Корректировка 2

Глава 13

— Так и будешь меня в дверях держать? — своенравно поинтересовалась девица.

— Очень приятно! — спохватился я, отступая вглубь комнаты. — Григорий… в смысле, Феликс. Заходи, пожалуйста!

Она вошла, оглядываясь. Шаг у неё, не смотря на каблуки, был пружинистый, спортивный.

— Ничо так, номерок! За какие-такие заслуги?

— Сам не знаю, — сознался я. — А ты, типа, смотришь за Тбилиси?

— Обижаешь, начальник, — сказала она нарочито грубым голосом, а потом расхохоталась хрустальным смехом, — за всей Грузией смотрю, батоно Феликс! Народу у нас в конторе, понимаешь, мало.

В кружевном накрахмаленном чепце, в белоснежном передничке, кареглазая блондинка, наверняка крашенная, вкатила хромированный столик с кофейником, молочником, вазочкой с прикрытыми салфеткой булочками.

— Большое спасибо, — проникновенно сказал я ей.

Она переставила все это на круглый стол, где возвышалась хрустальная ваза, с виноградом, яблоками и гранатами, а потом спросила, слегка фамильярным тоном:

— Больше ничего не нужно, уверены?

— Не уверен, но пока не нужно… осваиваюсь.

— Меня зовут Елена. Если что, вызывайте. Дежурю до завтрашнего утра, — сообщила она, и выкатилась из номера вместе со своим столиком.

Что характерно, на Тинатин, вальяжно развалившуюся в кресле, закинув ногу на ногу, она не обратила никакого внимания. И это не от не пренебрежения — просто она её не видела — смотрела мимо.

— Меня зовут, Елена… — противным голоском спародировала её девушка, когда горничная закрыла за собой дверь. — Шлюха гостиничная, до утра она дежурит, видите ли. А, давай пожрем⁈

Я открыл холодильник, отыскал среди навала снеди масло, баночку с красной икрой. Тинатин, с интересом наблюдала за тем, как я кайфую: намазывая на разрезанную пополам тёплую булочку масло, икру, как подливаю в чашку из кофейника кофе, затем наставительным тоном сказала:

— Не делайте из еды культа! — и отобрала у меня бутерброд, скалясь белоснежными зубами.

Что тут скажешь, повадками они все схожи.

— Как ты делаешь, что тебя не видят? — спросил я, намазывая второй бутер.

— Беру и делаю, — очень информативно объяснила она. — Даю установку, чтоб меня не видели и меня не видят. То есть, видят, но не обращают внимание. Понятно?

— Конечно, — согласился я, — вот теперь стало особенно понятно. А скажи Тинатин, ты теперь будешь за мной присматривать?

— Ага, — кивнула девушка, — можно просто — Тина. А что, спрашиваешь, не нравлюсь?

— Нравишься! — честно сказал я. Они умели вызывать эмпатию, когда хотели, и даже наноботы для этого были им не нужны.

— Зачем тебе эта дура Саркис? — немного погодя спрашивала Тина, грызя яблоко, — мы давно за ней следим, среди прочих — ограниченные способности к связи с системой — врожденная шарлатанка и клоунесса.

— Пока не знаю, — честно ответил я. — Разберусь походу. Так, как мне её найти?

— Очень просто, — усмехнулась Тинатин, — она работает барменшей в баре «Метро», недалеко от «Иверии». Пошли, покажу.

Темнело.

По проспекту Руставели бродили толпы никуда не спешащих горожан. Мерцали неоновые огни вывесок, окрашивая лица людей в разные цвета, в зависимости от того, мимо какой витрины проходила толпа. У «Вод Лагидзе» все становились синими, у обувного магазина «Люкс» дружно краснели.

Экзотическая грузинская старуха торговала дынями прямо на проспекте. Останавливала прохожих, и что-то им заговорщицки шептала. Без особого успеха — дынями в Тбилиси местных не удивишь, расчет на туристов, а их сегодня было маловато.

Не знаю почему, но мне страстно захотелось дыни, как беременной женщине — селедки.

Мы сторговались, и бабка помчалась к заросшему щетиной мужику в кепке, что пристроился с независимым видом в сторонке. Глянув, нет ли милиции, он забрал деньги и взамен вынул из мешка круглую дыньку-колхозницу. Старуха понесла ее нам, мужик отвернулся, типа не при делах.

Я тут же освежевал ароматную дыньку перочинным ножиком. Съели с Тиной несколько долек. Потом пошли по проспекту дальше и остановились у входа в бар с сияющей зеленой вывеской «Метро».

Дыня, несомая в руке, как фонарик, горела в сумерках желтым светом. Я подарил её прохожему. Он сперва не хотел брать, подразумевая подвох, но Тинатин глянула на него своими карими прожекторами и мужик, схватив бахчевой овощ, с криками благодарности, убежал прочь.

Со мной в кафе она не пошла, сославшись на дела. Обещала навестить позже.

Внутри кафе «Метро» имело стандартно-утилитарный вид — длинная барная стойка, образующая прямой угол, с трехногими мухомористыми табуретами, обтянутыми красной кожей в белых пупырышках, вдоль неё, да ряд стандартных квадратных столиков возле стеклянных витрин. Сверху прозрачными соплями свешивались многочисленные цилиндрические плафоны.

За стойкой работали две барменши в одинаковых коричневых сарафанах поверх белых блузок с отложными воротничками и белыми же фартуками. На голове у них были… затрудняюсь, как назвать… кокошники. Одна, худенькая, лёгкая, густые черные волосы заплетены в неожиданные косички, походила на школьницу-переростка (это и была Джуна — я её сразу узнал). Вторая, мощная, восточная с тяжёлыми губами, упорным взглядом и характерной причёской «конский хвост», напомнила мне атаманшу разбойников из мультика про «бременских музыкантов». По закону подлости, она и подошла, молча и вопросительно уперев взгляд сквозь меня, куда-то в пространство вселенной.

— Чашечку кофе, пожалуйста, — с достоинством попросил я.

— И всё? — сурово удивилась барменша.

— А… что-то ещё есть?

— Много чего… Коктейли, фирменное мороженое «Метро»… десерт.

— Мне пока чашечку кофе, и фирменное мороженое, а там посмотрим.

Ответом мне был презрительный взгляд. «Атаманша» удалилась.

В ожидании заказа я принялся разглядывать Джуну. Она порхала вдоль барной стойки, щебетала с постоянными посетителями, отшучивалась на откровенные комплименты. При этом, успевая смешивать коктейли и разливать шоты и дринки.

В какой-то момент, она внезапно оказалась напротив меня.

— Гамарджоба!

Я вздрогнул от неожиданности. Черные глаза девушки, казалось, смотрели прямо в душу. — голос у неё был глубокий, несмотря на несерьезные размеры грудной клетки.

— Зачем ты меня искал? — говорила по-русски она правильно, но с каким-то странным акцентом.

Хм, похоже экстрасенс, она не такой уж и плохой, как утверждает Тинатин. Отпираться смысла не было.

— Привет, Джуна!

— Разве мы знакомы?

Тут я задумался, как пояснить свою мысль.

— Нет, не знакомы. Я, в некотором смысле, твой коллега… вот хотел пообщаться.

— Ты бармен?

— Нет, — засмеялся я, — имел в виду экстрасенсорные способности.

С минуту она пристально разглядывала меня, потом, смахнув челку со лба, заявила:

— Нет, ты не «видящий». Что тебе нужно?

Я не успел ответить, да и не знал, что отвечать. Тут нарисовалась её товарка с заказом.

Фирменным мороженым «Метро» оказались двести граммов коньяка, в котором плавала пара шариков сливочного мороженого и кусочек шоколадки. К нему, трогательно, прилагалась соломинка.

Так они и стояли напротив меня — Джуна, ожидая ответа, а «атаманша» из вредности.

— Тамара! — просительно, но с железной ноткой в голосе, сказала ей Евгения и, та саркастически хмыкнув, удалилась.

Мне уже хотелось выпить, но я не знал как — черпать коньяк прилагающейся ложечкой, выглядело затратно, пить из чашки — вульгарно, а через соломинку — пошло. Джуна ждала, и я решил зайти с козырей.

— Я знаю будущее! Ну и прошлое, кое-какое.

Она криво усмехнулась.

— На цыгана вроде не похож.

— А я не гадаю, я просто знаю. Хочешь расскажу твоё? В детстве ты упала в колодец. Должна была утонуть, но не утонула. За это односельчане прозвали тебя ведьмой…

Девушка заметно вздрогнула.

— В семнадцать лет ты родила дочь. Юну. Она умерла…

— Тамара! — перебила мой рассказ Джуна. — У меня перекур пятнадцать минут.

И мне:

— Пошли покурим.

— Пошли. — я сгреб свой кофе и коньячное мороженое и последовал за ней в подсобку. Там она уселась на шаткий стул вынула из ящика стола сигареты. Чиркнула спичкой и сразу глубоко затянулась. Выпустила дым, испытующе глянула черными дырами глаз.

— Как тебя зовут?

— Григорий.

— Нет, не так, — она покачала головой. — Впрочем, неважно… кто тебе это сказал? Про Юну, про колодец…

— А кто тебе сказал, что я не Григорий?

Сесть мне предложено не было, и я подпирал косяк. Мороженое растаяло и плюнув на вульгарность (в подсобке больше всё равно никого не было, кроме нас с Джуной), я залпом выдул образовавшуюся смесь, закусив шоколадкой со дна чашки, и запив кофе.

А ничего, кстати, интересная комбинация вкусов.

— Но, я не вижу твоей ауры! — в отчаянье, девушка взмахнула рукой, с сигареты посыпался пепел.

— Ну и ладно, — успокоил я её. — у нас просто техника разная… Раджа-йога, бесцветная аура… не бери в голову. Про будущее рассказать?

Она торопливо прикурила следующую сигарету. Затянулась и обреченно кивнула.

— Давай.

— Через три года у тебя родится сын. Вахтанг. Насколько я понимаю, ты сейчас встречаешься с его папашей? Это плохо… сын погибнет уже взрослым… и ты себе этого не простишь.

— Заткнись, гад! — вскинулась она в ярости, потом помахала ладонью перед лицом, словно разгоняя дым. — Извини, извини! Я вижу, что ты веришь своим словам. Что дальше?

— Дальше… — я сделал вид, что задумался. — В восьмидесятом году, ты по протекции очень важных людей, переедешь в Москву. Твой дар будут изучать в научных институтах, а ты прославишься на весь Союз, как целительница и экстрасенс.

— Ого, — похоже она уже мне безоговорочно верила, — а дальше?

— У славы есть обратная сторона, — продолжал вещать я, — всё кончится плохо. Ты поймаешь звезду, начнешь нести всякую чушь, водиться с сомнительными личностями. Потом Советский Союз развалится, тебя постепенно забудут, кроме как в скандальном контексте. Прогрессирующая психическая болезнь, распад личности. Свои дни ты закончишь в нищете.

— Сволочь, — сказала Джуна безнадежным тоном, — ты меня убил сейчас. Теперь, только пойти и удавиться…

— Я тебя предупредил, — возразил я, — но будущее можно изменить. Хочешь, подскажу, как?

На самом деле неважно, захочет она или не нет, я для себя на её счет, всё решил.

Вернулся в гостиницу. В баре взял бутылку коньяка, еду заказывать не стал. Поднялся в номер, вышел на балкон, открыл коньяк. Сел за столик. Накатил и принялся смотреть вниз на горящий огнями город. Ждать.

Рабочий день подходил к концу.

Джуна не любила пьяных, но работа в баре ей нравилась. Ей было с чем сравнивать — она работала с шестнадцати лет, перебрав кучу профессий. К тому же напивались в основном приезжие, сами грузины, как правило, меру знали. Но приезжие посещали «Метро» не слишком часто — гуляли по соседству в шикарных барах и ресторанах «Иверии», до которых здешнему заведению, как до Китая раком. А сюда приходили местные завсегдатаи, которые собирались не для того, чтобы напиться и побуянить, а чтоб пообщаться, так сказать, культурно провести время. Люди интеллигентные — писатели, художники, артисты местных театров. От них проблем почти не было. Они полюбили симпатичную, похожую на девчонку, сноровистую хозяйку бара с её фирменным коктейлем, который назвали в её же честь «Коктейль Джуна».

Коктейль народу нравился, его заказывали наперебой.

Джуна только успевала, откупоривать бутылки. Звеня высокими стеклянными стаканами, отмеряла нужные для коктейля составляющие: сто частей сухого шампанского; десять частей вишневого ликера; десять марочного коньяка, и долька лимона.

А сама наблюдала за посетителями, расположившимися в зале. И мир, и присутствующие виделись ей окрашенными в разные цвета. Разные настроения, разные мысли, разное самочувствие, по цвету сразу видно, что у человека на душе.

Из головы не выходил этот самозванец Лжегригорий. Сперва наговорил гадостей, а потом пообещал изменить её жизнь. Спросил, когда у неё выходной и узнав, что завтра, предложил встретиться, посидеть где-нибудь и всё обсудить. Она не хотела, но неожиданно для себя согласилась. Заинтриговал, черт. Выглядел, как иностранец, симпатичный, модно одет, но разговаривал на чистом русском. Что же ему надо?

Да, еще эта ревизия… Женю передернуло. Любой бармен замазан, вопрос лишь в объеме его мухлежа. Ей тоже приходилось, ведь надо отстегивать начальству за должность, да и себе на колготки, что-то оставлять — официальная зарплата бармена — сто рублей. Пойди проживи. Ситуация усугублялась Жениной добротой — все эти творческие личности, талантливые художники-писатели страдали хронической безденежностью, частенько обретавшей острые формы, когда даже вина и сыра не на что купить, что катастрофа для грузина. Им Женя отпускала вино и немудрящую закуску в кредит.

Она знала, что рано или поздно наступит момент, когда на клиента свалится нежданный гонорар за опубликованные строчки или просто удастся найти халтурку, и люди обязательно придут к ней в кафе, чтобы отдать долг, да не просто, а с прибытком.

Все шло привычным порядком. И вдруг нежданная-негаданная ревизия. И директор — сволочь, не предупредил заранее. По гроссбуху, где она вела записи, кто сколько должен, выходило, что недостача приближается к тысяче рублей. Как же она так лопухнулась? Где теперь взять эти деньги? Господи… если их не найти: мало того, что выпрут из бара, так еще и дело заведут. Она лихорадочно размышляла, где можно занять и что из вещей можно быстро продать.

Возможно, от безысходности, Женя так легко и согласилась на встречу с этим проходимцем, Лжегригорием и лжепророком.

Как же сильно устала Евгения за эту смену — ведь столько требуется физических сил, чтобы целый день быть на людях, стоять за стойкой, смешивать коктейли, всегда оказываться рядом с клиентом, а тут еще такая засада с ревизией.

Вымотанная, опустошенная, вышла она из дверей бара и буквально тут же, чуть не столкнулась с хорошенькой, рыжей девчонкой лет семи, в коротком красном платьишке и таких же сандаликах.

— Тетенька, — сказала девчонка жалобным голоском, — переведите меня через дорогу, а то я одна боюсь.

— Господи, милая, — встревожилась Евгения, — как ты здесь оказалась, одна в такой поздний час?

— Не знаю, я потерялась…

— Что же с тобой делать? — Евгения лихорадочно крутила головой по сторонам, словно надеялась найти родителей девочки. — Тебя как звать, милая?

— Женя, — сказала малявка.

— И меня, Женя.

— Очень приятно! — пискнула девчонка. — Пойдёмте, тетенька, — и протянула ладошку.

Обалдевшая Джуна, её руку послушно взяла и повела девочку к светофору.

Они пересекли проспект Руставели.

— Спасибо, тетенька! — воодушевленно поблагодарила малышка. — Ой, вон моя мама!

Джуна глянула в указанном направлении и никого там не увидела. Обернулась — девчонки след простыл.

И тут только до неё дошло — у мелкой тезки не было цвета.

Речь, разумеется, не о волосах и платье — ауры у нее не было, как и у «Григория».

Ева появилась в двенадцатом часу. Я успел задремать в кресле и был бесцеремонно ею разбужен. Буркнул:

— Заждался тебя.

— Ты не меня заждался, — возразила она, — твоя Джуна закончила смену в одиннадцать. Я потратила на неё пять минут и вуаля — десять минут двенадцатого, я в вашем распоряжении. Ну, что ты смотришь на меня, как солдат на вошь?

— Почему ты в последнее время всегда появляешься в девчачьем виде?

Она и вправду выглядела малолеткой, больше четырнадцати не дашь. Прикид скромненький: ни грамма косметики, медные волосы туго стянуты в хвост на затылке, застиранные джинсики, и простая бледно-желтая футболка с какими-то иероглифами, на ногах умилительные белоснежные носочки в красный горошек — огромные голубые глаза завершали образ анимэшной девочки-подростка.

— Тому есть три причины, — обстоятельно начала объяснять она, — во-первых, когда я взрослая, ты вместо того, чтобы думать о деле, думаешь о сексе…

— Тьфу на тебя!.. — перебил я.

— Во-вторых, — как ни в чем не бывало продолжала Ева, — я хочу отличаться от теток, которые в последнее время кишат вокруг тебя. И наконец, в-третьих, мне так комфортней…

— Знаю, знаю, — закончил я её мысль, — такой тебя придумал твой хозяин.

— Создатель! — многозначительно поправила она и даже указательный пальчик подняла, для назидательности.

— Это Мира-то тётка?

— А, то! Знаешь, сколько её лет?

— Не знаю и знать не хочу! Давай о деле.

— Давай, — согласилась моя визави. — Зови, кстати, блохастого, это и его касается.

— Кир, — позвал я.

— Мур! — откликнулся котяра, материализуясь. — Босс, я уже давно здесь, слежу за словесным поносом сумасшедшей анимэшницы.

— Кис-кис, мой котик! — противно пропищала Ева, — иди, я почешу твои мохнатые яйца.

— Давайте, ближе к делу, — поморщился я. — Ева, что удалось узнать?

— Ну, что удалось… кое-что — подопытная обладает сильной индуцированной связью с системой… и может интуитивно дешифровать ответы на запросы к системе в виде когнитивных образов.

— Она, блин, над нами издевается? — обратился я к Киру.

— Мур, — согласился тот, — дамочка, как обычно, выпендривается. Если проще: Джуна — потенциально сильный экстрасенс, но как свойственно женщинам, распознает ответы системы индуктивно, а не дедуктивно, а значит, не способна к обучению и сильным экстрасенсом никогда не станет.

Я застонал, потом налил коньяку и выпил.

— Короче, Склифосовские… я скажу, что мне от неё нужно, а вы мне ответите — можно этого добиться или нет? Итак, Ева, первый вопрос к тебе. Если отбросить всякие шаманские термины, ты утверждаешь, что Джуна сильна в послании запросов к некому высшему разуму, но слаба в дешифровке ответов?

— Ну, в общем, да, — согласилась девушка. — Если ты не можешь поставить точный диагноз, твое лечение, мягко говоря, не будет эффективным.

— Кир, теперь вопрос к тебе. Объясню, почему спрашиваю. Есть задача, пробиться в святая святых власти. При этом, сам я напрямую светиться не хочу, да и не могу, учитывая мощное противодействие неведомой силы. Да и возможности мои ограничены. Хочу использовать Джуну, как таран. Наноботы смогут решить проблему?

— Думаю, да, — кот совершенно по-собачьи почесал задней лапой ухо. — только надо использовать инъекцию напрямую, без всяких там интеллигентских ковыряний в носу, типа вливания в кофе-чай. Причем, не однократную инъекцию, а многократную, примерно, как у вас, босс. Я попытаюсь настроить «антенну».

— У нас хватит запаса гранул?

— Хватит, еще и останется, но немного. Так что, это игра ва-банк.

— А результат гарантирован?

Были бы у кота плечи, он бы ими пожал, а так просто промолчал.

Ева молча слушала наш диалог, а потом изрекла:

— Я прусь с вас мальчики. Здесь всё — игра ва-банк. Никто не будет помогать нам вечно. Как говорили древние спартанцы: или на щите, или под щитом! Кстати, чуть не забыла, у подопытной финансовые неприятности — крупная недостача накануне ревизии.

— Насколько крупная?

— В районе тысячи.

— Ну, это ерунда, поможем. Кстати, сколько у нас осталось денег, кто-нибудь считал?

— Я считал, босс, — промурчал Кир. — За отчетный период, вы потратили две тысячи сто семьдесят три рубля. Осталось двадцать восемь тысяч восемьсот двадцать семь рублей.

— Ого! — удивился я. — Куда интересно знать, я мог просрать столько бабла?

— Кутить надо меньше! — усмехнулась Ева. — Швыряешься деньгами направо и налево.

— Один раз живем, — отмахнулся я, — скоро у нас этих денег будет, как грязи весной в деревне.

— Ах да, я забыла, — продолжала ёрничать феечка, — ты же у нас человек светлого завтра!

С Джуной мы договорились встретиться в час дня у ресторана «Дарьял», того самого, с копиями картин бомжеватого художника Пиросмани.

Проснулся в одиннадцатом часу, позавтракал в одиночестве и от нечего делать, решил прогуляться по городу.

Переулки здесь, как и повсюду, живописней улиц. Арки на каждом шагу открывают глазу дворики с разноцветным бельем на веревках и своей жизнью. Под сводами арок на вынесенных из дома стульях восседают старухи и с молчаливым достоинством взирают на суетливых прохожих. Их позы столь выразительны, что наводят на мысль о знакомстве местных жительниц с законами театральной мизансцены.

По двору на велосипедах катаются детишки. За дощатым столами режутся в карты пацаны лет пяти-семи.

Стайкой бродят цыганки, предлагают погадать, а заодно жевательную резинку, турецкие лезвия, шариковые ручки «с голыми девочками», солнечные очки, тушь «Ланком» и прочий буржуазный ширпотреб по немыслимым антисоветским ценам. Завидя ментов, прячут всё добро за корсаж, поближе к сиськам, иначе доблестные стражи порядка всё конфискуют в свою, разумеется, пользу — будет нечаянная радость у их жён и дочек.

Чем ближе к рынку, тем все больше гигантских кепок. Их наивысшая концентрация прямо там. Мельком заглянул на сам рынок, не уступающий многим музеям, с залами зелени и овощей, галереями специй, чертогами из куриных, утиных и индюшачьих тушек, заборами из бараньих ребер, под охраной свирепых свиных голов.

Там в местной забегаловке я выпил пива — было очень жарко. И только успел от неё отойти, как почувствовал явственные позывы к мочеиспусканию — бродил я все-таки уже давно.

Общественный сортир при рынке, своими устрашающими размерами и формой напомнил мне железобетонный бункер с линии Мажино, который я когда-то видел в книжке по истории.

Это был локальный ад, источающий зловоние метров на десять от входа. У него имелось единственное достоинство — он был бесплатен. После яркого кавказского солнца, его недра накрыли меня кромешной тьмой.

Когда глаза несколько привыкли к полутьме, мне предстала картина обратной стороны бесплатности. В свете нескольких тусклых лампочек на огромный зал, я различил следующее. Вдоль стен зияли пробитые в кафельном полу дыры. Они походили на отверстия в храме огнепоклонников, только крупнее. Края дыр украшали засохшие отходы жизнедеятельности — не все тут были снайперами, некоторые умудрялись промахнуться в очко размером с канализационный люк — налицо проблемы с мелкой моторикой. Над частью дыр на корточках сидели продавцы с рынка, с сосредоточенными лицами, в пиджаках и кепках, большинство с усами. Некоторые усачи курили, некоторые пердели, некоторые делились новостями, в совокупности с колом стоящей вонью, всё это воспринималось, как само собой разумеющееся.

Выбрав самое дальнее, от серунов очко, я собрал волю в кулак (не каждый сможет сходить по малому в такой многочисленной дружной компании) и целомудренно помочился. После чего спешно покинул этот храм вторичных естественных потребностей.