Это действительно оказалось нетрудным делом для молодого, ловкого человека. Плющ выдержал, и через минуту-другую Стивен был уже напротив окна гардеробной. Он подтянулся и перемахнул через подоконник.
Теперь ему предстояло самое трудное. Глаза привыкли к темноте, но не настолько, чтобы полностью исключить возможность налететь на стол или смахнуть что-нибудь со стула. Корделия могла не говорить, чья это комната: он узнал слабый запах ее духов.
Он открыл дверь в спальню – она еле слышно скрипнула. Он выглянул наружу и увидел прямо у себя под ногами темный предмет. Это оказался упавший с крючка капот Корделии. Стивен любовно разгладил его руками и повесил на спинку стула.
Однако здесь ощущалось и еще чье-то присутствие. Некоторые вещи явно принадлежали мужчине. Стивен расстроился: он как-то никогда не принимал Брука всерьез.
Из-за этих мыслей он открыл наружную дверь спальни не так осторожно, как хотелось бы; что-то громко щелкнуло, и он замер на пороге, вглядываясь в темноту и ожидая, что под какой-нибудь дверью вот-вот вспыхнет полоска света. Но дом оставался погруженным в сон. Стивен ощупью добрался до лестницы.
Неподалеку раздавался чей-то храп. Ему было трудно определить пол храпящего, но этот до боли реальный звук вернул его к действительности, заставил посмотреть на ситуацию с другой стороны. Вон он, крупнейший английский коммерсант, безмятежно почивает в своем загородном доме, всецело положившись на запоры и засовы. А тем временем дерзкий грабитель, червь в яблоке – он вполне отдавал себе отчет, как можно расценить его действия, – крадется в самом сердце его нерушимой твердыни.
Наконец он спустился на первый этаж и почувствовал себя увереннее. Здесь, по крайней мере, никто не спал; к тому же, эта часть дома была ему более или менее знакома. Было условлено, что он откроет французское окно, но в это мгновение, слишком уверовав в свой успех, он допустил ошибку и перепутал двери.
Это была комната меньших размеров, чем библиотека. Стивен сообразил, что его занесло в кабинет мистера Фергюсона. Он уже собирался вернуться обратно в холл, но вдруг почувствовал чье-то пыхтение.
Стивен застыл на месте, ожидая услышать голос или почувствовать на своем плече руку хозяина дома. Однако человек продолжал мирно сопеть во сне. Мистер Фергюсон спал. Насколько крепко?
Стивену удалось без малейшего шума открыть дверь и выскользнуть в холл. На этот раз он действовал спокойно и без малейшей спешки.
Побоявшись снова перепутать комнаты, он не пошел в библиотеку, а двинулся в столовую. Там, по его воспоминаниям, было низкое окно, выходящее в сад. Он без труда отпер задвижку, открыл его и выпрыгнул наружу. Обежал вокруг дома.
Корделия ждала там, где он ее оставил.
– Ну, слава Богу! – выдохнула она, вставая с каменных ступеней. – Но как тебе удалось…
– Это несложно. Однако не обошлось без маленькой накладки, – он рассказал, что произошло.
Корделия успокоилась. Пока его не было, она успела приготовиться к худшему. Они подошли слишком близко к краю бездны. Должно быть, мистер Фергюсон слышал ее шаги и последовал за ней вниз.
– Нет-нет, кто говорит, что тебя выследили? Во всяком случае сейчас он спит, как новорожденный. Ты сможешь залезть в окно столовой?
– Да.
Они подошли к окну. Стивен первым забрался внутрь. Корделия последовала за ним. Все было бы хорошо, если бы их не мучил страх перед малейшим шумом.
Она спрыгнула прямо в его объятия.
– Слушай, милая, – прошептал Стивен. – Положись на меня. Ничего не бойся. Ложись спать, а завтра вставай, как будто ничего не произошло. Я приду в сад до наступления темноты. Давай придумаем сигнал.
– Хорошо.
– Если все будет идти по плану, не нужно никакого сигнала. Запомнила?
– Да.
– Если все хорошо, но ты почему-либо не можешь выйти, – что ты сделаешь?
– Вывешу платок в окне гардеробной.
– Отлично. А если нас разоблачили и ты не можешь выйти, – два платка?
– Да.
Они повторили, чтобы ничего не перепутать. Стивен поцеловал Корделию и выпрыгнул в сад. Его последними словами были:
– Ни о чем не беспокойся. На клумбе не останется следов: у меня впереди целая ночь, чтобы их уничтожить. Сними мокрую одежду и ложись в постель. Спокойной ночи.
И он исчез в темноте. Корделия повернулась и, дрожа, как в кошмарном сне, стала подниматься по лестнице. Наконец она добралась до своей спальни, притворила дверь и в изнеможении прислонилась к ней спиной. До рассвета оставалось четыре часа.
Она спала совсем недолго и все время металась, словно судно в океане, застигнутое штормом. Отовсюду на нее пялились какие-то рожи; шипели злобные голоса; ее выводили на чистую воду; она убегала, пытаясь найти за двойными запорами спасение от тянущихся к ней рук; падала с высоты и то и дело просыпалась, чтобы услыхать, как дождь барабанит по крыше.
Ночь показалась Корделии вечностью; когда наступил рассвет, она встала, умылась и снова прилегла, прислушиваясь к шорохам в пробуждающемся доме. Что-то ждет этот дом и эту семью – обычный день или разоблачение и скандал?
Мистер Фергюсон не одобрял чаепитие до утренней молитвы, но пока он принимал ванну, Корделия скользнула в кухню и попросила кухарку приготовить чай. Она чуть ли не залпом опорожнила чашку.
В семь двадцать пять слуги собрались в холле, а ровно в двадцать девять минут восьмого явился мистер Фергюсон собственной персоной. Он с обычным выражением лица пожелал брату, сестре и Корделии доброго утра и приступил к молитве. Потом сели завтракать.
Все было, как всегда. Дядя Прайди пожаловался, что дождь помял розовые кусты. Тетя Тиш напомнила: она предупреждала, что пойдет дождь – недаром у нее вчера весь день ныли мозоли. Корделия давилась, но принуждала себя глотать пищу.
Когда слуги вышли, мистер Фергюсон ровным голосом спросил брата:
– Том, ты что-нибудь слышал ночью?
– Только дождь, – буркнул тот. – Мистер Гладстон не находил себе места. Может, у него тоже мозоли?
– Здесь кто-то был.
– Ты хочешь сказать – воры?
– Ой, Фредерик, – пискнула тетя Летиция, – только не говори, что это были воры, а то я больше не усну.
– После полуночи я пошел за книгой и увидел, что французское окно в библиотеке не только не заперто, но и распахнуто настежь.
– В столь позднее время? О чем только думает Холлоуз?
– Это и предстоит выяснить. Я лично запер окно и обошел весь дом, хотя и упрекал себя в паникерстве. Все же нужно было убедиться: вдруг у грабителя сообщник в доме. Поэтому я до двух с хвостиком – и весьма приличным – прождал в кабинете. Обычно верхняя задвижка французского окна издает громкий скрежет, и я рассчитал, что услышу, если его попытаются снова открыть. Этого не случилось. Однако утром я хорошенько осмотрел клумбы и увидел под окном столовой две сломанные герани.
– Окно было открыто?
– Нет, заперто. Вы что-нибудь слышали, Корделия?
Она пролепетала:
– Боюсь, что нет: я рано легла спать.
– Сразу же после завтрака поговорю с Холлоузом – что-то он скажет? В любом случае нужно заявить в полицию. А до тех пор ничего не говорите слугам. Я докопаюсь до истины!
"Мы в безопасности. Пока. Холлоуза ждет взбучка. И мистер Фергюсон собирается сообщить в полицию. Нужно предупредить Стивена, иначе он угодит в ловушку. Письмо! Кто передаст его?"
У себя наверху она написала на листке бумаги:
"Все в порядке, но ты не должен приходить. Опасность. К."
Она запечатала конверт и надписала адрес Стивена. В течение дня он обязательно туда наведается.
Около одиннадцати Корделия оделась и пошла по дороге в город. Было жарко, даже душно; ночной дождь промыл водосточные трубы и прибил пыль. Пройдя с полмили, она увидела старика с плетеной корзиной, полной искусственных цветов. У него была катаракта на одном глазу, и он вечно сидел при дороге. Она спросила, знает ли он, где Моссайд. Он утвердительно кивнул. Тогда она пообещала ему шиллинг, если он доставит письмо, и еще один – если она убедится, что оно дошло по назначению. Старик охотно согласился, и она, немного успокоенная, вернулась в Гроув-Холл.
В самый разгар вечернего чаепития, к которому были приглашены гости, доктора Берча вызвали к больному. Корделия огорчилась: ей нравилась его живая, четкая, немного категоричная манера разговаривать.
За ужином мистер Фергюсон сообщил, что Холлоуз поклялся, будто собственноручно запер окно в библиотеке. В полиции ему пообещали организовать наблюдение за домом.
Корделия ненадолго вышла в сад. Перед этим она привязала к раме своего окна носовой платок – на случай, если Стивен не получил ее послание.
Сгустились сумерки. В доме зажгли газовые лампы. Корделия сидела с книгой и украдкой поглядывала на спящую в кресле тетю Тиш. Жаль, что она так не умеет.
В четверть одиннадцатого из своего кабинета показался мистер Фергюсон – это послужило всем сигналом расходиться и гасить свет. К половине одиннадцатого дом погрузился во тьму.
Корделия перестала тревожиться. Они чуть не попались, но спаслись благодаря случаю и предприимчивости Стивена. Помехи никуда не делись, но, по крайней мере, можно не бояться немедленного разоблачения. Она отвязала платок и начала раздеваться. Из-за ужасной паники они не договорились о новой встрече. Но это не так уж важно. Главное, опасность миновала. "Господи, если мне суждено порвать с моей теперешней жизнью, сделай так, чтобы это произошло честно и открыто, а не тайком; чтобы мне не изведать позора быть застигнутой на месте преступления!"
Корделия сложила одежду и опустилась на колени, не зная, о чем еще молить Бога. В гардеробной послышались шаги.
Она вскочила, обернулась и отступила назад, к изголовью кровати, не спуская глаз с медленно открывающейся двери.
Это был Стивен.
Без шляпы, в старом твидовом сюртуке, серых панталонах и мягких башмаках на каучуковой подошве. Он щурился от света. Они воззрились друг на друга.
– Стивен! Разве ты не получил мое письмо?
– Получил, – хмуро ответил он. – Что произошло?
– Они решили, что это воры, и обратились в полицию. Дом охраняется.
– Полиция? Это меня не волнует. Тебя не заподозрили?
– Нет. Как ты сюда попал?
– Как вчера – через окно. Практика – великое дело. Корделия схватила свой капот и запуталась в нем.
– Когда я услышала шаги, то чуть не умерла от страха.
– Ты меня боишься?
– Нет. Но вдруг кто-нибудь заметил?…
– Не может быть. На улице черно, как в угольном погребе.
– Я же просила тебя не приходить.
– Знаю. – Он пристально смотрел на нее; в глазах читалась мрачная решимость. – Делия, ты можешь говорить что угодно – все это без толку. Завтра вернется Брук. Я должен был увидеться с тобою сегодня.
– Ты сошел с ума!
– Нас здесь могут услышать?
– Нет – если будем разговаривать тихо.
– Твоя дверь заперта?
– Нет.
Он пересек комнату и осторожно повернул ключ в замке. Корделия стояла возле кровати в белом капоте и белой ночной рубашке, заложив руки за спину и следя за ним лихорадочно блестевшими глазами.
Какой-нибудь пустяк способен в корне изменить тональность свидания. Казалось, поворот ключа начисто вымел из их памяти все, сказанное до сих пор, а также события прошлой ночи, мысли о полиции, страх разоблачения – все на свете. Они были одни в запертой комнате, надежно укрытые от посторонних глаз, наедине со своей великой тайной. Стивен обернулся и вперил жгучий взгляд в Корделию. Она не отвела глаз.
Он приблизился. Она была так молода и беззащитна. Он не сомневался в своей любви. Она положила руки ему на плечи, отчасти для того, чтобы удержать его на расстоянии, и, как могла, сопротивлялась его объятиям, но в самом этом сопротивлении сквозила любовь.
– Не волнуйся, любимая, прошу тебя. Тебе нечего бояться. Ведь мы любим друг друга, правда? Это единственное, что имеет значение. Нельзя всю жизнь прожить несчастной и одинокой. Какой смысл бороться с собой?
Он продолжал говорить, а она вслушивалась – не в слова, а в интонацию. На нее нахлынула теплая волна и смыла остатки сопротивления. Корделия стояла на краю пропасти, не чувствуя времени, и наконец настал момент, когда вся прошедшая жизнь перестала существовать, и она позволила себе сойти с ума и ринуться в бездну.