Корона Меднобородого

24. Глава. Тяжело быть ведьмой в Париже

Доминго закончил, и Ласка с Вольфом еще сидели потрясенные, думая о битве на мосту под ночным дождем.

Открылась дверь.

— Не ждали? — на пороге стояла Оксана.

— Не ждали, — сказал Ласка, — Но рады видеть. Заходи, гостем будешь. Кто кого бросил? Ты короля, или он тебя?

— Какое-то зелье не сработало? — спросил Вольф.

— Все сразу, — вздохнула Оксана.

— Ты та самая Оксана? — спросил Доминго.

— Ой, кто это?

— Доминго. К вашим услугам.

— Очень приятно. Оксана.

От Истанбула до Парижа Ласка и Вольф успели рассказать Оксане про свои приключения. Поэтому она знала, где конкретно про них спросить в Вене, знала про говорящую птицу попугая, знала и про Чорторыльского с Волыни что под Полоцком.

Также и Доминго успел узнать, в каких далеких царствах друзья побывали со времен первой встречи и кого там встретили.

— Слышал про тебя много хорошего, — сказал Доминго.

— Благодарю.

Так исторически сложилось в русской земле, что, встретив загадочную сущность, от которой непонятно чего ожидать, добры молодцы и красны девицы реагировали одинаково. Предлагали как-нибудь породниться, набивались в братья-сестры, в дети и вообще в любую степень родства. На всякий случай, как предки завещали. Люди, которые начинали знакомство с «пропади ты пропадом, тварь не божья», как правило, не доживали до встречи с потомками и не передавали по наследству выбранную стратегию поведения.

Кстати, заявления вида «ты меня сперва накорми-напои и спать уложи», сказанные в первую встречу с сущностью, это никоим образом не проявление невежливости. Это отсылка к общепринятой традиции гостеприимства и надежда на то, что сущность будет милостива к тем, кто с ней в одном культурном пространстве. И напоминание, что добрый молодец или красна девица именно так бы и поступили, постучись к ним в дверь загадочный странник. Молва разносила множество историй про то, как гостеприимные хозяева получали нежданные награды, а на чересчур осторожных сыпались внезапные беды.

В отличие от Ласки и Вольфа, которые поначалу с чужих слов отнеслись к Доминго как к глупой птице-повторюшке, Оксана сразу нутром почуяла, что огромный попугай — не подражатель речи, а разумное существо, и обращаться к нему надо соответственно.

— Тебя накормить, напоить и спать уложить? — спросил Ласка.

— Ага. Еще в баньке попарить, — ответила Оксана.

— Вот тут ты поздновато. Немцы в городских банях моются, своих при дворе не держат. Дрова дорогие. Вениками вовсе не парятся. Баня городская уже закрылась, наверное. Завтра сходишь. А насчет накормить-напоить, это мы можем.

Вольф сбегал в таверну, принес котелок густого горохового супа с копченостями и завернутый в одеяло кувшинчик теплого глинтвейна.

Оксана не стала откладывать свою историю до утра и начала сразу, еще не успев наесться.

— Дело было так. Я понравилась королю, король понравился мне…

— У вас, кажется, уже есть любовница, — сказала я.

— Анна подождет, — ответил король.

— В сундук ее сложите? Не знаю, как у вас…

— Если я говорю даме подождать, она ждет.

Первый раз такого уверенного мужчину увидела. Хотя много ли я королей встречала. Султан, наверное, такой же, но кому он так скажет? Наложнице? Есть разница, наложнице приказать подождать или замужней женщине.

Не прошло и пары дней, как Его Величество ввел меня в высшее общество. Я может и не ясновельможного происхождения, но шляхетского. Что не католичка, так не беда.

Я спросила короля, нет ли под рукой польского посла, чтобы он удостоверил, что я благородная дама, а не какая-то неумытая аферистка. Франциск отправил к нему со мной своего оруженосца, милого юношу из очень знатного рода. Странствующую даму с таким сопровождающим без заминки принял посол короля Сигизмунда красавчик Збигнев, а во Францию послами назначают только красавцев. Даже если и немолодых, то обаятельных.

Збигнев сразу сообразил, что и Польше, и ему лично пригодится неофициальная возможность передать пару слов королю Франциску. Немедленно выписал мне подтверждение знатности происхождения с подписью и печатью. На приеме, который как бы случайно состоялся на следующий день, официально представил меня ко двору.

Правда, придворные дамы в моем происхождении усомнились. Особенно Анна, которую Франциск все-таки в сундук не сложил.

— У нас есть проверка для Благородных Дам, — сказала Анна д’Этамп, — С периной и горошиной.

Я сначала не поняла, на что она намекает. Мне потом Амелия объяснила, что надо лежа на перине почувствовать, что под периной горошина. Но я-то по-нашенски подумала. Что гарна дивчина должна сесть и раздавить сухую горошину через перину. Это сколько надо жрать, извините. Только они все стройные. То есть, эту их проверку без колдовства не пройдешь.

Королева Элеонора. Вроде добрая тетенька. Для всех, кроме мужних любовниц. Говорили, что у нее свои любовницы есть, но я не проверяла. Я как-то больше по мужчинам. Королева своей страной владеет от Бога. Пальцами щелкнет, любая французская горошина во фрунт вытянется и об перину раздавится.

Анна д’Этамп. Любовница короля, пока не сказать, что бывшая. На мой взгляд, худовата.Что он в ней нашел? Может, сама и не колдунья, а без приворотного зелья тут не обошлось.

Диана де Пуатье. Известна тем, что не стареет. Соблазнила наследного принца, когда ему в матери годится, а под рукой полный дворец молодых фрейлин. Точно, колдунья.

И остальные дамы наверняка непростые, но врать не буду.

— В наших краях есть похожее испытание, — ответила я, — Про некоторых дам говорят «и орехи грызть ей незачем: разложит на лавке да присядет, небось расплющатся, как под мельничным жерновом».

Все чего-то заохали, заахали. У дам задницы зачесались. Жена принца Генриха, Екатерина Медичи, итальянка, переспросила. Они по-итальянски все более-менее понимают, но без уверенности, когда что-то странное слышат.

— Господа, она действительно имела в виду, что дама должна сесть просто на лавку просто задом и раздавить орехи, — удивленно сказала Екатерина Медичи.

— Просто задом или задом в платье? — спросила Анна д’Этамп.

— Намекаете, что у них в платьях сковородки вшиты? — ответила королева.

— Некоторые и не на такой обман готовы пойти, — не любит меня эта Анна, ой не любит.

— А подать сюда орехов! — сказал король.

Вынесли полное блюдо орехов. Лесных. Я-то приготовилась, что грецкие притащат.

— Подать сюда лавку! Жесткую! — приказала Анна д’Этамп.

Дура. Подали бы какую-нибудь мягкую мебель, а здесь для благородных только мягкая и есть, так хрен бы я что раздавила.

Подали лавку. Анна сама выкладывает орехи в скорлупе, потверже выбирает. Сама, поди, и фундука своей костлявой задницей не раздавит. Или как раз, потому что костлявая, и раздавит?

Готово? Все смотрят. Я просто подняла платье и села. Повертелась для верности, встала. Орехи в масло. Все замерли, на лавку смотрят. А у меня один орешек между булок застрял. Я его сжала, а он как хрустнет!

Я не то, чтобы тяжелая. Но ореху много ли надо? Кожа у ведьм крепкая, да и зря я что ли задницей без малого месяц об седло стучала. Ладно, немного поворожила. Шепотом. Пока орехи несли.

Все охают, ахают. Дамы кавалеров пихают, чтобы чем-нибудь короля отвлечь. Вдруг он всем дамам предложит хотя бы орешек раздавить. И не об лавку.

— Хотел бы я знать, какое у вас испытание для Благородных Рыцарей, если от Прекрасных Дам требуется подобное, — поинтересовался наследный принц Генрих.

Кто другой бы десять раз подумал и промолчал. А он наследный принц, что ему сделается. Подозреваю, что его жена надоумила, она вся из себя такая в мужа влюбленная, но горячая южная женщина и никому спуска не даст.

— Извините за мой французский, но про рыцарей есть у нас пословица «Какой ты в черта рыцарь, если голой жопой ежа не убьешь», — ответила я.

Господа недоумевают. Может, я что-то не то имела в виду. Принцева жена опять переспросила.

— Господа, она действительно имела в виду, что рыцарь должен убить ежа обнаженными ягодицами, — удивленно сказала Екатерина Медичи.

Господа заохали, заахали.

— А подать ко мне королевского егермейстера! — сказал король.

Сбегали за старшим егерем. Седой дядька, поджарый, серьезный. У него в подчинении вся королевская охота, как бы не несколько сот человек по Франции в целом.

— Чтоб завтра к завтраку доставил мне живого ежа! — сказал король.

— Слушаюсь, Ваше Величество! — ответил егермейстер.

В ночь вся королевская рать поднялась в лес ловить ежей. Загонщики с гончими, ловцы с сетями и подсобники с факелами. Лес чуть не сожгли, всех зверей перепугали. Отловили сто ежей. Отобрали из них самого большого и красивого, остальную стаю отвезли в лес и положили каждого где взяли. Отборного ежа покормили с королевского стола. Вымыли с мылом, духами сбрызнули, сделали маникюр-педикюр, ленточкой перевязали и на позолоченном блюде королю понесли.

Ёж сначала сильно удивился. Потом в последний момент выудивился обратно и сбежал. Ловили всем дворцом. Собаки на мыло и духи след не берут. Егермейстер за сердце хватается, награду золотом обещает. Первым делом поварам золота пообещал, если король завтрак затянет. У них вкусненькое всегда с запасом. Мало ли вдруг Его Величеству что не понравится, или наоборот, понравится и добавки попросит.

Король боком к окну сидит, а я напротив окна и все вижу. Выбегает во двор ёж размером с хорошую собаку. За ним лавиной всякой твари по паре. И поварята с кухни, и пажи, и швейцарцы, и полотеры, и плотники. Впереди егермейстер несется, бодрый такой старикан, аркан над головой крутит, орет «брать живым».

Вокруг вперемешку то стройка, телеги, грузчики, маляры, то придворные дела всякие. Толпа леса у стены снесла и двух рыцарей смяла. Конных. Ёж вертится, крутится, в руки не дается. Спереди кусается, сзади колется, хвост поджал, лапки грязные, скользкие. Осень, дождик, а он уже по клумбам прошелся. На любимых розах королевы немало погони отсеялось.

Под телегу ежа загнали, хотели колеса оторвать, чтобы на него упала. Егермейстер не дал. Ёж живой нужен, а не прессованный.

Он бы ушел, но не туда свернул. Думал, что у людей как у зверей. Матерые кобели опасны, а детеныши не очень. Ага. Счас. Выбрал двор, где оруженосцы в мяч играли. Мальчишки, они и во Франции мальчишки. Зарядили зверю мячом в бочину, он кубарем полетел и дыхание сбил. Налетели вчетвером, в пасть шапку сунули, лапы поясами связали.

Тут и остальные подбежали. Ежа в бочке с дождевой водой сполоснули, на древко алебарды подцепили, как кабана на охоте, и Его Величеству бегом понесли.

Тот как раз завтрак заканчивал.

Король покушал как бы не в два раза больше, чем обычно. Ложечку за маму, ложечку за Папу, ложечку за императора Карла, чтоб ему пусто было, и так далее. И за каждую ложку то по глоточку, то по рюмочке, то по бокальчику. Придворный виночерпий тоже в доле.

Ну он и жрать, я вам скажу. Ну он и пить. Величество величеством, весь такой утонченный. Но мужчина здоровый, крупный, в самом расцвете сил. Видела я его и с мечом, и в седле. Кого сплеча приложит, мало не покажется. Приводят к нему, бывало, коня. Боевого, огромного. Король как посмотрит исподлобья, конь и на колени падает. Так-то оно. Наши шляхтичи думают, что они мастера выпить-закусить, а французский король им всем фору даст, кроме, может, Юрия Радзивилла по прозвищу Геркулес.

Герольд у дверей шепотом спросил, это следующую перемену блюд тащат или специально приглашенного гостя. Надо как-то посолиднее объявить, не кричать же просто «Ёж».

— Чрезвычайный и полномочный королевский ёж по приказу Его Величества! — выкрикнул герольд.

Внесли ежа. Так на алебарде подвешенного и внесли, на блюдо перекладывать уже не рискнули. Двое распоясанных оруженосцев тащат на плечах. Довольные, что прямо светятся. На каждом шагу кошельками звякают. Перед ними почетный караул, за ними музыканты. Возглавляет процессию егермейстер. Еле идет, за правый бок держится. Убегался, не молодой уже. Ёж злится, шипит, ерзает, колючки растопырил, зубами щелкает.

Король уж и забыть успел про ежа. Я напомнила.

Перед королем на столе быстренько место освободили, поставили позолоченное блюдо, положили ежища брюшком книзу, спинкой кверху. За лапы держат, чтобы не дергался. Тот со всех сторон свешивается, самого крупного же отбирали. Барабанщик дробь отбивает. Франциск встал на стул, взялся за штаны, а они по их дурацкой моде к дублету пришнурованы. Я потянулась развязывать, а он хвать кинжал, одним махом все шнурки разрезал. Штаны с подштанниками сдернул, и прыг задом вперед со стула на стол! Бабах задницей по ежу! Как я давеча по орехам. Только брызги по стенам полетели.

Не от задницы. От ежа.

Вы не понимаете, в чем суть? Рыцарь, он же всю жизнь на коне. На заду от седла мозоль набита. В том и дело, что не мягкой попкой на ежа сесть, а суровой рыцарской жопой, об которую седла протираются.

Наши-то парни говорят, что чтобы ежа голой задницей убить, на нем надо скакать до Киева и обратно. Куда им до короля Франциска. Хотя может ежи в этой Франции малахольные.

В общем, король без штанов, ёж плоский, что хоть в трубочку сворачивай, ежиная кровь, кишки и дерьмо на стенах, на столе, на платьях, на лицах. Все стоят, глазами хлопают. Дамы к королю мысленно линейки прикладывают. Батюшка латинский в красной шляпе не знает, за здравие читать или за упокой. Лейб-медик за сумкой тянется. Министры и рыцари зады почесывают. Ну, как вынесут сейчас каждому по ежу. Посол шведский глаза скосил как пыльным мешком ударенный. Это он с непривычки, так-то здесь еще не такое видели.

Придворные все-таки к разному непотребству привычны. Я им намекнула в ладоши похлопать, пока Его Величество не осерчал. Сообразили. Даже ладно так получилось, не просто аплодисменты, а пауза и плавной волной аплодисменты, переходящие в овацию. Музыканты что-то бодренькое жахнули, солдаты на караул взяли.

Король со стола аккуратно слез, штаны подтянул, свысока зыркнул и жестом так «все свободны».

Шнуровка? Что шнуровка, это же король. Сей момент трое камердинеров с запасными шнурками подскакивают, раз-два и готово.

За стол, правда, не сел. И в седло в тот день не садился. В постель ложился, но строго сверху.

На следующий день меня пригласила королева Элеонора.

— Отстань от короля, — сказала королева, — Он тебя все равно не любит.

— Анна д’Этамп вам более симпатична? — ответила я.

— И ее бы сто лет не видеть. Но к тебе у меня другое предложение. Взаимовыгодное.

— Слушаю, Ваше Величество.

— Меня беспокоит, что у наследного принца Генриха нет детей ни от жены, ни от этой его Дианы. И он даже не смотрит на других девушек. Если тебе нравится мой муж, то его сын тебе тоже должен понравиться. Он такой же, только моложе.

Странно, что она так заботится о принце, он ведь сын короля от первой жены. Хотя, если она любит короля, то, наверное, испытывает чувства и к его молодой копии.

— Принц Генрих очень привлекательный мужчина, — ответила я.

— Если ты родишь от принца, мне будет приятно видеть, что он здоров.

— Но если я уже беременна от короля?

— Через сколько времени ты будешь точно знать, что нет?

— Дня через три.

— Сразу после займись принцем.

— Но он уже много лет любит Диану де Пуатье, а его жена влюблена в него.

— Вот поэтому мне нужна ты. Мой муж много лет любит эту Анну, а я безответно по нему страдаю, — королева прослезилась, — И тут появляешься ты, он сразу тащит тебя в постель, забыв и про Анну, и про меня. Я не знаю, как ты договорилась с Анной, что она это терпит.

Я-то знала, почему Анна терпит. Потому что ей пока не надоело спать с Бенвенуто. Отлично ее понимаю. Мне бы тоже не надоело. Если бы не король, я бы из ее постели Бенвенуто как-нибудь выгнала.

— Принц сын своего отца, и у него ровно та же жизненная ситуация, — продолжила королева, — Постоянная любовница средних лет. Полагаю, его вкусы немного совпадают с отцовскими, и он тоже сочтет тебя более соблазнительной. Родишь от принца — будешь как сыр в масле кататься.

— Да ладно. С бастардом?

— Брат матери короля был губернатором Прованса. Звали его «Великий бастард Савойский».

Интерес королевы, как я поняла, не только в проверке здоровья принца. Если одну любовницу Его Величество сам бросил, и она ничего не делает, чтобы вернуться, а вторая бросит его, то у королевы появится окно возможностей, чтобы заинтересовать мужа.

Я подумала-подумала, да и решила с принцем попробовать. Король мне нравится, а принц по сути такой же, только моложе в два раза. Но он, как все знают, влюблен в Диану, а жена влюблена в него. Бедняжку Екатерину все жалеют, и даже Диана через три недели на четвертую говорит «займитесь женой, Ваше Высочество».

На голые сиськи принца не поймать. И задницей вертеть бесполезно. Полный дворец баб, любая готова под принца лечь. Надо если уж начинать, то сразу с приворотного зелья.

Я-то как раз приворотное зелье варить никогда не умела. Как ни посмотрю в зеркало, так и подумаю, по кой черт мне приворотное зелье. Но Амелия его на продажу чуть ли не оптом бодяжила. Говорит, в Париже очень популярный товар. Травы все есть, утварь вся есть. Мы с ней сварили немножко, и я пошла.

Переоделась служанкой. На кухне взяла поднос для принца, накапала ему в вино. Притащила в покои. Думала, здесь главная колдунья Диана, а принцева жена от нашего дела далека, если ни любви, ни детей сделать не может. Конечно, и жена его где-то рядом, а куда деваться? Принц если не с женой, то или с Дианой, или какими-нибудь мужскими делами занимается.

Принц глотка сделать не успел, влетает эта Медичи, бокал об стол, поднос об пол и начинает меня за волосы возить. Она орет, я ору. В двери прислуга с охраной ломится. Но ненадолго нашего дуэта хватило. Генрих встал, рявкнул «Смирно!», мы с ней подпрыгнули и руки по швам. Он так-то добрый. Если его не злить.

Раз меня никто не держит, я схватила кресло и креслом вперед в окно выскочила. Первый этаж. Дальше за угол, одному-другому глаза отвела, в пустой комнате переоделась, с другой стороны вышла, вроде я и не при чем.

Я потом вспомнила. Рассказывали мне, да плохо слушала. Екатерина Медичи, жена принца Генриха, выглядит как скромная девушка из духовной семьи. Только знаете, что значит «medici»? Верно, доктора! Потомственная докторша. Так себе докторша, детей-то у них с принцем нет. Но это может кто сглазил, а может дело в принце. У него ни от кого детей нет.

Семья Медичи — потомственные доктора не только по фамилии, отраву хорошо умеют варить. Слух ходил, что наша Екатерина отравила принца Франциска, старшего брата Генриха. Неудачный я выбрала рецепт. Итальянка только носом повела в своей комнате, сразу учуяла. Тут, конечно, сама я не сообразила. Все, что можно учуять, придворные дамы учуют. У них у каждой по парфюмеру. С детства запахи учатся различать. Мужа понюхают, скажут, с кем изменял, что пил, чем закусывал. А мы тут сварили самое простецкое зелье.

Я может и дура, что не сообразила насчет познаний Медичи и насчет ее обоняния, но не совсем тупая. Допустим, я отвела глаза, и в лицо она меня не узнает. Нос-то не отвела. Сейчас она успокоится, мужу объяснит, что это было, сообразит, чем от «служанки» пахло, и чей это запах на самом деле. И побегут за мной солдаты. А король меня не только не спасет, а сам же и приговорит.

Быстро собралась и сбежала. Амелию дома не застала, ей записку оставила «Беги». Не знаю, погнались за мной, или нет. Подорожной у меня нет и не было. Да и не надо. Показываю клочок бумаги, смотрят с умным видом и пропускают. Больше на самом деле на лицо да на фигуру смотрят. Иногда кажется, что можно и без колдовства пустой клочок бумаги показывать.

Почему в Вену? Да я от Парижа до самого Кракова нигде никого не знаю. И дорогу не знаю, и спросить толком не могу. Это с востока русский язык до Киева доведет, а с запада с русским даже до корчмы не дойдешь. Как французы на пути закончились, совсем немцы начались. Им скажешь «Вена, император», так хотя бы поймут, в какую сторону рукой махнуть. А скажешь «Польша» или «Киев», так только в затылке почешут.

Вот такая история. Хотите верьте, хотите нет.