КОМ: Казачий Особый Механизированный

19. ПОЧТИ СПОКОЙНО

И понеслась! Вагончик (или уж вернее это корыто с сиденьями вагонеткой назвать?) разгонялось всё шибче и шибче. Первый крутой поворот — вжух-х-х! — девицы за спиной хором ахнули, а Сима моя глаза вытаращила и в цепочку вцепилась.

Ещё быстрее!

Поворот! Да с наклоном! Барышни только охать успевают.

За очередным поворотом рельсы пошли вверх. Вагонетка взлетела на бугор… и ухнула вниз!

Я аж детство вспомнил, когда откосы зимой выбирали покруче, чтоб на санках летать. Сколько я тех санок перекурочил — страсть! Мне потом батя с дядей из такой железяки сварили, неубиваемые, но тяжеленные-е-е…

И тут сзади как завизжат! Ну и Серафима моя тоже. А за первой горой — вторая, да ещё круче! Как же тут девицу не обнять, чтоб защитить-то, а? Страшно ж ей. Аргумент!

Летим! Одной рукой фуражку придерживаю, второй — зазнобу. Ветер свистит! Девчонки пищат! Ух!

Три круга промчались, тормозить начали. Серафима пряменько села, шляпку поправила. Я говорю:

— Ещё раза прокатимся?

Подумала.

— Завтра. Пойдём скорее, я ещё на другие карусели хочу!

Я смотрю — а моя-то ничего, не бледненькая. Наоборот, щёки разрумянились. Да и прочие барышни довольные все. Надо сеструхам сказать, пусть соберутся, да зазовут с собой и двоюродных, с материной стороны в Карлуке их цельный батальон и вечно не придумают, куда дурную энергию девать. Пущай покатаются, проорутся от души.

Походили мы, одним словом, по всяким каруселям, и на всех Серафима с удовольствием покрутилась, кроме того сундука-самолёта. Тут я не утерпел, попросил её пять минуточек обождать, а сам крутанулся. Нормальные такие ощущения.

Напоследок на колесе обозрения проехались. Вот не летали бы мы позавчера на дирижабле — здорово бы, наверное, впечатлились. Но и так дух захватывает от высоты — а ты ж не в защищённой кабине сидишь, а в открытой корзинке, её ветром наверху ещё и покачивает, а из всей защиты — цепочка на входе. Серафима моя сидела как суслик настороженный, дышать боялась, только когда до выхода с пяток корзинок осталось, выдохнула.

Слезли, оглядываемся.

— Ещё по кругу? — спрашиваю.

— М-м-м… разве что на «Ветерке»? — это она так «Ветер Персии» переобозвала.

— Пошли тогда за билетами.

Пошли мы во вторую кассу. Народ уже сообразил, там тоже очередь выстроилась, но всё же не такая огромная, как на входе.

— А давай сразу билеты и на завтра купим? — предложил я. — Придём завтра кататься?

— А давай!

Набрали билетов, прокрутились на «ветерке» — два раза подряд! Сладкой ваты купили на палочке да дальше пошли гулять.

Вечером я к Лизе забежал, спросил у неё про зоопарк (от Марты-то я вчера восторгов наслушался) да рассказал ей про аттракционы.

— Небось, хочешь, чтоб мы и туда прогулялись? Да с Марфушей?

— А чего? Прогуляйтесь уж. Маленького только на руках держать придётся, выскользнет он через те цепочки. На вот тебе, своди своих короедов. Скажи, что от дядьки, — я выложил на стол два империала.

— Много даёшь! — строго поджала губы Лиза.

— А два раза на лошадках захотят прокатиться? Там они, знаешь, не просто к помосту приколочены, а вроде как скачут немножко, — я усмехнулся. — А леденца попросят на палочек или вату сахарную? Бери, сестрица.

Лизавета вздохнула и сложила купюры пополам, спрятала в кармашек фартука:

— Соришь ведь деньгами, Илюшка!

— А чего их — солить, что ли? Ещё наживём.

— А Марту везти? Ты ж сегодня собирался?

— Да ничего, завтра после гуляний и отвезу.

Вторник получился совсем развесёлый и суматошный. Снова с самого открытия гуляли с Серафимой на каруселях. Потом столкнулись с Лизаветой вместе со всем выводком, Сима уговорила их вместе пойти на русские горки — почти целую вагонетку мы все вместе заняли, вот уж пищали-визжали от всей души. Потом ещё гуляли, смотрели представление с медведем и Петрушкой. Потом я всю компанию повёл в кафе, где мороженое подавали. Потом Лизавета сказала, что надо бы уж что-то приличное съесть, а то кое-у-кого кое-что слипнется, и всех нас повела к себе, кормить. Кормила Лиза не хуже матушки, еле мы от неё вырвались. Проводил я Серафиму, на десять дней с ней распрощался, вернулся за Мартой — дело уж к вечеру. Хорошо, она свои нехитрые пожитки заранее собрала. Закинули всё в шагоход — и давай Бог ноги!

Примчали в Карлук, маман тревожно так смотрит:

— Ильюшенька, а что ж ты свои-то вещички не привёз?

Не успел я рта раскрыть, как батя ей из-за плеча:

— Ты чего, мать? Он с Монголии прикатит, сразу — куда? К зазнобе своей помчит. А переодеться во что?

— Верно, бать! — согласился я. — Я и домик пока за собой оставить хочу. Четыре дня отпускных всего меж контрактами выходит. Ежли я из города в деревню туда-сюда мотаться буду — это сплошная беготня получится.

Мать слегка поворчала для виду, дескать: можно было и у сестёр останавливаться, и ничего, при воздушном порту-то стоянки под всякую технику есть…

— Маман, за стоянку в порту втрое дороже надо платить-то, чем за тот домишко.

— А залезут без тебя? — сурово спросила маман. — Медали твои сопрут?

— Да я защиту магическую прикупил. Коли кто полезет — так вопить будет, все городовые сбегутся.

— Дорого?

— Восемь андреек. Да и медали я на сохранение вам привёз, вон шкатулка. Дома планки только оставил.

— Ну, это ничего уже. Ладно. Но родителей-то заезжай проведать, не забывай!

— Всенепременно!

— Ну, хватит, — вклинился батя, — совсем уж заболтала парня, за стол пошли.

— Да мы только от Лизы! — попытался отбиться я.

— Какое там «от Лизы»! — всплеснула руками матушка. — Пока собирались да пока ехали — сколь времени прошло⁈

В общем, матушка в своём репертуаре.

Утром мне всучили авоську «домашнего на сегодня» да в придачу целый патронташ крошечных пузырьков, плотно заткнутых пробками:

— Эти, в зелёных — обычные, патрульные.

— Даже такие есть?

— А как же! Мать тоже на месте не стоит, осваивает новые рецепты. Чтоб, значит, в сон не клонило не вовремя, чтоб внимание на должном уровне, слух чётче. А вот эти четыре штуки, в красном стекле — боевые. Если что, можно сверх первых выпить. Если кончатся, там в кармашке ещё порошочки, в бумажках таких же цветов.

— Понял.

— Ну, всё, дай поцелую…

Перекрестили меня родители в дорогу — и помчал я.

Утро, народу в город много едет, всякие молочники-мясники и прочие телеги-бочки с продуктами. Так я по обочине, скорости наддал. Смысл плестись, коли можно бегом?

На окраине Якутской свернул направо, к Ангаре, через паромную переправу — и к оптовым торговым складам при железной дороге. Явился на двор Трофимовского торгового дома за полчаса до отправки, как штык. А там уж вовсю вагоны грузят, потому как первая часть пути — по железке, и даже для моей «Саранчи» специальное место на платформе предусмотрено. Приказчики Трофимовых посчитали, что так дешевле будет, чем своим ходом за поездом бежать — хотя я мог бы.

Тем не менее, служба моя начиналась уже сейчас, хоть шагоход и на платформе. Подошёл караван-баши — сам старший Трофимов, Трофим Тимофеевич — график моего основного дежурства выдал. Это если на караван вдруг нападут, то все подрываются, а в прочее время — свои часы в карауле, так скажем, отстоял — и отдыхай.

Пасти периметр, сохранность груза отслеживать, чтоб никто сторонний в вагоны не пытался проникнуть — дело плёвое, особенно с матушкиными снадобьями. Зелёный бутылёк ополовинил, остаток после обеда употреблю. Верхний люк шагохода откинул, устроился. Наблюдаю.

Пилили мы из Иркутска по железке до самого Их-Хурея (по-местному Их-Хурэ). Это столица монгольская. Говорят, до последнего времени она у них кочевая была и только лет десять как осела — полагать надо, с постройкой железнодорожной ветки.

В Их-Хурее перегружались на огромные подводы и уже по дорогам пылили в Арвайхээр. Удивительное и непривычное для меня было зрелище. Говорят, зимой в Монголии дуют беспрерывные ветры, а приходит летняя жара — и как обрезает их. Воздух стоит неподвижный, как стекло. Дороги сухие, пыльные. Стоит чему-нибудь потяжелее проехать — и всё, над дорогой стоит пыльный след, словно через степь толстый шланг кинули. Постепенно оседает, медленно-медленно…

В столице к Трофимовскому каравану прибились ещё участники. Купец был не против. Вместе веселей, да и безопаснее. Покуда никто на нас нападать не собирался, но бдительность я не терял, продолжая исправно нести свою службу и по мере предоставлявшихся возможностей знакомиться с новой для себя страной.

Вообще, конечно, устройство монгольского житья меня изрядно удивило. Вот уже почти весь мир на шагоходы пересел. А тут своя специфика — механические лошади. Я как по-первости-то увидел, обалдел! Представьте себе гимнастического коня, на котором обычно парни на физкультуре упражняются. Так вот, такая же вот штуковина, только ноги как у лошади. Механической, но лошади. А головы нету. На тулове в седле сидит монгол: сабля, лук — все дела. Редко когда винтовка.

Казалось бы — что за к старине пристрастие? А присмотришься, да и поймёшь, что сабля и лук у них не совсем обычные. Такое, знаете, жёлтое сияние иногда проскальзывает. Не хотелось бы под такие стрелы попадать, незачем.

А коняшки эти довольно быстрые. Да и проходимости повышенной. Само то по степям пылить. Раз видел, как местные служивые на подобных механических конягах ехали. Так там у кажного ещё и броневой щиток спереди присобачен. Думаю, поковыряться — и магозащиту найдёшь, не обязательно простого уровня. В общем, как везде: сколько денег вложишь — столько удовольствия получишь.

А ещё видел шагающие юрты. Честно-честно! Юрта, это если кто не в курсе, такое национальное жилье монголов. Разборное — кочевой уклад же. Круглое. И вот следом за коровками шагает такая юрта, шустро перебирая шестью или восемью опорами. Чудное зрелище.

В нашем караване подобных экзотик не числилось. Русские трактора, тянущие здоровенные подводы с лесом, пара вагончиков на колёсах, да угловатая фигура моей «Саранчи» по боку тракта.

Но ехали споро.

Дед Аркаша, бывало, рассказывал, что в прежние-то годы скорость караванов была… ну-у четыре, много пять километров в час. Даже верблюды́с грузом быстрее не могут, а лошадки и подавно. А тут, за тракторами-то, все пятнадцать-двадцать. Это ж — ух!

Зря смеётесь, между прочим.

Дядька мой Антип, это с батиной стороны, который щас в Чите живёт, по молодости по служебным делам в Америку несколько раз мотался. Так в тех Америках тоже — только от железной дороги удались — быстрее дилижанса ничего нет. Даже песни есть у них, значицца, как они на своих дилижансах погони устраивают да из бандитских засад прорываются. Романтика! Ничего, что тот дилижанс — обычная карета, запряжённая парой лошадок (ну, в самом жирном случае — четвёркой), и максимальная скорость у этого супер-экипажа — пятнадцать километров в час? На короткой дистанции бегом запросто обгонишь…

Так вот, о чём я? А! Про скорость. Хоть обхохочись, а трактора, для караванов и грузов — оченно быстро.

Честно скажем, в этот раз весь караванный путь вышел очень спокойным. Дошли до Арвайхээра, с торговыми остановками. Что-то выгружали, что-то — наоборот, закупали и грузили, чтоб назад не порожняком переть. Моё дело было не о качестве и составе груза переживать, а о сохранностим каравана и целости людей. Я и наблюдал. Раза четыре в отдалении появлялись подозрительного вида кодлы — некоторые на механических кониках, а кое-кто и на обычных лошадках, но вида «Саранчи», разворачивающейся пулемётами в их сторону, хватало, чтобы все эти (без сомнения!) честные жители Монголии немедленно передумывали перекрещивать с нами пути. Трофимов таким ходом событий был очень даже доволен.

Караван спокойно добрался до конечного пункта назначения, спокойно расторговался, спокойно развернул назад и вполне благополучно проследовал до Их-Хурея, где мы снова погрузились на платформы и железкой отправились в Иркутск.

Я всё ждал какой-нибудь каверзы и неусыпно приглядывал за доверенными мне грузами — но никаких бандитских нападений не случилось.

Как и было рассчитано, десятого мая мы вернулись в Иркутск, я сразу получил расчёт за этот рейс и предложение условиться о регулярном, как сказал старший Трофимов, сотрудничестве. Понравилось ему, видать, что один вид «Саранчи» спокойный ход каравану обеспечивает. А раз спокойный — значит, и на боеприпасы тратиться не надо, и на ремонты, да и на дохтуров — сплошные выгоды!

— Со своей стороны, очень даже поддерживаю ваше предложение, — отвечаю. — Но должен предупредить: в случае начала военных действий…

— Знаю-знаю, — замахал он руками. — Это будет форс-мажор. Точнее, будем надеяться, что его не будет. Но я бы хотел быть уверен в вашем присутствии.

Эх, думаю, не купцы мы, а попробовать поторговаться… И этак аккуратно говорю:

— Я когда приходил об условиях справляться, мне сказали, что для постоянных контрактников улучшенные условия. Могу ли узнать, насколько улучшенные?

Тот покряхтел:

— Пятипроцентная прибавка вас устроит?

— Это к окладу пешего охранника или ко всей сумме выплат?

Трофим Тимофеевич усмехнулся:

— Ко всей.

— Ну, тогда завтра с утра подойду в контору, документ составим. Годовой контракт, согласный я.

— По рукам!

Пожали мы с Трофимовым руки и разошлись, довольные друг другом. А я забрался в «Саранчу» и в обход центра до своей хатки помчал.

С утра нарядился парадно, забежал в контору, договор подписал — вышел довольный! Оттуда в банк завернул, полторы сотни на счёт положил. Всё ж таки, на свадьбу надо потихоньку откладывать — у меня в моих заветных мечтаниях всё с Серафимой сладилось. Ну а если вдруг нет, случится такое расстройство, то уж найдём, куда деньгу пристроить. Я мысль от родителей отделиться таки в уме держу.

К Олегу в кондитерскую заглянул, купил тортик, в цветочную лавку за букетиком — и к зазнобе под балкон! Хотя, нет — зачем балкон? Папаня же объявил, что мне всегда рады — так что смело в звонок дзынькнул. Вышла Глаша:

— Ой, Илья Алексеич! Давно вас не видать было!

— Так служба, Глаша. Барышня дома?

— Дома-дома! Репетировать изволит!

— Можно ли её видеть?

— Да конечно! — Глаша распахнула мне двери и вдруг засомневалась: — Ой… Вы минуточку постойте, я спрошу? Как бы не было мне конфуза.

— Подожду. Тортик вот отнесите сразу.

Глаша тяжело затопала наверх. Слышно было, как она что-то негромко бубнит в гостиной. И звонкий Серафимин голосок:

— Конечно! Что же вы⁈

Двери наверху распахнулись и на площадку выскочила Серафима, свесилась через перила:

— Илюша! Илюша! Проходи скорей!

И так она искренне радовалась и скакала вокруг меня, что я уверился: не зря деньгу в кубышку закинул. Сколько, интересно, на приличную свадьбу потребно? Хватит ли тысячи? Если так, то через пару поездок можно будет и предложение делать, пока два положенных месяца отсрочки пройдёт, как раз нужная сумма и скопится. Надо будет у зятьёв на этот предмет подробно поинтересоваться.

— А что, чаю поставим? — живо спросила Серафима, неудержимо улыбаясь.

— А, может, гулять пойдём? Карусели-то ещё не уехали? А чай и вечером попьём.

— Не уехали! — она крутанулась на каблучке. — Я тогда переодеваться!

Не успела она умчаться, как из вторых дверей выглянул папаша-Шальнов:

— А я думаю: что за шум? Что за крик? Приветствую, Илья Алексеевич!

— И вам, Александр Иванович, доброго здоровьица.

— Ну-с, как ваши ощущения от поездки? Какие дальнейшие планы?

— Неплохо. По сравнению с прежними моими контрактами — курорт. А планы — вот, можете взглянуть, — я предложил ему лично посмотреть контракт, и Александр Иванович, кажется, остался вполне доволен увиденным.

Знал бы я, что не всё время в Монголии будет курортом…