Конан и слепая богиня

Глава 11

Подошло время назначенной встречи, и Шагия начала беспокоиться. Она нервозно пересекла салон для встреч, смахнула невидимое пятнышко с зеркала и, зацепившись невзначай, сломала пару колючих стебельков роз, источающих опьяняющие ароматы и стоящих в вазе. Их расцветка идеально сочеталась с предметами мебели из полированного розового дерева. Огонь в камине убаюкивающе потрескивал, но его отблески оживляли тёмные тени, заставляя их беспокойно подрагивать.

Шагия вскрикнула от испуга, когда сбоку от двери внезапно появился стройный маленький человек в тёмном плаще и капюшоне, ниспадающем глубоко на лоб.

— Красивые розы. Как и ты, госпожа.

Его голос был мягким, бархатистым и ровным, но она вздрогнула, как будто коснулась гладкой змеиной кожи.

— Ты… Ты тут давно?

— Так давно, что смог убедиться в том, что наши переговоры и вправду пройдут только с глазу на глаз.

— Прокрался тихонько…

— Это часть моего ремесла.

— Ты испугал меня.

— Элемент неожиданности в нашей гильдии считается одним из основных принципов работы. Никогда не стоит недооценивать предмет сделки.

Шагия содрогнулась от отвращения.

— «Предмет сделки» — это так обесценивающе звучит. Но, безусловно, это лучше, чем недооценивать человека, которого мы собираемся убить. — В её голосе зазвучали истерические нотки.

Визитёр окинул её холодным оценивающим взором. Отблески вспыхнувшего пламени на миг пробежали по его рысьим контурам лица с жёсткими тонкими губами.

— Ты сама же нас искала, прекрасная леди. Если пожелаешь, я немедля оставлю этот дом и посчитаю сделку не заключённой.

Сумрак сгущался. В наступившей тишине было слышно лишь только тихое потрескивание угольков в камине. Шагия закачалась, неуверенно попыталась опереться на полированный подлокотник софы, а потом, обессилено пошатнувшись, рухнула на неё.

Она и вправду этого хочет? Стоит ли переживать из-за смерти человека, который её унизил и отверг? Ведь был же и тот, другой… о, проклятый киммериец! Слишком высокую цену она заплатила за пару часов опаляющей страсти.

Шагия исподволь взглянула на молчаливую фигуру, стоящую неподвижно и взирающую на неё равнодушными глазами. Пошлёт его прочь — он уйдёт, и Ара останется жив. Заплатит ему — и шах умрёт. Она хрипло вздыхала, но не могла вымолвить ни слова. Пересохшее горло не издавало ни звука.

Едва заметным движением, не вызывая даже намёка на шум, мужчина приблизился к столу с графином, заполненным пряным вином. Отлил немножко в один из двух заранее приготовленных изящных кубков и с лёгким поклоном подал его женщине на софе.

Та с признательностью приняла кубок.

— Я… я передумала. Уйди, прошу. Вероятно, я должна тебе что-что? — вопрошающе выдавила она огрубевшим голосом, которого сама не узнавала.

Не изменив выражения лица, мужчина протянул руку к вазе с цветами и извлёк из букета один цветок розы на длинном колючем стебле.

— Мы в расчёте. Когда опять передумаешь, ты знаешь, где меня отыскать, прекрасная леди. — И, не поворачиваясь к ней спиной, он отступил, словно уплыл, тихо исчезнув в сгустившемся сумраке теней ближайшего угла.

Шагия свернулась калачиком на диване и взорвалась отчаянными слезами. Судорожные рыдания сотрясали изящные плечи. Один изумрудный гребешок выпал из её волос, а пряди ухоженных медных волос хлынули на молочно-белую шею и разлетелись до изящной талии. Чёрные потёки туши образовали тёмные круги вокруг зелёных глаз, веки которых набухли и покраснели от слёз.

— Не плачь. Шах желает, чтобы ты оставалась красивой.

Тихо вскрикнув, женщина испугано повернулась на голос.

Сперва она подумала, что опять возвратился тот худощавый мужчина в тёмном плаще с капюшоном. Но этот, однако, был намного выше.

— Кто ты? Это он тебя послал?

— Да, он.

Шагия быстро начала стирать с лица размытый макияж.

— Послал за мной?

— Он желает, чтобы ты оставалась красивой.

— Желает? Подожди здесь! — и, не дожидаясь ответа, она выбежала из салона, вскоре вернувшись с уложенной причёской, сияющими очами и блестящими, соблазнительно обведёнными красным губами.

— Когда он придёт? — она встала перед мужчиной и пристально всмотрелась в его лицо. И содрогнулась. Уже второй раз за день на неё был устремлён такой холодный взор. Это был взгляд убийцы.

— Это правильно. Ты должны оставаться красавицей, даже умерев.

Словно из ниоткуда возникла длинная острая игла, с тупой стороны обрамлённая большим изумрудом. Опытным движением, таким же быстрым, как и уверенным, убийца пронзил сердце женщины. Без особых усилий он поддержал корчащееся в агонии тело, чтобы оно не упало наземь, а когда в удивлённых глазах угас последний проблеск жизни, бережно — так, чтобы не растрепать ни один локон, ни один волосок — уложил на софу. Шагия покоилась на розовом шёлке, словно хрупкий зелёный стебелёк, небрежно отброшенный с плаща подгулявшего франта, чья добыча была завоёвана без особых усилий. Красивое лицо по-прежнему сохраняло удивлённое выражение, а красное пятнышко под левой грудью всё ещё было едва заметно.

Но Ара никогда не недооценивал противника.

Колдун вознёсся над кронами сосен и теперь с высоты наблюдал, как в десяти саженях под ним отчаянно неслось стадо оленей. Его плечи теперь стали двукратно шире, а боли, связанные с ростом костей, прекратились. Он легко взмахнул руками и взлетел ещё выше. Расправил крылья как можно шире и медленно скользнул вниз. Высмотрев красивого оленя, Нар-Дост прижал руки к телу и камнем упал прямо на него. В последний миг он раскинул руки в стороны. Падение прервалось, и, оттолкнувшись ногами от земли, чернокнижник длинным прыжком вскочил на спину оленя. Стадо разбегалось во все стороны.

Колдун не спешил. Он с трепетом наблюдал, как отчаянно дёргаются тонкие ножки оленя в напрасной попытке освободиться. Маг вслушивался в испуганное блеяние и наслаждался ужасом животного, выплёскивающимся из каждой поры маленького тельца. Наконец он вытянул коготь из того, что когда-то было указательным пальцем правой руки, и бережным, сосредоточенным движением рассёк бедного оленёнка. Ярко-красная кровь хлынула на зелёный луг и окропила серебристые чешуйчатые пластины на животе хищника. Нар-Дост жадно склонился над ещё трепещущей раной. С наслаждением он глотал густую жидкость, а вместе с ней впитывал последние всплески жизни, блаженно полузакрыв глаза. Его зрачки сверкали фиолетовыми вспышками.

Полёт придал его жизни новые ощущения и смысл. До этого он неделями тщетно пытался взлететь. Его попытки всегда заканчивались неуклюжими подскакиваниями где-то на уровне стен. Однажды он в отчаянной попытке сбросился вниз с парапета прямо в тёмные волны озера. До сих пор он помнил щемящее головокружение свободного падения. И помнил недавний торжествующее восторг, когда он в ужасе вытянул руки настолько широко, что порыв ветра с поверхности озера вздул его мембраны, а возросший поток воздуха принёс его к крепостной башне. Даже сейчас он ощущал на челе влажное прикосновение тёплого ветра, когда медленно кружил вокруг форта и наслаждался, теша себя видом сверху.

Потом последовали часы упражнения. Его плечи изменили форму, а мембраны крепли. Он научился скользить на воздушных потоках, взмахами рук преодолевая падения и взмывая вверх, а также стремительно пикировать и мягко приземляться. Постепенно он приобрёл уверенность в себе. Даже научился взлетать с места — это стоило ему наибольших усилий. Несколько раз он чуть не погиб, когда терял ориентацию, чересчур взвинтившись в штопор, или сдерживал падение лишь в самый последний момент. Всегда, однако, в конечном итоге, он отделывался только лёгкими ранениями — теми, с которыми его сильное и здоровое тело без проблем могло справиться.

Внезапно колдун насторожился. Пока он находился в сладостном упоении, погруженный в опьяняющие воспоминания, он почти проморгал нечто большое, успев засечь это лишь краешком глаза. И медленно поднял голову. Скорее с интересом, нежели чем обеспокоенно, он наблюдал, как к нему приближается огромный серый медведь. Колдун медленно выпрямился и посмотрел на него широко раскрытыми глазами. Зверь опешил. Не часто бывало с ним такое — чтобы некое существо глядело на него так спокойно. Сначала медведь замялся, на миг заколебался, но затем ринулся к Нар-Досту длинными скачками. Встав перед колдуном на задние лапы, он взмахнул лапой прямо над теменем своей добычи. Однако ухватил лишь пустоту. Удивительнейшее создание перекувырнулось через плечи и, ещё стоя на коленях, распахнуло свои крылья и мощно вознеслось из пределов досягаемости. Медведь сердито зарычал — добыча скрылась. Но он ошибался. Нар-Дост не собирался удирать.

Облетев вокруг запутанного зверя, он стремглав промчался за его спину и когтями ударил по его глазам. Ослеплённый медведь взревел от ярости и боли и принялся стремительно отмахиваться. Но вновь промахнулся. Он яростно и беспомощно бил лапами по воздуху, тщетно пытаясь отомстить врагу, который вызвал его боль. Наконец он сел на свою задницу и попытался лапами вытереть разорванные впадины, из которых вытекали глазные жидкости и кровь. В этот миг человек-хищник напал вновь. Он просвистел как стрела вокруг зверя и оставил на его теле восемь длинных глубоких ран. Медведь снова махал лапами впустую. И новая атака, и снова отмашка лап в пустоту. И много других. И ещё одна. Многочисленные раны зверя кровоточили, но ни одна из них не была смертельна. Нар-Дост хорошо знал, что даже будучи сильнее, он не может атаковать медведя напрямую. И в то же время колдун был слишком быстр и проворен, чтобы быть сжатым в ломающих кости медвежьих объятиях.

Наконец ему надоело играться. Слишком много должно было пройти времени, чтобы потеря крови достаточно ослабила мохнатую тварь и можно было без риска нанести смертельный удар. Напоследок он засадил прямо по медвежьей морде сильнейшим ударом, вырвав кусок носа, и отлетел без оглядки.

Насыщенный победоносными ощущениями, Нар-Дост возвращался домой. Он ощущал себя как король: красивым, сильным, могучим. Гибкое пружинистое тело покрывали пластины блестящей серебряной чешуи; яркие глаза могли видеть и самой глубокой ночью так ясно, как и в полдень; жёсткие крылья заканчивались смертоносными когтями. Лишь от пояса и ниже он не изменился, оставаясь человеком и мужчиной, и после долгих месяцев он внезапно осознал, что совершенно про это забыл. Что ж, пора об этом вспомнить. Кровь и сперма — самые наидрагоценнейшие жидкости.

Нар-Доста никогда не привлекали женщины. Теперь пусть страшатся. Непроизвольно облизав тонкие губы, он полетел по направлению к Кармайре.

Чем больше они углублялись в Заморанское пограничье, тем более диким оно становилось. После нескольких дней утомительного перехода щиты Карпашских гор вырисовывались теперь перед ними как на ладони. При взгляде на них Конан почувствовал теплоту. Хотя сначала он и планировал окунуться в жизнь шумного большого города, величественная сила гор неожиданно оживила в нём воспоминания детства.

Дорога Королей здесь была ухабистой, труднопроходимой тропой, скорее разъединяющей, а не связывающей государства — трактом, напоминающим разбитый путь от поля до сарая. Вместо ранее уложенных каменных плит то тут, то там громоздились друг на друга одиночные островки из каменных блоков, которые скорее мешали, чем содействовали продвижению путников, потому что торчали над утрамбованным пыльным грунтом и кони вынуждены были их огибать. Травянистые равнины, плоские, как столовая доска, постепенно изрыли невысокие холмы, иногда перемежающиеся с беловатыми известняковыми скалами причудливых форм, наполовину заросшими самшитом.

Хотя была ранняя весна, стоял ясный жаркий день, скорее напоминающий августовский зной, когда обессилевшие жнецы изнурительно потрудились и теперь заливались градом пота. Солнце взошло уже очень высоко, когда странники наткнулись на небольшой поток, петляющий по дикому лугу. К нему разом бросились и люди, и кони, жадно глотая нагретую, но для них кажущуюся приятно прохладной воду. Кони удовлетворённо отправились в дальнейший путь, но людям пришлось гораздо хуже. В отличие от зверей, насытившихся растущей вокруг травой, путники утолили жажду, но от голода не избавились. К вечеру они добрались до горных перевалов, однако настроение комедиантов было паршивым.

Они остановились и расположились в небольшой впадине невдалеке от тропы, под сенью нескольких карликовых берёз, едва отбрасывающих тени. Все мужчины ушли на охоту, а женщины пытались выжать из последних оставшихся запасов что-нибудь съестное. Денег было достаточно — мешок владельца таверны «У каменного старика» был забит до отказа — но некому и не за что было платить. Хотя эта местность и выглядела живописно, но для убежища и обитания крупных зверей явно не подходила. Мужчины постепенно возвращались в лагерь с более чем скудной добычей.

— Куда подевался Таурус? — угрюмо оглядевшись, поинтересовался взмокший и ободранный Конан, державший в руках несколько убогих птичек — настолько тощих, что на них было почти жаль стрел.

— Только он один ещё не вернулся, — произнесла Карина с обеспокоенностью в голосе.

— Может, ему повезёт больше, чем нам, — проворчал Конан успокаивающим тоном. — Пока используем то, что уже есть. Уверен, он явится аккурат к ужину. Разводите огонь, девушки, чего же вы ждёте? Я проголодался, как оборотень — и вы, наверняка, тоже.

Вскоре над котлом заплясали языки ревущего пламени и начал распространяться густой притягательный запах заячьей похлёбки — варева из трёх ушастых и изможденных пернатых, то есть всего, что им удалось поймать на охоте и явно недостаточного для полноценной еды. Восемь оголодавших людей с жадной сосредоточенностью наблюдали за булькающей поверхностью, где плавали куски мяса, полувысохшая морковь, две луковицы, которые ещё не полностью сгнили, и несколько веточек дикого шалфея, найденные Антарой в ямке возле лагеря. Наконец Каринна добавила туда тщательно измельченные зубчики чеснока и соль, после чего загустила бульон жёстким чёрствым хлебом, предварительно раздробленным на мелкие кусочки.

Кермар привередливо наклонился над котлом с похлёбкой, жадно впитывая её запах.

— О, наиочаровательнейшая, прекраснейшая из всех женщин, всю свою жизнь я предполагал, что в тебе сокрыто гораздо больше красоты, чем та, которую ты так щедро предлагаешь взорам мужчин. Дозволь мне поцеловать твою замечательную руку, которая смогла приготовить из скудных остатков манну, достойную самих богов!

Раскрасневшаяся от близкого огня Каринна только махнула небольшой плоской веточкой, которой как раз перемешивала сгущающуюся похлёбку.

— Не мешай мне, порочный высокопарный лицемер, или я уроню варево в огонь. И тогда нам придётся сделать жаркое из тебя! — несмотря на то, что женщина усмехалась, было видно, что ей приятны такие восхваления, поскольку в последнее время ей нечасто приходилось слышать комплименты.

Сняв котелок с огня, они уселись тесным кругом: женщины вместе, мужчины напротив. Красное зарево над западным горизонтом исчезало медленнее, чем остывала похлёбка, но Таурус так и не возвратился.

Первыми к котелку приникли женщины. Митанни отхлёбывала, как пташка, да и Каринна не съела много. Она бросала в сгущающиеся сумерки встревоженные взоры, и было видно, что больше, чем пустой голодный желудок, её беспокоят размышления о том, где бродит её муж. Зато Антара набросилась на похлёбку с задором, которого не устыдился бы и здоровенный шестифутовый парень.

— Помедленнее, не спеши, красотка, наберёшь на талии, — сказал ей Кермар полушутливо, но в то же время с тревогой наблюдая, как убывает похлёбка.

— Не волнуйся, после сегодняшнего — едва ли, — промолвила Антара с полным ртом. — И не беспокойся, останется, — миролюбиво добавила она извиняющимся тоном.

— Надеюсь на это, потому что иначе я целый вечер не отведу от тебя своего укоризненного взора, и даже в ночи ты будешь знать о том, как я невыразимо страдаю. И кто знает — может утром я умру от голода и истощения и до конца твоей жизни буду преследовать тебя и устрашать. А помимо этого тебя будут преследовать бесы чёрной совести, и эти укоры не дадут тебе спокойно прилечь и отдохнуть, потому что ты всё время будешь помнить о том, что впустую угробила жизнь молодого таланта, измордованного жестокой жизнью гонимого художника…

Рассмеялись все, кроме Конана. Антара оттолкнула котелок от себя к страдающему Кермару — на другую сторону круга.

— Поешь, оголодалый! Теперь ваша очередь.

А затем были слышны только чавканье и вздохи, иногда сопровождающиеся более или менее громкими отрыжками. Вскоре ложки загрохотали о дно. Каринна вскочила и выхватила котелок с остатками драгоценной жидкости:

— А о товарищах не думаешь, что ли, жлобяра?

— Кто поздно приходит…

— Мог бы охотиться получше для жаркого.

— Но, золотко, смилуйся над несчастными путниками!

— Катись, мерзавец! Как вам не стыдно! Ни шага, Зурн, не то я возьму тот котелок и нахлобучу тебе на голову! — И, игнорируя жадные взгляды мужчин, она прикрыла от них котелок своими пышными грудями.

— Верная жена — это натуральное сокровище, — весело вторил раскатистый бас сразу за ней.

Каринна испуганно подскочила и едва не уронила защищаемый котелок наземь.

— Осторожнее, моя госпожа! И спасибо тебе за то, что ты своим собственным телом защищаешь мою порцию от этой банды вероломных жуликов, которые называют себя нашими друзьями! — Таурус обнял пухлые плечи и осторожно разжал пальцы, сжимающие его ужин. — Я принёс хорошие новости, зная, как вы хотите переночевать под крышей и глотнуть хорошей выпивки. Но кто знает, может вам об этом даже и не стоит говорить… — Он нетерпеливо поднёс котелок ко рту и глотнул полностью остывшей похлёбки. — Отлично!

Каринна радостно встрепенулась, став похожей на токующего тетерева, и подала комедианту ложку.

— Расскажи об этом! Что ты обнаружил?

— Подожди, ведь там осталась почти половина котла!

— Не гневи нас и Бэла!

Таурус, однако, не говоря ни слова, скрестил ноги и начал жадно есть, как будто не слышал никаких выкриков. Он выскреб котёл аж до дна, пристально заглянул в него — а не забыл ли кусочек зелени или варёного мяса? — и довольно вздохнул:

— Это было нечто! Итак, на чём мы остановились?

Возмущённый гомон перебивающих друг друга мужских и женских голосов возвысился с новой силой.

— Вы ничем не заслужили того, чтобы я вам это поведал, — наконец, выдержав приличную театральную паузу, продолжил Таурус с сомнением в голосе. — Утоптанная звериная тропка невдалеке, не очень широкая, ведёт к небольшому селению, находящемуся в паре часов езды на север. И пусть там всё полуразвалившееся, а таверна своей ветхостью больше всего напоминает свиной хлев, это лучшее, что я обнаружил. Местные определённо разводят какую-нибудь живность — точно кур, может быть даже коз или овец — и за кусок настоящего золота охотно с нами поделятся. А в каждой таверне должна иметься какая-нибудь выпивка. Наконец, там есть даже дорога, ответвление от нашей. Хотя она больше похожа на овраг, я думаю, что на бричке мы там довольно хорошо проедем.

— Курица с паприкой в густом сметанном соусе — достойная пища всех уважаемых горожан, — вздохнул мечтательно Кермар.

— Мясо, хорошо размягчённое, приправленное чесноком, помидорами, перцами и паприкой! А нему миску риса! — восхитился Зурн.

— Вино, игристое, красное винцо, источающее ароматы солнца, — мечтал Хикмет.

Лагерь был мгновенно свёрнут. Полуразрушенная ветхая крыша над головой не особо привлекала, но упоминание о еде и выпивке подействовало как магический эликсир.

Таурус оказался прав. Дорога была расхлябана, но проходима. Серп месяца, временами проявляющийся на небе, позволял рассмотреть лишь то, что находилось на расстоянии разведённых рук, но наконец путники увидели впереди несколько огоньков, разбросанных по склонам маленькой долины. Она утопала в объятиях низких скал, матово поблёскивающих в темноте. За ними мрачно маячили хребты Карпашских гор, тёмные, притихшие и грозные при свете месяца. Ощущались потоки холодного воздуха, стекающего вниз в долину и пахнущего остатками весеннего снега.

Скопление из нескольких бедных домиков, небрежно сколоченных из кривых досок с дырами, заткнутыми пучками сухого мха, конечно, не напоминало богатые заморанские деревни невдалеке от Махраабада с их хлебными полями, виноградниками и тщательно побелёнными каменными фасадами зданий. Почти все крыши были провалены, и только местами залатаны лишь для того, чтобы не пропустить внутрь дождь. Упавшие заборы, которые когда-то обозначали границы землевладений, сейчас только мешали проходу. Несколько разбредшихся бесхозных кур и свиней, блаженно развалившихся в луже жидкого навоза посреди тропы, свидетельствовали о том, что вместо того, чтобы проводить ночи в курятниках или хлевах, домашняя живность зимой обитает вместе с людьми, а летом — где придётся. А вываленные повсюду помои явно служили главным доказательством того, что Конан с компанией идут в верном направлении, потому что именно вонь гниющих отходов и мусора могла безошибочно привести их к деревне.

Хотя было ещё не поздно, казалось, что приход небольшого каравана никого не заботил. Где-то вдали на холме мигнуло два или три одиночных огонька, но окна домов на обочине дороги, в лучшем случае прикрытых выдубленными кроличьими шкурками, но в основном представляющие обычные дыры в стенах, остались тёмными. Ни одного человека, словно все умерли. Единственным признаком жизни были непрекращающийся грохот и гудение в наихудшайшем кабацком стиле, доносящиеся из ветхого домика прямо перед ними. Крышу его поддерживали несколько покосившихся, наклонённых в одну сторону столбов, и казалось, что она может рухнуть просто от одного рёва разгулявшейся пьяни. У входа неподвижно висела гигантская кружка, грубо вырезанная из дерева — верный признак того, что путники достигли цели.

— Блаженная моя обитель! — не упустил ехидно отметить Карагиз, который до этого за целый день ни промолвил ни слова. Но больше он ничего сказать не успел.

Из тёмного двора на них с диким лаем выскочила стая ободранных псов. Кони всполошились. С рыжей, запряжённой в постромки брички, сумел сладить Таурус, а чуть замешкавшийся Кермар успокаивал вороного коня Бартакуса. Но Конан, восседающий позади, не позволил проказничать чалому. Всадник так сжал коленями бока своего коня и с такой силой натянул поводья, одновременно ругаясь во всю глотку, что перепуганный благородный рысак затанцевал на задних ногах, передними махая в воздухе, словно решив до смерти затоптать собак.

— О ядовитые клыки Сэта! Да скрути немощь и порази цинга того завшивейшего подлеца, который выпустил такую свору бродить по деревне! Пусть все дьяволы Зандру оторвут ему яйца, а эринии охотятся за ним через Асгард аж до Вендии! Вот так поприветствовали! — добавил Конан уже более спокойно, когда ему наконец удалось заставить коня опуститься обратно на четыре конечности.

Наконец-то их прибытие кто-то заметил.

Двери таверны закачались и почти сорвались с кожаных петель, распахнувшись от сильнейшего удара. В проёме, освещенном изнутри тусклым светом лучины, возникла почти перекрывающая его фигура не только такой же ширины, как и высоты. Сильный свист резко утихомирил разъярённых псов.

— Дар, назад! Тор, лежать!

Псы, поджав хвосты, как побитые побрели обратно во двор.

— Здравствуйте, почтенные господа, — произнёс великан неестественно высоким, визгливым голосом. — Чем могу услужить?

— Хотим наесться и напиться, а там — увидим.

— Коней можете привязать здесь, у изгороди. А самих — милости просим, входите смело, это наилучшая гостиница во всей округе. И лишь единственная, — фыркнул хозяин, силясь выглядеть остроумным, и побрёл внутрь.

В тот миг, когда он развернулся, у Каринны и Антары вырвались одновременные тихие смешки. В свете месяца блеснули голые половинки объёмной задницы. Кроме кожаного фартука, покрывающего мясистые груди и спадающего до колен, на мужчине больше ничего не было.