КОМ: Казачий Особый Механизированный

25. ВСЕ БЛИЖЕ

Вечером я лежал в постели совершенно счастливый, гонял в голове переживания прошедшего дня.

Губы у Симушки нежные и сладкие. И хорошо, наверное, что я в Монголию мотаюсь — как бы рядом с ней месяц вытерпел? Да, свадьба была назначена на этот срок. Точнее, через четыре недели, на шестое июля.

Получается, пятого где-то после обеда мы с караваном возвращаемся — и сразу с корабля на бал! Зятевья мне обещали мальчишник. Так вышло, что кроме них у меня в городе и друзей-то нет. На курсах Харитоновских — так, приятельские отношения кое с кем поддерживал, но не более того. А в Карлуке из прежних друзей-товарищей, с кем рядом жили, да с кем в гимназии дружили — кто вовсе уехал куда на новое жительство, а кто по контрактам. Я сто лет и не видал уж никого. Так что будем гудеть вчетвером.

К полудню, как проспимся — на выкуп, за невестой, оттуда в храм и дальше по чину…

Гулять в Карлук поедем, в родительский дом. Там, батя сказал, для нас с Серафимой особенные комнаты приготовлены — жить-то всё одно пока с ними будем, покуда на отделение денег не подсоберу.

А хорошо моя родня Серафиму приняла… Сёстры вслед за маманей подарками задарили… И я тоже — на другую руку, где цветочного браслета не было, золотых монгольских лошадок ей надел.

Серафимина родня в долгу не осталась. Папаня её преподнёс мне часы серебряные Тульского часового завода, на золотом шатлене[30] — вещь дельная, полезная! А тётушка — защёлкивающийся двойной медальон, в котором уже были вставлены наши с Серафимой портреты, скопированные с фотографии с обезьянкой.

Мысли мои перепрыгнули на именины малышки-Параскевы, которую все звали запросто Пусечкой. А бабочка игрушечная Пусечке как понравилась… Кстати, Олег признал в резном артефакте заморозку, только не боевую. Сказал, эта штука более хозяйственная, для мясозаготовок, потому как действия близкого и направленного на уже неживое. Обещался обучить, как ею легче владеть.

С этими мыслями я провалился в сон.

Оставшиеся три отпускных дня мелькнули как один. «Саранчу» свою увидел совсем накануне отправки. Двигатель приладили в лучшем виде. По чи́сту полю сделал пробный забег — сто восемьдесят скорость выжал! Ничего не скрипит, не хрюкает — не барахлит, в общем. Выдал мастерам обещанный четвертной — честно заработали.

Старый маленький двигатель у меня прямо там же и сторговали. За четыре тыщи! Учитывая, что он сколько уж хоженый, а новьём в районе семи идёт, согласился сразу. Я ж ещё, выходит, и в прибытке остался! Если они его чуть дороже кому-нибудь пристроят, я не в обиде буду.

Деньги с мастеров получил — и в путь.

Как я эти десять дней изводился… Благодарен был тётушке Ольге Николаевне за подарок. Прям втройне! В походе по своим скучаешь, большую карточку помять страшно, а медальончик открыл — и любимая рядом.

Следующие отпускные дни так же прошли — сплошь калейдоскоп. Гости какие-то (в смысле, визиты), поездки и походы с вручением свадебных приглашений. Дома почти не сидели — как заберу Симу с утра, так и носимся. В каждых гостях нас норовили накормить по сибирскому обычаю, а я всё ждал возможности барышню нормально в ресторан сводить — теперь-то без сопровождения можно!

Между делом каждый день забегал на технический двор, узнать: пришла ли машина? Всё нет да нет. А во вторник, накануне следующей монгольской командировки, мы наконец-то были от визитов свободны! Зашли с Серафимой в итальянский ресторанчик, пообедали, а оттуда — рядом совсем — насчёт машинки справиться.

— Обрадую вас! — засуетился приказчик Марков. — Прибыла ваша красавица! Можем договор рассрочки заключать.

Махом все бумажки подписали, полный бак заправили, магический контур проверили — и как повёз я кралю свою кататься! Аж до самого Байкала! Ну и что, что два часа дороги — всё одно, у нас день свободен.

Смотровая площадка чуть не доезжая Слюдянки высокая, обзор такой, что дух захватывает. Потом съехали ниже, к воде спустились, по бережку погуляли, камешки побросали. Я, конечно, блинчиками — иные до семнадцати раз по воде подпрыгивали! Там недалеко местные тоже ресторанчик держат с байкальскими деликатесами (для приличной публики). Зашли посидели, того-сего попробовали — и назад.

Едем, природы вокруг расстилаются — залюбуешься. То лес стеной, а то так повернёт, что распадок перед тобой — и вдаль убегающие крутые сопки… а помимо того вдоль дороги через каждые километр-два площадки разбросаны. Это, значицца, для караванов, чтоб на ночёвку могли вставать. И знак перед ними стояночный.

Посмотрел я на свою улыбающуюся кралю, да на следующую площадку, лесополосой от дороги отделённую, и свернул.

Она головой крутит:

— А тут что?

А я наклонился к её ушку и говорю страшным шёпотом:

— А тут, девочка, я тебя съем…

Она только пискнула:

— Нельзя до свадьбы!

А я:

— Целоваться можно. Батюшка разрешил!

Ну и… Нет, лишнего себе не позволил, но зацеловал прям допьяна. Ладно, честным буду: титечки потрогал немножко. Но она уж не возражала.

Следующие десять дней конвоя прошли для меня, натурально, как сон пустой. На полном автомате выполнял все необходимые действия — а мысли все о ней. Приехал — сразу до воздушного порта, туда с шагоходами можно, Афоне объявился, что дома я. Он сразу Витале с Олежей позвонил… А я сижу на стуле напротив, глазами хлопаю:

— Я, если прямо-то говорить, лучше бы к Серафиме забежал.

— Дак нельзя тебе к ней сегодня! — всплеснул руками Афоня. — День перед свадьбой — ни-ни. Да у неё сейчас своя вечеринка собирается, девическая, туда всё равно мужчин не пускают. Так что, братец, оставляй здесь шагоход — и поехали!

И, как говорится, понеслась… Я и так уставший и шалый был, а как выпил немного… всё в кучу смешалось. Помню, цыгане с медведём мелькали, музыка гремела и шампанское в ведре со льдом — бутылок пять, наверное.

Утром проснулся — мама дорогая… Хорошо, я очистительным заклинанием в походах навострился пользоваться.

— Не паникуем, братцы! — Олег сидел прямее всех, держась за голову. — Кто найдёт мою визитку[31], тот спасёт всех нас от раскалывания головы.

— А что там? — слабо спросил Афоня, который, кажется, именно на этой визитке и лежал.

— Капли от похмелья. Маман велела каждому выпить по два пузырька.

— То-то я думаю: что мне так твёрдо лежать? — Афоня повозился и извлёк на свет Божий целый патронташик флакончиков красного стекла.

Ага. Маман, значит, предполагала худшее и заготовила тяжёлую артиллерию…

Мы разобрали по пузырьку, раскупорили и слегка чокнулись краями:

— Ну, Илюха, за тебя! — провозгласил Виталя.

Выпили. Посидели.

— Не, давай по второй, — сказал Олег. — Иначе я превращусь в тыкву, не дожидаясь полуночи.

Выпили по второй.

Виталий вложил пузырьки с пробочками обратно в чехольчик-патронташ:

— Да уж. Сегодня мы друзья жениха, и нам понадобится всё наше терпение.

Олег передёрнулся:

— Как вспомню, так вздрогну. Что за дурацкая эта мода, хуже фантов!

Во мне начали шевелиться дурные предчувствия:

— Та-ак… И что там хуже фантов?

— Да конкурсы эти! — сердито, но всё ещё непонятно пояснил Виталий. — Сейчас монетками не отделаешься, хоть целую торбу принеси!

— Я, кстати, наменял тебе специально пятьдесят рублей, — вставил Олег. — Только они дома. Заскочить надо, я заодно переоденусь.

— Погодите, братцы! Какие-такие конкурсы?

— Ну, навроде фантов, только ещё покаверзнее, — наконец-то внятно объяснил Афоня. — И девчонки эти — им бы только над женихом с друзьями поизгаляться. За каждый шажок будут заставлять тебя клоуна изображать, за каждую ступенечку… А у Серафимы-то второй этаж! Ну, сегодня хлебнём полной ложкой!

Я смотрел на него в полнейшем недоумении:

— А что-то я на твоей свадьбе такого не помню?

— Конечно! — усмехнулся он. — А ты помнишь, как я на дирижабле прилетел? И меня на десантной стропе к окну второго этажа спустили? Думаешь, просто так? Я бы и тебе предложил, да нельзя в жилой части города.

— Да-а, — протянул Олег, — жаль, что у нас нет в запасе дирижабля…

— Так у нас есть лучше! — вскочил я, чувствуя возвращающуюся ясность сознания. Даже, я бы сказал, неумолимую ясность. Кажется, второй бутылёк всё-таки был лишним. Или маман специально так рассчитала, чтоб мы и сегодня могли пить, не пьянея?

— Ну? — Афоня смотрел на меня требовательно. — Не тяни!

— «Саранча» же! В особых случаях шагоходам разрешено пересечение черты центра города. А дом у Шальновых хоть и в центре, но всё-таки не в самом, ближе к краю.

— Окна по такой жаре, скорее всего, открыты, — прикинул Витя. — Есть шанс.

— А если запаковались, сидят? — скривился Олег.

— Значит, надо разбудить их любопытство! — хлопнул ладонью по ладони Афоня. — Цыган вчерашних с медведем на часок ангажируем!

— Точно! — обрадовался Виталя. — А тебя, Олег, женихом нарядим!

Олег замер с визиткой в руках и медленно повернул к нему голову.

— Правильно! — захохотал Афоня. — Ты ростом на Илюху смахиваешь и чернявый такой же. Китель наденешь и фуражку — сходу не отличат. Они ж тебя не знают! А наших там не будет!

— Вообще-то меня самой главной подружке уже представили, — попытался привнести ноту здравого смысла я.

— Самая главная как раз с невестой в комнате сидит! — отмахнулся Виталя. — Для последнего и самого решительного выкупа!

Кажется, матушкино зелье разбудило в нас дух авантюризма. Рассчитывала ли она на что-то подобное? Даже если да — не признается ведь.

Итак, приведя себя в приличный торжественный вид, мы приступили к исполнению коварного плана. Зятья мои отправились арендовать цыган, а я — в воздушный порт, потому как именно там вчера был оставлен шагоход. На ходу прикинув, как кратчайшим образом, минуя всего пару переулков, прокрасться к дому Шальновых, я выдвинулся на позицию — глуховатый, заросший лопухами перекрёсток, с которого было видно кусок улицы, где непременно должны были пройти зятья. А вот, кстати, и они!

Приближение «поезда жениха» было видно — и, главное, слышно! — издали. Цыгане (даром что ненастоящие) истово пели и дружно бренчали на разнообразных инструментах. В середине толпы, почти в обнимку с медведем, вышагивал «жених». А правда, издаля на меня смахивает. Двигалась процессия нарочито медленно, чтобы максимально привлечь внимание тех, кто в доме, и заставить глазеть в окна.

Вот цыганская компания грянула развесёлым «ай-нанэ-нанэ-нанай-дра-дану-данай!» Звуки стали тише — по ходу, толпа подтянулась поближе к крыльцу Шальновых (но так, чтобы их можно было увидеть из выходящих на улицу окон). А дежурящий впереди на перекрёстке городовой убедился, что всё в рамках дозволенного, отвернулся, неторопливо пошагал в сторону центра и-и-и… на мою удачу зашёл в какой-то магазинчик!

Пора!

Я двинулся вперёд — споро, но аккуратно, потому как претензий в порче городского имущества мне потом тоже не надо. Каждый шаг «Саранчи» отдавался по мостовой характерным лязгом, и я искренне надеялся, что среди «защитников невесты» не найдётся никого, кто смог бы эти звуки правильно распознать.

Буквально в десять секунд я преодолел два коротких переулка, вывернул из-за угла и с чрезвычайным облегчением увидел, что окна Шальновской гостиной распахнуты, и оттуда выглядывает парочка нарядных девиц, что-то сообщая вглубь комнаты. Там, верно, Серафима сидит — выглядывать ей нельзя.

Боковая «дверь» кабины у меня была загодя распахнута, я развернул шагоход и с воплем:

— Па-а-аберегись!!! — аккуратно шагнул левыми опорами в палисадник, притираясь к окну. Ну, ежли какие настурции помял, после тётушке компенсирую. — Всем стоять!!! — я прыгнул в комнату через окно. — Это похищение!!!

Достопамятная Танечка и ещё одна подружка отчаянно завизжали и шарахнулись в стороны — ещё бы, они-то шагохода вблизи ни разу не видали, испугаешься тут! По лестнице затопало.

— Илюша! — всплеснула руками Серафима — вся в чём-то воздушно-белоснежно-жемчужном. — Как ты?.. А внизу кто же?

— Как «кто»? — я подскочил, подхватывая её на руки. Простоишь — сейчас участники ещё привалят! — Цыгане! Пришли тебя украсть, — пока девчонки продолжали верещать, поскорее сунул Серафиму в окно и сам вскочил на подоконник. Как раз дверь в комнату дёрнулась. — Слыхала, невест на свадьбах воруют?

— Прямо так сразу?

— Это особо хитрые воры. В кресло садись, отчаливаем.

Естественно, вся толпа внизу не могла не заметить появление «Саранчи». Люди (и это естественно) отхлынули в стороны, подальше от техники. Панику Олег, Афоня и Витя смогли удержать, и вокруг них столпились немногие гости, кто пришёл пораньше, на выкуп. Быстрее всех сориентировались цыгане — или же кто-то из зятьёв им отмашку дал — вся компания снова запела, заплясала, неистово бренча на гитарах и колотя в бубны. Девчонки у крыльца расстроенно пищали, мол «не по-честному так». Зеваки тыкали пальцами в шагоход. Кто-то хохотал…

Я отвёл «Саранчу» на середину улицы и высунулся:

— Невеста наша! Всех ждём в церкви в означенное время! — и поскольку издалека послышался перелив свистка городового, поскорее захлопнул дверь и пошагал в сторону окраин.

Серафима улыбалась и крутила головой:

— Илюшка, ну вы даёте! Девчонки из журналов всяких модных фантов навыписывали…

— Имеют прекрасную возможность поиграть в них друг с другом, — подмигнул я, и невеста моя прыснула.

— А в форме-то кто был?

— Натальин муж, Олег.

— Вот девчонки обалдели, я представляю! — она начала уже откровенно хихикать и вдруг заоглядывалась: — А мы куда?

— Не узнаёшь место? Сейчас вон там повернём — и домик мой съёмный.

— Ах, точно! А как же ты без формы на венчание?

— Сейчас зятья привезут.

— Ой, вон они, кажется, едут!

С противоположного края улицы, и впрямь показалось нарядно украшенное цветами ландо.

Дальше всё было как обычно в таких ситуациях: много радостной суеты, счастливые лица (даже кисловатые подружки под конец выправились), поздравления, торжество венчания, развесёлый свадебный поезд[32], которому пришлось завернуть на окраину, потому как невеста попросила, чтобы в деревню я повёз её тоже на шагоходе.

Так мы и построились: «Саранча» (на которую спешно навинтили пару цветочных гирлянд для особой свадебной нарядности), потом наша «Победа», за рулём которой сегодня сидел Афоня, а следом — целая вереница колясок с развесёлыми людьми, с гитарами, с гармошками! И цыгане там же где-то затесались, да вместе с медведем…

Гуляли широко, полдеревни собралось. Столы на весь двор! Танцы на улице!

Микстурки маманины продолжали работать, как часы. И я, и зятья — все четверо — оставались трезвыми, как стёклышко, кто бы что ни пил. Попробовали мы и вино, и шампанское, и крепких матушкиных настоек — как компот хлебаешь.

— И толку пить? — хохотал Афоня. — Для запаху, что ль? Смысл?

— Надо было нам по одной принять, — Виталий почесал в затылке. — Конфуз, однако.

— Да теперь-то что, — усмехнулся Олег и притащил бутыль, в которой оказалась брусничная вода — её мы и пили для виду.

Зато ни один хитрый способ украсть невесту (или даже её туфельку) ни у кого не прокатил. Сеструхи мои страшно удивлялись, что мужья их сидят, как три богатыря, бдят неусыпно. Сами-то они с остальным женским краем и шампанского употребили, и сладкой наливочки — раскраснелись, и пели, и плясали, и «горько» кричали от души бессчётное количество раз.

Удалась, в общем, свадьба.

А ночь была сладкой.

И пошли по кругу мои монгольские заезды. Десять дней там — четыре дома. Понятное дело, половина времени проходила в спальне. Да и днём я жёнушку утаскивал «вздремнуть».

Но почти всё остальное время жизнь крутилась вокруг столовой!

Две хозяйки в доме! Маман с Серафимой ужились вполне мирно, но как только я приезжал домой — прям перемыкало их. Как шутил Кузьмич, старый ординарец нашего полковника: «Как набросилась — и давай любить! И всё, насмерть». Вот и у меня такая же история, только в двойном масштабе! Они почему-то решили, что в походе с караваном я впроголодь кормлюсь, и старались это компенсировать в четыре руки.

«Ильюшенька, я тебе борщечка твоего любимого…»

«Илюша, пирожка хочешь с севрюгой, я напекла?..»

«А вот котлеточки, с пылу — с жару!»

«Я тут гуляшик приготовила…»

Илюша то, Илюша сё — наперебой. А отказаться — ну сил никаких нету — вкусно очень! Да и обидятся.

А ещё Марта. Пока в Иркутске-то жили, я к её стряпне тоже пристрастился. Та хитрюга, вперёд старших женщин не лезет, просто сготовит штрудель какой-нибудь с яблоками иль с вишней… или колбасок своих домашних!.. тихонько на столе поставит и глазом косит: попробую аль нет?

За четыре дня они не только меня, они и батю так раскормить успевали, что он ворчать принимался:

— Илюшка! Я от твоей счастливой семейной жизни уже в штаны не влажу!

Между тем, дирижабли наши вполне оправдывали Афонины надежды, принося в кубышку примерно тыщонку в месяц. Да и мои контрактные ещё — в общей сумме на счету в банке около пятнадцати тысяч уже лежало, хотя я бы не сказал, чтоб мы в чём-то особо прижимались. За такие деньги хороший кусок земли можно было прикупить, вопрос только — где лучше? Собираясь за столом, частенько начинали заводить разговоры об участках — кто продаёт, да где? Пару раз с батей ездили посмотреть, приценивались.

Приближался конец моего годового монгольского контракта, можно было хороший надел купить да начинать наособицу строиться, и единственное, что меня пугало — что превратимся мы с батей в двух упитанных колобков, и от сладкой семейной жизни жопа у меня (прошу пардону) окончательно слипнется.

И-и-и… как говорится: будь осторожен в своих желаниях. Аккурат в последнее контрактное сопровождение стоим в Арвайхээре, я в очередной раз Гантулгу встретил, поупражнялся с ним в горловом пении, довольный пришёл к месту загрузки нашего каравана, смотрю — сам Трофимов процесс контролирует, мрачнее тучи.

— Что такое, Трофим Тимофеевич? Или навалять кому по-быстрому?

Тот в ответ крякнул и затылок потёр:

— Да вот, Илья, хотел я тебя уговорить ещё годик с нами походить, да, видать, не судьба, — и газету мне протягивает.

Догнала нас в пути русская почта. А там объявление: Российская Империя начинает военную кампанию в Сирии.

Вот тебе и пироги.