас такое? Ух ты! Золотой кулон с бриллиантом.

Драгоценностей было немного, но каждая безделушка стоила немалых денег.

– Знакомая штучка. Ты не находишь, Илья? – с многозначительным видом глянул на своего напарника Шульгин.

– Да, что-то знакомое. У Валентины Малининой такой же кулон пропал.

– У какой Малининой?! – оторопело уставился на него Жуков. Чего-чего, а такого подвоха он явно не ожидал.

– Мы с ней лично не знакомы. Ориентировка была, а у нас память хорошая. Разбираться будем.

Шульгин спешил: в любое время мог появиться Зворыкин, а у него понятые в квартире, как бы чего не вышло. Вдруг у альфонса в кармане пистолет и дурь в голове, как бы до трупов дело не дошло.

Дима в спешке составил протокол изъятия денег, драгоценностей и наркотиков, женщины расписались в нем и ушли. Романов к этому времени уже занял место в подъезде, чтобы стреножить Зворыкина со спины, когда тот будет заходить в квартиру.

– Попал ты, Жуков, конкретно попал! – Шульгин смотрел на Яшу злорадно и с угрозой.

– Слышь, начальник, все забирай! Только проваливай!

– Куда проваливай? Что ты Славе своему скажешь? Как объяснишь, куда деньги делись?

Этот вопрос поставил недалекого Жукова в тупик, и он безнадежно завис в головоломном раздумье.

– Он же тебя убьет, если денег не будет, – подсказал ему Шульгин. – Как ту крысу зашибет! Но выход есть, Яша! Ты валишь все на своего Славу, мы оформляем это протоколом, и ты чист. Ты же служил в милиции, ты знаешь наш принцип: кто успел, тот и съел. Кто первый вложит своего сообщника, тот свидетель.

– Это ты о чем, капитан? – с беспомощной злостью посмотрел на него Жуков.

– Да вот, хочу знать, кто убил Малинину. Скоро твой Слава придет? Может, мне тебя в сортире закрыть, а его дождаться, а? У него спрошу, а он все на тебя свалит.

– Какая Малинина, о чем ты?

– Откуда у тебя драгоценности гражданки Малининой?

– Это еще доказать надо, что это ее штучки, – подавленно буркнул Яша.

– Выясним и докажем, а ты пока в изоляторе сидеть будешь. А Слава твой умней окажется, он все на тебя свалит. Скажет, что ты ее задушил, а потом в петлю сунул. Так все было?

– Нет.

– А как?

– Он ее задушил. А я только в петлю помог сунуть.

– Жуков, я думал ты тупой как пробка! – торжествующе улыбнулся Шульгин. – А ты просто кладезь премудрости! Как же ты меня радуешь, Жуков!

– Не измывайся, начальник. Не такой уж я и тупой, как ты думаешь. Просто понимаю, что влип.

– Значит, Малинину Слава убил?

– Да, веревку на шею накинул, и нет бабы. А я ему говорил – не надо!

– Так и запишем, что ты так говорил. Так и запишем…

Протокол допроса Шульгин составлял гораздо более тщательно, чтобы комар носа не подточил. Он допрашивал Жукова с надеждой, что Зворыкин не появится до тех пор, пока тот не распишется, подтверждая свои показания.

Жуков расписался, но Зворыкин так и не появился.

– Так, с Малининой понятно, а Остроглазова кто убил?

– Остроглазова? – подавленный и потерянный Яша тупо посмотрел на Шульгина. – Я не убивал.

– А кто убил? Зворыкин?

– И он не убивал.

– А Остроглазова откуда знаешь?

– Я знаю? А кто такой Остроглазов?

– А кто такой Ковальский? Жену его знаешь?

– Жену его? Элку? Знаю. Так вы от нее? Говорил же, не надо было связываться с ней, – Жуков растянул губы так, как будто собирался сплюнуть через зубы.

– Но так ведь связались. И следили за ней. И когда она к Костину с мужем ездила, тоже следили.

– Кто такой Костин?

– Во дворе его дома и убили Остроглазова.

– Ну, тогда знаю. Были мы у этого дома.

– Что вы там делали?

– Ну, за Элкой следили. В Питер приехали, смотрим, Элка с мужем уезжает, мы за ней, а они в Москву дернули. Ну, мы за ними. Маячок им к машине присобачили, с этим сейчас без проблем, если деньги есть. Слава думал, что это их дом, ну, в Москве. А они в гости приехали.

– И что дальше?

– А ничего, номер в мотеле сняли, переночевали там, а потом обратно сюда.

– Что, и Остроглазова никто из вас не убивал?

– Нет.

– А откуда про него знаете?

– Так это, говорю же, мы следили за Элкой. Узнали, что мужа у нее арестовали, в Москву отвезли. Она в Москву, и мы за ней. Славка узнал, кто дело ведет, поговорил со следователем, он ему рассказал, что да как.

– Ну да! Просто так взял и рассказал?

– Ну, не просто так. Слава сказал, что работает вместе с Ковальским. Он умеет пыль в глаза пустить. Если захочет.

– Зачем он за Элеонорой следил?

– Ну, сказал, что ее тоже надо на бабки раскрутить.

– Раскрутить на бабки, а затем в петлю?

– Да нет, он этого не говорил, – мотнул головой Жуков.

– А молоток почему не выкинули? – как бы невзначай спросил Шульгин.

– Какой молоток? – не понял Яша.

– Которым ты Остроглазова убил. Или не ты? Может быть, это Зворыкин?

– Нет! Не убивали мы его! Зачем нам это нужно?

– А затем, чтобы Элеонору без мужа оставить.

– Она и так без мужа осталась. Потому что ее муж человека убил. За это и сел. А разве не так?

– А вот у нас есть факты, что это вы Остроглазова убили. Кто-то из вас, или ты, или Зворыкин.

– Да нет! Не убивали мы! Это я тебе точно говорю, начальник!

– Смотри, Жуков, ситуация у тебя хреновая. Ты вот Зворыкина с потрохами сдал, он тебе этого не простит. Мы его спросим, кто Остроглазова убил, и он на тебя покажет.

– Так я не убивал!

– А ему все равно, убивал ты или нет! Ему главное – отомстить.

– Не убивал я никого.

– Не убивал. Тебе это ни к чему. Это Зворыкин сделал. А ты ему всего лишь помог молоток подбросить.

– Какой молоток? Кому подбросить? О чем ты, начальник?

– Ты знаешь, где у Ковальского гараж?

– Ну, знаю.

– Ты подходил к нему, наезжал на него.

– Я?! Нет, не подходил. Не наезжал. Зачем это мне?

– Чтобы отвлечь Ковальского. Напугал ты его тогда, он в штаны навалил, а Зворыкин этим воспользовался, молоток в гараж подбросил.

– Не пугал я Ковальского. И молотка никакого не было.

Жуков хотел сказать еще что-то, но Шульгин приложил палец к губам. Кто-то открывал дверь, по всей видимости, это был Зворыкин.

Резко распахнув дверь, в квартиру широким шагом вошел статный, ухоженного вида шатен в модном костюме. Энергичный, самоуверенный, немного вальяжный, но вся его напыщенность сразу испарилась, когда перед ним вырос капитан Шульгин, а сзади взял за руки старший лейтенант Романов.

– Спокойно, гражданин Зворыкин. Вы задержаны.

– Славка, беги! – заорал из спальни Жуков.

Мужчина дернулся, но Романов держал его крепко. Захват у Ильи такой, что сам Валуев не вырвется.

– Эй, я не понял, кто вы такие?

– Милиция. Уголовный розыск. А вот откуда мы… Откуда вы милицию ждете, гражданин Зворыкин? Из Москвы? Из Питера? Или из Александровска?

– Не понимаю, о чем вы.

Шульгин дождался, когда Романов обыщет задержанного, стянет руки стальными браслетами, а затем провел его в комнату, где на кровати среди вещей лежали деньги и драгоценности. И Жуков сидел здесь же, на полу. Все это повергло Зворыкина в смятение.

– Что вы на все это скажете?

– Это беспредел! Я буду жаловаться!

– Пошли, беспредел!

Шульгин забрал у Романова изъятый у Зворыкина айфон и увел задержанного на кухню. Он закрыл двери и в спальню, и на кухню, чтобы Жуков не слышал их разговор.

– Деньги мы у тебя, Слава, забрали, наркоту тоже. И главное, драгоценности гражданки Малининой.

– Малининой? А кто это такая? – встрепенулся Зворыкин.

– Да ладно тебе, Слава. Твой дружок во всем признался. Думаешь, почему он такой добрый? Думаешь, почему он хотел, чтобы ты сбежал от нас? Он тебе в глаза смотреть боится, потому что с потрохами тебя сдал.

Руки у Зворыкина были скованы за спиной, поэтому протокол признания он вырвать у Шульгина не мог, разве что зубами в него вцепиться. Но не вцепился, дочитал все до конца.

– Свистеж и провокация!

– Ага, лет на двадцать. Если не на пожизненное. Но это еще не все. Что это такое?

– Айфон это, а он-то при чем?!

Телефон был в хорошем состоянии, в чехле, не оцарапанный, чувствовалось, что за ним следили.

– Откуда он у тебя?

– Купил. На вокзале парень какой-то подошел, хит сезона, говорит, недорого.

– А может, ты его у Остроглазова взял?

– У Остроглазова?! Не брал я у него ничего. Ты что, мне убийство Остроглазова шьешь? Так я его не убивал! И телефон у него не забирал!

– А твой друг Яша говорит, что убивал!

– Я же говорю, провокация это. У Яши с головой не все в порядке! Ты знаешь, начальник, за что его из милиции выгнали? За то и выгнали, что шиза у него! Ему нельзя верить! Нельзя ему верить! Нельзя! Слушай, начальник, да у меня же алиби есть! Когда твоего Остроглазова убивали, я в это время в мотеле куролесил! Там сауна была, мы с Яшей телочек сняли.

– Проституток?

– Да. Одну Ася зовут, а другую Оля. У меня их визитки есть. Девчонки классные, я визитки на всякий случай оставил. Бабы, если что, подтвердят.

– Проституткам верить нельзя.

– Это еще почему? Они что, не граждане России? Ну, вообще-то они с Украины, – Зворыкин озадачился, но ненадолго. – А какая разница? Все равно люди!

– Ладно, разберемся, – приуныл Шульгин. Зато задержанный взбодрился.

– А что, у Остроглазова айфон был?

– Был. Да сплыл.

– А какой айфон, первый или третий?

– Не знаю, – пожал плечами Дима.

Не такая уж у него большая зарплата, чтобы айфонами интересоваться, потому и не вникал он, чем эти гаджеты друг от друга отличаются. И подробностей о телефоне Остроглазова он не знал, хотя характеристики в деле были.

– Может, у него первый был, а у меня третий! А может, у него тоже третий, но «GS», а у меня просто «G»…

– Слушай, а чего ты радуешься? – вскипел Шульгин. – Тебе двадцатка за убийство Малининой светит, а ты радуешься!..

– Не убивал я никакую Малинину! И Остроглазова я не убивал!

– Давай собирайся, в Москву поедем! Там все расскажешь!..

Не верил Шульгин Зворыкину, но все-таки грызло душу сомнение. От убийства Малининой он, может, и не отвертится, а с Остроглазовым все будет сложнее. И алиби у Славы будет, и «гранаты» окажутся не той системы. Успокаивало только то, что Элеоноре он точно досаждать больше не будет.

Глава 23

Говорим – возраст, подразумеваем – остеохондроз. Такие вот реалии современной жизни. Но Круча был намерен с ними бороться. С поясницей у него небольшие проблемы, постреливает иногда, но в прошлый раз он, когда был на море, проплывал по два-три километра в день, и так на протяжении всех трех недель. На целый год хватило, только в июле, перед очередным отпуском, спина дала о себе знать. Не зря говорят, что плавание – отличное лекарство от болезней позвоночника.

Он и сейчас отмеривал свои два километра по заведенному в день приезда порядку. Море теплое, чистое, нет ни волн, ни даже ряби. На небе ни облачка, но это не радовало, потому что заплыв долгий, а солнце жаркое. Но у Степана Степановича кепка на голове. И даже солнцезащитные очки на глазах. От кроля и баттерфляя он в этот раз отказался, неторопливо плыл легким брассом, вытягивая позвоночник.

Далеко за буйки он не заплывал, но и к берегу не жался. Никого нет рядом, никому он не мешает, да и у него под носом мельтешить некому. Руки натружены, легкая приятная усталость в ногах, вода теплая, судорога не грозит. И все-таки неплохо было бы остановиться, перевернуться на спину, немного полежать на воде, отдохнуть. Бояться нечего, хищные акулы в Черном море не водятся.

Круча переворачивался на спину, когда правый бок вдруг обожгла боль, а из воды, словно прыгающая рыба, выскочила гарпунная стрела. Чуть в стороне воду взбурлили пузыри, выпущенные аквалангистом. Неточный выстрел мог сделать подводный пловец, если он охотился на рыбу. Или не совсем точный, если он охотился на самого Кручу. Это уже смахивало на покушение, а у киллера могла быть запасная стрела, и, возможно, он сейчас вставляет ее в подводное ружье.

Круча мог бы и сам потрепать аквалангиста, но сейчас это было делом безнадежным, потому что кровь у него из раны буквально хлестала, заметно окрашивая воду. Не хватит его надолго, а у киллера ласты, он передвигается быстрее, к тому же у него оружие.

Степан Степанович развернулся к берегу и со всех сил рванул к нему кролем. В этом стиле пловец постоянно переворачивается с боку на бок, и попасть в него сложней, чем если бы он плыл брассом. Тем не менее Круча остро чувствовал свою уязвимость, и вся надежда была на то, что его преследует не очень меткий стрелок.

Но, как оказалось, никто его не преследовал, и гарпунные стрелы не тянулись вслед за ним. Но он мог умереть от кровопотери. Чем ближе к берегу, тем меньше оставалось сил. Голова кружилась, в глазах темнело, и еще не хватало дыхания. Но все-таки подполковник Круча добрался до суши, даже смог выйти на берег, но хватило его только на один шаг.

Очнулся он в машине «Скорой помощи», увидел свою Жанну, улыбнулся ей и снова провалился в зыбь небытия. В следующий раз он пришел в чувство уже в больнице, после переливания крови. Рана как таковая оказалась не очень опасной, жизненно важные органы не задеты, но все-таки она стала бы причиной его смерти, если бы он не смог добраться до берега. И если бы крови в больнице вдруг не оказалось, он тоже мог бы отправиться на тот свет. Но все эти «если бы» уже миновали, рана зашита и обработана, осталось только довериться организму, его внутренним силам, в которых Круча почему-то не сомневался.

Сначала к нему в палату пришла жена. Ей он сказал, что стал жертвой случайных и очень досадных обстоятельств. Но не стал скрывать правду, когда появился следователь прокуратуры. Это был полноватый армянин лет тридцати с пушистыми усами и мягкими миндалевидными глазами.

– Врачи говорят, что это был выстрел из подводного ружья, – сказал он с очень серьезным видом. Чувствовалось, что следак смотрит на ситуацию отнюдь не как на нелепую случайность. Внешняя мягкость этого человека сочеталась с его внутренней сосредоточенностью и целеустремленностью. Круча знал таких людей и интуитивно ощущал, что найдет у местного следователя понимание.

– Да, это был выстрел из подводного ружья. И я не думаю, что он был случайным, – в унисон с прокурорским работником заключил Круча.

– Насколько я понимаю, вы сотрудник милиции?

– Да, подполковник Круча, начальник криминальной милиции ОВД «Битово». Это в Москве.

– И еще я понимаю, что у вас могут быть враги.

– И я это понимаю. Но их столь много, что я теряюсь в догадках. Найти бы киллера, допросить его, узнать, кто меня заказал. Но это нереально. Уплыла рыбка, как ее теперь поймать?

– Ничего, проверим все дайвинг-клубы, яхты, что находились поблизости. Будем работать, – с уверенностью знающего человека сказал следователь. – А вы пока составьте список людей, с которыми у вас в последнее время были конфликты. Или даже не конфликты… Какие последние дела вы расследовали? Мало ли, вдруг кто-то из фигурантов имеет отношение к яхте, с которой мог приплыть охотник.

Степану Степановичу понравился его подход к делу, и список людей он составил, но, увы, расследование не дало никаких результатов. Что иголку в стоге сена искать, что рыбу в море – одинаково безнадежно.

Отпуск закончился, но память о нем навсегда останется шрамом на правом боку. Рана оказалась неопасной, но в строй еще возвращаться было рано, две недели можно побыть дома на больничном режиме. И все-таки Круча недолго высидел в своей квартире и буквально сбежал на работу. Всего на день-другой, успокоил он встревоженную жену. Надо было быстрее войти в курс дел, узнать, чем дышат его подчиненные, чтобы контролировать их действия из дома. А может, и не надо ему домой, в кабинете спокойно и уютно, да и поджившая рана не мешает сидеть в кресле. А если что, всегда можно прилечь на диванчик.

– Здравия желаю, товарищ подполковник!

В кабинет вошел капитан Шульгин. Вид у него был слегка смущенный, а во взгляде хоть и смутно, но все-таки угадывалось чувство вины.

– Ну, здравствуй, Дима. Говорят, ты у нас тут самодеятельность развел?

– Так точно, товарищ подполковник!

– Ты еще каблуками щелкни, – улыбнулся Круча.

Он вовсе не собирался устраивать разнос подчиненному и даже был настроен довольно благодушно.

– У Листвянского обыск провел, Зворыкина какого-то откопал. Да ты присаживайся, Дима. Я тебя к стенке не ставлю, расстреливать не собираюсь.

– А за что расстреливать? Зворыкин в убийстве своей бывшей сожительницы признался. Точнее, на него дал показания его подельник Жуков. Мы, считай, дело раскрыли. Ну, не наше дело, но все равно.

– Наше это дело, Дима, наше, и не надо скромничать. Значит, убийство Малининой раскрыли. Это хорошо. А с Остроглазовым, выходит, без изменений.

– Выходит, что так. Сидит Ковальский.

– Что, под залог не выпустили?

– Нет. Его жена приходила, – Шульгин едва заметно опустил глаза. Но тут же поднял их и с улыбкой посмотрел на своего начальника. – Сказала, что это вы ему палки в колеса ставите.

– Лично я?

– Ну да, лично вы. Я, конечно, объяснил, что это не так. Она вообще-то интересная женщина. За мужа очень переживает. Это она мне подсказала, что Листвянский может быть убийцей. Я проверил, ничего такого. А потом у нее новая версия появилась. Сказала, что во всем ее бывший муж замешан.

– Тебе сказала? – улыбнулся Круча.

– Ну да, – заметно смутился Шульгин.

– Ты лучше скажи, что там у тебя с этой женщиной?

– В каком смысле?

– Прежде всего в мужском. Ну, и в женском тоже… Нравится она тебе?

– С чего вы взяли?

Круча еще ни разу не видел, чтобы Шульгин краснел, это было впервые.

– Ну, женщина она видная. Не побоюсь этого слова, красивая.

– Она мужа своего любит, из тюрьмы вытащить хочет.

– Но ведь нравится.

– Да дело не в том…

– А в чем?

– Ну, если с Листвянским все понятно, то с ее бывшим мужем история гораздо более подозрительная. Убил свою сожительницу, взял на прицел Элеонору, чтобы жить за ее счет. И чтобы потом убить и забрать у нее деньги… В общем, следил он за ней, собирал информацию. Возможно, он и Остроглазова убил, чтобы Ковальского подставить. Ну, Элеонора так подумала. А потом у него айфон был, как у Остроглазова. Только это другой айфон оказался, – вздохнул Шульгин.

– Точно другой?

– Точно. Да и не могло орудие убийства у Зворыкина оказаться.

– Почему?

– Да тут целая история… Костин приходил. Раскаивался.

– В чем? – заинтригованно спросил Круча.

– Ну, вы показывали ему молоток, спрашивали, может, он видел такой.

– Да, спрашивал. Мастерская у него в гостевом доме, на чердаке, но там такого молотка не было.

– Нет, был. В том-то и дело, что был. Костин узнал этот молоток. Он сам лично его покупал, только сказать об этом побоялся. Думал, что вы снова на него подумаете.

– А потом вдруг перестал бояться?

– Ну, не то чтобы перестал. Просто совесть проснулась. Вдруг его ложь помешала нам установить настоящего преступника.

– Да нет, все сходится. Ковальский мог подняться на чердак, взять молоток. Мог подняться?

– Мог.

– И где ж тут противоречие?

– Да нет, правильно все. Ковальский мог взять этот молоток. А Зворыкин не мог. Для этого ему нужно было зайти в гостевой дом. А это как минимум глупо. Есть сотни других вариантов, чтобы убить человека. Ножом, например, зарезать…

– Или гарпуном в живот выстрелить.

– Гарпуном? Ну да, слышал. Кстати, сразу хотел спросить, как ваше здоровье? – засуетился Шульгин.

– Нормально у меня со здоровьем. И сам жить буду. И вам буду жизнь портить… Да, ты прав, Дима, не мог этот Зворыкин молоток из гостевого дома взять. Да и как он мог на охраняемую территорию попасть?

– В том-то и дело, что территория практически не охранялась. Но Зворыкин этого мог и не знать. Да и алиби у него. В ту ночь он с проститутками гулял.

– С проститутками?

Что-то щелкнуло в сознании у Кручи, как будто какая-то дверка в памяти отворилась.

– Ну да, с проститутками… Мы их нашли, допросили, алиби железное.

– Проститутки, проститутки… Видел я одну проститутку.

Много продажных женщин видел он на своем веку, но сейчас его интересовала только одна из них. Кажется, он вспомнил, где видел Иру-Стеллу из элитного борделя под Зеленоградом.

– Дима, мне нужен фотоальбом Остроглазова с его девочками, хотелось бы пролистать.

Шульгин вышел из кабинета, минут через пятнадцать вернулся с флешкой, и Круча перегнал с нее на свой компьютер альбом Остроглазова. Ему понадобилось еще пять минут, чтобы найти папку, в которой хранились фотографии с изображением Иры-Стеллы. Всего четырнадцать снимков, причем только на двух из них она была запечатлена в купальнике, дальше шло банное «ню», где красотка демонстрировала свои тайны в декорациях парилки. И звали ее здесь Ванессой.

В своих пояснениях к фотосессии Вадим Остроглазов не скрывал, что снял Ванессу в ночном клубе как проститутку. Правда, сначала он принял ее за относительно честную девушку, но когда она познакомила его со своим прайсом, назад он ее не завернул. Они отправились в сауну, фотоаппарат его находился в машине, потому и появился материал для интимного альбома.

А познакомился Остроглазов с ней восемнадцатого июля две тысячи четвертого года, именно этой датой была помечена папка. Следующую папку он датировал двадцатым июля, имя девушки стояло там же, но фотографий не было. То ли они были удалены, то ли Остроглазов не смог организовать фотосессию с некой Альбиной. Ну не смог и не смог, главное, что в проститутке под именем Ванесса Круча узнал Иру-Стеллу из элитного борделя.

– С этой Ванессой спал Коля Могилевский, – вслух подумал он.

– Колю в зону давно уже увезли, – пожал плечами Шульгин.

– Да нет, Коля здесь ни при чем. Не о Коле я думаю. В этом борделе Наташа Муравлева была.

– Муравлева? Это интересно.

– А что здесь интересного? Ну, приехала к подруге.

– К какой подруге?

– К милой подруге.

– К Ванессе?

– Да нет, не к Ванессе. Ванесса с Колей была, а Муравлева с некой Снежаной, скажем так, общалась. Интересно, сколько имен у этой Ванессы? Ира, Стелла… Ира, скорее всего, настоящее имя. А Снежану как зовут?..

– А это имеет значение?

– Да нет, не имеет.

Ну и что здесь такого, если у Наташи Муравлевой нетрадиционные наклонности? Может, она приревновала Элеонору к Вадиму Остроглазову и затем убила его? Но тогда почему она не приревновала ее к Леониду Ковальскому?

– Скажи, Дима, как тесно ты общался со своей Элеонорой? – в раздумье спросил Круча.

– Ну, во-первых, она не моя. А во-вторых, не было у нас тесных отношений, – замялся Шульгин.

– Но ведь она обращалась к тебе за помощью. Могла бы к Синицыну обратиться, а обратилась к тебе. Может, нравишься ты ей, а? – поддел подчиненного Степан Степанович.

– Да нет, она мужа своего любит. Ну, может, как человек я ей нравлюсь, но не более того.

– Она тебе что-нибудь про Наташу Муравлеву говорила?

– Да, говорила. Что сидели они с ней в зале гостевого дома, коньяк пили.

– Коньяк пили, больше ничего?

– Ну, разговаривали.

– О чем?

– Да о пустяках разных. Вы же сами Элеонору допрашивали и знаете, что некогда им тогда было толком друг с дружкой поговорить. Элеонора два раза во двор выходила, не до Наташи ей было.

– А почему не вышло разговора? Может, Наташа приставала к ней?

– В каком смысле приставала?

– Не в смысле, а в свете. В розовом свете. В розовом. Наташа Муравлева женщин любит. Но это между нами. Пока между нами, а там видно будет. Ты поговори с Элеонорой, вы свои люди, может, она тебе расскажет. Может, Наташа приставала к ней. А может, к Остроглазову ревновала. Или даже к мужу. Аккуратненько так спроси, намеками, но напрямую о пристрастиях Муравлевой ничего не говори. Лишнее это. Да, и еще, надо бы в бордель под Зеленоградом съездить. Или в Зеленоградский ОВД, если эту лавочку серьезно прикрыли. В общем, эта Ира-Стелла-Ванесса мне нужна. И про Снежану тоже надо узнать. Мне бы с этими особами поговорить хотелось. Или сам с ними поговори. Надо узнать у них все, что им известно про Наташу Муравлеву. Сделаешь?

– Да, конечно! – решительно заверил Кручу подчиненный.

– Только особенно этим не увлекайся. Особой надобности в этом нет, а у тебя работы невпроворот. Так, между делом, справки наведи…

Не видел Степан Степанович связи между Ванессой и убийством Остроглазова, но ведь оперативное чутье неспроста «сделало стойку». Значит, надо отработать эту девушку, прощупать ее связи. Хотя бы для очистки совести.

Глава 24

Охранник на воротах изучал предъявленное удостоверение молча, с беспристрастным выражением лица, затем достал радиостанцию из кармана:

– Тут из милиции. Пропустить?

В ответ из рации что-то хрюкнуло, и охранник повел капитана Шульгина к дому.

На территории этого элитного борделя ничего не изменилось с тех пор, как здесь побывал спецназ. Разве что только листья на березках желтеют и осыпаются. Да еще машин на внутренней стоянке стало гораздо меньше, раз-два и обчелся. Ну и охранников не видно, только один у ворот стоит, и все.

И внутри все та же обстановка. Только девочек в неглиже нигде не видно, видно, расползлись по комнатам. Клиентов нет, и нечего им крутить в коридорах своими полуголыми задницами.

Про Наталью Муравлеву Шульгин слышал, но видеть ее не приходилось. Поэтому и не понял он тогда, в ходе рейда спецназа, кого это Степан Степанович вывел под ручку из борделя. Оказывается, это и была она.

И еще он видел, как Муравлеву вытаскивает из комнаты спецназовец. Одной рукой парень держал ее, а другой – длинноногую красотку в прозрачном пеньюаре и чулках на подвязке. Светлые волосы, ярко накрашенные глаза и губы…

Именно эту девушку Шульгин увидел в кабинете, куда привел его охранник. У него была хорошая память на человеческие лица, он умел идентифицировать их по глазам и базовым пропорциям, иначе бы просто не узнал эту диву. Волосы у нее отливали черным, как воронье крыло, макияж умеренный, цвет губ нейтральный, спокойный, и одежда достаточно скромная. На ней был элегантный брючный костюм, вполне пристойная кофточка, без декольте, хотя грудь у этой красотки полновесная, наверняка замечательной формы, и было даже как-то странно, что это несомненное достоинство не выставлялось напоказ. Ведь не в институт благородных девиц приехал Шульгин, а в натуральный публичный дом.

Судя по всему, это и была та самая Снежана, о которой говорил Круча. Ведь это с ней разлучили розовую Муравлеву.

– Здравствуйте, Снежана, – в своей привычной иронично-напористой манере поприветствовал девушку Шульгин. Чем вызвал ее недоумение, что выглядело весьма забавно. Красотка выбрала сегодня для себя благообразный имидж, поэтому, по ее мнению, должна была откреститься от своего псевдонима. И придумать новый. Хотя в данном случае надо было бы назвать свое настоящее имя. Что, к удивлению Дмитрия, она и сделала.

– Я не Снежана. Меня зовут Мария Викторовна. Мария Викторовна Субботина.

Не сказать, что она уж слишком молода, ей, наверное, лет двадцать пять, но все-таки называть ее по имени-отчеству еще рановато. Тем не менее положение представителя власти обязывало Шульгина обращаться к ней именно так.

– Капитан Шульгин, уголовный розыск. Извините, Мария Викторовна, просто я знал вас как Снежану…

– Интересно, когда это вы меня знали? – с едва уловимым кокетством во взгляде спросила она.

– Да вот, заскакивал к вам как-то, месяца полтора назад, со спецназом.

– Да-да, что-то припоминаю.

– Нас ваша профессиональная деятельность не интересовала. Да и сейчас не интересует. Нас интересовал беглый зэк, который скрывался у вас. Так что не переживайте, закрывать мы вас сейчас не собираемся.

– А нас закрывать и не надо. Мы и без того закрыты.

– А я думаю, почему здесь у вас так скучно?

– А вы хотели бы развлечься? – с интересом спросили она.

– А вы готовы сделать для меня исключение?

– Да я бы с радостью, но, увы, мы больше этим не занимаемся.

– А чем же вы занимаетесь?

– Продаем этот дом.

– Чтобы открыть свой бизнес в другом месте?

– Честно сказать, я не знаю, каковы планы нашей хозяйки.

– А кто хозяйка?

– Грушевская Варвара Павловна. Она сейчас находится под следствием, двести сорок первая статья, до пяти лет лишения свободы, как вы знаете, – грустно вздохнула девушка.

– Да, конечно, знаю, организация притонов для занятия проституцией. Но там ведь можно и крупным штрафом отделаться.

– А это как судья даст.

– Ну да, на суд надейся, но сам не плошай… А дом этот на кого записан, на Грушевскую?

– Да, она его построила, на себя и записала. А что здесь такого?

– Да нет, ничего. Значит, Грушевская сейчас под следствием, а вы, Мария Викторовна, за нее?

– Вы очень догадливы, – не без сарказма проговорила девушка.

– И что, есть клиенты?

– Я же говорю, наше заведение больше не работает.

– Я не про заведение, я про недвижимость. Есть желающие купить этот дом?

– А вам, простите, это зачем?

– Сам не знаю, – пожал плечами Шульгин. – Знаете, раньше киножурнал такой был, «Хочу все знать!» назывался. Мой папа его очень любил. Так в милиции такая же история, там все хотят все знать, потому и ходим мы везде, выспрашиваем, вынюхиваем.

– Вы зачем сюда пришли?

– Поговорить по душам. Только не с вами, а с Ириной.

– С какой Ириной?

– Она у вас тут под именем Стелла проходит. Красивая такая, мужчин любит.

– У нас тут все красивые. И все мужчин любят, – смягчилась девушка. – Я поняла, о ком вы говорите. Только Стеллы сейчас нет.

– А когда будет?

– Не будет. Я же говорю, мы закрылись, и мужчин здесь больше не любят. Никого в доме нет, только я и охранник… А зачем вам Стелла?

– Она спала с Колей Могилевским. Есть предположение, что он поделился с ней одной очень интересной для нас информацией.

– Какой информацией?

– Он мог сказать ей, где прячется его подельник, опасный вор-рецидивист по кличке Бугай, – на ходу сочинил Шульгин. – Кстати, она вам об этом не говорила?

– Нет, не говорила.

– Значит, скажет мне. Если, конечно, я смогу с ней поговорить. А я могу с ней поговорить?

– Ну, если она не откажется от встречи с вами.

– Да, но мне бы хотелось узнать ее адресок.

– Вообще-то у нас тут нет отдела кадров, и личных дел на сотрудников тоже нет. Но я могу выяснить, позвонить девочкам, – замялась Мария.

– А Стелле вы позвонить не можете? У вас есть номер ее телефона?

– Вообще-то ее не Стеллой зовут, – в раздумье проговорила девушка. Она терялась в догадках, надо ли выдавать свою товарку или нет.

– Я же сказал, что в курсе, ее зовут Ира. И более точные данные я могу уточнить в Зеленоградском ОВД. Ее же забирали в милицию?

– Да, было такое.

– И данные там на нее есть, так?

– Да, пожалуй.

– И на вас, Снежана Викторовна, тоже есть.

– Мария Викторовна.

– Вот я и узнаю, Мария вы Викторовна или все-таки Снежана.

– Это ваше право, конечно. Да, я могу позвонить Ирине.

Не зря Дима заговорил о зеленоградской милиции, как чувствовал он, что Мария-Снежана не захочет, чтобы он туда обращался. А вот почему она этого не хочет, надо выяснить. Или интуитивная осторожность у нее сработала, или все-таки есть серьезная причина.

– Будьте добры.

– Я на минутку.

Субботина вышла из кабинета, но вернулась не через минуту. Ждать ее пришлось как минимум полчаса. Она не хотела звонить Ире-Стелле в присутствии Шульгина. А может, не с ней она разговаривала, а с кем-то другим. Как бы то ни было, стикер с адресом она принесла. Москва, Люблинская улица…

– А где номер телефона? – спросил Шульгин.

– Нет у меня ее номера, – развела руками Мария.

Ее костюм претерпел некоторые изменения: жакет и кофточка под ним так и остались, но брюки уступили место короткой юбке. И длина каблука, похоже, увеличилась. Да и взгляд ее подернулся чувственной поволокой.

– Я девочкам звонила, они сказали, что Ирина квартиру на Люблинской улице снимает, с Ритой она живет.

– А телефон Риты можно узнать?

– Зачем вам ее телефон? Возьмите лучше мой номер, – кокетливо улыбнулась Субботина и села на краешек стола, едва поправив задравшуюся при этом юбку.

Ноги у нее были чуть короче Останкинской башни, и у Димы так захватило дух, как будто он оказался на ее вершине и глянул на Москву с высоты птичьего полета.

– Да, конечно.

Он достал из кармана свой мобильник, девушка продиктовала ему номер телефона, он набрал его. Она взяла со своего стола зазвонившую трубку, глянула на дисплей, весело кивнула и нажала на кнопку сброса. Дескать, контакт состоялся, и это хорошо.

Но Шульгин трубку от уха не отпускал.

– Здравствуйте, Маша. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.

Мария улыбнулась, принимая игру, приложила телефон к уху. Но при этом повернулась к нему боком, словно не замечая Шульгина. Ну да, он же где-то далеко-далеко.

– Да, пожалуйста.

– Мы разыскиваем опасного рецидивиста по кличке Бугай.

– Да, я это уже поняла.

– Не вы поняли это, Маша, это я вам сказал. Хотя и не должен был говорить. Можно сказать, ради ваши прекрасных глаз я выдал вам важную государственную тайну.

– Я очень сожалею, но ничем не могу вам помочь.

– Но именно на вашу помощь я и рассчитываю.

– И чем я могу вам помочь? – расстегнув жакет, спросила она. – Хотите, чтобы я рассказала вам, чем я сейчас занимаюсь? – спросила она голосом женщины из «секса по телефону». – И о чем я сейчас думаю?

– И о чем вы сейчас думаете?

Жакет она сняла с грациозностью опытной стриптизерши, быстро и не отнимая телефон от уха.

– Об одном очень интересном мужчине.

Ее красивые пальцы медленно расстегивали верхние пуговицы на кофточке. Проститутка Снежана вошла в роль, и Шульгин ощутил испарину на лбу, хотя в кабинете было совсем не жарко.

– А я думаю об одной очень интересной женщине, – стараясь не смотреть на Марию, сказал он.

– О ком это, интересно?

– Ее зовут Наташа. Фамилия ее Муравлева.

– Хотите, чтобы она присоединилась к нам?

– А это возможно?

– Теоретически – да. А практически – нет.

– Почему?

– Потому что я не знаю, о ком вы говорите.

Она расстегнула половину пуговиц на кофточке, но дальше вниз не двигалась и бюст напоказ не выставляла. Но продолжение могло последовать в любое время, и Дима ждал этого с замиранием, хотя и боялся стать жертвой порочной игры.

– Вы были с ней, когда к вам ворвались спецназовцы. Я имею в виду настоящих спецназовцев, а не бутафорию из стриптиз-клуба…

– Да, я помню. Эту девушку звали Наташа?

– А разве нет?

– Обычно клиенты не называют своих настоящих имен. И тем более не называют фамилий…

– Но ее зовут Наташа. И мне интересно знать, какие у вас с ней отношения.

– Зачем вам это?

– Чтобы побольше узнать о вас, Маша. Эта Наташа приходила к вам за любовью?

– Она приходила ко мне просто поговорить за жизнь. Вас это удивляет? Меня – нет. Я за свою жизнь видела массу мужчин, которые приходят к проститутке за тем, чтобы просто поговорить. Американцы, когда им плохо, ходят к психоаналитику, а русские – к проститутке. Надеюсь, вы, товарищ капитан, не из таких любителей поговорить?

– Боюсь, что из таких.

– Жаль.

Мария поднялась со стола, оправила юбку, застегнула блузку и вернулась в свое кресло. На Шульгина она посмотрела с сожалением и насмешкой. Так проститутки смотрят на мужчину, который не в состоянии оплатить их услуги.

– Почему жаль? Мне вот интересно с вами поговорить. Вы, Маша, интересно рассуждаете, мне нравится.

– Но я могу не только рассуждать.

Она снова стала расстегивать пуговицы на блузке. И взгляд чувственно затуманился.

– Маша, вы пытаетесь меня совратить?

– Вы правильно меня поняли.

– Зачем вам это?

– Хочу получить ответ на один вопрос. Мне кажется, капитан, что тебя не интересуют красивые женщины, вот я и хочу знать, так это или нет.

Шульгин усмехнулся. Его волнуют женщины – и красивые, и не очень, но ему неинтересны проститутки. Но вслух он об этом не сказал. Ведь он же приличный человек, сотрудник милиции, и ему совсем не обязательно отвечать грубостью на явную провокацию.

– Нет, это не так. И совсем не обязательно жертвовать собой, чтобы это узнать.

– Я жертвую собой?

Дима решил оставить этот вопрос без ответа.

– И все-таки зачем к вам приходила Наташа?

– Что-то я не пойму, кто вам нужен, Ира или Наташа?

– Ира. Но я хочу знать и про Наташу. Вы так и не ответили на мой вопрос, и это меня задевает. Маленькая такая профессиональная досада.

– Почему же я не ответила на ваш вопрос? Очень даже ответила. Наташа приходила ко мне поговорить за жизнь.

– И часто она к вам ходила?

– А это уже секрет фирмы.

– Но я же поделился с вами государственной тайной.

– Ну, если я вам так обязана, – колко усмехнулась Мария, – то я вам скажу. Она приходила ко мне несколько раз, пять или шесть, точно не помню.

– Вы давали объявление в газете? Э-э, сотрудница элитного дома терпимости снимает депрессию душевными разговорами.

– Нет, я объявления в газету не давала.

– Как же тогда Наташа узнала про вас?

– Мы с ней познакомились случайно. Она ехала на машине, а мне нужно было такси. Она остановилась, отвезла меня домой, ну, по пути мы разговорились.

– Она что, бомбит на своей машине?

– Нет, конечно. Она богатая женщина, ей это ни к чему.

– У меня тоже есть машина, человек я не богатый, но тоже не подвожу людей за деньги. Но иногда я подвожу бесплатно красивых девушек. Потому что мне нравятся красивые женщины, хочется сделать им приятное, завязать с ними знакомство. Может, и Наташа хотела завязать с вами знакомство?

– Думаете, ей нравятся красивые женщины? – шаловливо улыбнулась Мария.

– А вдруг?

– Все, я вас поняла. Вы, капитан, не равнодушны к этой теме. Вам интересна тема наших с Наташей отношений. Что ж, тогда пойдемте, я вам кое-что покажу.

Она поднялась из-за стола, приблизилась к нему походкой возбужденной фотомодели, мягко взяла за руку и вывела из кабинета.

Они оказались в комнате, по виду напоминавшей спальню. Это был номер, в котором проститутки принимали своих вип-клиентов. Мария села в глубокое кресло, забросив ногу на ногу, взяла с тумбочки пульт дистанционного управления, зажгла жидкокристаллический экран телевизора, а затем включила видеоплеер. Ей пришлось жать на кнопки, чтобы найти нужную сцену – двух роскошных блондинок, в приступе наигранной страсти срывающих друг с друга одежды. Зрелище, может, и нескучное, но безликое: ведь на экране развратничали никому не известные особи, а Дима хотел увидеть Наташу Муравлеву в объятиях Марии. Разумеется, исключительно в интересах службы.

– Мне кажется, это тебе должно понравиться.

Мария вплотную приблизилась к нему, сомкнула пальцы на его плече. Казалось, она опирается на него, но на самом деле он не чувствовал тяжести ее тела. Зато его пьянило ощущение телесной близости с красивой и уж точно не глупой женщиной. И хотелось продолжения… Но нельзя поддаваться соблазну, ведь он должен понимать, что Мария не просто так втягивает его в свои сети.

– Нет, не нравится. Мне уже пора.

– К Стелле торопишься?

– К Ире.

– Начнешь разговор с Ирой, а закончишь со Стеллой. Уж я-то ее знаю.

– Стелла меня не интересует.

– А Снежана? Мы могли бы с тобой поговорить об интересных вещах.

И снова ее голос звучал как в телефонных «откровенных» разговорах, но Мария была не где-то там, а рядом, и дышала ему в ухо, волнуя кровь и возбуждая чувства.

– Как с психоаналитиком?

– А это как скажешь… Кстати, если ты не настроен на тесное общение, мы бы могли начать с массажа.

Она встала у него за спиной, мягко вонзив пальцы в шейные мышцы.

– Ты весь напряжен, тебе надо расслабиться. Все за счет заведения.

Она усадила Диму в кресло, мягкими, но сильными движениями помассировала мышцы шеи и плечевого пояса. На этом все должно было закончиться, но Мария неудержимо пошла дальше и сняла с него рубашку. В конце концов он понял, что сопротивление бесполезно.

Глава 25

За каждой пьянкой наступает похмелье, и этот закон еще никто не отменял. Но лучше похмелье физическое, чем моральное, а хуже всего – и то, и другое…

Шульгин потрясенно смотрел на труп девушки, с которой должен был поговорить еще вчера. Проститутка Ира безжизненно лежала на диване с предсмертным выражением блаженства на лице. Холодное тело, окоченелое. Судя по тому, как выглядел труп, смерть наступила несколько часов назад.

На полу валялись шприц и жгут. Но квартира не напоминала наркоманский притон – здесь не было беспорядка, полы чистые, пыль в лучах солнца не плавала.

Чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо.

– Ты кто такой?

Дима видел милицейскую «десятку», и это было первым тревожным звонком. Он почувствовал неладное еще тогда, когда увидел открытую дверь в нужную ему квартиру. А труп Иры и вовсе поверг его в ступор.

Труп уже обнаружили, вызвали милицию, но оперативно-следственная группа еще не подъехала, оцепление пока не выставлено, потому Дима беспрепятственно попал на место преступления.

– Капитан Шульгин, битовский уголовный розыск.

– Удостоверение покажи.

Дима осторожно повернул голову и увидел молодого лейтенанта в милицейской форме. Все ясно, старший наряда патрульно-постовой службы, прибывшего на место по звонку.

– Это же не ваша территория, – рассматривая удостоверение, заметил лейтенант.

– Зато клиент наш.

– По наркоте работаете?

– Мы по всему работаем… Кто милицию вызвал?

– Ну, подруга. На кухне она…

– Это хорошо… Я пока гляну на погибшую?

На покойнице была летняя футболка, правая рука откинута в сторону – Шульгину даже не пришлось касаться тела, чтобы обследовать локтевой сгиб. Но там он увидел только один четкий след от укола. Пришлось осмотреть и левую руку, но и там ничего такого.

– Эй, не надо ничего трогать! – запоздало возмутился лейтенант.

– Чистые у нее руки, значит, не наркоманка.

– А похоже на передоз.

– Значит, помогли с этим…

– Ну да, и такое бывает, – пожал плечами лейтенант.

Ему-то все равно, несчастный случай, суицид или убийство, он этим делом заниматься не станет, убийц искать не будет, а судя по его постному выражению лица, и стремления к этому нет.

– Где, говоришь, подруга? На кухне? Мне бы с ней поговорить, ну, пока ваши не подъехали.

На маленькой кухоньке, прижавшись боком к холодильнику, сидела симпатичная девушка с красивой русой косой. Она тупо смотрела куда-то перед собой и нервно курила. Тут же сидел патрульный сержант с автоматом на коленях. Он что-то говорил, но девушка его не слушала.

– Коломиец, давай во двор! – распорядился лейтенант.

Сержант с неохотой ушел, а его место занял Шульгин.

– Вас Рита зовут? – спросил он.

– Нет, Катя. А Риты сейчас нет.

– Давно снимаете квартиру? И как вы узнали, что Ира мертва?

– Хату снимаем несколько месяцев. А как узнала? Прихожу домой, а она лежит…

– Ира была наркоманкой?

– Ну да, кололась. Иногда…

– А деньги где на дозу брала?

– Ну, работала. На фирме…

– На какой?

– Да по-всякому…

– Может, проституцией занималась? В элитном борделе в Зеленограде. Под чутким руководством Грушевской Варвары Павловны…

– Ну что вы! – вяло возмутилась девушка. – Я не знаю такую…

– И Снежану не знаете?

– Не знаю!

– Субботина ее фамилия!

Зато Шульгин знал новоявленную мадам во всех телесных подробностях. Внешний массаж вчера плавно перешел во внутренний, потом была сауна, затем снова постельные утехи, сдобренные виски. Только глубокой ночью Дима оказался дома.

Выпил он вчера не очень много, но чувствовал себя с утра разбитым. И дело не в недосыпе, к этому он давно привык. На него давило чувство вины и ожидание крупного подвоха. Ведь не зря же проститутка Снежана совратила его. Он это понимал, но все-таки сдался ей на милость. О чем жалел, когда ехал сюда. А сейчас ментовская совесть держала его за горло и во весь голос кричала на ухо: если бы он приехал сюда вчера, то Ира, возможно, была бы сейчас жива.

– А если мы сейчас в Зеленоградский ОВД позвоним, если спросим, кто ты такая, что нам ответят?

– Да звоните! Не работала я в этом борделе. Ирка работала, а я – нет.

– А ты где работаешь?

– Где надо!

– Да ты не бойся, никто тебя привлекать не станет. За это дело. А вот за убийство твоей соседки можем привлечь.

– Я здесь при чем?

– А потому что твою подружку кто-то убил.

– Никто ее не убивал! С дозой не рассчитала! При чем здесь я!.. Я наркотой не занимаюсь, это я вам честно говорю.

– А Ира занималась?

– Нет. Ну, для себя, конечно, доставала.

– А если я скажу тебе, Катя, что Ира не была наркоманкой?

– Как не была, если была!

– Да, но руки у нее чистые. Не кололась она в руки.

– А она что, дура, по-вашему, чтобы в руки колоться? Вы на ее ноги посмотрите!

– А почему последний укол она в руку сделала?

– Не знаю.

Эксперты, следователь и оперативники еще не подъехали, поэтому Шульгин беспрепятственно смог осмотреть ноги покойной. Действительно, вены голени у девушки были порядком исколоты. Но почему тогда она не укололась туда? Не потому ли, что убийце все равно было, куда всадить иглу?

Дима вернулся к Кате, но его появление вызвало бурную истерику. Она смотрела на него безумными глазами, будто он был не человеком, а красномордым чертом с рогами. И еще она вовсю махала руками, будто пытаясь напустить на него дым ладана.

– Не убивала я Ирку! Не убивала! И не надо меня пытать, кто ее убил? Никто! Сама она!

– А почему она в руку укол сделала?

– Она иногда в руку делала…

– Да нет, не видно там ничего…

– Потому и не видно, что редко делала…

– Рита где?

– Не знаю. Я когда уходила, она здесь была… Но ее вызвать могли.

– Куда?

– Куда надо!

– А тебя куда вызывали?

– Не важно!

– Ну как не важно? Нам знать надо, с кем ты была, когда Ира умирала. С кем ты была, тот и алиби предоставит…

– А когда она умерла?

– Ночью. Ближе к утру.

– Ну, под утро я была с одним. Игорь, если надо будет, его найдет.

– А ты что, не знаешь своего клиента?

– Ну, Толик его звали…

– А Игорь – твой сутенер? – усмехнулся Шульгин.

– А это не ваше дело!..

– Значит, работала ты ночью. А вернулась когда?

– Ну, вернулась. Утром вернулась, смотрю, Ирка лежит, я в милицию звонить.

– А Рита в это время где была?

– Не знаю. Не было ее здесь.

– Так, ладно. Сейчас ты посмотришь и скажешь мне, оставила Рита свои вещи или нет?

– Кому оставила? – тупо посмотрела на Шульгина девушка.

– Здесь оставила или нет? Может, она домой уехала?

– Куда, в Полтаву?

– Я откуда знаю?.. Вещи пошли смотреть!

Наконец-то Катя поняла, что от нее требуется, медленно поднялась со своего места, прошла в комнату, где жила Рита, заглянула в шкаф, в тумбочку.

– Нет вещей, – мотнула она головой. – Уехала!

– Фамилию ее знаешь?

– Мартынченко.

Шульгин достал телефон, набрал номер подполковника Кручи.

– Да, Дима, – спокойно, с фирменной своей меланхоличной иронией ответил начальник.

– Проблема, Степан Степанович. Ира убита.

– Какая Ира?

– Она же Стелла, она же Ванесса.

Квартира вдруг стала наполняться людьми, это приехала оперативно-следственная группа. Шульгин понимал, что его присутствие здесь нежелательно, но уходить не торопился.

– Убита? – продолжал спрашивать в трубку Круча.

– Да, на квартире у себя лежит. Похоже на передозировку. Ноги в уколах, а руки чистые. Зачем, спрашивается, она в руку укололась, если в ноги привыкла? Я вчера со Снежаной разговаривал, про Иру спрашивал, она мне адрес ее давать не хотела. Но потом вышла, принесла все-таки. Я ехать к ней собирался, а Снежана меня задержала. Надолго задержала. Но дело не в том. Дело в том, что она могла меня нарочно задержать. Чтобы с Ирой успеть покончить.

– Зачем ей это?

– Ну, я не знаю. Может, эта Ира что-то про Муравлеву знала? Что-то такое нехорошее. Снежана тоже знает, но не говорит. Сказала, что Муравлева к ней по душам поговорить приезжала… Ну, потом призналась, что было у них и более плотное общение. Но все равно, ничего такого я не узнал. А Ира могла знать.

– Что, например?

– Ну, мало ли… Может, Муравлева и сама была проституткой. Может, она в бордель этот не к Снежане ездила.

– А к кому?

– Может, стариной тряхнуть хотела. Не бывает бывших наркоманов. И проституток бывших не бывает. Случаются, конечно, исключения, но что, если Муравлева не хотела быть исключением? Может, потому и приехала к Снежане, чтобы она ей с острыми ощущениями помогла.

Круча слушал внимательно, не перебивал, похоже, он всерьез отнесся к версии подчиненного.

– Муж на работе, а ей скучно, вот она от безделья и мается, отсюда и вопросы, куда пойти, куда податься, кого найти, кому отдаться, – предположил Дима.

– Ну, если она бывшая проститутка, то такой вопрос, конечно, возникнуть может, – согласился Степан Степанович. – Но зачем убивать Иру?

– А чтобы она не рассказала мне про Муравлеву…

– Но Снежана же не рассказала.

– Так со Снежаной у Муравлевой могли быть хорошие отношения, а с Ирой – плохие. Может, она ненадежной казалась, поэтому ее убрали.

– А Снежана, значит, надежная.

– Мне кажется, что да, баба она умная, все вокруг да около. Зато Ире точно в лоб. Передозом…

– Точно передоз?

– Да похоже на то… А может, с дерьмом каким-нибудь наркоту смешали. Я слышал, если героин с метадоном смешать, летальный исход вполне можно получить. Но с этим пусть экспертиза разбирается, а меня соседка Иры волнует, некая Маргарита Мартынченко, девятнадцати лет от роду. Сбежала она из Москвы. Собрала вещи и сбежала.

– И что?

– Искать ее надо. Может, она и убила Иру. Сделала ей укол и уехала. Может, она уже где-то на пути в Полтаву.

– Искать ее надо. Но, насколько я понимаю, это не наш район.

– Нет, не наш.

– Пусть местный угро этой Ритой занимается, – решил Круча.

– Так им легче на несчастный случай все списать. Или на суицид.

– Попробуй объяснить им, что это не так.

– Вот и я о том же… Надо в Зеленоград ехать, Снежану в оборот взять. И чем быстрей, тем лучше. А мне здесь надо остаться…

– В Зеленоград, говоришь? А Снежана там?

– Должна быть. Главная мадам под следствием, штат распущен, в доме только Снежана и охранник. Они за домом смотрят. Он выставлен на продажу, а эти двое, как говорится, на хозяйстве остались.

– Может, мы за покупателя сойдем?

– Вряд ли. Снежана вас видела.

– Видела. А я Романова возьму, он хоть и молодой, но представительный… Я тебя понял, Дима. Давай работай, а со Снежаной мы разберемся. Сам в Зеленоград съезжу…

Не хотел Шульгин ехать к Марии-Снежане. Может, и не очень хорошо она с ним поступила, но все-таки не хотелось грубить ей, а без этого точно не обойтись. Все-таки ночь, считай, с ней провел, а какая она нежная была с ним и ласковая…

Дима сунул телефон в карман и тут же услышал сухой кашель за спиной. Такими звуками, как правило, люди привлекают к себе внимание.

Он обернулся и увидел широколобого, с крупными блестящими залысинами мужчину. Улыбка у него вроде бы была добродушной, располагающей, но взгляд колючий, въедливый, неуютный, как мартовский ветерок.

– Следователь Корейцев, – представился он. – Насколько я понял, вы представляете уголовный розыск ОВД «Битово»?

– Капитан Шульгин, оперуполномоченный уголовного розыска. Да, я представляю Битово.

– Вы знаете покойную, – сказал он утвердительно.

– Постольку-поскольку. Она проходила у нас как свидетель по важному делу, вот я и приехал поговорить с ней, а она мертва…

– Я так понял, вы полагаете, что ее убили.

– Утверждать я, конечно, не могу, но все может быть…

– Но вы предполагаете, что мы спустим это дело на тормозах… Извините, что подслушал ваш разговор.

– А зачем вам лишние проблемы? Покойная была проституткой, наркоманкой, она запросто могла стать жертвой собственных пристрастий. Я вас ни в чем не упрекаю.

– Не надо упрекать. Мы работаем не за галочки в отчетах. Хотя, конечно, от этого уйти пока не получается. Вы что-то говорили про соседку покойной. Думаете, она могла сделать укол?

– Все возможно. Мартынченко ее фамилия, из Полтавы она. Но, возможно, находится где-то в Москве. Задержать ее надо.

– Не переживайте, мы примем все меры к ее задержанию. А вы можете возвращаться к себе в отдел.

– У вас могут возникнуть ко мне вопросы.

– Логично. Оставьте свой телефон.

Шульгин прекрасно понимал следователя Корейцева, которому не хотелось, чтобы под ногами крутился опер с чужой «земли», но и сдаваться он не собирался. Надо было найти убийцу, чтобы выйти на заказчика преступления, и он сделает для этого все, что в его силах.

Глава 26

Кованые ворота были закрыты на замок, калитка задраена намертво, машин во дворе нет, зато откуда-то вдруг появились спущенные с цепи собаки. Они с жутким лаем бросились на ворота. Проскочить сквозь прутья они никак не могли, но Романов инстинктивно отпрыгнул назад, затем, постояв несколько секунд в нерешительности, сел в машину.

Сам Круча из машины выходить не стал. Рано у него хоть и не болит, но все-таки вынуждает ограничивать себя в движениях.

– Похоже, бордель закрылся на карантин, – недовольно буркнул Романов. – Люди вымерли, остался только СПИД и сифилис.

– И разносчики бешенства, – совсем невесело улыбнулся Круча.

Может, и есть кто-то в притоне, но туда без приглашения не попасть. А собаки в гости не зовут, как раз наоборот.

Круча вздохнул. Зря он сам поехал сюда, надо было Романова на разведку отправить. Но уж больно захотелось ему поговорить со Снежаной.

Возможно, Муравлева действительно в прошлом была проституткой. Может, она только прикидывалась образцовой женой, а сама время от времени приезжала в бордель, чтобы в потных объятиях похотливого самца вспомнить бурную молодость. Так или иначе, но Степан Степанович застукал здесь Наташу, он мог сообщить об этом ее мужу, именно этого она и боялась. Женщина она не бедная, не без связей в темном подлунном мире – возможность заказать Степана у нее была. Что, если в него стрелял из подводного ружья нанятый ею человек? Вероятность такого сценария ничтожна мала, но все-таки ему очень хотелось поговорить со Снежаной. Вдруг она прольет свет на темное прошлое своей подруги, возможно, вовсе не «розовой».

Круча позвонил Шульгину:

– Как там у тебя дела, Дима?

– Да пока неплохо. Мартынченко искать вроде бы начинают, меня хотят подключить, я не против…

– А к Снежане подключиться не хочешь? Не пускает она нас к себе, собак с цепи спустила. Ты ей позвони, объясни, что нельзя так поступать.

Шульгин перезвонил через пять минут.

– Телефон абонента заблокирован или находится вне зоны доступа сети, – с сожалением констатировал он.

– Но мы-то в зоне доступа, значит, ее здесь нет. Или телефон заблокирован. Ладно, Дима, занимайся Мартынченко. И по сторонам посматривай, вдруг твоя Снежана там где-то неподалеку засветится. Да, и номер ее телефона продиктуй.

Розыск – это хождение по лабиринту с одним-единственным выходом. Уперся в тупик, значит, надо поворачивать назад, отступать на исходные позиции и двигаться в другом направлении в надежде, что выход не заблокирован наглухо.

Но где эта исходная позиция? Дом гражданина Костина, где погиб Остроглазов? Но ведь это далеко, может, есть что-то поближе?

Круча направился в Зеленоградский ОВД, и, как оказалось, не зря. После инцидента с Колей Могилевским там побывала и Снежана, она же Мария Викторовна Субботина, и погибшая Стелла-Ванесса, она же Ирина Игоревна Вислогузова. Одна родом из Курска, другая – из Астрахани, у обеих прописка по месту рождения. А московские адреса указаны от фонаря, место жительство Вислогузова указала вовсе не то, где сейчас находился ее труп. И вряд ли Субботина жила на Краснобогатырской улице. Да и номер ее телефона не совпадал с тем, который она продиктовала дознавателю.

Сотовый телефон излучает сигнал, по которому посредством специальной аппаратуры можно отследить место его нахождения. Даже если выключить мобильник, он все равно продолжает посылать сигнал, и его можно вычислить. В системе МВД существует специальный технический отдел, который занимается решением таких проблем, да только далеко не всякий сыскарь имеет свободный доступ к этой системе. Но подполковник Круча в столичной системе уже давно, друзья и просто хорошие знакомые у него по всей Москве, и он знал, к кому можно обратиться напрямую. И результат не заставил себя долго ждать. Как оказалось, мобильник Снежаны находился в доме терпимости, по двору которого бегали страшные псы. Но ведь он мог оставаться там и без хозяйки. А если возле выключенного телефона находился сейчас труп гражданки Субботиной?

Бегающие по двору собаки – это уже само по себе нарушение общественного порядка. Вдруг в заборе окажется дырка, через которую эти монстры могут вырваться на свободу, покусать ни в чем не повинных людей. Да и частный бордель можно рассматривать как рассадник не только разврата, но и терроризма. Но главное, сегодня ночью погибла сотрудница этого заведения… И все-таки даже под этим соусом Круче пришлось постараться, чтобы получить постановление на обыск. Да еще время ушло, чтобы выбить группу захвата.

Собак усыпили, но все старания ушли этим псам под хвост. Не было никого в доме. И только мобильник Субботиной лежал на тумбочке в ее комнате. Шкаф пуст, от вещей только старые стоптанные тапочки да упаковка от колготок.

Круча заглянул в телефонную книгу памяти – ничего. Пустовал и список входящих вызовов. Видно, Субботина оставила телефон в доме неспроста: не хотела стать жертвой технической разведки. Потому и память очистила. Но ведь данные с карты памяти можно восстановить, есть специалисты, которым это по силам. Жаль, что на это нужно время…

Рана разнылась, разболелась, но Круча все-таки свернул с дороги домой. Он позвонил Костину, и тот готов был встретиться с ним в своем особняке прямо сейчас, а это почти по пути – три версты не крюк даже для подраненного опера.

Евгений Максимович сделал правильные выводы – видеокамеры контролируют и подступы к воротам, и территорию двора, охранников прибавилось.

Костин принял его без особой радости, но все-таки сам вышел к нему навстречу, проводил в домашний кабинет. Не в его положении хорохориться: в убийстве Остроглазова обвиняется Ковальский, но ведь и на него самого следствие смотрит косо…

Евгений Максимович посадил Степана с одной стороны журнального столика, сам устроился по другую, пальцем коснулся головы китайского болванчика, которая тут же закачалась в режиме метронома. Отсчет времени пошел – так можно было расценить этот жест.

– Вы нам очень помогли Евгений Максимович, – издалека начал Круча. – У нас появился еще один подозреваемый, это первый муж Элеоноры Ковальской. В принципе, он мог ударить Остроглазова по голове. Но вы признались, что оружие убийства находилось на чердаке вашего гостевого дома. Зворыкин еще мог пробраться во двор вашего дома, но не стал бы лезть за молотком в гостевой дом. Он мог бы убить Остроглазова кирпичом. Выковырял бы бордюрный камень из вашей дорожки, например. Хорошо, что вы сказали про молоток…

– Вы же не думаете, что это я ударил Вадима? – с напряжением в голосе спросил Костин. Его совершенно не интересовал Зворыкин, он боялся, что компас правосудия снова покажет на него.

– Против вас нет прямых улик, – покачал головой Круча. – Но согласитесь, эта история с убийством вашего брата слишком уж запутанная. И у вас был повод избавиться от Вадима, и у Ковальского. И даже у Зворыкина, у первого мужа Элеоноры, ведь Вадим приставал к его бывшей жене, возможно, у него на глазах. Вы знаете Зворыкина?

– А кто это?

Круча еще раз убедился, что Костин слушал его вполуха, погруженный в собственные переживания.

– Я же говорю, первый муж Элеоноры. Вы ведь сами говорили мне, что это вы познакомили Элеонору с Леонидом Ковальским.

– Да-да, было такое.

– И еще говорили, что у нее до этого был муж.

– Да, конечно, и муж был, и ребенок. Просто я не знал, что у ее первого мужа фамилия Зворыкин.

– Теперь знаете.

– Скажите, это имеет ко мне какое-то отношение?

– Да нет, со Зворыкиным все ясно. Не мог он убить вашего брата. А Ковальский мог. Возможно, он это и сделал.

– Что значит возможно? Все-таки вы меня подозреваете!

– Нет, вас я не подозреваю. Но мне нужна от вас исчерпывающая информация обо всем, что мне требуется знать. Ведь вы сразу не признались насчет молотка, которым убили вашего брата. Это хорошо, что потом вы вспомнили об орудии убийства. Но будет лучше, если вы ничего не утаите от меня сейчас. Меня интересует жена вашего друга Наталья Муравлева. Что вы можете сказать о ней?

– Что я могу сказать о Наташе? Ну, хорошая девушка, замечательная жена, хорошая хозяйка…

– Вы были знакомы с Муравлевым, когда в его жизни появилась Наталья?

– Да, конечно.

– А как она познакомилась с Михаилом?

– Как познакомилась? Не знаю. Но без нашей с Фимой помощи, это точно.

– Михаил сам с ней познакомился?

– Ну да.

– Как он с ней познакомился, если не секрет?

– Ну, как мужчина с женщиной знакомится… Не знаю, как он с ней познакомился. Нас он пригласил уже на свадьбу, сказал, что женится. Мы с Фимой только у них на свадьбе и увидели ее впервые.

– А до этого ее не знали?

– Нет.

– И часто вы с Муравлевым встречаетесь, ну, в кругу семьи, так сказать?

– Примерно раз в два месяца… Ездили с ним на рыбалку, он уже тогда с Наташей общался. Правда, он без нее был, но все уши нам прожужжал. Не девушка, говорил, а мечта поэта. Влюбился он в нее очень. И сейчас любит. Они месяц были знакомы, ну, может, чуть больше, и сразу под венец. А ведь он после развода с первой своей женой говорил, что никогда больше не женится.

– Значит, он был уже однажды женат?

– Да. Ленка у него дом на Рублевке отсудила. Он переживал очень, а сейчас нисколько не жалеет.

– Из-за дома на Рублевке переживал или из-за того, что жену потерял?

– Ну, Лену он любил. Любил, но изменял. А она узнала о его изменах, на развод подала. Принципиальная женщина, скажу я вам. А может, просто не любила Мишу. В общем, он сейчас ни о чем не жалеет. Наташа устраивает его, он с ней счастлив по всем статьям.

– Насколько я знаю, она не работает, занимается домом.

– Да, занимается домом.

– Но иногда выезжает в город, по делам…

– Наверное. Моя жена тоже занимается домом, но часто бывает в городе, а что здесь такого?

– Да нет, ничего. А раньше Наташа чем занималась? Работала где-то, училась?

– Ну да, училась. В каком-то институте…

– В каком?

– Не знаю… С лингвистикой что-то связано, если я не ошибаюсь.

– Она в институте училась, когда Михаил с ней познакомился?

– Ну, наверное… А что вас конкретно интересует?

– Меня интересует прошлое Наташи, где она училась, чем занималась.

– Если она училась, значит, тем и занималась, что училась.

– А в свободное от учебы время что она могла делать?

– А что она могла делать? Я в такие тонкости не вдавался, – Костин подозрительно смотрел на Кручу, как будто понимал, к чему он клонит.

– Вот и я спрашиваю, что? – дожимал собеседника Степан.

– Не знаю. Я этого не знаю…

Возможно, так оно и было. Наташа не настолько глупая женщина, чтобы выставлять себя с негативной стороны. И если Костин не знал ее подноготную, то Наташа не стала бы рассказывать ему о скелетах в своем шкафу. И Круче ничего не расскажет, если он сунется к ней.

– А первую жену Муравлева вы хорошо знаете?

– Лену? Ну, знаю, конечно…

– И где она живет, тоже знаете?

Костин секретничать не стал, и адрес дал, и даже на карте показал схему проезда. Женщины – народ любопытный во всем, что касается их соперниц. Вдруг Елена Васильевна сможет пролить свет на тайну появления в жизни бывшего мужа Наташи Муравлевой.

Но если это случится, то уж точно не сегодня. Дело шло к вечеру, Степану Круче давно пора было вспомнить, что у него щадящий режим работы.

– Да, и еще один вопрос, Евгений Максимович. Я так понял, что вы не звали в тот день к себе вашего брата, он приехал без приглашения. Но, скажите, он знал, что у вас будут гости, что среди них будут Муравлевы?

– Ну да, я ему говорил, что жду гостей. Он должен был понимать, что среди них будут Муравлевы.

Ответ на этот вопрос был ценным пазлом, из которого складывалась картинка преступления.

Дом на Рублевке уступал своими размерами особняку Муравлева на Новорижском шоссе. Строители избежали входившего в начале девяностых прошлого века в моду тяжелого и унылого готического стиля под старинный замок. Симпатичное здание под светлой минеральной шубой с черными декоративными фахверками, живописный двор с причудливым дизайнерским ландшафтом, большой, но неработающий фонтан перед крыльцом.

На звонок вышел смазливый, спортивного сложения брюнет в шерстяном жилете и джинсах. Круча предъявил ему свое удостоверение, он внимательно изучил его.

– Да, проходите, Елена Васильевна ждет вас.

Круча не знал, по какому телефону позвонить ей, чтобы договориться о встрече, а ехать наобум он не решился, чтобы не попасть впросак, как вчера. Поэтому сначала сюда съездил Романов, а теперь вот он появился сам.

Брюнет провел его в дом, в холле которого на кремовом диване сидела немолодая, но хорошо сохранившаяся женщина с пышными темно-русыми волосами. Лицо красивое, породистое, взгляд хмурый, немного высокомерный, капризный излом губ… Наташа Муравлева излучала светлую энергию, а эта дама всем своим видом наводила тоску. Но Наташа могла пускать пыль в глаза, а Елена Васильевна, похоже, искренна в своем неприязненном отношении к незваному гостю.

Молодой человек мог быть ее сыном, поэтому Круча не очень удивился, когда он вплотную подсел к хозяйке дома, обняв ее за плечи. Только вот легкий поцелуй в щеку показался ему чересчур чувственным для проявления сыновьей нежности.

– Елена Васильевна, мне бы хотелось поговорить с вами наедине.

– Это еще почему? – возмутился брюнет. – Я, между прочим, юрист по образованию, имею полное право быть адвокатом своей жены.

– Вы – муж Елены Васильевны? – спросил Круча, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал беспристрастно.

– А вам что-то не нравится? – манерно вскинул голову парень. – Между прочим, я имею полное право выставить вас за дверь!

Мода сейчас пошла на юных мужей для немолодых женщин, и Елена Васильевна решила не отставать от Пугачевой, Бабкиной и прочих звезд. Что ж, это ее право, и Круча не должен был возражать против этого выбора.

– Скажите, молодой человек, где вы работаете?

– А вам какое до этого дело?

Судя по его реакции, парень нигде не работал. Впрочем, какие могут быть к нему за это претензии? Ведь за тунеядство давно уже никого не сажают.

– У адвоката должна быть практика. Нет практики – нет и адвоката.

– Я домашний адвокат!

Елена Васильевна безучастно наблюдала за перепалкой. И мужа она не поддерживала, и Кручу не осуждала.

– А от кого вы собираетесь защищать свою супругу? От ее бывшего мужа?

– А при чем здесь мой бывший муж? – еще больше нахмурив брови, спросила хозяйка мужа.

– Потому что меня интересует его молодая жена.

– Эта потаскушка? – презрительно скривил губы парень.

– Валентин! – резким голосом осадила его Елена Васильевна.

Зато Круча посмотрел на брюнета с живым интересом.

– Это вы про Наташу?

– Нет, это у него с языка сорвалось. Валентин уже уходит. Да, Валентин?

– Да, дорогая, – вздохнул он.

Видимо, ослушаться свою благоверную он не смел, поэтому пришлось согласиться с ней. Но чтобы доказать свое право на жену, Валентин, уходя, поцеловал ее в губы.

– Вас интересует молодая жена Муравлева? – с пренебрежением к своей сопернице скривила губы хозяйка дома.

– Да, хотелось бы о ней поговорить. Почему ваш нынешний муж назвал ее потаскушкой?

– Я же говорю, он оговорился…

– А может, Наташа в прошлом была проституткой?

– Почему в прошлом? Она и сейчас проститутка, – снова не сдержалась женщина.

Видно, что Круча наступил ей на больную мозоль.

– Почему вы так думаете?

– А почему она с Мишей живет? Из-за любви, думаете? Нет, конечно, любовь там и не ночует. Она тело свое продает и молодость…

– Это понятно. А чем она до замужества занималась?

– А она что, замужем сейчас?

– Ну да, замужем за Михаилом Муравлевым.

– Замужем – это когда любишь. А Наташа, поверьте, его не любит! – начала горячиться женщина.

– Поверю. Если вы говорите, почему не поверить. И все-таки, чем Наташа занималась до… Ну, до того, как познакомилась с Михаилом Муравлевым?

– Проституткой она была!

В пылу женщина может наговорить о своей сопернице все, что угодно, но Кручу волновали не эмоции, а факты.

– Вела беспутный образ жизни или занималась проституцией?

– А разве это не одно и то же?

– Ну, кто-то занимается развратом из-за любви к мужчинам, а кто-то из-за любви к деньгам. Есть любители, а есть профессионалы.

– Тогда она профессионалка!

– Вы так думаете или знаете?

– И думаю, и знаю.

– Что вы знаете?

– Неважно, что я знаю. А она что-то натворила? – с надеждой посмотрела на Кручу брошенная женщина.

– Все возможно.

– Ну, я не знаю… Миша мне все-таки дорог, – замялась Елена Васильевна. – Не хотелось бы идти против него.

Но Степан Степанович видел, что она уже готова сдать Наташу с потрохами.

– Елена Васильевна, я обещаю вам, что никто о нашем разговоре не узнает.

– Ну, если никто не узнает. В общем, это перед свадьбой было, приехал ко мне один человек и сказал, что Мишу надо спасать.

– От кого, от Наташи?

– Да, от нее и надо было спасать Мишу.

– Почему?

– Потому что душа у нее черная. И тело грязное.

– А конкретно?

– Вы же не просто так приехали ко мне. Я так понимаю, вы догадываетесь, чем Наташа занималась. Да, она занималась проституцией, и Валера это узнал.

– Кто такой Валера?

– Он у Миши заместителем был. Он очень за дело переживал, боялся, что Наташа Мишу к рукам приберет. Проститутки – народ хваткий, своего не упустят, говорил он, да я и сама это понимала.

– И Мишу нужно было спасать от Наташи?

– Да, чтобы она не завладела Мишей, а вместе с ним всей компанией. А она так влюбила в себя Мишу, что он слушать ничего не хотел.

– А Валера его предупреждал? Говорил, что Наташа проституцией занималась?

– Нет, не говорил.

– Почему?

– Боялся. Он же видел, как Миша в эту сучку влюбился, не хотел под горячую руку попасть…

– Поэтому к вам пришел?

– Да. Только я не стала с Мишей связываться.

– Почему?

– А тоже не хотела под горячую руку попасть. Миша мне тогда помогал финансово, да и сейчас помогает.

Об этом Елена Васильевна сказала не только Круче, она и себе напомнила о том, что зависит от бывшего мужа. Поэтому и пришла в чувство, с настороженностью посмотрев на гостя.

– Я вам ничего не говорила.

– Разумеется.

– Вы сами пришли ко мне, сказали, что Наташа занималась проституцией. Я ничего вам не говорила.

– Успокойтесь, Елена Васильевна, все в порядке, не буду я ничего рассказывать Михаилу Александровичу. Скажите, пожалуйста, Валера, о котором вы говорите, как узнал про Наташу?

– Не скажу. Даже если бы знала, не сказала. Извините, но наш с вами разговор закончен.

– Еще пару вопросов!

Но хозяйка дома была неумолима. Она кликнула своего молодого мужа и, как будто тот был ее лакеем, потребовала проводить гостя.

Глава 27

Казалось бы, женское тело красивее и нежнее мужского, но все-таки Наташе гораздо больше нравилось общение с противоположным полом. Так устроена и она, и большая часть женщин. С природой не поспоришь, но иногда появлялось желание бросить ей вызов. Очень уж хороша собой Маша, красивая, изящная и чувственная, и возникает соблазн совратить и ее, и себя. Хотя, конечно, лучше бы оказаться в объятиях крутого мужика с переизбытком тестостерона.

– Привет, подружка. Не скучаешь тут без меня?

– А я должна скучать? – мягко усмехнулась Маша.

Она жила в этой квартире на северной окраине Москвы одна, мужчины ей сейчас противопоказаны, но она все равно в полной боевой готовности – чувственный макияж, полупрозрачный халат на голое тело, шлепки на высоком каблуке, взгляд с поволокой, томные движения.

– А разве нет?

– Думаю, что должна. У нас же с тобой розовая любовь.

Казалось бы, Маша подлила масла в огонь, но вызвала этим обратный эффект. Наташа не разгорелась, напротив, охладела к женскому очарованию прекрасной подруги. И всему виной подполковник Круча. Нет, его жесткое брутальное обаяние здесь ни при чем. Что-то учуял мент, потому и направил к Маше своего опера. Капитан Шульгин начал разговор с Ирины, а затем плавно перевел стрелки на саму Наташу. Опер пытался выведать у нее, зачем она приходила к Маше. И неспроста он это делал, видимо, понимал, что дело здесь не в розовой любви.

– Мне больше понравилась версия, что ты мой психоаналитик, – сказала Наташа.

– Да, но Шульгин не очень-то в это поверил.

– И ты не смогла его переубедить? – усмехнулась Наташа.

– В чем?

– В том, что мы с тобой любили мужчин за деньги.

– Он об этом не спрашивал.

– Но намекал?

– Намекал. Клонил к тому, что ты, Ирка и я – все мы из одной компании.

– Ты правильно сделала, что не пустила его к Ирке.

– Нет больше Ирки.

– Да, жаль, что так вышло…

– А она бы могла все рассказать. Она не такая преданная, как я. Сколько раз я ей говорила, что наркота ее погубит. И нас могла погубить. Хотя… Грешно, конечно, так говорить, но, может быть, даже хорошо, что так вышло, – вздохнула Маша. – Нам она обратно не нужна.

– Не нужна, – согласилась Муравлева. – Но рюмку за упокой пропустить надо. Все-таки наш человек…

Их с Машей дружба началась давно, семь лет назад. Они вместе поступили в институт, их поселили в одной комнате общежития. Учились они так себе, первую сессию сдали с большом трудом, зато за первый курс отчитались без проблем. Это Маша придумала ублажить начальника факультета, она же и сделала первый шаг, а потом и Наташа подключилась. А что здесь такого? Секс к тому времени плотно вошел в ее жизнь, она уже и со счета сбилась, сколько парней побывало в ее постели. Ну, не молод профессор и не свеж, но ведь он мужчина, а значит, источник удовольствия, может, и не самого острого, но все-таки.

А на втором курсе в их жизни появился Герман, который сначала переспал с Машей, а затем предложил ей зарабатывать на жизнь своим телом. И Маша согласилась. И Наташу уговорила. В конце концов, лучше торговать своей любовью, чем раздавать ее бесплатно. Ей нравилась развратная жизнь, поэтому она работала с большой охотой.

Ира тоже работала на Германа, поэтому Наташа хорошо ее знала, даже с работой в элитном борделе помогла. Но Ира по глупости своей перескочила с безобидного, в общем-то, кокаина на более сильный наркотик. Это ее и погубило. Что ж, пусть земля будет ей пухом. Ира могла рассказать про Наташу много чего интересного, и, действительно, хорошо, что она так вовремя умерла.

Молодец Маша, почувствовала, что нельзя было пускать Шульгина к ней, своим телом перекрыла ему путь к ее языку. Вроде бы правильно все сделала, а главное, своевременно, подумала Наташа, но ведь опер мог решить, что Маша нарочно задержала его, чтобы ее человек успел расправиться с Ирой. Это не так, никто не заказывал Иру, все произошло самой собой, но с Машей теперь будет другой разговор, из нее могут вытрясти даже то, чего она про Наташу и не знает. Поэтому пусть она поживет здесь, в этом укромном месте, где до нее никто не дотянется, решила Наташа. Квартирка небольшая, но комфортная и уютная, пусть побудет здесь, пока не спадет волна… Или пока Круча сам до всего не докопается.

Парень чем-то напоминал скворца, высунувшегося на улицу через окошко своего деревянного домика. И нос у него длинный, похожий на клюв, и взгляд, как у напуганной птицы, и приоткрытую дверь он держит на цепочке.

– Ты Денис Антохин? – в упор глядя на него, хлестко спросил Шульгин.

– Да, я.

Дима молча предъявил свое удостоверение и приложил палец к губам.

– Рита у тебя?

– Какая Рита? – спросил Денис и невольно отвел глаза в сторону.

– Хочешь, чтобы и тебя за торговлю наркотиками привлекли?

– За торговлю наркотиками?! – испугался парень.

– Рита у тебя?

– Да, у меня! Только я здесь ни при чем!

– Дверь открывай, Нипричем!

Он чувствовал, что Рита Мартынченко не уехала в свою Полтаву, а спряталась где-то в Москве. Оказалось, у одного своего постоянного клиента. Катя дала несколько адресов, потом их общие с Ритой подружки подключились, в общем, добрался Шульгин до этой берлоги.

В гостиной, обхватив руками голову, сидела девушка в шелковом халате. Диван расстелен, на журнальном столике бутылка коньяка, закуска, на экране телевизора извращается в эротическом танце полуголая красотка. Но девушке невесело, похоже, она поняла, что пушной зверек пришел по ее душу.

– Рита? – резко спросил Шульгин.

Девушка кивнула, не поднимая на него взгляд.

– Мартынченко?

Снова сокрушенный кивок.

– Рита, ты почему мне про наркоту ничего не говорила? – накинулся на нее Денис.

– Он не из-за наркоты пришел, – отозвалась девушка. И посмотрела на Диму красными воспаленными глазами.

Симпатичная она девушка, но вид у нее затасканный. Ей всего девятнадцать лет, а выглядит на все двадцать пять. Может, она тоже на героине сидит, как ее подруга Ира? Зрачки вроде нормальные, не суженные, глаза хотя и красные, но без потусторонней мути, речь не замедленная, хотя с координацией, похоже, не очень.

– Кто пришел? – спросил Шульгин.

– Ты пришел. Я же знаю, ты из милиции.

– А ты меня ждала?

– От вас разве спрячешься? – сокрушенно вздохнула девушка.

– А ты пряталась? Натворила дел, и в кусты…

– Не творила я никаких дел. Ирка сама гикнулась.

– Да шо вы такое говорите?

– Честное слово!.. Я утром проснулась, пошла в туалет, смотрю, а Ирка неживая лежит.

– И табличка на ней висит: «Неживая». Да?

– Не было никакой таблички… Она еще вечером говорила, что надоело ей все.

– Что – все?

– А такая жизнь!

– Какая такая?

– А что, хорошая у нее жизнь? Если бы на иглу не подсела, может, еще и ничего. А она подсела… Машка ее выгнала, сказала, что больше к себе не возьмет. Как хочешь, говорит, так и зарабатывай.

– Машка? Субботина?

– Я не знаю, как ее фамилия.

– А кто знает?

– Ну, Ирка знала. Она у этой Маши работала.

– Где работала? В борделе?

– Там не просто бордель, там элитный бордель был. Только Ирку за дверь выставили. Она говорила, что их менты накрыли, сказала, что хозяйка лавочку прикрыла, ну, до поры до времени. Только Ирка сказала, что ее обратно не возьмут.

– Почему?

– Ну, из-за наркоты… Она сначала кокаином баловалась, а потом на героин подсела. Очень крепко подсела. Кому она такая нужна? Ей теперь только у дороги работать… Ирка сама понимала, что плохи ее дела. Надоело ей все, говорила. Уходить, сказала, нужно.

– Куда уходить?

– А туда! – Рита взглядом указала на небеса.

– Когда она это говорила?

– Да часто говорила… Прихода, говорит, нет, а хочется, может, дать пару кубов сразу, чтобы приход поймать? Я ей говорю, сдохнешь, а она – зато уйду, говорит, красиво, с кайфом. Ну и ушла…

– Сама себе укол сделала?

– Сама.

– А ты чего тогда сбежала?

– Ну, сказали…

– Кто сказал?

– Так это, Ирка сказала, если с ней вдруг что случится, то Машке этой позвони, скажи, говорит, что она сука.

– И ты позвонила?

– Ну, да… Нет, не для того, чтобы сукой назвать.

– А для чего?

– Ну, я не знала, что делать, – замялась Рита. – А у Ирки телефон под рукой лежит. Я взяла, смотрю, ей какая-то Маша звонила.

– Когда?

– Ну, это утром было, часов в шесть. А там написано было, что пять часов назад звонила. И абонент указан – «Маша». Ну, я и подумала, что это та самая Маша.

Шульгин уехал от Субботиной в четвертом часу утра и не помнил, чтобы та кому-нибудь звонила. Но Маша выходила в туалет, оттуда она и могла связаться с Ириной Вислогузовой. Туалетная комната у них там в доме большая, Дима пытался подслушать через дверь, но без толку.

– И позвонила ей, – подсказал он.

– Ну да, позвонила. Сказала, что Ирки больше нет.

– Значит, отчиталась о проделанной работе.

– О какой работе? – взвилась Рита. – Не было никакой работы!

– Зачем же ты Маше звонила?

– А если у меня шкурный интерес был?

– Это интересно.

– Может, я у этой Маши хотела работать? Ирку просила, чтобы она словечко за меня замолвила. А она сказала, что бесполезно.

– Почему?

– Сказала, что я рожей не вышла… Ну, не прямо так сказала, но намекнула… Ну да, Ирка красивая, не вопрос, – завистливо вздохнула Рита. И тут же проклюнулась постыдная радость. – Была.

– Она ушла, а ты осталась. И решила сама с Машей связаться, так?

– Ну, так. А что, права не имею?

– В милицию сначала надо было позвонить.

– Так я собиралась. А Машка эта отговорила. Ты, говорит, милицию не вызывай, а то, говорит, тебя во всем обвинят… Я спрашиваю, в чем во всем, а она говорит, что в убийстве. Я говорю, какое убийство, если она сама? А Маша эта сказала, что ментам за самоубийство премии не дают, поэтому они убийство раскрывать будут, и на меня все спишут. Я же проститутка, поэтому на все способна. Дескать, клиента с Иркой не поделила или еще что-то в этом роде… В общем, эта Машка сказала, чтобы я собирала вещи и уезжала далеко-далеко. А еще сказала, что меня к себе возьмет…

– А раньше ты на нее не работала?

– Нет, – мотнула головой Рита.

– А почему она тогда про тебя знает? Я говорил с Машей, спросил, где Иру найти, она мне адрес дала и еще сказала, что Ира с тобой живет.

– Я не понимаю, откуда она это знает, – мотнула головой девушка.

– Но ведь знает!

– И что, если знает?

– Значит, ты уже с ней договорилась, что у нее работать будешь. Убьешь Иру и будешь работать у Маши.

– Не договаривалась я с ней. И не убивала никого. Честное слово, не убивала!

– А дорого твое слово стоит?

– Ну вот, правильно Машка говорила, если проститутка, то не человек! А если не человек, то и убийство повесить можно, да?

– Так все-таки это убийство было?

– Не было убийства. Не было!

– Значит, Ира сама себе укол сделала?

– Сама!

– Но перед этим ей Маша звонила.

– Звонила.

– Ты слышала, о чем они говорили?

– Нет, я уже спала в это время. Утром проснулась, пошла в туалет, смотрю, а Ирка лежит…

– И ты Маше звонить стала?

– Так вышло.

– Очень подозрительно у тебя все вышло. Очень подозрительно.

– Я понимаю, – вздохнула Рита. – Надо было милицию вызвать. Но я так испугалась…

– И сейчас боишься. И правильно делаешь, что боишься. Закроют тебя лет на десять за убийство, будешь знать, как убегать.

– Но я же не убивала, – страдальчески смотрела на Шульгина девушка.

– Почему ты думаешь, что я тебе поверю? Ты на каждом шагу врешь, а я должен тебе верить?

– Не вру я, правду говорю.

– Откуда ты?

– Из Полтавы.

– В Москву когда приехала?

– Ну, два года назад…

– А Ира откуда? – спросил Шульгин, хотя сам знал ответ на этот вопрос.

– Из Курска.

– А на панели она давно?

– Ну, я не знаю. Давно уже, лет шесть-семь… Мне девятнадцать, а ей уже двадцать шесть…

– С Ирой как познакомилась?

– Да как познакомились, – замялась Рита. – Нестыковка у нас вышла. Она же в доме работала, а там обслуживание на месте. Мужик один с ней попробовал, ну, заказал ее, а ему сказали, что девушки по адресам не работают. Сказали, а сами Ирку привезли. Ну, а мужик уже меня заказал… Ну, денег у него много, он от Ирки отказываться не стал. Ну и я осталась. А у него сауна с бильярдом. Он через два часа в березу надрался, а мы ели, пили, в бильярд играли… В общем, хорошо отдохнули. Ну, я ей телефон свой дала, она мне позвонила…

– Про Машу она тебе рассказывала?

– Ну да, работали они вместе.

– Когда?

– Ну, Ирка уже вовсю работала, когда Машка появилась. Они сначала в эскорте работали, в апартаментах принимали, ну, как получится. А потом у них дом появился, они там бордель открыли…

– Сами открыли?

– Да нет, спонсор у них серьезный появился. Машка там главной стала, а Ирка на вторых ролях осталась.

– Почему же такая несправедливость?

– Так это, Машка главной подругой спонсорши была.

– Спонсорши?

– Ну да. У них там в компании девчонка одна была, с ними работала, так она замуж за очень богатого мужика вышла. Ну, деньги у нее там появились, она их в строительство дома вложила…

– Там не деньги, там деньжищи… А что за девчонка?

– Ну, я не знаю, я ее не видела.

– И про эту девчонку что, не рассказывала? Как ее зовут, говорила?

– Альбина ее зовут.

– А Машу она как называла?

– Машей.

– А Снежаной не называла?

– Ну да, у нее псевдоним Снежана, у них там принято…

– А Иру Стеллой звали. А еще раньше – Ванессой. А может, эту Альбину Наташей звали?

Спонсором могла быть Грушевская Варвара Павловна, которую обвиняли в организации притона, но то женщина уже в возрасте, не могла она быть девчонкой, которая работала с Машей. Хотя все возможно… Но у Грушевской не было богатого мужа. И вообще, она могла быть подставной мадам, а через нее всеми делами заправляла Муравлева. И заодно могла повышать доходность собственного борделя за счет собственных услуг.

– Наташей? Ну, может быть, – пожала плечами Рита. – Только я не знаю, как ее зовут.

– Но спонсорша была?

– Была.

– И на нее бордель работал?

– Ну, в общем, да.

– А твоя подруга Катя знает, как звали спонсоршу?

– Вряд ли. Ирка с ней по душам никогда не разговаривала, только со мной… Не убивала я Ирку. Честное слово, не убивала.

– Следователю объяснишь. Собирайся, поехали.

Не призналась Рита в заказном убийстве, возможно, все это еще впереди, но уже сейчас она рассказала много интересного, и можно было делать некоторые выводы.

Глава 28

Под порывом ветра застучала жестянка подоконника, ветка клена царапнула по мокрому от дождя стеклу, прилепив к нему красный лист. Еще только сентябрь, но зима уже сделала первое свое предупреждение.

Дождь, ветер и еще, похоже, атмосферное давление повышено, может, потому с утра ноет рана. А вдобавок в сон почему-то клонит.

В дверь постучали.

– Разрешите, товарищ подполковник!

Шульгин интригующе смотрел на Кручу, на его плотно сомкнутых губах проклевывалась торжествующая улыбка.

– Разрешаю, Дима, разрешаю… Значит, Мартынченко, говоришь, взял?

Замотался парень, потому и разрешил ему Круча задержаться с утра на пару часов, чтобы выспался.

– Взял… Я уже в Люблино был, с экспертами говорил. Похоже, Ирина Вислогузова сама себе передоз организовала. Там на шприце только ее пальчики.

– Ну, пальчики стереть можно, а шприц потом в руку покойной вложить.

– Нет, там пальчики в строгой определенности отпечатались. И смертельную дозу она сама себе запарила. Да и не стала бы Мартынченко укол в руку делать, она же знала, что Вислогузова в ноги колется, туда бы и сделала. А Вислогузовой уже все равно было, в какую вену колоть, на руке или на ноге. Ну, если она действительно хотела расстаться с жизнью.

– Думаешь, хотела?

– Ну, не так чтобы уж намеренно. Просто у наркоманов такое бывает, им дозу постоянно повышать приходится, чтобы кайф ловить. Они понимают, что передозировка – это смерть, но рано или поздно идут на это. У них свои закидоны, называется – красивая смерть. Я не знаю, почему на это пошла Вислогузова, рано для нее было уходить на тот свет или поздно, но пошла… Есть предположение, что Субботина ей ночью позвонила, сказала, чтобы она уходила…

– В каком смысле уходила?

– В обычном смысле. Сказала, чтобы Ира ушла, спряталась. От меня. Ну, она и ушла. И так спряталась, что ее никогда уже не найти.

– Зачем ей это?

– А под кайфом была. Ночью. Ей в такой ситуации легче умереть было, чем собраться и уйти. Вот она и умерла. Красиво… Субботина действительно звонила ей в час ночи, только о чем они говорили, я не знаю.

– А чего тогда говоришь?

– Я не говорю, я предполагаю… А говорю, что Вислогузова умерла в районе двух часов ночи. Сразу после звонка Субботиной. Пока дозу запарила, пока укололась, да и смерть наступила не сразу.

– Думаешь, не было никакого заказного убийства?

– Думаю, что было, но факты упрямая вещь.

– Если бы только факты…

– Ну да, и предположения тоже. И насчет заказа предположение, и насчет Муравлевой.

– Что ты по Муравлевой выяснил?

– Вислогузова давно уже с Субботиной работала, и еще девчонка с ними была. Партийная кличка – Альбина.

– Знакомое имя.

– И я о том же.

– Альбина эта очень удачно вышла замуж и отгрохала на свои деньги бордель под Зеленоградом. Я так понял, что это была Наташа Муравлева, – поделился своей догадкой Круча.

– Скорее всего, так и есть. Я тоже кое-что нарыл. Наташа Муравлева действительно занималась проституцией… Вот видите, Степан Степанович!

– Что я вижу? Ничего я не вижу… Твоя Мартынченко Наташу в глаза видела?

– Нет. Даже про Машу знает по рассказам Вислогузовой. И Наташу знает как Альбину…

– И Субботину ты не нашел.

– Как сквозь землю провалилась.

– Зачем же ты ко мне пришел, Дима? Чтобы мне свои догадки рассказать? Ты девичью фамилию Муравлевой знаешь?

– Нет.

– А надо узнать. В каком институте она училась, знаешь?

– Нет.

– А она вроде бы училась. Вроде бы в лингвистическом институте. И замуж она в две тысячи пятом или в две тысячи шестом вышла. По какому адресу прописан Муравлев? Давай дуй в паспортный стол, в загс, узнавай, пробивай.

– Я все понял, Степан Степанович.

Все это чисто техническая работа, и Шульгин легко справится с ней. Главное, что удалось связать череду событий от фотографии Вислогузовой в альбоме Остроглазова до некоторых поступков Наташи Муравлевой.

Кофе уже остыл, когда появилась Наташа. Она сама назначила встречу в этом кафе, но почему-то опоздала. Женщина, конечно, имеет право опоздать, но на романтическое свидание с мужчиной, а сейчас несколько иной случай. Впрочем, Круча недовольства не выказал.

Нервничала Наташа. Улыбалась, пыталась вести себя непринужденно, но это не совсем хорошо у нее получалось. Страх перед разоблачением сковывал ее мысли и движения, мешал сосредоточиться.

– Как настроение, Наталья Борисовна?

– Пасмурное, – изобразила она грустную улыбку.

– Что так?

– Осень, дожди.

– А летом жара, торфяники горят.

– Это в Москве было, а мы в августе с мужем по Средиземному морю путешествовали.

– На яхте?

– Нет, на круизном лайнере.

– Я думал, на своей яхте.

– Нет у нас своей яхты.

– Чего так? Дома какие большие строите, а про яхту забыли?

Муравлева сделала вид, что не услышала вопрос. Ну да, она официанткой занята, кофе у нее заказывает.

Но вот она снова обратилась к собеседнику:

– Извините, что вы сказали?

– Да, говорю, опасно нынче по морю без бронежилета плавать, – многозначительно изрек Круча, пристально глядя на нее.

Но в глазах Наташи он не заметил никакой реакции на свои слова, кроме обычного удивления.

– Почему?

– Подводных охотников развелось, по людям из подводных ружей стреляют. Не слышали о таком?

– Нет, не слышала. Но все может быть…

Она вела себя так, как будто не заказывала его смерть. Одно из двух: или у нее актерский дар, или она непричастна к покушению на Кручу. Хотя возможен и третий вариант…

– А я слышал. В меня стреляли.

Но нет, не дрогнул взгляд у Наташи от такого откровения.

– Правда? Безобразие какое… Хорошо хоть не попали.

– Почему не попали? Было попадание, просто все обошлось.

– Это хорошо, что обошлось.

А вот здесь Круча уловил неискренность. Наташа вроде бы и не желала ему смерти, но и не прочь была избавиться от него. Не нравится ей, что он сунул нос в ее дела. А она чувствует, что ему известна тайна ее прошлого.

– Может, обошлось, может, не совсем… Вам, наверное, интересно знать, о чем я хочу с вами поговорить?

– Да, конечно.

– А сами не догадываетесь?

– Нет.

Наташа фальшивила, причем топорно. Знала она все, вернее, догадывалась.

– Проблема у нас возникла, Наталья Борисовна. Сотрудник наш, Дима Шульгин, влюбился. Знаете в кого?

– Неужели в меня? – зажеманилась она.

– Представьте себе… Увидел вас в обществе Снежаны и влюбился. Ну, помните тот случай, когда мы застукали вас в обществе Снежаны?

– Такое не забывается, – тяжко вздохнула Наташа.

– Так вот, сотрудник наш отправился к Снежане, чтобы найти вас. А она не захотела ничего про вас, Наталья Борисовна, рассказывать, – продолжал гнуть свою линию Круча.

– Потому что она про меня ничего не знает, – напряженно смотрела на него Муравлева.

– Шульгин тоже так подумал, поэтому он отправился к Ире Вислогузовой. Ира могла много чего интересного про вас рассказать…

– А кто это такая? – Наташа ладошкой прикрыла глаза, чтобы не выдать себя.

– А вы не знаете?

– Без понятия.

– Ну да, Вислогузова не может опровергнуть ваши слова. Потому что ее больше нет. Скончалась от передозировки наркотиков.

– Она что, была наркоманкой?

– Да, она употребляла наркотики.

– Я не употребляю наркотики, и у нас ничего не может быть общего с этой Вислогузовой…

– А что у вас общего со Снежаной?

– Я же говорила вам, мы с ней иногда встречаемся. И вы знаете, почему, – Наташа изобразила смущение, и это у нее вышло блестяще. Потому что она и без того была близка к смятению.

– И давно вы с ней встречаетесь?

– Ну, не очень…

– А как вы с ней познакомились?

– Я ехала на машине, увидела Снежану, она мне понравилась, я ее подобрала…

– Снежана говорит то же самое.

– Ну, вот видите!

– Я вижу, Наталья Борисовна, что вы с ней смогли договориться, как отвечать на неудобные вопросы.

– Мы с ней ни о чем не договаривались. Мы действительно познакомились именно так.

– Вы познакомились с ней в гуманитарном университете, куда поступили в две тысячи третьем году на факультет лингвистики. Машу тогда не звали Снежаной, а вас не звали Альбиной. Вы тогда были просто Наташей Баулиной и жили в одной комнате с Машей Субботиной. В две тысячи пятом у вас был привод в ОВД Басманного района. Сказать, за что?

Муравлева потупила глаза. Перед фактами она была бессильна.

– Вычислить вас, Наталья, было нетрудно. Мы бы сразу это сделали, был бы стимул. А стимул у нас появился.

– Какой стимул? Хотите меня использовать в своих грязных целях? – презрительно поморщилась Наташа. Чем живо напомнила развязную путану с Тверской, шипящую на властей предержащих.

– В каких целях?

– Ну, ваш сотрудник в меня влюбился. Да и вам, наверное, хотелось бы меня поиметь.

– У меня нет никаких грязных целей, Наташа. И давайте будем считать, что я не слышал ваших грязных намеков.

– Это не намеки, – вздохнула она, возвращаясь в прежнее свое состояние порядочной леди. – Это страх… Мне страшно, что вы будете меня шантажировать.

– Чем?

– Этим самым… Да, были у меня ошибки молодости, я в этом очень раскаиваюсь. И я очень боюсь, что мой муж узнает об этих ошибках.

– Да, вы так этого боитесь, что профинансировали постройку дома, в котором затем разместился бордель. Да, тот самый бордель, в котором вас застукали. Это вы, Наташа, построили этот притон.

– Ерунда полная! – неубедительно возмутилась она.

– Я разговаривал с Грушевской.

– А кто это такая?

– Зиц-председатель общества с очень ограниченной ответственностью «Красный фонарь Зеленого города». Зиц-председатель и зиц-владелец.

– Не понимаю, о чем разговор.

Круча действительно разговаривал с Грушевской, но дама стояла на своем как железобетонный волнорез на прибрежном дне – девятым валом ее не сдвинешь. Ничего про Наташу не рассказала. И еще настаивала на том, что строительство притона финансировала сама. Кстати говоря, земля и дом были зарегистрированы на ее имя. Может, потому и не сдавала она свою хозяйку, что надеялась стать не фиктивной, а фактической собственницей – в награду за преданность. И все-таки Муравлева не была уверена в надежности своего подставного лица, потому занервничала так, что куснула себя за ноготь.

– Разговор о том, что главной мадам в «Красном фонаре» была Мария Викторовна Субботина, ваша подруга и компаньонка. А строительство здания финансировали вы.

– О чем это вы?

– О том, что в этот проект вы, Наталья Борисовна, вложили большие деньги. Я так понимаю, до полутора миллиона долларов. Интересно, что думает по этому поводу ваш муж?

– Вы меня шантажируете.

– Шантаж существует для того, чтобы к чему-то принудить. Я вас к чему принуждаю?

– Вы сами это знаете.

– Да, но я хочу услышать это от вас.

– Хорошо, я признаюсь, что финансировала строительство дома, о котором вы говорите. Только не говорите об этом моему мужу.

– Почему?

– Потому что он меня убьет!

– Вы хотите сказать, что ваш муж не знает про этот дом?

– Знает…

– Тогда почему вы боитесь?

– Он же не знает, что там бордель!

– Странно все как-то, – недоверчиво пожал плечами Круча. – Ваш муж выделил вам огромную сумму денег и не знает, на что?

– Нет, он знает, что деньги пошли на дом, но не знает, что это за дом. Он рассматривает его как способ вложения денег… Я вам сейчас все объясню.

– Ну, попробуйте.

– Это все Снежана… То есть Маша. Она приехала ко мне, говорит, есть прекрасный вариант. Клиент у нее был, у него проблемы возникли, ему срочно нужно было уехать за границу, в общем, он свой недострой практически за бесценок отдавал. Я поговорила с мужем, он встретился с этим человеком, договорился с ним о цене. Вы говорите про полтора миллиона, а мы взяли этот дом всего за триста тысяч… Ну, вложили еще шестьсот-семьсот…

– Значит, вы купили дом и устроили там бордель?

– Нет, мы купили этот дом как недвижимость. Ну, и Машу туда поселили. Она же подсказала нам этот выгодный вариант. А Маша все испортила. Маша устроила в доме бордель…

– И ваш муж об этом не знает?

– Нет.

– И вы об этом узнали тоже случайно?

– Ну, в общем, да.

– Хорошо, зачем тогда вы оформили этот дом на Грушевскую?

Этот вопрос поставил Муравлеву в тупик. Что вовсе не удивительно, ведь она же врала с самого начала.

– Ну, это было решение моего мужа, – растерянно пробормотала она.

– Я могу спросить у него, с чем это связано? – саркастически усмехнулся Круча.

– Нет, не надо, пожалуйста! – Наташа умоляюще посмотрела на него.

– Почему?

– Вы же все ему расскажете.

– Что все? То, что вы задумали разместить бордель в этом доме с самого начала? Именно поэтому вы и оформили дом на подставное лицо, чтобы не пятнать свою репутацию. Нет, скорее репутацию своего мужа.

– Да, вы правы, моя репутация уже безнадежно испорчена, я опасалась за репутацию своего мужа. Потому что я очень его люблю. Потому что он бесконечно мне дорог.

– Если бы вы заботились о его репутации, вы бы, Наташа, не стали устраивать этот притон. Но вы его устроили. Потому что ваше прошлое не хочет отпускать вас. Потому что ваше прошлое хочет быть вашим настоящим. Ваше прошлое сильнее вас, Наташа.

– Да, вы опять правы…

Муравлева приложила указательные пальцы к пазухам носа, закрыла глаза, делая вид, будто пытается сдержать слезы отчаяния.

– Такова моя природа. Моя порочная природа… Можно было заняться проституцией. Тайком от мужа. Так, иногда, чтобы развлечься, нет, удовлетворить свою порочную потребность. Но это постыдно. Поэтому я нашла другой выход. Я организовала притон и этим дала выход своим порочным страстям. Только этим. До секса с клиентами я не опускалась. Хотела, да, но не опускалась…

– Это ваше право… Право, которое подпадает под статью Уголовного кодекса.

– Да, я знаю. Именно поэтому пришлось договариваться с Грушевской. Но вы же не полицию нравов представляете.

– Нет у нас полиции нравов. У нас есть криминальная милиция, вот ее-то я как раз и представляю. Но вы правы, как таковое ваше грязное белье меня не интересует. Меня интересует ваше отношение к Вадиму Остроглазову.

– К Вадиму Остроглазову?! А при чем здесь Вадим Остроглазов?

– При том, что Вадим Остроглазов знал о вашем прошлом.

– Он знал о моем прошлом? С чего это вы взяли? – не на шутку разволновалась Наташа. И тяжкая правда на нее давила, и взгляд, которым смотрел на нее Круча.

– Он знал Ирину Вислогузову.

– И что с того?

– Он знал ее еще тогда, когда вы, Наталья Борисовна, работали с ней на панели…

– Я работала на панели?! Так уж и быть! Да, я работала на панели…

– Вместе с Вислогузовой.

– Нет, я работала с Машей.

– Да, но в милиции вы отметились в одной компании с Вислогузовой.

– Да, я с ней работала. Только я не знала Вадима Остроглазова.

– И он вас никогда не фотографировал? Не заносил в свой домашний альбом?

Не было у Кручи фактов, но сыскное чутье и кое-какие факты подсказывали, что соседняя с Ириной папка в компьютере Остроглазова была заполнена фотографиями Муравлевой, Баулиной в девичестве. Он даже догадывался, куда Вадим их перенес. Только не понятно, зачем он удалил их из папки?

А если он их удалил, то, как оказалось, безвозвратно. Специалист, которому Степан Степанович поручил поработать с телефоном Субботиной, не смог вытащить из загробных глубин остроглазовского компьютера фотографии Наташи.

– Что вы такое говорите?

Взгляд у Муравлевой дернулся, от сильных душевных вибраций задрожал голос.

– Я говорю о фотографиях, которые были у Вадима Остроглазова в телефоне.

– В каком телефоне?

– Если точнее, в айфоне, который был при нем… Промашка вышла, Наташа. Телефон с фотографиями вы забрали, а про компьютер Остроглазова забыли. А там папочка осталась, датированная двадцатым июля две тысячи четвертого года. Помните этот день? Помните, что вас тогда звали Альбиной?

– Какая Альбина? О чем вы говорите? – Голос Наташи зазвенел от душевного перенапряжения.

Она как нельзя кстати перебила Кручу. Ведь, по логике вещей, он должен был сказать, что в найденной папке находились ее фотографии, но его лишили такой возможности. И это хорошо, ведь снимков-то у него нет. Есть только провокационная «пушка», на которую нужно взять Муравлеву.

– Какая Альбина?! А которая замуж удачно вышла! А которая притон под Зеленоградом организовала! Это не мои слова, это Ирина Вислогузова так сказала. Перед смертью… Напрасно вы, Наташа, Вислогузову заказали. Вы ее убили, а правда все равно всплыла наружу.

– Я ее заказала?! Вы в своем уме?

– А куда делась Маша Субботина?

– Никуда она не делась, она дома у себя…

– Где?

– В Отрадном, квартира у нее там. Ничего с ней не случилось.

– А могло что-то случиться?

– Нет, не могло… Я была путаной, но не киллером.

– Путаны и киллеры – из одной группы риска.

– И вы думаете, что я заказала Иру?

– Разговор сейчас идет о другом. Разговор сейчас о том, кто убил Остроглазова.

Не было у Кручи доказательств, которыми можно было привязать Муравлеву к гибели ее «боевой» подруги. К тому же, переключаясь с одного покойника на другого, он оставлял Наташу в подвешенном состоянии, что, конечно же, было ему на руку.

– И кто его убил? – с замиранием спросила Муравлева.

– Остроглазов шантажировал своего брата. Ему нужны были деньги на квартиру, Евгений Максимович пообещал ему выделить нужную сумму. Но ему этого было мало. Поэтому он обратился к вам, Наталья Борисовна. Я знаю, вы разговаривали с ним в день перед убийством, он показывал вам ваши фотографии… Вы же смогли построить целый особняк в обход мужа? Смогли. Почему бы вам не раскошелиться тысяч так на сто, чтобы ваш муж не узнал о ваших похождениях?

– Чепуха! – раскраснелась от волнения Наташа.

– Может, сто тысяч для вас и чепуха, но Вадиму Остроглазову было в самый раз. Вы согласились с его требованием, он успокоился. А ночью вы поднялись на чердак гостевого дома, взяли там молоток, спустились вниз, вышли к пруду и… – медленно, с расстановкой проговорил Круча.

– Вы хотите сказать, что это я убила Вадима? – ошалело вскрикнула Муравлева. Посетители кафе оборачивались на нее в недоумении, но она этого не замечала.

– Это говорю не я, об этом говорят факты.

– Какие факты?

– Да, это вы ударили Вадима Остроглазова по голове. Вы подошли к нему, попросили показать ему фотографии, он стал их искать в телефоне, а вы этим воспользовались. Он был занят своим телефоном, поэтому вы беспрепятственно ударили его сзади. И при этом забрали у него телефон.

– Вам надо лечиться!

– Я лечусь. И буду лечиться, пока не заживет рана… Ведь это вы, Наташа, наняли человека, который стрелял в меня. Вы засветились, Наташа, вы поняли, что рано или поздно я докопаюсь до истины, поэтому вы решили от меня избавиться. Кстати говоря, у вас это могло получиться.

– Кого я нанимала?! Никого я не нанимала! – Как это ни странно, но Муравлева вдруг ощутила моральное превосходство над собеседником. Казалось, она была готова принять версию с шантажом Остроглазова, но при этом напрочь отвергала свою причастность к покушению на Кручу. Она искренне была уверена в том, что не имеет к этому отношения, поэтому чувствовала себя вправе отвергнуть и прочие обвинения.

– Что-то вы не то говорите, товарищ подполковник! Сочиняете вы все! Я бы даже сказала, бредите! У вас есть мои фотографии?

– Есть.

Круча умел делать хорошую мину при плохой игре, но это его не выручило.

– Покажите!

– Всему свое время.

– Нет у вас ничего! – Судя по ее взгляду, Наташа была почти уверена в этом. – И не убивала я Вадима! Где доказательства, что это я?

Увы, но и в этом она была права, ведь, кроме предположений, у Кручи ничего не было. А этим ее к стенке не прижмешь. И взывать к сознательности бесполезно. Наташа умеет прикидываться ангелочком, но сущность у нее демоническая, и ее голыми руками не возьмешь.

– Вас не поймешь, товарищ подполковник, – ехидно усмехнулась Муравлева. – То Костин убил Вадима, то Ковальский, теперь вот я на очереди. Вы хотя бы определитесь…

Она почувствовала слабину оппонента, поэтому окончательно пришла в себя, выпустив при этом колючки. Круча отчаянно оборонялся.

– Костин был во дворе своего дома в два часа ночи. Ковальский был около трех – примерно в это время и произошло убийство. Но Ковальский не убивал. Вы видели, как он вместе с женой покидает дом, и воспользовались этим, чтобы вина пала на него… Поэтому вы, Наташа, не стали выбрасывать молоток, чтобы затем подбросить его Ковальскому…

Муравлева выслушала эту версию с такой насмешкой, что Круча вдруг почувствовал свою беспомощность перед ней.

– И вы хотите, чтобы я признала этот ваш бред за истину? – хмыкнула она.

– Это не бред, Наташа. Все так и было.

– У вас нет ничего против меня, товарищ великий сыщик. И быть ничего не может. Так что свой бред оставьте при себе. А меня отпустите, мне уже пора домой.

Круча молча и угрюмо смотрел на Муравлеву. Столько интересного узнал он об этой женщине, но какой в этом толк? Можно только скомпрометировать ее перед мужем.

– Не надо на меня так смотреть, – язвительно усмехнулась она. – Я знаю, на что вы рассчитывали, товарищ подполковник. Вы думали, что я испугаюсь мужа и сознаюсь в убийстве Остроглазова… Но ведь если я в этом сознаюсь, Миша все равно узнает о моих похождениях. А мне сознаваться не в чем, потому что не убивала я Остроглазова. И вас не заказывала, и Иру тоже. Я чиста перед законом. А то, что перед мужем виновата как последняя… это уже мои личные проблемы. И я сама их решу. Сейчас поеду к Мише и во всем признаюсь. Если он меня бросит, что ж, так тому и быть. Или вы меня не отпускаете?

Круча смотрел на нее с непроницаемым лицом. Увы, у него не было оснований задерживать Муравлеву.

– Что, собираетесь меня арестовать? – нервно усмехнулась она. – Так вы не имеете права! Я такой шум подниму!

– Езжайте домой, Наташа. И помните, что тайное рано или поздно становится явным. Желаю вам не попасть под это явное. Но не обещаю, что сделаю что-нибудь для этого. Я обещаю вам, что доказательства против вас у меня еще будут. А заказывать меня не надо. Это бесполезно.

Муравлева не выдержала его взгляда, дрогнула.

– Я вас не заказывала, – без прежнего апломба сказала она. – Честное слово, не заказывала.

– Я вас не задерживаю, Наташа.

Круча признавал свое поражение в этом разговоре. Зато теперь он почти не сомневался в том, что Муравлева причастна к гибели Остроглазова. И он обязательно продолжит работу в этом направлении.

Глава 29

На улице с каждым днем становилось все холоднее и дождливее, и вдруг в это ненастье ворвалась весточка из жаркого лета. Круча с удивлением смотрел на следователя Аванесова, который поджидал его у входа в здание ОВД.

– Артур Вартанович? Какими судьбами?

– А вы что, товарищ подполковник, меня не ждали? – наигранно удивился мужчина. Это был тот самый сочинский следователь, который взялся найти подводного стрелка.

– Я же обещал вам, что найду киллера, – торжествующе улыбнулся он.

– И что, взяли?

– Так точно.

– И где он?

– Что-то холодно у вас здесь, – поежился южанин.

– Прошу!

Круча бережно взял его под локоть и показал на входную дверь. Они прошли в кабинет, он включил чайник, открыл сейф:

– Может, по пять капель?

– Ну, если для согрева, – улыбнулся Аванесов.

Круча достал из сейфа бутылку коньяка, бокалы, нарезал лимон.

– Что вы там про киллера говорили, Артур?

– Взяли киллера. На Петровке он.

– Здесь, в Москве?

– Да, здесь. Вот, самому пришлось за ним выезжать.

– Мне бы позвонили, я бы все организовал…

– Не хотел рисковать. Вдруг вы под наблюдением, вдруг утечка информации. А так все просто, – подъехали, взяли.

– Да, неожиданно как-то… И как же вы его нашли?

– Я же говорил, с дайвинг-клубами работать надо было. Ходили, спрашивали, первое время ничего, а потом информация прошла, что какой-то московский товарищ с девушкой из дайвинг-клуба познакомился. В любовь с ней играл, а она его аквалангом пользоваться научила. Он потом исчез, она очень переживала. Не очень она красивая, мягко говоря, не получалось у нее с мужчинами, а тут надежда вдруг появилась. Но уехала надежда. Как раз в тот день и уехала, когда в вас стреляли. Да и потом, почему он официально дайвингом не занялся, через клуб, почему через Карину тренировался? В общем, информация прошла, мы стали разбираться, узнали адрес, приехали в Москву. Долго не могли найти никаких зацепок, месяца два, а потом раз, и закрутилось. Как говорится, лучше поздно, чем никогда, правда?

– Что верное, то верно, – кивнул Круча. – Значит, взяли его, на Петровке он, да? Допросили?

– Допросили.

– И что?

– Сознался.

– И кто заказчик?

– Муравлев Михаил Александрович. Знаете такого?

– Знаю.

– Эй! – Аванесов схватил Кручу за руку, в которой тот держал бутылку. Оказывается, он переполнил бокал и коньяк уже лился на стол.

– Извините.

– Да ничего.

– Озадачили вы меня, Артур. Как есть озадачили.

– Кто такой Муравлев, я уже узнал. А зачем он хотел убить вас, я не понял. Киллер сам не знает. Ахтубов его фамилия, может, знаете такого?

– Нет, не знаю. Хотя все может быть… Муравлев ему лично заказ сделал?

– Да, лично… Ахтубов давно уже не занимался этим, с позволения сказать, ремеслом, раньше, по молодости, подрабатывал, ну, Муравлев к нему по старой дружбе и обратился. Деньги большие предложил, а у Ахтубова проблемы с финансами были, вот он и согласился… Практики у него, говорит, давно не было, да и возраст уже не тот, да еще заказчик столь необычный способ покушения на вас выбрал. В общем, не вышло у него ничего.

– Да, не вышло. Царапнуло только. Иначе я бы сейчас под землей лежал… Значит, Муравлев, говоришь… Может, и его уже взяли?

– Нет, пока не взяли. Там в ГУВД заминка какая-то, завтра, сказали, работать по нему будут. Куда он денется, сказали. Он-то никуда не денется, а мне домой надо. – Аванесов красноречиво смотрел на Кручу.

– Я все понял, Артур. Сегодня же домой тебя отправим, со всеми почестями. Спасибо тебе, дорогой, большое спасибо…

Степан поднял трубку и вызвал к себе начальника уголовного розыска. Вопрос с Муравлевым нужно было решать в срочном порядке.

Хорошо устроился Муравлев: и охрана у него солидная, и дом – настоящая крепость. Только сейчас не Средневековье, и охранники не пожелали подставляться из-за своего господина, сами, без особого принуждения легли на землю под натиском спецназа.

А Муравлева вытащили из спа-бассейна, где он расслаблялся после трудового дня.

– Что вы себе позволяете? – как резаный заорал он, когда его, мокрого, голышом, уложили на кафельный пол. – Я буду жаловаться!

– Жалуйся, – навис над ним Круча.

– А-а, это ты, подполковник! Что ты на этот раз придумал?

– Пусти! Пустите! – послышался за спиной женский голос.

В ванную комнату, расталкивая спецназовцев, ворвалась Наташа. Еще минуту назад в ее доме все было спокойно, и вдруг случился ураган, в эпицентр которого попал ее муж. Как верная жена, она пыталась его защитить, еще не понимая сути происходящего. Но ей все стало ясно, когда она увидела Кручу.

– Вы?!

– Я, Наташа, я. Помните, я желал вам не попасть под тайное, которое вдруг станет явным. Но вам не повезло. О чем я, впрочем, не сожалею. Вы знали, что ваш муж заказал мое убийство?

– Мой муж?! Ваше убийство?! – искренне, как могло показаться, возмутилась она. – Вы же говорили, что это я заказала ваше убийство!

– Извините, накладочка вышла. Надо было сразу догадаться, что ваш муж знал о вашем прошлом. Но вы неплохо играли, Наташа, и я вам поверил. Хотя должен был понять, что без участия мужа вы не смогли бы купить и достроить свой притон. И я этого до конца не понял, и Остроглазов поплатился. Он-то думал, что ваш Миша ничего не знает. А Миша был в курсе, да, Миша?

– Ты хоть сам знаешь, что говоришь, подполковник? – прорычал Муравлев. – Развели здесь ментовской беспредел! Думаешь, это тебе сойдет с рук? У меня такие связи, что тебе и не снилось!

– Ахтубова взяли. Он во всем признался.

Муравлев глянул на Кручу как злой, но загнанный в угол волк и, стиснув зубы, уронил голову на пол. Он лежал на животе со скованными за спиной руками, и ему приходилось выгибать шею, чтобы смотреть на главного виновника собственных унижений.

– Зачем ты заказал меня, Михаил Александрович? – со снисхождением победителя спросил Круча.

– Да пошел ты! – отвернув от него голову, в бессильном отчаянии буркнул Муравлев.

– Понял, что рано или поздно я вычислю твою Наташу?

И ведь прав был Муравлев. Если бы киллер не промазал, Степан бы навсегда выбыл из игры. И никто бы никогда не узнал, зачем Наташа посещала притон под Зеленоградом. Ну, захотелось женщине розовой любви, что здесь такого? Да и о самом посещении никто бы не узнал – ведь Круча помог Наташе избежать объяснения с милицией, вывел ее из-под удара, зато сам попал под раздачу.

– Это ты ничего не понял, мент, – подал голос Муравлев.

Он так и продолжал лежать голышом. Фигура у него ладная, спортивная, но смотреть на нее никакого желания не было. И все-таки Круча не давал команду прикрыть срам. Дело в том, что в костюме Адама современный мужчина чувствует себя более беззащитным, чем в одежде, потому и гонор угасает быстрее. И показания такой человек соглашается давать гораздо охотней…

– А что я должен понять? Может, объяснишь?

– Может, и объясню. Только одеться дай.

– Смотри, Михаил Александрович, положение у тебя безнадежное.

– Да я это уже понял, – смиренно вздохнул Муравлев.

С него сняли стальные браслеты, надели халат, свели руки вперед и снова их окольцевали.

Круча мог бы отвезти его в отдел, но дорога не близкая, арестант мог собраться с мыслями, выстроить линию защиту. Нет, надо работать с ним, пока он в смятении, подавлен и безоружен.

Муравлева отвели в его собственный кабинет, но за рабочий стол сел Круча. Наташей же в другой комнате занялся Шульгин.

– Плохого ты киллера нанял, Миша, – с язвительной насмешкой сказал Степан Степанович. – Под водой плавать научился, а стрелять – нет. Но главная его промашка в другом. С женщиной он познакомился, а жениться на ней не стал. Вот она его и сдала… А ты молодец, ты на своей женщине женился, и она тебя не сдала. Это я про Наташу. Она же знала, кто убил Остроглазова?

– Ты Наташу не тронь, она к этому козлу никакого отношения не имеет.

– А кто имеет?

– Да ты сначала послушай меня, начальник! Эта гнида на святом спекулировала! Если бы к твоей жене подошли, если бы ее шантажировать начали?

– Так, давай оставим в покое мою жену, – поморщился Круча. – Сейчас разговор о тебе и о твоей жене… Чем Остроглазов шантажировал твою жену?

– Ты сам знаешь чем, – опустил глаза Муравлев.

– Сколько он просил за молчание?

– Пятьдесят тысяч евро.

– Наташа согласилась?

– Да.

– И ты решил убрать Остроглазова?

– Да, решил. Заказать его решил. Но не успел.

– Сам все сделал?

– Совершенно верно… Он же, падла, сам меня провоцировал! – зло скривился Муравлев. – Стоял на берегу, в телефон свой поганый пялился. Как будто знал, что я за ним наблюдаю. Ну, я не выдержал.

– Поднялся на чердак дома, взял молоток…

– Взял.

– Дождался, когда уедут Ковальские, и нанес удар?

– Ну, не то чтобы дожидался. Леня на жену кричал, я проснулся. Честное слово, не хотел я подставлять Леню, просто так вышло…

– Да, и молоток не хотел ему подбрасывать?

Муравлев еще ниже опустил голову.

– Где ты стоял, когда Ковальский ходил к машине?

– Во дворе я стоял. С молотком… Я думал, они с Элкой затихли, думал, спать легли, смотрю, а они выходят… Нет, если бы Вадим тогда ушел, я бы его догонять не стал. А он не уходил. Как будто нарочно ждал, когда я к нему подойду. И я подошел. А он стоит. Ну, хотя бы обернулся, гад!

Муравлев обхватил руками голову и простонал в отчаянии.

– Мог бы просто выбросить молоток, – произнес Круча. – Но ты, Миша, хитрый жук, решил Ковальского подставить…

– Да нет, я тогда об этом не думал. Просто молоток в руке остался. В комнату к себе поднялся, смотрю, а молоток в руке… Это я уже потом сообразил, что с ним делать…

– А почему Ковальскому его подбросил, а не Костину?

– Куда бы я его подбросил? К нему в комнату? Опасно. А во дворе выбросить нельзя, так ведь и на меня подумать могли. А если Ковальскому подбросить, то ни на кого больше не подумаешь…

– Кто молоток подбрасывал?

– Ну, были у меня люди.

– Значит, Остроглазов стоял на пристани, смотрел в телефон, а ты его ударил…

– Ну да, собирался ударить. И не мог не ударить, – с ожесточением сказал Муравлев. – Он не просто в телефон смотрел, он фотографии моей жены рассматривал… В общем, я не сдержался.

– А телефон куда делся?

– Телефон я у него забрал. Нет телефона, ничего от него не осталось…

– Остроглазов умер не сразу.

– Ну да, побарахтался немного… На спину перевернулся и затих. Не человек, а мразь, таких давить надо!

– Я так понимаю, жене ты не сказал, что заказал меня?

– Нет, не сказал. Зачем ей знать? Она у меня не кровожадная…

– Не кровожадная, но знала, что ты Остроглазова убил.

– Знала… То есть не знала, – спохватился Муравлев.

– Так знала или нет?

– Не надо ей соучастие шить! Я все на себя беру!

– Ну а все-таки, не для протокола?

– Знала, конечно… Поэтому рассказала мне, что ты ее у Машки застукал. Ну, я меры принял… Не надо Наташу закрывать, начальник. Не при делах она.

– Я так понимаю, что про притон под Зеленоградом ты знал?

– Правильно понимаешь.

– Почему тогда не прикрыл эту лавочку?

– Зачем прикрывать то, что я сам разрешил?

– Зачем разрешил?

– Натура у Наташки такая, порочная… Я с самого начала знал, кто она такая. Я ее на ночь заказал, а оказалось, что на всю жизнь. Влюбился как проклятый. Думал, она за ум возьмется… Нет, она не изменяла мне. Не изменяла, но призналась, что ее на приключения тянет. Сама призналась, честно призналась. Натура у нее такая, на разврат тянет… Ну, мы нашли выход. Ей разврат нужен, она его получила. Сама она под клиента не ложилась, других подкладывала, и этого ей хватало…

– Это не просто разврат, это извращение.

– Может быть.

– И ты это терпел? – мрачно усмехнулся Круча.

– Думаешь, мне это нравилось? Нет, не нравилось. А что делать? Люблю я Наташку! Люблю! Знаешь, когда бабу любишь по-настоящему, все ей можешь простить! – безумными глазами смотрел на него Муравлев. – И все сделаешь для того, чтобы она тебя любила!

– Ты это уже сделал, Миша. Ты все для этого сделал. Но боюсь, лирика тебе не поможет.

– Я понимаю.

– Ну, если понимаешь, давай обо всем с самого начала.

Надо было составить протокол допроса, а это работа долгая и нудная, но справиться с ней не трудно, если, конечно, преступник не идет в отказ.

Подполковник Круча был настроен на философский лад.

– Такая вот история, Дима. Ориентация у меня нормальная, жене я не изменяю, примерный семьянин, а мог стать жертвой извращенной любви. Хорошо, что Нептун – бог моря, а не разврата, может, он и отвел от меня гарпунную стрелу.

– Да уж, повезло нам, Степан Степаныч, – улыбнулся Шульгин. – А то как бы мы тут без вас жили?

– Это уже другой вопрос, Дима. И я обязательно над ним подумаю. Тут дело в другом… Есть бабы, которые не могут без жить без базара, а есть, которым без панели жизнь не мила. Муравлева из последних. А муж ее терпит. Как это объяснить, а?

– Извращенная любовь?

– Вот и я о том же… Даже притон открыл, чтобы жене угодить.

– Ну да, он ей угодил, с этим не поспоришь. Но так он и о себе не забыл. Жена притон содержала, а он услугами ее проституток пользовался.

– Да? – удивленно посмотрел на Диму начальник. – Как-то я упустил этот момент.

– А я нет, мне Муравлева рассказала.

– И что, она против этого не возражала?

– А как она могла возражать, если сама ничуть не лучше.

– Интересная семейка.

– Одна сатана.

– Значит, Муравлев помогал жене в ее нелегком деле не только деньгами…

– Ага, товароведом у нее работал, товар принимал, пробу с него снимал…

– Ну что ж, теперь с баланды пробу снимать будет… Он в тюрьме, жена на воле. Надо было бы пристегнуть ее за компанию.

– Нечем.

Экспертиза более чем убедительно показала, что Вислогузова сама сделала себе роковой укол. А Субботина призналась только в том, что действительно звонила ей и требовала сменить место жительства. Ну, Ира это место и сменила. Без права на возвращение…

Не хотела Маша сдавать свою подругу, потому и привязала Диму к себе. Хорошо это у нее получилось, только вот на душе у Шульгина по-прежнему было неспокойно. Ведь Вислогузова могла бы сейчас жить, если бы он тогда сразу отправился к ней… Впрочем, рано или поздно проститутку и наркоманку Иру все равно ждала смерть от передозировки. Именно этим и старался успокоить свою совесть Дима. Правда, не очень это у него хорошо получалось.

Маша, когда узнала, что ее подруга умерла, испугалась, убралась из притона. Ее довольно быстро нашли, доставили в отделение, но Дима встречаться с ней не захотел. Да и зачем?

Ответственность за организацию и содержание притона взяла на себя Грушевская, от своих показаний она не отказывалась, от Натальи Муравлевой открещивалась, а Маша Субботина, по ее словам, была обычной проституткой. Так что обеих пришлось освобождать от уголовной ответственности. Судьба Муравлевой Шульгина не волновала, да и за Машу он совсем не переживал, хотя и надеялся, что никогда больше с ней не встретится…

– Кстати, Ковальского уже освободили? – вывел его из раздумий Круча.

– Должны были. Элеонора уже в СИЗО, встречает его, – невольно загрустил Дима.

Нравилась ему Ковальская, очень нравилась, но все это уже в прошлом. И мужа она своего любит, и жить с ним будет. Да и он, Дима, не засохнет без нее. Жизнь продолжается, и у него еще будет много таких Элеонор. Так что не надо печалиться…

– Пусть встречает, – кивнул Круча. – А мы дальше пойдем. Ты ограблением Золотарева занимаешься?..

Шульгин возвращался в свой кабинет, когда зазвонил телефон.

– Товарищ капитан! – услышал он надрывный голос Элеоноры. Похоже, она была как минимум на грани истерики. – Я не знаю, что делать! Вы представляете, Леонида не выпустили! Я не знаю, к кому обратиться! Может, вы мне поможете?

– Почему вы не знаете, к кому обратиться? Дело в отношении вашего мужа закрыто, его должны отпустить. Если какая-то заминка, нужно обращаться ко мне.

– Да, одно дело закрыто, а другое открыто, – похоже, Элеонора заплакала.

– Какое другое?

– Его в злоупотреблении служебными полномочиями обвиняют, – разрыдалась она. – Коррупция там, взятки… Следователь мне объяснил, что в следственном изоляторе Леонид находился в разработке, он сам рассказал обо всех махинациях. Там не только он под гребенку попал, там всех арестовали, кто с ним работал… Дима, все очень серьезно! Я не знаю, что делать!

Шульгин озадаченно поскреб затылок. Если за Ковальского взялись всерьез, то дела его плохи. Элеонора взвывает о помощи, однако это у нее от безысходности. Но когда она мало-мальски успокоится, ее может осенить, что в их с мужем бедах виноват не кто иной, как он, Шульгин, вместе с подполковником Кручей. Ведь это они отправили его, безвинного, за решетку, где Леонид и угодил в капкан. Ох, и долго же Диме придется с ней объясняться…

Он ничем не мог помочь Элеоноре. Но Диме не хотелось оставлять женщину наедине со своей бедой, поэтому он отправился к ней, чтобы она могла опереться на его мужское плечо.

Нравится она ему, и он не в состоянии был ничего с собой поделать. К тому же Элеонора больше не зависела от него, сыщика, и он мог дать волю своим чувствам.