Корона Меднобородого - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Алексей Вячеславович Зубков (29. Глава. Проклятья фей всегда исполняются) #30

29. Глава. Проклятья фей всегда исполняются

Теперь Ласка с Вольфом из осени ехали в зиму. Зима в этом году вышла ранняя. И в Альпах хватило снега для лавины, и в невысоких горах Моравии не таял выпавший снег. День ото дня холодало, но лужи на дороге пока еще не стали сплошным льдом и хлюпали под копытами. Спешили, но двигались медленнее, чем верхом, потому что наняли от Вены до Кракова телегу, где в гнезде из шерстяных одеял ехал теплолюбивый попугай, а рядом громыхали детали перегонного аппарата. В Кракове придется нанимать другого возчика до Белой Руси, и не с телегой, а с санями. А там следующего, и повезет, если до Москвы. Возчики не купцы и не берут фрахт в неизвестные им дали, где сложно будет найти заказчика на обратную дорогу.

На дороге уже не разговаривали. Вольф, как проводник, ехал впереди, за ним телега, за телегой Толстушка, замыкал колонну Ласка.

На полпути встали на ночлег в славном городе Оломоуце, столице Моравии. Город, хотя и славный, но небольшой. Вольф выбрал тот же постоялый двор, где останавливались по пути в Вену весной.

— Еще месяц в седле только до Чорторыльского! — сказал Ласка, скинув сапоги.

— Моей задницей можно ежей плющить, — ответил Вольф.

— Зато ты подучился в седле сидеть. По пути туда на тебя смотреть смешно было.

— Сам-то. На тебе после Вены немецкий костюм сидел как на чучеле. Зато обратно, начиная с Парижа, как приличный человек. На итальянца даже похож.

— Это Бенвенуто научил, что купить взамен поизносившегося, да как подогнать, да как носить со всеми этими складочками.

— Да, он тот еще модник. И друг хороший. Жаль, что больше не встретимся.

— И не говори.

В дверь постучали.

— Господа, вы в приличном виде? К вам дама, — сказал мужской голос.

«Господа» переглянулись. В виде-то в приличном. Штаны-рубахи надеты. Другое дело — запах. Шутка в деле, сапоги сняли после дня в пути. Француженка бы сказала «вкусным сыром пахнет», да только откуда тут возьмется француженка. Откуда тут вообще возьмется дама, которой от уставших путников что-то надо? Или тут местных давалок дамами называют?

— В приличном, — ответил Вольф.

Дверь открылась, и в комнату вошла Рафаэлла фон Нидерклаузиц в мятом платье.

— Рафаэлла? — удивился Ласка.

— Фрейлейн? — удивился Вольф.

— Французским сыром пахнет, — повела носом девушка, — Где и взяли.

— Где взяли, там больше нет, — отшутился Вольф.

— Надо поговорить, — сказала Рафаэлла, глядя на Ласку, — У меня.

Ласка кивнул, сунул ноги в сапоги и вышел вслед за ней.

— Постой! — крикнул в спину Вольф, — Не беда, какая, надеюсь?

— Нет, — ответила девушка, — Никакая не беда. Ложись спать, завтра дальше поедете. Просто надо поговорить.

Рафаэлла привела Ласку в комнату на другой стороне постоялого двора. На кровати лежал сброшенный второпях мужской дорожный костюм. На полу — кираса и шлем с полями. Рядомоткрытый седельный вьюк из непромокаемой кожи.

— Я взяла Элефанта и догнала вас через Подземье, — сказала она, — Отличный конь. Сжег стаю летучих мышей, а потом быстро оторвался от зеленоволосой ведьмы. Надеюсь, она меня не узнала. Будь осторожен. Скорее всего, она сегодня тоже в Оломоуце.

— Думаешь, она за мной или за тобой? Или за Элефантом?

— Не знаю.

— Ты приехала предупредить?

— Нет, я по другому делу.

— Элефант?

— Нет. Не угадывай, не угадаешь.

— Тогда слушаю.

— Начнем с того, что я лютеранка. Я это говорила в нашу первую встречу, если помнишь.

— Помню, конечно.

— Ты правда обещал родителям, что не будешь ложиться с католичками?

— Правда.

— А насчет протестанток не обещал?

— Нет.

— Поэтому запомни, что я лютеранка. Прямо у самого Лютера вместо дьякона «кирие элейсон» пою.

— Хорошо. Я правильно понимаю, на что ты намекаешь?

— Да.

Рафи сделала шаг вперед, обняла Ласку и поцеловала. Тот ответил, ненавязчиво обняв девушку за спину.

Прошло некоторое время, за которое верхняя одежда оказалась на полу, а ее носители — на кровати. Один в исподних штанах, другая — в нательной рубашке.

— Может быть, скажешь, с чего это ты? — спросил Ласка, — Ты по доброй воле?

— Конечно, по доброй воле! — вспыхнула Рафи, — Неужели не видно!

— Не знаю, как у вас, а на Руси красны девицы не скачут за добрыми молодцами через подземные миры на огнедышащих конях. У нас обычно наоборот.

— Ты же был при дворе короля Франциска. Правда, что там дамы может проявить интерес первой?

— Правда. Но если мы сейчас пойдем дальше, то…

— Произойдет то, что нельзя будет вернуть как было, ты это имеешь в виду?

— Да.

На самом деле, Ласка не был уверен, что произойдет именно это. Но не исключал такой возможности.

— Ты не первый раз? — спросила Рафи.

— Даже не второй. А…

В последний момент он не договорил. Разве можно такое спрашивать? Хотя нужно, конечно. Если у нее еще никого не было, то это несколько осложняет дальнейшие действия. И не только в плане морали и нравственности.

— Я в первый.

— Почему? Тебе же еще замуж выходить. Или тебя сватают во Францию?

Рафи, лежавшая на боку лицом к Ласке, повернулась на спину.

— Укрой меня, — сказала она, — Я и не думала приступать к делу раньше, чем расскажу.

Как она странно выразилась. Приступать к делу. Как будто для нее лишиться девственности –задача из тех, что немцы записывают в учебный план и ставят крестик по выполнении.

Ласка накинул на нее одеяло и сам прижался, как большая грелка.

— Все началось, когда мой папа и отец Гаэтано поссорились с феями. Они не хотели, но так вышло. Папа получил проклятие, что у него не будет сыновей. Поэтому у меня две сестры, а братья рождались мертвыми. Папа даже уступил дедовский замок дяде Максимилиану, потому что у того есть наследники. Они с мамой все равно живут в Аугсбурге, под рукой у дяди Антона.

— Что началось?

— Слушай дальше. Отцу Гаэтано досталось другое проклятие. Его сын и наследник будет жить свиньей до тех пор, пока не женится на той, кто его полюбит.

— Ужас.

— Родители все равно воспитывали его как наследника титула, и он неплохо учился, но все равно любил поваляться в грязи и пожрать каких-нибудь помоев в городе. С ним никто не хотел дружить, кроме детей папиных друзей. Как-то я жила в Венеции несколько месяцев. Потом он гостил у нас в Аугсбурге. Когда я подросла, мама уже понимала, что найти мне мужа с титулом не получится. Она решила, что мы с Гаэтано станем хорошей парой. Мама свихнулась со своими счетными книгами. Она, конечно, оказалась права, когда сказала, что если папа пойдет на службу к Фуггерам, а не к императору, то он разбогатеет, но так и останется вторым сыном барона из глуши. И что для дочерей будет очень сложно подобрать достойных мужей. Но просчитать это на годы вперед и свести меня с Гаэтано в раннем детстве…

— Хорошо, когда мама умная?

— Ты бы женился на свинье?

— Да.

— Я не шучу!

— Я тоже. Браки заключаются не на небесах. Браки заключаются между родами. Если бы отец с матерью решили, что мне надо жениться не на Евдокии, а на какой-нибудь свинье из боярского рода, я бы был помолвлен со свиньей.

Здесь Ласка сильно преувеличил, но не соврал. Родители на самом деле не спрашивали его согласия на помолвку, но помолвка не клятва перед Господом, а договоренность о намерениях. Если бы он отказался жениться на Евдокии, родители точно не стали бы его принуждать. Хотя в других семьях могли и силой заставить.

— По-твоему, это нормально? — спросила Рафаэлла.

— Так устроен мир, — Ласка пожал плечами, — Надо чтить отца своего и мать свою. Правда, последнее слово всегда за нами. Мы сами можем открыто отказаться. Или сделать так, чтобы отказалась та сторона. Или пораскинуть мозгами, убедить родителей, что и для нас, и для семьи будет лучше другая партия. Они же тебя любят. Тебя сильно заставляют?

— Папа дал слово.

— Когда?

— Когда нас завалило. Сказал, что если Гаэтано найдет меня живую, то может на мне жениться. Позавчера была помолвка.

— Вас обвенчают?

— Духовник семьи Косса, который его крестил, исповедал, причащал и наставлял в вере. Он и обвенчает.

— И ты пойдешь на брачное ложе?

— Проклятья фей всегда сбываются. Он станет человеком. Другие могут не верить, а я знаю точно. Если фея сказала, что он доживет до свадьбы, то он не погибнет под лавиной, даже если фее самой придется лететь с лопатой в Альпы и копаться в снегу до кровавых мозолей.

— Не понял.

— Проклятье содержало четкое утверждение, что Гаэтано после свадьбы превратится в человека. То есть свадьба в его жизни неизбежна, и раньше свадьбы он умереть не может. На его месте я бы сто раз подумала перед тем, как жениться. Он выбирался из таких передряг, что легендарные рыцари бы не пережили.

— Поэтому он неуязвим для любого колдовства?

— И это тоже. Я говорила ему. Но он ответил, что обменял бы всю свою заколдованную жизнь на один день со мной.

— Тогда почему мы в одной постели, а моя рука у тебя на груди?

— Понимаешь, я папина дочка. Я повидала чудищ больше, чем Парацельс. В наших справочниках есть и мои странички. Нескольких нечистей убила вот этими руками. С другими играла в шахматы или в прятки. Я не побоюсь пойти к алтарю с добрым нестрашным хряком, который на самом деле человек, и лечь с ним на брачное ложе. Но мысль потерять девственность с хряком приводит меня в такой ужас, что я сбегу со свадьбы.

— А он не превратится раньше, чем пойдет на брачное ложе? Было бы справедливо, если бы он стал человеком после венчания.

— Откуда я знаю? Вдруг нет? Что считается свадьбой у фей, если они христианки, но не ходят в церковь? Я спрашивала Фьореллу, фею Службы Обеспечения, но она сказала, что сама не знает. Вдруг он не превратится, пока брак не будет консумирован, и сделает мне больно? Мне страшно. Я никогда раньше этого не делала.

— И ты выбрала меня?

— Конечно, тебя. Потому что ты уедешь и не вернешься, а мне не придется отводить глаза при встрече с тобой. И Гаэтано, если догадается, не поскачет в эту вашу Московию, чтобы съесть твое сердце. Мужчины еще больше не любят смотреть в глаза бывшим любовникам своих жен.

— Ты очень решительная и быстро соображаешь.

— Это тебя возбуждает?

— Да.

— У тебя ведь это будет не в первый раз?

— Даже не во второй, — гордо повторил Ласка, умолчав о том, что всего-то в третий. Хотя в плане опыта ту ночь с Оксаной можно было считать за много.

Он подумал, хорошо ли будет, если сын Рафаэллы и Гаэтано вырастет похожим не на отца. Но сразу же вспомнил, как Вольф говорил, что ведьма может понести или не понести по своему выбору. У Рафи, с ее осведомленностью о колдовском мире, наверняка есть средство от нежелательного зачатия. Тогда что? Рубашку долой и подушку под задницу. Но не прямо сразу.

По крыше ударили капли дождя. Последний осенний ливень. Под яростный стук капель Рафи сказала «сейчас». Удивительно вовремя прогремел гром и ударила первая молния. Когда девушка вскрикнула, ее заглушил второй раскат грома, а когда Ласка остановился, гром прогремел третий раз, и молния ударила в дерево за окошком.

— Что это было? — спросила Рафаэлла, — Гроза?

— Гроза, — подтвердил Ласка, — Ливень, громы и молнии.

— У меня прямо голова кружится. Ой, тут кровь!

— Надо было что-то подложить?

— Ага. Сходи за горничной. Тут ведь есть горничная?

Рафаэлла слезла с кровати и сунула руку в кошелек.

— Дай ей этот золотой флорин и скажи, что мы хотим новое постельное белье. И таз теплой воды. И кувшин самого лучшего вина, какое у них есть. И мяса. И твердого сыра. И нормальный подсвечник с хотя бы тремя большими свечами. И жаровню с углями.

Ласка совершенно не хотел никуда идти. Но он и сам не отказался бы от того, что перечислила Рафи. Не девушку же отправлять вниз.

Кровать стояла так, что ее не было видно через приоткрытую дверь. Рафи села на край и накинула на себя дорожный плащ. Золотой флорин — большие деньги. Деньги, которые творят чудеса. Ласка вернулся сразу с подсвечником, а все остальное за три захода принесли горничная и подсобный работник. В процессе несколько раз назвали его шановным паном и один раз ясновельможным. Наверное, потому что он говорил, смешивая польские слова с немецкими, и польские у него получались почти как у восточно-польского шляхтича, а немецкие точно не как у штирийца или баварца.

Жаровня с углями из печи наполнила комнатку теплом. Выпили, чокнувшись кружками, за не смогли сформулировать, что. Закусили.

— Я, кажется, что-то чувствую, — сказала Рафи.

— Ничего не болит? — забеспокоился Ласка.

— Нет. Голова кружится. Невинное дитя будет страдать, если примет силу сейчас. Пусть она примет силу после потери невинности.

— Что?

— Я вижу себя маленькую со стороны. И женщину, которая умирает, глядя на меня. Это ведьма, и она хочет передать свою силу. Я слишком маленькая, чтобы это помнить, мне, кажется, года четыре.

— Ведьма передала тебе силу?

— Получается, что да. И никто не заметил.

— А сейчас мы с тобой…

— Да. Сделали так, что я эту силу приняла по-настоящему.

— Ты стала ведьмой?

— Не знаю. Наверное, еще нет. Чтобы не стыдно было называться ведьмой, надо уметь колдовать, хоть немножко.

— Слава Богу!

— Почему?

— Я обещал не ложиться с ведьмами.

Рафи рассмеялась.

— А еще с кем? Можно услышать полный список?

— С девками латинскими, татарскими и жидовскими. И с ведьмами.

— Ну, я пока не совсем ведьма, значит, можем повторить. Сейчас только сыр доем. Ведьмы обожают сыр.

— Получается, у тебя всегда была сила, а ты не знала, и никто не заметил? — спросил Ласка, взяв кусок копченого мяса.

— Получается, так. В детстве я постоянно играла в ведьму. Сушила и заваривала какие-то травки, и мне ни разу не стало хуже. У меня сразу же стали получаться пироги. Тетя Маринелла, жена дяди Симона, нашего алхимика, сказала, что в алхимию мне рано, пока не натренируюсь на пирогах. В кулинарии как в алхимии. Надо смешивать компоненты и выдерживать в печке. Дядя Симон говорил, что я очень талантливая ученица. Дядя Мишель приглашал меня гадать, когда сомневался в своих гороскопах. Со мной никто не хотел играть в кости и в карты, только в шахматы, где нет места случайностям. Мне казалось, что я понимаю кошек и собак, только кошки хотели со мной дружить, а собаки — нет. Меня слушаются лошади. Даже вот Элефант. Все девочки мечтали о принцах, а я о драконах. Бедному папе я плешь проела с этими драконами. Он левой пяткой перекрестился, когда нашел огнедышащего коня.

— Твой лучший друг — обращенная свинья.

— Это тоже. Все думали, и я сама, что я папина дочка. Что мне нравится колдовство и алхимия, потому что этим занимается папа или его друзья. А сестры пошли в маму, им ничего такое не интересно. Только платья, мальчишки и счетные книги.

— Но у тебя дар.

— Да. Получается, меня тянуло к этому всему, потому что у меня с детства был скрытый дар. Как я скажу папе?

— Про то, что я открыл тебе дар?

— О, господи! И про это тоже надо будет как-то объяснить. Я имела в виду, как я скажу ему, что я никакая не папина дочка, а просто ведьма.

— Но ты же не бросишь алхимию или там, гадание. Не поссоришься с друзьями отца.

— Нет, конечно.

— Тогда он не обидится. Лучше маме скажи, что ты ее очень любишь, и она не виновата, что тебя тянуло не туда, куда она хотела.

— Матерь божья! Объяснять маме это! Она же ревностная католичка!

— У тебя еще свадьба на носу. Жениху и его родне будешь говорить? Они ведь тоже итальянцы и католики.

— Гаэтано ненавидит ведьм. И вся его семья.

— Ведьм или фей?

— С феями давно помирились. Через Фьореллу. Но ты же видел, как он набросился на Адель.

— Такое не забудешь.

— Заставь меня подумать о чем-нибудь другом!

— О чем?

— Прояви фантазию. Сам-то о чем думаешь?

— Еще раз? Одна моя знакомая ведьма говорила, что у них это любимое развлечение. Или правильно говорить «у вас»?

— Возможно. Не распробовала.

— Пробовать подано.

И они попробовали еще раз.

— Почему у тебя так ладно получается? — спросила Рафаэлла, — У тебя не может быть опыта в твои-то годы. И не говори, что у мужчин это врожденное, не поверю. Какой-то еще колдовской дар?

— Почти. Одна ведьма во Франции научила. Сказала, что кое-чего сама не знала, пока король не показал.

— Ведьма? Король? Ты не перестаешь меня удивлять.

— Ты тоже такая… удивительная.

Они немного подремали и удивили друг друга еще раз. Поспали до утра, проснулись и повторили.

После позднего завтрака Рафаэлла со слезами на глазах попрощалась на выезде из постоялого двора, и они с Лаской разъехались в разные стороны.

— Она сильно изменилась со вчерашнего дня, — сказал Вольф.

Ласка кивнул. Он не хотел выдавать тайну.

— Как будто стала старше.

— Ага.

— У нее даже запах изменился.

— Наверное.

— Если бы я не встречал ее раньше и если бы я не знал, что у вас было, я бы подумал, что она ведьма, — продолжил Вольф.