Консультант

Отправная точка

Я вернулся в Корею похудевшим на пятнадцать килограммов. Но это пустяки. Самое главное — я выжил. В Конго я обрел некое чувство покоя. Теперь все было предельно ясно. Мне даже стало легче.

Аэропорт Инчхон не изменился с того дня, когда я улетал из Кореи: великолепная конструкция из стали и стекла, на которой играл солнечный свет. Начищенный пол сверкал, будто зеркало, по нему ходили ухоженные люди. Обычные люди: они не голодали, не были напуганы, и им не угрожала опасность. Только теперь я понял, что означал тот испепеляющий взгляд, который замечал у конголезцев. Среди корейцев такого не было и в помине. Некоторые из них казались усталыми, некоторые — полными жизни, но в целом все выглядели умиротворенными. Стоявшие перед аэропортом молодожены и пара их друзей разразились громким смехом. От этого мне стало страшно.

На обратном пути мне пришлось сделать две пересадки: в ЮАР и Гонконге; в какой-то момент я понял, что больше не в силах даже нести свой багаж. Я потерял вес и был очень слаб, так что мне было нужно, чтобы меня кто-то встретил. В аэропорту Гонконга я достал телефон. Сначала я подумал о менеджере, но решил ей все же не звонить. Она была частью Компании. Вместо этого я нашел в кошельке визитную карточку старосты. Пожалуй, я бы мог назвать его другом; он был самым простым и добрым парнем из всех, кого я знал. Как раз такой мне и был сейчас нужен. Обычный человек, который не стал бы причиной ни напряжения, ни беспокойства, но помог бы мне почувствовать, что в Конго я стал свидетелем редкого несчастья. Я связался с ним. Он встретил меня с обеспокоенным выражением лица, словно боясь, что я могу потерять сознание.

— Какого черта ты поехал в Конго?

— По работе.

Наполовину это была правда. Положив мой чемодан в багажник, он покачал головой:

— Нелегко, однако, работать консультантом.

— Еще бы.

Я сел на пассажирское сиденье его машины, чувствуя, как дрожат колени. Он спросил, где я живу, а потом достал мобильный телефон и прикрепил его на специальную подставку. Затем включил навигатор и ввел адрес.

— Я сменил номер, а заодно и сам телефон. Так было дешевле, чем покупать навигатор. Даже можно информацию о движении на дорогах в режиме реального времени отслеживать.

Когда он закончил, из телефона раздался звуковой сигнал. Я будто услышал щелчок курка и еще один выстрел. Колтан превратился в гильзы свинцовых пуль. Кто знает, чей пистолет сейчас заряжен?

— Вот только экран слишком маленький. Боюсь, когда контракт закончится, придется купить новый навигатор и новый мобильник. Это ведь даже не DMB. Полный отстой.

Мне послышался выстрел; я представил, как воздух пронзает небольшой кусочек металла, а затем перед моими глазами возникла пуля, пронзающая плоть и кость. Я поинтересовался:

— Ты бы поверил, что этим телефоном можно убить человека?

Староста рассмеялся.

— А ты шутник. Я бы прибил того, кто придумал такой маленький экран. У тебя случайно нет знакомого киллера?

Я рассмеялся. Очень громко. Староста улыбнулся и завел машину. Мы выехали на шоссе. Я рассказал о том, что видел и слышал в Конго. О гориллах и бриллиантах, гражданской войне и колтане, а еще о мобильных телефонах. Он не был убийцей и обладал совестью обычного человека, так что, кажется, знал то, чего я так и не смог понять. Я относился к смерти слишком легкомысленно. Своего рода эмоциональный кастрат. Но он был другим. Добрым и здравомыслящим, и даже беспокоился о судьбе стажеров, проработавших с ним всего полгода. Я понял, что именно он, ценитель здравого смысла, даст мне самый логичный ответ.

Мы ехали по мосту Йонджонг. Когда я закончил рассказ, в машине воцарилась тишина. Немного помолчав, староста вдруг пожал плечами и одарил меня неприязненным взглядом.

— Это ведь не значит, что не стоит часто менять мобильные телефоны.

Я поймал в зеркале заднего вида его взгляд и увидел, что он хмурится. Смутившись, я сказал:

— Конечно нет. Я просто хотел рассказать тебе, что там происходит. Насколько все плохо. Хочу услышать объективное мнение.

— Объективное? Разве мы виноваты, что они так живут? Это их проблемы. Какое нам дело до того, что там стреляют и убивают людей?

Это было неизбежно и нас не касалось — вот как он считал.

— Вот мне хотелось бы купить новый мобильный телефон. Ради этого я каждый день погибаю на работе. Надо платить кредиты — это очень ограничивает. Настоящие оковы. Я бегаю, словно белка в колесе. Может, что-то бы изменилось, выиграй я в лотерею. Я бы помог конголезцам, если бы мог себе это позволить, но пока мне и самому не хватает. Вот ты на своих консультациях зарабатываешь неплохо, а меня в любой момент могут уволить. Конголезцы и на бананах проживут — им же не нужно кредиты выплачивать.

Я понял сущность своего страха, который чувствовал все это время. Обычных людей не трогают смерти, если они происходят на другом конце света. Я вспомнил логотип Компании. Показавший мне его человек тогда сказал:

— Верхний треугольник не может стоять сам по себе. Затем и нужны треугольники поменьше — чтобы его поддерживать. Снова объединить весь мир. Вы даже не представляете, как нас много и насколько мы разные…

Конго тоже была маленьким треугольником. Четыре миллиона смертей ради благополучия одного человека. Кто на этом разбогател? Деньги, запачканные кровью. Люди из главного треугольника молчат. Борются за свою жизнь. Считают, что смерть людей из далекой страны не имеет к ним отношения. Нет доказательств — нет ответственности. Они наслаждаются лишь деньгами. Их кровь сладка. Таков этот мир, и с этим ничего нельзя поделать.

Теперь я прекрасно понял.

Пистолет у моего виска был сумкой, которую я купил для Хён Кён, а пуля в нем — моим мобильным телефоном. Подаренные мной серьги выбили стул из-под ее ног, а ожерелье убило моего ребенка в ее утробе.

Однажды в одной богатой стране в небоскреб врезались два самолета. В новостях назвали имена террористов, диктатора. Но кто их финансировал? Кто был их сообщником? Это люди, которые въехали в ту богатую страну на своих машинах. Люди, которые вложились в нефтяные компании, чтобы увеличить свое состояние. Люди, у которых даже в пустых комнатах горит свет. Люди, которые говорили:

— Ну, что тут поделать? Такова жизнь.

У меня дрожали руки. Они до самой смерти не поняли, что сделали не так. Сами не знали, что являлись одними из тех, кто стоит за произошедшей в тот день катастрофой.

Наконец я осознал, что представляет из себя Компания. Оглядываясь на прошлое, я понимаю, что они были повсюду, на них работало множество людей. Точное количество сотрудников даже и представить невозможно. Они не знали, на кого работают. Потому что Компания была действительно огромной. Настолько огромной, что мне пришлось пересечь весь земной шар, чтобы увидеть, что она из себя представляет на самом деле. Я подумал о своих клиентах. О тех днях, когда искал оправдание их смертям. Но исключений не было. Даже просто вступив в какой-то фонд или вложив во что-то деньги, мы могли стать соучастниками убийства. Я не знал, что растворимый кофе, который я пил вчера, сегодня мог превратиться в нож, которым можно заколоть человека. Выхода нет. Нашу жизнь контролирует невидимая корпоративная сеть.

Однажды на земле появился отряд убийц. Он был создан во имя религии, но со временем предал ее. Их власть была организована и сконцентрирована в одном месте. Главарь отряда имел небесную крепость и дурную славу, близкую к легендарной. Но потом они исчезли. Мир знал об их преступлениях — однажды им пришлось за них ответить.

Был и второй отряд убийц. Они работали за деньги, хранили свою деятельность в строжайшей тайне. В качестве жертв выбирали путешественников, делали все так, чтобы не выдать себя. У них не было централизованной власти или командира. Но и они в конечном итоге оказались уничтожены.

Потому что никто не может избежать наказания за убийство.

А вот вам третья группа. Они распределили процесс убийства, предоставили всем желающим долю участия; прикрыли свою деятельность бюрократией и деньгами; спрятались в разных структурах, под разными масками. Теперь неизвестно, кто есть кто. Убийства продолжаются, но найти виновных невозможно. Все заговорщики, все сообщники, все соучастники. Возможно, у правосудия получится привлечь кого-то к ответственности за незначительные инциденты и повесить на него всю вину. Однако это не будет иметь никакого отношения к группе. Потому что о ее существовании не знают даже ее члены. Только теперь я понял. Главный секрет спланированных убийств, из-за которого никто не сможет угрожать Компании, заключается в том, что мы принадлежим к неистребимому типу убийц.

Я повернул голову к окну машины. В нем отражалось мое лицо. Сколько человек я убил? Одно время я думал, что мне известно это количество, но на самом деле я ничего не знал. Я греховен уже потому, что живу. Наконец мне открылось значение первородного греха. Это заняло много-много времени: от той рождественской ночи до этого самого момента. Ведь это знали только в нашей великой Компании. Либо принять, либо забыть. Теперь все стало предельно ясно.

Компания существовала только для меня, и все опасности, которые я воображал, были не чем иным, как плодом моей тревоги и робости. Я был лишь курком, фитилем, доставщиком смерти — самым что ни на есть обычным, рядовым членом структуры. Все, что раньше казалось мне размытым, теперь стало прозрачным. Я заурядный, ничем не выдающийся человек.

Приехав домой, я принял душ. Человек, который смотрел на меня из зеркала, был невероятно худым. Но все же я выглядел не так уж и плохо. По крайней мере лучше, чем несчастные, живущие в хижинах в Конго.

За день до отъезда из Конго я заглянул в одну из них. Вместо горных горилл я решил осмотреть ее. Издалека она была похожа на один из крошечных могильных холмиков, которые я видел из окна самолета. Внутри оказалось не так просторно, как я ожидал. Дом был построен из тростниковых стеблей и веток и располагался на голом участке земли площадью чуть больше квадратного метра. Рядом имелась клумба. Вот и все. Где-то в углу спрятались потрепанного вида горшки и несколько неуклюжих предметов домашнего обихода, которые больше походили на мусор. На кровати лежала худощавая женщина. Повернуть к нам голову ей было настолько тяжело, что, казалось, ее тело, состоящее только из кожи да костей, может рассыпаться. Будто бы ее душа не выдержала тяжести невзгод и сейчас находилась где-то посередине, не зная, остаться ли ей в теле или покинуть его. Переводчик пояснил, что эта женщина, потеряв на войне мужа и детей, бежала сюда. Она умирала, но о ней некому было позаботиться. На ее сморщенном лице выделялись только узкие глаза, а вокруг кружили мухи, ожидая, когда смогут отложить личинки. Взгляд ее был затуманен. Можно ли сказать, что это были глаза смерти? Такие же, наверное, могли быть у горных горилл в лесу. Что еще упало с Эмпайр-стейт-билдинг вместе с Кинг-Конгом?

Я выбежал из хижины, словно за мной кто-то гнался. Вот где массово производилась смерть. Фабрика, на которой собирали худшие моменты жизни. Достаточно. Никого не убив, я все же был грешен. Но решил, что смогу с этим жить. Ведь все люди одинаковые.

Из-за смены часовых поясов я не мог заснуть, поэтому одиноко слушал музыку, пока не взошло солнце. Я выбрал песни, которые чаще всего включал на своем компьютере. Музыка словно растеклась по моим венам — как и грех, который я совершил. Мне вдруг кое-что открылось. Я решил проверить песни, которые мне нравились. Выбрал несколько из них и внимательно прислушался к словам. Именно тогда я узнал Эрин по-настоящему. Это было поистине удивительное открытие. Удивительное, но только и всего. По пути из Африки я уже принял кое-какое решение. А сделав сейчас это открытие, я лишь убедился, что собираюсь поступить правильно. Когда взошло солнце, я позвонил ей.

Мы с Эрин давно не виделись, и теперь она сидела передо мной с обеспокоенным выражением лица. Она была все такой же красивой и милой. Ее лицо не наскучило бы мне до конца жизни. Я улыбнулся.

— Не стоило так волноваться, я чувствую себя лучше, чем когда-либо в жизни.

— Что-то не похоже. Где ты пропадал?

— Ездил в путешествие. Хотел кое-что увидеть. Но не получилось.

Какое-то время мы просто сидели рядом. Торопиться нам было некуда. За окном лился солнечный свет. Неожиданно я вспомнил: именно здесь я когда-то согласился стать убийцей. На стене все так же висела табличка с положением «о справедливой торговле». Справедливость. Они не могут вырастить себе кукурузу, хотя умирают от голода. Потому что им приходится выращивать для нас кофе. Сколько стоит справедливость? Мы такие честные. Сеул ни капельки не изменился. Что ж, для этого прошло еще слишком мало времени. Но мне казалось, что я провел в Конго всю свою жизнь. После той лихорадки я будто постарел, и теперь вместо меня здесь сидел какой-то сморщенный старец. Я повернулся к Эрин. Не в силах больше выносить мое молчание, она спросила:

— На что ты смотришь?

— На тебя.

— Почему?

— Потому что ты очень красивая. Глядя на тебя, мне даже хочется плакать.

Решив, что я шучу, она рассмеялась. Я рассмеялся тоже, а когда смех утих, спросил:

— Тебя прислала Компания?

Пристально посмотрев мне в глаза с выражением, достойным похвалы за великолепную актерскую игру, Эрин сказала:

— Что ты имеешь в виду?

— Не важно. Большинство людей, которые работают в Компании, даже не знают об этом.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

Вместо ответа я тихо пропел строчку из песни Candy says группы The Velvet Underground. Выражение ее лица изменилось. В ней пелось: «Терпеть не могу принимать важные решения. Потом я постоянно о них думаю».

Затем я тихонько напел строку из Groovy Tuesday группы Swan Dive. Эрин выглядела еще печальнее. В клипе заводная девушка звонит кому-то по телефону и говорит: «Как же хороша та часть припева, где The Beatles поют “да-да-да…”».

Когда-то она сама говорила мне эти слова. Неудивительно, что Эрин казалась мне такой милой и давно знакомой. Она была воплощением всего, о чем пелось в моих любимых песнях. Да и не только: она напоминала персонажей из моих любимых старых фильмов и книжных героинь, о которых я читал. Она была моим брендом. Таким же, как Chanel, Gucci или Louis Vuitton, которые любила Хён Кён.

— Это не то, что ты думаешь…

Всем своим видом я постарался показать ей, что все в порядке, будто это была лишь наша маленькая шутка. Ее образ словно являлся продуктом маркетинга, выстроенным согласно имиджу бренда. В принципе, это было совершенно нормально. Я все равно любил ее. Даже если она ненастоящая.

— Все в порядке. Я не злюсь. Просто хотел, чтобы ты знала.

Именно здесь я впервые встретился со своим менеджером. А что, если бы я тогда не пришел? Может, даже с плохими оценками я смог бы найти какую-нибудь работу. Сейчас уже был бы женат на какой-нибудь совершенно обычной женщине. Может быть, у меня даже был бы ребенок. К этому времени он бы уже заговорил? Начал ходить? Сделай я тогда другой выбор, пришлось бы мне страдать, как сейчас? Я бы оказался в самом низу пирамиды. Не знал, что на самом деле происходит в мире, что существует Компания. Носил бы каждый день галстук, спорил с женой из-за кредитных карт, но несчастлив бы не был. Скорее всего, мне было бы даже лучше, чем сейчас. Но все это лишь пустые сожаления о том пути, который я не выбрал. То, что нам не принадлежит, всегда выглядит заманчивее, чем то, что мы имеем. Эрин не исключение. Вероятно, она так мила и красива лишь потому, что нам с ней не по пути.

— Знай, я люблю тебя. И буду очень скучать.

Не думаю, что с ней могли возникнуть трудности. Пусть даже ее послала Компания — она была идеальна. Если это не так, то Эрин — просто хороший человек, который иногда использовал ложь во благо; нельзя ее за это винить. Я знал, что буду жалеть о сделанном выборе всю оставшуюся жизнь. Но именно способность мудро и рационально мыслить сделала из меня монстра, которым я теперь являюсь. Пришло время самостоятельно определить, перед каким выбором меня поставит жизнь и придется ли мне об этом пожалеть. Я буду жить и, страдая, нести вину за свои грехи.

Эрин все еще молчала. Ее грустное лицо стало еще печальнее, и лишь при одном взгляде на него у меня саднило сердце. На ее глазах выступили слезы.

— Ты чудесная девушка. Можешь напоследок выполнить одну мою просьбу? Пожалуйста, улыбнись. Чтобы я запомнил тебя именно такой.

Эрин улыбнулась. По ее щекам катились слезы. Этот образ запечатлелся в моей душе, словно фотоснимок. Его будто выжгли в моей груди раскаленным железом, чтобы я помнил о нем, сколько бы времени ни прошло. Даже если наступит конец света.

Я вернулся домой и лег в ванну. У нас состоялся лишь короткий разговор, но я чувствовал себя совершенно измотанным. Я лежал в воде и пел песню Velvet Underground. Моя любимая часть — это первый куплет.

Там поется: «Я родилась, чтобы ненавидеть свое тело и все, что ему нужно».

Она идеально мне подходила. Должно быть, в Конго мое тело сильно обожгло искрой ненависти. Сентиментальные мысли носились вокруг, как призраки. Однако я не собирался, погрузившись в эмоции, перерезать себе вены. Я выжил и буду жить дальше, оставляя ногами кровавые следы. Я просто ненавижу свое тело, полное греха. Греха, в котором повинен лишь потому, что появился на свет. Когда я вышел из ванной с полотенцем на талии, меня уже ожидала менеджер. Я знал, что она придет, но не думал, что так быстро. Выражение ее лица напоминало Ким Хе Чжа в тот момент, когда она увидела голодных африканских детей. Я же просто надеялся, что выгляжу не так, как беженцы в лагерях Конго. Я опустил голову и увидел выступающие ребра.

— Какого черта ты делал в Конго?

— Ничего не делал. Просто лежал. Врачи были очень дружелюбны, меня обследовали каждый день.

Она подошла и коснулась моих ребер. Отреагировав на ее мягкое прикосновение, я машинально закрыл глаза. На моем лице появилась улыбка.

— Теперь эрекции не избежать.

Менеджер расхохоталась.

— Ну ты и шутник!

Она легонько ударила меня. Но даже это заставило меня пошатнуться. Обеспокоенная, она тотчас поддержала меня.

— Ты собираешься бросить работу?

— Нет.

— Правда?

— Да.

Я низко поклонился, словно ребенок.

— Ты же знаешь, что я очень волновалась?

Я снова кивнул. Она беспокоилась обо мне или о том, что придется искать мне замену? Я решил перестать задаваться этими вопросами. Все равно ответ мне не узнать.

— Я так счастлива, что ты вернулся живым, что снова вижу тебя.

Тут я обнял ее, что в тот момент показалось совершенно естественным. Мой возбужденный член коснулся ее тела. Я ничего не мог поделать. Нужно же было хотя бы в чем-то проявить честность. Менеджер рассмеялась.

— Почему ты с ней расстался? Та девушка тебя действительно любила.

— Знаю. Я тоже любил ее. Но эти отношения оказались для меня слишком сложными. Мне захотелось все упростить.

Я уехал в Конго, чтобы кое в чем удостовериться. Там я все и понял. Я — грешник и должен сам нести ответ за свои грехи. Рассказывать об этом Эрин было незачем. Я гладил менеджера по волосам. Она стояла не шевелясь.

— Ты никогда не думал, что Компании на самом деле не существует, что я единственная, кто отдает тебе приказы, что все это лишь большая шутка?

Такого неожиданного и любопытного предположения я не ожидал. На мгновение я попытался это представить. Мы какое-то время простояли, обнявшись.

— Мне все равно. Не думаю, что это что-то изменит, — произнес я, расстегивая ее платье. Она потянула за полотенце на моих бедрах.

Она оказалась просто фантастической. Вы, наверное, не сможете этого понять, но она была пределом всех моих мечтаний. Я грезил овладеть такой девушкой; именно ее я представлял, доставляя себе удовольствие. Единственное, что не соответствовало моим фантазиям, — ее грудь. Она была невероятно твердой. На мой вопрос она грустно ответила:

— Это фиброз. Иногда случается после операции. Скоро я буду делать новую.

В остальном же все было идеально. По крайней мере, она сама.

Я был еще слишком слаб, поэтому быстро кончил. После она обняла меня и заплакала. Я же чувствовал себя отлично. По-другому и быть не могло. Когда она перестала плакать, мы еще некоторое время лежали, обнявшись. Потом менеджер вдруг неожиданно встала и сказала, что приготовит мне поесть. Еды будет много, но мне придется съесть все. Она как будто снова стала самой собой. Я был счастлив. Слушая, как она орудует на кухне, я отвернулся и уставился в стену.

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Можно, но я отвечу лишь на один вопрос.

— Это как-то жестоко.

— А ты думал, раз мы переспали, я теперь все карты на стол выложу?

Она повысила голос, и я рассмеялся.

— Нет.

— Ну, что ты хочешь спросить?

Изучая бессмысленный узор на обоях, я на мгновение задумался: в будущем мне наверняка еще представится возможность ее о чем-нибудь спросить. Но сейчас наверняка хотелось знать лишь одно. Я сделал глубокий вдох и медленно закрыл глаза.

— Почему Компания выбрала именно меня?

Она не сразу нашла ответ, все же вопрос был непростым, не хотелось думать, что она солжет.

— Да, планировщик убийств из меня неплохой. В меру изобретательный, и деньги люблю. Но ведь таких, как я, много.

Она вдруг повернула кран. Хочет что-то скрыть в шуме воды?

— Хм, ты…

Сквозь шум капель я услышал ее вздох.

— Ты рационален, полностью доверяешь Компании и полагаешься на нее. Какой бы сложной ни была задача, ты всегда с ней справлялся. Разве не так? Такой уж ты.

В конце концов, все убийцы оправдываются одинаково. Возможно, все участники гитлеровского СС говорили одно и то же. И гладиаторы Нерона, убивавшие христиан, и те, кого реабилитировали при Цинь Шихуанди. Скорее всего, даже первый убийца в истории человечества придумал ту же самую отговорку. Компании это было известно. Я улыбнулся, глядя в стену. Слава богу, конголезская лихорадка сожгла все внутри меня. Так что я даже не заплакал.

Я слушал, свернувшись калачиком на кровати, как она готовит. Все-таки я был обычным человеком. Единственное, чем я отличался от других, заключалось в том, что я слишком хорошо понимал логику убийц и делился этим с Компанией. Я не питал иллюзий и принимал все спокойно. Другие действовали так, как им приказали, делая вид, что ничего не знают о Компании. Потому что так было удобнее. Потому что это не входило в их обязанности. Вот и вся разница.

Я был лишь одним из многих обычных людей в мире. Простая трусость сохранила мне жизнь. Я испытывал гордость. Настолько сильную, что мне казалось, будто я понемногу закрываюсь внутри себя в маленьком коконе. Становлюсь крошечной точкой. Вот мы и вернулись к точке отсчета.

Я не перестану изобретать отговорки. Потому что это одна из тех вещей, в которых я действительно хорош.

«Это было неизбежно. Я действительно ничего не мог сделать».