КОМ: Казачий Особый Механизированный

14. ОТВЕТСТВЕННЫЕ МОМЕНТЫ

— Ну что, дети, — Александр Иванович сделался до некоторой степени торжественен, — мы тут узким родительским кругом посидели, побеседовали… — он мастерски выдержал паузу. — Во времена нашей с Алексеем Аркадьевичем и Евдокией Максимовной юности подобной беседы хватило бы, чтобы публично объявить о помолвке, не интересуясь вовсе вашим согласием, — Серафима зарумянилась сильнее. — Но нравы меняются, и молодёжи теперь предоставляются куда более широкие права. Однако не будем забывать и о приличиях. Мы, — он повёл рукой и мои родители согласно закивали, — одобряем ваши встречи. Илья Алексеевич — желанный гость в нашем доме, разумеется, в присутствии меня или моей сестры…

— Это само собой, — проворчал батя, — иначе щас же сплетни поползут!

— Так же мы не будем ограничивать вас в возможности прогулок, в приличных местах и в приличное время. Касательно прочих увеселительных заведений вроде театров, тут, мы думаем, также нужна компания старших родственников. Во всяком случае, пока не решён вопрос с помолвкой, — тут Серафима совсем порозовела, даже шейка… — А сейчас предлагаю угоститься чаем с малиновым пирогом. Я самовар доставлю, а ты, доченька, отнеси цветы и подавай на стол: пирог, приборы…

Дальше мы сидели за столом и очень чинно пили чай, ведя светскую беседу. Понятное дело, что Александр Иванович с моими родителями не даром приватно беседовали битый час. Стороны по шпионской части вполне стоили друг друга. И если для Евдокии Максимовны достаточно было уже того, что девушка недурна лицом, из приличной семьи и готова стать потенциальной матерью, то стряпчего Шальнова, полагаю, интересовало многое.

Об окончании гимназии, предположу, он и сам вызнал, а также о характеристике моей и о том, что сейчас я заканчиваю Харитоновские курсы (тоже плюс в мою пользу в плане служебных перспектив). Шагоходом батя не преминет похвастаться. Да и дирижабль в качестве источника постоянного дохода — тяжёленькая гирька на мою чашку весов.

То что усадьбы у меня личной нет — это, конечно, минус. Но будет же! А покуда мы и с родителями уживёмся — сёстры все разъехались, дом большой, на две трети пустой стоит. Матушка вон как печенюшки барышней Шальновой напечённые нахваливает.

Да, мысли мои уже вовсю неслись в ту сторону, где мы с Серафимой обустраиваем собственное гнёздышко и живём долго и счастливо, как в сестриных женских романах. Главное, чтоб не получилось, как батя иногда иронически добавляет: «И померли в один день, потравившись грибами…»

Воспользовавшись подходящей паузой, я спросил:

— Так я завтра после экзамена зайду тогда? — а чего, коли сами говорят, что в гостях видеть рады? Поди, после приглашений от ворот поворот не пропишут?

Серафима круглыми глазами посмотрела на отца.

— Это же ближе часам к пяти будет? — деликатно уточнил Александр Иванович.

— Примерно так.

— В таком случае с удовольствием ожидаем вас на чай.

— Всенепременно буду.

Посидели мы ещё и откланялись. Я немного прошёлся с родителями, через две улицы до дома Витали с Лизаветой их проводил. У ворот я притормозил:

— Уж заходить не буду. Застряну опять на два часа, а завтра с утра экзамен, в себя ещё прийти надо бы.

— М-гм, — согласилась матушка и тут же уточнила: — У тебя эликсиры-то мои ещё остались?

Прозвучало странно. Раньше она иначе как снадобьями свои порошки и настойки не называла.

— Куда там! Усиленные в Польше все изъяли, а простых давно и следа нет.

— Ой, Ильюшка, что б ты без матери делал? Подержи-ка, Алёш, — маман водрузила саквояжик бате на руки и начала в нём что-то перебирать, стеклянно побрякивая. — Вот!

Склянок было две, разного цвета: зеленоватая и чайная.

— Смотри. Зелёную сегодня на ночь выпей, даст хороший сон, организм весь успокоится, восстановится. И не гляди на меня бешено! После беготни туда-сюда да разговоров этих на тебе лица нет! А коричневую — завтра, перед завтраком, для бодрости и ясности разумения, — я молча кивал, и матушка, видать, решила, что слишком я витаю в облаках, переспросила строго: — Запомнил ли? Повтори!

— Да запомнил, мамань! — не будешь же спорить с ней? — Зелёную на ночь, коричневую с утра. Чё тут запоминать?

— Ну, ладно, иди с Богом!

Мы с батей пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Маман уже чуть не вприпрыжку взбегала по Лизаветиному крыльцу — сто пудов сейчас хвастаться начнёт, как она здорово всё устроила!

Да и ладно, я не гордый. Лишь бы срослось, как я хочу.

Дотопал до дома, счастливо представляя, как завтра в гости на чай пойду. Может, Серафимушка для приятного времяпрепровождения какую-нито песенку споёт? Что-то не припомню я — кажись, не видал в гостиной-то фортепьяны? Да и Бог с ними, с песнями. Можно о чём другом поговорить.

Честно говоря, думал, пришагаю домой, да сразу спать завалюсь. В калитку вошёл — Марфушка двери избы отворяет: караулила меня в окно! И тут вдруг напал на меня такой страшный жор…

— Ужинать? — спрашивает Марта.

— Срочно! — говорю. — Всё, что есть в печи, на стол мечи!

— Жареный картошка и жареный маленький колбас, — по-военному отрапортовала Марта и брякнула на стол горячую сковороду. — Приятный аппетит!

— Сама-то садись.

— Нет, я уже успевайт поест.

Так, чую, с глаголами нам ещё работать и работать…

Посмотрел я на сковороду, вздохнул самобичевательно и половину сразу ложкой отодвинул. Обожраться перед экзаменом — дело дурацкое. Уж лучше я после. А к завтрему мне надо лёгким и подвижным быть. Так что поужинал умеренно, жор двумя большими кружками чая залил, сверху опрокинул зелёный бутылёк — успокоиться, и впрямь, надо было, а то так и тянуло по двору ровно заводной паровозик кругами бегать — да и спать завалился, организьму восстанавливать.

Утром проснулся — голова ясная, отдохнувший и уже спокойный, а не как дергунчик на ниточках. Опять же, излишне едой перегружаться не стал, пару жареных колбасок с куском хлеба, чаем запил — готов, боец! На коричневый бутылёк посмотрел да в шкафчик его спрятал. Не буду пить. Иначе что выйдет? Не по-честному. Все, значит, просто так, а я на экзамен на усилителях приду? Нахрен! Всю жизнь потом думать, что обманом вперёд пролез. Зря ли полгода на тренировках на андреевский флаг рвались? Сколько наработал — столько пусть и будет.

Форму, ясен пень, надел такую, в которой не жалко по земле валяться. Парадный мундир аккуратно свернул, в газету — и тоже с собой попёр. Велено взять для финального построения. Тоже понятно. Чую, изваляемся мы сегодня почище, чем в польских окопах.

— Ну, с Богом! — сурово напутствовала меня Марта, которая тоже собиралась на экзамен, но на куда более спокойный, экономический, и попозже.

— И тебе ангела-хранителя на твоей контрольной! — пожелал я и бодро пошагал в сторону ипподрома.

Шёл, раздумывая внезапно о философском.

Вот не знаю с чего бы экзамены представлять праздником? Ещё с гимназии меня удивляло: как экзамен — так флажки гирляндами натянуты, все празднично одеты и улыбаются, как идиоты. Ну, по правде, не все улыбаются, конечно. Если ты к экзамену не готов, чему лыбиться?

К чести Харитоновских курсов, учащихся спустя рукава у него не водилось. Желающие полоботрясничать (было двое таких, рассчитывавших денежки заплатить, балду пропинать и корочки аттестационные за так получить) не выдержали интенсивности занятий. И что, что немалые деньги за обучение платятся? Всех обалдуев Харитонов в первый же месяц вывел. Не сдал контрольный минимум — до свидания, на курсах нянек нет.

Оставшиеся учились не за страх, а за совесть. Всё-таки, результаты экзаменов становились прямой протекцией при приёме на лучшую службу. А это знаете ли, не фунт изюма…

Судя по всему, ипподромское начальство относилось к экзаменам ещё более помпезно, чем гимназическое. Над центральным административным зданием сегодня гордо развевались флаги — и государственный, и Иркутской губернии, и несколько воинских, различных подразделений. За забором наяривал что-то бодрое оркестр, и, к моей досаде, туда же тянулись ручейки зевак. Развлечений мало, свободному народу завсегда на что-нибудь поглазеть охота. Но вот то, что на нашем экзамене кроме праздной публики присутствовали оченно важные для нашего города гости, немного удивляло.

Вот, на передней трибуне господин полицмейстер усаживается. Его присутствие как раз понятно — это ж к нему большинство выпускников Харитонова попадут. Внезапно на соседнем кресле вижу сестрицу свою, Лизавету. Эва! Значит, и Виталя-почтмейстер здесь!

Присмотрелся через головы суетящихся помощников в жёлтых рубахах — точно! Вон он Виталий, с какими-то ещё важными господами раскланивается. Интересно-интересно… Вроде, мелькали слухи, что почта наша заберёт на себя часть особо важных грузов, которые раньше всё с военными оказиями отправляли. Тогда им, конечно, хорошие охранники-курьеры нужны. А вон те важные — кто? И, опять же, зачем они тут? Тоже кого на службу присматривают или от скуки пришли глаза потаращить?

Понятно, что экзаменующихся никто не просветил, и в раздевалке бродили смутные слухи касательно того, что за господа и с какими целями занимают кресла на трибуне.

— Прям как в учебнике по древнейшей истории, — с усмешкой сказал Федя, — где на арену гладиаторов выпускали.

— Ага! — засмеялся в ответ его приятель, Савка. — Кто выжил — экзамен сдал!

— Сплюнь ты, балабол! — одёрнули его. — На ентих экзаменах завсегда каверзу какую-нибудь жди.

— Да брось ты, какая тебе каверза⁈

— А такая! Возьмут и заместо специальных лошадок, к выездке обученных, обнаковенных поставят. Покажь-ка тогда своё уменье!

— Ну, ты это загнул! — не согласился Савка. — По-твоему, что — Харитонов опозориться, что ли, восхотел? Это ж то же самое, что на соревнование по плаванью отправить плавать необученных!

Умом я был согласен с Савкой, однако вредные слова заронили зёрна сомнения. Тревожно, ядрёна колупайка! Специальные-то лошади — учёные, прям как служебные собаки, и сопроводят тебя, и поддержат, и помогут. А с улицы взять, пусть даже и к верховой езде привычных? Как с ними полосу препятствий проходить и экзамен сдавать? Это ж не езда получится, а ёрзанье, прошу пардону. Но то такие, пустые мысли…

Повесил я парадку на свой крючок, на крылечко вышел, смотрю — вдруг что ещё важное высмотрю?

Как вокруг тревожные голоса гудеть перестали, я в общем-то, и успокоился. Глупости это всё, с гладиаторством. Ради чего нас полгода муштровали? Чтоб зараз замордовать, что ли? Ерунда. Да и не похоже на арену нисколько, разве только песок на площадке перед трибуной высоких гостей посчитать.

А вот что на самом деле и больше всего внушало опасение — это улыбка Анфисы, доченьки Харитонова. Вот прям совсем эта улыбка меня не радовала. И особенный такой, знаете, плотоядный взгляд, который эта дамочка время от времени бросала на экзаменующихся, постепенно выбирающихся на длинное крыльцо подсобного домика.

— Тоже на Анфиску смотришь? — тихонько спросил Федя, вместе с Савкой толкавшийся рядом.

— Н-но. Сильно уж довольная. Подозрительно. И смотрит так…

— Словно тушку барашка в мясном ряду выбирает, да? — предложил свой вариант Сава. — Ходит, приглядывает: пойдёт на казан плова — не пойдёт…

— Похоже, — согласились мы с Федей.

— Чего вам там похоже? — тут же поинтересовались сзади.

— Да смотрим вот, — Федя сдвинул фуражку на затылок. — Каверзу пытаемся угадать.

— А чего? — парни подвинулись ближе.

— Сами гляньте, — я слегка кивнул, стараясь не привлекать к нашему разговору особого внимания, — мамзелька Харитонова сильно улыбается господам проверяющим. И на нас косяка давит. Вы там внимательнее будьте, мало ли.

Согласились с нашими наблюдениями не все. Дескать: выдумываете вы, ребята. Девка, может, жениха выгодного заприметила, глазки строит. Кое-кто из сотоварищей вообще бухтеть давай: мол, у тебя с ентой самой Харитоновой конфликт, а ты на всех этот конфликт тянешь… На что я возразил:

— Тяну — не тяну — вопрос десятый. Моё дело предупредить, а прислушаетесь вы или клювами прощёлкаете — выбор ваш.

Я бы лично мимо ушей такого предупреждения пропускать не стал. Лучше, как говорится, перебдеть, чем опростоволоситься. Но за руку каждого не потащишь, да то уже и не моя печаль. Тут бы самому экзамен сдать.

Вообще, из предыдущих пояснений, сами испытания не особо должны были от усиленной тренировки отличаться.

Первым номером — бег. Только не просто обычные круги, лишь бы пробежать, а уже на скорость, кто первый. Тут я особо не волновался, по-любому в числе первых пяти буду.

Второй очередью — полоса препятствий. Причём, как предупредили: сразу, без перерыва… Вот это уже серьёзней. И чуйка пищит, что где-то в этом испытании Харитонова дочка как раз сильно выступит — она ж мастерица на каверзы!

Третьим номером, аккурат под сбитую дыхалку — стрельба.

Потом фигурная выездка. Это более-менее понятно.

Ну и на закуску рукопашка. По бегу и выездке проблем особо не предвиделось. Стрельба тоже, а вот рукопашка, это вам доложу… Тут такие оторвиголовы обучались! Даже и не совсем понятно: зачем они на курсы пришли? Чисто за бумагой о прохождении оных? Если б только так.

Трибуны ипподрома успели преизрядно заполниться народом, оркестр заиграл торжественный марш, и пошли мы на построение. И не думайте, что здесь я первый по росту стоял! Бойцы в основном были подобраны дюжие, моё место в строю — четвёртое. Нормально, я слишком напоказ тоже выставляться не люблю.

Ну и, собственно, началось. Построили, Харитонов вышел, толкнул речугу: мол, он всеми нами гордится, и всё такое. И, значицца, чтоб не подвели его. Ну, оно и понятно. Он — глава школы, ему наше сегодняшнее выступление, как визитная карточка. Хорошо себя покажем — ему почёт и уважение. В лужу сядем — и наоборот могёт статься. Зрителей вон сколько, на шаляй-валяй отмазаться не получится.

Особливо предупредили нас, что никакой помощи и подсказок друг другу не дозволяется. Экзамен индивидуальный, за подобные фортеля — сразу дисквалификация. Сурово, однако, но тоже справедливо, тут все с пониманием.

Первый сигнал. Вышли на бег. А я смотрю: гаревая[23] дорожка-то наша кое-где таким синеньким отблескивает. Не шибко заметно, но ежели особливо посмотреть… И главное оно не везде, а как бы лужицами по дорожке разбрызгано.

Предупредить — как? Да никак. Вон, наблюдатели-жёлторубашечники стоят, сурово бдят: чтоб без нарушений. А Федя просёк, что я что-то углядел, бровями этак, типа: что? Я глазами на дорожку показал, а больше и не скажешь ничего — оба вылетим.

Ладно, теперь уж как есть.

Сигнальщик шмальнул из ракетницы — отсчёт пошёл!

Поскольку бежать аж четыре круга, я не торопился. Сколько мы эти круги бегали, всегда одно и то же. Полгруппы сразу резвыми лосями вперёд летит… чтобы к третьему кругу сдуться. Я за собой такое тоже знаю, сколько раз за эти полгода пробовал так и сяк — поэтому темп взял умеренный, давно рассчитанный, чтоб раньше времени не помереть. Тише едешь, дальше будешь, ага.

Ничем этот забег от других не отличается. Тут, как бы ни хотел показать результат, выше головы не прыгнешь. Но нашлись ретивые, рванувшие вперёд пуще прежнего и даже сразу заслужившие аплодисменты трибун. Дальше неслись середнячки. И в хвосте — курсанты, по мнению публики, отстающие. И я, значицца, с ними.