Корделия

Глава II

Все началось две недели спустя с письма Хью Скотта.

С тех пор, как Хью переехал в Лондон, старые друзья время от времени писали друг другу, но, так как их жены делали то же самое, переписка начала угасать за недостатком новостей.

Вот что писал Хью:

"Дорогой Брук!

Наверное, ты удивлен, что так скоро получил от меня письмо: ведь Эсси только что вернулась от вас. Но речь идет о чем-то, не касающемся наших жен.

Сразу приступаю к делу. Обсуждается проект выпуска нового еженедельника под названием "Вестминстерский бюллетень". Он будет придерживаться либерального направления в политике, хотя и не радикального, и следовать независимым курсом. Лорд Гирондель обещает финансировать новое издание и должен занять место директора компании, определяющего политическую линию. Тебе известен его громадный опыт. Главным редактором станет Бромптон Джонс, а мне предложили должность редактора, отвечающего за политическую рубрику. Теперь о главном. Остаются вакантными две должности младших редакторов, которые должны возглавить не главные, но весьма существенные направления: финансовое и литературное.

Вакансии заполнить несложно: уже упоминались две-три кандидатуры, но предпочтение будет отдано тому, кто вложит в это дело средства. Вот я и подумал, что, если бы ты захотел занять одну из должностей и внес, скажем, пять тысяч фунтов, я мог бы обещать тебе это место. Не пойми так, что любой, внесший деньги, может стать редактором: это было бы фатальным для новой газеты, но у тебя есть печатные работы и репутация, что должно компенсировать нехватку журналистского опыта.

Поверь, это прекрасная возможность – конечно, если у тебя действительно, как ты говорил, не лежит душа к твоему теперешнему занятию и ты хочешь посвятить себя литературе. Бромптон Джонс десять лет работал в "Ньюз", а перед тем сотрудничал с "Таймс" и, уж конечно, не стал бы менять место работы, если бы не был уверен в надежности данного предприятия. Сам я вложил полторы тысячи фунтов, главным образом, заняв у отца. Мне всегда хотелось поработать в какой-нибудь газете с самого начала ее основания, чтобы влиять и наблюдать за ее ростом.

Если тебя заинтересовало мое предложение, как можно скорее дай мне знать, и я сообщу подробности. В нашем распоряжении две недели, так что постарайся не терять даром времени. Мы надеемся выпустить первый номер в марте.

А теперь позволь поблагодарить тебя за Эсси и Джейн; они в восторге от своего пребывания в Гроув-Холле. Хотя, сказать по правде, я несказанно рад их возвращению. Отвык я от прелестей холостой жизни. Эсси всецело разделяет мои чувства. Неподалеку от нас сдается симпатичный домик, и она заранее предвкушает удовольствие жить по соседству с Бруком, Яном и ее дорогой Корделией. Я возражаю ей, потому что не знаю: может быть, ты и доволен своей теперешней жизнью в доме старика.

Искренне твой, Хью."

Как правило, без четверти девять Корделия вместе с мужчинами уезжала в красильни и, если они не собирались ехать домой обедать, в полдень возвращалась домой одна – то был конец ее рабочего дня. Но в этот день оба Фергюсона вернулись в Гроув-Холл вместе с ней. Корделия видела, что Брук чем-то озабочен. На его щеках играл непривычный румянец, и он был молчалив за обедом.

Пока фаэтон запрягали, чтобы снова ехать на фабрику, Брук улучил десять минут и показал ей письмо. Корделия почувствовала: необходима осторожность!

– С его стороны очень любезно сделать тебе это предложение. Заманчивый проект! Что ты собираешься делать? – если бы она любила мужа, ей незачем было бы изображать энтузиазм.

– Видишь ли, я всегда мечтал… нет, не о журналистике… но чем дальше, тем больше меня привлекает эта идея. Хью прав: у меня есть печатные работы – и статьи, и все прочее, что поможет мне завязать знакомства с нужными людьми. Ты знаешь, меня никогда не интересовало крашение тканей. Это будет настоящая жизнь!

Он бросил на жену странный взгляд: выжидающий, властный, как у отца.

– Сколько тебе дали времени на размышление? Две недели? Ты сообщишь?…

– Да, нужно сегодня же поставить его в известность. Я заранее знаю все, что он скажет.

– Брук, ты не думаешь, что лучше было бы попросить Хью, чтобы он написал подробнее? Пока все это довольно туманно. Надо бы поговорить с Хью и познакомиться с остальными. Я не собираюсь тебя отговаривать, но не лучше ли подготовиться к разговору с отцом?

Он раздраженно и не особенно решительно пожал плечами.

– Право, не знаю. Мне и так предельно ясно. Но я все-таки напишу Хью сегодня вечером.

И он умолк, заслышав на лестнице шаги мистера Фергюсона.

Таким образом, прошло четыре дня, прежде чем мистер Фергюсон впервые услышал об этом проекте. Корделия терзалась: уж не оказала ли она Бруку медвежью услугу, посоветовав повременить? А с другой стороны – если бы он был тверд в своем решении…

Брук оказался тверд.

В субботу вечером, когда все собрались в гостиной, он показал отцу первое письмо.

Первой реакцией мистера Фергюсона было:

– Двенадцатое января! Долго же шло письмо!

– Нет, папа, я получил его во вторник.

Мистер Фергюсон поднял брови и начал читать. Несколько минут все молчали; слышалось только пыхтение главы семейства. Прочитав, он сложил письмо и постучал им по костяшкам другой руки.

– Молодой Скотт всегда был энтузиастом. Надеюсь, он не разорится на этой афере.

– Не понимаю, почему он должен разориться. Здесь замешаны солидные люди. Да и Хью – себе на уме. Котсы – семья банкиров, а стартовый капитал составляет сорок тысяч фунтов.

– Что-то я не заметил, где об этом написано.

– По моей просьбе Хью прислал еще одно письмо – вот оно.

Снова воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь сопением мистера Фергюсона. Был холодный вечер; в камине пылал огонь, отбрасывая отсветы пламени на ажурную решетку.

– Признаться, я в некоторой растерянности. Он пишет так, будто ты попросил просветить тебя относительно подробностей.

– Да. Так оно и есть.

Мистер Фергюсон перечитал письмо.

– С какой целью, скажи на милость?

– Мне хотелось… Меня заинтересовало предложение, и я пожелал знать детали.

– Тебе следовало сначала посоветоваться со мной.

Тут вмешалась Корделия:

– Это я предложила разузнать… Я подумала, что не стоит зря беспокоить вас, прежде чем мы узнаем подробности, которые могли бы повлиять на решение Брука.

– Для меня никакое не беспокойство – помогать советом собственной крови и плоти. Это приятная обязанность.

Брук нервно вертел в руках первое письмо.

– Значит, так. Мое решение осталось неизменным, – в его голосе прозвучал вызов. – Он хмуро посмотрел через всю комнату на пылающий в камине огонь и куснул заусеницу.

– Скажи мне вот что, – произнес мистер Фергюсон. – Ты собираешься вложить в это дело пять тысяч фунтов, не принимая непосредственного участия?

– Нет. Я именно хочу участвовать – так, как предлагает Хью.

– А красильни?

Брук замешкался и сказал:

– Как-нибудь обойдешься без меня.

– Ты предлагаешь нам с Корделией вдвоем управлять фабриками, а ты обоснуешься в Лондоне?

– Нет. Если я перееду, то, разумеется, возьму Корделию с собой.

Мистер Фергюсон убрал второе письмо обратно в конверт. Ни один мускул не дрогнул у него на лице.

– А красильни?

– Незаменимых нет. Ты найдешь управляющего.

– Брук, ты серьезно?

– Вполне, – рассердился тот. – Почему бы и нет?

Мистер Фергюсон встал и начал ходить по комнате. Тетя Тиш отложила вязанье. У Корделии внезапно возникло такое чувство, будто все рушится. Остановить, помешать, спасти!

– Где ты собираешься взять деньги?

– …В деле есть моя доля, не говоря уже о Корделии. Вместе этого более чем достаточно.

– Позволь мне уточнить. Если я правильно понял, ты предполагаешь продать свой пай в процветающем, хотя и не слишком романтическом концерне? Этот концерн приносит высокие дивиденды – прекрасно организованный семейный бизнес, где ты сам себе хозяин и где – в случае болезни или если тебе понадобится уехать на отдых – ты можешь быть уверен, что твои работники сделают за тебя всю работу. Вместо этого ты хочешь вложить деньги в какую-то спекуляцию… Новая еженедельная газета – при огромной конкуренции со стороны старых, солидных изданий! Тебя прельщает незначительная должность младшего редактора: целый день высиживать на работе, быть не хозяином, а на побегушках у других людей… Я правильно тебя понял?

– …Да.

– Далее. Ты хочешь покинуть большой, удобный дом с дюжиной слуг и поселить Корделию с сыном в каких-то лондонских трущобах всего с одной служанкой для черной работы, парой деревьев да бетонной дорожкой вместо сада?

– …Да.

Мистер Фергюсон бесстрастно заключил:

– Ты с ума сошел.

Брук побледнел.

– Папа, я смотрю на это иначе.

– Как же? Просвети, умоляю!

Брук облизнул сухие губы.

Ужасный миг! Отбросить все то, чему поклонялся с младенчества, смотреть, как рушатся железные двери!… Он сражался не только с отцом, но и с частью себя самого, с чужими мнениями…

– Деньги не всегда приносят счастье, не правда ли? Ты прожил свою жизнь так, а я хочу иначе. Я всегда мечтал писать – стать поэтом, – но этим не заработаешь на жизнь. Во всяком случае, это получается у единиц. Тут ничего не поделаешь. Меня никогда не интересовали химикалии – и не будут. Да, здесь мне гарантирован достаток, я защищен от превратностей жизни. Но защищенность – еще не все. Я хочу жить своим умом. Ты говоришь, здесь я сам себе хозяин, – это не так. Даже имея свою долю в семейном бизнесе, мы полностью зависим от тебя. Просто смена хозяина…

– Вот, значит, как ты обо мне думаешь. Погоди, мой мальчик, ты еще убедишься, что хозяева бывают разные.

– Но ведь это так естественно – стремиться к независимости. Я хочу самостоятельно создать дом для Корделии. Мы женаты более пяти лет. Молодым лучше жить отдельно. Разве ты после женитьбы жил с родителями?

– Да.

– Ну… как бы то ни было, я… мы чувствуем иначе.

– Корделия того же мнения?

– Мистер Фергюсон, я жена Брука, – произнесла она, терзаемая невыносимым чувством вины по отношению к Бруку: ведь ей приходится оказывать ему поддержку в заведомо проигранном деле.

Мистер Фергюсон вышагивал взад и вперед по гостиной. До сих пор они ни на дюйм не продвинулись.

– Я и не подозревал, что вы оба здесь так несчастливы.

– Это не так. Правда, Брук? Но попробуйте понять!…

– Я хочу жить своим умом! – упрямо твердил Брук. – Если подвернулась возможность… Я не искал ее…

– Да, не искал? – мистер Фергюсон резко остановился. – Тогда как понимать содержание первого письма Скотта? Сразу становится ясно, что ты жаловался первому встречному на свою жизнь. С каким презрением он говорит о твоих теперешних занятиях – словно ты мальчик на побегушках! Сменить работу? Так может рассуждать какой-нибудь наемный служащий. А меня он называет "стариком". Люди обычно подстраиваются под тех, к кому адресуются!

– Я знал, что из этого ничего не выйдет.

– В таком случае я удивляюсь, что ты вообще удостоил меня этим разговором.

– Все дело в том, что для меня приличия – не пустой звук, хотя ты и делаешь вид, будто убежден в обратном! – выкрикнул Брук.

Ссора разрасталась, как снежный ком, катящийся с горы, – где было Корделии остановить их?

– Я рад, что ты отдаешь себе отчет в безнравственности своего поведения! Сегодня ты становишься полноправным компаньоном, а завтра собираешься забрать деньги, которые не заработал, а получил в дар!

– Я не просил тебя об этом. Корделия меня уговорила! Раньше мы были свободнее.

– Зато без гроша. Если бы так и оставалось, ты не получил бы столь лестного предложения от своего приятеля. Ты им не нужен – неопытный молодой человек, у которого ничего нет за душой, кроме нескольких жалких стишков, напечатанных за свой счет…

– Оставь мои стихи в покое!

– Попрошу не перебивать! Повторяю: ты им не нужен! Зачем? Вся эта затея отдает жульничеством. Это – способ выманить твои деньги. Через несколько месяцев – как только ты сляжешь с одной из твоих многочисленных хвороб, – они скажут тебе, что ошиблись и хотят пригласить более опытного сотрудника. Но своих денег ты уже не увидишь.

– Это мое дело! – взвился Брук. – Если я неудачно помещу капитал, это моя ошибка. По крайней мере, я хоть ненадолго вырвусь из-под твоего ига! Вздохну полной грудью! А если потерплю неудачу, то не приползу на брюхе обратно!

– Прошу тебя, Брук! – Корделия очутилась между ними, боясь, что они подерутся. Она еще не видела такого гнева, такой неприкрытой вражды. Куда только делись кровные узы?

Тетя Тиш тихонько плакала в своем кресле; по щекам беззвучно текли слезы, словно кто-то оставил открытым кран.

На глазах у Корделии двое близких ей мужчин бросали друг другу страшные, непростительные обвинения, нанося друг другу раны, которые не залечишь годами. Неужели до сих пор они притворялись, и теперь вышли наружу их подлинные чувства? Или это какое-то помрачение ума?

Брук попытался оттолкнуть ее, но она по-прежнему цеплялась за него, чувствуя дрожь во всем теле.

– Брук! – шептала Корделия. – Ни слова больше! Дайте друг другу время подумать. Продолжите завтра, прошу тебя, Брук!

Наконец обессиленный Брук затих, а старик гневно смотрел на них обоих, отказываясь понимать. Еще одно слово – и между ними разверзнется бездна! Рушилась семья, но патриарх не хотел, не мог уступить.