Краткая история Венгрии. С древнейших времен до наших дней

УХУДШЕНИЕ АВСТРО-ВЕНГЕРСКИХ ОТНОШЕНИЙ

Ухудшение взаимоотношений двух половин дуалистической монархии на рубеже веков перестало быть тайной и для внешнего мира. В дипломатических канцеляриях об Австро-Венгрии стали говорить как о втором после Османской империи «больном человеке» Европы. Факты подтверждали печальный диагноз. Острейший чешско-немецкий конфликт на почве языка в землях Чешской короны парализовал парламентско-конституционную жизнь всей Цислейтании, сделав политический кризис в австрийской половине империи хроническим.

В Венгрии движение национальностей еще не обрело силы и размаха чтобы существенно повлиять на функционирование политической системы. Эта система давила на невенгерские народы и душила их свободу решительнее, нежели более либеральная австрийская система. Кроме того, удельный вес господствующего этнического элемента в Австрии был менее значителен, чем в Венгрии, — австрийские немцы едва составляли треть населения. Следует также сказать, что ни один народ королевства не обладал столь мощной по своему экономическому потенциалу и уровню политической организованности буржуазией, как чешская. В Чехии угроза дуализму исходила прежде всего от самой господствующей нации и ее правящих классов, извлекших максимум выгоды для себя из австро-венгерского компромисса.

На рубеже веков стало очевидно, что дуалистическим устройством монархии недовольны все: венгерские помещики и буржуазия хотели большего, чем давала система, они добивались как минимум перенесения центра империи в Венгрию, в Будапешт с тем чтобы сделать империю и фактически и формально Венгро-Австрией. Австрийскую буржуазию, считавшую, что Венгрия и так получила слишком много, откровенно раздражали непомерные, по ее мнению, претензии мадьяр. Одним словом, относительному благополучию и устойчивости, которые империя Габсбургов обрела в 1867 г. в результате австро-венгерского соглашения, пришел конец. Наступил необратимый процесс углубления его многоаспектного кризиса.

Проблемы, не решенные или же решенные лишь наполовину в 1867 г., теперь с новой силой давали о себе знать. К старым противоречиям XX век прибавил новые, порожденные «вползанием» Европы в эпоху империализма. В процессе перерастания капитализма свободной конкуренции в монополистический и в Австро-Венгрии выросли и окрепли новые экономические, социальные и политические силы, начинавшие оказывать все более мощное воздействие на складывание соотношения классовых сил и на все аспекты жизни общества. Острейшие формы стали принимать конфликт между трудом и капиталом. Рабочий класс, выросший численно и организационно, возглавляемый социал-демократией, постепенно становился фактором политической жизни.

В основе обострявшихся с каждым годом австро-венгерских отношений и кризиса всей системы дуализма лежал объективный фактор — общий рост экономического потенциала и рост политического влияния в империи. Они делали все более нетерпимыми ограничивавшие суверенитет, свободу действий империи вовне и внутри узы дуализма. Стремясь ослабить эти стеснительные узы, оппозиционные дуализму силы, не отвергая систему в целом, стремились к ее изменению в пользу Венгрии, сохраняя в то же время ее очевидные преимущества, экономические и политические. Венгерские господствующие классы, как и австрийские, отлично сознавали, что в случае разделения они останутся один на один со своими угнетенными народами, а это было более чем нежелательно. И те и другие по большому счету нуждались в поддержке друг друга, чтобы сохранить власть в многонациональной стране. Не удивительно, что и самые ярые венгерские критики дуализма в своем отрицании ненавистного им дуализма не шли дальше персональной унии, т. е. сохранения общности двух государств на династической основе. Политика и поведение Венгрии в развернувшемся кризисе поневоле колебались между желанием ревизии дуализма и нежеланием его полного разрушения.

В конце XIX — начале XX в. в недрах господствующих классов Венгрии возникло влиятельное течение аграриев. Оно добивалось приспособления внешнеторговой и торгово-таможенной политики империи к нуждам и интересам Венгрии, т. е. ее магнатов. Аграрии требовали установления высоких таможенных пошлин на ввоз сельскохозяйственных продуктов в Австро-Венгрию из-за границы. Речь шла прежде всего о «герметичном» закрытии в интересах венгерских помещиков рынка империи перед зерно- и скототорговцами из Сербии, Румынии и других Балканских стран.

В своей борьбе против правящей партии либералов аграрии широко использовали антиавстрийские и антидуалистические настроения средних слоев, манипулируя национальными лозунгами, выдвинутыми в свое время еще партией независимости. Средние слои промышленной буржуазии, беззащитные перед лицом австро-чешской индустрии, требовали усиления протекционистских мер, таможенного отделения от Австрии, т. е. создания самостоятельной таможни. Разразившийся в 1900–1903 гг. экономический кризис, вызвавший сокращение производства и увольнение десятков тысяч рабочих, сделал популярными требования энергичной поддержки отечественной промышленности в самых широких массах трудящихся. Повседневными стали многолюдные демонстрации безработных, число которых в 1902 г. достигло 100 тыс. Только в Будапеште в один день 21 декабря 1901 г. на улицу вышли свыше 10 тыс. безработных.

В такой обстановке кабинет Калмана Селла (1899–1903), весьма изворотливого политического деятеля, осенью 1902 г. внес в парламент законопроект об увеличении контингента рекрутов на 25 %. В ответ оппозиция выдвинула свои контрпредположения: введение венгерского языка в частях общей австро-венгерской армии (это должно было открыть широкий доступ к военной карьере и офицерским должностям сынкам «джентри»), дислокация этих соединений только на территории королевства, использование только национальных знамен, знаков отличия, герба, замещение командных должностей только венгерскими подданными. Программа мадьяризации, несмотря на ее несомненно демагогический и узкоклассовый характер, нашла горячий отклик в широких массах трудящихся, хотя она ни в малейшей мере не могла помочь им в их бедственном положении. В чем же причина столь редкостного совпадения лозунгов буржуазно-помещичьей оппозиции с настроениями масс?

Причина простая: общая армия и в начале XX в. продолжала, в сущности, в значительной мере оставаться австрийской, императорской. Характерная деталь: венгерскому парламенту и правительству лишь после многолетних споров, дискуссий и борьбы удалось сломить упорное сопротивление австрийской стороны и добиться внесения в официальное название австро-венгерской армии одной-единственной буквы «и», чтобы она называлась не «императорско-королевской», а «императорской и королевской». Конечно же, нововведение ничего в статут общей армии не внесло, кроме того, что до некоторой степени удовлетворило уязвленную гордость венгерской стороны. Армия осталась, какой й была: австрийской, императорской, «черно-желтой» (австрийские цвета), руководимой все тем же австрийским офицерским корпусом, в котором более значительным являлся удельный вес славянского, хорватского, сербского, чешского этнического элемента, чем мадьярского.

Неудивительно, что общая армия пользовалась малой популярностью в Венгрии, а если говорить точнее, она была просто-напросто непопулярна. Были слишком живы воспоминания о 1848–1849 гг. и слишком сильны антиавстрийские традиции, традиции хонведов, чтобы заставить внуков борцов за свободу беспрекословно становиться под ненавистные черно-желтые знамена, служить под началом австрийских офицеров, слушать команды, отдаваемые на немецком языке. И неудивителен поэтому тот резонанс, который вызвала в стране борьба оппозиции против правительственного законопроекта об увеличении численности рекрутов, внесенного под давлением австрийской военщины. Она жаждала поскорее включиться в новый тур гонки вооружений, который принес Европе наступивший XX в.

Несмотря на очевидную популярность выдвинутых оппозицией «национальных лозунгов» и массовость организуемых ею митингов и собраний, она предпочла парламентские методы борьбы внепарламентским, не желая вынести спор на улицу. Руководящая сила оппозиции — Партия независимости прибегла к обструкции. Пользуясь правилами внутреннего устава парламента, она решила «утопить» обсуждение правительственного законопроекта в многочисленных и бесконечно длинных речах, не давая закончить дискуссию по обсуждаемому вопросу. Палата депутатов превратилась в арену словопрений, нередко переходивших в рукопашные схватки между «представителями народа», т. е. между депутатами правящей либеральной партии, а их было большинство (279), и Партии независимости, которую возглавил вернувшийся из эмиграции Ференц Кошут, сын бывшего правителя. Он располагал 75 мандатами. К силам Партии независимости присоединялись временами 11 депутатов от партии Угрона Габора, а также депутаты от католической Народной партии, имевшей 25 мандатов, 7 беспартийных и 16 депутатов от национальностей. Скандальные сцены, драки и побоища стали повседневным явлением.

КОРОЛЬ ФРАНЦ ИОСИФ И ГРАФ ИШТВАН ТИСА

В июне 1903 г. Францу Иосифу пришлось сменить «своего» венгерского премьера. Вместо гибкого и осторожного тактика К. Селла правительство возглавил граф Карой Кун-Хедервари, бывший хорватский бан, «отличившийся» кровавым подавлением национальных волнений в Хорватии-Славонии, народ которой все громче требовал расширения автономии родной страны, добивался, так же как и Венгрия от Австрии, экономической независимости от Венгрии, протестовал против использования венгерских знамен, герба, мадьяроязычных надписей и т. д. Но с венгерской оппозицией народ Хорватии-Славонии не справился, поскольку в Венгрии Кун-Хедервари не мог позволить себе пустить в ход оружие, что он сделал без колебаний в Хорватии, тогда премьер попытался уладить дело подкупом и взятками, однако ничего не вышло. Получился грандиозный скандал.

В этот момент сдали нервы у невозмутимого, ко всему привыкшего и много повидавшего за более чем полвека своего царствования монарха. Находясь на маневрах войск в Галиции, крайне раздраженный неурядицами в королевстве, он издал 17 сентября 1903 г. приказ по армии, получивший название «хлопийский» и ставший знаменитым в истории монархии (Хлопи — место, где находилась ставка императора). Текст приказа звучал весьма грозно и чрезвычайно оскорбительно для ушей венгров: «Я должен и хочу и впредь сохранить существующие в армии порядки. Пусть знают все, что я никогда не откажусь от моих прав и привилегий верховного главнокомандующего… Моя армия должна остаться общей и единой, такой, как она есть». Верховный далее утверждал, что именно «благодаря духу единства и гармонии, царящим в армии, национальное своеобразие всех племен и народностей служит общему делу» (курсив наш. — Т. И.). Это был язык солдата, абсолютного монарха, самодержавного властителя. Как будто не существовало ни австро-венгерского соглашения, преобразовавшего империю в конституционную монархию, ни венгерской конституции — старой и новой. А приравнять славную венгерскую нацию, потомков гуннского вождя Аттилы, к «племенам», быть может, даже к славянам и влахам? Это было чересчур даже для монархистов чистейшей пробы, самых традиционно прогабсбургски настроенных аристократов и консерваторов. Возмущению и негодованию, охватившим всю страну и все слои венгерского общества, не имелось предела. Открылись старые раны. Антиавстрийские настроения, откровенные и ничем не прикрытые, кое-где в 1903 г. переросли в стычки с австрийскими частями общей армии, расквартированными в венгерских городах. Племянник короля престолонаследник Франц Фердинанд, прямолинейный, солдафонского склада мышления человек, мечтавший о восстановлении единой империи без всякого дуализма и единой армии без всяких «и», склонялся к применению силы и рекомендовал «энергичные» меры для подавления манифестаций. Рекомендации его были удивительно просты и однообразны: ввести в Будапешт две дивизии и разогнать парламент. Вот так.

Император-король, однако, лучше разбирался в нравах «своих мадьяр». Инстинкт самосохранения, никогда ему не изменявший, подсказывал: благоразумнее не доводить дело до крайности. А поскольку особой изобретательностью Франц Иосиф никогда не отличался, то решил отправить на покой графа Кун-Хедер-вари, пробывшего на посту главы правительства неполных полгода, с 24 июня по 2 ноября 1903 г.

Настал час графа Иштвана Тисы, самого яркого представителя господствующих классов Венгрии довоенной эпохи, бесспорно крупного политического деятеля, жесткого, последовательного в своих действиях, с цепким умом и железной волей. (Ну и, конечно, со всеми добродетелями и недостатками кальвиниста пуританского склада.) «Бешеный из Геста» — так назвал Тису гениальный венгерский поэт Эндре Ади, звезда которого на поэтическом небосклоне мадьярской словесности заблистала в 90-х годах. Францу Иосифу энергичный Тиса пришелся по душе, хотя по характеру они были совершенно противоположные. Правда, и короля и его слугу объединяла одна общая черта — абсолютная убежденность в необходимости сохранить неприкосновенность существующего общественного строя, господствующего общественного порядка и дуалистического устройства двуединой империи. Оба сознавали: достаточно вытащить из его фундамента хоть один кирпич — и все сооружение развалится.

Придя к власти, новый премьер принялся энергично расправляться с социальными волнениями рабочих и сельской бедноты, принявшими особенно большой размах весной и в начале лета 1904 г. на юге страны. 24 апреля произошло кровавое побоище демонстрантов в родном комитате премьера — в Бихаре, в местечке Элешд (ныне Алешд в Румынии), где войсковые и жандармские части открыли огонь по толпе безоружных крестьян венгерской и румынской национальности. Столь же решителен был премьер при подавлении 5-дневной всеобщей забастовки железнодорожников Венгрии в середине апреля 1904 г.

Подавив волнения социальных низов, осенью 1904 г. Тиса принялся за оппозицию. Четыре депутата правящей либеральной партии внесли в палату законопроект об изменении (ревизии) внутреннего устава палаты. Новый устав давал председательствующему право ограничить регламент речей депутатов, положить конец обсуждению любого вопроса и приступить к голосованию. 18 ноября во время дискуссии дисциплинированные депутаты правительственного большинства по условному знаку председателя — взмаху платком, — единодушно вскочив с мест, так же единодушно проголосовали за новый устав. В невообразимом шуме и сутолоке председательствующий объявил, как потом выяснилось, устав принятым. Многие депутаты даже не поняли, что в этот момент происходила парламентская процедура голосования. В знак протеста против неслыханного способа обращения с членами Государственного собрания группа депутатов — членов правящей либеральной партии — во главе с Дюлой Андрашимладшим вышла из партии, образовав самостоятельную фракцию.

На следующем заседании 14 декабря депутаты оппозиции учинили подлинный разгром великолепно отделанного помещения зала заседаний; «отцы народа», респектабельные господа, крушили и ломали все, что попадало под руку, вплоть до наглухо привинченных к полу скамеек. Опустевший к вечеру зал выглядел как поле битвы, единственно только без трупов павших героев. Героев в этом постыдном спектакле не было. Тиса тем не менее продолжал гнуть свою линию. 3 января 1905 г. он добился от короля указа о роспуске венгерского парламента. Премьер пользовался полным доверием Франца Иосифа. Но была еще одна коронованная особа, кого искренне восхитил образ действий Иштвана Тисы. Это был властелин второй Германской империи Вильгельм, который в кругу приближенных сказал о венгерском премьере: «Такой человек нужен и Германии».

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРИЗИС 1905–1906 гг. «ЕХ LEX»

Состоявшиеся в конце января — начале февраля всеобщие парламентские выборы в Венгрии, как и вся политическая жизнь страны в течение двух последующих лет, прошли под знаком первой русской революции, оказавшей огромное влияние на настроение масс, особенно рабочих. Рядом, по соседству, зашатался казавшийся непоколебимым трон царя-деспота, оплота всеевропейской реакции. Начавшиеся с расстрела петербургских рабочих события великий Ади уподобил землетрясению; «гордостью истории», истинно народной назвал он русскую революцию. Печать напоминала, что «московитской революцией» поколеблен трон тех, кто «растоптал нашу свободу», намекая на царскую интервенцию 1848–1849 гг. Уже в январе-феврале 1905 г. социал-демократическая партия организовала сотни собраний и митингов, на которых венгерские рабочие не только выражали полную солидарность с «русскими братьями», но и клялись выступать за свои права так же энергично и революционно, как и они. Популярнейшим лозунгом скоро стал клич: «Будем действовать по-русски!»

Парламентские выборы, проходившие в этой накаленной до предела обстановке, окончились сенсационным поражением либералов; впервые за четыре десятилетия существования дуалистической системы они потерпели на выборах поражение, причем сокрушительное, набрав всего 159 мандатов, в то время как их главный противник — Партия независимости завоевала в палате 166 мест. Все же коалиция оппозиционных партий имела в новом парламенте 254 депутата. И впервые в дуалистическую эпоху дуалистическая конституционность дала серьезную осечку.

Король не осмелился соблюсти элементарное правило парламентаризма и поручить формирование правительства партии, победившей на выборах. Он, как и придворные круги, и австрийская военщина, испугался коалиции, которая одержала победу над путавшими их национальными лозунгами, направленными против Австрии и системы дуализма. В течение полугода Вена тянула дело, надеясь на раскол коалиции. Полгода Венгрия не имела правительства. В июне, когда все попытки короны потерпели неудачу, король решился на необычный шаг, передав управление страной кабинету чиновников во главе с бывшим министром обороны и бывшим капитаном венгерской лейб-гвардии короля генералом Гезой Фейервари.

21 июня палата депутатов по призыву коалиции, объявив «правительство трабантов» (так называлась венгерская королевская гвардия, которой командовал генерал Фейервари) антиконституционным, провозгласила «национальное сопротивление». Оно выражалось в отказе комитатов сотрудничать с незаконным правительством, выставлять рекрутов и собирать налоги. Наступило состояние «ех lех», т. е. вне закона, поскольку страной правило правительство, не обладавшее законными, конституционными полномочиями. Кабинет Фейервари летом действительно оказался в полной изоляции, с ним никто не хотел иметь дело. Бастовавшие в летние месяцы сельскохозяйственные рабочие» обосновывая свое право на стачку, заявляли: «Сейчас нет закона, король его нарушил», и «мы вправе нарушить контракты об уборке урожая!»

Рабочий класс, воодушевленный русской революцией, требовал от колебавшегося руководства социал-демократии и профсоюзов более решительных действий во имя осуществления ею же выдвинутой программы демократизации политического строя страны, и прежде всего всеобщего, равного, тайного, прямого избирательного права. В поисках союзников социал-демократическое руководство обратилось к оппозиционной коалиции, предложив ей поддержку организованного пролетариата взамен обещания осуществить избирательную реформу. Коалиция, во главе которой стояли люди далеко не демократического склада, такие консервативные аристократы, как граф Андраши или граф Альберт Аппони, отнюдь не жаждала ни союза с социалистами, ни тем более расширения избирательного права в пользу рабочего класса. Более чем умеренных взглядов придерживался и лидер Партии независимости Ф. Кошут. Сделка, таким образом» не состоялась.

И тогда на социал-демократию как на союзницу обратил внимание министр внутренних дел незаконного кабинета Йожеф Криштофи. Сделал он это в самое время, ибо положение в стране с точки зрения властей ухудшалось с каждым днем. Пассивное сопротивление комитатов, вызвавшее, как установило министерство финансов в июле, значительное сокращение государственных доходов, грозило выйти из-под контроля коалиции и опрокинуть «законность и порядок» даже в армии. Военное министерство жаловалось на участившиеся случаи подстрекательства солдат к неповиновению приказам офицеров. Русский консул в Будапеште считал, что движение уничтожало в «гражданах сознание их обязанности в отношении к государству», дезорганизовало систему управления и вызывало «внутреннюю междоусобицу».

В обстановке, когда кризисные явления нарастали, а власти были бессильны что-либо предпринять для нормализации положения, «правительство трабантов» с санкции короля и двора пошло на смелый маневр, противопоставив коалиции всех оппозиционных парламентских партий блок с социалистами. Национальным лозунгом коалиции стала программа социальных реформ, и прежде всего реформа всеобщего избирательного права. Тайные переговоры руководителей венгерской социал-демократии с министром внутренних дел Йожефом Криштофи начались в июле и завершились подписанием соглашения, известного в истории как «пакт Криштофи — Тарами». Эрнё Тарами в последние годы прошлого» века и позднее являлся главным редактором центрального органа партии газеты «Непсава» («Слово народа») и вплоть до первой мировой войны оказывал решающее влияние на формирование идеологии, политики и тактики партии.

Пакт Криштофи-Тарами предусматривал полную поддержку незаконного правительства в его борьбе против национальной коалиции, но только после того, как правительство официально объявит о своем решении осуществить всеобщее избирательное право, о котором рабочий класс Венгрии мечтал и за которое боролся со времени возникновения в стране социалистического организованного движения. Со стороны социалистов это был более чем сомнительный и даже опасный шаг. Во-первых, пакт сузил фронт борьбы за демократизацию общества важной самой по себе, но единственной и сравнительно ограниченной целью. Во-вторых, социал-демократическое руководство пошло на этот шаг ради достижения поставленной задачи, правда ничуть не смущаясь тем, что может запятнать честь, достоинство и репутацию пролетариата и его партии, низводя ее до уровня ординарных буржуазных партий, для которых «цель» действительно «оправдывает средства». Лидеры социал-демократов вступили в союз с правительством, которое в Венгрии абсолютно никого не представляло, а являлось исключительно инструментом абсолютистского режима, установленного венским двором и королем. Разумеется, Тарами и его единомышленники охотнее блокировались бы с той же Партией независимости, что они и попытались сделать в самом начале кризиса. Но их предложением пренебрегли, и тогда они круто повернули на 180 градусов.

Очевидная неуверенность венгерской социал-демократии в действительно сложнейшей политической обстановке, ее шараханье из одной крайности в другую, противоположную объясняются взаимодействием, отчасти случайным совпадением очень разных по значению и характеру явлений и факторов. Бесспорно, однако, что венгерская социал-демократия в 1905 г. была захвачена врасплох неожиданными историческими событиями, начиная от русской революции и кончая победой национальной коалиции. К ним она не была подготовлена ни в теоретическом, ни в практическом плане. Партия не разработала программу по национальному вопросу, хотя сама была многонациональной и представляла многонациональную страну, где имелись нации угнетенные и нация господствующая. Страна быстро набирала темпы индустриализации, но тем не менее оставалась преимущественно крестьянской, поэтому социал-демократам необходимо было разработать отвечающую данным условиям аграрно-крестьянскую программу.

В 90-е годы венгерская социал-демократия делала, по существу, только первые робкие шаги к осмыслению указанных остроактуальных проблем. Ей не хватало теоретического багажа, да и кадрами теоретиков она была не очень богата. Между тем время не ждало, а некоторые решения в кризисной ситуации необходимо было принимать немедленно. Партия фактически сдала в архив лозунг самоопределения наций, выдвинутый на заре социалистического движения в Австро-Венгрии. Она едва откликнулась на бурные дискуссии между сторонниками культурно-национальной автономии и автономии территориальной в австрийской социал-демократии, на биение теоретической мысли в соседней стране. Ее не могла вывести из состояния летаргия даже «брюннская программа» австрийской социал-демократии — первая в истории международного рабочего движения специальная программа по национальному вопросу, привлекшая к себе внимание во всем мире.

Вплоть до заключения пакта Тарами-Криштофи венгерская социал-демократия явно сторонилась постановки национального вопроса и для венгерской, и для остальных стопроцентно угнетенных наций королевства, хотя по-своему признавала и боролась за их равноправие. Из всего богатого теоретического наследия марксизма партия прочно усвоила лишь самое общее положение о подчиненности национального вопроса социально-классовому. Она боялась распада Австро-Венгерской империи, но пуще всего ее страшила мысль о распадении на части Венгерского королевства. В то же время социал-демократы прекрасно отдавали себе отчет в опасности проникновения национализма в идеологию и политику пролетариата, поскольку это грозило буржуазным перерождением партии рабочего класса. Оттого венгерские социал-демократы и избегали занять четкие позиции по венгерскому национальному вопросу, по проблеме независимости и полного государственного суверенитета Венгрии. Несмотря на честность занятой позиции, она в конечном счете выглядела как национализм наизнанку.

Летом 1905 г. социал-демократия, вступив в союз фактически с габсбургским абсолютизмом на условиях борьбы против национальных лозунгов, умудрилась все-таки уйти от необходимости выявления своего принципиального отношения к венгерскому национальному вопросу.

Лидеры социал-демократии добросовестно выполнили взятое на себя по пакту обязательство использовать всю мощь организованного пролетариата в борьбе против национальной коалиции и ее лозунгов, направленных к ослаблению дуалистических уз. Движение за всеобщее избирательное право приняло массовый характер. Оно дало толчок и борьбе рабочих Австрии за демократическую избирательную реформу. Опасаясь дальнейшего усиления движения в Австрии, ее министр-президент П. Гауч и министр иностранных дел монархии польский аристократ А. Голуховский убедили императора-короля отменить свою предварительную санкцию на проведение венгерской реформы, фактически дезавуировав своего верного генерала-телохранителя Фейервари.

Кабинет Фейервари 11 сентярбя вынужден был просить отставки. Положение осложнилось еще больше. Чрезвычайный съезд социал-демократической партии 10 сентября объявил о решимости бороться с применением «самых крайних средств» против любого парламентского большинства или правительства, которое откажется сделать всеобщее избирательное право «своей наиболее срочной задачей». В подкрепление серьезности этих слов 15 сентября в день открытия осенней сессии парламента социал-демократическая партия провела в Будапеште первую в истории Венгрии массовую политическую забастовку и 100-тысячную демонстрацию перед парламентом. В октябре после неудачи переговоров между королем и лидерами коалиции корона вынуждена была вернуться к варианту с избирательной реформой и к регенерации кабинета Фейервари-Криштофи.

Таким образом, осенью 1905 г. позиции правительства, поддержанного организованными выступлениями пролетариата, существенно усилились, но одновременно расширился и фронт «национального сопротивления», центр тяжести которого находился и комитатах. Коалиция пригрозила нанести свой ответный удар 10 октября, в день открытия новой сессии парламента. Со страху в Вене решили, что оппозиция готовит открытое восстание. 8 октября командующие пяти военных округов — будапештского, прессбургского, темешварского, загребского, падьсебенского — через фельдъегерей австро-венгерского генерального штаба получили строго секретные пакеты. В них содержался до мельчайших деталей разработанный план военных операций. Армейские корпуса имели задание по особому сигналу занять стратегические пункты Будапешта и других центров королевства.

А у господ из исполкома коалиции и в мыслях не было ничего подобного тому, что вогнало в панику стратегов из венского генштаба. Уже тогда, осенью 1905 г., в верхах оппозиции явственно стали ощущаться признаки усталости от непривычной длительности и остроты противостояния с королевской властью. Грозные вести из соседней России, сначала отступление царизма перед революцией и опубликование Манифеста 17 октября 1905 г., затем последовавшее там в декабре вооруженное восстание, а также стачки и демонстрации собственных пролетариев, среди которых стал распространяться боевой клич «Будем действовать по-русски!», настраивали лидеров «национального сопротивления» скорее на минорный, нежели на воинственный лад.

Больше всего их напугал боевой задор собственных сторонников. Так, в Клуже-Коложваре и в Ужгороде (Унгваре), Дебрецене и в других городах провинции правительственных служащих забрасывали камнями, набитые соломой чучела чиновников вздергивали на виселицы. В принципе коалиция тогда уже была готова покончить со всем этим затянувшимся «национальным сопротивлением», искали лишь благовидный предлог и подходящий момент. 19 февраля 1906 г., когда австро-венгерские войска ворвались в зал заседаний парламента, чтобы исполнить приказ о разгоне Государственного собрания, у оппозиции не нашлось, чем ответить на это новое наглое проявление откровенного абсолютизма. Пассивное сопротивление комитатов также пошло на убыль, особенно после того, как правительство прекратило выплаты комитатским чиновникам жалованья из государственного бюджета.

В апреле 1906 г. на основе пакта между оппозицией и короной первая сняла свои «национальные требования», а вторая отказалась, с необыкновенной легкостью от введения всеобщего избирательного права. (Конечно же, о пакте Криштофи-Тарами никто и не вспомнил.) На этих условиях венский двор согласился допустить оппозицию к власти. Новое коалиционное правительство, в которое вошли ведущие лидеры коалиционных партий, возглавил безусловный сторонник сохранения дуалистической системы Шандор Векерле, способный администратор, умный тактик и умеренный политик. Острый политический кризис с точки зрения официальной парламентской политики закончился вничью.

Наиболее значительным последствием событий 1905–1906 гг. был выход на широкую арену политической борьбы рабочего класса во главе с социал-демократией. Отныне он стал, хотя и не добился главной своей цели — демократического избирательного права, — фактором общественной жизни, с которым так или иначе следовало считаться любой партии, любому правительству в Будапеште и в Вене. В ходе кризиса значительно возросла организованность пролетариата. Несмотря на явно ошибочную, порою беспринципную, тактику и худосочную политическую программу, социал-демократическая партия стала бесспорной руководящей силой рабочего класса. Влияние социал-демократии и профсоюзов распространялось на все слои и группы пролетариата и сельской бедноты, в том числе на еще не вовлеченных ни в какие организации. Большую роль в этом сыграл ореол российской революции и необыкновенной стихийной силы солидарность венгерских рабочих со своими русскими братьями. Арсенал борьбы венгерских пролетариев пополнился новым средством, эффективность которого блестяще показали рабочие России, — всеобщей политической забастовкой. Революционный взрыв в России стимулировал поляризацию сил в рядах партии социал-демократов: на ежегодном съезде в 1905 г. впервые выступило организованное левое крыло во главе с выдающимся венгерским марксистом, первым издателем собраний сочинений Маркса и Энгельса на венгерском языке (как раз в 1906 г.), ученым-мыслителем, педагогом и социологом Эрвином Сабо.

В октябре 1907 г. наступил эпилог политического кризиса 1905–1906 гг.: после длительных и трудных переговоров правительств обеих половин монархии удалось заключить новое экономическое соглашение между Австрией и Венгрией сроком на 10 лет, при этом венгерская квота была увеличена на 10 %. Это было последнее в истории Австро-Венгрии экономическое соглашение. Ранее коалиционное правительство, вся энергия которого направлялась на подавление национальностей и демократических движений вообще, сумело провести через палату два антидемократических, преследовавших откровенно мадьяризаторские цели, законопроекта.

Школьный закон Аппони распространял государственный контроль на все школы, в том числе на церковные и общинные. Он предусматривал перевод на венгерский язык обучения всех школ, в которых «родным языком» не менее 20 % учащихся являлся венгерский. Результатом было резкое сокращение числа национальных школ. В 1907–1911 гг., например, закрылись 459 из 2760 румынских школ. Другой законопроект, автором которого был министр торговли Ф. Кошут, обязывал администрацию венгерских железных дорог принимать на службу только лиц, владевших венгерским. Действие закона распространялось на Хорватию-Славонию и нарушало ее автономию. Оба закона вызвали новое обострение национального конфликта в стране.

Естественным следствием напряженности в межнациональных отношениях явился кровавый инцидент в Чернове (комитат Липто) 27 октября 1907 г., собравшиеся на освящение новой церкви словацкие крестьяне-католики настаивали на проведении церемонии «своим» священником Глинкой, преградив путь к храму неизвестному патеру, присланному епископатом. Блюстители порядка, жандармы, открыли огонь по безоружной толпе, убив 15 человек. Несколько ранее, 10 октября, социал-демократия провела новую 100-тысячную демонстрацию в Будапеште и всеобщую забастовку в столице и в ряде других городов под лозунгами: «Да здравствует всеобщее избирательное право!», «Долой классовое господство!», «Нет родины без прав!» Но это был последний всплеск волны, поднятой бурей российской буржуазно-демократической революции.

АННЕКСИОНИСТСКИЙ БОСНИЙСКИЙ КРИЗИС. 1908–1909 гг.

31 декабря 1907 г., на следующий день после утверждения королем венгерского закона об экономическом соглашении, генерал Конрад фон Хётцендорф, начальник генерального штаба австро-венгерской армии и бесспорный глава австрийской военной партий, представил императору-королю меморандум. В нем был поставлен ребром вопрос о немедленной аннексии (официальном присоединении к монархии) оккупированных в 1878 г. двух османских провинций — Боснии и Герцеговины.

27 января 1908 г. министр иностранных дел Алоиз Лекса граф Эренталь, автор новой концепции активизации внешнеполитической деятельности империи, предложил вниманию своего государя проект постройки железной дороги от Сараево, главного города Боснии и Герцеговины, до греческого порта Салоники на берегу Эгейского моря. Дорога должна была пересечь Новибазарский санджак, узкий коридор османской земли, временно занятой австро-венгерскими гарнизонами (он отделял Боснию и Герцеговину от Сербии и Черногории). Проект, таким образом, увеличивал радиус стратегического окружения маленького южнославянского королевства, независимое существование которого и растущая притягательная сила для югославян монархии все больше раздражали правящие круги в Вене и Будапеште.

Отношения Австро-Венгрии с Белградом последовательно и непрерывно ухудшались начиная с июня 1903 г., когда после убийства короля Александра I и его жены и престол перешел к династии Карагеоргиевичей. С уходом дружественной Габсбургам династии Обреновичей и сближением нового режима с его независимой внешней политикой с Россией, отчасти с Францией, союзницей России, Вена лишилась всякого влияния в Белграде. Болезненную реакцию в венском генштабе и среди воротил военно-промышленного комплекса вызывала переориентация внешнеполитического курса Белграда на Антанту, в результате которой крупнейшие в Европе оружейные заводы (в Плезене) лишились заказа на перевооружение сербской армии. Он был перехвачен французским концерном «Шнейдер-Крёзо». Вена решила поставить на колени строптивого соседа при помощи экономических санкций: в 1906 г. Вена и Будапешт ввели новые, очень высокие таможенные пошлины на ввоз сельскохозяйственной продукции из Сербии. Так началась знаменитая таможенная война, вошедшая в историю как «свиная война».

Пошлины представляли серьезную опасность для маленькой аграрной страны, экономическое благополучие которой целиком и полностью покоилось на поставках на австро-венгерский рынок. Таможенная война шла много лет, возместить потерю прежнего рынка Сербия не смогла, но тем не менее не покорилась. В большом выигрыше зато оказались крупные производители зерна и скота в самой империи, в первую очередь, конечно, в Венгрии. Неудачная попытка вовлечь Белград в орбиту своей политики не образумила, однако, правителей Австро-Венгрии. Антисербские провокации следовали одна за другой. Антисербская политика Вены и Будапешта, популярная в кругах аграриев и финансового капитала (независимая Сербия представляла собой помеху на пути империалистической экспансии монархии и ее союзницы Германии на Балканах), вызывала растущее противодействие со стороны демократической общественности, рабочего класса и в особенности чешского и других славянских народов, не говоря уже о сербах, проживавших в империи и открыто выражавших свою солидарность с Сербией. Эти настроения находили отклик и в австрийском рейхсрате (парламенте), где начиная с 1907 г. заседало больше депутатов чехов и других славян (всего 259), чем австрийских немцев (всего-навсего 233, остальные представляли румын и итальянцев).

Для того чтобы внести перелом в настроения общественности и повернуть их в русло, благоприятное для планов правителей, летом 1908 г. была задумана и осуществлена грандиозная антисербская политическая провокация. 17 августа в Хорватии-Славонии начались повальные аресты сербских журналистов и прочих представителей интеллигенции. Свыше полусотни человек, ни в чем не повинных, оказались за решеткой. Вскоре начался знаменитый «загребский (или аграмский) процесс». Подсудимые были обвинены в тайных сношениях с Белградом, в проведении в Австро-Венгрии антиимперской деятельности по поручению белградских властей, в подготовке присоединения к Сербии Боснии, Герцеговины, Хорватии-Славонии и всей Южной Венгрии. Представленные обвинением «документы» оказались фальшивкой тем не менее загребский «процесс о государственной измене» завершился в марте 1909 г. осуждением обвиняемых: 22 человека из 53 были оправданы, остальные получили сроки от 5 до 12 лет тюремного заключения.

Параллельно ведомство иностранных дел вело по своей линии дипломатическую подготовку аннексии Боснии. 15 сентября в моравском замке Бухлау (современный Бухловице в Чехословакии) имперского посла в Петербурге графа Берхтольда, будущего министра иностранных дел, состоялась встреча графа Эренталя и А. П. Извольского, министра иностранных дел России. Протоколов этой очень важной встречи нет; не было и никакой официальной конвенции либо подписанного документа, имевшего форму обязательств. Поэтому каждый из двух участников переговоров впоследствии, когда начался боснийский кризис, по-разному излагал их результаты. Была достигнута принципиальная договоренность в самой общей форме о том, что, если когда-нибудь в будущем «крайние обстоятельства вынудят Австро-Венгрию аннексировать Боснию и Герцеговину», правительство России займет «благожелательную и дружественную позицию».

Взамен Извольский получил весьма туманное обещание об оказании России дипломатической поддержки в вопросе изменения режима черноморских проливов (в целях открытия их для свободного прохождения кораблей российского военно-морского флота). Это была важная дипломатическая победа Эренталя, но и она не могла до конца рассеять сомнения правящих кругов в благополучном исходе такого дерзкого, сопряженного с риском большой европейской войны шага, который мог стать авантюрой. Ведь статус провинций гарантировал Берлинский конгресс, т. е. вся Европа, а она могла, естественно, не последовать за Россией.

Возможных международных осложнений опасались оба премьера — и австрийский Макс Владимир Бек, и венгерский Шандор Векерле. Серьезные возражения за два дня перед объявлением об аннексии выразили венгерские министры Аппони и Андраши. Первый полагал более уместным «энергичное выступление» против Сербии, нежели присоединение провинций, которое «бесполезно и нежелательно» даже в том случае, если не вызовет ответного выступления Турции, России или Италии. Второй указал на опасность создаваемого аннексией международного прецедента для захвата другими державами отдельных частей Османской империи.

А главный вопрос, который никто ни в Австрии, ни в Венгрии не мог решить, касался опять-таки аннексируемых провинций, Венгрия не хотела брать их себе, но и не собиралась отдавать Австрии. Единственно, чего добивалось правительство Венгрии, — это формальное признание исторических прав королевства на Боснию и Герцеговину, зафиксированное в официальном документе. На это возразил, и не без оснований, глава внешнеполитического ведомства Эренталь. Он заметил, что подобные отношения в прошлом связывали королевство с Сербией, Болгарией, Дунайскими княжествами и что такая постановка вопроса может вызвать беспокойство соседей, стать в один прекрасный день объектом венгерских притязаний на основе «исторического права». Австрийский премьер отклонил «историческое право», выдвинув на первый план «право завоевания». Он заявил, что провинции были завоеваны (в 1878 г.) не венгерскими солдатами или, во всяком случае, не одними ими.

Вызывал сомнения и основной аргумент в пользу аннексии — ее сторонники считали, что она положит конец опасной для существования монархии великосербской агитации. Аннексия, как указал, например, Андраши, не заставит Сербию прекратить свою «бессовестную агитацию» и не сделает боснийцев менее к ней восприимчивыми… Но тем не менее, несмотря на очень серьезные контраргументы против присоединения, оба правительства дали на нее свое согласие.

6 октября 1908 г. император-король обнародовал указ о присоединении Боснии и Герцеговины к монархии, сославшись при этом на права «короны св. Иштвана» и на «старинные узы», связывавшие его «славных предшественников на венгерском троне с этими странами». Так начался боснийский кризис, который если и не привел непосредственно тогда к большой европейской войне, то стал этапом на пути продвижения Европы к мировой войне. Аннексия вызвала волну возмущения в Черногории и Сербии, правительства которых, поддерживаемые Россией, наиболее резко против нее протестовали. Единственной великой державой, публично одобрившей агрессивный акт монархии, была Германия, выступившая с официальным заявлением об этом уже 8 декабря. С этого момента боснийский кризис приобрел характер конфликта двух военно-политических блоков: Тройственного союза и Антанты. Однако выступления Лондона и Парижа в пользу «пострадавших», т. е. Сербии и России, особенно последней, носили чисто символический характер морального осуждения державы, нарушившей Берлинский трактат. Причина была одна: при всей неприязни англо-французских союзников к центральным державам они не были готовы оказать содействие России в открытии Дарданелл для своего флота.

Таким образом, ситуация против ожидания самих правителей монархии оказалась для нее не такой уж отчаянной. В начале февраля 1909 г. пришел и дипломатический успех: Австро-Венгрии удалось откупиться от номинального хозяина провинций, уплатив за них Стамбулу 2,5 млн фунтов стерлингов в качестве компенсации за отказ от притязаний на провинции. Она обещала вывести свои гарнизоны из Санджака. Военная партия в Вене, ободренная первым успехом, почувствовала прилив сил: на южные границы были посланы новые подкрепления и угроза войны против Сербии и Черногории стала более реальной, чем в ноябре 1908 г. И это вызвало сильное беспокойство в Будапеште. Венгры, доносил саксонский дипломат, «боятся войны с Сербией и Черногорией, в которой им нечего было бы выигрывать».

Военная партия во главе с генералом Конрадом продолжала нагнетать напряженность. Кризис достиг своей кульминации во второй половине марта 1909 г., в течение двух недель война казалась неотвратимой. Были приведены в состояние боевой готовности армейские корпуса, дислоцированные на юге Венгрии, в Хорватии, Далмации, Боснии. 29 марта общий совет министров вынес решение объявить частичную мобилизацию. Свои контрмеры военного характера приняла и Россия. Однако после тяжелых поражений в недавней войне с Японией она не была еще готова к новому большому конфликту. Это обстоятельство и позиция западных союзников решили судьбу конфликта. 30 марта послы Англии, Франции, России, Италии выступили в Белграде и Цетинье с коллективным демаршем, «посоветовав» уступить северному соседу. На следующий день сербы и черногорцы объявили о признании аннексии.

Антивоенную, антимилитаристскую и интернационалистскую позицию во время боснийского кризиса занял весь многонациональный пролетариат Австро-Венгрии, решительно осудивший воинственную шовинистическую политику «собственной» буржуазии. В Венгрии, как и в Австрии, в эти тревожные месяцы были проведены сотни митингов, демонстраций, манифестаций и шествий против разбойничьих планов австро-венгерского империализма, точный диагноз которым дала резолюция чрезвычайного партийного конгресса венгерской социал-демократии в декабре 1909 г. От имени всего рабочего класса съезд возвысил голос протеста против «той авантюристической и бессовестной внешней политики», которая незаконной аннексией «вызвала опасность европейской войны».

ПАДЕНИЕ КОАЛИЦИИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ ТИСЫ. 1910–1914 гг.

Действия правительства Векерле-Кошута в ходе аннексионистского кризиса не прибавили ему популярности, а поддержка им более чем непопулярного акта присоединения провинций расширила круг недовольных коалицией. С рабочим классом и угнетенными национальностями все было ясно с самого начала, и не требовалось сверхъестественных усилий со стороны коалиционного кабинета, чтобы восстановить их против себя (столь откровенно враждебной являлась его политика в отношении трудящихся). Однако за три-четыре года правления кабинет умудрился оттолкнуть от себя националистически настроенные средние слои города и деревни, которые, поддавшись магической силе национальных лозунгов, ожидали от победоносной национальной коалиции хотя бы частичного выполнения обещаний. Ничего подобного не произошло. Непродуктивная мадьяризаторская политика коалиции лишь отчасти и до поры до времени могла удовлетворить аппетиты венгерского национализма, которому нужны были реальные достижения в расширении суверенитета Венгрии в рамках империи. Национальные лозунги — самостоятельные таможня и Венгерский (эмиссионный) банк, мадьяризация венгерских частей общей армии и т. д. — остались на бумаге.

Стремясь приостановить катастрофическое падение влияния коалиции в стране, министр-президент Векерле выдвинул остроумный план создания «картельного банка», в основе которого лежала типичная для «джентри» идея внешнего успеха: пожертвовать содержанием ради формы. Он предложил упразднить Австро-венгерский банк и заменить его двумя на вид самостоятельными банками в Будапеште и Вене, а управление ими поручить общему австро-венгерскому исполкому. Но проект забраковал государь, сославшись на международную обстановку. Тогда Ш. Векерли и Ф. Кошут попытались дать отбой и вообще снять с повестки дня банковский вопрос. Этому решительно воспротивилось руководство ведущей партии коалиции — Партии независимости, напомнив о том, что в 1907 г. парламент одобрил экономическое соглашение с Австрией после торжественного обещания правительства о том, что в 1910 г., по истечении срока полномочий Австро-венгерского байка, Венгрия учредит свой государственный банк. На конференции партии в ноябре 1909 г. произошел разрыв. Ф. Кошут и Аппоии, оставшись в меньшинстве, образовали свою Партию независимости явно правого толка, ставшую безусловной сторонницей сохранения дуализма без изменений.

Лидер недовольных Дюла Юшт, сторонник расширения венгерского суверенитета, популярный средних слоях города и в крестьянской среде политик, твердый и последовательный в своих убеждениях, возглавил новую политическую организацию — Партию независимости и 48 года. За партийным расколом последовала отставка коалиционного кабинета. Она была принята в Вене с видимым облегчением: во-первых, потому, что король никогда до конца не доверял правительству, в котором находились сторонники венгерских национальных лозунгов; во-вторых, потому, что оно подвергалось ожесточенным нападкам за мадьяризаторские акты со стороны славянских депутатов австрийского рейхсрата. Пора избавляться от этой компании — сделал заключение король и вновь обратился за помощью к своему любимцу. 27 ноября 1909 г. он пригласил к себе графа Тису и предложил ему сформировать новый кабинет. Но эра Тисы еще не наступила. Ему не удалось сколотить достаточно многочисленную парламентскую группу, которая согласилась бы сотрудничать с ним.

Формирование нового правительства было поручено по совету Тисы К. Куэну-Хедервари, которому удалось это сделать в конце января 1910 г. Тиса же преуспел в консолидации рядов сторонников Соглашения 1867 г. В середине февраля ему удалось создать новую политическую организацию венгерского финансового капитала и помещиков — Партию национального труда. Она поставила своими целями спасение страны от угрожающей ей якобы анархии, обеспечение порядка и условий для спокойного развития и «наращивания силы нации», восстановления полной гармонии между «нацией и королем». Через министра финансов Л. Лукача, кстати бывшего банкира, в партийную кассу поступили, как выяснилось несколько позже, астрономические, невиданные до того в венгерской политической практике суммы от крупнейших монополистических банков Будапешта. На состоявшихся в июне 1910 г. всеобщих выборах новая партия Тисы «завоевала» благодаря этому 258 мандатов плюс к тому же 21 место получили «беспартийные сторонники 1867 г.»; остальные мандаты получили партия Кошута — 55, партия Юшта — 41, беспартийные независимцы во главе с молодым графом М. Каройи — 10, католическая Народная партия — 13 и т. д. Невенгерские национальности были представлены всего 8 депутатами. Король остался очень доволен этим результатом: «Я верю, что венгерская нация и в будущем будет стоять на стороне творения Деака».

В мае 1911 г. правительство внесло в палату законопроект о реформе вооруженных сил, по которому предусматривалось существенное увеличение численности рекрутов — на 40 тыс. человек. В ответ оппозиция прибегла к старой испытанной тактике технической обструкции, не давая возможности парламентскому большинству завершить обсуждение и принятие законопроекта. Между тем военщина не только в Вене, но и в Берлине проявляла нетерпение: задержка венгерской реформы нарушала ускоренный график осуществления большой программы вооружений. Европа под всеми парусами шла к войне, позади уже были Агадир и триполитанская война. Надвигалась первая балканская. Понимал это и Тиса не хуже австрийцев и немцев. Его тревожила не только и не столько судьба военной реформы, а опасные тенденции развития внутриполитической ситуации в стране в 1911–1912 гг. Начавшееся сближение между партией Юшта и социал-демократией могло иметь пренеприятнейшим своим последствием политический союз немонополистических групп буржуазии с пролетариатом. Начавшиеся совместные демонстрации и митинги грозили сомкнуть парламентскую чинную борьбу со стихией улицы. Тем более что уже с осени 1911 г. появились признаки нового подъема рабочего движения. Уже в ноябре рабочие Будапешта провели крупную демонстрацию против угрозы войны и милитаризма. 4 марта 1912 г. на улицы столицы вышли 100 тыс. рабочих; выступавшие на митинге заявили о поддержке борьбы партии Юшта в парламенте, предупредив одновременно правительство, что в случае применения им санкций против парламентской оппозиции ему придется иметь дело «с революционным насилием масс». Повседневными стали совместно организованные митинги социал-демократических рабочих, сторонников партии Юшта и группы буржуазных радикалов во главе с Оскаром Яси, публицистом, ученым, социологом, воспринявшим некоторые положения диалектического материализма. Блок левых сил венгерского общества складывался на базе общей борьбы не только против милитаризма, но и за всеобщее избирательное право, за национальные лозунги. Нередко красные знамена международного рабочего движения соседствовали с трехцветными национальными флагами. Все это неизвестно к чему могло бы привести. Поэтому Тиса решил действовать незамедлительно и реализовать давно готовый план путча.

Первым делом 22 мая он заставил послушное ему парламентское большинство избрать себя председателем палаты депутатов. На следующий день по призыву руководства социал-демократии рабочий класс Венгрии объявил в знак протеста всеобщую политическую забастовку и демонстрацию. Демонстранты несли плакаты с лозунгами: «Долой классовое господство!», «Да здравствует революция!», «Да здравствует народный парламент!» Заранее вызванные Тисой войска атаковали колонны демонстрантов, началось побоище, которое продолжалось и на другой день. Рабочие стали возводить баррикады. Массовая политическая стачка распространилась и на другие города.

Социал-демократическое руководство дало отбой, как только получило известие, что парламентская оппозиция, напуганная ожесточенностью столкновения и революционными настроениями масс, отказалась поддержать вопреки своему слову акцию венгерского пролетариата. После 23 мая, вошедшего в историю революционного движения Венгрии как «кроваво-красный четверг» реформистские лидеры социал-демократической партии и профсоюзов стремились всячески погасить боевой пыл рабочих. Дальнейшие события показали, что именно в этот день классовая борьба пролетариата Венгрии довоенной эпохи достигла высшей точки своего развития. Позднее, вплоть до начала первой мировой войны, венгерское рабочее движение находилось в стратегической обороне.

После расправы с пролетариатом путь к власти Тисе и его реакционной клике был открыт. 4 июня Тиса в качестве председателя палаты депутатов ввел в зал заседаний полицейские силы и лишил слова оппозицию; протестовавших он приказывал полицейским вышвырнуть вон из зала. Та же сцена повторилась и на следующий день, когда Тиса провел голосование по военной реформе. Через день один из депутатов от партии Юшта во время заседания трижды стрелял в диктатора, но все три пули, пробив обшивку председательской трибуны, не причинили Тисе никакого вреда. Четвертую пулю покушавшийся пустил в себя.

Тиса как ни в чем не бывало продолжил заседание, заметив как бы между прочим с присущим ему бесстрастием: «Уважаемая палата! Прискорбный случай был действием несчастного сумасшедшего, который своим поступком вывел себя из-под компетенции правосудия». Тиса, как и многие присутствовавшие в зале, решил, что стрелявший покончил собой, но несчастливцу не повезло и в этом. Он остался жив. И был помилован, поскольку врачи установили, что покушавшийся действовал в состоянии «сильнейшей аффектации».

Так бесславно кончилась борьба, вернее, попытка борьбы оппозиции против Тисы и его клики. Буржуазный парламентаризм в Венгрии получил удар такой силы, от которого мог оправиться только в послевоенную эпоху. Покончив с обструкцией в парламенте, приструнив оппозицию, подорвав мощь рабочего движения, Тиса стал полновластным хозяином положения в венгерской половине монархии, неуклонно, шаг за шагом, готовившейся к военной развязке.

НА ПУТЯХ К МИРОВОМУ ПОЖАРУ

Общий итог двух балканских войн, потрясших в 1912–1913 гг. Балканский полуостров, оказался явно неблагоприятным для Дунайской монархии. Ее великодержавные интересы и позиции на беспокойном полуострове оказались подорванными. Чтобы вернуть себе безнадежно потерянную инициативу, австро-венгерский империализм не видел иного пути, как военное нападение на Сербию и Черногорию.

Австро-Венгрия, которая «десятилетиями шла на Балканы, чтобы там душить», не оставляла планов военщины на быстрый и решительный разгром сербов и черногорцев. Генерал Конрад с настойчивостью маньяка призывал атаковать Сербию при каждом удобном и неудобном случае. На рубеже 1912–1913 гг. это чуть было ему не удалось. В июне 1913 г. в разгар второй Балканской войны эта идея завладела и более трезво мыслящими политическими деятелями в обеих столицах империи, которые постепенно пришли к выводу, что, пока Сербия не будет превращена в вассальное от монархии государство, никакими средствами не добиться прекращения волнений угнетенных народов Австро-Венгрии, и прежде всего самого опасного из них, югославского.

Склонялся к этой идее и Тиса, с июня 1913 г. возглавивший кабинет. Он требовал тщательного обдумывания вопроса, а также тщательной и всесторонней дипломатической и политической подготовки антисербской акции. В марте 1914 г. премьер направил Францу Иосифу специальную записку, предупреждая против опрометчивых действий относительно Сербии, которые предполагались венскими деятелями. Сам он не терял надежды прийти к какому-нибудь компромиссу с буржуазными лидерами национальных движений в Венгрии путем незначительных уступок в церковных и школьных делах, но при неукоснительном сохранении мадьярской гегемонии над народами королевства. Особые усилия Тиса прилагал к тому, чтобы утихомирить буржуазных лидеров трансильванских румын, а затем урегулировать разногласия монархии с Румынией. На этом настаивала и германская дипломатия, заинтересованная в сохранении Румынии в качестве союзника блока Центральных держав.

В 1913 г. Тиса неоднократно встречался с Ю. Маниу и другими румынскими лидерами, но программа их требований была чересчур обширна и далеко идуща для Тисы: в них, в сущности, речь шла о введении в Трансильвании автономного румынского управления. Лишь в таком случае они готовы были «привести жизненные интересы румынской нации в соответствие с территориальной целостностью и политическим единством» королевства Венгрия.

Позиции сторон оказались столь непримиримыми, что в феврале 1914 г. пришлось прервать переговоры. В дело вмешались оба императора: не только Франц Иосиф, но и Вильгельм. Германская дипломатия оказала нажим и на Будапешт, и на Бухарест, с тем чтобы последний смягчил позицию румын Трансильвании. Румынский премьер Братиану со своей стороны высказался за временное прекращение переговоров. В сентябре 1914 г., т. е. уже после начала первой мировой войны, они были возобновлены, но Бухарест, ориентировавший свою политику на Россию, уже не проявил к ним интереса.

В соответствии с пожеланием короля Тиса, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений в румынском вопросе, в феврале «в одностороннем порядке» пошел на некоторые уступки: он разрешил преподавание закона божьего на румынском языке в государственных и муниципальных школах, ввел обучение румынскому языку в начальных школах населенных румынами районов. Немало сил приложил Тиса также к урегулированию политической ситуации в Хорватии-Славонии, особенно ухудшившейся во время Балканских войн, когда конституционная жизнь оказалась почти полностью парализованной. Эта страна вместе с аннексированными Боснией и Герцеговиной грозила превратиться в центр консолидации антидуалистических сил не только хорватов, но также и сербов, словенцев, далматинцев, энергично поддерживаемых чешским национальным движением.

Успехи освободительных движений балканских народов в ходе Балканских войн с осени 1912 г. придали национальным устремлениям югославян иное содержание и направление. Вместо быстро увядавшей на глазах идеи триализма путем создания югославянского блока в рамках монархии наряду с Австрией и Венгрией стало доминировать стремление к созданию самостоятельного и большого югославянского государства вне пределов Австро-Венгрии, но с включением ее югославянских территорий. Главное и важнейшее в этом процессе было явное оттеснение на задний план прежних сербо-хорватских разногласий и усиление между двумя народами чувств солидарности и братства.

Согласно агентурным донесениям полиции, хорватские юноши все чаще и все откровеннее говорили, что в случае нападения монархии на Сербию они будут стрелять в своих офицеров. Из Темешвара сообщали о распространении среди населения приграничных районов портретов королей Сербии и Черногории, русского царя, о сборе средств для раненых солдат армии Сербии, о протестах против военных приготовлений Австро-Венгрии, о дезертирстве из армии и т. д. Поэтому Тиса считал, что прежде всего необходимо как можно скорее убрать из Загреба королевского комиссара и восстановить деятельность гражданской администрации. Хорватским партиям, и прежде всего хорватско-сербской коалиции, он обещал строгое соблюдение закона о национальностях от 1868 г. и венгеро-хорватского соглашения (Нагодбы) от того же года, отмену статей «железнодорожной прагматики» 1908 г., ущемлявших языковые права хорватов. В ноябре удалось достичь соглашения на этих условиях. На состоявшихся в декабре выборах хорватско-сербская коалиция одержала внушительную победу.

Венгерские шовинисты подвергли жестокой критике уступчивость Тисы. Бывший бан Хорватии Раух расценил эти уступки как первый шаг к распаду империи, указав, что хорватско-сербская коалиция на самом деле представляет собой чисто сербскую партию, во всем поддерживающую политику Белграда. По его мнению, политика Будапешта должна опираться на влиятельные мадьярский и немецкий элементы, имеющие сильные позиции в Славонии, и ни в коем случае не поддерживать коалицию. Все же это было временное решение, ибо принятые меры не затрагивали глубинную суть хорватско-венгерского конфликта. Возможность удовлетворения национальных чаяний хорватов и других югославянских народов становилась все более очевидной не только в рамках дуалистического устройства королевства Венгрия, но и в рамках Австро-Венгрии, связанной тесными узами союза с Германией.

Односторонняя ориентация на Германию и негативные ее последствия, а также ставшая заметной в ходе Балканских войн зависимость монархии от воли и произвола сильнейшего в этом союзе вызывали растущую озабоченность в левых кругах венгерской общественности. Остро сознавал таящиеся в союзе с Германией и в агрессивной политике венской военщины опасности для национальных интересов Венгрии новый лидер Партии независимости и 48 года граф Михай Каройи, сменивший в конце июля на этом посту Д. Юшта. Граф Михай — магнат по рождению и положению, а не только по богатству — принадлежал к самым верхам венгерского общества и, естественно, получил соответствующее нормам своего окружения воспитание. Потому первоначально в период своей общественной и политической деятельности (примерно в 1906–1912 гг.), которую Каройи начинал в качестве председателя могущественной организации венгерских помещиков, по умеренности своих политических убеждений он мало чем выделялся из своей среды. Но социальная база партии, избравшей его своим лидером, была намного шире, в ней достаточно много было представителей средне- и мелкобуржуазных слоев населения, хотя первую скрипку продолжали играть выходцы из «джентри».

М. Каройи прошел сложный, неоднозначный путь политического деятеля — от завсегдатая светских салонов Будапешта и Вены до вождя буржуазно-демократической революции, первого президента Венгерской республики, а затем участника антифашистского движения сопротивления и, наконец, посла Венгерской народной республики. Впрочем, нельзя объяснить перипетии восхождения этого неординарного для венгерской политической жизни деятеля только особенностями социальной среды. Очевидно, для подобной эволюции нужны были какие-то особые человеческие качества и нравственные черты. И прежде всего, самые простые и элементарные из них — честность, порядочность, прямота. Всем этим он был щедро наделен. Его отличали открытость, способность понимать чужие нужды и интересы других социальных групп, чужие боль и страдания. Он верил в слова и политические лозунги — и свои, и чужие, — верил до наивности. Может быть, именно поэтому Иштвану Тисе трудно было поладить со своим молодым политическим соперником, величайшее уважение к которому он сохранял при всех обстоятельствах, даже в разгар острейших парламентских битв.

В ситуации, когда Германская империя стала фактически единственным союзником Австро-Венгрии, а с третьим членом! Тройственного союза, Италией, отношения были на грани разрыва из-за Албании, Южного Тироля, других населенных итальянцами территорий Австрии, М. Каройи предложил господствующим классам империи альтернативную линию — ориентацию на Антанту, на Францию, Англию, даже на Россию. В конце 1913 г. граф в беседе с министром иностранных дел графом Берхтольдом, с которым он находился в родственных отношениях, изложил свою точку зрения. Собеседник не выразил энтузиазма по поводу плана Каройи. Может быть, потому, что лучше понимал всю нереальность попытки вырвать Австро-Венгрию из цепких объятий германского союзника.

Несмотря на холодный прием, Каройи и его сторонники развернули в 1913 г. широкую кампанию в пользу сближения с державами Антанты, подчеркивая при этом, что у Венгрии и у монархии в целом нет серьезных с ними противоречий. Указывалось также, что путь к примирению с балканскими государствами лежит через Петербург и поэтому необходимо сближение с Россией. Как и следовало ожидать, Каройи от слов перешел к действию. Вначале он отправился в Париж, где был принят самим президентом республики Раймоном Пуанкаре, невзирая на интриги австро-венгерского посла, пытавшегося сорвать эту встречу. Граф пространно изложил ему свои соображения но не нашел сочувственного отклика. Во-первых, президент не верил в возможность изменить всю систему европейских союзов, а во-вторых, он и не собирался изменить ход событий, ведь французские левые не зря окрестили его «Пуанкаре-война».

Тиса еще раз предупредил Каройи: не вмешивайтесь в сферу внешней политики. Но граф и его партия продолжали дружественную Антанте и враждебную Германии пропаганду в печати и на митингах, зачастую принимавшую националистическую, антинемецкую окраску. Снова в ходу были старые, забытые, казалось бы, стереотипы и поговорки типа «Не верь, мадьяр, немцу!». В апреле 1914 г. Каройи публично заявил о желании организовать и возглавить поездку группы депутатов от своей партии в Петербург с целью просить у царского правительства передачи знамен венгерской армии, захваченных во время интервенции. Сенсационное заявление вызвало переполох в правящих кругах. Правительственная печать обвинила графа в «измене родине». Эндре Ади одобрил инициативу, назвал ее образцом политической смелости. В конце концов идею поездки в Россию не поддержали влиятельные круги в самой партии Каройи, он был вынужден отказаться от нее.

Однако и после этой неудачи Каройи не оставил попыток найти поддержку своим планам за пределами страны. В феврале и июне с группой политических деятелей, среди которых находился и Жигмонд Кунфи, идеолог венгерской социал-демократии, член ЦК, он отправился в США. Мощная волна трудовой эмиграции к началу XX в. занесла в эту страну свыше 500 тыс. венгров. Делегация посетила венгерские колонии в Детройте, Чикаго, Нью-Йорке, Кливленде, пропагандируя идеи сохранения мира, разрыва с Германией и сближения с Антантой. Встречался Каройи и с политическими деятелями США, но и у них не нашел поддержки. Весть о сараевском убийстве (наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда и его жены) застала делегацию на борту океанского лайнера, отплывшего 28 июня из Шербура. По иронии судьбы Каройи, единственный профранцузски настроенный венгерский политик, возвращаясь на родину через Францию, был интернирован как подданный враждебной державы. Лишь спустя несколько месяцев его выпустили под честное слово, что он не будет воевать против Франции и ее союзников.