Корсар

Глава 44

Когда эйфория победы прошла, а трупы англичан отправились на корм акулам, мы ещё раз прошлись по галеону, подводя итоги. Корабль принадлежал английскому приватиру, и возле Авеса оказался случайно. К нашему золоту он не имел никакого отношения, так что, можно сказать, просто попал под горячую руку.

А ещё, как бы цинично это не звучало, но каждому из выживших банально достанется больше золота. Не только того, что закопано на острове, но и того, что находилось на «Марии». Лично меня добыча с этого галеона более чем устраивала.

Корабли расцепили, подвели борт к борту, чтобы удобнее было перегружать добро, флибустьеры хмуро начали опустошать трюм галеона. Брали только самое ценное, понимая, что всё на бригантину попросту не войдёт, тем более, что нужно ещё и оставить место под сокровища. А пересаживаться на неповоротливую и медленную «Марию» ради лишних пары тысяч песо я не хотел. Можно было бы выделить призовую команду, прийти в порт на двух кораблях, но людей, чтобы довести оба корабля на Кюрасао и не упасть потом от изнеможения, не хватало.

Поэтому флибустьеры понемногу грузили добычу к нам, а я без особого интереса порылся в капитанской каюте, в кают-компании и в пассажирской. Из всего, что там нашлось, более-менее приличной добычей оказалось только испанское вино, которое я тоже приказал тащить к нам на борт. А потом вышел на палубу галеона, наблюдать за погрузкой.

Трупы убрали, но тёмные пятна крови виднелись тут и там, глубоко въедаясь в дерево вместе с тошнотворными запахами вываленных потрохов. Можно сказать, я уже привык к подобному зрелищу.

— Ты — чёртов мясник, Грин, — произнёс Клешня, подходя ко мне в компании ещё пары человек.

Я нехотя повернулся к нему. Так, похоже, Клешню пора убирать.

— Что ты сказал, Клешня? — спросил я. — Рекомендую выбирать слова тщательнее.

— То, что ты слышал, — произнёс он и добавил. — Месье капитан. Ты видел, сколько наших положили?

Вот этого я ещё не успел сделать, надо было бы сходить и посмотреть. Ещё и Андре-Луи наверняка там зашивается, не справляясь с потоком раненых.

— Не строй из себя гуманиста, Клешня, — фыркнул я. — Сам же небось радуешься, что тебе теперь большая доля достанется.

Штурман дёрнулся, как от пощёчины, зло прищурился, отвернулся и ушёл на «Поцелуй Фортуны», не говоря больше ни слова.

А нашей команды и в самом деле положили едва ли не два десятка, и неизвестно ещё, сколько раненых не доживут до следующего утра. Неприятно, конечно. Клешне всё-таки было в чём меня упрекнуть. Но это не значит, что Клешня мог разговаривать таким тоном и в таких выражениях.

Но этот разговор видели и слышали многие, а значит, шепотки пойдут наверняка. Я тоже перешёл на бригантину, скользнул взглядом по ровному ряду завёрнутых в парусину тел. Как ни прискорбно, но такое уж наше ремесло, и я с тем же шансом мог оказаться среди них, зашитый в парусиновую койку.

Флибустьеры заканчивали погрузку, затаскивая в наш трюм последние ящики и мешки, теперь можно было возвращаться на остров.

— Топите это корыто, — приказал я, когда все переместились на бригантину.

— Ну вот, а могли бы приз взять, не так уж он и пострадал… — протянул кто-то в толпе.

— Топите, я сказал, — рыкнул я, жутко раздражаясь от того, что мне приходится повторять приказ.

Двое пиратов с топорами забежали по сходням на «Марию», а спустя несколько минут вернулись обратно.

— Дело сделано, — отрапортовал один, закинув топор на плечо.

— Всё, уходим. Сокровища сами себя не откопают, — произнёс я.

Ограбленный галеон начал уходить под воду, а на «Поцелуе Фортуны» начали ставить паруса. Хотелось поскорее уже откопать золото, погрузить на корабль, поделить и уйти на покой. Чем скорее, тем лучше.

«Мария» ушла под воду удивительно быстро для такого большого корабля. Мы даже не успели отойти далеко, а на месте галеона теперь были только круги на воде, обломки досок, пустые бочки и крысы, цепляющиеся из последних сил за всё, что могло плыть.

Ну а я переоделся в чистое и спустился на камбуз, возле которого до сих пор ждали своей очереди раненые, истекая кровью. Завидев меня, они немного оживились, но я взмахом руки дал понять, что подождать всё равно придётся.

На камбузе усталый мальчишка зашивал раненого, Бог знает какого по счёту за сегодня.

— Ха, да у тебя руки по локоть в крови, как у настоящего пирата! — пошутил я, но малец шутки не оценил.

— Не хочу быть врачом, — простонал он.

— А они не хотят остаться без рук или ног, — возразил я, и раненый на столе часто закивал. — И если мы возьмём врачом кого-то другого, любого дегенерата с ножовкой, то поверь мне, очень скоро калек на этом корабле будет больше, чем здоровых людей.

Я тоже чувствовал дикую усталость после абордажа и прочего, но всё равно скинул камзол, закатал рукава, помыл руки и принялся за работу вместе с ним. Вдвоём дело, само собой, пошло гораздо быстрее.

— Белое к белому, жёлтое к жёлтому, красное к красному, — напомнил я ещё раз на всякий случай.

Да и флибустьеры, хоть и знали, что юнга теперь многое умеет сам, всё равно больше доверяли мне, подсознательно делая выбор в пользу старшего врача, и в целом теперь гораздо спокойнее вели себя на операционном столе. Весь их опыт говорил о том, что подобные раны неизбежно заканчиваются ампутацией и списанием на берег, но на «Поцелуе Фортуны» теперь было иначе, и это многие понимали. А нужно было всего лишь дезинфицировать раны, а потом держать их в чистоте. Не всегда это, конечно, помогало, но в большинстве случаев — да. Всё-таки и здоровье в этом плане у местных головорезов было по-настоящему бычьим.

Вскоре непрерывный поток раненых начал потихоньку иссякать. Я не сомневался, что колотые, рубленые, резаные и стреляные раны будут сегодня сниться и мне, и Андре-Луи. Последним к нам пришёл Эмильен со сломанным ребром, и я наложил тугую повязку, заодно показав юнге, что делать в таких случаях.

— Капитан, а вы этому всему где научились? — спросил парнишка, пытаясь в тазике оттереть руки от въевшейся крови.

Я пожал плечами.

— Жизнь научила, — хмыкнул я, вспоминая курсы ОБЖ и уроки первой помощи в автошколе. — А так-то я ни петь, ни рисовать.

— Понятно, — протянул юнга.

Усталость накатила на меня с новой силой, и я потянулся всем телом, пытаясь прогнать тяжесть во всём теле. По сравнению с обычным днём на плантации это, конечно, сущий пустяк, но я давно уже отвык от подобного. Хотелось развалиться на кровати в своей каюте, осушить бутылку портвейна и забыться крепким сном без сновидений, чтобы проснуться уже возле Авеса. Но нет, нужно было ещё похоронить наших мертвецов. Так что я похрустел всем, чем сумел, разминая усталые мускулы, кое-как вымыл руки, накинул камзол и пошёл на палубу. Юнга пошёл следом за мной.

Погибшие так и лежали на палубе, завёрнутые в парусину, и я достал из кармана маленькую Библию, а затем оглянулся по сторонам в поисках боцмана. Тот задумчиво жевал табак, сидя на толстом мотке каната.

— Давай всех наверх, — приказал я.

Старик кивнул, сунул в рот свисток, болтавшийся на шнурке у него на шее. Пронзительный свист резанул по ушам, наверняка не только мне, но и всем тем, кто устраивался отдыхать после тяжёлого дня. Я живо представил ворчание и брань на нижней палубе.

Но вскоре все начали выходить на палубу, вопросительно глядя на меня, на боцмана и на вахтенного. Я кивнул в сторону усопших, и моряки начали строиться у противоположного борта, снимая банданы и шляпы. Два раза объяснять не приходилось.

Когда вся команда выстроилась на палубе, я тоже снял шляпу и вышел перед строем. Раскрыл Библию, на нужном месте у меня лежала закладка, зачитал несколько строк про жизнь вечную и переход от смерти в жизнь, сказал «аминь», и погибших пиратов по одному начали отправлять за борт. Я хмурым взглядом провожал каждого, понимая, как сильно поредела команда после этого сражения.