Прошла осень, зима, и наконец разлился Эруэлл. Открылся Суэцкий канал. Увидел свет научный труд сэра Томаса Прайда Фергюсона "Наследственные и благоприобретенные навыки поведения у мышей". Он произвел на публику почти такое же впечатление, как и стихи Брука, то есть равное нулю. Поздняя весна перешла в новое лето. Прусские войска наголову разбили французскую армию и, распевая гимн, продвигались вглубь Эльзаса. Дядя Прайди ворчал: "Это ужасно! Конец цивилизации!" Но мистер Фергюсон с ним не соглашался. Чего, мол, можно было ожидать от этих безнравственных французов?
Эсси родила дочь, а миссис Блейк – сына. Они дали объявление в газеты, называя младенца "братишкой для Тедди"; последнему исполнилось двадцать четыре года. Уильям Эдвард Форстер ввел так называемые педагогические советы, вызвавшие большие подозрения – они должны были финансироваться за счет местного бюджета, – а прогрессивная железнодорожная компания внедрила такое новшество, как стоп-кран. В случае крайней необходимости можно было дернуть за ручку и остановить поезд.
Стивен все еще был в Америке.
А Ян, его сын, смеялся, плакал и рос; научился ползать по ковру и вставать на ножки, держась за стул; у него уже было десять зубов и красивые, вьющиеся каштановые волосы; его вывозили на улицу в новой коляске.
Изобрели почтовые открытки; четыре пятых всех пароходов в мире были британскими; процветало сельское хозяйство. Фон Мольтке, столь успешно начавший кампанию, пленил Седан, Мец и Шатоден, а также парочку армий и Наполеона III. Говорили, будто французы питаются кукурузой и леопардами из зоопарка. Известная своим гуманизмом "Гардиан" подняла шум по этому поводу.
Однажды, совершая покупки в городе, Корделия встретила миссис Слейни-Смит, еще более озабоченную и тушующуюся, чем прежде. После обмена дежурными фразами она вдруг спросила Корделию, как часто ее муж наведывается в Гроув-Холл, а потом неожиданно разразилась слезами и доверила Корделии то, чего у нее больше не было сил скрывать. Мистера Слейни-Смита практически каждый вечер нет дома, мистер Слейни-Смит ее обманывает, у мистера Слейни-Смита есть другая женщина. Это длится уже два года. У нее нет доказательств, но она уверена. На кончиках ее редких, светлых ресниц блестели слезы; она перебирала факты: написанные женским почерком письма, растущие долги, его холодность и постоянную занятость.
Безмерно смущенная и обеспокоенная, Корделия старалась утешить и переубедить бедную женщину, но это не помогло. Потом Корделия весь день не могла выбросить из головы жалобный голос миссис Слейни-Смит, ее поношенное платье, загрубевшие от постоянной стирки руки…
– Ах, миссис Фергюсон, все эти годы – беспросветная жизнь! Он то и дело бывает "не в духе", часами ни с кем не разговаривает. Я подойду: "Позволь, я помогу тебе?" – но он держит меня на расстоянии, не пускает в душу. Он как будто постоянно ведет тайную борьбу с самим собой.
– Прошу прощения, миссис Слейни-Смит, мне бы не хотелось вмешиваться, но… Так уже бывало?
– Я сама постоянно задаю себе этот вопрос. Возможно, здесь все взаимосвязано. Мне известен один случай с горничной – тогда наш старшенький был еще совсем маленьким. Я застала их в холле и сразу все поняла – по выражению их лиц. Но это было семнадцать лет назад и не особенно серьезно. Может быть, это мюзик-холлы на него так подействовали? Ваш муж богобоязненный человек?
– Кажется, да.
– Ах, что ни говори, это совсем другое дело. Плохо, если человек живет без нравственного руководства. Бедные мои дети! У меня даже нет денег, чтобы они окончили среднюю школу.
– Позвольте мне рассказать Бруку, он наверняка поможет… я объясню как следует.
Ее собеседница бросила быстрый взгляд через плечо.
– Уверяю вас, миссис Фергюсон, это последнее, о чем я могла подумать. Мне стыдно за проявленную слабость. Но вы всегда были так добры. Прошу вас, не упоминайте больше об этом.
Тем не менее на следующей неделе миссис Слейни-Смит согласилась принять вспомоществование – при условии, что об этом не узнает мистер Фергюсон.
Корделия снова начала время от времени посещать фабрику и даже брала на себя руководство, если Бруку нездоровилось, а мистер Фергюсон был в отъезде.
К своему удивлению, она обнаружила, что пользуется авторитетом среди мастеров, она уже не была им чужой. Пусть она женщина, но в тот ноябрьский день они сообща спасали положение.
К этому же времени относится начало тактической борьбы между ней и мистером Фергюсоном по поводу воспитания Яна (коляска явилась маленькой победой Корделии, поскольку он считал ниже достоинства своего внука, чтобы его катали, выставляя на всеобщее обозрение).
Иногда побеждал он, иногда – она. Это еще нельзя было назвать кризисом. Открытая стычка произошла лишь однажды, когда Корделия поздно вернулась из поездки по магазинам и обнаружила, что свекор настоял, чтобы Яна посадили ужинать за общий стол со всеми, а когда ребенок опрокинул стакан с водой, ударил его по руке рукояткой столового ножа. Она как раз застала эту душераздирающую сцену. Последовал обмен колкостями в присутствии слуг.
– Ребенку всего полтора года! – бушевала Корделия.
– Дитя нужно приучать к дисциплине до двухлетнего возраста! Потом мне ни разу не приходилось наказывать моих. Когда ребенку два года, главной заботой родителей становится дисциплинировать самих себя.
– Неужели вы думаете, что таким образом можно добиться любви ребенка к отцу и матери?
– Мне никогда не приходилось жаловаться!
– Мой отец никогда не наказывал меня, – стояла на своем Корделия, – но мне ни разу не пришло в голову ослушаться.
– Да уж, действительно, – сказал мистер Фергюсон с той особенной интонацией, которую усвоил, говоря о ее отце.
– Я его безгранично уважаю!
– Уважение к отцу, – наставительно произнес мистер Фергюсон, – не есть какая-то особая добродетель, а священная обязанность. Для меня само собой разумеется, что вы уважаете отца. Что касается воспитания вашего собственного сына, то я допускаю, что материнское чувство мешает вам объективно судить. Вот тут-то и может пригодиться мой совет. У меня огромный опыт семейной жизни, тогда как вы – новичок в этом деле.
Как же с ним трудно спорить!
– В дальнейшем, – обратилась Корделия к няне Гримшо, – Ян будет принимать пищу в детской.
– Да, миссис Фергюсон, – ее интонация не оставляла сомнений в том, на чьей она стороне.
Мистер Фергюсон пристально посмотрел на невестку, и она впервые выдержала этот долгий, напряженный взгляд.
– Я потолкую об этом с Бруком, – буркнул он.