КОМ: Казачий Особый Механизированный

21. СЮРПРИЗЫ

За следующий час я стал богаче на горсть местных серебряных монет, три горсти медных (смешных таких, с квадратной дырочкой по середине), пять шейных серебряных украшений с зелеными камушками (кажись нефритом) и занятную вещицу, в которой я заподозрил амулет. У одного из нападавших обнаружился резной костяной шарик, ажурный, как кружева. А в шарике ещё один шарик, тоже резной, а в том шарике… Ну понятно, да? Короче таких уходящих в глубину шариков было ажно восемь штук. И светился этот амулет холодным голубым светом. Чё к чему, чего эта цацка делает — потом разберёмся.

Сабли-ножи особого интереса не представляли, кучкой в «Саранчу сложил». Винтовок была всего пара — туда же. Вот лук бы я, пожалуй, подобрал какой-нибудь, хотя бы из интереса, да на всех них защита стояла, и как только хозяева померли — включился механизм самоуничтожения. Только полоски серого пепла и напоминали о том, что на их месте лук лежал.

А противошагоходная мина, по «Саранче» сработавшая, оказалась артефактом совершенно незнакомой конструкции. И хорошо еще, что она вообще была одноразовая.

Пока с трупами валандался, вдалеке показалось странное. Вроде как здоровенный таракан. При ближайшем рассмотрении «таракан» оказался снабжённой шестью механическими ногами площадкой с трубой по центру. Это я уже в бинокль разглядывал, из-за «Саранчи», перетащив к себе крупняк. Оно, знаете бережёного Бог бережет.

Но волновался я зря. Эта хрень оказалась разобранной до основания механической юртой. И на ней кроме монгола-водителя сидели четверо наших казаков из каравана. Во-от. А труба в центре юрты оказалась вовсе не отводом гигантского парового котла, как могло бы показаться, а краном. И пока мы обнимались с казаками, да пока они ходили, смотрели на побоище, монгол споро обмотал талями «Саранчу» и затащил её на грузовую платформу. А следом уже и отломанную ногу.

— Водитель! Садись давай!

Оказалось, он по-русски совсем чисто шпарит, с совсем небольшим акцентом — всё равно как наши иркутские буряты.

— Спасибо, братишка, — говорю, — только я не водитель, а пилот. По=военному специальность так называется.

— А-а, понял. Запомню. Поехали, чё.

Ну, погрузились. Вообще грузоподъёмность, я смотрю, у этой юрты просто огромадная. «Саранча» хоть и шагоход, но всё ж таки лёгкий. А эта механизма тащит, только шарниры поскрипывают. Нет, всё же за шагоходами будущее. Такое моё мнение.

По прибытии к каравану меня встречали как героя. Хотя я, вроде как, ничего особого-то и не сделал. Скосить пулемётом на дурнину лезущих врагов — много ума и храбрости не надо. Но народ считал по-другому. Отбили мне на второй раз плечи, хлопая. В первый раз пулемёт отдачей, теперь эти лоси. Сам Трофимов тоже подошёл, руку пожал от души:

— Ты за шагоход не беспокойся! Мы его щас быренько на ногу поставим, — он усмехнулся, — слава Богу, механики-то есть. А за то, что спас жениха с невестой, и мне с связями с местными подсобил, будет тебе по прибытию в Иркутск особый подарок.

— Особый, эт какой?

— А не скажу! Пусть будет сюрприз.

Вот же жук, а?

Самое забавное, что механики выгнали меня из-под навеса, в котором чинили «Саранчу», мол, не геройское это дело — в масле колупаться. Ну я, в принципе, не шибко-то и обиделся. Просто раскатал спальный мешок да и улёгся спать. День получился длинный и суетный.

Разбудили меня технари под самую ночь — работу принимать. И до посинения порадовали! Не только тем, что ногу «Саранче» на место пришпандорили, а небольшим таким примечанием:

— Тут у тебя в выдвигающем механизме деталюха треснула, — деловито протирая руки ветошью, кивнул мне старший монгол: — Английской у меня нет. Нашёл подходящую. Теперь как следует работает. Только будет не как раньше, переключатель, а поворотник. Смотри…

С этими словами он подошёл к опоре и повернул ранее отсутствовавшую в этом месте ручку, изрядно смахивавшую на мощного вида прямоугольную петлю — и целый ряд едва заметных полос на боковой стороне опоры выдвинулся, превратившись в скобы. Лестница! А я и не подозревал, дурень!

— Ох, спасибо, ребятки! С меня причитается.

— Не велено брать! — строго нахмурился монгол.

— Но хоть к столу-то вас пригласить, посидеть с нами, можно?

Механики переглянулись.

— Это разрешается.

В дальнейшем у каравана проблем не было. Вот от слова совсем. Просто спокойно дошли до Арвайхээра (который некоторые караванщики называли на русский манер Арвайхереем), встали на разгрузку. И тут меня догнал ещё один сюрприз. Местный.

Ввечеру к нашей стоянке подвалил целый отрядец на механических лошадках. С головной спрыгнул давешний жених — довольный, как полагается успешно женившемуся мужчине. За ним на землю спрыгнула невеста — всё также в одеждах, никак не отличающихся от мужских. Непривычно — ужас. Третьим с ними сегодня шёл парень постарше, а остальные сопровождающие глазели с видом, исполненным спокойного достоинства. Видно, что некоторым по молодости сие удавалось с трудом, но старались ребята изо всех сил.

Шли целенаправленно к шагоходу. Я выбрался, скроил не хуже чем у них суровую мину.

Третий оказался толмачом, через него и шла вся беседа.

Чтоб не растекаться (потому что говорил жених долго и довольно поэтично): благодарили, счастья желали, в качестве подарка преподнесли свёрток. Или чехол? Предмет на вид казался валяным из шерсти и снаружи был узорчатым, цилиндрической формы, с крышкой-заглушкой на одном из торцов.

— Эта забава издавна считается достойной для досуга мудрых воинов, — перевёл толмач и открыл крышку: — Достаньте.

Вокруг нас уже собралась любопытствующая толпа из незанятых караванщиков.

— Илюх, давай вот сюда, на столик!

Я вынул свёрнутую трубой войлочную шахматную доску и два расшитых узорами шерстяных мешочка. Внутри оказались вырезанные из камня фигуры.

— Шахматы! — обрадовался я. — Уважаю!

Жених что-то сказал, сопровождая скупыми жестами, и толмач пояснил:

— Фигурки выполнены из чёрного и белого нефрита. На большую удачу заговор сделан.

Ого! Дорогой по местным понятиям подарок сам по себе, не считая магических ухищрений. Да даже если они и не сработают — вещица славная.

Мы раскланялись, я благодарил, толмач опять переводил. И тут невеста, до сих пор молчавшая, сделала небольшой шажок вперёд и спросила на не очень уверенном, но всё же вполне понятном русском языке:

— Я благодарить тебя за твой помощь. Не дал совершить ошибка. Удача не отвернулся от наши рода, — с этими словами она сняла с запястья браслет — жёлтого металла маленькие бегущие лошадки с развевающимися гривами, нанизанные вперемежку через бусины — и вручила мне с поклоном.

Жених слегка нахмурился.

Что такое? Может, у них тут такое женское самовольство не принято? Или… А-а-а! он, видать, решил, что теперь её подарок значимей, чем его, потому что спросил: не нужна ли мне какая-то от них помощь или защита? И если вдруг понадобится, то…

Я поднял раскрытую ладонь:

— Господа хорошие! Копить долги на многие лета, коли не знаешь, как их отдать — хуже нет. Давайте лучше так. Ты меня научи той песне, что вчера пел, покуда беглецов догоняли — и разойдёмся друг другом довольны.

Толмач и жених что-то быстро залопотали между собой. Спорили. Невеста (точнее, уже молодая жена) слушала-слушала и вдруг вмешалась посреди фразы, сказав всего пару слов, от которых оба мужчины сразу замолчали и уставились на меня. Интересно, чем это всё закончится?

— Ладно, — сказал через толмача жених (точнее, молодой муж). — Давай попробуем. Время мало. Не знаю, получится или нет. Но надо в сторону уйти, не для всех глаз.

Он предложил мне сесть на коня своей жёнушки, сам забрал её к себе в седло, что-то крикнул своим спутникам, и весь отряд поехал в сторону, за ближайший холмик, и спешился, расстилая по кругу коврики для сидения. Меня пригласили усесться с ними. И начался натуральный театр. Нет, цирк с конями! Если б их механические лошади имели глотки, они бы ржали над нами всем составом.

Магия получалась, только если петь специальным горловым пением. Это, как я говорил — звуки странные, и не поёшь, и не рычишь, низким звуком вибрируешь…

Парни показывали мне, как правильно звук посылать. И руками, и голосами, и на теле, где должно быть напряжено, где расслаблено. Хрен бы там что у меня выходило. Хохотали, ругались, расстраивались…

— Не выходит, — расстроенно сказала монголка (её, кстати, Болормаа звать).

Да вижу, что не выходит! Я охрип уж, а толку нет.

— Давайте чай попьём, — предложил толмач. — Горло смочим и подумаем.

Достали они термоски, пиалки. Мне тоже нашли. Сидим, дуемся.

И тут голос развесёлый! Дядька какой-то из-за холмика выезжает, с пятком гружёных верблюдов. Давай с парнями обниматься, по плечам хлопать.

— Это дядя Эрдэнэчимэга, Гантулга — пояснил мне толмач и в свою очередь тоже пожал дядьке руку, многословно его приветствуя. Потом представил и меня. По крайней мере в мою сторону тыкал и что-то говорил. Вокруг начали посмеиваться. Видать, речь про мои потуги в пении пошла.

— Э! Не можешь горлом петь, да? — удивился Гантулга на вполне сносном русском. — Эти мальчишки учить не умеют, понял? Меня слушай… — и в два счёта растолковал мне, как стоять, как дышать, чего где напрягать (или не напрягать), — а теперь представляй, да, как будто та-а-акую тяжёлую колоду двигаешь. И голос, как я тебе говорил… Пошёл-пошёл! Давай!!!

Я сделал всё по науке… и с удивлением обнаружил, что произвожу совершенно странные для себя звуки.

— Давай-давай! — подначивал меня дядька. — Не останавливайся! — и по-монгольски на парней давай покрикивать.

Вокруг быстро выстроилось кольцо, и весь отряд, друг за другом, завёл странную песню. От неё загудел воздух и механические кони начали подскакивать, взбрыкивая копытами. И мне стало легче. Мою песню словно подхватили под руки и понесли в небеса. А потом я снова остался один, но вёл мелодию уже уверенно.

— Пока что хватит, — сказал толмач, — а то придётся коней по степи ловить.

Потом мы ещё немного посидели — распивая чаи уже весело.

— Караван завтра уходит, да? — Гантулга потёр подбородок. — Завтра утром рано-рано приходи, понял? Я недалеко от вас встану. Ещё раз вместе споём. По дороге сам учиться будешь.

Все обрадовались, расселись на лошадей, ещё раз спели песню — и отряд помчался в степь, весело взбрыкивая копытами. А меня Эрдэнэчимэг подвёз обратно в лагерь и через жену заверил, что мы теперь почти что родственники. Как говорится: моя юрта — твоя юрта, приезжай в любое время!

И унеслись.

Утром — рано-рано, как договаривались — я дошёл до Гантулги, и мы с ним ещё раз напугали степь моим неумелым пением. Нет, он меня хвалил, говорил, что для второго раза — очень хорошо.

Но я для себя услышал: «для второго». А если планочку поднять до «для десятого»? Ерунда, поди, получится. Однако ж из упрямства я был намерен технику освоить во что бы то ни стало.

— Когда будешь ещё? Через две недель? — прищурился Гантулга. — Приходи. Буду. Тут же встану юртой. Ещё тебя поучу. Пока лишнего не придумывай, что тебе показал — делай помаленьку каждый день. Выучишься!

Это меня немного ободрило. Я вернулся к каравану, до отказа загруженному какими-то здоровенными ящиками, и пошагали мы назад. Весь обратный путь я старался держаться чуть в стороне и время от времени прятался под колпаком — потренироваться в монгольском пении, чтоб у караванщиков уши в трубочку не свернулись.

А ещё меня всё грызло — чего за сюрприз-то Трофим Тимофееич мне определил? Но караван-баши весело скалился на мой вопрошающий взгляд и ничего не говорил: терпи, мол. Ага.

И уже в Иркутске, при расчете за десять дней конвоя, купец повел меня в глубину склада и кивнул на здоровенный ящик.

— Вот!

— Чего, — говорю, — вот?

— Двигатель от шагохода, новый, в масле ещё! За треть цены забирай! Такая цена — это как бы подарок тебе. Ты извини, совсем даром отдать не могу, фортуна торговая отвернётся.

— Так ить от какого шагохода-то?

Он зарылся в какие-то бумажки, долго кряхтел, листал, а потом радостно выдал:

— Во-от! Двигатель модели Д-18. С усиленным магическим контуром!

Ого! Такие двигатели даже на «Святогоров»[27] ставят! Тянут более чем уверенно, что уж говорить о моей машинке.

— Ничего себе!

— А то! Новинка — прям новиночка — из Коврова. Только почему-то «ЗиД» написано?

— А это я вам скажу, Трофим Тимофеевич. Завод КБ Дегтярёва, это как раз в Коврове. Оченно они там хорошее оружие делают. Ну и шагоходы тож. Ну и почём мне такая цаца обойдётся?

— Э-эх! От сердца отрываю! Четыре… а!.. — Трофимов махнул с выражением: «сгорел сарай — гори и хата!» — Три тысячи андреек!

Я аж крякнул. Такие деньжищи! Однако ж, на двигателе такой мощности, да с усиленным контуром, я не бегать — летать буду! И настоящий ценник у него (даже если напрямую с завода брать) — не меньше десятки.

— Вы это, Трофим Тимофеевич, давайте так. Я этот движок беру, конечно, но вы тоже погодите. До родни сгоняю да в банк, там и порешаем. Лады?

— Да лады, конечно! Он у меня всё равно без дела пылится, — купец помрачнел, ковырнул землю сапогом. — Племяшу хотел на днюху подарить, да сгорел он в своем шагоходе на границе с Турцией, — Трофимов отвернулся. — Хоть кому справному послужит.

Я неловко приобнял его. Ну, не умею я утешителем быть:

— На всё воля Божья. Такая уж у нас, казаков, судьба. Или ты — или тебя. Не грустите, Трофим Тимофеевич, ваш племяш, может, на вас сейчас с небес смотрит, приглядывает. С ангелами за вас договаривается.

— Ну ладно! — Купец выпрямился и словно сбросил с себя тяжесть. — Когда говоришь тебя ждать?

— Да завтра-послезавтра. Думаю, раньше не успею.

— Ну и хорошо.

Вышел я со складского двора, потоптался на крыльце… К родителям прям щас бежать — смысла нет. А вот к кому можно бы — это к Афоне. Он мне и по поводу банка совет даст, и на предмет дирижабля расскажет: как оно там складывается? Оправдал ли «Дельфин» наше доверие — или не на ту лошадку мы поставили?

Афоня встретил меня со всем радушием, усадил чай пить, печенюшки из рабочего стола достал:

— Извини, братец, за разносолами бежать далеко, а я посыльного вот только на железку отправил…

— Да ладно тебе! Я не за едой пришёл, а по делу поговорить. Мне тут предложили движок усиленной мощности. Новящий, в заводской упаковке. За четверть цены.

— Не дефектный? — сразу насторожился Афоня.

— Резон Трофимову мне дефектный движок сватать, когда он сам на меня на целый год рассчитывает? Там же не только груз — и голова его, я с ним в одну караванную группу попал.

— Ну, так-то — да. Сколько, говоришь, он просит?

— Три.

— Тыщи?

— Ну, не мильёна же!

Афоня покивал:

— Я думаю, надо брать. Если поднапрячься, ты за три месяца с ним и рассчитаешься.

Мы пару секунд таращились друг на друга:

— Я не понял — с дирижбанделей прибыль, что ль, пошла?

Афоня чуть поморщился с этакого поименования его любимых летучих корабликов:

— Конечно, пошла! Я ж говорил: есть запросы. За первый месяц эксплуатации с двумя дополнительными днями, — тут уж на насквозь казённый оборот слегка поморщился я, — твоя прибыль составила девятьсот тридцать семь рублей. Это уже с вычетом техобслуживания, страховок, выплат служащим и прочих расходов.

Я смотрел на Афоню, совершенно глупым образом разинув рот и хлопая глазами:

— Сколько-сколько?..

— Деньги твои в банке, на твой счёт положены. В любой момент можешь снять и…

— Ядрёна колупайка! — от души высказался я. — Знал бы я, что всё так махрово пойдёт — нахрен бы мне тот контракт в Монголию нужен был⁈ Сидел бы себе дома, с молодой женой…

Афоня смотрел на меня, сложив брови домиком:

— Илюх, зная тебя и твой характер… Задуреешь дома-то сидеть… Не говоря о том, что жены-то пока нет.

— Нет — так будет! Сразу бы не задурел!

— Зато у тебя двигателя не было бы, — попытался повернуть ситуацию выгодным боком Афоня. — А так, я тебе говорю: три месяца поднапрячься…

— Да не хочу я три месяца зубы на полку складывать! Жениться хочу, пока кралю мою кто побойчее не увёл!

— Хорошо, — покладисто согласился Афоня, — давай тогда посмотрим, что нам может банк предложить.