Корона Меднобородого

2. Глава. История Вольфа

Начнем с того, что я потомственный оборотень. Род веду от князя Всеслава Полоцкого по прозванию Чародей. Я не вру и не завираюсь! Будешь снова в Полоцке, спроси про князя Всеслава. Тебе любой ответит, что князь Всеслав в волка превращался, бегал по своим делам от Полоцка до Киева и Тмутаракани.

Нет, у меня нет прав на полоцкое княжение. И на полоцкое воеводство нет. По правде сказать, не очень и хотелось. И престола княжеского в Полоцке давно нет, и законные потомки Всеслава давно права на него потеряли. И предок мой незаконнорожденный был, сын князя от крестьянки. Потому бумаг на подтверждение родства у меня нет и не было.

Нет, не вру! Кто-то сомневается, что я оборотень? Вот ночью воткну нож в палубу! Верите-верите? То-то же. Или кто не верит, что князь Всеслав был оборотень? Или кто скажет, что на Литве полно оборотневых родов, который друг другу не родня? Пёс нас не знает. Пёс от нас под будку прячется. Черт знает, да. Как другой раз встретишь черта, так спроси, знает ли он Вольфа Стопиуса из Риги, который Гжегожу Волчеку из Полоцка внучатый племянник?

Недосуг черта ловить, пусть сам тебя ловит? Ты, Ласка, молодец. Удачно выразился. Накаркал. Черта и вправду ловить не надо, сам поймает. Будь уверен.

Ладно, давай про меня. Я оборотень. Говорю слово заветное, прыгаю через нож и превращаюсь в волка. Только в волка, потому что кровь у меня волчья. Есть люди, которые по-разному ножи ставят, разные слова говорят и хоть кем обернутся. Таких знаю. Но это не про меня. Ведьмы тоже могут превратиться в любую тварь. Хоть в кошку, хоть в коня. Это колдовское ремесло, я им не владею. Но истории слышал. Оксана, ты-то умеешь? Надо было учиться. Глядишь, и в полон бы не попала.

Обратно в человека превращаюсь тем же путем. Через тот же нож на том же месте. Можно не той же ночью, хоть через год. Один из наших так перекинулся, а нож унесли. Через три года тот нож обратно воткнули, и он обратно в человека вернулся. В день не работает. Работает любой ночью, включая новолуние. Разница в том, что в полнолуние так тянет в волка перекинуться, что хоть вой. А в обычные ночи по желанию.

Да, нашего брата по миру много разного. Самые сильные оборачиваются, просто ударившись о сыру землю, как князь Всеслав. Кто-то как я, через нож кувыркается. Кто-то шкуру заколдованную с собой носит, надевает и снимает. Кто-то в волка вовсе не превращается, а становится большим мохнатым человеком с волчьей головой. Та еще тварь, сильнее волка. По-ученому ликантроп называется. И самые несчастные те, кто потерял способность оборачиваться, а волчья натура изнутри жжет. Как будто кожа мехом внутрь. Эти в человеческом виде звереют.

Родов волчьих на Литве немного, и все друг с другом в родстве. Поэтому наши роды давно уже роднятся с соседними. Кто с Московией, кто с немцами. Про татар не слышал. Даже не думаю, что татарин захочет в волка превращаться. Но утверждать не буду. Мало ли вдруг.

У меня русский язык родной, и немецкий родной, и волчий родной. По отцу я из рижских Стопиусов, врачей и аптекарей. По матери у деда хутор в Литве. На самом деле, я могу подтянуть бумаги, что я по материнской-то линии из шляхетского рода, хотя и бедного. Только, попавшись с поличным, я об этом, конечно, не скажу, чтобы семью не позорить. Да и там, где мало ли в волка обернуться придется, тоже не сболтну, кто я на самом деле и откуда.

По вере я лютеранин. Чтобы ни к католическому, ни к православному причастию не ходить. И святой воды бы не встречать. Почему бы оборотням и не крестить младенцев, пока в силу не вошли? Мы же не черти. Я по людской линии сын Адама, как и вы.

Ты еще спрашиваешь, почему я вор? Волчья кровь не водица. Где ты видел, чтобы волки землю пахали или на цепи сидели? Да мог бы я в мастерской бочки колотить или колеса гнуть. Мог бы, как жид, корчму на откуп взять. Может, и возьму на старости лет как старый Гжегож Волчек, хотя он и не жид. Спокойная жизнь — не мое. Мог бы в ландскнехты пойти? Где ты видел, чтобы волки строем ходили? Мог бы на Днепр за пороги податься. Там к казакам такие лихие люди собираются, что и на татар в набеги ходят, и на черкесов, и на ногайцев. Нашего брата там привечают, характерниками зовут.

Ты спрашиваешь, почему я не шляхтич? Да, я из древнего рода. Да, я не побоюсь битвы. Да, у оборотня шансы выжить на порядок выше, чем у простого человека. Волки не псы. Мы не служим королям и князьям. Не даем присягу. Не клянемся именем Господа. Сама идея служения противна нашей натуре. Наняться за деньги на разовое дело — да. Служить до гроба — нет. Потому мы не получаем земли и мужиков за службу, потому нас не зовут на сейм, потому к нам не засылают сватов с гербами.

У нас, у оборотней, два пути. Или в разбойники на большую дорогу. Или в воры. Можно не одному. Можно ватагой, стаей. Можно не с волками, можно с людишками. Их, если что, не жалко. Ой-ой, тебе-то самому разбойников жалко бывает?

Я вот выбрал не убивать, а грабить. Может, еще передумаю. Да не злись, мне уж лет-то сколько. Постарше твоего бати буду. Не знаю, сколько ему лет, но я точно старше. Мы, оборотни, может, и не сильно дольше людей живем. Но болезни ни людские, ни волчьи нас не берут, поэтому и старость у нас намного позже наступает. Перекинулся в волка — от людских хворей излечился. Обратно — от волчьих. Вот бешенство есть и у людей, и у волков, оно оборотню опасно.

То, что вы называете житейской мудростью, это осторожность. Она приходит не с возрастом, а с немощью. Вы от ударов судьбы полностью не восстанавливаетесь. Даже самые смелые из вас. А мы прыг-скок и как новые.

Что я в Полоцке делал? Как раз собирался рассказать. Дело у меня было. С Яном-мельником.

Я грабитель, но не с большой дороги. Как раз оборотни на больших дорогах не грабят, потому что ночью по дорогам никто и не ездит. Если только кто с пути собьется, но таких ждать и ждать. Грабить на дороге лучше вечером. Когда еще не стемнело, и кучер думает, что до темноты успеет до следующей деревни. Чем ближе к ночи, тем меньше попутных и встречных.

Место выбрать на подъеме или на крутом повороте. Чтобы не гнали. Желательно, чтобы во встречную сторону дорога тоже просматривалась.

Это я про нормальных грабителей говорю. Оборотень до заката оборотиться не может. Ночь для нас считается не с первой звезды, а с заката. Поэтому оборотню на дороге не место, а место ему как раз в городе. Если дом, например, собаками охраняется. Попробуй мимо цепного пса пройди. Тем более, обратно. Когда с грузом.

Зато от одного запаха оборотня самые лютые псы по будкам ныкаются и хвосты поджимают. Просто прыг через забор и готово. Собак считай, нет. Один пес из ста нападет. Такой, как у Бельского был. За мной уже остальная ватага перелезает.

Волком я по крышам сараев и пристроек могу хоть на крышу терема забраться. Прыгаю видел как? А на чердаках часто бывают лазы. Окошки для проветривания и все такое. Или на верхних этажах окна без ставен. Если знать, за каким окном горница пустует, вот тебе и ход.

Мое дело провести, а дальше ватага справится. Другой раз от купцов добычу через забор полночи кидаем, да на санях вывозим. Душегубством не баловались. Если разбудили жильцов, то ноги в руки и бежать. Разбойники разбойниками, а зачем лишний раз смертный грех на душу брать. Да и по расчету тоже. У богачей деньги в обороте. Ну вывезли телегу, не последнее же отобрали. Поругается, погоню пошлет, делами займется и забудет. Он, если делами займется, то больше золота поднимет, чем если за ворами будет гоняться.

Но не приведи Господь из богатой или знатной семьи человека убить. Найдут, пытать будут, пока не надоест, руки-ноги отрубят, а потом повесят. С немцами проще. Те сразу убьют. Поляки жестокие. Эти даже крестьянам за бунт могут руки рубить. Жемайты, которые язычество не забыли, тоже помучать могут. С московитами как повезет. У вас толком и традиции пыточной нет. Начнут жилы тянуть, да и сдохнешь между делом. Насчет татар не знаю, так далеко на восток не заходил.

Однажды ко мне по рекомендации общих знакомых пришел Ян-мельник. Он седьмой сын седьмого сына, и родни у него по Белой Руси что у племенного быка. Седьмой сын седьмого сына это всегда колдун, если кто не знал. Но колдуны бывают разные. Ян может видеть наложенные на предмет чары. Еще он резчик по дереву, и его изделия иногда немного оживают. Слышали про таких?

Надо говорит, ничего не украсть, но попугать одного нехорошего человека. Живет, дескать, под Полоцком такой недомагнат Люциус Чорторыльский. Пан паном, но колдун, чернокнижник и чертознатец. Будто бы у него даже настоящий черт на посылках.

Несколько лет назад Люциус Чорторыльский купил у Яна резной сундук под сокровищницу.

Этот сундук ночью спит и не открывается, даже если открыт навесной замок. Его надо будить тайным словом, которое знает только Люциус и, конечно, сам Ян.

За сундук Ян деньгами не взял, а попросил заброшенную мельницу, которую по легенде черт у мельника двести лет назад откупил. Правда, с хозяйством у черта не задалось, вот она и стояла заброшенная. Но заброшенная — не разломанная и не разграбленная. Ее от мародеров репутация берегла. Там немного подправить, и ты при деле. Запруда как насыпана, так и сто лет еще простоит. Жернова каменные, лежат и есть не просят. Только просто прийти и начать работать нельзя. Надо еще на запруде поток направить и механику наладить. А как мельница завертится, так сразу найдутся те, кто спросит, чья она по бумагам.

Конечно, Ян знал, что Люциус чернокнижник и чертознатец. Чертей бояться — водки не пить. Все колдуны знают, что черт не сильно умная сущность. Задачу вроде «поди известно куда, принеси известно что» он выполнит, а задачу, где думать надо, провалит. Любую сказку про чертей вспомните. И работать они сами не любят. Любят мешать работать людям и брать за невмешательство реже деньгами, чаще услугами.

Чорторыльский мельницу отдал. Бумаги оформил, комар носа не подточит. Яну еще денег вложить пришлось ого-го. Но у него родни видимо-невидимо, у всех понемногу занял, всем понемногу отдавал. Ни к жидам не ходил, ни к панам, ни к ксендзам.

Навел порядок, обжился, мельницу починил, хозяйство завел. Мужик, он человек простой. С него не дери три шкуры за помол, так он хоть и к самому черту зерно повезет. А если мельник в церковь ходит, то уже как бы и свой человек, православный. И глаза закроем, что у него на запруде водяных с кикиморами видели. Нечего выпивши по чужим запрудам бегать, чужую рыбу в чужом пруду ловить.

Ага, кикиморы. Оказалось, что на заброшенной мельнице, которая по легенде чертова, живет всякая нечисть и уходить не хочет. Русалки, лешие, водяные, кикиморы всякие и вообще не пойми кто. Что с того, что Ян колдун? Он в первую очередь человек, раб Божий, а потом уже немножко колдун. Так, на половину шишки. На шабаши не летал, дьяволу не кланялся.

Он не особо и колдун, честно говоря. Да, может деревяшку оживить, ну там какие-то штуки простенькие. Но с колдовства жить вообще сложно. Это надо к королю под руку, да постоянно что-то новое выколдовывать. А короли народ такой… Ладно короли, вот с придворными ужиться это беда. В общем, если ты пан, как Твардовский, то можешь и при короле неплохо жить, а если не пан, то выше головы лучше не прыгай. То ли дело мельница. Вода течет, жернова крутятся-вертятся, батраки мешки подтаскивают, а ты только сиди да покрикивай.

Прогнать кикимор с лешими Ян не осилил. И Чорторыльскому ничего не предъявишь. Они в договоре не упоминались. Вот тебе, законный покупатель, бумаги на мельницу, а кикимора не субъект права, в бумагах не поминается.

Освятить? Как ты пруд с плотиной освятишь, чтобы надолго помогло? Это же не дом. В пруду красный угол выкопать и там икону утопить?

Ян на Чорторыльского обиделся и решил подстроить так, чтобы Люциус к нему сам пришел и сам пообещал нечисть с мельницы выгнать. Если самому на поклон идти — надо что-то предложить. Поэтому Ян решил сделать так, чтобы не он к Люциусу, а Люциус к нему на поклон пошел. Нашел вора, который взялся залезть к Чорторыльскому. Да-да-да, меня.

Тот самый сундук, за который Ян от Чорторыльского мельницу получил, стоит у пана в спальне. В том сундуке хранится его казна и прочие сокровища. Сундук закрыт на надежный немецкий замок. Надо зайти ночью и открыть замок, а сундук не трогать, он все равно не откроется.

Дом у Чорторыльских большой. Добротный старый дом на семью в три поколения. Но семьи у Люциуса нет, и его душегубы там живут как в казарме. Они, хоть и дрянные, но шляхтичи. По мелочам не воруют. Вообще, мелкое воровство это не шляхетское дело. Из казны золота позаимствовать или за трофеи подраться — это они могут, а чтобы за столом солонку стащить, так это никак. Даже те из них, кто убийцы, грабители и насильники, до воровства не опустятся. Хотя, как по мне, так воровство — меньший грех, чем кровопролитие.

Если вспомнить, то люди, которые грешат по-крупному, часто любят почитать морали по поводу мелких грешков. Иному черти в аду готовят встречу с герольдами и трубачами, а он на грешной земле мужику за бранное слово выговаривает.

Так вот, о чем это я? Сундук. Замок. Дом полон людей. Как стемнеет, так они чаще за столом, чем в постелях. Я обернулся волком, прыг-скок по крышам и крюк с веревкой на чердак занес. Как тогда на башне в Вене. Потом снизу подошел, веревку продернул, нитку завязал. Раз, другой я туда ходил. Тяжело, сложный замок. И ломать не могу, услышат. Пьяный шляхтич не то, что оборотня, самого черта не боится. Сколько у меня родичей так полегло. Наш брат как крови нюхнет, так тоже сам черт не брат. Но одно дело простаков на испуг брать, а другое — когда стоит напротив мрачный дядька вроде тебя, Ласка, только постарше, и с саблей вроде твоей.

Первые два раза я пытался вскрыть замок ночью. Ничего не выходило. На третий раз пришел ломать, еще звезды не взошли. Тут меня сундук и окликнул. Но я-то знал, что сундук не простой, я ему привет передал от Яна и из масленки на петли капнул. А он мне насчет замка подсказал.

Утром Люциус обнаружил, что сложный замок немецкой работы открыт. Сундук Чорторыльскому нажаловался, будто не я приходил, а трое немцев замок ломали и с сундука крышку сковырнуть пытались, да он не дался. Обещали, якобы, немцы прийти с ведьмой, с колдуном и с разрыв-травой. Да еще святой воды прихватить, вдруг крышку изнутри черти держат.

Люциус, не будь дурак, побежал к Яну. Немецкий замок-то ему не помог, а сундук работы Яна сокровища защитил и не открылся. Ян тогда как раз закончил вырезать ту дубинку. Отдал ее Люциусу в обмен на то, чтобы тот убрал кикимор с мельницы.

Люциус положил дубинку в сундук, а кикимор с лешими с мельницы прогнал. Знаете, как? Пришли бесы и всех на пинках вынесли. Те самые бесы, на которых Ян в Полоцке в корчме жаловался.

Мельница заработала, крестьяне муку повезли, жернова закрутились. Только бесы постоянно что-то ломали по мелочи, и у Яна никак не получались сидеть да покрикивать. Бесы, они конечно, не сами по себе и своих старших слушаются, но народец подлый и пакостный. Вечно чего-то требуют, будто они тут главные, а мельник им должен дань платить. Получилось, что Ян дубинку зазря отдал, хрен редьки не слаще. Дубинки-то он режет не по штуке в неделю. Даже и не в месяц, и не в два. Дерево особое да все такое.

К священнику идти не дело, рассказывать про сделку с чернокнижником никак не хочется. Мелким колдовством бесы не изгоняются. То есть, Ян дубинку старался, делал, душу вкладывал, а, получается, отдал ни за что. Хрен на нихрена поменял. Обидно, да?

Ян снова пошел ко мне. Мы подумали, а что бы по-настоящему Люциуса не ограбить. У него сундук, который Ян знает, как открыть, если днем. В сундуке дубинка, которую Ян знает, как остановить. Он для себя оставил заветное слово, через которое мог бы дубинкой повелевать не хуже нового хозяина. Нужен был еще вор, который откроет немецкий замок. И человек, который будет Люциусу зубы заговаривать.

Когда мы с Яном тебя тогда в Полоцке встретили, мы как раз к Люциусу собирались. Третьим мы с собой взяли Станислава. Тот как раз на Меднобородого управу искал. Люциус ему бы вряд ли помог. Но история у Станислава длинная, нам бы на сундук ее хватило.

Тут как раз ты. Станислав с твоей подачи от нас уехал. Зато тебе как специально нужно то, что может достать Люциус, а предложить ты ему ничего не можешь. Мы с Яном решили, что вы заговоритесь, торговаться будете и все такое. Так оно и получилось.

Мы приехали, ты сел байки травить. Ян за нас обоих глаза Люциусу отвел, и мы побежали наверх. Я вскрыл немецкий замок. Ян открыл сундук.

Нас подвела дубинка. То есть, как-то так само по себе сложилось. Сундук открылся, и дубинка Яну, не поздоровавшись, по челюсти залепила быстрее, чем он заветное слово сказал. Он так и сел. Дубинка его пожалела и сперва мной занялась, а потом всеми остальными. И меня с лестницы спустила и душегубам, под руку подвернувшимся, выдала горячих. То есть, если на нее толпой набегать, то кто-нибудь да в сундук и залезет, пока остальные огребают. Ян что-то там мычал, да без толку. Заветные слова дело такое, они шепелявых не любят. Схватил из открытого сундука что под руку попало и сбежал. Я побитый остался среди душегубов Люциуса. А тебе просто не повезло. Относительно.

— Относительно не повезло? — удивился Ласка.

— Ты перехитрил Люциуса…

— Я перехитрил?

— Да. Ты заключил с ним договор насчет живой воды в обмен на жалованную грамоту. Грамота теперь у тебя будет.

— Вилами по воде.

— Не будь Люциуса, вряд ли ты бы где-то нашел живую воду. Ты бы сам не отыскал даже человека, который бы знал, к кому за ней постучаться.

— Какая еще грамота? — спросила Оксана, — Кто в своем уме меняет живую воду на какую-то бумажку?

— Его спроси.

— Жалованная грамота на Виленское воеводство, — пояснил Ласка, — Не желает пан быть волынским магнатом, желает быть виленским воеводой.

— Так он и до коронного гетмана дойдет, — сказала Оксана, — А почему вы тогда в Крыму, а не в Кракове? Вас сюда польский король послал?