Конан и слепая богиня

Глава 17

Нар-Дост неистовствовал. Не из-за раны под лопаткой — та уже почти затянулась, и боль не ощущалась. Но его гордость была глубоко задета. Он, наисильнейший и наимогущественнейший, был вынужден позорно бежать с кинжалом в спине! Да ещё и без девки, которая была так ему необходима и которую он так долго ждал.

Он узнал её с первого взгляда, хотя и видел в последний раз четыре года назад. Она поразительно напоминала свою мать, и не было никакого сомнения, что в её жилах течёт кровь владыки крепости. Используя её и благодаря ей, он не только станет бессмертным, но и приобретёт магические силы Топраккале, с которым её род владык был связан целые столетия. Такой малости не хватило…

За это они заплатят. Сначала Первый, старый паук. Он ведь явно что-то задумал. То, что старый чародей сам почти не высовывается, не означает, что он сидит, сложив руки. Такое уже бывало и раньше. Терпеливо и по-тихому он плетёт сеть своих никчёмных замыслов, намерений и ничтожнейших планов, неприметный, как паук-крестовик, укрывающийся на краю своей паутины где-то в тёмном углу. Радужный квадрат… Наивные глупцы, но небезопасные. Напрасно колдун вновь пытался проникнуть в разум чародейки или её собратьев. Они были закрыты, как будто никогда и не существовали, и это его беспокоило. Тем не менее он найдёт путь к ним. И к тому варвару, что его ранил. Тот ещё пожалеет, что вообще осмелился поднять свой клинок против него. Долго и горько он будет раскаиваться и сожалеть, прежде чем Нар-Дост дозволит ему умереть.

Несмотря на глубокую задумчивость, колдун вдруг почуял присутствие чужака вблизи крепости.

«Один из тех, кто сопровождал варвара и девку», — понял он тотчас же. Вскочив на парапет отворённого окна, Нар-Дост тихо поплыл на своих крыльях в ночь.

Перед воротами на мостике стоял человек. Хотя он и мялся, как бы набираясь отваги, но в конце концов энергично замолотил кулаком по воротам.

— Что ты тут высматриваешь? — поинтересовался Нар-Дост, опускаясь за его спиной.

Незваный посетитель отскочил и испуганно развернулся. А когда он посмотрел на чудище, то задрожал от страха так, что едва не свалился с мостика на дно озера. Сбежать он, однако, не попытался и произнёс дрожащим голосом:

— Я ожидаю вас, господин.

— И чего ты от меня хочешь? — отозвался Нар-Дост насмешливо и одновременно жёстко, приметив, как мужчина дрожит от страха.

— Я хочу быть рядом с тобой. Следовать за тобой. Позволь мне стать твоим слугой и помощником, — выдавил посетитель. В его голосе слышались явно выраженные восторг и желание служить.

— Как бы ты мог мне помочь? — против своей воли заинтересовался чародей.

— Я знаю, где сейчас та девка, которую ты хочешь.

— Для этого ты мне не требуешься, — ответил с презрением колдун. — Это я могу выяснить и сам. Ты бесполезен для меня.

— И с ней её отец, — выкрикнул быстро незваный визитёр.

— Ерунда! — фыркнул Нар-Дост. — Её отец давно мёртв.

— Вчера в горах мы наткнулись на слепого отшельника, обитавшего в пещере вместе с обученной орлицей. Он назвался Кеттом и опознал свою дочь Митанни. Теперь он путешествует с нами.

Услышав имя бывшего владыки Топраккале, чародей вытянулся.

Заметив это, мужчина с жаром продолжил:

— Сегодня в полдень на площади они прикончили двух напавших на нас громил, имеющих странные и несколько похожие имена. Говорили, что они — братья. Двое из них уже мертвы. И теперь варвар с комедиантами и пара мужчин из города сидят в таверне «У сломанного колеса» и планируют восстание.

Теперь чародей и вправду заинтересовался.

— Итак, бунт. И Кетт жив, — произнёс он медленно и вдумчиво, пристально впившись взором в лицо пришедшего. Его тигриные зрачки подозрительно сузились. — Почему ты это делаешь? Ты же с ними. Почему пришёл ко мне?

— Я с ними лишь недавно, а ещё пару месяцев назад я был влиятельным человеком в Аргосе. Потом моего короля убили в дворцовом перевороте. Правление принял его сын, и мне пришлось бежать… — при воспоминании об этом кулаки его сжались так, что побелели костяшки пальцев. — За мою голову назначили награду. Высокую награду. Мне пришлось изменить наружность и пробраться сюда — как можно дальше от той прогнившей страны. А ты очень могуч. Ещё и богат. Но также имеешь и врагов. Я хочу остаться с тобой до твоей окончательной победы. А если ты сочтёшь это удобным, то я был бы рад сделать так, чтобы та Кармайра никогда не бунтовала. Так, чтобы вы всегда могли рассчитывать на поддержку города… мой господин, — добавил мужчина наполовину вопросительно, наполовину с надеждой.

— Ты сделал глупость, Леониклес, цареубийца. И тогда, и теперь, — прошипел Нар-Дост, приблизив к нему своё лицо и злорадно наблюдая, как при упоминании его настоящего имени посетитель начал розоветь.

Колдун поднял руку и прижал мужчину за шею к воротам, сдавливая её своей когтистой лапой, но не раздирая.

— Тот румяный царский сынок действительно тебя сильно допёк, и это правда. Ему показалось, что папочка действительно живёт слишком уж долго, так что он заплатил тебе за его убийство. А когда ты это для него исполнил, он решил избавиться от единственного свидетеля. Конечно, он достиг власти, но ты знал его тайну и мог запятнать его чистый образ, очернить непорочный лик. Поэтому тебя так отчаянно искали. Ты достаточно рискуешь, появляясь на людях без повязки на своём лице. А ещё хуже — что так по-детски теперь лжёшь мне.

И рука колдуна притиснула его к вратам так, что у него затрещали рёбра. Когти легко проникли через рубаху аж до кожи, но человек, который называл себя «Карагиз», не стал скулить и молить о пощаде, а вместо этого выпрямился и посмотрел Нар-Досту прямо в глаза.

— Да, я Леониклес, бывший первый советник Сотера. Тот древний старик вёл страну к краху и гибели, и Дорейон обещал мне… — Он горестно примолк. — Теперь мне ничего иного не осталось, кроме как показывать правду, выступая на рынках.

Нар-Дост размышлял: «Вскоре мне понадобятся люди для исполнения моих повелений, правящие миром по моей милости. Тем миром, владыкой которого буду я. Нужны точно такие люди, как этот человек — бесхребетные, но способные, обязанные и преданные. Так почему бы не использовать его?» — усмехнулся колдун мысленно.

— Ну хорошо, Карагиз, или Леониклес, я испытаю тебя, — снисходительно согласился он, кивнув комедианту и отпуская его.

Жажду к власти и стремление к богатству Нар-Дост понимал. «Этот человек трезво оценивает ситуацию, старается использовать все возможности и глубоко восхищается его чародейскими способностями. Это хорошие качества. Да, когда-то он ошибался. Но теперь Карагиз — его человек. Именно он будет командовать стаей тварей, которые вскоре будут созданы».

— Теперь возвращайся в таверну, пока тебя не хватились. Будь наготове и жди. Вскоре я приду за той девкой, а когда она окажется в моей власти, меня уже ничто не остановит. И знай, верную службу я очень высоко ценю. Кармайра долго нуждалась в новом старосте. И это только начало. Если ты выстоишь и докажешь мне свою преданность, то станешь моей правой рукой.

С глубокими поклонами и выражением удовлетворения на лице мужчина, пятясь, отступал с мостика на берег. Нар-Дост ещё достаточно долго следил за мыслями уходящего и остался удовлетворённым. В голове цареубийцы не мелькнуло даже ни тени сомнения, раскаяния или угрызения совести.

— Сиятельные достойные мужчины и прелестные леди! Весёлые молодцы, добродетельные девы! Не медлите, подходите ближе! Узнайте кровавую историю древнего офирского короля Фабио и его недостойного сына Суллы, который так жаждал власти, что не колеблясь убил своего собственного отца. Вы и развлечётесь, и чему-нибудь научитесь! Сегодня и здесь, только для вас: кочевая труппа Тауруса!

Призывы Тауруса были впечатляющи, как никогда. Его коренастая фигура возвышалась посреди площади, там, где только вчера Тан сбросила тело Мальяна, и его бас резонировал, отражаясь от окружающих окон. На площади уже теснилась толпа.

Комедианты за утро обошли все улочки города. Они пели, танцевали и зазывали людей, приглашая их на вечернее представление. Жители Кармайры, заинтригованные из-за вчерашней схватки и смерти двух ненавидимых ими братьев, уже понимали, что их ожидает нечто гораздо большее, чем простое развлечение. Новости о произошедшем облетели весь город как на крыльях, притягивая как магнит и заставляя любопытных обывателей выбираться из всех щелей, чтобы взглянуть на чужаков, которые так легко справились с местной шпаной, тиранившей весь город. Улицы были переполнены людьми. Они толпились рядами, отделённые от актёров лишь верёвочным ограждением, открыто засматриваясь на комедиантов и заинтересовано перешёптываясь между собой.

Таурус вытянулся и слегка пробежал пальцами по струнам лютни Кермара, тихонько аккомпанируя монологу Карагиза. Актёр держал свою голову высоко поднятой и гордо, как истинный королевский сын, который знает, что он один будет властвовать. Его длинные, с проседью волосы, закрывая шею, спадали на спину. Гладко выбритое лицо было нахмурено, когда Сулла горько сетовал на слишком долгое ожидание королевского трона:

Кармайранцы сначала воспринимали постановку спокойно, но постепенно разгорячились. Они отвыкли от забав, забыли о привычных некогда развлечениях и теперь благодарно поглощали понятный и увлекательный рассказ об интригах, жажде власти и предательстве. Они шипели на Карагиза, предупреждали Хикмета, который изображал старого доверчивого короля Фабиа, призывали его проявлять осмотрительность и недоверчивость, с восторгом аплодировали, когда Каринна вышла на сцену в наилучшем платье жены Раффи, изображая молодую супругу Фабиа — Галейю. Публика была потрясающа, а комедианты очень достоверно отображали жизнь. Когда Карина упрекала сына в интригах, каждый ощущал, что королева страдает, переживая за двоих мужчин, которые ей на свете милее всего, но разрываются от жажды власти. Её укоризненный голос взывал к угрызениям совести Суллы:

Сулла вместо ответа ударил мать по лицу. Разгорячённые зрители начали свистеть. Послышались угрозы в адрес актёров, а стоящие возле верёвок тянули к сцене руки, желая добиться справедливости.

Каринна заколебалась. Толпа чем дальше, тем больше закипала. А представление проходило в центре площади, где спастись было бы нельзя. Если окружающие их люди утратят контроль, то, вероятно, просто затопчут актёров. Таурус также понял опасность и потихоньку начал двигаться к Конану, который дико озирался вокруг.

Один лишь «Сулла» ничего не замечал. Он наклонился над Фабио, спящим на сложенной из каменных плиток воображаемой кровати, готовясь его убить:

И, взмахнув ножом, он быстрым сильным ударом вонзил его в грудь старого короля, проткнув тонкую овечью шкурку, наполненную красной краской. Убийство выглядело весьма реалистично. С тупого ножа — издали никто не видел, что деревянному — стекали пурпурные капли. Одежда Фабио пропиталась красным. Из уголка рта, а вернее из прокушенной оболочки, прижатой языком к зубам и невидимой из-за плотно сжатых губ, вытекала безобидная струйка красного цвета. Толпа начала яростно свистеть и громко угрожать, так что голос Карагиза в том гомоне был почти не слышен. Конан сжал пальцы на рукояти своего меча.

Толпа, разъярённая коварством вероломного Суллы, возмущённо вопила. Актёр же, вскочив на груду мостовой брусчатки, триумфально развёл руками. Гул толпы до него долетал словно издалека и звучал весьма неразборчиво. Карагиз реально ощущал себя истинным королём — и отцеубийцей.

Слушатели ответили разгневанным рёвом. Полетели первые камни. Толпа раскалялась.

— Убийца!

— Тиран!

— Смерть! Смерть ему!

Кусок гранита размером с кулак ударил актёра прямо в лоб и лишил его сознания. Карагиз откатился прямо под ноги публике и мгновенно исчез под грудой рассерженных зрителей. Что-то противно хрустнуло. Каринна пронзительно заверещала. Конан с мечом в руке оказался в толпе зрителей, стараясь обойтись без кровопролития и просто раздавая удары рукоятью меча. Он был почти в шаге от Карагиза, когда путь ему преградил десяток мужчин, возглавляемых Варьяном и Сарьяном.

— Тут всё и закончится, грязная сволота! — голос Варьяна был полон ненависти.

Киммериец не терял время на ответ. Его лезвие превратилось в сверкающую серебристую стену. Голубые глаза горели ледяным огнём. Древний меч пел песню о смерти. Варвара охватило боевое безумие. Напавшим так и не удалось окружить его. Прежде, чем они успели опомниться от столь внезапной атаки, по бокам от Конана уже стояли Таурус, Зурн, Раффи, Бек и Сардур. А потом к ним присоединились и многие другие. Вооружённые палками, камнями или просто голыми руками, кармайранские горожане бросались на ненавистных тиранов. Те пытались отойти от схватки на безопасное расстояние, но вновь натыкались на ряды людей, стоящих за их спинами. В сутолоке доносились ругань мужчин и крики женщин.

Вдруг померкло солнце, а в воздухе заблестели серебристые крылья. Возникла паника, центр площади разом опустел. Все сражающиеся дружно устремились в бегство. При дневном свете тварь выглядела так же потрясающе и величественно, как и ночью. И столь же угрожающе. Чудище резко приземлилось возле Митанни, оглушив её одним ударом по затылку, после чего перекинуло петлю вокруг её талии и привязало к своему поясу. Потом, клыками сжав платье девушки, тварь выпрямилась и, тяжело расправив крылья, собралась взлететь.

Когда это случилось, Конан уже держал в руке кинжал. Магия, немагия — на этот раз он не промахнётся. Тварь не могла уклониться, ведь бессознательная девушка была слишком тяжела. И киммериец метнул точно. Вдруг из толпы выбежал грязный парнишка и выскочил прямо под удар.

— Нет! — успел выкрикнуть он перед тем, как лезвие варвара вонзилось в его грудь.

Тварь удивленно заколыхалась, но потом, взмахнув могучими крыльями, стремительно взлетела и вскоре исчезла из поля зрения вместе со своей добычей.

— Кром! — ругнулся Конан и склонился над парнишкой.

Яркая красная кровь дугой брызнула из раны. С лица, едва поросшего первым пушком, быстро исчезали цвета. Веснушки выглядели, как пятна краски на белом пергаменте. Было очевидно, что клинок поразил его прямо в сердце.

— Отец, — вздохнул мальчик, и из его рта струйкой потекла кровь.

Сайят-Нов, подкидыш, умер с улыбкой — он защитил того, кому всегда надеялся служить.

Нар-Дост уже добрался до крепости, когда в небе промелькнула серая тень. В последний миг он успел проскользнуть в окно своей спальни и захлопнул ставни. Снаружи раздался яростный клёкот, и возле башни захлопали могучие крылья. Ставни затрещали. Затем последовали тупые удары, подобные ударам секиры. От дубовых досок отлетали щепки.

Глаза колдуна злобно полыхали.

«Проклятое семейство! Их звери-спутники столь же упрямы, как и они сами! Однако и с ними я справлюсь!»

На его груди заблестел талисман. Даже при ярком дневном свете Смертиглав был хорошо различим — тихий и грозный. Чародей привязал бессознательную девушку к столбикам кровати и, освободившись от груза, подошёл к окну.

И застыл на полушаге: «Зачем выскакивать на неприятеля там, где он меня поджидает?»

Его клыки оскалились в зловещей усмешке, когда он крадучись зашагал к лестнице и стал карабкаться на вершину обжитой башни.

Откидная крышка люка тихонько скрипнула. Нар-Дост ощутил на лице свежий ветер и присел, укрываясь за зубцами, как хищник на охоте. Ему повезло. Огромная орлица кружила под ним и могучим клювом упорно колотила в закрытое окно спальни. Тому, что происходило у неё над головой, она не уделяла внимания. Колдун как тень вскочил на стену, подождал, пока хищник окажется непосредственно под ним, и прыгнул. Руки он сложил вдоль тела, стремясь камнем упасть между распростёртых крыльев орлицы.

Свист воздуха предупредил Тан как раз вовремя, и, поджав крылья вправо, та резко свернула налево. Когти чародея оставили на её спине длинные, но незначительные раны. Колдун раскинул крылья и начал подниматься, чтобы вновь получить преимущество, оказавшись сверху. Орлица рассержено закричала и за несколько взмахов могучих крыльев догнала его. Клювом острым, как кинжал, она сильно, но вскользь, ударила колдуна по лысому темени. Череп выдержал. Махая руками, чтобы удержаться на высоте, Нар-Дост резко повернул голову. Его хищные клыки только клацнули мимо горла птицы.

Он и орлица разлетелись в разные стороны для новой атаки. Орлица оказалась проворнее — она вдруг оказалась над чародеем и когтями схватила его за плечи. Когти, однако, не проникли глубоко — чешуйчатая кожа была тверда, как панцирь. Нар-Дост, дёрнувшись, вырвался, и, на лету развернувшись, ответно всадил смертоносные когти глубоко в мягкое брюхо врага. Тан болезненно закричала.

Смертельного ранения, однако, нанести не удалось, поскольку Нар-Досту пришлось высвободить руки, чтобы удержаться в воздухе. Отбросив орлицу, он с трудом набрал высоту и принялся кружить рядом со своим врагом, выжидая удобного момента, чтобы нанести решающий удар. В голове колдуна звенело от удара клюва, который хотя и не пробил кости, но изрядно его потряс. Грудь Нар-Доста резко вздымалась и опадала. Необычный воздушный бой его утомил.

Израненная орлица инстинктивно осознала своё преимущество. Даже будучи ослабевшей от потери крови, она по-прежнему оставалась много быстрее и могла драть тело жертвы когтями, одновременно безопасно удерживаясь в воздухе. Тан набрала высоту и молнией спикировала прямо на чародея. Круглые жёлтые глаза орлицы блеснули почти рядом с ним. Теперь колдун боролся за свою жизнь и в последний миг успел резко отклониться в сторону. Большего он сделать не смог — собственный полёт его слишком утомил, не говоря уже об ответном нападении.

Орлица вновь взлетала над ним и снова атаковала. Колдун опять уклонялся. Амулет на его шее становился всё тяжелее и тяжелее.

«Я переоценил свои силы, — пронеслось в его голове. Следующая атака. И ещё. — Сколько мне удастся уворачиваться? И почему-то Смертиглав стал таким тяжёлым…»

Он изо всех сил замахал крыльями. Утомлённые мускулы отказывались повиноваться. Колдун закачался в воздухе.

Нет! Если уж не останется надежды победить, он по крайней мере не умрёт в одиночку! В самоубийственной решимости Нар-Дост встретил подлетающую раненую орлицу, решив вонзить когти в её тело, невзирая на последствия. Даже такая большая птица не сможет долго нести взрослого человека, а тем более раненая. А уж когда иссякнут её силы и она ослабеет, оба упадут в озеро и найдут общую могилу в его студёных объятиях.

Смертиглав на груди колдуна вдруг яростно дёрнулся…

«Магия! В пылу боя я забыл использовать своё наимощнейшее оружие!»

Нар-Дост резко остановился и обернулся к удивлённому хищнику. Развёл крыльями и выкрикнул уверенным голосом:

— Маттум Киама!

Из амулета вылетел раскалённый оранжевый луч, слишком быстрый, чтобы хищник смог увернуться. Левая половина орлиного тела вспыхнула неестественно ярким пламенем. С последним отчаянным вскриком Тан огненным шаром рухнула по спирали в озеро.

Митанни понемногу приходила в себя. Она тряслась от холода и не могла шелохнуться. Нагая и побледневшая, она была привязана к массивному дубовому столу. В нежное девичье тело с рано оформившимися уже не детскими, но ещё и не женскими округлостями болезненно впивались режущие верёвки. Пряди густых чёрных волос скрывали лицо с благородным узким носом и невидящими тёмными очами, как непроницаемая завеса. Голова её трещала, раскалываясь от пульсирующей боли.

— Где я? Есть тут кто-то? Помогите! Отец! Конан!

Её призывы отражались от круглых бронзовых щитов и рельефов с батальными сценами и исчезали под тёмными потолочными балками. Сама того не ведая, Митанни возвратилась домой.

— Ты кричишь напрасно. И вообще, побереги свои стенания и жалобы, их всё равно потребуется намного больше, но… несколько позже.

Девушка задрожала от стыда и ужаса, когда услышала злобный мужской голос с отчетливым шипением, от которого веяло холодом.

— Кто ты? Почему ты меня похитил? Где я? — Напрасно извивалась девица, корчась под прочными путами.

— Где ты? Да дома же. Ты тут ничего не узнаешь? Ах да, я запамятовал — твой дерзкий папочка тебе немного осложнил жизнь. Итак, ты в пиршественном зале крепости Топраккале. Моей крепости.

— Мой отец ещё жив, и он — владыка Топраккале! А мои друзья за мной придут!

— Отец… друзья… Слепой нищеброд, варвар откуда-то с гор и банда комедиантов… — Нар-Дост зло засмеялся. — Опасаюсь только, что они не успеют спасти тебя вовремя.

— Но почему? И кто ты? — всхлипнула девица.

— Я повелитель земли, воды и воздуха. Рождённый смертной женщиной, этой ночью я стану бессмертным — по крови. Твоей благородной крови. Это ведь я отдал тебя охотникам за людьми! Помнишь? Добряк Нар-Дост. Недотёпа Нар-Дост. Лекаришка. Когда же твой отец разозлил Анахит, то он не придумал ничего лучшего, чем испариться. Он просто сбежал и оставил тебя. Испуганную, ослеплённую, беспомощную четырёхлетнюю соплячку. Мне ещё пришлось долго убеждать и уговаривать работорговцев, чтобы они тебя вообще взяли. Они даже не заплатили за тебя. Наоборот, только когда я пожертвовал тем жуликам огромную бочку вина, а их командиру — мешок звонкого золота, они согласились забрать тебя. Та старая карга, твоя няня-кормилица, тогда почти свела с ума. Она перевернула тут всё вверх ногами, обыскивая крепость, но, разумеется, тебя не нашла. Затем она куда-то испарилась вместе со всеми остальными. А владыкой Топраккале стал я сам, единолично.

Рассказывая это, чародей прохаживался по залу, завершая подготовку обряда. Снова, уже в сотый раз, он начал перечитывать рецепт зелья, хотя и знал эти слова наизусть. Он ощупал книгу в потёртом кожаном переплёте, бывшую одной из величайших его ценностей. Манускрипт достался ему случайно ещё в один из дней его молодости. Он высмотрел на рынке замызганного грязного купчика неопределенного возраста, который продавал разные пергаменты, и просто не позволял отойти, пока тот не показал всю свою поклажу, спрятанную под прилавком в объёмном мешке. Кто знает, откуда у него появились все эти манускрипты — возможно, из кем-то завоеванного и затем спалённого гнездилища, служившего домом чёрным магам. Нар-Дост и сам не знал, чем его заинтересовала эта тонюсенькая книжка, ведь из её содержания он тогда не понял ни капельки. Долгие годы она пролежала позабытая в нижней части ларца. Потом колдун овладел Топраккале при помощи своего Смертиглава, и люди из крепости разбежались. От одиночества и скуки Нар-Дост начал ночью разбирать непонятные слова древних магов. Когда он постиг их смысл, то ужаснулся. Там предлагалось бессмертие, но какой ценой… Потерей людского облика, людского тела и разума. Однако по мере того, как возрастало его стремление к власти и крови, всё чаще и чаще возвращался он к этим тёмным письменам, написанным переплетающимися рядами и линиями на древнем языке. Люди от него бежали, зачем тогда сохранять людское обличие? Сегодня его ненавидят, а завтра — начнут бояться, и не о чем будет беспокоиться. Так началась череда превращений, которая ныне подходила к концу.

Нар-Дост ещё раз пробежал взглядом последние страницы.

Необходимо проговаривать их утром, в полдень и вечером перед тем, как выпить напиток из чаши. Троекратно по три дня нельзя ни есть, ни пить. А при пробуждении утром десятого дня он станет бессмертным.

Солнце понемногу начинало клониться к закату. Как только оно исчезнет за горизонтом, обряд начнётся. Золотой солнечный свет медленно переходил в багровый. Чародей отпил красное вино из бронзовой чаши Кетта. Пока только это выдержанное виноградное, а завтра он выпьет колдовской напиток такой силы, что его действие не сможет преодолеть даже смерть.

Колдун подошёл к заплаканной Митанни и с интересом осмотрел её. Молоденькая и красивая, как и та, из Кармайры. Жаль, что она нужна ему девственно-нетронутой, а то б он потешил свою похоть… Нар-Дост поднял чашу и тонкой струйкой вина полил её нагое тело от груди до крестца. Девица начала испуганно кричать. Капли красной жидкости стекали по изгибам её тела, как капли крови. Колдун расхохотался, словно демон.

— Верещи, покуда можешь! Вскоре так потечёт твоя кровь!

Солнце уже спускалось за горизонт, когда Конан, Кетт, Таурус, Зурн, Кермар, Хикмет, Раффи, Бек, Сардур и три десятка храбрых кармайранцев подошли к крепости. Толпа ощетинилась не только оружием из кузницы Бека, но и молотами, вилами и цепами. Как в старые времена они шли, чтобы спасти Топраккале.

Карагиз, Варьян, Сарьян и большинство их дружков были мертвы. Анархия длилась слишком долго, а ненависть кармайранцев была слишком сильной. От негодяев остались лишь окровавленные куски мяса.

Вёл процессию, находясь в седле за Конаном, слепой Кетт. Об оплате за участие в карательной экспедиции даже не говорили.

— Это моя дочка! Моя орлица! И моя крепость! — провозгласил слепец твёрдым голосом, и никто даже не попытался его отговорить от участия в такой опасной миссии.

Преодоление стены было для киммерийского горца игрушкой, равно как и спуск лестницы для остальных. Красный полукруг заходящего солнца уже застал их во дворе. Раздалось несколько испуганных криков. Орлица Кетта, Тан, висела распятой с распростертыми крыльями на въездных воротах башни с распоротым животом и дотла опалённой левой стороной тела. На дубовых досках засыхали струйки воды и крови. Влажные перья, когда-то гибкие, сильные и яркие, обуглились и спеклись с мясом под ними, скрюченные когти ослабленно свисали, клюв угрожающее открывался и закрывался, но не издавая ни звука. Орлица ещё жила.

— Тан, моя милая… Красавица Тан… — глухо всхлипнул Кетт и наощупь погладил благородную голову.

Преданные жёлтые глаза напоследок с обожанием взглянули на него, а затем орлица оцепенела.

— Пойдём, — спокойным голосом произнёс бывший повелитель Топраккале, выхватил меч и, сурово сжав губы, впервые после многих лет снова вступил в свой дом. Он не мешкал и не оступался. Его слух, обоняние и осязание, вышколенные до совершенства годами слепоты, помогали и в его доме, где ему был знаком каждый шаг. Его вели боль и гнев.

Нар-Дост слишком увлёкся желанной целью и заметил неприятелей в последний момент. Он уже возносил жертвенный нож, когда из коридора и входа в зал донеслась тяжёлая поступь множества ног.

— Сюда! Помогите! — душераздирающе трогательно вскрикнула Митанни.

Нар-Дост молниеносным взглядом окинул небо. Время в запасе было. Солнце ещё интенсивно испускало красные лучики из-за горизонта. Скоро нужно будет приносить жертву. Тогда колдун перенёс внимание на двери зала. Чужаки его не очень беспокоили.

Их же наберётся едва ли сотня! О да, тёмные силы к нему благосклонны! Конечно, во главе вторгшихся — высокомерный Кетт и тот наглый дерзкий варвар. Наконец-то ему удастся разом разделаться со всей этой компанией и с проклятым родом, чьё имущество он присвоил!

Но всё равно колдун просто не мог упустить тот редкостный миг, когда последняя красная искра угасает на горизонте.

Двери распахнулась, и толпа людей ворвалась внутрь и застыла, как околдованная. Огромная зала тонула в сумерках заканчивающегося дня. Половину стола озарял неестественно яркий свет единственной свечи престранной формы. Её сияние мерцало на бронзовом котле, прорисовывая каждый волосок на девичьей голове и мягко скользя её по нагому телу, привязанному к доскам второй, неосвещенной половины стола. У головы Митанни стоял Нар-Дост, сжимающий кинжал, приставленный к нежному горлу. Стол, чародея и его жертву окружал полыхающий огненный круг пентаграммы.

— Гости добрались! — зашипел чародей.

— Шарлатан! Я велю тебя разорвать конями! — загремел Кетт.

Только он и киммериец не ощущали страха. Слепца не сковывал цепенящий ужас, который поразил других при взгляде на тварь, которая когда-то была Нар-Достом. Перед собой в душе Кетт, как и прежде, видел только старого безвредного шарлатана-лекаришку. Конан же ступал осторожно, как пантера, с обнажённым лезвием в руке, сосредоточено ожидая мига, когда внимание колдуна отвлечётся, и он сможет прикончить того, не ставя под угрозу жизнь девочки.

— Сатор Ареппо Терет!

Очертания зала расплылись, а пол исчез. Они всё видели и ощущали, но не могли двинуть даже мизинцем ноги. И даже если бы смогли, то от этого не было бы никакого толку. Комната вокруг крутилась, словно они оказались внутри плотной густой жидкости. Только варвар ещё продолжал двигаться вперёд. Всё вокруг него поблёскивало золотом. Ему казалось, что он бредёт по болоту, наполненному мёдом. Неуверенно, как будто на качающейся палубе корабля, он просто продолжал ставить одну ногу перед другой. С диким упрямством Конан упорно приближался к столу. Но на пути он наткнулся на пентаграмму и огненную стену, твёрдую и прочную, как скала, и знойную, как дыхание самого пекла. Дальше он двинуться не мог.

Нар-Дост гадливо ухмыльнулся.

— Пречудесно, варвар! Вместе мы ещё поразвлечёмся и позабавимся. Но сначала… — Отложив жертвенный нож, он повернулся к Кетту и обеими руками стремительно начертил в воздухе странные знаки, зеркально повторяющие друг друга.

— Шебрум Шерганум! — Его голос загремел по комнатам и, повторяясь отражённым эхом где-то в подземельях, вскоре затих.

Кетт отчаянно вскрикнул, когда нижняя часть его тела начала поворачиваться влево, а верхняя закрутилась в противоположную сторону. Терзаемый владыка замка громко и мучительно застонал. Митанни плакала. Конан тщетно пытался прорваться через огненную преграду.

— Порвать конями меня хотел! — громко рассмеялась тварь.

По залу прокатился громкий сухой треск. Это сломался позвоночник Кетта. Дико закричав, он без чувств рухнул на землю.

Нар-Дост опять перевёл внимание на варвара:

— Теперь твоя очередь!

Он уже раскрыл рот, чтобы выкрикнуть уничтожающее заклинание, когда внезапно, поразив его уши как ледяной колокольчик, в помещении зазвенел холодный смех:

— Поздно! Ты упустил свой шанс!

Колдун с ужасом посмотрел в окно. Горизонт был тёмен и безжизненен. Высоко на небе гасли последние искорки. Закат солнца он пропустил!

На один краткий миг Нар-Доста охватила паника, но он быстро опомнился и пришёл в себя. Бессмертие может подождать, но а потеря силы и власти — нет. Сейчас нужно расправиться с теми досадными мушками, которые столь невпопад появились и задержали его. А завтра… Завтра снова будет заход солнца.

Как раз в этот миг за спиной варвара материализовался Первый жрец богини Анахиты. Вытянув руки к пентаграмме, он прогремел:

— Тиддум Вархишам!

Из его ладоней вырвался поток яркого света и спрятал Нар-Доста и Митанни в синий пылающий кокон. Заклятие заставило находящихся внутри на время окаменеть.

Остатки колдовства Нар-Дост исчезли. Первый подал Конану его мешок.

— Доставай шкатулку, быстрее! Я остановил его ненадолго!

Киммериец нехотя повиновался.

Грани горного хрусталя засияли ясным чистым светом, как тысячекратно умноженный свет множества свеч. Держа драгоценный камень в руке, киммериец насмешливо смотрел на жреца.

— А теперь отдай его мне!

Варвар уже начал протягивать ему шкатулку, когда до него дошло: голос звучал внутри головы, то есть чародей пытался им управлять.

— Нет!

Морщинистое впалое лицо старика вдруг напомнило ему череп. Оно было зловещим, запавшие глаза горели ненавистью. Левой рукой сжав драгоценный камень, Конан правой рукой схватил меч и направил его на грудь жреца.

Первый с усилием совладал с собой и заговорил с варваром терпеливым и успокаивающим тоном, словно дед с упрямым расшалившимся дитём:

— Это весьма мощный магический предмет. Ты с ним не сможешь справиться. Овладение им и контроль требуют слишком большого сосредоточения. А без этого Нар-Доста не одолеть. Если он освободится, мы все будем уничтожены.

Варвар стрельнул глазами на синюю сферу. Ему показалось, что тварь внутри немножко шелохнулась. Слова старика звучали убедительно, но шестое чувство предупреждало Конана, что старик не совсем честен с ним и что шкатулку он в первую очередь требует совсем не для победы над Нар-Достом.

Лицо Конана застыло. Почему чародей сказал, что он не сможет сосредоточиться? Он ведь точно знает, чего хочет — уничтожить ту бестию, которая угрожает Митанни. С этой единственной мыслью Конан отворил шкатулку. Семь камней цвета радуги исчезли. Исчез и хрусталь. Зато меч Конана вдруг запылал ярким белым пламенем. Казалось, что весь свет мира сосредоточен на его лезвии. Конан в тот миг был абсолютно уверен в своей победе; он чувствовал, как в его теле пульсирует такая сила, какой он ранее никогда не испытывал. Подскочив к сфере, киммериец одним ударом разметал её стены. Синяя дымка пропала, как будто её никогда и не было. Время возобновило свой бег. Теперь у Нар-Доста появились основания для страха.

Колдун сердито закричал, когда понял, что не сможет противостоять могуществу, сосредоточенному на острие меча варвара, который бросился на него, словно таран. Каждой порой своего тела он ощущал безграничное могущество, силу Вселенной, сосредоточенную в руках ненавистного киммерийца. Колдун чувствовал, что врага не одолеть. Даже тысячекратно более могучим магам на всём восточном побережье такое бы не удалось. А возможно и всем богам известного мира. Леденящий, исполненный решимости блеск холодных голубых глаз северянина сулил смерть.

Смертиглав на груди как будто в ужасе замолотил крыльями. Стеклянный куб вдруг разлетелся на тысячу мельчайших кусочков. Вылетевшая из него бабочка быстро выросла так, что её тень закрыла Нар-Доста. Между варваром и чародеем парило призрачное порождение из ужаснейших ночных кошмаров. Тысячекратно увеличенное насекомое бесшумно било по воздуху бархатными тёмно-серыми крыльями. Вместо головы скалился ухмыляющийся человеческий череп. Крылья стали хлопать ещё быстрее, в зале закружился ураган. Чёрная грива киммерийца развивалась. Мужчину за ним напор магического вихря аж прижал к стене. Конан отступил на шаг. И ещё. Меч в его руке завибрировал, задрожал и запылал ещё ярче. Смертиглав, ослеплённый ярким сиянием лезвия, дрогнул. Конан не колебался — тигриным прыжком он оказался рядом с гигантской бабочкой и рубанул со всей силы сверху вниз, целясь в череп. Его удар почти не встретил никакого сопротивления. Меч разрубил призрачное тело пополам. Раздался страшный крик. Человеческий крик. Призрак ещё некоторое время парил в воздухе, но затем исчез, как будто никогда и не существовал.

Нар-Дост задрожал. На какой-то миг на его лице как будто одновременно мелькнули удивление, смущение, сомнение, растерянность и неверие в собственные силы — в нём проявился тот прежний безвредный лекарь-целитель. Потом где-то глубоко в хищных глазах вспыхнул злой огонь. Тварь зловеще распрямилась. Между ним и варваром уже не стояло ничего, что его могло защитить. Ну и ладно! Если ему суждено сгинуть, он заберёт и ту малую девку с собой! С такими мыслями Нар-Дости занёс жертвенный нож над девичьей грудью.

Но Митанни не плакала и не умоляла, как он о том мечтал. Страдальческие тёмные очи невидяще взирали в потолок помещения, погруженные куда-то в глубины души, куда нельзя было проникнуть ничему постороннему. Нар-Дост засомневался, что она вообще ощутит удар.

Колебание Нар-Доста спасло жизнь девушки. Прежде чем он успел ударить, меч варвара свистнул в воздухе и ударил по его шее. Чародей судорожно развёл руками и рухнул на землю. Бархатистые серебристые крылья, напоследок яростно хлопнув, бессильно опали. Кошачьи зрачки на отрубленной голове остекленели. Тварь, которая была столь же прекрасна, как и ужасна, ушла в мир теней.

Меч Конана погас. Это вновь был его хорошо знакомый древний клинок. Шкатулка, сжимаемая в левой руке, снова сияла прежними красками, просвечивая через ладонь тёплым красным светом.

Варвар повернулся, по-прежнему оставаясь настороже. Старец, который назвался Первым, теперь смотрел на него с нескрываемой ненавистью.

— Возврати мне моё наследство, вор!

— Ты сам вор, который пытался ограбить меня!

— Это мой дед Дион создал эту драгоценность! И за это заплатил своей жизнью! И теперь это моё!

Жрец направил свою открытую ладонь на варвара, который мгновенно принял боевую стойку.

— Достаточно! — насмешливый женский голос, звенящий, как колокольчик на морозе, холодный, как ледяные сугробы, в которых находили последнее пристанище заблудившиеся в горах, устрашающий, как трубы последнего суда.

Кармайранцы пали ниц, опуская лица к земле. Их богиня сошла на пол, ступая меж ними.

Анахит, возможно, и не была наимощнейшей богиней из пантеона тех давних времён, но несомненно являлась одной из наикрасивейших. Водопад золотистых волос взметнулся как вуаль, или как стайка рыб, вырвавшихся из таинственных глубин моря Вилайет, хотя в зале не было даже лёгкого ветерка. У богини было нечеловечески совершенное лицо с безупречными ровными линиями носа и уста, словно вытесанные долотом безумного скульптора, познавшего в горячечных видениях места, где небеса и пекло сливаются в бесконечных проявлениях восторга и кошмара. Это видели и смертные, дерзнувшие взглянуть в невидящие зелёные очи без зрачков и без белка. Облачённая в легчайшие прозрачные одеяния цвета наичистейших горных озёр, Анахит воплощала все человеческие представления об образах бессмертной красоты.

За ней стояли брат и сестра, Далиус и Кинна, со строгими благородными лицами и понимающими взглядами. Вера возвратила их к жизни.

— Дион, внук Диона, ты не достоин носить имя своего деда! Ты слишком ослеплён жаждой власти. Ты первый из моих жрецов, который спутал путь и цели. Ты не останешься в Аннах Тепе. Познай же проклятие отверженного, прими судьбу смертных!

— Нет! — пронзительный вопль проклятой души потряс стены крепости.

Жрец знал, чего опасаться, ибо дорогой смерти он уже однажды прошёл. Но тогда с ним была его богиня. Теперь же он остался один, отчаянный, безутешный и брошенный в бесконечной ледяной пустыне без границ, света и времени.

— Кинна! Далиус! Друзья! — он пал наземь и пополз на брюхе к тем, кого лишил жизни.

В глазах Далиуса мелькнуло сострадание, однако Кинна не повела даже бровью. Жрец судорожно обхватил её колени:

— Не дай мне умереть! Нет, прошу, нет!

Зубы его так стучали от страха, что слова были неразборчивы и едва понятны. Вдруг он ахнул. Лицо его побледнело, вокруг губ появилась пена. Всё тело скрутила судорога. Затем напряжение вдруг ослабло и спало. Морщинистая кожа превращалась в прах, обнажая дряхлые мышцы. Глазные яблоки ещё раз дико выкатились. Последнее, что увидел Первый — лицо женщины, которую он пытался убить. Лишённое кожи тело дёрнулось в последнем отчаянном усилии противостоять самой смерти. Потом мышцы прямо на глазах иссохли и опали с костей. Выбеленный скелет уже ничто не удерживало вместе. Со стуком рассыпались по каменной плитке распавшиеся кости. Череп откатился куда-то в угол. Всё было кончено.

— Конан из Киммерии, лишённый спокойного сна и преследуемый моими ночными кошмарами, ты выдержал и прошёл испытание. Ты пожертвовал жизнью, чтобы исправить зло, которое вызвали людская надменность и гордыня, стремление к власти, могуществу и жестокости. Теперь выбор за тобой. Хочешь ли ты познать могущество шкатулки Армиды и властвовать Вселенной? Готов ли стать наимогущественнейшим среди богов? Или хочешь чего-то иного?

Повисла тишина, в которой, казалось, остановилось само время. Богиня выжидала. В голове варвара мелькнуло воспоминание о её теле, полупрозрачном как живой лёд. Губы Анахит слегка шевельнулись. Не было ли это игривой улыбкой? Её усмешка была лукавой и всеведущей — такое впечатление, что она читала его мысли. И знала его выбор. Он хотел жить. Сражаться, убивать, любить. И не стремился к бесконечной жизни богов. Конан протянул открытую ладонь с драгоценностью, за которую так много людей заплатило жизнями, навстречу богине. Та без спешки её приняла. Хрусталь воссиял, озаряя контуры владычицы над судьбами людей и паля, как само солнце, и Анахит медленно растворилась в его ярком свете.

— Та игрушка не для вас, люди, она слишком могущественна. И её мощь слишком велика даже для богов. Лучше будет её уничтожить, — ледяными колокольчиками зазвенел холодный смех.

Ослепительная вспышка сбила варвара с ног. Где-то зазвенел гонг. Потоки магического света бежали по плиткам пола, проходя через людей и предметы, и понемногу угасали. Колдовская мощь, некогда собранная великим магом в одно слишком уязвимое место, рассеялась. Когда все опомнились, Анахит уже исчезла.

Конан медленно поднялся с земли и срезал путы Митанни. Осторожно взял её на руки.

— Уже всё кончено, дивчина.

Она же была слишком потрясена, чтобы даже заплакать.

— Отец… где же мой отец?

Конан бережно поставил её у гротескно скрюченной фигуры Кетта. Девушка встала на колени, наощупь нашла голову отца и положила себе на колени.

Раздался тихий стон:

— Миттанжи… Дитя моё, милая, любимая… — и голова Кетта безвольно скатилась и ударилась оземь.

— Папочка! — В том вскрике соединились и наиглубочайшая печаль, и наивысочайшее удивление. Из очей, тёмных, как омут в полночь, брызнули горячие слёзы. И эти глаза видели.