Конан и слепая богиня

Глава 16

Солнце ещё стояло высоко, когда последние кармайранцы, набравшиеся сил и воодушевлённые обрядом, направились обратно в долину. Они возвращались поодиночке и группами, зная, что даже когда последний из них покинет святыню и Аннах Тепе опустеет, жрец останется медитировать, и в городе наконец воцарится порядок. Бесконечно неизмеримо могущество Анахиты, и счастливы те, кто решил служить ей…

Наконец на плато осталось только четверо: верховный жрец — маг Радужного квадрата Первый — и трое чужаков. Они молча взирали на завораживающую панораму гор.

Первой заговорила Кинна:

— Вы хотели встретиться с нами здесь, в святилище. Почему?

— Настало время для вашего посвящения.

— Сейчас? Почему именно сейчас?

— Неннус оказался прав. Варвар сильнее, нежели я осознавал. Потребуются все силы, которые мы только сможем собрать. Древняя реликвия изначально обладает огромной мощью, наделяет большими возможностями и имеет огромную магическую силу.

— Теперь вы проведёте нас через обряд посвящения? — Голос чародейки звучал очень настороженно. Она знала, что лучше не заигрывать со смертью. За этим всегда следовала ужасная кара.

— Если вы ощущаете, что готовы… — на этот раз голос старца не был просящим.

Чародейку это потрясло, но до сих пор не убедило.

— Долгие годы вы этого избегали, — произнесла она, пытаясь потянуть и выиграть время.

— Чтобы обряд обрёл смысл, в него должны верить обе стороны. На путь смерти каждый вступает сам. Только ваша вера и твёрдое убеждение смогут вернуть вас к жизни. А вы все за эти годы при каждом удобном случае ждали моего решения. Вы никогда сами не принимали решений и не участвовали в серьёзных делах. До сих пор. Итак, именно сейчас я нахожу вас готовыми.

«Какое простое объяснение… Так вот оно что — поскольку они не обладали достаточным мужеством, их учитель терпеливо ждал. Слова Первого совпадали с логикой его действий, объясняя всё. — И всё же где-то глубоко в разуме Кинны шевелился червячок сомнения. — Или это просто страх перед последним испытанием? И эта ужасающая духота… Душно невыносимо. Как трудно дышать. И из-за чего же вообще так тяжело и больно даже сделать глубокий вдох?».

От длительного молчания резало уши.

Потом Кинна поглядела на брата и неохотно кивнула. Неннус смущенно пожал плечами, очевидно, радуясь, что ему не нужно самому принимать это решение. Первый терпеливо ждал.

— Тогда… — с трудом сглотнула чародейка, — начнём.

— И ты согласишься, Далиус?

Далиус кивнул.

Они возвратились в опустевший храм. Всюду царили тишина и покой, лишь изредка снаружи раздавался звонкий крик хищной птицы. Зелёное око Богини задумчиво наблюдало.

— Эрсета Амаар, — пробормотал жрец и опёрся на алтарь, полный даров и подношений.

К удивлению остальных чародеев, тот плавно скользнул в сторону. Под ним зиял проём с лестницей в потайной склеп.

Первый, двигая руками, проделал сложные пассы и выкрикнул нараспев:

— Шаканум шаммуму!

В его раскрытых ладонях вспыхнул яркий светящийся шар. Потом Первый приглашающе кивнул Неннусу, чтоб тот последовал за ним. После недолгого отсутствия оба мужчины быстро возвратились, неся два тщательно запечатанных графина и четыре полупрозрачных, тяжёлых, отлитых из стекла.

Нетерпеливым движением жрец смёл дары и подношения кармайранцев на пол. На опустевший алтарь он поставил кубки. В первые два налил густую, молочного цвета жидкость, играющую дивными радужными отблесками. Она походила на жидкий опал.

— Приступим, — кивнул Первый двум родственникам. — Это ваша надежда, но не предопределённость. Будете тверды и уверены — и ваша вера проведёт вас дорогой смерти, и содержание того кубка вновь возвратит вас к жизни. — Потом он налил из второго графина в остальные кубки. Чёрное-пречёрное содержимое, казалось, даже поглощало окружающий свет. Словно это была чистая тьма. Или смерть.

— Это ваша гибель. Засомневаетесь — и будете вечно скитаться во тьме холодного бескрайнего пространства подземного мира, где нет времени. Вы должны выпить оба кубка, затем улечься на алтарь и сквозь Око глядеть в лицо Богини. Она сама примет решение о вашей судьбе.

Руки брата и сестры встретились. Потом пересеклись их взгляды. Не говоря ни слова, Далиус обнял и поцеловал Кинну в лоб, и она ответила сестринским поцелуем в губы.

Оба разом отпили из Радужных кубков надежды. А потом, без всяких колебаний, и из Кубков вечного забвения, чёрных, как смола. И улеглись рядом на алтарь. Уже не смотря ни на себя, ни на кого-либо ещё, а всматриваясь только в лицо своей богини. А потом их оставила и она. По дороге смерти каждый идёт сам.

В тот же миг в храме потемнело. Небо заволокло тучами, поднялся ветер. Казалось, что после душного дня наконец надвигается буря.

Первый вспомнил, как сам когда-то лежал на холодном граните под Оком Анахит. И верил, так глубоко верил. Он знал, что во втором кубке содержится смерть. В те давние времена первые служители культа действительно вручали себя в руки судьбы, по-настоящему и бесповоротно. С течением времени — и после нескольких неприятных инцидентов — посвящённые бесспорно стали мудрее. Они осознали, как мало для богов значат все мелочи, происходящие на земле. И поэтому начали к первому кубку, символу надежды, добавлять противоядие. Ибо тот, кто решился добровольно испить смертельный яд и верил в спасение от руки богини, не мог предъявить наибольших доказательств своей веры. Зачем рисковать жизнями настолько преданных своему культу людей, оставляя их судьбы в руках капризной и своенравной Анахит, которая в ключевой момент может и отвернуть взор в другую сторону…

Пробежал час. Ветер усилился, но непрекращающийся дождь затихал. Старец и молодой человек напряжённо сидели прямо на полу, скрестив ноги и положив руки на колени. Каждый из них был погружён в собственные размышления. Минуты тянулись медленно. Неннус начал беспокойно ёрзать.

— Не пора бы им?..

— Да, пора бы. — Первый слегка скривил сжатые губы.

Радужная жидкость, уже опьянившая Далиуса с Кинной, не содержала противоядия. Слишком много было поставлено на карту, а делиться ни с кем не хотелось.

Первый встал и ощупал пальцами запястья брата и сестры. Пульса он не ощутил. Безжизненные одеревенелые тела начинали холодеть. Он кивнул головой и неторопливо повернулся к молодому человеку.

— Теперь очередь за тобой!

— Но я… Я не готов!

В этом не было необходимости. И прежде, чем Неннус успел подняться, жрец простёр к нему свою руку и выкрикнул:

— Гересси адд-Никум!

С распростёртых пальцев хлынули тонкие нити, беловато-серые, как паутина, и прочные, как сталь. Они опутали молодого человека от плеч до лодыжек прежде, чем ему в голову вообще пришла мысль о каком-либо сопротивлении или защите. Старец сжал пальцы. Пряди тут же преобразились в тугие узлы на теле юноши. Потом старый колдун щёлкнул пальцами по направлению к себе, и беспомощное тело юного чародея подкатилось к нему под ноги, как будто притянутое рывком за верёвку.

— Никто из нас не готов умереть… — произнёс Первый грустно, но в то же время с удовлетворением в голосе. — Я очень сожалею. — С этими словами он достал из одежды до сих пор скрываемый кинжал и перерезал своему ученику горло.

В этот миг буря обрушилась в полную силу. По крыше храма ударили, стуча первые капли, тяжёлые, как нечистая совесть. Молнии рассекали небо и вышивали на нём великолепные узоры, ослепляющие и яркие. Ветер выл и стонал, как души проклятых. Раскаты грома, усиленные отражением от скал, перекрыли все остальные звуки и наполнили небеса и землю неприятным нервирующим грохотом. И тогда наконец пошёл ливень такой сильный, что закрыл все окрестности непроницаемой завесой непрерывных потоков воды.

— Когти Зандру! Проклятая погода!

День выдался напряжённый. Они пересекали горные хребты по узкой тропке, копыта коней то и дело соскальзывали. Мгновения невнимательности могли привести к непредвиденным последствиям, в лучшем случае только к потере поклажи. Часто приходилось спешиваться и вести коня за уздцы, чтобы вместе с поклажей не очутиться где-то глубоко в пропасти. И эта духота…

Митанни за весь день ни произнесла ни слова, а Конана вообще старательно избегала. Кермар его также сторонился, а настороженные взгляды, бросаемые им на киммерийца украдкой, ни капельки не походили на приятельские и дружелюбные. Вопреки этому Конан пребывал в отличном настроении. Антара тихо напевала всю дорогу, а он ухмылялся, когда посматривал на неё:

«О все наслаждения Дэркетто, та ночь этого стоила! Жаль, что из-за тех разбойников нам пришлось прерваться преждевременно. Но, пожалуй, мы это ещё раз повторим».

Уставшая, запыхавшаяся и взмокшая группа комедиантов преодолела ещё один перевал. Перед ними теперь открылся вид на долину Коринтии с большим озером впереди. Казалось, что изнурительный переход через горы понемногу подходит к концу, когда мучавшая целый день духота начала уступать место сильной весенней буре, какая может быть только в горах. Как только поднялся ветер, стало ясно, что если где-то быстро не укрыться — они вымокнут до нитки, и все их вещи тоже. К тому же от них могли убежать кони, которые уже недовольно пофыркивали.

— Там, поглядите! — Зурн прищурился и указал на небо.

В грозовых облаках над ними воздушным потокам яростно сопротивлялась огромная птица — размах крыльев впечатлял даже на расстоянии. Потом она сложила крылья и понеслась, как камень, прямо на них.

Раздались испуганные возгласы.

— Под деревья! — заорал Конан. — Они его остановят!

Они едва успели. Им повезло, что вблизи росли сосны. Крылья птицы просвистели прямо над кронами деревьев, словно шторм. Мстительные вскрики орла, от которого сбежала добыча, эхом разносились во все стороны. Кони начали взбрыкивать.

— О Кром! Это орёл. Крупнейших, из всех, что я когда-либо видел. — Конан вытащил меч из ножен и попытался выследить хищника.

— Тан! Что происходит, Тан? — настойчивый мужской голос, раздавшийся откуда-то сверху, застал их всех врасплох. Но как они ни осматривались, никого вокруг не увидели.

Конан приложил палец к губам и жестом дал понять остальным, что они должны оставаться на своих местах. Сам же киммериец с мечом в руке осторожно направился в том направлении, откуда донёсся голос. Казалось удивительным, что неизвестный мужчина не заметил группу путников, но при этом кого-то же он звал… «Надо взглянуть на него, но самому оставаться невидимым!»

Неприметная тропка, скорее вытоптанная антилопами, а не людьми, поворачивала куда-то наверх. Варвар осторожно ступил на неё, стремясь, чтобы из-под его ног не скатился ни камушек. Ещё пару шагов — и перед ним открылся вход в пещеру, невидимый при осмотре с дороги и скрытый скалистым навесом. С вытянутым мечом киммериец понемногу двигался вперёд.

В этот раз он уцелел чудом — хищник атаковал стремительно и в полной тишине. Если бы не хлопок крыльев, сложенных, чтобы не мешать резкому падению, череп Конана оказался бы пробит. Итак, предупреждённый движением воздуха, варвар нырнул головой вперёд и успел укрыться за камнем перед пещерой. Но по его спине скользнули стальные когти. Меч из руки выпал. Орёл опять закричал, но как-то необычно, словно защищая детёнышей.

Конан не тратил зря время на ругань. Пальцами одной руки он стиснул шею какого-то человека, а другой — подобрал выпавший меч. Затем он наконец посмотрел на обитателя пещеры: беспомощного слепого старика. Тот нисколечко не сопротивлялся, только хрипел и тщетно пытался вздохнуть.

Хищник напал снова.

Киммериец подхватил мужчину и в последний момент успел уклониться от смертоносных когтей. Но птица напала опять. Слепец тщетно пытался вырваться.

— Не беспокойся, я не обижу тебя! — крикнул Конан. — Скорее наоборот — нас атакует орёл, достигающий размером могучего грифа, но только гораздо опасней! Ты был бы лёгкой добычей для него.

— Это… это… моя Тан. Моя… орлица… — выдавил мужчина, говоря с трудом и отрывисто, как будто уже давно отвык от людской речи. — Она боится за меня.

— Твоя орлица?

Теперь хищник кружил над ними и вскрикивал, а затем плавно опустился на камень позади старца, угрожающе топорща крылья и хриплыми криками пытаясь застращать чужака. Его перья блестели коричневыми, серыми и серебряными оттенками; чёрные как смоль крылья предупреждающе подрагивали. Загнутый крючковатый клюв нависал как убийственный кинжал, а круглые жёлтые глаза внимательно осматривали чужака и слепца. Без сомнения, орлица защищала своего мужчину.

По земле забрызгали первые тяжёлые капли.

— Я не хочу тебя обижать, — повторил Конан, стараясь не делать никаких резких движений. — Мы проходили рядом, и нас застала буря. Мы ищем укрытие от дождя.

— А вас много?

— Девять человек. В основном, странствующие комедианты.

— Ты не комедиант. Ты — воин! — произнёс с уверенностью слепец.

— Судьба свела наши пути вместе, и, к сожалению, похоже, ещё на некоторое время, — спокойно пояснил киммериец, сам удивляясь собственному миролюбию.

— Так судьба… — старец примолк и, казалось, заколебался. — Тогда, возможно, это судьба направила тебя ко мне. Скажи им: пускай заходят.

Вскоре люди и кони разместились в просторной пещере. Как раз вовремя — обзор снаружи заслонила сплошная стена воды. Но их теперь это нисколько не беспокоило. Из связок хвороста, который они собрали при последнем привале и разместили на хребте терпеливой рыжей, поднялся ароматный дымок, исчезающий где-то в отверстии под потолком. Пламя приветливо потрескивало и мягко согревало, а также запекало для них огромный кус свинины.

Казалось, что их хозяина огонь полностью пленил. Когда он разгорелся, тот вылез из облезлой медвежьей шкуры, осторожно приблизился и молча протянул руки к теплу. В мерцающих отблесках пламени было видно, что он сгорблен и измождён до кости. Его волосы и борода были беспорядочно спутаны, а измождённое морщинистое лицо со впалыми щеками покрывал многолетний слой грязи. Могучий нос выступал вперёд наподобие клюва его хищной подруги. Той их появление не нравилось. Наблюдая за подозрительными чужаками, которые так внезапно вторглись на её территорию, она беспокойно топорщила перья на груди, а когда кто-то подходил к ней, издавала тихий предупреждающий вскрик.

Они разделили мясо и также предложили слепцу. Каринна не видела ещё никого, кто поглощал бы пищу с такой прожорливостью и удовольствием. И с такой жадностью. Растрогавшись, она наложила старику уже третью порцию.

Когда все наелись до отказа, дошла очередь и до бочонка кешанского. Растекалась атмосфера безмятежности и спокойного отдыха. Впервые за долгое время им ничего не угрожало, сражаться было не с кем, убегать не от кого, так почему бы не расслабиться? Все лениво развалились на одеялах, раскинутых на сухом песчаном полу пещеры. Таурус бренькал на тунбуре Кермара и напевал медленную сонную мелодию. Они попивали опьяняющие напитки в довольном молчании. Слепец сжимал в руках чашу вина и вдыхал его аромат, оттягивая первые впечатления подольше. А когда наконец глотнул, по его лицу растеклось выражение религиозного экстаза. Конан же рассмеялся.

— Ну, старик? Это имеет иной вкус, нежели вода из ручья? Такого ты ещё не пил, не так ли?

Слепец кивнул головой.

— Некогда я держал в подвале бочки такого вина, — тихо сказал он. — Когда-то в Топраккале, — добавил он ещё тише.

— Топраккале? Это рай, где после смерти окажутся пустынники-отшельники, не так ли?

Теперь к смеху киммерийца добавилось ещё несколько голосов. Старец не ответил. С негодованием он отставил чашу и с достоинством, насколько позволяли его немощь и измождённое тело, встал, отодвигаясь от огня. В тот миг впервые за день заговорила Митанни, произнося слова так отрешённо, словно описывала мечты, и выговаривая их с такой страстью, что у слушавших невольно выступили слёзы на глазах.

— Топраккале красив. Вода озера вокруг него тёмно-синяя, как летнее небо на излёте дня. Никто не мог силой захватить крепость Топраккале и преодолеть её крепкие стены и башни. Стены построил когда-то из огромнейших валунов сам Циклоп, во времена, когда они ещё свободно бродили по всему миру — так когда-то рассказывала моя кормилица. Огонь из камина освещал бронзовые щиты, и когда падающие тени словно оживляли охотничьи трофеи, казалось, что по потолку пиршественного зала проносятся целые стада редчайших зверей. Подушки были мягкими и шелковистыми, а лёгкие одеяла из шерсти и тончайшего шелка — теплы и гладки на ощупь. Моя мамочка…

Утопая в воспоминаниях, девочка расплакалась. Тихонечко, как дитя, заблудившееся в лесу, которое боится о себе напомнить и привлечь внимание, но ещё больше боится остаться в одиночку.

Все были поражены. Никогда прежде она не говорила так много сразу. Никогда не рассказывала о себе. Их удивление, однако, меркло по сравнению с чувствами старого слепца. Тот замер на месте и нетерпеливо повернулся к голосу.

— Кто ты, девочка? Во имя всех богов, ответь! Кто ты? — Он заговорил теперь с нетерпением, громко, властно и так настойчиво, что Конан вскочил, встав перед Митанни, а его рука устремилась к мечу.

— Я… я не знаю. Моя мамочка, Тания…

Слепец вскрикнул, словно поражённый молнией, и пошатнулся. Казалось, он вот-вот рухнет. Орлица ответила ему беспокойно-вопросительным стрёкотом и взмахнула могучими крыльями.

— Миттанжи! — прошептал старик с вопросительной надеждой. И протянул руку, сделав шаг к ней. Затем остановился и отступил на шаг назад, колеблясь, — … ты вправду… Миттанжи? — зашептал он боязливо, словно опасался услышать отрицательный ответ, при этом всё же надеясь на положительный.

— Ты её знаешь? — недоверчиво ответил Конан вместо девушки.

Лицо слепца, изборождённое глубокими морщинами, изменилось до неузнаваемости. Мышцы на щеках содрогались. Веки, прикрывающие пустые глазницы, дёргались, пытаясь открыться в напрасном усилии увидеть. Старик хотел заговорить, но губы только дрожали, а изо рта вырывался лишь бессвязный лепет.

— Моя детка Миттанжи… моё… моё маленькое дитятко, моя…

— Эй, старче, ты спятил, что ли? — затряс его киммериец, ошеломлённый, как и все вокруг.

Но тот вообще не обратил на него внимания.

Однако Митанни поняла все слова слепца.

— Моего отца звали Кетт, — ответила она дрожащим голосом, но ясно и отчетливо. — Я родилась в Топраккале.

— Я и был тем Кеттом, милая! Я — Кетт! Всемогущая богиня, да славься она до конца этого света, вернула тебя мне обратно! Миттанжи, подойди ко мне, дитя моё…

Два незрячих ощупью шли навстречу друг другу. Их руки неуверенно встретились. Мужчина остановился.

— Ты также… — прошептал он, внезапно поняв.

— Слепа, — тихо подтвердила она.

Старец с выражением боли на лице обнял её.

— Я во всём виноват, только я… Но ты жива, слава Анахит! Ты жива…

— Папочка…

— Не плачь, моя малышка, не плачь, прошу…

Сгорбленный старец и юная девчушка обнялись с рвением сирот, которые внезапно обнаружили, что уже не одиноки на свете. Митанни блаженно улыбалась, по лицу и щекам стекали слёзы. Отец гладил трясущимися руками лицо и волосы своей дочери и не мог насытиться этими прикосновениями. Таурус моргал. Каринна всхлипывала, Антара тёрла глаза. Хикмет громко высморкался. Остальные три комедианта нервно переминались с ноги на ногу, избегая смотреть в глаза друг другу. Конан невольно сжимал и разжимал руку на эфесе меча.

— О Кром! Такая встреча! Так это стоит отметить, не так ли? — варвар наконец справился со своими эмоциями.

Отмечали они до раннего утра, шумно и радостно, осознавая, что боги, чьи пути и помыслы зачастую весьма непредсказуемы и запутаны, иногда не просто наблюдают за суетливо копошащимися людишками, но даже и милостиво снисходят до участливого содействия им. И если в тот вечер они о чём-то сожалели, то лишь о музыкальных инструментах, сгоревших в разбойничьем селении.

— Кармайра… Там я впервые увидел твою маму, — блуждал по воспоминаниям Кетт. — По её имени тебя и назвали «Миттанжи» — «Танин дар». Когда ты была маленькой, то не могла его выговорить, всегда произнеся «Митанни», поэтому тебя так и начали в шутку называть.

За одну ночь старик изменился до неузнаваемости. Он почти выпрямился, поэтому нельзя было не заметить, каким высоким и плечистым он когда-то был. Хоть одеяния грабителей на его костлявой фигуре болтались свободно, однако они насколько возможно изменили его облик. Теперь старец, конечно, выглядел гораздо лучше, чем в тряпье, в котором прожил столько лет. Спутанные седые волосы и борода чудесным образом преобразились благодаря умелым рукам Каринны. Теперь они были вымыты и подстрижены. Борода выглядела не такой роскошной, как много лет назад, но всё же смотрелась достаточно солидно. Узкое угловатое лицо сияло изнутри счастьем. Пустые глазницы покрывала сделанная из чёрного платка лента. Теперь уже было не трудно поверить, что слепой отшельник когда-то был гордым владыкой Топраккале. Вместе с Митанни старец ехал на чалом, которого Конан вёл за уздечку, и бывший отшельник держался в седле, как молодой. Орлица Тан обидчиво кружила в вышине над ними, очень обеспокоенная количеством времени, затрачиваемым её обожаемым мужчиной на чужаков.

— Сколько раз я защищал те прекрасные стены… Интересно, как же там управляется Харам. Необходимо с ним заскочить в «Сломанное колесо» — у Раффи всегда было наилучшее пиво во всей округе. И вино было почти так же хорошо, как и в моих погребах, — озорно ухмыльнулся старец, припоминая о вчерашней попойке.

Затем, всецело поглощённые рассказами старика о минувших днях, они извилистыми улочками выехали на площадь. Миновали дома с облупившимися укрепленными дверьми и рассохшимися скрипящими ставнями, объезжая стороной груды мусора и попадавшие каменные столбики балюстрад. Удивительно, что в полдень праздничного дня улицы были полностью пустынны.

— Тут, он должен быть где-то тут, — прошептал поражённый Кетт. — Именно в угловом доме, тут на перекрестке, он жил.

Повисла неловкая тишина.

— Мы не могли его пропустить, он же находится на главной улице. Рядом был дом плотника, от него всегда пахло деревом. И сейчас я его ощущаю, — нетерпеливо продолжал он.

— Дом столяра тут был, — неохотно ответил Таурус. — Но…

— Что? Что такое? Дома нет?

— Дома тут нет. Просто щебень. Видимо, случился пожар, но очень давно. Всё заросло сорняками.

— Пожар, — остановился Кетт. — Тогда, естественно, они переехали. Но почему он не отстроил всё заново? Поспешим же в таверну, Раффи нам всё пояснит.

Возражающих не было.

Таверна «У сломанного колеса» приятно удивляла. Чистый пол из каменных плит; побелённые стены; аккуратно сложенный короб дров для растопки очага напротив входа; стоящая возле него на ясеневых стойках бочка пива, украшенная искусно вырезанными хмельными головами. Дубовые столы и стулья, хоть от времени и покрылись патиной, но оставались крепкими, а полки с кранами притягательно поблёскивали рядами керамических чаш. Хотя день был жарким, а время как раз то, когда большинство добропорядочных граждан покидали семейный очаг ради вкушения напитков с друзьями, таверна оказалась полупустой. Путники направились к наибольшему столу, пока рыжий хозяин на них подозрительно поглядывал. Похоже, что так много посетителей вместе он уже давненько не видывал.

— Эй, хозяин, пиво для всех нас! — весело загудел Таурус. — И начни растапливать печь, так как актеры голодны!

Коротышка-крепыш был явно из достойного семейства тавернщиков. Он быстро ринулся пристраивать под окнами коней вошедших, одновременно с этим прикидывая, много ли они собираются потратить. Потом подхватил первый жбан и начал его покручивать.

— И до краёв, старый плут! — громко добавил Кетт.

Жбан выпал из рук хозяина и раскололся о каменный пол. Золотистая пенистая жидкость вытекала прямо на плитки. Мужчина остолбенел. Потом подошёл к посетителям и недоверчиво всмотрелся в лицо седого старца. И лишь теперь заметил повязку на его глазах.

— Это невозможно! Тот голос… Он похож… Кетт! Ты, должно быть, Кетт!

— Да, это я, Раффи, приятель. Я так рад снова тебя услышать! Как там Харам? Присядь к нам, поговорим.

Рыжеволосый крепыш Раффи очевидно смутился.

— Всё изменилось, господин. Слишком многое изменилось. — Он печально вздохнул. — Позвольте мне обслужить вас, и вы всё узнаете.

Спустя какое-то время он наконец присел к ним.

— Харам уже мёртв, убит. А его жена и сынок… как же их там звали… обоих городские убили…

— Варьян, Тарьян…такие сопляки. Слишком долго меня не было, — горестно кивнул головой властитель замка, глубоко потрясённый услышанным. — Но что с Топраккале, почему мои люди вам не помогли?

— Топраккале опустел. Там остался только Нар-Дост. И владыка даже не он. Говорят, что… — Раффи примолк и внимательно осмотрел почти пустую таверну.

Потом он наклонил голову к Кетту и полушёпотом рассказал истории о пугающем призраке, который скользит бесшумно в ночи на крыльях нетопыря, сея ужас, безнадёжность и отчаяние, насилуя и разрывая девственниц; о сковавшем город страхе; о том, как братья Янисы умело используют запуганных и сломленных людей, у которых нет силы, чтобы противостоять злу.

— Это хороший конь! Парни, прокатимся! — заголосил вдруг резкий голос снаружи.

Хозяина таверны как подстрелили. Отскочив от стола и побледнев, он опасливо прошептал:

— Это они — те братья…

Комедианты молча посмотрели друг на друга. Одновременно встав из-за стола, они вышли из таверны медленным и уверенным шагом.

— Убери свои лапы! — Голос Конана был холоден, как и его взгляд. И так же смертельно опасен.

— Эй, дикарь! Из какой пустоши ты вылез, вшивый? — Тарьян вызывающе усмехнулся, а его братья вторили ему эхом глумливого похохатывания.

За спиной киммерийца молча встали его друзья с оружием в руках. Таурус сжимал в руке секиру, а Зурн и Кермар — кинжалы. Остальные прикрывали женщин и слепого Кетт.

— Кочевая голытьба… Будет забавное развлечение, — заметил Варьян.

— Я сказал, лапы прочь! Или…

— Или — что?

Вспыхнула схватка. Жестокая, но не долгая. Громилы знали, как терроризировать испуганных горожан, но не привыкли к решительному отпору воинов. И уж конечно не были готовы к встрече с диким варваром с гор. Тарьян испуганно содрогнулся, оттеснённый шквалом ожесточённых ударов киммерийца к двери таверны. Потом выкатил, не веря, глаза — в его брюхо вошло по рукоять два фута клинка. Это было последнее, что негодяй видел в своей жизни. Меч Конана пришпилил его к дверной коробке, как насекомое-переростка.

Остальные братья перед превосходящими силами противника медленно отступали к стене дома. Внезапно, как молния и гром среди ясного неба, на них налетела Тан. Но Мальян не обладал быстротой варварских рефлексов. Два могучих когтя пробили его череп, как будто это была яичная скорлупа. С громким хлопаньем огромных крыльев орлица с трудом вознеслась ввысь над крышами с добычей и с высоты пять саженей выпустила тело вниз в центр мощёной площади, как если бы это была обычная сломанная кукла. Около мертвеца начала медленно расползаться лужа крови. Варьян и Сарьян воспользовались преимущество внезапности и спасли себе жизнь бегством.

— О борода Имира! — с отвращением сплюнул Конан, окидывая взглядом площадь.

— Браво! Изумительно! Замечательно! Это было отлично! Теперь я ваш должник! — Коротышка Раффи восхищённо подскакивал и размахивал пустым кувшином, как мечом. Из толпы зевак, которую привлёк шум схватки, раздались робкие хлопки, но под презрительным взглядом варвара быстро утихли и прекратились.

— Господа… и прекрасные дамы, — поклонился Раффи женщинам, — прошу, будьте моими гостями!

Пока в комедиантах исчезал один лакомый кусок за другим, день медленно клонился к закату. Рыжий был настолько взволнован и благодарен посетителям, что без устали подносил им свои фирменные блюда и великолепное пиво. А благодаря вину и самогонке время летело ещё более стремительно. За столом вместе с ними сидели Бек и Сардур, презиравшие и смертельно ненавидевшие Янисов, что оба явно демонстрировали. Наконец-то убеждённые, что настало время действовать, они вместе со всеми размышляли, как избавить город от всех подонков, осложняющих жизнь горожанам.

— Два брата ещё живы и захотят отомстить, — размышлял вслух Бек. — И не только они. Подобных мерзавцев здесь по крайней мере три десятка — таких, что используют нынешнее безвластие для того, чтобы безнаказанно красть. Никто из них не хочет порядка и не сдастся так легко.

— Необходимо всем объединиться, целому городу! И держаться вместе! Я всё время это говорил! — грохнул кулаком по столу Раффи.

— Но как их убедить? — вздохнул Сардур. — Знаешь же, что едва на них кто-то прикрикнет или топнет, так они сразу разбегутся и забьются в норы, как кролики. Мужества и смелости им хватает лишь для постельных утех — дамы, простите, — а в последние годы уж и этого-то нет.

Некоторое время все молча размышляли.

— А что… если устроить театральное представление? — нерешительно прервал молчание Хикмет.

Кармайранцы посмотрели на него вопросительно, а Таурус задумался.

— Фарсы и известные песенки занимают сельчан на рынке, но наши пьесы рассказывают о реальных событиях. Они повествуют о жизни, о предательстве, мести, любви, убийстве, о том, как справедливость сама по себе может восторжествовать даже там, где люди терпят неудачу. И зрители часто считают, что то, что мы исполняем, и есть настоящая жизнь. Что возможно умереть, чтобы жила любовь. Что стоит защищать правду. Что необходимо защищать закон.

Было не похоже, что старый комедиант кого-либо убедил. Сардур с сомнением покачал головой. Кузнец неловко примолк, равно как и хозяин таверны. Таурус прикинул возможные варианты, но не сказал ничего.

— Карагиз умеет убеждать людей. Помните, как он уклонялся от бросаемых в него помоев, после того как он сыграл отцеубийцу Суллу — человека, для которого офирский престол значил больше, чем жизнь его отца. Может быть, даже кармайранцы поймут, что есть моменты, когда человек просто не должен стоять, а должен идти своим путём любой ценой — даже самой наивысшей, — торопливо и с глубоким убеждением добавил Хикмет.

Раффи пожал плечами, но наконец произнёс неохотно:

— Не знаю, имеет ли это смысл, но почему бы не попробовать. Комедиантов у нас ещё не было, или я запамятовал. Даже если из этого не выйдет ничего толкового, по крайней мере позабавимся, повеселимся — и тогда, пожалуй, будет легче убедить колеблющихся и нерешительных.

Ещё некоторое время они ломали голову, продолжая обсуждать это предложение, но в итоге решили, что утро вечера мудренее, а потом решили уделить время первоклассной самогонке из прошлогодней сливы.

Их гулянка становилась всё шумнее и веселее. Пиво, вино и сливовица лились рекой, и поэтому никто не заметил, что вскоре после полуночи Карагиз, зевая, встал и направился к двери.