Кремлевское золото

РЕЛИГИЯ — ОПИУМ ДЛЯ НАРОДА

Известно, что Ленин, с присущей ему резкостью и фанатичностью, не принимал религию, считая ее «одной из самых гнусных вещей, какие только есть на земле». Такому поведению вождя мирового пролетариата не трудно найти логическое объяснение. Однако, сейчас я не буду останавливаться на выяснении причин этого явления, а обращусь к фактам.

Нарком просвещения А. Луначарский, неделю спустя после Октябрьского переворота, подал в Совнарком заявление об отставке, в котором, в частности, писал:

«Я только что услышал от очевидцев, что произошло в Москве. Собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются. Кремль, где сейчас собраны все важнейшие художественные сокровища Петрограда и Москвы, бомбардируются. Жертв тысячи. Борьба ожесточается до звериной злобы».

Ленину были известны эти кощунственные факты, но он не придавал им такого большого значения, как соратник по партии. Он не видел в них чего-либо из ряда вон выходящего. И он не принял отставки Луначарского. Спустя пятнадцать лет, бывший Нарком просвещения писал о том, как Совнарком подверг его критике: «Как вы можете придавать такое значение тому или другому старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чем только могли мечтать в прошлом».

«Все, что прошло, — прошлое», — утверждали древние мудрецы. Но для того, чтобы это прошлое, действительно, стало прошлым, нужно было сперва основательно потрудиться.

Ленин был инициатором четырех массовых кампаний, направленных против православия. Первая — ноябрь 1917–1919 гг. заключалась в закрытии монастырей, некоторых церквей, реквизиции их имущества, лишении церкви юридического лица и проч. Вторая — 1919–1920 гг. — означала вскрытие святых мощей. Третья — начиная с конца 1920 г. — способствовала расколу православной церкви, ее разложению изнутри. Четвертая — с начала 1922 г. — явилась разграблением, «очищением» всех «богатых» церквей и расстрелом максимального числа православных священников. Затем работу в этом направлении продолжили верные последователи учений новоявленного «мессии» — Сталин, Хрущев, Брежнев.

Но Ленин понимал, что борьба с православием на Руси, была самым трудным делом из тех, которые он намеревался совершить, чтобы выполнить свое антихристское предназначение. Как быть с народом, одурманенным этим «опиумом»? Как вытеснить из его сознания, души, сердца, непоколебимую веру в Христа?

Вначале Ленин предпочитал действовать осторожно, не выдавая своих истинных намерений. Эти намерения были известны лишь исполнителям воли вождя. Так, в августе 1918 г. он приказал Пензенскому губисполкому «провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города». Акции предпочтительно было совершать так, чтобы подозрение падало на белогвардейцев. Но постепенно необходимость в строжайшей секретности подобных мероприятий отпадала. Новая власть набирала силу, а вместе с ней проявляла все большую наглость.

4 января 1918 г. на заседании Совнаркома было принято решение о реквизиции помещений Александро-Невской лавры. Позже произошло столкновение отряда моряков с монахами, защищавшими имущество монастыря. Еще немного спустя, было принято постановление об упразднении придворного духовенства, реквизиции всего имущества в помещениях придворных церквей. Это касалось и части церквей Кремля в Москве, где издавна хранились православные реликвии: иконы, кресты, панагии, принадлежавшие ранее видным религиозным деятелям. 24 января того же года на заседании Совнаркома под председательством Ленина было принято решение о предоставлении Наркоматом права закрытия церквей при государственных учреждениях и так называемых домовых церквей. Это привело к массовому протесту верующих, но не возымело никакой реакции со стороны большевиков, действовавших от имени власти.

Тогда же «Известия» впервые опубликовали декрет Совнаркома об отделении церкви от государства и школы от церкви. Особо горячие возражения у иерархов церкви и подавляющей части клира вызвал 12-й пункт декрета: «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют». Таким образом, был открыт путь к правовому беспределу по отношению к церкви. Так проявился ленинский способ борьбы с противником: сначала растоптать и унизить, а потом еще и обокрасть.

Но, как водится, нашлись и те, кто поддержал вождя мирового пролетариата. «Великая русская революция, разбив вековые цепи царского самодержавия, могучим порывом освободила одновременно двух задыхавшихся в них в течение целых столетий великих узников — Государство и Церковь», — торжествовала профессура Московской Духовной Академии. Январский декрет Совнаркома давал ей возможность приступить-таки к давно вожделенной решительной атаке на патриарха Тихона. Еще 17 марта 1917 г. был создан Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян, выступивший против восстановления на Руси патриаршества. Помните роман Дудинцева «Белые одежды»? Там он говорит о парашютистах — тех людях, которые способны ужиться с любой властью, поддерживать тиранию. Помимо открытых гонений на православие со стороны государства, существовала в России в 20—40-е годы еще одна сила, посягавшая на устои Церкви, — движение части духовенства и мирян, известное под названием обновленческого раскола. Оно зародилось до революции в либеральных кругах русского образованного общества. Лидеры движения, ратовавшие за возвращение «к чистоте раннего христианства», призывавшие «к обновлению церковной жизни», пришли к отрицанию освященной веками православной традиции, «пересмотру» святоотеческого наследия, извращенному толкованию догматов веры. Писатель Михаил Вострышев называет их «живцами», т. е. мелкой живой рыбой для наживы на удочках.

Деятельность «живцов» во многом была на руку большевикам, начавшим кампанию за уничтожение православия. Но вернемся к деятельности самих большевиков.

22 октября 1918 г. впервые в Советской России были вскрыты святые мощи. Эта кощунственная акция была проведена в Александро-Свирском монастыре Олонецкой губернии при разграблении богослужебного имущества. Были реквизированы «40 пудов чистого серебра в виде церковных изделий», часть из которых была отправлена в музеи, часть — роздана крестьянам, а часть, по предложению ГубЧК переплавлена в слитки. Именно здесь произошло первое столкновение чекистов с верующими. В ходе операции ряд священников вместе в настоятелем монастыря Евгением были расстреляны без суда и следствия.

Ленину эта операция понравилась, и он воспылал идеей организовывать подобные акции по вскрытию святых мощей по всей стране. Поруганные чувства верующих им в расчет не принимались. В марте 1919 г. член братства святого Алексия М. И. Свет обратился к Ленину с письмом, в котором выразил просьбу членов братства отдать им мощи святого Алексия, находящееся в Кремле, в Чудовом монастыре. Ленин наложил резолюцию: «т. Курский! Прошу не разрешать вывоза, а назначить вскрытие при свидетелях». В резолюции Курского говорится: «Срочно. VIII отдел. П. А. Красикову. Для распоряжения о вскрытии мощей с участием представителей МСРД, НКЮ, и НКВД». Старый большевик П. Красиков, приятель Ленина по красноярской ссылке, был поставлен во главе Специального Ликвидационного VIII (ранее он именовался «Ликвидационным VIII») отдела Наркомата юстиции. Свою задачу Красиков понимал до примитивности точно: «Мне поручено очень важное и трудное дело — отделение церкви от государства».

11 апреля 1919 г. была проведена операция по вскрытию святых мощей Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой лавре. Ленину Красиковым было сообщено, а впоследствии и показаны фотоотпечатки кадров фильма операции по вскрытию святых мощей Сергия Радонежского, которыми он остался доволен.

Патриарх Тихон неоднократно просил Ленина не глумиться над останками заступника России преподобного Сергия Радонежского, не перевозить их из лавры в музей. А относительно просьбы патриарха последовал такой указ: «жалобу гражданина Белавина (патриарха Тихона) на постановление Московского губисполкома о перевозке мощей из Троице-Сергиевой лавры в один из московских музеев от 10.05 оставить без последствий. Предложить Московскому исполкому Совета рабочих и крестьянских депутатов в порядке циркуляра Наркомюста от 25.08.20 г. о ликвидации мощей закончить ликвидацию мощей Сергея Радонежского, т. е. привести в исполнение постановление Московского губисполкома…»

В середине июня, на одном заседании Совнаркома Ленин придет к пониманию необходимости «ликвидации мощей во всероссийском масштабе». А 25 августа 1920 г. увидит свет постановление Народного Комиссариата юстиции «О ликвидации мощей», предлагавшее к исполнению следующее:

«1. Местные исполкомы при соответствующей агитации последовательно и правомерно проводят полную ликвидацию мощей, опираясь на революционное сознание трудящихся масс, избегая при этом всякой нерешительности и половинчатости при проведении своих мероприятий.

2. Ликвидация названного культа мертвых тел, кукол и т. п. осуществляется путем передачи их в музей.

3. Во всех случаях обнаружения шарлатанства, фокусничества, фальсификаций и иных уголовных деяний, направленных к эксплуатации темноты, как со стороны служителей культа, так равно и организаций бывших официальных вероисповедных ведомств, отделы юстиции возбуждают судебное преследование против всех виновных лиц, причем, ведение следствия поручается следователям по важнейшим делам при отделах юстиции или Народном Комиссариате юстиции и самое дело разбирается при условиях широкой гласности».

На протяжении короткого времени православная церковь ощутила на себе удар за ударом, рушились все положения, которые закрепляли свое право на существование веками. В апреле 1920 г. было объявлено о привлечении духовных лиц ко всеобщей трудовой повинности. Но и это еще было не все. Главные, неслыханные попирательства ожидали церковь впереди.

Объявив войну культу, большевики изыскивали все средства, которые могли бы быть эффективными в этой борьбе. Одним из самых омерзительных моментов здесь явилось разложение русской православной церкви изнутри.

В «Российской газете» от 24 октября 1922 г. было впервые опубликовано письмо Луначарского к Ленину:

«Дорогой Владимир Ильич.

Сегодня был у меня архиепископ Владимир Пензенский, известный Вам по слухам, основатель так называемой свободной православной церкви, враг патриарха Тихона.

Он утверждает, что Тихоновская церковь (черносотенная) переживает тяжелый кризис, что большинство духовенства, видя прочность Советской власти, тянется к официальному признанию ее, дабы разбередить атмосферу враждебности, которая, естественно, окружает официальное духовенство.

По его словам, известный архиепископ Огородник Варнава уже целиком стал на его сторону. На днях будто бы официально перейдет к нему известный богослов и православный философ епископ Антоний, наконец, будто бы склоняется на сторону свободно поставленной церкви митрополит Вениамин Петербургский.

Все это, по словам Владимира, делает возможным при малейшей, отнюдь не официальной, помощи Советской власти опрокинуть Тихона и привести к принятию со стороны церкви принципов:

1) богоустановленности Советской власти (!!!),

2) правильности принципа отделения церкви от государства,

3) полной согласованности коммунистического идеала с истинным христианством.

Как вы знаете, ВЧК в общем способствовала развитию церкви архиепископа Владимира. Но я, конечно, прекрасно сознавая все «за» и все «против» такой политики, всю скользкость и ответственность этого пути, ни в коем случае не могу взять на себя хотя бы даже только продолжения приватного выслушивания Владимира (от всякого выражения своего мнения я абсолютно воздержался). Если разговор нужно продолжить, опять-таки в совершенно приватном духе, то назначьте неофициально от ЦК 3-є лицо. Я думаю, что было бы небезынтересно глубже информироваться о происходящем в церкви брожении. Если же Вы считаете разговор ненужным, то я его немедленно и категорично прерву.

Наконец, если Вы скажете, что я должен адресовать Владимира кому-либо другому, я и это сделаю. Жду вашей инструкции.

Ваш Луначарский».

Ознакомившись с резолюцией Ленина по поводу данного письма, Дзержинский 3 декабря 1920 г. направил в Секретный отдел ВЧК записку с поручением подготовить доклад об отношении ВЧК к церкви. Свою позицию Дзержинский выразил таким образом:

«Мое мнение: церковь разваливается, этому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обыкновенной форме.

Поэтому церковную политику развала должна вести ВЧК, а не кто-либо другой. Официальные или полуофициальные сношения партии с попами недопустимы. Наша ставка на коммунизм, а не на религию. Лавировать может только ВЧК для единственной цели — разложения попов. Связь какая бы то ни была с попами других органов бросит на партию тень — это опаснейшая вещь».

Однако, подобной идейной бескомпромиссностью были заражены, отнюдь, не все члены большевистской партии. Позднейшие события покажут, что «лавировать» ВЧК может не только для «разложения попов». Перед большевиками во главе с Лениным стояла первоочередная задача на текущий момент: убрать с дороги патриарха Тихона, который, обладая безупречным авторитетом среди значительной части священников, а также верующих, постоянно ставил палки в колеса набирающей обороты революционной машины. Имея такого грозного противника, невозможно было добиться уничтожения православия в России.

Отличным поводом послужил все более охватывавший страну голод. Чтобы накормить страдающих, большевики решили изъять церковные ценности. По общедоступной версии, патриарх Тихон, якобы воспрепятствовал этому из-за нежелания помочь голодающим, за что и был арестован.

Здесь нужно одно небольшое отступление. В конце августа 1921 г. патриарх Тихон обратился с призывом о помощи голодающим к главам разных христианских церквей за пределами России. В то же время был создан Всероссийский Церковный Комитет помощи голодающим. Во всех церквях начали собираться пожертвования. Однако, по распоряжению Советского правительства комитет этот был закрыт, а собранные средства переданы правительственному Комитету помощи голодающим! Мотивировка? Она, впрочем, и не нужна была, учитывая вседоказуемую силу диктатуры пролетариата. Но таковая нашлась. Средства Всероссийского Церковного Комитета распределялись среди всех нуждающихся. А большевики желали накормить только «сознательную» часть населения.

Вот как описывает эти события сам патриарх Тихон.

25 февраля 1922 г. он обратился к Калинину: «Православная Церковь еще с июля месяца прошлого года усиленно стремилась на работу для помощи голодающим, испрашивая разрешения Правительства… и, если б ей дано было развить свою деятельность, м. б., мы не были бы свидетелями переживаемых ныне ужасов голода, т. к. больше всего в России православного населения, и больше всего это население верит и доверяет своим духовным руководителям… больше всего сорганизованы приходские общины, которые могли бы своей одушевленной деятельностью принести несомненную пользу голодающему населению. Но… мы не удостаивались ответа до 9 декабря прошлого года, когда, наконец, в чрезвычайно узких рамках нам было дозволено прикоснуться к этой работе.

Мы со всем рвением откликнулись… вошли в сношение с ЦК Помгол». Но, как указывает патриарх, Помгол только затягивал решение проблемы и только 1 февраля 1922 г. согласно сообщению зам. председателя Помгола А. И. Винокурова, выпустил «Положение» для участия православного духовенства в этом деле.

Как подчеркивает дальше патриарх Тихон, тут же была достигнута договоренность между православной церковью и Помголом, что церкви будут отдавать драгоценности «в объеме вещей, не имеющих богослужебного употребления… В таком смысле было предложено наше обращение к верующим, — пишет Тихон, — и это воззвание было одобрено в широких массах, было и вручено нам…»

Далее патриарх пишет, что это обращение всего лишь поставило сбор средств церковью в помощь голодающим на официальную ногу, «так как такие сборы делались православной церковью все время с молчаливого дозволения с 15 августа прошлого года».

Д. В. Поспеловский в книге «Русская православная церковь в XX веке» приводит любопытные данные о собранных церковью и переданных Советской власти денежных средствах на спасение голодающих. Только за четыре месяца, январь — апрель 1922 г., сдано 15 535 395 руб. + 800 дореволюционных рублей + 14 400 немецких марок от архиепископа Оломуцкой епархии в Чехословакии. Это единственное указание сумм, которые Поспеловскому удалось обнаружить в ЦГАОР (рапорт представителя патриарха Тихона, протоиерея Н. Цветкова в приемную Председателя ВЦИК).

Несмотря на договоренность между православной церковью и председателем Помгола Винокуровым о том, что драгоценности будут изыматься только «в объеме вещей, не имеющих богослужебного употребления», постановлением ВЦИК от 23 февраля 1922 г. «предложило» местным Советам изымать у церквей уже «все драгоценные предметы» без всякого исключения, и о каком-либо участии духовенства в комиссиях по изъятию там речи уже не было, а только о привлечении «представителей групп верующих».

На этот произвол патриарх Тихон реагировал с горечью: «Мы поверили документу и обманулись. Мы являемся перед православным народом в роли каких-то обманщиков, провокаторов».

Далее, указывая на антицерковную кампанию в советской печати, он пишет: «Нас обвиняют в «алчности золота». Но при чем тут алчность, когда мы в полной неприкосновенности храним из глубины веков дошедшие до нас церковные сокровища, имеющие значение святыни или историческое, и хотим сберечь их для будущих веков, и, наоборот, все, что не имеет такого значения, сейчас же допускаем верующих отдать на помощь голодающим, как имеющее ценность только по материальной стоимости».

Винокуров же обрушивается на патриарха за то, что тот не подчинился новому постановлению ВЦИКа, в корне перечеркнувшему все предыдущие договоренности. Он же обвиняет патриаршее воззвание к пастырям и пастве от 28 февраля, призывающее не сдавать Помголу драгоценные предметы «имеющие богослужебное употребление». Вместе с тем, он объясняет принятие постановления ВЦИК от 23 февраля «тяжелым положением в голодающих районах, дошедшим до трупоедства и даже людоедства». Но истинные причины гораздо лучше были угаданы патриархом Тихоном — стремление скомпрометировать церковь в глазах народа.

Такая догадка подтверждается «строго секретным» письмом Ленина Молотову от 19 марта 1922 г. Вот наиболее характерные выдержки из него:

«…Для нас данный момент представляет из себя… единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.

Нам… необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей… Без этого никакая государственная работа… в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе… совершенно немыслимы. Взять в свои руки фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей… мы должны во что бы о ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь… ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие… либо, по крайней мере, обеспечивал бы нам нейтрализование этих масс…

…Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».

Далее следуют тактические инструкции по проведению операции. Все построено на устных распоряжениях и устных отчетах о ходе мероприятий — чтобы следов не осталось. Письмо Ленина не только помечено грифом «строго секретно», но оно еще и рекомендует на следующем съезде партии устроить секретное совещание с работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала. Состоялось ли такое совещание, неизвестно.

Из письма следует, что руководителя страны меньше всего заботит судьба голодающих и нуждающихся в этой стране людей. Он лишь хочет извлечь из трагической ситуации выгоду. Что же касается репрессий, то они осуществлялись в огромных масштабах. В ходе изъятия из церквей ценностей произошло 1414 инцидентов. Были расстреляны по приговору «суда» и погибли во время подобных «операций» 2691 священник, 1962 монаха, 3447 монахинь и большое число мирян. Что касается тех сотен миллионов (и даже миллиардов, о чем указывал Ленин в письме), то, в действительности, эта сумма оказалась слишком преувеличенной. По сообщению «Известий», было собрано всего лишь 21 с лишним пудов золота и 23 тыс. пудов серебра. Драгоценных камней было изъято ничтожное количество, и они оказались плохого качества. Многое было раскрадено самими чекистами, которых в то время называли «ловцами жемчуга».

Известия об ужасном голоде в России получило широкий резонанс во всем мире. Пять миллионов умерших! — при такой цифре нужно было забыть даже о неприязни к новому Советскому правительству. Анатоль Франс пожертвовал голодающим в России свою Нобелевскую премию. Американцы создали мощное общество АРА, снабжавшее Россию продовольствием. Знаменитый полярный исследователь Фритьеф Нансон выступил с призывом о помощи голодающим. Однако, чекисты не доверяли иностранному вмешательству, ведь недалеко было и до шпионажа. За деятелями АРА велась непрерывная слежка, даже когда те присутствовали на официальных правительственных приемах. В конечном итоге, многие из представителей АРА были арестованы.

Такая же участь постигла и патриарха Тихона, который тщетно взывал к разуму, пытаясь остановить безбожников и не допустить окончательного разграбления церквей. Не зная о секретном ленинском письме, патриарх Тихон неоднократно обращался непосредственно к Ленину, оставаясь при этом неуслышанным. Наконец, голос патриарха достиг ушей руководителя Советской Республики. Последовавшая реакция была своеобразной — 8 мая 1922 г. глава Русской Православной Церкви патриарх Тихон был арестован. В тот же день были объявлены 11 смертных приговоров на московском процессе по сопротивлению изъятию церковных ценностей.

Примечательна в плане заботы большевиков о голодающих в стране судьба митрополита Вениамина Петроградского. Молодой, хорошо образованный епископ, выходец из семьи бедного сельского священника, он был избран в 1917 г. подавляющим числом голосов на епархиальном съезде духовенства и мирян. Вениамин был слишком популярен среди рабочих и молодежи, чем навлек на себя пристальное внимание карающей диктатуры пролетариата.

Митрополит Вениамин пошел навстречу властям в решении вопроса об изъятии ценностей, но он отказался быть пешкой в их руках. 5 марта в письменном заявлении он подчеркивал, что церковь первая откликнулась на бедствия народа, и указывал, на каких условиях он даст благословение на изъятие богослужебных предметов, являющихся такой святыней, что и верующему нельзя к ним прикасаться «непосвященной рукой». Поэтому: а) чаши будут сданы перелитыми в слитки золота или серебра «в моем непосредственном присутствии»; б) верующие должны получить возможность убедится, что все остальные возможности спасения голодающих исчерпаны; в) что пожертвованные святыни будут употреблены на помощь голодающим; г) что на пожертвование их будет дано благословение и разрешение церковной власти».

12 марта в послании Петроградскому губисполкому митрополит Вениамин повторяет те же условия и сетует на неправильное их изложение в советской прессе. Он предлагает на церковные средства открывать столовые для голодающих, закупать провизию с иностранных пароходов и требует, чтобы у церкви было право хотя бы ограниченного непосредственного участия в помощи голодающим. В противном случае, митрополит собирался отозвать своих представителей из Помгола, так как их участие таким образом сводилось не к благотворительности, а к изъятию церковных ценностей, а это святотатство. Вениамин даже пригрозил: если церковь не будет допущена к непосредственному участию в помощи голодающим, то, пользуясь данным ему правом, он обратится к верующим с запретом, с угрозой отлучения мирян и низложения из сана духовенства.

Митрополит достиг определенных успехов. Между ним и горсоветом Петрограда было достигнуто соглашение, по которому изъятию подлежали все церковные ценности, но верующие при этом могли заменять их суммами собранных между собой денег, соответствующими стоимости богослужебных предметов. В воззвании к пастве митрополит призывал верующих не оказывать сопротивления при изъятии. В результате изъятие прошло так гладко, что начальник городской милиции даже благодарил за это митрополита Вениамина в своем официальном докладе.

Но позже, в мае, митрополит навлек на себя новый гнев, отлучив группу руководителей обновленчества — Введенского, Калиновского и др. — до раскаяния, за захват патриаршей канцелярии в Москве (это случилось после ареста патриарха Тихона), и через несколько дней он и ряд видных церковных деятелей Петроградской епархии были арестованы.

Свидетелем обвинения на суде выступал протоиерей Красницкий вместо Введенского, находившегося в тот момент в больнице с пробитой камнем головой. Камень был брошен почитательницей Вениамина. Защищал митрополита блестящий адвокат Гурович. Он разоблачил Красницкого как активиста и духовника действовавшего до революции черносотенного Союза русского народа, писавшего пасквили об употреблении евреями христианской крови в маце. Пришлось заменить Красницкого обновленцем-протоиереем Боярским, который не оправдал возложенного на него доверия, дав очень положительный отзыв о личности митрополита Вениамина. Гурович, таким образом, доказал невинность митрополита.

«Я счастлив, — сказал Гурович, — что в этот исторический глубоко скорбный для русского духовенства момент я, еврей, могу засвидетельствовать перед всем миром то чувство искренней благодарности, которую питает… весь еврейский народ к русскому православному духовенству за проявленное им в свое время отношение к делу Бейлиса».

Завершая свою речь, Гурович назвал митрополита Вениамина праведником, высказал пророческое предостережение большевикам: «Церковная революция, происшедшая при благословении атеистического начальства, истинных христиан привлечь не может. Народ еще может поверить… Савлу после того, как он, превратившись в Павла… променяет свое богатство на рубище нищего… и муки гонения. Обратные превращения… заклеймляются соответствующим образом… Нет, не сбудутся ожидания, возлагаемые Советской властью на нового «союзника»…

…Если митрополит погибнет за свою веру, за свою безграничную преданность верующим массам, — он станет опаснее для Советской власти, чем теперь… на крови мучеников растет, крепнет и возвеличивается вера».

Но пророческое предостережение адвоката митрополита не было услышано антихристами. Митрополит Вениамин и девять других видных представителей духовенства и ученых были приговорены к смертной казни. Фактически смертный приговор был вынесен до формального судебного процесса. Вместе с митрополитом были расстреляны архимандрит-аскет Сергий (в миру депутат Государственной думы Шеин), профессора И. М. Ковшаров и Ю. Л. Новицкий. Остальным шести, в том числе и будущему митрополиту Петроградскому Григорию (Чукову) смертный приговор был заменен длительным тюремным заключением.

После расстрела митрополита Вениамина Петроградского только авторитет патриарха Тихона препятствовал обновленцам занять ключевые позиции в церковной власти. Упрекая их в сговоре с большевиками, адвокат Гурович был далек от заблуждений. В ночь с 12 на 13 мая начальник конвоя беспрекословно пропустил Введенского, Красницкого, Белкова и псаломщика Стефана Стадника в сопровождении двух сотрудников ГПУ к арестованному Святейшему, который уже лег почивать. Непрошеные гости подняли патриарха с постели и повели с ним беседу.

Первым заговорил Владимир Красницкий, спокойно, без напряжения в голосе:

— На днях, владыка, объявлено одиннадцать смертных приговоров. И кровь этих страдальцев лежит на вас, распространившем 28 февраля прокламацию о сопротивлении изъятию церковных ценностей.

— Это очень тяжелое обвинение, и я его уже слышал на суде, — возразил патриарх Тихон. — Но не ожидал, что духовные лица тоже осуждают меня.

— Ваше послание, — вспылил Введенский, — явилось сигналом к гражданской войне церкви против Советской власти.

— Вы, наверное, не читали его, если так полагаете, — вздохнул Святейший. — Кто же, по-вашему, если не я должен защищать права церкви?

— Мы! — выкрикнул Красницкий. — ибо мы готовы сотрудничать с Советской властью, а вы — ее враг. Вы демонстративно предавали анафеме большевиков, призывали к сокрытию церковного имущества, вы выступали против декрета «о свободе совести», посылали через епископа Гермогена арестованному Николаю Романову благословение и просфоры. Вы именем церкви решили свергнуть Советскую власть.

— Зачем вы пришли ко мне? — перебил увлекшегося «священника» патриарх.

— Мы хотим, чтобы вы отошли от церковной власти, отдав распоряжение о созыве Собора, а до тех пор мы, по распоряжению ВЦИКа, будем управлять вашей канцелярией, — отвечал Введенский.

— Но иереи не имеют права заменять патриарха!

— Но надо передать власть, дела стоят без движения, а вы арестованы и будете преданы суду. Неужто вас не беспокоит дальнейшая судьба России, церкви? Да и товарищ Калинин ждет, о чем мы с вами договоримся. — выдал-таки настоящую цель прихода псаломщик Стефан Стадник.

Делегация предложила Святейшему снять сан, сложить с себя обязанности по управлению церковью и передать канцелярию, печать и прочее имущество им, истинным подвижникам за обновление православия.

— Патриаршество — тяжелый крест, который меня тяготит, — отвечал патриарх Тихон. — Но ни вы, ни я, а лишь грядущий Собор может лишить меня сана. Но я напишу председателю ВЦИКа и объявлю своего заместителя на срок заточения. Идите с Богом.

Михаил Вострышев в историческом очерке «Живцы», посвященном проблеме изъятия церковных ценностей и предательства обновленцев, пишет:

«Что же успели сделать для России и Церкви “живцы”, пока патриарх был в заточении?

Разослав уполномоченных по епархиям для захвата власти, протоиерей Александр Введенский отправился в Петроград и потребовал у своего епархиального владыки митрополита Вениамина, чтобы он подчинился созданному “живцами” Высшему Церковному Управлению и признал патриарха низложенным. При этом он, по примеру комиссаров, обзавелся удостоверением:

«Российская Православная Церковь. Высшее Церковное Управление. Троицкой подворье. № 17, 24 мая 1922 г.

Удостоверение

Дано сие протоиерею Александру Иоанновичу Введенскому, настоятелю церкви св. Захария и Елизаветы в Петрограде, в том, что он, согласно резолюции святейшего патриарха Тихона, является полномочным членом Высшего Церковного Управления и командируется по делам Церкви в Петроград и другие местности Российской Республики.

За председателя Высшего Церковного Управления еп. Леонид. Секретарь Невский».

Владыка Вениамин томился в тюрьме в ожидании суда, а в это время протоиерей Введенский, в значительной степени обязанный своей карьерой добродушному митрополиту, выходил на трибуны под восторженные крики экзальтированных дам и выказывал свои артистические способности и хорошую филологическую память. Вот только «подмять под себя» петроградское духовенство петроградскому иуде не удалось. Он явился на собрание в Сергиево подворье на Фонтанке, чтобы пламенным красноречием завоевать сердца батюшек рабочих кварталов, но потерпел фиаско. Спустя годы, он рассказывал об этом случае, как о забавном курьезе в своей артистической пастырской службе.

29 мая (11 июня) 1922 г. начался судебный процесс, где на скамье подсудимых оказались 86 священников и мирян, повинных в искренней любви ко Христу и его Церкви. Как только был объявлен приговор, по которому десятерых обвиняемых, в том числе, и митрополита, посчитали нужным расстрелять, «живцы» тотчас же проявили воистину дьявольское проворство и подлость:

«ВЦУ, заслушав приговор Петроградского Ревтрибунала о бывшем петроградском митрополите Вениамине и других, вместе с ним обвиняемых священнослужителях и мирянах, постановило:

1) бывшего петроградского митрополита Вениамина (Казанского), изобличенного в измене своему архипастырскому долгу, лишить священного сана и монашества». Этим же постановлением лишались сана и все другие осужденные на смерть священнослужители, а приговоренные к расстрелу миряне отлучались от Церкви.

И это был, отнюдь, не последний случай сотрудничества «живцов» с карательными органами. Все тот же протоиерей Введенский, имевший шесть дипломов о высшем образовании, знаток искусства, друг-оппонент Луначарского подал «в одну высокую инстанцию» список «контрреволюционного петербургского духовенства», который на долгое время стал настольной книгой в «высоких инстанциях» для арестов священнослужителей.

Главный штаб «живцов» — ВЦУ — обосновался на Троицком подворье в Москве, в покоях арестованного патриарха. В комнате, где был кабинет Святейшего, теперь висела табличка «Президиум». 19 июля 1922 г. «живцы» порешили, что патриаршего духа не должно быть не только в его доме, но и во всей России, что означало полную расправу с его ближайшими соратниками. И полетело во ВЦИК, в губернские исполкомы, в церковные оплоты обновленчества постановление:

«В заседании 19 июля, по прошению, уволены митрополиты Митрофан Донской, Арсений Новгородский; без прошения за контрреволюционную скверну митрополиты: Кирилл Казанский, Михаил Киевский, Наза-рий Курский; епископы: Евфимий Олонецкий, Александр Симбирский, Дионисий Челябинский. Как осужденный Ревтрибуналом — епископ Иркутский, как привлекаемый к суду Ревтрибунала — Григорий Томский. За церковную смуту отстранен от должности и должен подлежать церковному суду митрополит Агафангел Ярославский. По жалобе саратовского духовенства уволены епископ Досифей и его викарный епископ Иов. Местопребывание последнему указано в Архангельской губернии».

6 августа 1922 г. ВЦУ, по настоянию Красницкого, приняло постановление, которое стало первой взрывчаткой, подложенной под всенародный Храм Христа Спасителя:

«В связи с контрреволюционной агитацией, ведущейся около Храма Христа Спасителя в Москве и в самом Храме, постановлено:

а) считать причт Храма виновным в допущении агитации и неприятии мер к недопущению таковой;

б) протоиереев: настоятеля Храма Арсеньева, Хотовицкого, и Зотикова перевести в Семиреченский край в распоряжение местного духовного начальства;

в) просить Наркомат юстиции произвести следствие о контрреволюционной деятельности при Храме Христа Спасителя».

На место настоятеля Храма Христа Спасителя был назначен все тот же Красницкий. Опорой его во время богослужений были не столько прихожане, сколько милиционеры. Ибо для встреч «протопресвитера», как он сам себя именовал, старушки приносили на паперть горшки с мочой, метали ему в голову гнилые яблоки. Но Красницкий терпел все: этот лысоватый курносый батюшка, до революции принадлежащий к правой партии «Русское собрание», а после перековавшийся в «социалиста», захватив храм, где был избран на патриарший престол Тихон, решил, что настала пора расправиться и с самим патриархом, и принялся беспрестанно клеветать на Святейшего как в печати, так и во время встреч с советскими властями.

Моральная нечистоплотность, доносы и даже шпионаж были неотделимы от обновленчества. И, благодаря подобным грязным делам, «живцы» пополняли свои ряды. Ведь как только епископ заявлял о своем непризнании ВЦУ, так тотчас же попадал в ГПУ…

…Ну, а какие реформы предлагали они, карабкаясь на капитанский мостик тысячелетнего корабля русского православия? В первую очередь, те, что позволили бы им подняться на высшую ступеньку иерархической лестницы. Они предлагали уничтожить главное препятствие, мешающее им стать епископами, — обет девства, который давало черное духовенство. И вот съезд «живцов» в августе 1922 г. провозглашает: отныне монахи вправе снять с себя монашеские обеты и жениться (значит, будут, как мы!), отныне российские монастыри повсеместно необходимо закрыть, как «орудия контрреволюционных организаций», отныне епископом может стать не только монах, но и женатый священник.

Часть обновленцев во главе с епископом Антонием, обидевшись за черное духовенство, то бишь за себя, покинули съезд «Живой Церкви», чтобы создать еретические секты, а оставшиеся набрасывали все новые и новые резолюции:

— настаивать на снятии сана с патриарха Тихона;

— немедленно прекратить поминовение его имени за богослужением;

— уволить на покой всех монахов-архиереев, противодействующих обновленческому движению;

— ВЦУ выразить одобрение;

— выслать из пределов своих епархий противников обновленческого движения…

Мало кто был уверен в те дни, что патриарх жив. Лишь по грязи, ушатами выливавшейся на него газетой «Известия ВЦИК» и журналом «Живая церковь», догадывались, что, наверное, пока еще Святейший не умерщвлен.

Один за другим отрекались от своего архипастыря и переходили на сторону обновленцев епископы и священники — и то со страха за себя и близких, кто потеряв веру, что Святейший когда-нибудь обретет свободу, кто поверив клевете. К 1923 г. в ведении обновленцев находилось уже 70 % православных приходов страны…

Но неужто возможно предательство без оплаты, без тридцати сребреников? Конечно же, нет. Обновленцам скостили налоги. Им выделяли отряды милиции для освобождения церквей от причта и мирян, не желавших их признавать. ГПУ внимательно прислушивалось к их пожеланиям о применении репрессий к неугодному духовенству. Начальник «церковного отдела» ГПУ Е. Тучков отчитывался перед вышестоящим начальством:

«Момент изъятия церковных ценностей послужил как нельзя лучше к образованию обновленческих про-тивотихоновских групп, сначала в Москве, а потом по всему СССР. До этого времени, как со стороны органов ГПУ, так и со стороны нашей партии, внимание на Церковь обращалось исключительно с информационной целью, поэтому требовалось для того, чтобы противотихоновские группы овладели церковным аппаратом, создать такую осведомительную сеть, которую можно было бы использовать не только в вышеупомянутых целях. Достижение это, само собой разумеется, не могло получиться сразу и без затраты денежных средств».

Святейший Патриарх, когда был на свободе, хотел выполнить волю Собора 1917–1918 гг. и созвать следующий Поместный Собор в 1922 г. Разрешения от гражданской власти он не получил, да и сам, вкупе с многими другими членами Собора, угодил за решетку. Зато обновленцам разрешили.

И вот 29 апреля 1923 г. в Москве открылся Второй Поместный Собор Русской Православной Церкви, заклейменный в народе как лжесобор. Чем занимались на лжесоборе? Склокой, дележом камилавок и доходных приходов. Что порешили? Узаконить постановления «Живой Церкви» о закрытии монастырей, ликвидации святых мощей, разрешении второбрачия духовенству. В преддверии объявленного суда, где Первоиерарха, по обвинительному заключению Вышинского, должны были приговорить к смертной казни, лишили Святейшего сана и уничтожили патриаршество, как «монархический и контрреволюционный способ руководства Церковью».

Обновленцы торжествовали. Ведь их поддержали не только Советская власть, не только смалодушничавшее духовенство, но и восточные патриархи, добиваясь политической игрой поддержки себе у такой мощной военизированной державы, как СССР.

Но не поддержал новую «коммунистическую церковь» самый верный сын патриарха — русский народ. Во Владивостоке, например, все до единого храма были в руках обновленцев. И в то время, как церкви города пустовали, истинные православные собирались и молились в переполненном гараже.

Но вот случилось неожиданное и такое неправдоподобное, что сначала многие не поверили своим глазам. 25 июня 1923 г. патриарх Тихон был освобожден из-под стражи. Д. В. Поспеловский указывает, что это было вызвано в значительной степени решительными протестами английского правительства и общественности на Западе. «Но с советской стороны, — пишет он далее, — освобождение патриарха было обусловлено требованием получить от него заявление о лояльности по отношению к Советской власти».

Патриарх дал такое соглашение. И он показал свое лояльное отношение к Советской власти. 28 июня 1923 г. он открыто осудил «всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что я Советской власти не враг». А в послании от 1 июля он кается «в ряде пассивных и активных антисоветских действий», которыми, повторяя заключение советского суда, он признает сопротивление изъятию части церковных ценностей и воззвание против Брестского мира. Обвиняя в этом среду, в которой он вырос и лиц (безымянных), окружавших его, патриарх заявлял: «Российская православная Церковь аполитична и не желает… быть ни «белой», ни «красной».

Поспеловский указывает, что «близко стоявший к патриарху протопресвитер профессор В. Виноградов свидетельствует, что патриарх никогда никому не объяснял, почему он подписал эти послания, но не раз подтверждал их подлинность. По мнению Виноградова, большевики, добившись от патриарха таких покаянных заявлений, думали, что они этим развенчали его как церковного руководителя в глазах верующего народа, так как считали, что весь престиж патриарха опирается на враждебность к Советской власти… не понимая, что источником авторитета патриарха являются вера, любовь и сила молитвы; большевики рассчитывали, что теперь верующие от него отвернутся… и примкнут к обновленцам… Но власти здесь полностью просчитались. Массы верующих и духовенство устремились к освобожденному патриарху. Среди них распространилось мнение, что свои послания «Патриарх написал не для нас, а для большевиков».

Какова же цена жертвы патриарха Тихона во имя торжества справедливости, во имя успокоения его паствы? Он утверждает, что Советская власть никогда не преследовала его за религиозные убеждения. Он рассылает распоряжения по церквям упоминать Советскую власть во время богослужения, выработав обтекаемую формулу — «О стране Российской и властях ея». В некоторых церквях эту формулу умышленно произносили так: «О стране Российской и областях ея». На предложение Тучкова внести в формулу для уточнения и во имя избежания подобной путаницы слово «советских» было отвечено, что это невозможно сделать, поскольку «советские» — слово русское, а богослужение совершается на церковно-славянском языке. Тучков вынужден с этим согласиться, так как в богослужебные вопросы Советская власть не вмешивается.

Вот как описывает подвиг патриарха Тихона Михаил Вострышев:

«Ради своего народа, ради Тела Христова — Церкви патриарх не принял высочайшей земной радости — мученической кончины за Христа, а решил в страшные дни раскола, когда обновленцы готовы были уничтожить вековые устои православия, обличить ложь и тщету «коммунистической церкви» и вернуть российскому народу себя — Отца и Председателя за них перед Богом. Он подписал заявление в Верховный суд РСФСР («Я раскаиваюсь в своих поступках против государственного строя») и… был выпущен на свободу.

На следующий же день Святейший, после более чем годичного перерыва, появился на народе — приехал на погребение популярного в Москве протоиерея Алексея Мечева. На кладбище патриарх не вошел в церковь, так как в ней служили обновленцы, а направился к свежей могиле, где и совершил панихиду по почившему священнику.

На имя председателя Совета Народных Комиссаров Рыкова патриарх пишет письмо, в котором, подчиняясь воле пасомых, заявляет о своих правах, похитить которые пытались обновленцы, поддерживаемые властью. Но Святейший не требует «приструнить» клеветников, он просит лишь поставить его в равные с ними условия.

И потекли епископы и священники, изменившие в тяжелую годину своему Пастырю, в скромную пат-риаршью келью в Донском монастыре. Пастырь не оттолкнул кающихся, но и не прощал всех гуртом. Почти каждый день, при огромном стечении верующих, патриарх служил в разных церквях Москвы и заставлял вчерашних «живцов» перед лицом прихода каяться всенародно. Потом церковь освящалась кем-нибудь из архиереев и считалась отторгнутой от «Живой Церкви»…

В течение нескольких месяцев по выходе Святейшего из темницы «живцы» потеряли в России большую часть присвоенных себе храмов. В Москве за ними осталось лишь три церкви! Высшее Церковное Управление упразднилось, его бывших главарей народ не пускал в православные храмы, всецело отдавая свою любовь нашему Батюшке и верным ему священникам…»

Тем не менее, власти упорно отказывались легализировать патриаршую церковь, продолжая ее преследовать. Отказ властей признать Патриархию оборачивается закрытием патриарших епархиальных управлений местными властями.

В апреле 1925 г. патриарх Тихон скончался. Не стало больше той могучей фигуры, которая могла бы противодействовать многочисленным бесчинствам. С этого времени обновленцы снова выдвигаются на первый план. Но и без их подрывной деятельности церкви нанесен огромный урон. За восемь лет Совет-ской власти храмы, в основном, разрушены или отданы на поругание. В Петрограде, к примеру, из 96 действующих церквей оставалось всего 7.

Со смертью патриарха Тихона гонения на православную церковь в России не прекратились. Они не прекратились даже со смертью вождя и учителя мирового пролетариата Ленина, который со злобой и остервенением уничтожал этот оплот христианства. Его дело продолжили сначала Сталин, а затем и Хрущев. Денежный вопрос в этих гонениях, как правило, выдвигался на первое место.

Во время первой пятилетки, к примеру, когда в 1929 г. развернулась кампания против частного предпринимательства, церковь рассматривалась как частное предприятие. Священники, епископы и приходы облагались совершенно непомерными налогами, как «доходные» частные предприятия. В случае неуплаты налога священники, епископы и члены приходского совета могли быть арестованы, а их приходы закрывались. В этой связи церковь дважды страдала из-за начавшейся в стране войны с кулаками. Ведь никто другой, кроме самостоятельного крестьянина, а тем более, зажиточного, не мог выручить сельского священника, обложенного налогом, в ряде случаев превышающим его доходы.

Многочисленные жалобы верующих и священнослужителей на непомерно высокие налоги побудили Президиум ВЦИК к созданию секретного постановления «О налоговом обложении настоящих и бывших служителей культа за 1930–1931 гг.» Оно освободило от сельхозналога всех бывших духовных лиц. Помимо того, в этом постановлении были изложены налоговые правила, касающиеся духовенства. По доходам от сельского хозяйства налог на священнослужителя отныне не должен был превышать налог крестьянина с таким же доходом больше чем на 10 %. Даже если доход священнослужителя не увеличился по сравнению с 1928—29 гг., налог мог быть увеличен максимум на 75 % по сравнению с предыдущим годом. Сумма общего налога по «нетрудовым доходам» (т. е. Содержание, выплачиваемое приходом) не могло превышать налог 1928—29 гг. больше, чем на 75 %. Документ заканчивался распоряжением Наркомфину разработать соответствующие инструкции. 20 февраля 1931 г. был опубликован циркуляр Наркомфина союзным Комиссариатам финансов за № 68, повторивший в основном уже перечисленные условия, правила и ставки взимания налогов с духовенства.

Благодаря этой сомнительной мере, приблизительно, на 5 лет сельское духовенство (и в какой-то степени вся православная церковь) получило относительную передышку. Однако, наряду с этим, продолжали закрывать храмы, к 1934 г. были окончательно уничтожены монастыри. Кроме того, как показывают некоторые секретные документы, изъятие церковных ценностей не ограничилось кампанией 1921–1922 гг. и возобновилось с новой силой в 30-х гг. К примеру, из письма благочинного Камышинского округа священника В. Серебрякова митрополиту Сергию явствует, что «из некоторых церквей берутся священнические облачения, непрестольные кресты и евангелия для устройства спектаклей и карнавалов».

Дело, однако, не заключалось только в изъятии непрестольных крестов, священнических облачений и т. п. В это время шла повсеместная конфискация колоколов под предлогом нехватки меди для программы индустриализации, а также продолжалась кампания по изъятию оставшихся церковных ценностей «на нужды государства», в том числе, и икон. Изъятие колоколов и запрет звона оправдывались официально введением непрерывной рабочей недели в 1929 г. и нуждой государства в меди для индустриализации. Инструкции предусматривали: 1) предоставить право регулирования колокольного звона… горсоветам и районным исполкомам… 2) ликвидировать колокола там, где звон запрещен; а где местные власти его разрешают, там изымать только «излишние колокола» — без указания, что понимать под «излишними».

Как в свое время Ленин в расчете на колоссальные доходы от изъятия церковных ценностей в 1921— 22 гг., так и в 30-е годы власти, явно преувеличивали количество меди и серебра, которое государство могло получить от переплавки колоколов. Секретная справка от 17 октября 1930 г. свидетельствует, что был расчет получить 150 тыс. тонн меди, а реально можно было рассчитывать лишь на 74 600 тонн. К 1930 г. колокольной бронзы было получено всего 11 тыс. тонн. По плану к 1933 г. должно было быть получено 130 тыс. тонн бронзы, на деле же ее получили не больше 55 800 тонн.

Во все времена, при всех правителях колокольный набат возвещал о трагедиях либо, наоборот, о величайших радостях. Как ни старались большевики, они не смогли вычеркнуть религию из сознания, душ и сердец людей. Православие на Руси — понятие незыблемое. И этот «опиум» явился для русского народа куда сильнейшим средством, чем всякого рода идеологический компот. А колокольный набат продолжал звучать в сердцах и сознании людей после того, как колокола были уничтожены, а церкви разграблены и поруганы.