Корона Меднобородого

15. Глава. О конях и попугаях

В Вене Ласка начал сразу со Службы обеспечения, но там его дальше ворот не пустили. Суровый страж сказал, что герр фон Нидерклаузиц отсутствует, доктор Нострадамус отсутствует и не Тони, а дипломированный врач Антонио Бонакорси тоже отсутствует. Ласка оставил сообщение, что ritter Umnoi вернулся из Парижа и намерен сдать коня в императорскую конюшню, а остановился пока на постоялом дворе.

Ускориться не получилось. Ласка вздохнул и пошел записываться на прием к императору официальным путем без особой надежды. К его удивлению, секретарь вытащил деревянный ящик, из ящика достал карточку и прочитал:

— Иван Устинов сын Умной по прозванию Ласка из Москвы.

— Это я.

— Должен доставить одного черного дестрие из конюшен короля Франциска, — секретарь вопросительно посмотрел на Ласку.

— Доставил.

— В обмен выдать попугая из старой башни.

— Готов принять.

— Сообщить лично Императору, а в отсутствие Императора — принцу Максимилиану. Без личного позволения ничего не делать.

— Как угодно.

На этом скоростные показатели императорской канцелярии закончились. И мог бы Ласка ждать неделю, другую и третью, но уже вечером на постоялом дворе появился Нидерклаузиц.

— Здравствуй, Ласка, Устинов сын.

— Здравствуй, герр Фредерик… — Ласка замялся, потому что забыл, как звали рыцаря с железной ногой, отца Фредерика.

— Говоришь, ты все-таки привел коня Его Величеству?

— Да.

— Хорошо, а узнал про коня, который пускает дым и пыхает огнем?

— Так я его и привел.

— Вот как? Покажи.

Спустились на конюшню. Фредерик удивленно посмотрел на огромного жеребца. Деревянный брус, закрывающий выход из стойла, немного обуглился, но крышу поддерживали кирпичные колонны, которые всего лишь подкоптились.

— Как ты с ним справляешься?

— Я говорю по-лошадиному, — признался Ласка.

Вообще, конечно, не стоит говорить об этом каждому встречному, но этот немец вроде свой человек, и сложно бы было правдоподобно соврать.

— Не знал. А что так долго? Я тебя раньше ждал.

— Пришлось попутешествовать.

Ласка без лишних деталей рассказал про долгую дорогу до Крыма и обратно. Фредерик слушал внимательно, но особо не выспрашивал.

— Завтра с утра идем к императору, — сказал Фредерик, когда Ласка закончил, — Коня берем с собой.

На следующий день заранее предупрежденные служители открыли для Элефанта то самое стойло под табличкой. Несмотря на то, что в стойле давно никто не жил, в нем не забывали прибираться. Ни паутины, ни пыли, ни грязи.

Коня продемонстрировали императору.

— Надо поговорить, — император жестом пригласил секретаря отойти от стойла.

— Слушаю, Ваше Величество.

— Начнем с того, что это не дестрие. Полукровка.

— Прикажете отдать половину попугая?

— Забавное предложение, — император улыбнулся, — Точность — вежливость королей, как говорит мой невежливый враг Франциск.

— Прапрадед фон Нидерклаузица как-то отдал половину заложницы за половину выкупа, — сказал секретарь.

— Это ты очень вовремя вспомнил. Какую, кстати, половину?

— Верхнюю. Где руки и сердце.

— Забавно. Но мы отдадим всего попугая.

— Ваше Величество?

— Точность это именно что вежливость. Король, будучи точным, ставит себя на одну доску с нижестоящими, которые точными быть обязаны. А щедрость демонстрирует превосходство и подчеркивает неравносубъектность.

— Вы совершенно правы, Ваше Величество.

— Конь нам в любом случае пригодится. Запиши, поставить на довольствие.

— Записал.

— Коня надо учить. У него на морде написано, что он зверь дикий, злобный и своенравный.

— Кого назначить прикажете?

— Вот Нидерклаузица и назначим. Теперь попугай. Откуда он у меня взялся?

— Эрнан Кортес из Новой Испании привез. Вы его потом обратно отправили военным губернатором.

— И с тех пор десять лет у меня в парке сидит эта бесполезная богохульная птица?

— Совершенно верно, Ваше Величество. Монахи ей Святое Писание читают и легенды про рыцарей.

— Сто раз можно было кому-нибудь передарить, обменять, на худой конец, продать.

— Можно было, Ваше Величество.

— Почему он до сих пор тут?

— Вы не приказали. Да и что плохого? Мы его на редкостного коня меняем. И табличку над стойлом снимать не придется.

— Плохого что? Плохо не то, что мы попугая на коня меняем. Плохо, что у меня в империи таких забытых попугаев должны быть сотни. Понимаешь? Сотни вопросов, которые отложены до того, пока лично император ими займется. Лежат нерешенными, приносят убыток и никто не виноват.

— Виноват, Ваше Величество!

— Да не ты. Запиши важную задачу. Срочно составить список вопросов, который отложены и ждут решения императора.

— Записал. Только разрешите по существу сказать.

— Разрешаю.

— На Вашей голове дюжина корон. В каждой стране свои задачи имперского уровня. Их не то, чтобы много, но есть. Вы, Ваше Величество, хоть и мудры как дюжина королей, а времени-то у Вас сколько Бог отвел. Здесь систему надо менять.

— Значит, будем менять систему. Или брошу все и в монастырь уйду.

Император и секретарь вернулись к собеседникам.

— Это не дестрие, а полукровка, — сказал император, — Если французы выводят новую породу, то нам стоит об этом знать. Новость свежайшая, даже разведка ничего такого не сообщала. Герр Нидерклаузиц, назначаю тебя ответственным за изучение этого жеребца.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

— Приставьте к коню постоянного наездника, конюхов, писаря и счетовода. Я хочу знать, годится ли этот зверь для военных целей. Если годится, то насколько дороже, чем дестрие, французам обойдется кавалерия с этой новой породой. Нужно ли нам перенимать этот опыт, или овчинка не стоит выделки.

— Сделаем, Ваше Величество.

— Отправляйтесь к начальнику птичника, скажите, что попугая я приказал отдать просителю в комплекте с сопроводительной документацией.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

Император направился в другой конец конюшни, где ему уже подготовили лошадь для прогулки.

— Не торопись уезжать, — попросил Ласку Фредерик, — Задержись в Вене на пару дней. Дело есть. И приходи оба дня в конюшню, поработай с Элефантом, помоги ему здесь привыкнуть.

— Хорошо, — Ласка легко согласился.

И от бесконечной дороги устал, и как не уважить хорошего человека, без помощи которого могли бы и пару недель просидеть, ожидая приема.

Секретарь и Ласка дошли до птичника. У входа их уже ждал Вольф. Передали гефлюгельшталльфюреру приказ императора. Тот, не моргнув глазом, вызвал писаря. Писарь достал толстую книгу, сделал запись о передаче ценной птицы и попросил расписаться за получение.

— С полным титулом, пожалуйста.

Ласка взял перо, обмакнул в чернильницу и красиво вывел по-русски. «Иван Устинов сын Умной, сын боярский, из Москвы. Принял» Ласка остановился. Как эта птица по-русски будет? Мама тогда в деревне говорила. «Принял зловещую птицу Напугай…».

— С сопроводительной документацией, — добавил писарь.

«… с сопроводительной документацией», — приписал Ласка. Поставил своей рукой подсказанную писарем дату по латинскому летоисчислению.

Писарь выложил на стол толстую рукописную книгу без твердой обложки. Заголовок на первом пергаментном листе «Попугай крупный. Наставление по содержанию».

Ласка пролистал. Испанский, латынь, немецкий. Беда.

— Половина со слов птицы записана, — сказал гефлюгельшталльфюрер, — Попугай вам напомнит. Если где языка не знаете, он прочитает.

— Он что, грамотный?

— Он иногда слишком грамотный и даже с точки зрения римского права свою особу пытается толковать. Но мы на поводу не идем. По документам птица, значит птица и нечего тут.

Слуги принесли клетку с попугаем. Конечно, не ту самую клетку, которая утонула в Дунае, но тоже железную.

— Воррр? — поинтересовался попугай.

— Не вор, а честный меняла, — ответил Ласка.

Клетка из железных прутьев и сама по себе тяжеловата, а со здоровенной птицей и вовсе не руками не поднимешь. Императорские слуги продели через решетку под сводом длинную палку и таскали клетку вдвоем.

Слуги вытащили палку и ушли. Ласка уставился на клетку. Надо было тогда еще об этом подумать. Пустую почти такую же они довезли до башни без особого труда. Но как бы они ночью и тихо транспортировали клетку со злобной птицей? Держа руками за прутья? А к лошади как крепить? Как пустую? Вплотную к лошадиному боку, чтобы вот этот здоровенный клюв клевал лошадку?

На вытянутой руке не понесешь, тяжело. На спину положить боязно. Начальник птичника и писарь с любопытством смотрели, как Ласка с Вольфом попытаются клетку унести. У немцев не хватило фантазии предположить, что грузополучатель может прийти неподготовленным к получению груза.

— Слушай, птица… — вежливо обратился Ласка.

— Доминго!

— Тебя зовут Доминго?

— Да.

— Я Ласка Умной, — Ласка решил не говорить птице имя, которым крещен. Это священникам нужно крестильное имя, и перед королями-императорами-султанами положено полностью представляться, а не прозвищами.

— Что означает твое имя?

— Умный.

— Хороший знак. В моем мире человек с таким прозвищем был бы жрецом Кетцалькоатля, бога познания.

Попугай неплохо говорил по-немецки. Почти как человек, четко и понятно, хотя и не с таким выговором, как у венцев. На «р» он часто срывался в «ррр», а в остальном, если не видеть перед собой птицу, можно подумать, что человек говорит. Речь у него возникала где-то в горле, приоткрытый клюв при разговоре едва шевелился.

— Доминго, ты честная птица?

— Да.

— Если я тебя из клетки выпущу, что будешь делать?

— Ласка, ты честный человек? — спросил Доминго.

— Вот те крест! — Ласка истово перекрестился.

— Зачем я тебе?

— Один весьма ученый пан из Польши… Ты знаешь, что такое Польша?

— Знаю. Я про мир вокруг не меньше тебя знаю, хотя ничего толком не видел. Монахи очень умные и любят поговорить.

— Один весьма ученый пан из Польши звал в гости императорскую птицу. Большую, красивую и певчую.

— Ты московит.

— Я московит. А тебя приглашают в Польшу. Кормить-поить обещают, песенки слушать.

— Я не певчая птица.

— А когда выпьешь?

— Бррренди! Орррухо! Крррасное! Кагоррр! Тысяча черрртей!

Ласка посмотрел на птичников.

— Не положено, — сказал начальник, — Если только монахи носят.

— Пан Твардовский самого короля личный астролог, — сказал Ласка попугаю, — При дворе будешь жить, и по-настоящему, а не в клетке. Король такую свиту содержит, видел бы ты. Еды при дворе видимо-невидимо, любые яства кушают. И вино пьют, и бренди, и аквавиту, и коньяк, и меды ставленые. Птиц певчих в чистоте содержат, не обижают.

— Книги!

— Книги чтут. И типография у них где-то там тоже есть.

— Ведьмы!

— Что ведьмы?

— Ведьмы там есть?

Ласка задумался.

— Как без ведьм? — подал голос Вольф, — Ведьмы, ты уж извини, везде есть. Ты только первым к ним не лезь, а у них и без тебя забот хватит.

— Открррой.

Ласка начал откручивать проволоку, которой закрутили дверцу. Интересно, как убедили эту большую сильную птицу залезть в клетку по собственной воле?

— Монах сказал, забирают меня, — произнес попугай, как будто угадав мысли, — Надоело здесь. Тюрррьма.

— Кому тюрьма, а кому и полный пансион, — возмутился гефлюгельшталльфюрер, — Вон ты какой яркий да красивый. Ни разу тут у нас ни голода, ни холода не чувствовал. Жаровню с углями тебе на самый верх таскали, чтобы не мерз.

— Благодарррю!

— Сейчас зима начнется, каково бы тебе на воле было?

— Плохо, — сказал попугай, — Меня корррмить надо.

— А чем недоволен тогда?

— Корррмить надо и доверрррять! За рррешетку посадили!

— Я бы с человека побожиться потребовал, — сказал Ласка, — Но с птицы какой спрос. Под честное слово выпущу, только ты не улетай.

— Обещаю не улетать, — сказал попугай и немедленно взлетел под потолок.

Вольф бросился к дверям, но попугай спланировал на плечо Ласке.

— Как Эрррнан, — сказал он, — Только тот крррупнее был и в кирррасе. Хорррроший. Мудррррый.

С тяжелой птицей на плече Ласка добрался до постоялого двора. Вольф тащил «сопроводительную документацию». Добротную стальную клетку хозяйственные немцы тут же забрали обратно и сказали, что за нее компенсация не полагается. Обещали отдать птицу и бумаги, не более.

— Надо выпить! — сказал Вольф, — Никак не думал, что все нормально пройдет.

— И я не думал, — ответил Ласка.

— И я, — присоединился Доминго.

Через два дня на конюшне появился Фредерик с симпатичной темноволосой девушкой благородного происхождения, которая выглядела примерно лет на шестнадцать, как Ласка. На немку не похожа, скорее, итальянка. Но и горячей южанкой не выглядит. Это у европейских простолюдинов по внешности без труда можно понять, из какой местности человек происходит, а у дворян национальные особенности не так ярко выражены.

— Познакомьтесь. Ласка Умной из Московии, сын моего старого друга. Рафаэлла фон Нидерклаузиц, моя дочь.

— Очень приятно, — сказал Ласка.

Девушка кивнула в ответ.

— Ласка, есть дело на сто золотых талеров, — сказал Фредерик.

— Большие деньги.

— Останься при этом коне на месяц.

— Я бы рад остаться…

— На полный пансион вам обоим, твоей кобыле и попугаю. И сто золотых талеров сверху.

— Благодарю за щедрость, но у меня времени нет. Могу только на пару недель задержаться.

— Ты торопишься?

— Да. До Рождества я обязательно должен быть в Волыни, что под Полоцком. А до этого у меня дела в Кракове, которые могут затянуться.

— Хорошо, две недели и полсотни.

— О каком деле идет речь?

— Коня обучать. Он вроде и зверь дикий, но раз с одним человеком договорился, то и с другим сможет.

— Наверное. Он высокомерный и не очень добрый. Но умный.

— Правда, что ты говоришь по-лошадиному? — спросила Рафаэлла

— Правда.

Девушка посмотрела на Ласку внимательно и заинтересованно.

— Ты колдун? — спросила она.

— Нет, это у нас в роду дар Ужиного короля, который передается по мужской линии.

— Папа, поймай мне Ужиного короля!

— Рафи, давно прошли те времена, когда ужиные короли ползали по грешной земле, — ответил Фредерик.

— Тогда поймай мне еще кого-нибудь, кто раздает дары. И не говори, что никого не осталось.

— Не связывайся с колдовским миром.

— Ты же связываешься. И мама.

— Мама сидит в Аугсбурге и ведет счетные книги. Тебе это почему-то неинтересно.

— А ты?

— Рафи, ты знаешь, сколько раз меня там чуть не убили?

— Это все равно, что ты бы хвастался, сколько красоток тебе чуть не дали. Я вот тоже могу начать, что меня наемники крали — не украли…

— Рафи, перестань.

— … в замке нашли раньше, чем он взорвался…

— Рафи!

— Папа, я хочу быть феей. Колдуньей. Ведьмой на худой конец. Чтобы у меня был какой-нибудь дар.

— Шла бы ты лучше замуж.

— Никто не берет, бе-бе-бе! — Рафи высунула язык.

— Мама нашла тебе отличную партию.

— Гаэтано? Папа, ну это же смешно. Да, мы друзья с детства. Только я красавица, а он вепрь дикий и щетинистый. Чем вообще мама думала?

— Мама думала, что каждый мужчина в глубине души немного свинья.

— А каждая женщина немного Цирцея?

— Да. Но некоторые в большей степени, чем другие.

— Я в меньшей. Папа, я не могу выйти за Гаэтано.

— Рафи, тебя никто не торопит. И вообще, выходи за кого хочешь. Ласка, ты ведь не женат?

— Я помолвлен, — ответил Ласка, — С дочерью наших соседей и жду, пока она подрастет.

— Маменькин сынок, — бросила Рафаэлла.

— Но вы с отцом старые друзья, а Покровские нам просто соседи. И Рафаэллу ждать не надо, пока вырастет. Поэтому, если батя благословит, приеду свататься, — продолжил Ласка как ни в чем не бывало.

Ничто так не отрезвляет девиц, как понимание, что не они в жизни что-то решают. Во всяком случае, на Руси. Вот выйдет замуж, да родит, тогда да. Хоть хозяйство вести, как мама, хоть княжить, как Елена Глинская.

— А до свадьбы, значит, ни-ни? — язвительно спросила Рафаэлла.

— Родители запретили мне ложиться с католичками, — элегантно парировал Ласка.

Нет ничего плохого в том, чтобы пошутить с девушкой на романтические темы, но уж никак не при ее отце.

— Я лютеранка! — гордо заявила Рафаэлла.

— Рафи! — возмутился Фредерик, — Ты крещена в католичестве.

— Знаю-знаю. Ты еще скажи, что лучше быть свиньей, чем протестантом. Огромное преимущество. Наш русский друг католик?

— Нет, — ответил Ласка.

— Протестант?

— Нет, конечно.

— Неужели мусульманин?

— Я православный.

— Это как?

— Христианин восточного толка, — объяснил Фредерик, — Как сербы или греки.

Рафаэлла не задумывалась о существовании христианских конфессий, отличных от католичества или протестантизма. К востоку от немцев живут поляки-католики, а к востоку от Польши лежат тоже христианские Литва и Русь, и вряд ли лютеранство добралось в такую даль.

— Папа, а кем лучше быть, свиньей или христианином восточного толка?

— Надо быть в первую очередь верным другом, которому прощают мелкие недостатки.

Ласка подумал, что у Фредерика несколько эгоцентричный, но в целом справедливый взгляд на отношения. Вот Вольф — протестант. Арман — католик, Бенвенуто — католик. Оксана — православная. Доминго — некрещеная птица, но с латинским образованием и имя у него католическое. Элефант — конь, далекий от конфессиональных различий.

— Ладно, познакомились, — сказал Фредерик, — Мы тут с Рафи заболтались по поводу ее брачных планов, но не думай, что мы к тебе свататься пришли.

Ласка пожал плечами. Кого бы волновало, что там этот немец хочет, пусть он и старый батин друг. Без родительского благословения никаких свадеб.

— Вернемся к моему предложению, — продолжил Фредерик, — Я хочу, чтобы этот конь научился работать с Рафи. Если получится, то Служба Обеспечения выкупит его из королевской конюшни. Я рассчитывал на месяц занятий, но двух недель, думаю, должно хватить. Рафи хорошая наездница.

Рафаэлла гордо кивнула.

— Конь не принцесса на выданье, и месяцами искать его благосклонности никто не будет. Если за две недели нет, значит, нет. У старшего конюшего через день будет список рыцарей, которые могли бы заинтересоваться Элефантом. Пятьдесят талеров, оплата вперед.

— Хорошо. Но вам сильно нужен для девушки именно Элефант? Он ведь большой и очень сильный.

— Ха! — усмехнулась Рафаэлла, — Любая лошадь, даже мелкая, больше и сильнее, чем ее всадник. Лошадьми правят не силой.

— Верно. Но зачем девушке слишком сильный конь? Он создан для битвы.

— Будет конь — будет битва. Раз уж папа не может дать мне колдовской дар, я просила у него живого летающего дракона. Но он за столько лет нашел только коня.

— Рафи, ни у одной принцессы нет такого коня. Он дышит настоящим огнем.

— Зато у фей есть драконы и единороги.

— Я сейчас развернусь и уйду. Езди на Ветерке, вы с ним отлично смотритесь.

— Ой, папа, извини-извини, я больше не буду.

Ласка не заметил, чтобы Фредерик как-то явно обиделся или разозлился. Но дочь лучше знает своего отца. Похоже, Фредерик действительно нашел ей почти то, что она просила, а Рафаэлла просто решила покапризничать под настроение.