Корона Меднобородого

1. Глава. Унести ноги из Крыма

От Бахчисарая до Чембало по дороге примерно один пеший дневной переход. Для нормальных людей. Если верхом, налегке и лошадь не жалко, можно быстрее, хотя ночью все равно не погонишь коня настолько, чтобы загнать. До полудня уже были в городе. Первым делом Ласка сдал лошадей и получил обратно залог. Теперь бегом в порт. Грек обещал подождать, но в разумных пределах.

Оксана переоделась в греческое платье. Ласка и Вольф выбросили халаты и шапки и надели свою привычную одежду. Правда, на Вольфе татарский пояс с саблей смотрелся несколько неуместно.

До сих пор их не догнали и не обогнали. Достаточно того, что из Бахчисарая прискачет даже не отряд, а всего один гонец с описанием беглецов, и покинуть Чембало уже не получился. Счет времени шел не на часы, а на минуты. Пусть преследователи свернули в Инкерман, но с утра поиски могут продолжиться по всем окрестностям. Местный татарин на своем привычном коне, знающий дорогу, проскачет дневной переход куда быстрее, чем чужаки.

Порт Чембало расположен на восточном берегу узкой длинной бухты. На западной стороне нет ни города, ни причалов. Старая крепость еще генузской постройки на восточном же берегу к югу от города прикрывает выход из бухты.

— Этот только причалил, под разгрузкой стоит, — Ласка присматривался к кораблям в порту, — Этот пустой, команды на борту нет. Этот грузят… Как неспешно. Пока не погрузят, не отчалит. Идем дальше.

— Что мы ищем? — спросил Вольф.

— Наш корабль.

— Они тут почти одинаковые, — сказала Оксана, — Как ты поймешь, который наш?

— Он с легким грузом, то есть, с высокой посадкой. И чистый.

— Чистый? Чистый корабль ходит быстрее?

— Все грузы, которые надо возить быстро, чистые. У хорошего капитана корабль с чистым грузом будет чистый.

— Какой груз по-твоему, требует самой большой скорости? — спросил Вольф.

— Гонцы с депешами. Или странствующие богачи налегке.

Вот и тот самый кораблик. Капитан машет рукой. А это еще что?

Одновременно к причалу подошли двое русских дворовых мужиков. Именно что не русских полонян на службе у татар, которые одеваются примерно как сами татары, а мужиков, одетых по-русски. Каждый тащил тюк с вещами.

— Давайте сюда! — с корабля на причал спрыгнул Василий.

Тот самый. Знакомец Бельского.

Вчера вечером после ханского правежа у Василия состоялся тяжелый разговор с Семеном Федоровичем.

— Бежать тебе надо, Семен Федорович, — сказал Василий, — Бросать все и бежать. До темноты успеваем в Чембало, там на первый отходящий корабль. Следующая ночь в море.

— Почему?

— Приходил не лазутчик. Приходил волк. У собаки шея перекушена. Во дворе следы. Волчья лапа с узко поставленными пальцами, а собачья с растопыренными. Огромный волк.

— Откуда в Крыму большие волки?

— Из Москвы. Оборотень это. Мог нас всех ночью перерезать, не отбились бы.

— Да как не отбились бы? Вы же вон какие молодцы, да и я тряхну стариной.

— Никак. Говорят, что сабля их не берет, а серебряных пуль у нас нет. Ну, или давайте к Грязному в Кырк-Ор на поклон пойдем. Но он человек гордый, в ножки падать придется.

— Вот он точно московский лазутчик! Не пойду я к нему.

— Тогда зовем челядь, тюки бегом свернуть и по коням. Волк два раза повторять не будет. Останешься тут — не доживешь до утра. И я не доживу.

— Мог и убить. Не убил же.

— Бояре друг друга без особой надобности не убивают. Сначала по-хорошему поговорят, потом по-плохому, а грех на душу — в последнюю очередь.

— Кому ты говоришь? Знаю я, сколько грехов на душу бралось и Шуйскими, и Глинскими, да и Бельскими.

— А сколько не бралось?

Бельский задумался. Знакомец наверняка прав. Далеко не все боярские споры приводили к убийству недруга или прочим тяжким грехам. Многие и по-хорошему договаривались. Другие хоть по-плохому, но без крайностей. Вот, например, брата Ивана Шуйские выпустили из темницы.

— Экая жизнь сложная штука, — сказал боярин.

— Но справедливая, — ответил Василий, — Маленькому человеку маленькие беды, большому — большие.

— Василий, не трусь. Купим серебра, зарядим пистоли. Отобьемся.

— Он учует и этой ночью не придет. Что завтра делать будем? Послезавтра? Мы как узнаем, что он из Крыма ушел? Так и будем каждую ночь с пистолями караулить?

— Точно волк не из этих, сегодняшних?

— Дались вам они, Семен Федорович. Тоже мне лазутчики. Отрок простодушный и при нем немец не из дворян. Никто этого Ласку Умного за язык не тянул. Пообещал бы хану с три короба и ускакал за горизонт. Вместо того он хану в лицо не побоялся сказать, что сына его убил. И тебе бы в лицо сказал, проваливай, Семен Федорович из Крыма. Такой человек дохлой собакой пугать не будет.

— Я бы с места не сдвинулся.

— Тогда бы он под окно пришел и на поединок вызвал. Прямо. Без намеков с дохлыми собаками и краденой шубой.

— Ладно, черт с ним. Если не поеду, то что?

— Садимся в осаду. Но татары над нами и так смеются, а будут вообще как лошади ржать. Все уважение потеряем, если волк два-три дня не придет.

— Если уеду, то не будут смеяться?

— Скажи, что домой едем. Хватит, мол, у друзей гостить, пора дома навести порядок. Только не дома в Москве, не поверят, а дома в Литве. В поместье, что Сигизмунд пожаловал.

— Дело говоришь. Надо бы с Сигизмундом помириться. Скажу, что только моими стараниями татары в набег на Литву этим летом не пошли. Перед этим можно и к султану заглянуть. Заодно Сахиб-Гераю скажу, что поинтересуюсь, какими путями от султана к хану его кровный враг попал. Распоряжайся, Василий, поехали.

Выехали они засветло, поэтому ночевали уже в Чембало. Утром Василий прогулялся по порту, узнал, что сегодня днем в сторону Истанбула уверенно выходит всего один корабль. И еще пара выходит, когда будет угодно Аллаху.

И вот тут, когда уже все вроде понятно, на пути оказывается тот отчаянный парень, которого только вчера лично хан отправил в самую основательную темницу.

— Ты? — удивился Василий.

— Ну, я, — ответил Ласка, — Уезжаем мы, и пусть тебе будет стыдно.

— За что стыдно?

— Что напраслину на меня возвел, будто я лазутчик московский и против хана или против боярина Бельского худое замышляю.

— Напраслину, говоришь? А я вижу, что ты и боярина преследуешь.

— Побойся Бога, кого я преследую? Боярин что, уезжать собрался?

— Коли и собрался?

— Вот те крест, я о том ни слухом, ни духом. Я с капитаном позавчера договаривался, он ни про какого боярина не говорил.

Василий вспомнил, что решение срочно уезжать было принято вчера вечером, а капитан сегодня и правда говорил, что ждет каких-то русских. И как эти непонятные лазутчики могли подслушать разговор в Бахчисарае, если перед этим их увели к Кырк-Ор на веревках? Совпадение? С кораблем точно совпадение, не такой уж тут оживленный порт. Захоти кто сегодня выйти в сторону Истанбула, так один только корабль и найдет. Но почему они не сидят за решеткой в Кырк-Ор и почему девица снова с ними? Хан передумал и помиловал? Когда бы он успел? И на прощание Семену Федоровичу словом не обмолвился?

— Вы что, сбежали из Кырк-Ор? — спросил Василий.

— Почему бы православному добру молодцу и не сбежать от неправедного суда по ложному оговору?

— Никак, Грязной помог?

— Помог, но сам остался. Мое слово, говорит, не собачий лай.

— По ложному, говоришь? Я вот вижу, что у тебя за спиной беглая девица из гарема.

— Почему бы православному добру молодцу и не вызволить из неволи православную красну девицу?

— А не шуба ли в тюке, который немец твой тащит?

Не сказать, что шубы положено было возить единственно верным способом. Но краденая шуба занимала внимание Василия, и он по размеру тюка предположил просто на удачу.

Ласка, как честный человек с небогатым жизненным опытом, еще не научился скрывать эмоции. Василий прочитал по его лицу, что в тюке действительно шуба. Соображал он быстро. Шуба, волк, странные совпадения, невероятно быстрый побег. И почему-то они с Семеном Федоровичем без обсуждений посчитали немца кем-то вроде прислуги при московском дворянине, хотя немец-то и постарше будет, и на холопа никак не похож. Попутчик, привязавшийся к тому, в чьей тени можно «делать дела»? Про немца даже на ханском правеже никто ни одного вопроса не задал, настолько хорошую тень он выбрал.

Ночью оборотня сталь не берет, а вот днем добрая сабля снесет голову что матерому волчаре, что подзаборной шавке.

Ласка понял, что Василий догадался про шубу, и миром не разойтись. Оба одновременно выхватили сабли. Встали вполоборота друг к другу. Стойка у боярского знакомца была польская, рука на высоте головы, острие смотрит вниз. У Ласки — простая. Рука на уровня пояса, острие смотрит вверх.

Василий прощупал защиту противника тремя быстрыми ударами, каждый раз возвращая клинок в защиту. Ни в один удар он не вкладывался на полную силу или скорость. Проверял, насколько враг быстр и ловок.

Ласка же проверять не стал. Он знал, чего ожидать от тяжеловеса. Никак не удара быстрее, чем можно увидеть. Но удара, который снесет любую защиту, взятую клинком, и располовинит человека за ней. А перед этим — нескольких атак с разных сторон, которые вынудят оказаться в неудобном положении.

Василий пошел вперед, нанося удар за ударом как бы силой одного запястья, но на самом деле, с вложением всей массы, задействуя даже ноги. Ласка держал дистанцию и специально не защищался саблей. Такой удар просто отбросит оружие в сторону, сабля потянет в сторону руку, и тело не успеет увернуться от следующего.

Горизонтальный удар на уровне плеч. Ласка отклонился назад, но шаг назад не сделал. Василий тут же ударил в ногу, и только сейчас Ласка взял защиту оружием. Клинком, конечно, вниз. И максимально жестко, с втыканием острия в утоптанную землю.

Без второй точки опоры саблю бы снесло, и быть ноге порубленной. А так клинки звякнули, и бойцы на мгновение остановились. Ласка атаковал, как более быстрый. Василий никак не успевал выйти из соприкосновения клинков, посмотреть, куда пойдет удар, и взять соответствующую защиту. Поэтому он наоборот, надавил саблей, чтобы погасить удар в самом начале.

Но Ласка и не стал разрывать соединение клинков, чтобы ударить. Он повернул запястье по часовой стрелке и воткнул острие Василию в правую руку выше локтя.

— Чтоб тебя! — выругался подошедший Бельский, который уже некоторое время следил за боем, но не лез.

— У них шу… — крикнул Василий, но не успел закончить.

Знакомец как раз только что уронил саблю, поэтому Ласка, не желая все-таки его убивать, сделал шаг и пнул Василия в живот. Даже не пнул, а шагнул в него, отталкиваясь от земли левой ногой.

Удар в живот особенно хорошо проходит за разговором. Василий осекся, не удержал равновесие и свалился с причала в море.

Но про шубу боярин понял правильно. Немец поставил у ноги подозрительно большую скатку из холстины.

— Что это у тебя там? — спросил боярин.

— Что надо, — ответил немец.

— А покажи-ка.

— А вот не покажу.

Боярину законы не писаны. Бельский выхватил саблю и резанул по скатке быстрее, чем кто-то успел бы отреагировать.

— Воры, значит? — нахмурился боярин. Из скатки раскручивалась краденая шуба.

Ласка подошел и направил саблю к его горлу, чтобы припугнуть, но Бельский отбил ее в сторону.

«Да и пес с ним, с предателем», — подумал Ласка и нанес настоящий удар.

Боярину не исполнилось и сорока лет, а опыт военного дела у него накопился не в пример больше, чем у Ласки. Вот скорости ему не хватало, а то быть бы Ласке без головы.

Сабли замелькали стальной стеной. Мгновением позже в бой вступили второй знакомец и Вольф.

В то время что рыцарь, что боярин, что, допустим, мурза в самом расцвете сил — как правило, существенно более страшный и опасный противник, чем молодые оруженосцы, которые его сопровождают и охраняют. Быстро одолеть Бельского не смог бы ни Ласка, ни Вольф. Да и небыстро еще вопрос, на чьей стороне будет удача.

Вольф с силой оборотня и опытом пешего боя немецкой фехтовальной школы ловко провел прием и поразил знакомца ударом в лоб. Правда, не насмерть, лоб у того на вид дубовый. Но желание драться отбил, и шрам на всю жизнь останется.

Бельский же, совершенно не сбив дыхания, невзирая на взятый темп, закричал по-татарски, что он лично самого хана лучший друг, а тут его грабят и убивают.

— Чтобы ты подавился, — сказала Оксана, и боярин немедленно подавился.

Добивать подавившегося Ласка посчитал нечестным и не стал. Пока Бельский кашлял, перепрыгнули на борт. Ласка подхватил Оксану, а Вольф шубу.

— Отдать концы! — крикнул Ласка, — Поднять паруса!

— Ты что, пират? — удивился капитан.

Матросы без приказа капитана пальцем о палец не ударили.

— За проезд уплачено, изволь везти.

— Или что?

— Или мой меч, твоя голова с плеч, — сказал Вольф.

Капитан посмотрел в глаза Вольфу и согласился.

— Поднять паруса! — скомандовал он, и матросы тут же потянули за концы.

На берегу Бельский кашлял-кашлял, но сообразил перекреститься и вернул себе дар речи. Вокруг него собрался народ.

Кораблик удачно поймал ветер и взял курс на юго-запад, подгоняемый еще и попутный течением.

— Куда вас везти, православные? — спросил капитан, — Мы в Констанцу заходим, а оттуда в Истанбул.

— Чья власть в Констанце? — спросила Оксана.

— Жили там раньше по пути из варяг в греки православные валашцы и болгары, — ответил Вольф.

— Живут по сей день, — подтвердил капитан, — Верховная власть там у правоверных, а местная у местных. Хотите, в Констанце высажу? Порт там не османы и не валашцы, а греки держат. В порту высажу, в город выйдете. Дальше сами. Но на Русь оттуда короткой дороги нет.

— Знал бы ты, какой дорогой меня сюда с Руси занесло, — вздохнул Ласка, — Я уж про короткие дороги и думать забыл. Нам сейчас одна дорога. В Истанбул.

— Ой, что там? — крикнула Оксана.

Сзади за кормой виднелся парус другого корабля.

Капитан пригляделся.

— Это османская галера. Идет нашим курсом, но под парусом им нас не догнать.

К полудню парус превратился в точку на горизонте. А еще через пару часов на море встал мертвый штиль.

— Здесь так бывает, — сказал капитан, — Русское море наши предки называли Понт Аксинский — негостеприимное море. То штиль, то ветра. На подходе к Крыму можно поймать южный ветер, который выбросит корабль на скалы. Можно поймать ветер сильными порывами, хоть паруса убирай. Можно встретить южный ветер с туманом. Течение несет нас к Констанце, но ветра могут сильно сбить с курса.

Пока парусник грустно стоял, на галере налегли на весла. Из точки она стала маленьким корабликом, а потом приблизилась так, что уже и мачту видно.

— У меня солдат нет, — сказал капитан, — Сдайтесь им по-хорошему, Христа ради.

— Черта лысого мы сдадимся, — ответил Ласка, — Что раньше, солнце зайдет или они подгребут?

— Они.

— Тогда мы с Вольфом идем на абордаж.

— Ты в своем уме? — спросил Вольф, — Не пойду я ни на какой абордаж. Там полная галера солдат.

— Батя говорил, у басурман на веслах сидят рабы. Если их поднять, они за нас станут биться.

— Не поднимешь. Рабы — они потому и рабы, что сидят смирно и гребут. Кто бы стал их брать на борт, если бы они чуть что становились на сторону врага?

— Батя говорил, однажды латинский священник смог поднять гребцов и захватить галеру.

— Так то священник. За ним Бог. А за нами что? Ведьма?

— Оксана! — позвал Ласка, — Ветер поднять сможешь?

— Нет.

— Точно?

— Дай мне шест и колодец, может подниму. Но если с юга придет, не жалуйся.

— А гребцов поднять? — спросил Вольф.

— Каких? — Оксана оглянулась. На паруснике гребцов не было.

— Вон тех.

— Османов?

— Да не дури, там же русские мужики на веслах.

— Что я с ними сделаю?

— Ты ведьма или кто? У ведьмы первое удовольствие мужчину перехитрить, чтобы делал что она хочет.

— Что мне их соблазнить, или что?

— Ну разозли их, чтобы там османам морды побили. Ведьма что, не может мужчину с мужчиной поссорить? Да вам это раз плюнуть.

— Вот ты задачки задаешь.

— Или в гарем обратно захотела? Вот, смотри, твой знакомый боярин на носу стоит.

— Я попробую. Но что получится, не знаю. Отвернитесь все. Сейчас еще гребень возьму.

Оксана скинула платье, оставшись в нижней рубашке. Распустила косу и перекинула волосы на грудь. Вышла на корму и запела, проводя гребнем по волосам.

— Помолясь, взгляну на небо.

Журавли летят на юг.

Посмотри ты там, журавлик,

Жив ли мой сердечный друг.

Он в любви мне признавался,

Целовались у реки,

Он ходил к отцу любимой,

Он просил моей руки.

Он из рыцарского рода,

Он красавец-молодец.

Только беден он как Лазарь.

Отказал ему отец.

Он ушел с конем и саблей,

Он уехал молодым.

Обещал прийти богатым,

А вернется ли седым.

Ты спроси его, журавлик,

Ждать ли мне его домой.

Не забыл ли наши клятвы,

Не возлег ли он с другой.

Не постригся ли в монахи,

Не нанялся на войну.

Не гребет ли на галерах,

Не томится ли в плену.

Расскажи мне, как вернешься,

Жив еще любимый мой?

Я за здравье свечи ставлю

Не пора ль за упокой.

Гребцы прислушивались и совсем бросили весла, чтобы плеск не мешал. Комиты взялись за плети, но плети не помогли. Гребцы вставали, оборачивались, лезли на скамьи и даже развернули галеру левым бортом к греческому паруснику, чтобы лучше видеть певицу. Она стояла как обнаженная в лучах заходящего солнца. Даже османы загляделись, даже комиты опустили плети. И можно бы было снять ее одной стрелой, но ни у кого не поднялась рука. Все подумали о девушках, которые ждут их дома. Капитан ничего не приказал, и русский боярин не произнес ни слова.

Команда галеры даже не поняла, сколько времени они провели в оцепенении после того, как закончилась песня. Красавица уже не стояла на корме, солнце уже зашло, уже подул легкий восточный ветер, уже греки подняли парус и ушли во тьму. Только тогда капитан вытер пот и вместо того, чтобы поднять парус или опустить весла на воду объявил вечерний намаз. Столкнувшись с колдовством, самое время напомнить себе об Аллахе и Аллаху о себе.

Еще засветло до порта Чембало добрались крымский хан Сахиб Герай и старший евнух Ибрагим. Узнали, что воры ушли на греческом корабле, а за ними погнался боярин Бельский, который как-то убедил поднять якоря османского капитана.

— Семен — хороший друг, — сказал Сахиб Герай, — Я бы за его наложницей в море не пошел.

— Я бы за этой вообще никуда не пошел, — сказал Ибрагим, — Сбежала и сбежала. Без нее только лучше будет.

— Кто она такая, что за ней якобы от султана мои кровные враги приезжают? Просто какая-то русская девка, пусть и не мужичка? Не верю, — сказал хан.

— Ведьма же, — спокойно ответил евнух, — За ней еще и не такое приехать может. И не от султана.

— По кой шайтан нам в Крыму русская ведьма? Своих не хватает?

— Так наши батыры в полон ловят всех, кто плохо бегает. До Перекопа доживают те из них, кто бегает хорошо. Что ведьма, что монашка, не спросят. Аркан на шею и готово. У ведьмы, сам понимаешь, хан-батюшка, сил побольше, чем у монашки.

— Ладно, а в моем гареме она откуда?

— Красивая. Я лично принимал, своими руками золото отсчитывал.

— Хорошо, а почему в моей ханской опочивальне ее не было?

— Никак запамятовал, хан-батюшка? Я же ее поначалу брал для Саадета. У ведьмы на лбу не написано, что она ведьма. Всю зиму Саадета ждали-ждали и не дождались. За это время уже твои жены ее раскусили. Как я ведьму в опочивальню к хану-батюшке пошлю?

— Может, ее продать надо было, когда понял, что ведьма? Не слушать баб.

— Да я собирался.

— Когда?

— Когда будет угодно Аллаху. Мы тут милостью Его живем без этой христианской поспешности. Сегодня не продал, завтра продам, а не завтра, так послезавтра. Айше-ханум злится. Продавай, говорит, от ведьмы всегда жди беды, не сегодня, так завтра. Фатима-ханум говорит, не продавай, мол, в хозяйстве все пригодится, даже от ведьмы польза есть. С тех пор, как ее купили, ни одна твоя жена или наложница от болезни не умерла. И ни один ребеночек не преставился. Где зелье сварит, где отшепчет.

— Сначала ты, значит, змея с собачьей головой тут прикормил, потом и ведьму завел?

— Со змеем-то что не так? Лежит, греется. К нему русских водят, предупреждают, чтобы бежать не вздумали. Отдаем по барашку в две недели, зато не бегут. Полезная скотина.

— Только не говори, что морского змея тоже ты кормишь.

— Нет, хан-батюшка, морского не я. Каждый торговый корабль ему дань платит. Он нас тоже от чего-нибудь охраняет.

— От чего?

— От других змеев, сородичей своих.

— Любишь ты нечисть всякую, как я погляжу. На кол бы тебя посадить.

— Аллаха побойся, хан-батюшка! Меня на кол, а змея кто кормить будет? Он одичает, шалить начнет. В прошлый раз тоже, поди, посадили на кол кормильца. Змей шалить начал, только Богородица и помогла. Будешь, хан-батюшка, сам Богородице молиться? Или монахам записку подашь?

— Змея прогоним. По-хорошему не уйдет, табуном затопчем.

— Тогда рабы разбегутся.

— Разбегутся — соберем.

— Портятся людишки от побегов, хан-батюшка. Кого не догонят, не каждый Дикое Поле перебежит. Кого догонят, не всех живыми вернут. Да и кому охота за беглыми по степи гоняться.

— Иди прочь с глаз моих и не зли меня.

— Бегу-бегу, хан-батюшка. Видишь, стало угодно Аллаху, с ведьмой все и само собой решилось. Со змеем-то будем что делать?

— Потом.

— Когда?

— Когда будет угодно Аллаху.