Корректировка 2

Глава 19

Мире я позвонил по межгороду с Центрального вокзала. Трубку она сняла сразу, будто не три часа ночи на часах.

— Не спишь?

— Жду твоего звонка.

— Вот как, — усмехнулся я, — значит ты в курсе, что твоя сестричка хотела меня того?

Она помолчала, дыша в трубку.

— Рада, что ты живой. Ты где? Впрочем, мне это знать не нужно. Прячься. Хорошо прячься! Я буду за тебя ходатайствовать перед своими. Всё неоднозначно. Связь, через Еву.

Короткие гудки.

Эдик Грек уже две недели гужевался по протекции Зары Цыганки, у её мачехи. Зара — та самая юная карманная воровка, которую он выручил в автобусе. Зара цыганкой не была, а вовсе даже осетинкой. Кликуху такую ей дали за густые, кучерявые, черные волосы.

Зара в свою очередь, тоже жила у мачехи с распространенным в те времена в местных армянских кругах именем Ашхен-Джан.

Ашхен — могучая тетка, с арбузными грудями и по-армянски жопастая. Она держала козырную блатхату, барыжила крадеными вещами и наркотой, имея доход от нескольких торговых точек на кубинской толкучке, но не брезговала и содержанием публичного дома мелкого пошиба — постоянно работало девочки три-четыре. Жили они в Кубинке.

Кубинка, иначе Кубинская площадь — район трущоб в центре Баку — вроде московской Марьиной Рощи, где «народ простой, пять минут постой, и карман пустой». Говорили, что там можно атомную подводную лодку купить.

Тут продавали все, что только пользовалось спросом: наркотики, спиртное, табак, разное тряпье и женщин. Все это происходило совершенно просто и естественно, и никому не приходило в голову возмущаться. Правопорядком здесь и не пахло. Вся мусарня была скуплена воротилами теневого бизнеса Кубинки для того, чтобы оградить преступников, посещавших ее злачные места, от непрошеных конкурентов.

Кубинка не спала ни днем, ни ночью. Круглые сутки здесь велась торговля. Любой каприз за ваши деньги, но главной статьей дохода была продажа наркотиков. Морфий — беляшка, опий-сырец — черняшка, — гашиш и даже экзотический кокаин — вот краткий перечень продаваемой отравы.

Наркотики завозились, в основном по морю. Чтобы оценить оборот наркотрафика, достаточно сказать, что здесь, на Кубинке, отоваривались барыги из всех республик Северного Кавказа и Закавказья. Частенько приезжали купцы и из центральной России: Москвы, Ленинграда, Курска, Орла, Смоленска. Бывали гости и из отдаленных республик Прибалтики.

Безопасность покупателя, начиная с момента приобретения товара и вплоть до проводов на вокзале, им здесь была гарантирована, что же касалось транспортировки груза, то это уже была забота самих купцов.

Следующей по значимости статьей доходов для боссов Кубинки были азартные игры. На ее огромной территории функционировала целая сеть подпольных казино. За сутки в рулетку и в карты проигрывались баснословные суммы денег.

Деньги можно было потратить и на девочек — публичные дома в Кубинке тоже имелись. В том числе изысканных с турецкими банями, где посетителя, встречал какой-нибудь Али — жирный увалень, похожий на евнуха, в белой набедренной повязке и с длинным полотенцем на шее — это массажист. Он провожал посетителей до нужного места и ждал их возвращения, расположившись в удобном массажном кабинете, примыкающем к банному комплексу. Там вы паритесь лежа на большом и теплом мраморном ложе, которое, как зуб, уходит своим острым корнем под пол, где его нагревают. Затем вам делают тонизирующий массаж, повышающий интерес организма к любовным забавам, и вот вы оказываетесь в помещении, с восточным интерьером и соответствующим колоритом. Нежные восточные мелодии, пышные красотки, исполняющие танец живота, чилим, набитый планом, со знанием дела заваренный чай — и вы погружаетесь в мир видений. Все это происходит до тех пор, пока одна из одалисок, а то и несколько, не оказываются в ваших объятиях

Конечно же, такой отдых стоил сумасшедших денег, но в целом найти девку по средствам мог себе позволить любой матрос.

Говорят, что золотые времена Кубинки давно миновали. Тогда в шестидесятые, в течение суток здесь вам могли найти валюту любой страны мира, только заказывай и плати. То же самое относилось и к драгоценным металлам, но наибольшим спросом пользовалось золото. Его скупали приезжие иностранцы, чаще всего турки, в неимоверных количествах.

Пользовались спросом и алмазы, которые доставлялись в Баку самолетом из Якутии. Такой же рейс, но только с золотом, был из Магадана. Его так и называли: «золотой рейс». Каналы эти были налажены много лет назад и функционировали без перебоев и запалов, поскольку в этом бизнесе были задействованы и самые высокопоставленные чиновники аппарата ЦК Коммунистической партии Азербайджана.

А потом пришел Алиев и многие присели на нары, а кому и лоб зеленкой намазали. Того размаха теперь уж нет. Так — как сказал поэт — мелочишка суффиксов и флексий.

Зара приходилась Ашхен, падчерицей по мужу. Но муж Ашхен, в свое время оттоптавший по советским зонам солидный срок, кроме авторитета, заработал туберкулез. Вышел по актировке, но счастье их воссоединения было недолгим и вскоре он умер, оставив безутешной вдове в наследство свой преступный бизнес.

Ашхен-Джан отличалась отвратительным характером, скупостью и скаредностью. Зару она терпела пока был жив её отец, называла «деточка», но втайне ненавидела за молодость и красоту. Как только папаша врезал дуба, она сразу же попыталась пристроить девчонку к делу — толкать дурь на квартале, а когда та не справилась, хотела определить, несмотря, на малолетство в жрицы любви в свой шалман. Но пятнадцатилетняя тогда, девочка сказала, что лучше повесится, чем будет услаждать жирных вонючих ублюдков, из числа местных торгашей, а такие только и посещали заведение мадам. Тогда деточка, иди и воруй, раз такая чистоплюйка, — постановила Ашхен, — нечего зря хлеб есть, весь дом уже обожрала! И пристроила Зару в шайку таких же малолетних карманников, которой командовал другой дальний родственник — прожженный урка Миша Черный. Но она и там не блистала — несколько раз попадалась, была сильно бита и взята на учет в милиции. Сказали, еще один залет и не миновать тебе колонии для малолетних.

От этой самой колонии и выручил девчонку Эдик.

— Ты почему одна мазала, без поддержки? — спросил девушку Грек, когда они встретились вновь. — Да еще и в автобусе… с него не спрыгнешь, как с трамвая, на повороте (двери в бакинских трамваях испокон веку не закрываются).

— Нормальные ребята со мной не хотят работать, — потупив глазки в бархатных ресницах, поведала Зара, — говорят, толку от бабы нет. А со шпаной всякой связываться… те, пару бочат снимут и бегут к барыгам за ханкой. С ними оглянуться не успеешь как сама торчихой станешь, да еще каждая сволочь норовит под юбку залезть!

Глядя на смуглое грубовато-милое лицо в ореоле смоляных кудряшек и точеную фигурку бакинской красотки, он подумал тогда, что и сам не прочь залезть и не только под юбку.

Как только Заре исполнилось пятнадцать, Ашхен-Джан начала предпринимать активные попытки сплавить никчемную родственницу замуж. Сперва она искала женихов побогаче, однако из боязни породниться с Ашхен никто не сватал бедняжку. А уж когда девчонка, стараниями мачехи стала воровкой, женихи и вовсе начали обходить её десятой дорогой.

Когда появился Эдик, бандерша решила — вот он шанс!

Однажды встретив его в коридоре, загородила дорогу, вытянула толстую шею и проникновенно проговорила:

— Я всегда мечтала о таком зяте! Сам господь послал тебя нам! Зара мне как родная дочь. Скажу тебе откровенно, кто ищет, тот всегда находит! Вот и я: искала жениха для дочки, а вот он — ты!.. Если мечтаешь о красавице, похожей на белого лебедя, приходи к нам. Если ночами тебе снится быстроногая лань, её ты встретишь в моем доме! Если лишили тебя покоя думы о нежной куропатке, присылай к нам сватов.

— Один говорил о бузине в огороде, другой о дядьке в Киеве, а ты о чем, тетушка Ашхен? — притворился Эдик непонимающим.

Ашхен как-то странно хмыкнула:

— Не прикидывайся дурнее, чем ты есть! О тебе я говорю, Грек! Ведь ты не оставляешь в покое девушку!

— С чего вы взяли? Просто помог.

— Догадливому и намека достаточно! Мое ухо не пропустит и шороха колышущейся под легким ветерком травы, мои глаза видят и то, что впереди, и то, что сзади. Как только посмотрю человеку в лицо, так и узнаю, что у него на душе. Вздумал меня разыгрывать? Молод, больно!

Эдик усмехнулся:

— О чем ты?

— В народе говорят: не таись, а прямо скажи: так, мол, и так, вышел на базар — показывай товар! Ты сам знаешь: во всей Кубинке нет девушки красивее Зары! Не осталось ни одного уголка, ни одного дома, откуда бы не присылали сватов к нам, порог моего жилища стал глаже речного камня. Но зачем нам далеко ходить? Когда господь предрешал судьбы, он соединил и ваши имена.

Обливаемый этой сладкоречивой патокой, Эдик еле сдерживался, зная истинное отношение стоящей перед ним мегеры к своей падчерице.

— Тетушка Ашхен, — сказал он ей, — из меня купец плохой. К тому же мне рано идти на базар…

— А от моей бедняжки одни глаза остались: то она уставится на дверь в ожидании тебя, то льет слезы от горя. Я была как громом поражена, когда Зара призналась, что тоскует по тебе. Вот и решила не придерживаться старых обычаев, а сразу поговорить с тобой. Ты что же — задумал что-то серьезное или просто собрался кинуть палку… в дерево со спелыми персиками? И учти, Грек, что я женщина решительная с характером и глупостей не допущу!

Внутренне усмехнувшись и пообещав поразмыслить над её предложением, Эдик пошел прочь.

Это ж надо быть такой двуличной сукой! — думал он. — Чуть было в профурсетки девчонку не определила, а теперь, якобы, за её честь радеет. Породниться с этой тварью — шиш с маслом. Клан её потом с шеи не слезет.

На самом деле, глупостями с Зарой они уже занимались. Вот как это было.

Переулок заканчивался высоким, высоким, сложенным из булыжников забором, то есть это был тупик, и в этом тупике находилось четыре дома. Все они принадлежали Ашхен-Джан. На крыльце одного дома здоровенный мужик (телохранитель Ашхен) пил чай за столом, под лампой, в свете которой вился рой мошкары; во дворе другого компания из нескольких человек играла в лото. К счастью для Эдика, ни один фонарь на улице не горел, и он двинулся дальше под реплики игроков: «барабанные палочки, Семен Семеныч, восемь — доктора просим». Оставались два крайних к забору дома, окна в обоих были темны. В одном из них, самом маленьком и была комнатка Зары с отдельным входом. Грек подошел, стараясь двигаться беззвучно, поднялся на крыльцо. Учащенное сердцебиение, глубокий вдох, выдох.

Кому-то может показаться странным, но несмотря на всю свою крученность, Эдик Грек практически не знал женской ласки. И это не удивительно, ведь почти всю свою сознательную жизнь он провел в колониях для малолетних преступников. Тем не менее, грязи он там не набрался и мечтал о большой, но чистой любви.

А какая любовь с марухами на малинах, где какую-нибудь пьяную или обдолбанную шлёндру ставили на хор и пороли по очереди, пока остальные кореша бухали и шпилились в карты. Так он и остался в свои девятнадцать лет почти, что девственником — тот единственный случай, что был и вспоминать тошно, еще и трипак залечивать пришлось. Уж лучше дрочить в ожидании нормальной бабы, чем с такими. Но нормальные девчонки, как только узнавали о его уголовном прошлом (да и настоящем), тут же делали ручкой. А как такое скроешь? Сдуру по малолетке набил партаков, да и манеры соответствующие.

А Зара, она вроде из своих, но при этом какая-то чистая, с ней ему хотелось вести себя как джентльмену, все уголовные повадки разом испарялись.

«Ладно, была не была», — наконец, сказал он себе и постучал… через минуту услышал слабый девичий голос за дверью:

— Кто там?

— Это я, Эдик, открой, пожалуйста.

Долгая пауза, и наконец:

— Что случилось? — её голос был растерянный.

— Ничего, просто соскучился, может выйдешь? — спросил Эдик.

Девушка, наконец, открыла дверь, прислонилась к дверному косяку и жалобно сказала:

— Мне так хочется спать, не хочу выходить из дома. Может, завтра вечером?

— Я завтра вечером буду занят, — угрюмо сказал Грек, хотя никаких занятий у него не намечалось.

Зара вздохнула и закрыла глаза. Наступило молчание.

Она была в одном халатике, босая и выглядела крайне соблазнительно. На миг Эдику все это показалось нереальным, перед ним стояла полуспящая девушка, и сам он, казалось, находился в чьем-то сне, где ночной воздух оглашали рулады цикад, доносились реплики игроков в лото, распахнулось звездное небо

— Можно я войду? — прервал он затянувшуюся паузу.

— Ни в коем случае, — быстро ответила девушка, открыв глаза. — Тебя кто-нибудь видел?

— Нет, я был осторожен.

— Очень хорошо, а теперь так же осторожно уходи.

— Ты же одна!

— И что с того?

— Почему ты не хочешь впустить?

— Потому что я девушка, а ты парень! Ночь на дворе. Так трудно понять?

— Я ничего тебе не сделаю, я за себя ручаюсь, — клятвенно заверил Эдик. Хотел добавить: «падлой буду!», но не стал

— А вот я за себя поручиться не могу, — с грустью призналась девушка, — поэтому будет лучше, если ты уйдешь.

— Мадам, — сказал, обнадеженный последней фразой, Эдик, — вы хотите, чтоб я умер от тоски?

— Между прочим, мадмуазель, — сказала Зара. — С какой стати ты должен умирать от тоски? Я даже не знаю, как ты ко мне относишься.

— Ну… Я… — Эдик замялся. Он, кстати, не знал, что его речевым аппаратом, периодически управляют наномашины, очищая речь от блатных коннотаций.

— Ну, ну, что ты?

В этот момент до них донеслись близкие голоса. Двое подвыпивших мужиков шли в соседний дом. Зара, схватив юношу за руку, втащила его в сени и закрыла дверь.

— Тихо, — прошептала девушка, — один из них племянник Ашхен, сейчас они пройдут, и ты уйдешь.

Эдик оказался совсем рядом с Зарой, ощутил ее дыхание. Не смея пошевелиться, он стоял, вдыхая ее запах и пьянея от него. С какой стати он так робеет, взял и поцеловал её в щеку, а потом неожиданно для себя, прошептал:

— Я люблю тебя.

Девушка повернула голову и заглянула ему в глаза, насколько это было возможно в темноте.

— Я думаю, ты врешь, — недоверчиво сказала она.

— Нет! — отрезал Эдик, и привлек ее к себе. Зара пыталась отвернуться, но он нашел ее губы, и девушка неожиданно страстно ответила на поцелуй. Стояли и долго, неумело целовались в сенях. Громкий голос, донесшийся извне, вернул девушку к действительности, и она высвободилась от объятий.

— Пожалуйста, уходи, — взмолилась она. — Ты не представляешь, как мне влетит, если Ашхен узнает!

— Хорошо, хорошо, — успокоил ее Эдик, — я уйду, но там же стоят.

Зара попробовала приоткрыть дверь, чтобы взглянуть на улицу, но та заскрипела, и девушка в испуге оставила эту попытку.

— Пойду из комнаты посмотрю, а ты стой здесь.

Она прошла в спальню, осторожно отодвинув занавеску, выглянула на улицу. Мужики стояли прямо напротив калитки и вели бесконечный пьяный разговор.

«Черт, черт, черт, что со мной делается!» — произнесла девушка, подошла к кровати и, раскинув руки, рухнула на постель.

Выждав для приличия минут десять, Эдик двинулся за ней.

Когда он вошел в комнату, Зара лежала в позе распятого Христа и признаков жизни не подавала. Эдик опустился рядом, на краешек кровати и стал мучительно соображать, как ему вести себя дальше. Он осторожно дотронулся до её руки и услышал при этом сонное:

— Ты обещал.

То есть о продолжении не могло быть и речи.

— Я ничего не сделал, — печально сказал Эдик, — просто коснулся твоей руки, — и горестно добавил, — как только эти козлы свалят я сразу уйду.

Услышав обиду в его голосе, девушка открыла глаза, губы ее тронула улыбка. Эдик расценил это, как жест доброй воли и воспрянув духом, несколько подался вперед. Его движение не ускользнуло от внимания Зары, она было, предостерегающе подняла руку, но тут же уронила ее и обреченно сказала: «Иди ко мне». Эдик с бешено колотящимся сердцем лег рядом, обнял, привлек к себе и горячо поцеловал, стукнувшись зубами о ее зубы. Они сплелись в объятиях, так, что было не разобрать, где чьи ноги и руки. Но вдруг Зара высвободилась и испуганно спросила:

— Мы заперли дверь? Нет? Быстро иди проверь!

Юноша поднялся и нетвердой походкой направился к выходу. Дверь действительно была не заперта. Когда он, закрыв задвижку вернулся в комнату, девушки не было… То есть ему показалось, что ее нет. На самом деле, Зара скинула халат (он валялся под ногами) и спряталась под одеяло. Эдик замешкался, не зная, что предпринять и словно почувствовав это, ее насмешливый голос спросил из-под одеяла:

— Долго будешь так стоять?

— Мне раздеться? — севшим голосом спросил он.

— Нет, там в сенях висит фуфайка, надень и ложись… Раздеться, конечно!

Не заставляя себя больше упрашивать, торопливо раздевшись, он лег рядом, ощутив тепло ее тела.

— Только помни, — прошептала ему в ухо Зара, — ты обещал. — Просто так полежим, и все, ты уйдешь.

— Конечно, — послушно сказал Эдик и потянулся к девичьей груди. К сожалению, она была укрыта плотной тканью лифчика. Эдик долго боролся с застежками, наконец, высвободил нежные холмики с напрягшимися сосками и жадно приник к ним губами. Зара еле слышно застонала и обхватила его голову руками. Эдик никак не мог поверить, что все это происходит с ним. Конечно же, это сон, чудесный, волшебный сон, в котором он лежит с красивой девушкой, гладит ее тело, покрывает поцелуями лицо, тискает ее грудь. Когда такое было? Когда такое будет вновь?

В какой-то момент рука его скользнула вниз к ее бедрам и наткнулась на грубую резинку трусиков, отповеди не последовало, и он опустил руку ниже, оглаживая упругую попу. Ткань кончилась, и он ощутил атлас ее кожи, потом ладонь Эдика выписала полукруг, и прикоснулась к нежнейшей внутренней стороне бедер.

Зара, хихикнув от щекотки, сильно сжала колени, стиснув его руку и едва слышно повторила:

— Ты же обещал…

— Прости, — так же тихо ответил Эдик и хотел было вытащить ладонь, но девушка не отпускала ее, а в следующий момент открылась и подалась вперед, его рука оказалась прижата к низу ее живота. Эдик медленно с нажимом стал поглаживать теплую, влажную ткань трусиков, которая оказалась под рукой. Девушка сильно прижалась к нему, и нащупав вздыбленный член, сама стала гладить его, затем стиснула так, что он едва не вскрикнул от боли.

— Ой, прости, прости! — прошептала, — я тебе больно сделала?

— Приятно, — возразил Эдик.

Впоследствии он не мог воссоздать в деталях все то, что у них произошло. Помнил только тот момент, когда испытал болезненно-сладостную долгую судорогу и услышал ответный страстный стон, а затем испуганное: «Что мы наделали!».

Девушка высвободилась из-под Эдика, откинула одеяло, стала шарить по нему рукой, провела у себя между ног и поднесла пальцы к глазам, затем выскочила, включила свет ночной лампы и в ужасе повторила: «Что мы наделали!».

Эдик, словно завороженный, смотрел на кровь, не зная, как реагировать.

— Мне конец, — обреченно сказала девушка, — эта армянская сука убьет меня.

— Не обязательно говорить ей, — наконец, выдавил из себя Эдик.

Зара посмотрела на него, как на идиота.

— А простыня? — она вскочила на ноги. — Вставай, попробую застирать, а ты одевайся, уходи скорей.

Эдик поднялся, стал одеваться, путаясь в штанинах. Зара откинула одеяло, сдернула простынь и как была, голая, выскочила из спальни. Сон в летнюю ночь кончился. Очарование растаяло, как с яблонь белый дым. Он оделся, подошел к окну, выглянул из-за занавески — двор был пуст — направился к выходу. Девушка стояла в кухне, наклонившись над умывальником, и яростно намыливала, терла простыню. Эдик подошел к ней и поцеловал ее обнаженное плечо.

— Я люблю тебя!

Зара промолчала. Помедлив, он добавил:

— Я женюсь на тебе.

— Дурак, — нелогично ответила она, — Уходи лучше.

В дверях Эдик оглянулся, чтобы еще раз увидеть ее пленительную нагую красоту. Словно почувствовав, она оглянулась и ответила взглядом, в котором ему почудилась надежда.

Шагая в свой угол, он мучительно пытался понять, какие чувства владели ею в этот момент.

Несмотря на холодноватое прощание, Зара не отказала ему в следующем свидании и всё повторилось, только ещё лучше. Потом Эдик ушел от Ашхен-Джан и вернулся на квартиру к Косте Христопополусу. Там они могли встречаться и заниматься любовью без риска для Зары спалиться перед сукой-мачехой.

Днем Эдик с корешами щипали в трамваях. Зара работала с ними. Её функция была, отвлекать фраеров, при её внешности это было нетрудно. Протискивалась к какому-нибудь сытному бобру и вставала рядом, мимолетно улыбаясь. Пока терпила, пуская слюни, заглядывал ей в декольте, а то и пытался щупать за задницу, Грек пиской вырезал ему лопатник, а Заяц или Скорик мазали котлы. Обычно всё проходило тихо-мирно, но, если всё же поднимался кипеш, в дело вступал Амбал, своими пудовыми кулаками прикрывая корешей. Бизнес процветал — крадуны нахвалиться не могли на свою новую помощницу. Но все понимали долго так работать нельзя — рос риск примелькаться и спалиться, да и местные щипачи стали косо поглядывать. Короче, гастроли заканчивались и надо было что-то решать с Зарой.

К тому времени, они влюбились друг в друга, по уши.

Вернее, как — Эдик влюбился, а Зара — фиг её знает. Женская душа — потемки. Она всё умоляла, чтоб он её отсюда увез. Жить, мол, больше не может, при этой армянской хевре. А Эдик, как на неё посмотрит, так у него и стекает в пах, никто ему не нравился так, как эта осетинская девчонка. А какой она была в постели… Нет, он твердо решил её умыкнуть.

Правда имелась одна загвоздка. Миша Черный — пахан её шайки и других таких же звеньев карманников в Баку. Зара задолжала ему за обучение, за то, за сё, она и сама не знала сколько.

Кинуть Мишу не получится — вор авторитетный. Мало того, что в Баку больше не сунешься, так и в Махачкалу маляву пришлют, и на правИло поставят.

Миша жил в Черном городе — предместье Баку с низкокрышими домами, олеандрами вдоль улиц и трамвайными путями.

Это был глухой район трамвайного парка. Молодые люди отпустили мотор, и Зара еще несколько минут вела Эдика по тупикам и закоулкам, пока они, наконец, не очутились возле неказистого деревянного строения. По сути, это был старый сруб. Зара в дом не пошла, сказав, что подождет снаружи — урки не любят, когда бабы вмешиваются в мужские дела.

Обозрев фасад убогого жилища, Эдик удивился, что такой именитый бродяга, живет в этом доисторическом убожестве, но, когда зашел внутрь, от первого впечатления не осталось и следа. Огромная горница была залита множеством огней из красивой и, по-видимому, очень дорогой люстры, висевшей над круглым старинным дубовым столом на высоких резных ножках. На полу несколько ковров ручной работы. Слева от входа находились двери в смежные комнаты. Справа от входа, сразу же за дверями, сложена русская печь, а чуть дальше на широком топчане, облокотившись на несколько пуховых подушек, сидел, скрестив под собой ноги, пожилой уркаган. За столом сидели еще двое здоровых быков, близкие Миши, один из которых и пустил гостя в хату.

Хотя Мише шел всего лишь пятый десяток, выглядел он лет на шестьдесят, видно было, что в этой жизни он немало успел хлебнуть. Даже неспециалист мог понять, что болезни достали его не на шутку. Под топчаном стояла плевательница. На журнальном столике лежали лекарства.

Когда они вошли, хозяин дома разговаривал по телефону и курил косяк, рядом с ним лежала колода карт и черные лагерные четки.

Закончив говорить, пахан поздоровался с гостем.

— Ну как там Махачкала? Как братья мои поживают, все ли ладом?

— Да все хорошо, — поспешил заверить его Эдик, — все живы, здоровы и тебе того же желают, Миша.

— Так чего хотел-то, Грек?

— Есть у тебя одна баба, Зарой кличут. Хотел бы выкупить её у тебя. Сколько спросишь?

Миша посмотрел на него долгим изучающим взглядом и в глубине его черных армянских глаз возникла искорка интереса, проснулась природная сметка и хитрость присущая этому народу.

— Цыганка, знаю такую, — сказал Миша, дунув шмаль, — зачем она тебе?

Голос его был делано безразличен.

— Серьёзно у нас, женихаться хотим.

— Ну, раз серьезно, препятствовать не стану. Ты Грек, хоть и молод, но уже зарекомендовал себя как истинный бродяга и жулик. Поэтому, давай по серьёзному — девчонка, красуля — маков цвет, и не из фраеров, а из наших. Я слышал, ты уже попользовался её талантами. Так вот, за это и за неё, я спрошу у тебя немного — червонец штукарей всего и делай с ней, что хочешь.

Десять тысяч — ни хрена себе, подумал Эдик, — за всю гастроль, он и штуки не сделал. Миша явно издевался над ним. Но, попрощались дружески, пожелали друг другу фарта, с тем и расстались.

Надо где-то искать бабки, так слинять и думать нечего. Черный в своем праве — их будет искать вся босота от Баку до Москвы.

Но тревоги почему-то не было. Откуда-то Эдик знал, что найдет эти деньги.

Ночью ему приснился Гриня. Он звал к себе, сулил денег и просил помощи.

Услышав сумму, Зара не смогла сдержать слез — ещё бы, такие деньжищи затребовал старый черт — не видать ей воли. Эдик, как мог успокоил любимую, сказав, что все вопросы решит, надо только съездить в одно место. Девушка поверила, просветлела лицом и заулыбалась.

Сразу от Миши они поехали на вокзал, где Грек купил билет на вечерний рейс до Батуми.