Корделия

Глава XXI

Она вошла в их с Бруком общую спальню. Ее наполовину заполненный чемодан остался стоять в гардеробной – наверняка Брук уже видел его и, значит… Корделия чувствовала себя не в силах предстать перед мужем.

Он лежал в постели. Все тот же Брук. Тот же длинный, уязвимый нос, вьющиеся за ушами волосы, устремленный вглубь себя взгляд, неестественный блеск в глазах – следствие высокой температуры или растущих подозрений?

– Корделия! – вскричал он. – Я думал, ты никогда не придешь. Где ты была?

– Ах, Брук, я не знаю… Я не ждала тебя сегодня, – она склонилась над ним.

– Не целуй меня. – У Корделии сжалось сердце, но Брук тотчас добавил: – У меня ужасная простуда. Поэтому папа отправил меня домой.

Она поцеловала его в лоб (поцелуй Иуды) – он весь горел. Заметил ли он что-либо?

– Что у тебя болит? Как обычно, горло?

– Нет, не то. – Он объяснил ей, что на прошлой неделе сильно простудился. Всю прошлую ночь прокашлял.

В поезде его бросало то в жар, то в холод.

– Необходимо срочно послать кого-нибудь в Полигон, – решила Корделия. – Роберт пропишет лекарство.

Обычное, почти материнское участие, выработавшаяся за два года привычка заботиться о Бруке.

– Я уже принял жаропонижающее, – пробормотал он, упорно отрицая возможность тяжелой болезни и в то же время всецело поглощенный своими ощущениями.

– Сейчас переоденусь, – сказала Корделия, – а потом пошлю кого-нибудь из прислуги. – Несколько секунд она выдерживала взгляд мужа. – Я попала в аварию, Брук. Мой кэб в тумане налетел на ограду.

– А? Это плохо. В восемь часов, когда я ехал с вокзала, был очень густой туман. У меня усилился кашель.

Ему было не до ее инцидента. Корделии стало нестерпимо стыдно.

Чемодан в гардеробной показался Корделии немым свидетелем обвинения. Она даже не позаботилась закрыть крышку; кто угодно мог догадаться о ее намерениях. Корделия повернулась к зеркалу. Ужас. Волосы заколоты кое-как; на лице бисеринки пота. Однако внутренне она успокоилась. Шок от приезда Брука уравновесил тяжкие испытания этого вечера. Она быстро умылась, переоделась, задвинула чемодан в угол. Ей было невдомек, каковы могут быть последствия возвращения мужа, да она и не думала об этом, а следовала привычной рутине; тело двигалось механически, без участия сознания. У Брука начался новый приступ кашля – густого, хриплого, лающего.

Корделия вернулась в спальню, но тотчас выскользнула из нее и сбежала вниз. В холле она столкнулась с тетей Тиш, та начала жаловаться на прислугу. Корделия быстро поздоровалась с ней и прошмыгнула мимо. На обратном пути тетя Тиш снова преградила ей дорогу. Пришлось терпеливо отвечать: "Да, тетя Тиш", "Нет, тетя Тиш", либо: "Хорошо, я с ними поговорю", – хотя она не вникала в суть жалоб. Скорей бы лечь в постель и забыть все случившееся в этот вечер.

Роберт Берч не замедлил приехать в Гроув-Холл. Не мог же он не откликнуться на призыв своих самых состоятельных пациентов. А возможно, не смел пренебрегать ими из-за истории с Маргарет. Высокий, сдержанный, ни красивый, ни безобразный, он вместе с Корделией поднялся наверх, поздоровался с Бруком, посетовал на туман. При виде врача Брук всегда превращался в комок нервов. Ему казалось, будто главное – убедить врача, что у него нет ничего серьезного, – тогда болезнь сама собой отступит. Роберт достал термометр и измерил Бруку температуру. 102° – хорошего мало, но неопасно для жизни. У Брука, как у ребенка, по всякому поводу поднималась температура. Берч прослушал легкие и сказал:

– Нужно полежать несколько дней в постели. Не нравится мне твой кашель, Брук. Ничего серьезного, миссис Фергюсон. Требуется обильное питье. Как только рассеется туман, откройте окно и проветрите помещение. Если вы отпустите со мной слугу, я передам с ним микстуру. Утром я вас навещу. Спокойной ночи.

Корделия внимательно следила за выражением его лица. На лестничной площадке Берч повернулся к ней.

– Мне очень жаль, миссис Фергюсон. Боюсь, что у меня плохие новости. У Брука двусторонняя пневмония.

Она недоверчиво уставилась на него. Если часто кричать: "Волк!"…Но на Берча непохоже.

– Значит ли это…

– Это значит, что Брук тяжело болен – по меньшей мере. С его сложением… А где мистер Фергюсон? Я имею в виду его отца.

– В Лондоне.

– Я пошлю ему телеграмму.

– Неужели так плохо?

Роберт Берч устремил взгляд глубоко посаженных глаз на стену.

– Хочу надеяться, что нет, но все может случиться. Как вы думаете, вам будет под силу заботиться о нем до утра?

– Конечно.

– Утром пришлю сиделку. Боюсь, что сегодня вам не сомкнуть глаз. Каждые два часа давайте ему глоток бренди. Если не будет ухудшения и вы не пришлете за мной раньше, утром заеду. В восемь часов.

"Вот и конец нашим мечтам о побеге, Стивен, – по крайней мере, сейчас. Только крысы бегут с тонущего корабля. Брук не сделал мне ничего плохого, если не считать того, что женился на девушке, прежде чем она поняла… Утром я напишу тебе, дорогой, ведь ты и сам не можешь покинуть Манчестер. Значит, отсрочка – на несколько дней, на неделю… или до тех пор, пока не объявится Дэн Мэссингтон. Может, он ранен? Я не брошу Брука в беде. Что, если эта болезнь станет решением проблемы? Чудовищная мысль! Я должна выдержать…"

"Хорошо, Брук… Это я, Корделия… Выпей эта…" Его постоянно лихорадило. Один раз он назвал ее Маргарет, однако в голосе не было любви. "Господи, как я устала, сейчас свалюсь. Нет, нельзя. Эта паника… крики… они до сих пор у меня в ушах… и в крови. Надеюсь, тот человек ошибся и никто не погиб. Неужели я действительно ступала по человеческим телам? Кажется, так и было. Ты либо сверху, либо внизу. Это никогда не сотрется из памяти." "Нет, Брук, тебе нельзя вставать, доктор Берч прописал постельный режим. К тому же еще ночь – видишь, темно?"

"Приедет ли Дэн Мэссингтон? А что с Вэлом Джонсоном? Завтра обо всем напишут в газетах. Расследование… Вызовут ли меня на допрос?" "Нет, Брук, это бренди, Роберт велел давать тебе понемногу… Его еще нет, он в Лондоне, разве ты не помнишь?" "Ах, если б чуточку вздремнуть!"

Наконец они с Бруком уснули – перед самым рассветом. Однако ненадолго – у него начался приступ кашля. Когда приехал Роберт Берч, на Брука было страшно смотреть.

Утро прошло в хлопотах. Берч настоял на том, чтобы они взяли дневную сиделку, а Корделия сможет дежурить по ночам. Нужно надеть на больного специальную шерстяную фуфайку. Брук с преувеличенным интересом, не без подозрительности, взирал на их приготовления. Теперь у него открылись глаза: он действительно тяжело болен – первый раз в жизни. Все прежние тревоги не стоили выеденного яйца: ангины, бронхиты, колики, несварение желудка… Он боялся спрашивать, чем болен: то был суеверный страх перед словом.

Сразу же после завтрака Корделия сошла вниз и попросила "Экзаминер", но оказалось, что дядя Прайди забрал утренние газеты к себе. Ей было некогда вторично выходить, и она подождала до обеда. Там выяснилось, что дядя Прайди забыл захватить их с собой. Корделия страшно устала, ей совсем не хотелось есть, а тетя Тиш чуть не уморила ее нескончаемыми советами насчет Брука.

Наконец Корделия позволила себе перебить ее:

– Дядя Прайди, в сегодняшних газетах есть что-либо из ряда вон выходящее?

– В газетах? О да. Разумеется. Какой-то невежда пишет о революционном характере творчества Верди. Сколько раз я собирался ответить этим проходимцам, да не хватало времени. Кстати, Тиш, ты не трогала мою виолончель?

– Я слышала, произошло нечто ужасное, – ответила старая дама на вопрос Корделии. – Об этом говорили на кухне. Вот что бывает с подобными заведениями.

– Какими заведениями?

– Мюзик-холлами, милочка. В каком-то театре случился пожар. Так рассказывали на кухне. Несколько дюжин человек сгорело до смерти. Пять пожарных машин… "скорая помощь"… и полиция…

– Никогда не следует писать о том, чего не знаешь, – проворчал дядя Прайди. – Естественно, в глазах черни любой гений кажется революционером.

– А вы, дядя Прайди, читали о пожаре?

– Что? Ах, да. Кажется, этот театр принадлежал приятелю Брука. Тому, с которым мы ездили на концерт.

– Мистеру Кроссли?

– Вот именно. Чепуха, Тиш, там никто не сгорел. Они погибли в давке, из-за возникшей паники. Словно бегущий скот. Для толпы не существует доводов рассудка. Я только пробежал заголовки. Кажется, там написано – двадцать три человека.

– Двадцать три… раненых?

– Нет, погибших. Патти, эти тосты совсем как печенье. Вы их слишком тонко режете и поджариваете на чересчур медленном огне.

– Прошу прощения, сэр. Я скажу кухарке.

Корделия уставилась в свою тарелку.

– Двадцать три человека, – повторил дядя Прайди, пережевывая пищу. – Это почти вдвое больше, чем погибло во время резни при Петерлоо. Но никто не станет особенно сокрушаться. Коронер будет твердить о запасном выходе; присяжные внесут поправки… Никто палец о палец не ударит. Вот увидите, какой-нибудь месяц – и мюзик-холл снова засияет огнями.

– Там было… много раненых?

– Не знаю. Я это пропустил. Кажется, молодой Кроссли получил легкую травму. Приятный молодой человек, хотя и несколько самоуверенный.

Молчание.

– Я схожу за газетами, – Корделия встала, держась за стол и почти ничего не видя. – Где они?

– На моей тумбочке. Попросите Патти, если уж вам не терпится.

Корделия не слушала. Она должна увидеть собственными глазами. Дрожа всем телом, она опустилась на кровать дяди Прайди и сквозь слезы прочла следующее:

"В числе раненых…" Стивена там не оказалось. Слава Богу! "Два года назад этот театр приобрел мистер Патрик Кроссли и подверг его значительным переделкам…"

Корделии не удавалось держать газету так, чтобы не плясали буквы, поэтому она расстелила ее рядом на кровати.

"Мистер Кроссли в своем сегодняшнем интервью…" Значит, он жив и здоров? Но… который Кроссли?

Вот! "Мистер Кроссли-младший ворвался в помещение театра вместе с пожарными. Он имел несчастье находиться на сцене в тот самый момент, когда часть ее провалилась. В настоящее время он содержится в "Королевском госпитале" с переломом ноги и множеством ссадин…"

Снизу послышался шум. Кто-то приехал Мистер Фергюсон.

В том, что она прочитала, было мало хорошего – если не считать того, что теперь она знала: Стивен вне опасности. Корделия уставилась на крупные заголовки. "Величайшая катастрофа из всех, какие когда-нибудь происходили в нашем городе"… Показания очевидцев… Редакторский комментарий… Списки погибших и раненых… Ее мутило, как будто смерть этих людей была на ее совести. По щекам бежали слезы, но то не были слезы раскаяния. Корделия плакала от огромного горя, усталости и сознания своей беспомощности. Она едва не потеряла сознание на виду у мышей и землероек, глазевших из клеток.

"Причина паники неизвестна, но предполагают, что ее виновником стал какой-то пьяный…"

"Нужно идти вниз. Ничего не случилось, мистер Фергюсон. Перед вами – преданная жена, почтительная невестка. Ваш сын опасно болен. Если вас пугает мой вид, так ведь я всю ночь ухаживала за ним. "Любовь изменила – отныне милей ей стал путевой обходчик…" Ах, эта песня не выходит у меня из головы. Должно быть, она и на смертном одре не оставит меня в покое."

Ложь и притворство. Но у нее нет выхода. Пока не объявится Дэн Мэссингтон – как собирался. Тогда все будет кончено. Она встретит опасность с открытым забралом – и, может быть, даже с облегчением. Честная, искренняя Корделия!… Если бы все шло по плану, сейчас она была бы на пути в Лондон.

Она взяла газету, чтобы сложить ее; взгляд упал на колонку имен погибших. Не веря своим глазам, Корделия прочитала: "Дэн Мэссингтон, Дауэр-Хауз, Олдерли-Эдж…"