Корректировка 2

Глава 17

— У вас с этим Пашкой, что-то есть?

— Женихаемся… замуж зовёт.

— А ты?

— Я не знаю… помнишь анекдот. Пациент спрашивает: Доктор, я буду жить? Ответ: А смысл?

Настроение её стремительно падало. Надо было как-то приободрить. Переместить фокус.

— Слышь, Сонь, а с чем у тебя трудности по жизни чаще всего?

— Как у альпинистов, с высотой, конечно же. Как я детей понимаю! Прихожу к знакомым нормальным, сидим на кухне, пиво пьем, а я кошусь из коридора на выключатель возле туалета и прикидываю: допрыгну ли? Нет, я-то, конечно, допрыгну — ты видел, как я скачу. А другие из нашей братии? А иногда, наоборот, закатит, например, собака мячик под шифоньер, ребята меня зовут: «Сонька, достань, тебе и наклоняться не надо». Ну, не сволочи ли? За кого меня держат, а? За такую же собаку, только на двух ногах?

Или заходишь в кабинет к кому-нибудь, или в дом, или в кафе, сразу оцениваешь высоту стульев. Вот тебе легко сесть и придвинуть стул к столу, а мне — целое дело — рассчитывать приходится, как космонавту в невесомости! Ну, не беда, у меня свои секретики есть. Не выдам! А вот по улицам ходить с вами орясинами неудобно. Мне одна знакомая однажды говорит: «На концерт с тобой пойду, но поедем врозь, потому что мне с тобой неловко»! Ну, не сука ли, думаю, а мне с тобой ловко⁈ А чтобы общаться с вами вообще башку задирать приходится. Погуляешь часик с такой оглоблей, поболтаешь непринужденно, а потом шея весь день болит.

Знаешь, есть такой злой анекдот: 'Настоящий лилипут должен посадить бонсай, построить скворечник и воспитать мальчика-с-пальчик. Только где мне его взять, мальчика-с-пальчик или девочку-Дюймовочку.

Джуне очень хотелось лечить людей. Аж руки зудели, когда она чувствовала чужую боль. Но вот противоречие — она избегала это афишировать. Только иногда, только инкогнито, через доверенных посредников. Дала себе зарок после того случая, когда подруга Софико сманила её в гости к своим родителям в старинное грузинское село, соблазнив чистым горным воздухом, великолепной природой его окрестностей и натуральной грузинской кухней. И надо же такому случиться, что отец Софико, Нодар Борисович, заслуженный учитель, сельский интеллигент и фронтовик внезапно слег с острейшим приступом радикулита — не разогнуться, не повернуться. Не помогали ни уколы, ни таблетки.

Джуна, наученная горьким опытом, не хотела вмешиваться, но Софико уговорила. Кажется, что она специально за этим и затащила её туда. Скрипя сердцем, Джуне пришлось пойти навстречу.

Она обследовала ладонью позвоночник, поясницу больного. От одного из поясничных позвонков ладонь ощутила ледяной сквозняк. Джуна сразу поняла: защемлен нерв. Совершая пассы над больным местом, девушка пыталась эту холодную энергию, зацепить, вытащить из позвонка наружу…

Периодически она изо всех сил терла одну ладонь о другую. Наконец, левая странно разогрелась, раскалилась… Наложив эту ладонь на поясницу, другую наложила сверху, оттаивая ледышку боли, чувствуя, как её аура переходит в позвоночник, латая разрывы чужой.

— Жар‑то какой, Господи! — пробормотал Нодар Борисович.

Джуна ничего не ответила. Снова растёрла ладонь о ладонь, снова приложила к больному месту, слегка надавила.

— Ой, что-то щелкнуло! — испугано сказал старик.

— Попробуйте повернуться, — посоветовала девушка.

Недоуменная улыбка появилась на лице старого учителя.

— Не болит… ты подумай… — он сел на кровати. — Чудеса, да и только! Да ты, дочка — волшебница!

Вдруг он встревожился.

— Моя Тамрико. Извини, дочка, раз уж ты здесь… сердце у неё. Посмотришь?

— Хорошо. Посмотрю, — согласилась Джуна, уже понимая, что влипла. — Только идите за ней сами.

— Сам? — старик с испугом взглянул на расстояние, отделяющее его от двери. А потом, взял и пошел.

Пока Джуна занималась женой Нодара Борисовича, у которой действительно оказалось нездоровое сердце, привели её двоюродную сестру с воспалением седалищного нерва. Не успела Джуна отпустить пациентку, как тут же на её месте возник соседский мальчик с гландами.

После мальчика Тамрико умолила её выйти во двор, куда привезли ещё одного острого радикулитчика — колхозного бухгалтера.

Спускаясь по лестнице, она ужаснулась. Двор был полон народа. У раскрытых ворот стояли машины, подводы с лошадьми.

— Что вы наделали? — шёпотом сказала она Софико, шествующей рядом со стулом в руках.

— Они все заплатят, заплатят.

— Ты с ума сошла. Никаких денег я не беру.

Сидя на стуле, она принимала пациентов, краем глаза замечая, как по двору довольно бодро снуёт Нодар Борисович.

Непомерная усталость наваливалась на целительницу, а народа всё прибывало. Самым поразительным было то, что люди продолжали излечиваться. Снималась зубная боль, головная, стихали рези в желудке, в придатках. Переставали болеть сердца.

Кончилось это тем, что Джуна свалилась со стула без памяти и потом трое суток не могла встать с постели. И хуже того — у неё начисто пропал дар — ничего не видела и не чувствовала. Какой ужас она испытала в тот момент — ни словом не сказать ни пером описать — словно разом лишилась руки и ноги.

Дар восстановился примерно, через месяц, но с тех пор ничего подобного девушка себе не позволяла. Людям ведь не объяснишь, что целительнице за помощь приходится расплачиваться своим здоровьем, своей аурой, своим даром. Идут сами, тащат родных и близких сулят любые деньги. Но суть в том, что помочь Джуна могла далеко не всем и честно в этом признавалась, все равно люди чувствовали себя обманутыми, начинали обвинять в шарлатанстве, угрожать, жаловаться. Прямо как в песне старухи Шапокляк: кто людям помогает, тот тратит время зря. Хорошими делами прославиться нельзя.

А вот теперь Джуна чувствовала, что всё изменилось — внутренней энергии стало в разы больше. Она словно светилась изнутри. Её возможности в целительстве многократно возросли. Кто бы он не было, этот Феликс — он настоящий маг и волшебник и её доверие к нему безгранично.

Жизнь кардинально менялась, так тому и быть. Первое, что она сделала в этой новой жизни — пошла и уволилась из «Метро». Сказать, что заведующий был удивлен, значит ничего не сказать — вот дура-девка, такую хлебную должность бросать! Он даже начал расспрашивать, что побудило её к такому неразумному шагу, но девушка лишь загадочно улыбалась. Либо умом тронулась, либо замуж выходит, решил старый торгаш.

Шато позвонил в одиннадцать утра и сообщил, что Арчил Вахтангович просит срочно приехать у него, мол, приступ почечных колик.

Ну что ж, — подумал я, — пора отрабатывать грузинское гостеприимство, заодно и Джуну проверим в деле. Кир сообщил, что пара инъекций еще понадобится для закрепления результатов, но уже и сейчас она вполне готова к целительству.

Договорились, что машину подадут к двенадцати и я тут же позвонил Джуне. К несчастью, её не оказалось дома.

— Не беспокойтесь, босс, — промурлыкал Кир, — я уже дал ей установку, к двенадцати прибежит, как миленькая.

Машина прибыла раньше срока. Полдвенадцатого взволнованный Шато уже звонил мне из вестибюля гостиницы.

— Давай дорогой, скорей поехали, Арчилу Вахтанговичу очень худо.

Я уже знал, что у нашего покровителя осталась одна почка и операции он не выдержит. Как с таким здоровьем, он оставался на руководящем посту — загадка. Впрочем, если вспомнить Андропова, тот и вовсе был генсеком на диализе.

— Кого ждем, дорогой? — беспокойно спрашивал Шато. — Скорей ехать надо!

Я объяснил, что ждем мою ассистентку, без неё, мол, камень не вывести.

Референт смирился, только спросил: не Тинатин ли это? И очень удивился, когда я покачал головой.

Честно сказать, я вообще не был уверен, сможем ли мы вывести этот самый камень, но тут уж, на войне, как на войне — главное ввязаться в бой, что-нибудь да получится.

Без десяти двенадцать, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, девушка появилась у главного входа гостиницы «Иверия». Я вышел из машины и помахал ей рукой.

— Ничего не понимаю! — подойдя, сказала она мне. — Я с девчонками в баре прощалась и мне вдруг показалось, что ты очень меня ждешь… словно голос в голове услышала.

— Ты мне, действительно очень нужна, вот ты и почувствовала… интуитивно, так сказать.

Когда я вкратце описал ей задачу, слегка раскосые глаза девушки. распахнулись будто спички в них вставили.

— Ты с ума сошел, я никогда такого не делала…

Я, обняв её за плечико, успокаивал, мол, всё у нас получится, вместе мы — сила! Вместе мы — ого-го! Главное, держаться уверенно, и всё будет — ништяк.

Но она всё повторяла шёпотом: «С ума сошел… с ума сошел…».

Усадил её на заднее сидение «волги», сам сел рядом. Шато повернулся к нам.

— Вах, какой красивый ассистент! Где таких набираешь, батоно Григорий?

Джуна смущенно улыбнулась и он велел шоферу трогаться.

— Ты меня уже до ассистента повысил? — прошептала девушка мне в ухо. — Ну-ну.

— Надо же было, как-то легендировать твоё присутствие. — прошептал я в ответ. — Но, это в последний раз. Если не облажаемся, в Москве уже я буду твоим ассистентом.

Дача Арчила Вахтанговича Тохадзе была в десяти минутах от города.

Она располагалась на холме, в окружении реликтовых сосен. Строение как бы плыло в солнечных лучах, пронизывающих кроны сосен. Конечно, за всем этим стоял не случайный удачный вид, а утонченный расчет архитектора.

Доски двухметрового забора плотно, без щелей, прилегали одна к другой. Нас ждали — ворота уже были открыты.

Просторный участок был искусно засажен разнообразными растениями и цветами. Асфальтовая дорога соединяла ворота с гаражом, выложенные цветной плиткой дорожки вились между купами кустов и клумбами, огибали здание и обрывались у деревянной бани, сложенной над маленьким, но на удивление чистым прудом.

Я оглядел дом. Венецианские окна. Застекленная парадная дверь с бронзовой ручкой.

На первом этаже располагались службы, комната охраны, кухня и зал, а наверху — кабинет, спальни и зимняя веранда. Но, переступив порог, мы вначале оказались в небольшом холле перед двустворчатой дверью там нас встретила жена Арчила Вахтанговича, Нателла Георгиевна — слегка полноватая крашенная блондинка неопределенного возраста, с огромной грудью, в кудряшках и шелковом халате, трагического черного цвета. От неё интенсивно пахло духами «Серебристый ландыш».

Поздоровавшись, она повела нас в зал, представляющий собой просторную светлую комнату. Три мягких кресла, журнальный столик, камин, бар, магнитофон. Справа у окна лестница на второй этаж. По дому сновали домочадцы, приглушенно переговаривались и бросали на нас изучающие взгляды.

Кабинет хозяина дома был обставлен резной мебелью, вокруг низкого стола, на котором возвышалась полная фруктов фарфоровая ваза с амурчиками, стояли мягкие кресла и диван. С потолка свисала хрустальная люстра, затянутая марлей.

Из кабинета был выход на веранду. Отсюда открывался умиротворяющий вид на окрестный пейзаж, и надо сказать, с приподнятой точки обзора он выглядел еще живописней.

Ещё на лестнице мы услышали стоны. Арчил Вахтангович скрючившись лежал на диване укрытый простыней. Рядом суетился врач в белом халате. На журнальном столике лежали медицинские инструменты, стояла капельница, пахло медикаментами. Врач посмотрел на нас осуждающе, как на явных прохиндеев и шарлатанов.

Я метнул в него ответный взгляд, мол, толку-то с твоей медицины, бесполезное ты существо.

Обратился, к заламывающей руки, супруге.

— Уважаемая Нателла Георгиевна, нельзя ли попросить удалиться всех посторонних… ну, кроме вас, конечно?

Блондинка растерянно посмотрела на скопившийся в кабинете народ, особенно на врача, который корчил ей выразительные гримасы, и делал жесты руками, мол, ни в коем случае нельзя оставлять больного, один на один с этими жуликами.

— Безобразие! — негодующе бормотал он. — Если за полчаса у больного не стихнут колики, не упадёт высокая температура, его немедленно надо везти в клинику в реанимацию. Возможно, камень закупорил выход из почки в мочеточник. В данном случае операция связана с риском для жизни: у больного плохое сердце.

— Все вооон! — простонал Арчил Вахтангович. Народ, включая Нателлу, ломанулся на выход. Последним кабинет покинул врач, качая головой, как китайский болванчик.

— Полчаса! — говорил он мне.

Я кивнул Джуне, приступай, мол, а я пока заряжу воду.

На Арчила Вахтанговича, я собирался потратить капсулу, чтобы подстраховать Джуну, установить связь и проследить за процессом. Но главным образом, мне была нужна его лояльность после лечения.

Девушка оказалась на высоте — ледяное спокойствие и уверенность.

— Не волнуйтесь, сейчас боль пройдёт, повернитесь, если можно, ко мне. Вот так.

Руки гудели, — включив магическое зрение, Джуна увидела, как из её пальцев струятся розовые шлейфы. Девушка подсунула одну ладонь слева под поясницу больного, туда, где был камень, другой же начала водить сверху…

— Отпустило — вдруг сказал Арчил Вахтангович. Голос его был совершенно нормальный, будто не он стонал несколько минут назад, только удивленный — Отрезало!

— Что отрезало⁈ — теперь настал черед удивляться Джуне.

— Не болит. Как отрезало. Как рукой сняло… а ведь и правда, рукой сняла! — улыбнулся он, глядя на ладони целительницы.

— Это, только начало, — улыбнулась она в ответ. — Можете встать? Постоять передо мною?

— Теперь, пожалуй, могу, — Арчил Вахтангович начал было подниматься, но тут же смущенно опустился на диван — он был в одних семейных труселях. — Эй, кто-нибудь… Нателла, ты где, брюки принеси!

Тут подоспел Феликс (который при посторонних велел ей называть себя Григориям) с кофейной чашкой в руке. В чашке была вода.

— Вот выпейте, это поможет. И не стесняйтесь, пожалуйста. Мы же вроде как медики.

— И верно, чего стесняться, — сказал Арчил Вахтангович, кряхтя вставая с дивана, — ловить надо момент, когда я еще перед такой красавицей без штанов похожу?

Джуна пододвинула стул, села перед ним и начала шарящими движениями ладони искать место, где застрял камень.

Оно было слева от пупка, чуть ниже.

— Что у вас там, мочеточник? — спросила девушка, слегка нажимая пальцем.

Арчил вскрикнул от боли.

— Извините!

— Да ничего, делай дочка, свое дело. Он, сволочь проклятая, здесь и застрял. В Москве снимки делали, показать?

— Не надо, я и так вижу.

— Правда, видишь? — изумился пациент.

— Чувствую.

Джуна снова взглянула на свои розовые шлейфы, придала им упругость, а потом погрузила их в то место, где был камень, стала его дробить, гнать вниз.

Она вошла во вкус, нетерпеливо и даже грубовато поворачивала больного, обрабатывала это место спереди, сзади, сбоку — дробила камень струями энергии, словно ультразвуком сглаживала его острые грани, чтоб легче вышел.

— Камень треснул в трёх направлениях, — доложил Кир, — пока стоит на месте, но уже готов сдвинуться. Наполняю мочевой пузырь, готовность — десять минут.

Через десять минут Арчила стало шатать. Я поддержал его, усадил на диван.

Джуна обессиленно откинулась на спинку стула, руки повисли, как плети — выдохлась.

— Что чувствуете, Арчил Вахтангович, — участливо спросил я.

Тот некоторое время прислушивался к ощущениям, потом усмехнулся

— В сортир, по малому хочу, аж сил нет, это нормально?

— Так и должно быть. Идите, вас ждет сюрприз!

Не мешкая, больной отлучился в туалет. Мы напряженно ждали.

— Что ты имел в виду под сюрпризом? — почему-то шепотом, хотя в комнате никого не было, спросила Джуна.

— Вот сейчас и узнаем, — нейтрально ответил я.

Ожидание продлилось недолго. На лестнице послышался шум-гам и в кабинет в сопровождении домочадцев с несвойственной ему прытью, влетел Арчил Вахтангович с вытянутой рукой, зажатой в кулак.

— Не побрезгуйте, дорогие! Смотрите, что я поймал, когда писал! Клянусь честью! — он разжал пальцы. У него на ладони лежал серый камешек неправильной формы. — Дайте пузырёк какой‑нибудь, с пробочкой! Я его в Москву отвезу своим урологам. Слушайте, друзья мои, вы понимаете, что вы сотворили⁈ — и сам ответил. — Чудо!

Мы сидели втроём на веранде и пили кофе. Вернее, кофе пили мы с Джуной, я к тому же с коньяком, а Арчил Вахтангович, какой-то полезный настой на горных травах. Высокий, болезненно тощий, с орлиным носом и густыми бровями, вокруг лысины венчик курчавых седоватых волос. Он переоделся в спортивный костюм и выглядел живчиком. Разительное отличие от того полутрупика, каким был всего лишь час назад. Нателла сама подала нам кофе и фрукты, но за столом не осталась. Очевидно, к равноправию не приучена. На меня она глядела с обожанием, а на Джуну с подозрением. Женщины вообще Джуну не жаловали. В отличие от мужиков, они чувствовали скрытую в ней силу и опасались её черных глаз.

— Сколько тебе лет, юноша? — поинтересовался хозяин дома и услышав ответ, покачал головой. — Далеко пойдешь! А почему вас двое? Аббас говорил про тебя одного.

— А Евгения местный кадр. Ради неё я и приехал в Тбилиси.

— Да, настоящая волшебница. И какие ваши планы?

Джуна помалкивала и мы говорили будто её и нет за столом.

— Да вот, в Москву хотим перебраться.

— Это что же, ты такое сокровище хочешь у нас забрать? Это ж достояние республики! — Арчил Вахтангович нахмурился, на лбу появилась суровая вертикальная складка.

Я это предвидел и дал Киру команду повысить эмпатию сразу на тридцать процентов. Это возымело действие — начальственный лоб разгладился.

— А вы, мадмуазель, сами что думаете?

— Куда Фе… (я дернул её под столом за подол) Григорий, туда и я, — бескомпромиссно заявила девушка. — Я без него ничего бы не смогла.

— Ну и оставались бы оба, — зашел он с другого боку. — С такими способностями, будете, как у вас там по-русски говорят: как сыр в масле кататься! Лично про вас позабочусь, клянусь детьми!

Я усмехнулся. Осенью Шеварнадзе многим из вас даст по шапке. Так что не надо нам такой заботы. А из Грузии надо линять. Хоть Тохадзе и обещал конфиденциальность, но свидетелей слишком много и весть о его чудесном излечении распространится подобно лесному пожару — страждущие пойдут толпами. Ладно начальники, но ведь и разного рода криминальный элемент подтянется. Цеховики, да всякие воры в законе… потом не отмоешься. Нет уж — валить и точка!

— Ну что ж, — решил Арчил Вахтангович, получив вежливый, но твердый отказ, — в любом случае, мой долг вам помочь. Давайте сделаем так, мне всё равно в Москву надо, в Кремлевку обследоваться. Немецкий сканер УЗИ только у них есть. Возьму вас с собой, устрою, познакомлю с нужными людьми…

Оказывается, лететь он должен был сегодня на предоперационное обследование, но вмешался приступ и полет перенесли на завтра.

Ну что ж, как говорится, на ловца и зверь бежит.

Долго раздумывать я не стал и согласился. Арчил Вахтангович был секретарем республиканского ЦК. Уж не знаю, каким по счету в иерархии и что там курировал, но московскими связями он безусловно располагал и этим не грех было воспользоваться.

Шато вцепился в нас как клещ, умоляя закатиться в лучший ресторан, отметить чудесное исцеление его шефа, но Джуна осталась непреклонна. На все уговоры отвечала, что устала и едва держится на ногах.

Отчаявшись, ушлый референт предложил отвезти девушку домой отдыхать, а нам с ним, все ж-таки немножко покутить в злачных местах. При этом он подмигивал мне и намекал на Тинатин.

Я уже почти соглашался, но Джуна наклонившись ко мне шепнула:

— Я хочу побыть с тобой.

Хм, чтобы это значило? — подумал я и отказался от заманчивого предложения Шато.

Значило это, совсем не то, о чем я подумал в меру своей испорченности. Когда, оставив референта в расстроенных чувствах, мы вышли из машины, Джуна неожиданно пригласила меня в гости к своему другу.

— Другу? — удивился я.

Девушка, оценив мой ошарашенный взгляд, рассмеялась.

— Это совсем не то, о чем ты подумал в меру своей испорченности. Тариэл действительно мой друг. Он врач. Нейрохирург. Доктор медицинских наук. Изучал мои способности.

— Ух ты, — только и нашел, что сказать я. — А это удобно?

— Это очень удобно, ты просто его не знаешь. Сейчас я ему позвоню, — и она направилась к телефонной будке. Быстро вернулась.

— Звонила в клинику, он на операции.

— Жаль! Ну, тогда что, расходимся?

— С ума сошел? Едем!

— Куда?

— К нему в клинику.

— Это ты с ума сошла, с какой стати?

— Поехали, — она взяла меня под руку и буквально силой увлекла к стоянке такси.

Пока мы ехали, у меня в башке играла песня: «А что это за девочка, а где она живет, а вдруг она не курит, а вдруг она не пьет, а мы с такими рожами возьмем, да и припремся к Элис…»

Нейрохирург, значит, интересно!

Моя подопечная удивляла меня все больше и больше.

…В клинике Джуну знали, и мы беспрепятственно прошли в кабинет Тариэла.

Ждали недолго — распахнулась дверь и вошел Тариэл со свитой молодых людей в белых халатах.

— Для триумфа еще рано! — бросил он кому-то и расцеловал Джуну. — Где ты пропадаешь, негодница? А кто это с тобой? А, кажется, начинаю догадываться… твой новый кумир?

— Можно воздержаться от торжества, но нет сомнений, что операция прошла успешно, — льстиво влез один из белых халатов.

— Будем судить по результатам, коллега. Если к мальчику вернется речь! — сказал Тариэл и обратился ко мне: — Так вы значит, тот самый Феликс?

— Наверное, — пожал я плечами.

Откуда я знаю — тот самый или не тот.

Белые халаты не торопились покинуть кабинет, им хотелось обсуждать операцию. Джуна ждала, излучая нетерпение. Наконец, доктор их спровадил, и мы остались втроем.

— Ты что-то хотела мне рассказать? — спросил Тариэл, и она вывалила на него события сегодняшнего дня.

Зазвонил телефон.

— Поговорить не дадут, — сказал Тариэл, беря трубку. — Да. Десять минут назад. Поздравлять рано. Время покажет. Привет! Пока!

Он снял халат. Без халата, тощий и длинный Тариэл походил на недоедающего студента.

— Что, всё так и было? — спросил он уже меня. — В таком случае друзья мои, надо отметить первый успех вашего дуэта! Да какой успех! Триумф! Поздравляю! Поздравляю! — он бросил халат на диван, снял белую шапочку и пригладил перед зеркалом волосы. — Едем ко мне. Прошу, не отказывайтесь! Не обижайте бедного доктора!