Корделия

Глава XIII

Бруку понадобилось на неделю уехать в Олдхэм. Корделия просилась с ним, но мистер Фергюсон воспротивился, сказав, что она нужна ему дома.

С отъездом Брука у нее и впрямь прибавилось забот. Однажды мистер Фергюсон взял ее на фабрику и более подробно познакомил с производством. Вопреки желаниям Брука, и не особенно интересуясь ее собственными, он неукоснительно претворял в жизнь свои далеко идущие замыслы.

В этом прекрасном, теплом июне сад стал бальзамом для ее измученной души. Там росли розы и персики, а в оранжерее – малина и ежевика. После вечной и неизбежной грязи на улице перед мастерской отца Корделия от души наслаждалась маленьким раем и все свободное время проводила там, особенно после ужина, когда у Фарроу с Боллардом кончался рабочий день и ей никто не мог помешать. Там она находила отраду в уединении.

В восемь часов, когда солнце почти село, Корделия срезала несколько роз "Слава Дижона" и, вдохнув их аромат, пожалела, что цветы недолговечны. Вдруг неподалеку хрустнула ветка, и она увидела человека, который только что вошел через калитку в дальнем конце сада и направлялся к ней. Стивен!

Корделия замерла с букетом роз в руках. Она не смела дышать и только наблюдала, как он приближается. На лице Стивена были написаны обида и отчаяние.

– Почему вы меня избегаете?

Корделия промолчала.

– Неужели нельзя хотя бы изредка встречаться?

– Кто-нибудь знает, что вы здесь?

– Нет. Я перелез через наружный забор.

Корделия оглянулась.

– Пойдемте.

Она увлекла его в укромный уголок между оградой и оранжереей. Сад не просматривался из дома, но здесь их не увидел бы даже вошедший в него через калитку.

Стивен впился жадным взглядом в лицо Корделии, а когда она опустила голову, стал любоваться ее чудесными, густыми волосами и фигурой в платье из белого муслина. За темными, пушистыми ресницами вспыхнули огоньки.

– Почему вы меня избегаете?

– Неужели не понятно?

– Понятно – что у вас нет сердца.

– Есть…

– Неужели между нами все кончено?

– …Да.

– Потому что я вам безразличен?

– Вы так думаете?

– Неужели вы чувствуете к Бруку то же, что ко мне?

– Ох, Стивен, не спрашивайте.

– Корделия.

– Да?

– Я с ума по вас схожу. Если бы вы знали, как я измучен… и голоден.

Она подняла глаза и ничего не ответила. Он нежно обнял ее, привлек к себе и посмотрел ей в глаза.

– Корделия.

– Да?

– Вы меня любите, правда?

– Я…

– Отвечайте!

Он поцеловал ее – сначала робко, а затем более уверенно. Чайные розы в ее руках смялись и упали на землю, прямо в струйку воды из оранжереи. Корделия сделала шаг назад и наступила на одну розу – прекрасные лепестки смешались с грязью. Стивен бережно взял в ладони ее лицо и стал покрывать поцелуями глаза, щеки, губы…

Вначале она пассивно принимала его ласки, но вскоре обвила его шею руками и всем телом прижалась к нему.

Стивен отворил дверь оранжереи, и они вошли внутрь. Там он усадил ее на деревянную скамью, опустился перед ней на колени и отер ей слезы.

– Не плачь. Ни о чем не беспокойся, моя любимая.

– Я не плачу. Отпустите, пожалуйста, мне нужно прийти в себя.

– Не могу – теперь, когда я только-только обрел тебя.

Они долго сидели, не шевелясь. Кругом пахло виноградом, гелиотропами и сырой землей.

Корделия блестящими глазами посмотрела на Стивена и засмеялась.

– Простите. Вам не следовало заставать меня врасплох.

– Неужели вы думали навсегда от меня отделаться?

– Я так далеко не загадывала.

– Вы сюда частенько наведываетесь?

– Почти каждый вечер – в хорошую погоду.

– Каким же я был болваном! Караулил за воротами… Корделия, мы могли бы встречаться здесь!

– О нет.

– Почему?

– Прежде всего, нас могут увидеть.

– Только не в темноте. Вы можете незаметно убегать сюда?

– Когда Брука нет дома.

– Пусть будет так… Но мы можем встречаться и в других местах – если вы обещаете больше не избегать меня. Что-нибудь придумаем.

– Имейте мужество оставить меня в покое!

– Если в этом и состоит мужество, предпочитаю обходиться без него. Ну почему вы все время сердитесь? Скажите: вот прямо сейчас – разве вы не чувствуете себя счастливой? Ответьте честно!

Счастливой? Этого она не знала. Корделия была совершенно выбита из колеи; сердце, как барабан, бухало в груди.

– Ну, так я скажу о себе. Я счастлив. На всех Британских островах нет никого счастливее меня, потому что вы признались, что любите и уже не сможете от этого отречься. Воздвигайте любые преграды, возводите заборы – от этого вам никуда не деться!

– Я не возводила заборы, – возразила она. – Они уже существовали, когда мы познакомились.

– Значит, я сокрушу их. Клянусь всеми святыми! Он вновь прильнул к ее губам.

Наконец Корделии удалось высвободиться и, с трудом нащупывая путь в темноте, двинуться в сторону дома. Стивен догнал ее, схватил за руку и попросил прощения. Оно было получено. Они сели на выступ в каменной стене, посреди виноградных лоз, и завели тихий разговор. Корделия была рада возможности поговорить, хотя в глубине души и чувствовала, что навлекает на себя огромные неприятности. Опасно слишком долго оставаться здесь; к тому же на белом платье остаются следы. И она потеряла свой розовый букет.

Он отпустил ее не раньше, чем она назначила время и место следующего свидания.

Корделия на цыпочках подкралась по траве к той части дома, где была библиотека, и проникла внутрь через французское окно. Едва не налетев на стул, пробралась к выходу в освещенный холл. Там она подобрала юбки и направилась к лестнице, но услыхала, как из своего кабинета вышел мистер Фергюсон. Она затаила дыхание.

Наконец шаги стихли: он прошел в гостиную. Корделия осмелела и, тщетно пытаясь унять дрожь в руках, без приключений добралась до своей спальни.

Это было сумасшествием с ее стороны – пообещать ему встретиться еще раз. Но Корделия не могла ничего с собой поделать: она впервые в жизни любила! Все прошлые тревоги, угрызения совести и доводы рассудка набатом звучали в ее душе, но доносились словно издалека, заглушенные новыми, мятежными мыслями. "Брук, Маргарет, Дэн, дневник, врачи, скандальные слухи…"

На другой вечер, сидя у себя в спальне при одной горящей свече и следя за тем, как часовая стрелка неумолимо подбирается к одиннадцати, она отдавала себе отчет в том, что это свидание станет переломным в их отношениях. Сама она, не считала их безнравственными, однако – пробираться к чужому мужчине, тайком, ночью, в сад… Окружающие явно были бы на этот счет другого мнения.

Старинные часы – подарок ее отца – попытались боем возвестить урочное время, но все, на что они оказались способны, это высовывание языка да жалкое потрескивание.

Корделия встала, набросила поверх темного платья бархатный доломан и задула свечу. Потом открыла дверь – та еле скрипнула – и выглянула наружу. Дом был погружен во тьму, только под дверью спальни мистера Фергюсона светилась желтая полоска: очевидно, он читал в постели.

Корделия бесшумно спустилась в холл и прошла в библиотеку. Французское окно оказалось на запоре. Она встала на стул, чтобы отпереть – с легким скрежетом – верхнюю задвижку. Затем с минуту посидела на стуле, вслушиваясь в тишину. Ни звука.

Она закрыла за собой окно и вышла в сад. Стояла кромешная тьма. Теплый ночной ветерок ласково касался щек. Над самым домом нависли облака. Было слышно, как мошкара шелестит в листве. Корделия сделала несколько шагов по коротко подстриженному газону. Из-за кустов появилась мужская фигура. Стивен! Через секунду он уже держал ее в объятиях.

– Ты вся дрожишь, – прошептал он ей на ухо. – Тебе холодно, милая? Сейчас мы это исправим.

– Нет-нет, мне уже хорошо. Давай скорее отойдем подальше.

Они ощупью двинулись вдоль ограды. Сегодня не было нужды прятаться в оранжерее: влюбленные едва различали друг друга.

Они уселись на скамью под грушей.

Но в этот вечер что-то сдерживало Стивена, довлело над ним. За пять месяцев он научился понимать и Корделию, и самого себя. Плавание, в которое он пустился с легким сердцем, весело и беззаботно, неожиданно привело на мель. Только вчера он был вне себя от счастья и готов сокрушить любые преграды, а сегодня внутренние противоречия мешали ему в полной мере насладиться своей победой.

Они разговаривали шепотом; Корделия получала от этого разговора огромное удовольствие. Он поведал ей многое о себе, и она не замедлила последовать его примеру. Впервые за полтора года ей было кому доверить все, что переполняло ее сердце. Гордость не позволяла Корделии жаловаться – даже родным. Зато Стивену она рассказала все: о смерти Маргарет и связанной с этим тайне, о Фредерике Фергюсоне и особенностях жизни в Гроув-Холле. Иметь возможность выговориться – какое счастье!

Стивен заботливо поддерживал доломан у нее на плечах. Но ей и без того больше не было холодно. Они говорили, говорили без конца, делясь переживаниями, не замечая времени, не в силах остановиться.

Понемногу ночь сделалась светлей. Корделия спросила, который час, и Стивен с удивлением обнаружил, что уже около часу. Он без зазрения совести солгал, что еще только несколько минут первого – но и это было достаточно поздно, и Корделия вскочила, чтобы уйти – пообещав встретиться с ним на следующий вечер.

Она вернулась в библиотеку. Последнее касание пальцев – и Стивен скрылся из виду; ей показалось – без возврата. Она снова осталась одна. Слегка скрипнула верхняя задвижка французского окна. Стараясь не дышать, Корделия вышла в холл и подкралась к лестнице. Света под дверью мистера Фергюсона уже не было – очевидно, он уснул, так же, как тетя Тиш, дядя Прайди и все одиннадцать слуг. Только она одна бодрствовала – да Стивен, пробиравшийся к себе домой.