Кремлевское золото

ТОРЖЕСТВО И СЛАВА ЛИКУЮЩЕГО ПОБЕДИТЕЛЯ

Иногда я думаю, сколь жестока человеческая натура, насколько сильно она отличается от общепринятых норм поведения, и тогда мне становится страшно: неужели все так безнадежно и непоправимо. Но иногда я задумываюсь о лжи во имя спасения человечества, о сокрытии правды, и тогда мне становится страшно вдвойне. Ведь совершенно очевидно, что ложь не является эффективным лекарством при лечении общественных пороков. Скорее, она усугубляет эти негативные явления, способствует увеличению их до неограниченных количеств.

Человек так устроен, что он постоянно тянется к знанию. Ему все непременно нужно знать, что было прежде, в каком обществе он живет сейчас, он даже пытается приоткрыть завесы времени и заглянуть в будущее. Это путь эволюции. Но когда его лишают возможности познания, он начинает фантазировать. И воображение рисует картины, которые порой оказываются неверными. Тогда возникают слухи и домыслы, не подтвержденные фактам предположения. В таких условиях невозможно извлечь уроки из прошлого и не допустить повторения роковых ошибок. В такой ситуации страдает истина.

Меня очень волнует проблема запретных тем. Особенно таких, на которые гриф «совершенно секретно» накладывает само общество. Разрешение мифа в таком случае недопустимо. А это, в свою очередь, создает неправильное понимание проблемы. Скажем, такое понятие, как «священная» Великая Отечественная война. Должна сказать, что я нисколько не подвергаю сомнению факт священности этой войны. Еще живы люди, участвовавшие в ней, те, которые победили фашизм. Я способна воспринимать величие Победы через симпатию к этим людям. Они — частица меня, их действия — наша история. Но придут поколения, для которых эти люди станут прошлым. У них не будет возможности собственными глазами видеть очевидцев тех трагических для всего мира событий. Они, что совершенно понятно, станут отвергать прошлое, подвергать его скрупулезной ревизии. Тогда не окажется людей, которые помогли бы этим последующим поколениям разобраться в действительности, отличить ложь от правды. Вот поэтому я уверена, что начинать пересмотр фактов, очищать правду от лжи нужно сейчас, когда еще живы очевидцы. Но этот процесс непременно должен быть подлинным. Умалчивание, утаивание никого не спасет. Время произведет свою ревизию, и тогда будет уже поздно.

Человек падок на богатства. Даже если он не понимает ценности какой-либо вещи, он все равно поднимает ее, если она встретится у него на пути. Этого не изменишь. Никакая система не в состоянии переделать человека. Страх, невежество, конечно, сдерживающие факторы. Но и они не решают проблему, они лишь вгоняют желания и страсти куда-то далеко, в подсознание. А оттуда их очень легко извлечь при благоприятных обстоятельствах. Скажем, когда ослабевает режим или когда этому способствует конкретная обстановка.

В последнее время довольно часто всплывают факты о хищениях материальных и культурных ценностей в период 2-й мировой войны. Говорят о фашистах, занимавшихся грабежами на оккупированных ими территориях, о своеобразных «коллекционерах» золотых коронок, снятых с живых или умерших людей, о подпольных миллионерах из числа уцелевших немецких нацистов, заканчивающих свой жизненный путь на кладбищах для нищих. Наконец, о тех культурных и исторических ценностях, которых лишилась Россия во время войны. В частности, о Янтарной комнате, исчезнувшей, кажется, уже навсегда. Но все эти факты в средствах массовой информации выглядят какими-то однобокими. Получается, что хищением занимались лишь нацисты. Потому что такова их природа. Какое отношение имеют к этому победители фашизма? Ведь их миссия заключалась не в ограблении, а в избавлении от страданий, в том, чтобы принести мир. С этим спорить невозможно. Меня интересует другое: куда девалась человеческая натура, как известно, падкая к обогащению?

Во времена Римской империи существовало одно строгое и непререкаемое правило: по отношению к врагу все дозволено. И тогда, и позже — при всех известных в истории войнах поверженные города отдавались на разграбления и милость победителей. Этим полководцы воздавали своим армиям за то моральное и физическое напряжение, которое сопутствовало победе. Правда, общественное мнение всегда выносило осуждающий приговор этим алчным проявлениям, и, особенно, в тех случаях, когда наблюдались явные перегибы. Но, тем не менее, они признавались как должное, и никто не старался от них открещиваться.

История, которую я хочу рассказать, относится скорее к области слухов, домыслов и предположений. Но она, на мой взгляд, очень характерно раскрывает один из важнейших аспектов взаимоотношения золота и власти.

В свое время маршалу Советского Союза Г. К. Жукову ставилось в упрек то, что он, используя свое положение, занимался присвоением трофейного имущества поверженной Германии. Нет, никаких прямых обвинений в адрес маршала по этому поводу вовсе не было. Пострадали люди — те, которые были близки к нему, его окружение. Это на них заводились уголовные дела, это они испытывали на себе изощренные методы воздействия карательной машины МГБ. Ну, а сам Жуков оставался величиной недосягаемой. Ведь это был человек, который в 1945 подписал капитуляцию фашистской Германии. И авторитет его при таких обстоятельствах был непререкаем.

Но ходили слухи, что из Германии шли целые эшелоны с награбленным добром, что многочисленные драгоценные вещи, предметы культуры и искусства потом оседали на дачах и в квартирах высокопоставленных военных чиновников. Человеческое воображе-ниє в поисках сенсаций порождало множество слухов и домыслов. К таким можно отнести рассказ о том, как Жуков, посетив прощальную выставку картин Дрезденской галереи, возвращаемых на родину, показывал на некоторые полотна, приговаривая: «Моя».

Как было на самом деле, знают только очевидцы. А они молчат, и приходится восстанавливать картину происходившего по тем скупым документальным фактам, которые имеются. И, что особенно печально, выдвигать новые, может, снова ошибочные предположения.

Это запутанная история, в которой совершено ясно одно: Жуков-победитель был неугоден сталинскому режиму. Его авторитет хотели замарать. Без этого его нельзя было поставить на место. Значит, нужно было действовать крайне осторожно, чтобы никто не догадался, в чем причина.

Но кому и зачем это было необходимо? Восстанавливая хронику тех событий, ответ приходит сам собой. Каких бы высот ни достиг Жуков, над ним возвышались настоящие глыбы. В первую очередь — Сталин. А за ним — врастающая в небо (на одной отдельно взятой территории) Система. Достигнув невообразимых высот, она перестала носить неодушевленный характер.

Победа во 2-й мировой войне вознесла Сталина на недосягаемую высоту. Железный занавес стал приоткрываться, мир заговорил о Советском Союзе прежде всего, как об освободителе от фашистской чумы. Все это как бы списывало прежние ошибки Сталина и оправдывало ту чудовищную кампанию 30-х годов, которая была направлена на уничтожение своего же народа. Сталин был недоволен результатами войны. И тот факт, что он отказался принимать парад Победы, лишь подчеркивает это. Видимо, поэтому идеологический аппарат после мая 1945 г. развернул широкомасштабную акцию по возвеличению Верховного Главнокомандующего. Она предусматривала, что Сталин — единственный спаситель Родины. Отныне все успешные фронтовые операции стали именоваться не иначе, как «сталинскими ударами» и «сталинскими прорывами».

Однако, в эти строгие рамки не укладывалась деятельность выдающихся полководцев, которые внесли свою весомую лепту в разгром фашизма. Как убрать из народного сознания их образы? Любое упоминание о заслугах этих полководцев стало пресекаться. Сталин имел право на лавровый венок победителя. С военнослужащими, которые пытались отрицать это, расправлялись жестоко. В первую очередь, «всевидящее око» МГБ пало на маршала Жукова.

В 1947 г. Г. К. Жуков был отправлен в ссылку — его назначили командовать малочисленным и второразрядным Одесским военным округом. С его назначением началась перетряска офицерских кадров, последовали массовые аресты среди командного состава сухопутных войск.

Помимо статьи 5810, указывающую на государственную измену, некоторым генералам вменялось в вину присвоение трофейного имущества.

Вот что сам Жуков пишет о тех событиях:

«В 1947 г. была арестована большая группа генералов и офицеров, и, главным образом, те, кто когда-либо работал со мной. В числе арестованных были генералы Минюк, Варейников, Крюков, бывший член Военного совета 1-го Белорусского фронта К. Ф. Телегин и другие. Всех их физически принуждали признаться в подготовке «военного заговора» против сталинского руководства, организованного маршалом Жуковым. Этим делом руководили Абакумов и Берия…»

Опальные генералы и их родственники были арестованы в период с 1947 по 1949 гг., посажены в Лефортово и, находясь под следствием, подвергались всяческим унижениям, беспрерывным ночным допросам, пыткам и жестоким истязаниям. Все они были проинформированы о завершении следствия в один и тот же день, что наводит на мысль о поступившей сверху команде.

В первых числах ноября 1951 г. состоялись закрытые судебные процессы Военной коллегии Верховного суда СССР, на которых дела подсудимых слушались за закрытой дверью, без участия защитников и вызова свидетелей. Приговоры и протоколы судебных заседаний помечались грифом «совершенно секретно».

К счастью, сейчас к этим документам появился доступ, и мы имеем возможность разобраться в происходивших тогда событиях. Среди прочих слушалось «дело» генерала Терентьева, которому вменялась в вину антисоветская деятельность. Якобы, он на своей квартире обсуждал действия советского руководства (что само по себе непозволительная дерзость) и проявил себя злобным противником этого руководства. По мнению Терентьева, это руководство уже довело страну до нищенского состояния и «способно пойти на уничтожение 50 миллионов недовольных, лишь бы удержать власть».

СПРАВКА ИЗ АРХИВНОГО ДЕЛА:

«Терентьев Василий Григорьевич, 1899 г. рождения, из крестьян, после революции командовал 1-м Таманским полком, 1-й Таманской бригадой и 5-й Кубанской дивизией. В годы Великой Отечественной войны командир ряда стрелковых дивизий и корпуса. В 1945 г. — генерал для особых поручений при маршале Жукове. Награжден семью орденами и многими медалями».

Фамилия Жукова в материалах «дела» Терентьева не упоминалась, но он сделал собственное заключение о причинах своих несчастий. Впрочем, фамилия маршала Жукова не упоминалась и в некоторых других «делах» подсудимых, а в некоторых случаях она тщательно вымарывалась. Жизненный опыт заставлял тех, кто вел эти «дела», проявлять крайнюю осторожность, ведь обстоятельства могли и перемениться. Но ни у кого из подследственных не вызывало сомнений то, что они попали в лапы МГБ благодаря своей связи с Жуковым.

Об этом заявил на суде и генерал Терентьев:

— Основную вину свою я вижу в том, что, когда, по решению партии, Жуков был смещен с должности Главнокомандующего сухопутными войсками, я, единственный, из генералов присутствовал на вокзале при отъезде Жукова в Одессу.

Терентьев даже просил маршала взять его с собой в Одесский военный округ, предвидя, что повлечет за собой его хорошее расположение к Жукову. Тот согласился и предложил ему должность в этом военном округе.

— Теперь я понимаю, что в этом заключается мое основное преступление, — завершил свою речь Терентьев. — Хоть оно не вменено мне следствием в вину.

Генерала Терентьева осудили на 25 лет лишения свободы, и его след затерялся среди миллионов узников ГУЛАГа.

По похожим по сути обвинениям были приговорены к 10 годам заключения генералы Л. Ф. Минюк и А. А Филатов. Первому ставилось в вину то, что он «долгое время вынашивал вражеские взгляды и высказывал клеветнические измышления». Второй, помимо всего прочего, «возводил клевету на советскую действительность, заявляя, что денежная реформа (имеется в виду денежная реформа 1947 г. — В. К.) проведена в ущерб рабочему классу, решение об отмене карточек является показным. За критику в Советском Союзе лишают свободы, и поэтому нельзя написать пьесу в духе Островского или Гоголя, ибо тут же окажешься за решеткой».

Характерно во всех случаях то, что опальные генералы высказывали свои мысли среди сослуживцев или в домашнем кругу. Высказывали, несмотря на 30-е годы, проглотившие столько вольнодумцев, что, казалось бы, проявления подобного рода должны были бы исчезнуть навсегда. Но это были люди, которые повидали другой мир и своими глазами увидели порядки того другого мира, что позволило более трезво взглянуть на положение вещей в своей стране. Страх перед карающей рукой МГБ отступил, но, как оказалось, несвоевременно.

Генерал Минюков позволил себе, к примеру, критиковать назначение на должность Главнокомандующего сухопутными войсками не подходящего для этого человека, Булганина. «…Булганину больше подходит руководить гражданским министерством, как человеку штатскому…» Чем обернулась эта неосторожность, он вскоре сумел убедиться.

Однако, более любопытными с точки зрения нашей темы являются процессы над генералами Крюковым и Телегиным. Вместе с Крюковым была осуждена и его супруга, известная исполнительница русских народных песен Лидия Русланова. Следует отметить, что семьи Жуковых и Крюковых-Руслановых были близки, поддерживали дружеские взаимоотношения и часто навещали друг друга в домашней обстановке, что давало возможность разжиться компроматом на маршала Жукова.

СПРАВКА ИЗ АРХИВНОГО ДЕЛА:

«Крюков Владимир Викторович, 1897 года рождения, уроженец Воронежской области, поручик царской армии, с 1918 г. в РККА на различных командных должностях в кавалерийских частях, в годы Великой Отечественной войны — командир 2-го Гвардейского корпуса. Герой Советского Союза, награжден 8 орденами и несколькими медалями. До ареста, произведенного 18 сентября 1948 г. — заместитель командира 36-го стрелкового корпуса».

А вот выдержка из анкеты, подшитой к «Делу № 1762» по обвинению Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны, которое было начато 27 сентября 1948 г. и окончено 3 сентября 1949:

«Родилась я в 1900 г. в семье крестьянина Лейкина Андрея Маркеловича. Пяти лет от роду осталась сиротой и до 1914 г. воспитывалась в сиротском приюте. Затем жила у дяди, работала на различных фабриках и училась пению у профессора Саратовской консерватории. В 1916 г. приехала на фронт в качестве сестры милосердия, там сошлась с неким Степановым, от которого в мае 1917 родился-ребенок… В 1919, будучи в Виннице, вышла замуж за сотрудника ВЧК Наумина Наума Ионыча, с которым жила до 1929 г. В том же году вышла замуж за артиста Мосэстрады Гаркави Ми-хайла Наумовича, но в 1942 развелась и вышла за генерала Крюкова…»

Допросы генерала Крюкова и его супруги Лидии Руслановой велись параллельно.

В качестве обвинения Крюкову было вменено распространение антисоветской агитации. В частности, это якобы проявилось в том, что он, беседуя с генералом Минюковым высказал недовольство по поводу смещения Жукова с должности Главкома. А также в том, что в беседах с генералом Павловым он утверждал об отсутствии в стране свободы личности, и что вместе с женой Л. Руслановой занимался прославлением и преувеличением заслуг маршала Жукова.

Председательствовал на процессе бессменный генерал-майор юстиции Зарянов. На заданный им вопрос о Жукове Крюков ответил:

— В 1946 г., по случаю рождения моей дочери, я пригласил к себе Жукова. У меня тогда собирались писатели и артисты с женами. Писатель Погодин попросил Жукова рассказать что-нибудь о разгроме немцев под Москвой. Жуков рассказал, но при этом ни слова не упомянул о роли Сталина.

Следующий вопрос касался супруги подсудимого.

ЗАРЯНОВ: Правильно ли вы показали на следствии, что Русланова допустила враждебный выпад по адресу Советского правительства?

КРЮКОВ: Она не имела при этом враждебного намерения.

ЗАРЯНОВ: На следствии вы показали, что «при всяком удобном случае я превозносил Жукова как непревзойденного полководца, в чем мне активную помощь оказывала моя жена, Русланова, которой по адресу Жукова было пущено в обиход образное выражение «Георгий Победоносец». Правильно показали?

КРЮКОВ: Правильно.

ЗАРЯНОВ: Далее вы дали такие показания: «…в своем зазнайстве Жуков дошел до того, что стал противопоставлять себя Верховному Главнокомандующему, бесстыдно выявляя, что не Сталину принадлежит заслуга в разгроме немцев, а ему — Жукову».

КРЮКОВ: Жуков никогда не говорил, что ему принадлежит заслуга в разгроме немцев, а не Сталину. Но поскольку он подчеркивал свое «я», то я пришел к такому выводу.

К генералу Крюкову, как отмечалось в официальном документе, «применялись изощренные методы ведения следствия». Но, даже несмотря на это, работники МГБ не добились от него желаемого результата. Генерал так и не признал, что «маршал Жуков возглавляет заговор с целью осуществления в стране военного переворота».

В более эмоционально выдержанных тонах проходило расследование «дела» Лидии Руслановой. Помимо подрывной работы против партии и правительства, распространения клеветы о советской действительности, ей ставилось в вину то обстоятельство, что она, будучи со своим мужем в Германии, занималась присвоением в больших масштабах трофейного имущества.

Следователей в этом «деле» интересовало все до пикантных подробностей. Всплыл наружу даже факт существования притона «Веселая канарейка», предназначавшегося для развлечения высокопоставленных военных чиновников. Этот притон якобы посещали сама Русланова, а также ее супруг, генерал Крюков.

Следователь майор Гришаев потребовал у подсудимой подтверждения этого факта.

— Не знаю ни о каком притоне, — последовал ответ.

— Бросьте! — в сердцах выкрикнув майор Гришаев. — Нам хорошо известно, что на квартире заведующего постановочной частью Марьянова устраивались самые настоящие оргии. Вначале Крюкова туда водили адъютанты, а потом он захаживал вместе с вами.

Но не этот вопрос был главным, который интересовал следствие. На допросе генерал Крюков как-то обмолвился о том, что Русланова была награждена орденом, и произошло это не без участия Жукова.

— Какие правительственные награды вы имеете? — постепенно Гришаев подбирался к самому главному.

— Я награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

— А разве других наград вы не имеете?

— Имею. В августе 1945 г. я была награждена орденом Отечественной войны 1-й степени. Однако, в 1947 г. по решению правительства этот орден, как незаконно выданный, у меня отобрали.

— Кем вы были награждены?

— Награждена я была по приказу (имя вымарано), командовавшего в то время оккупированными войсками (вымарано).

— За какие заслуги вас наградили?

— За культурное обслуживание воинских частей и за то, что я на свои деньги купила две батареи минометов «катюша».

Следует заметить здесь, что семейство Крюковых-Руслановых, действительно, было весьма состоятельным. У них было две дачи, три квартиры, четыре автомобиля, антикварная мебель, картины, представляющие собой художественную ценность, шкурки соболя и каракуля, аккордеоны, рояли, драгоценности…

— Материалами следствия вы изобличаетесь в том, — продолжал допрос майор Гришаев, — что во время пребывания в Германии вы занимались грабежом и присвоением трофейного имущества в больших масштабах. Вы признаете это?

— Нет! — резко ответила Русланова.

— В каких взаимоотношениях вы находились с Жуковым?

— Мы были хорошими знакомыми. А с мужем они старые сослуживцы. Мы неоднократно бывали друг у друга в гостях, дружили семьями… Когда его понизили в должности и отправили в Одессу, в канун Октябрьских праздников я послала ему телеграмму, которую подписала: «Преданная вашей семье Русланова». А в устных беседах говорила, что считаю его великим полководцем, великим человеком и готова идти за ним хоть в Сибирь!

Впрочем. Так оно и получилось. Без Жукова, но Лидия Русланова последовала в указанном направлении… на три года. Ей повезло. Путешествие не продлилось долго.

Но пока Гришаев допытывался:

— При обыске на вашей даче было изъято большое количество ценностей и имущества. Откуда?

— Это имущество принадлежит моему мужу. А ему его прислали в подарок из Германии… — Русланова сделала паузу и добавила неуверенно: — По всей вероятности, подчиненные.

Затем в допросах последовал значительный — более двух месяцев — перерыв, после которого следователь предстал перед обвиняемой с новыми фактами:

— Дополнительным обыском в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке, 26, в специальном тайнике под плитой, были изъяты принадлежавшие вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Почему вы до сих пор скрывали, что обладаете такими крупными ценностями?

— Мне было жаль… — Лидия Русланова была крайне взволнована: она не ожидала такого удара. — Мне было жаль лишиться этих бриллиантов. Ведь их приобретению я отдала все последние годы!

— А где вы брали деньги? — уточнил следователь.

— Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда «левых» концертов стало намного больше. Этим занималась не только я. Картины и драгоценности скупали и другие артисты. Например, на квартире Екатерины Васильевны Гельцер я видела богатую коллекцию картин, а также очень крупные бриллианты и изумруды. Большое количество драгоценностей у Антонины Васильевны Неждановой. Среди артистов даже ходит анекдот, что, когда Нежданова наденет свои бриллианты, ее муж Голованов ходит за ней с совком, боясь, как бы она их не растеряла. Хенкин скупает картины и золотые часы. Очень богатым человеком слывет Ирма Яузем. Имеются ценные бриллианты у Леонида Утесова, я сама их видела на его дочери. Большие деньги нажила Любовь Орлова, в основном, за счет «левых» концертов. А Исаака Дунаевского в нашей среде называют советским миллионером, у него тоже большое количество картин и бриллиантов… Что касается меня, то признаю, что картины, бриллианты, платиновые и золотые изделия приобрела нелегально, с рук, в целях наживы. В стяжательстве и незаконных поступках признаю себя виновной…

Тут, как мне кажется, следует сделать одно небольшое отступление, чтобы внести ясность. Факты, раскрытые Лидией Руслановой на следствии, носили не такой уж сенсационный характер. В стране к тому моменту начинался процесс переосмысления ценностей, рушились созданные первыми большевиками-революционерами стандарты на воззрение о накопительстве и стяжательстве. На смену первым большевикам-идеалистам приходили другие — большевики-материалисты. Это уже потом всех их смешали в одну общую кучу — в назидание потомкам. Для такой переоценки ценностей существовали реальные обстоятельства. Во-первых, многие вернулись «оттуда», а «там» они смогли воочию убедиться, как на самом деле живут представители загнивающего капитализма. Во-вторых, железный занавес начинал понемногу приоткрываться, в столице устраивались многочисленные правительственные приемы, на которых присутствовали иностранцы. Время вынужденного пуританства, уходило в прошлое. Нужно было создать видимость всеобщего благополучия в условиях единственно верного и справедливого общественного строя. Поэтому власть имущие и те, которые в первую очередь обслуживали эту власть, — артисты, певцы, композиторы, художники и т. п. — получили право на некоторую роскошь. Но, как водится, они тут же бросились из одной крайности в другую. По-человечески это понять можно: неуверенные в завтрашнем дне, они стремились в кратчайшие сроки захватить как можно больше ценностей. Однако, у этой медали была и оборотная сторона: значительная часть населения, существовавшая по «единственно правильным и справедливым» законам такого же общества, не могла позволить себе подобную роскошь. Благо, эта значительная часть была занята восстановлением народного хозяйства и по сути расчищала страну от руин. Но и ей необходима была подачка, чтобы не утратилась иллюзия справедливости общественного строя. Такой подачкой явилась денежная реформа 1947 г., о несостоятельности (и даже вредности для класса рабочих) которой говорил опальный генерал Терентьев. Карточная система была отменена, люди начали получать зарплату, на которую могли — если не брать в расчет все связанные с этим трудности — приобретать все, что заблагорассудится.

Вот как описывает эту ситуацию Бенедикт Сарнов в своей книге «Смотрите, кто пришел»:

«Я вспоминаю один замечательный разговор.

У меня был сосед — Иван Иванович Рощин. Он был когда-то подручным маляра, потом маляром, потом мастером. Брал Зимний. Вступил в РКП. На гражданской потерял ногу. Потом кончил не то ком-, не то промакадемию и стал ответственным работником. Он занимал важный пост в каком-то главке, и поэтому за ним каждое утро приезжала машина.

Иван Иванович любил поговорить на разные отвлеченные темы. Например, о том, как легко давались ему науки. Особенно философия. К философии он питал особую склонность. Он даже намекал иногда, чуть смущенно улыбаясь, что именно в занятиях философией, а не Главсоли или Главхлебе лежало истинное его призвание. Но — ничего не поделаешь! Партия бросила его в Главсоль, а для коммуниста воля партии — закон.

Шел 1945 г., последний год войны, первый год мира. Вероятно, именно в этом году для всех уже стало ясно, что башмак окончательно стоптался на ноге. Именно тогда, я думаю, в голове у Милована Джиласа впервые забрезжило название его будущей книги: «Новый класс». Во всяком случае, именно тогда возник так полюбившийся москвичам анекдот про изможденных, заморенных, убого одетых хозяев жизни, торопящихся куда-то по утрам, и — размордевших, вальяжно развалившихся в персональных машинах, одетых в добротные габардиновые плащи и велюровые шляпы слуг народа.

Это было время, когда с государства нашего, «первого в мире государства рабочих и крестьян», слетели последние фиговые листки. Люди, стоявшие у власти, стали жадно хапать все что ни попадя — квартиры, дачи, машины, ковры, мебельные гарнитуры, каракулевые шубы, люстры, хрустальные вазы, сервизы, отрезы… Может быть, иным из них (или их женам) случалось это делать и раньше, но никогда еще они не делали это так нагло и открыто, в сознании своего святого права на все эти простые и грубые ценности жизни.

И вот как-то раз я заговорил с моим соседом Иваном Ивановичем Рощиным на эту тему. С дурацкой горячностью своих семнадцати лет я говорил о том, что коммунисты стали перерожденцами. Куда девался, орал я ему, благородный идеализм вашей юности?! Во что превратились бескорыстные коммунары, готовые идти на любые лишения, для блага народного?! Как не стыдно этим нынешним хапугам носить высокое и славное звание коммунистов?!

Иван Иванович сперва слушал меня довольно благосклонно. Да я, признаться, на это и рассчитывал, ведь он как-никак был не из нынешних, а из тех, прежних.

Но при слове «идеализм» лицо его вдруг изменилось: выражение его стало жестким, отчужденным.

— А мы — материалисты! — веско оборвал он меня. — Мы никогда и не выдавали себя за идеалистов.

На меня словно опрокинули ушат холодной воды.

«Боже мой! — подумал я. — Он даже не понял, что я употребил слово «идеализм» не в философском, а в совсем ином смысле! Говоря об «идеализме» прежних коммунаров, я ведь имел в виду не философские воззрения, а их бесконечную преданность идее, их бескорыстное донкихотство.

Надо ему объяснить, — думал я. — Сейчас я ему растолкую, что есть два разных значения этого слова, и он сразу поймет, какую он сморозил чушь…»

Но Иван Иванович продолжал развивать свою мысль, и я понял, что объяснить ему нельзя. Где-то там, в пром- или комакадемии ему объяснили, что слово «материализм» происходит от слова «материя». А материя — это все, что нас окружает, все материальные предметы окружающего нас мира. У него как-то так выходило, что «материализм» происходит от слова «материя» не в отвлеченном, философском, а в самом простом, пошлом, мануфактурном смысле: материя — это ситец, сатин, шевиот или вот этот самый габардин, из которого им шьют эти одинаковые серые макинтоши. Говоря: «Мы — материалисты», он давал понять, что он никому не уступит своего честно завоеванного права на шевиотовый костюм, на этот вот габардиновый макинтош…

Не скрою, он тогда казался мне фигурой комической, жалким невеждой, заблудившимся в трех соснах азбучной философской политграмоты. Про себя я потешался над ним, особенно, над его смехотворной любовью к философии.

Лишь много лет спустя, понял, как глубоко прав был мой сосед Иван Иванович. У него и в самом деле было неподдельное философское чутье. Он, действительно, нутром чувствовал самые темные глубины этой науки наук.

Как бы то ни было, он совершенно правильно почувствовал то, что мне было невдомек: что между философским и вот этим обывательским, шевиотовым, габардиновым материализмом на самом деле существует глубочайшая внутренняя связь».

Чтобы оправдать себя, власть идет на любые ухищрения, изыскивает любые возможности, вплоть до самых абсурдных. Подмена понятий — это лишь один из способов, которые в большом количестве имеются в ее арсенале.

Но вернемся к «делу» Лидии Руслановой. Чтобы поддержать иллюзию справедливости, кто-то должен был отвечать перед законом. Выбор пал на нее. Русланову приговорили к 10 годам исправительно-трудового лагеря с конфискацией имущества. Но вскоре из Иркутской области, где она отбывала срок наказания, пришла бумага следующего содержания: «Вокруг Руслановой группируются разного рода вражеские элементы из числа заключенных». В июне 1950 г. 10 лет ИТЛ были заменены на 10 лет тюремного заключения.

Лидия Русланова оказалась более стойкой, чем многие мужчины, прошедшие тогда по «делу» о государственной измене. Она была верной своим принципам и убеждениям, даже словом плохо не обмолвилась о Жукове.

В числе опальных генералов предстал перед судом Военной коллегии и К. Ф. Телегин.

СПРАВКА ИЗ АРХИВНОГО ДЕЛА:

«Телегин Константин Федорович, 1899 г. рождения, уроженец Новосибирской области, из крестьян, в РККА с 1918 г., комиссар и начальник политотдела ряда частей. В годы Великой Отечественной войны член военного Совета Московского военного округа и Московской зоны обороны, Центрального, Донского, Сталинградского, 1-го Белорусского фронтов. После войны член военного совета Группы советских оккупационных войск в Германии. Награжден 8 орденами и несколькими медалями. В июне 1947 года уволен в запас и наказан в партийном порядке за представление к награждению Л. Руслановой орденом».

Телегин был арестован вскоре после того, как вместе с женой навестил Жукова, чтобы поздравить их с наступлением Нового года. Никто из других приглашенных не явились к маршалу, и их визит хоть как-то разрядил печальную обстановку. Правда, ненадолго заскочили Крюков и Русланова.

Русланова вынула из пакета двух подстреленных тетеревов и сказала:

— Я желаю, Георгий Константинович, чтобы так выглядели все твои враги.

Но до этого момента было еще далеко. Пока что враги Жукова обладали всей полнотой власти, и они не позволяли подобной дерзости.

Давая показания на суде, Телегин сказал:

— В процессе следствия я подвергся издевательствам и унизительным допросам. Сразу после ареста меня привезли к министру госбезопасности Абакумову, который встретил меня матом и сказал: «Признавайся во вражеской деятельности, иначе отправим в тюрьму».

Это меня ошеломило. Затем я попал к следователям. Беспрерывные допросы днем и ночью. Я решил, что жизнь моя кончена, и стал подписывать все, что они формулировали. Я сам себя прикончил.

В результате четырех лет, в течение которых велось следствие по «делу» Телегина, компетентные органы вынесли следующий вердикт:

«Располагая фактами, свидетельствующими о враждебном отношении со стороны близких ему военноначальников к Верховному Главнокомандующему и к политической работе в Советской Армии, скрывал это от ЦК ВКП(б)».

Фамилия маршала Жукова в ходе следствия не упоминалась, но, как и у других обвиняемых, у Телегина также не возникло сомнений, что он оказался на скамье подсудимых именно благодаря своему хорошему расположению к Жукову.

Генерал Телегин был одним из тех, кто обвинялся в хищении трофейного имущества. На суде он поведал о том, как на одном из банкетов маршал Жуков решил дать офицерам-волю на три дня после овладения Берлином. Тут же от председательствовавшего на процессе генерал-майора юстиции Зарянова последовал вопрос:

— Значит, была дана команда грабить и убивать?

— Нет, нами велась строжайшая борьба с мародерством, — ответил опальный генерал.

Он рассказал о том, как на банкете в Потсдаме Лидия Русланова назвала Жукова «Георгием Победоносцем», и признался, что частенько использовала это выражение, выступая перед военнослужащими.

Не скрывал генерал и то, что после смещения Жукова с должности Главкома сухопутных войск пытался хлопотать за него.

Однако, особый интерес на процессе вызвал рассказ подсудимого о банкете, который маршал устраивал на своей даче в Сосновке сразу после парада Победы в июне 1945 г. На нем присутствовали многие видные военачальники. Первый тост Жуков произнес не в честь Сталина, как было принято, а за «старейшего командира Чуйкова».

Присутствовавшие на процессе члены Военной коллегии сразу оживились. А когда генерал упомянул еще об одном не менее любопытном факте, они решили, что в конце тоннеля, наконец, забрезжил свет. Телегин рассказал, что в тот вечер особенным красноречивым тостом отличилась Лидия Русланова. Встав, она произнесла:

— Кто стирал ваши портки и портянки, кто заботился о вашем здоровье? Правительство не придумало награждать боевых подруг, а я награждаю лучшую из женщин.

С этими словами известная певица сняла с груди бриллиантовую брошь в виде звезды и преподнесла ее Жуковой.

Это признание вызвало у судей шквал негодования.

ЗАРЯНОВ: Правильно вы показали на следствии, что «несмотря на явно политически вредное выступление Руслановой, я на него критически не реагировал и, как дурак, наградил ее аплодисментами?»

ТЕЛЕГИН: Подтверждаю.

ЗАРЯНОВ: Вместо того, чтобы пресечь выступление Руслановой, противопоставившей себя правительству, вы аплодируете ей. Правильно вы показали, что Русланова подарила Жуковой бриллиантовую брошь, как своего рода взятку за орден, которым вы ее наградили?

ТЕЛЕГИН: Русланова была награждена за то, что на свои средства купила и подарила корпусу две батареи «катюш» и, кроме того, проводила в частях массово-политическую работу. Жуков, узнав об этом, удивился, что Русланова до сих пор не награждена. После этого было составлено представление, и мы его с Жуковым подписали.

ЗАРЯНОВ: На листе «дела Ns 206» вы показали: «Чтобы не испортить своих отношений с Жуковым, я стал заискивать перед ним, угождать ему во всем и благодаря этому превратился в его руках в послушную пешку». Правильно вы показали?

ТЕЛЕГИН: Нет, эти показания 17 сентября, когда не мог ни ходить, ни сидеть, после избиения меня полковником Соколовым и следователем Самариным, которые били меня по два раза в день, вырывали из меня куски мяса. Побили кости. После этого я им сказал: «Пишите, что хотите, я подпишу».

Председательствующий огласил показания подсудимого на листе 215, из которых следовало, что Телегин считал Жукова достойным преемником Сталина и заявлял об этом маршалу.

Генерал ответил на это так:

— Я искренне считал, что только Жуков может быть министром Вооруженных Сил СССР.

ЗАРЯНОВ: На листе «дела Ns 217» вы показали: «…я заключаю, что стремление Жукова стать во главе армии и через Серова прибрать к рукам разведку объяснялось его намерением узурпировать в своих руках всю власть в стране, подобно тому, как в свое время это сделал Наполеон во Франции».

ТЕЛЕГИН: Этот вывод органы предварительного следствия сделали сами. Я подписал этот протокол, но заявлял, что записано неправильно. Члены Военной коллегии так и не добились желаемого результата. Генерал Телегин, как и другие его друзья по несчастью, не признали факт существования заговора во главе с маршалом Жуковым в целях свержения сталинского режима. Дело было отправлено на доработку. Новое разбирательство состоялось через год. Но и тогда обвинение генерала Телегина в государственной измене не нашло своего подтверждения. Эта статья была исключена. Он был осужден за «недоносительство об антисоветских беседах» и за хищение военного имущества во время его пребывания в Германии. Военная коллегия определила Телегину максимальную по тем временам меру наказания в виде 25 лет лагерей с лишением генеральского звания и поражением в правах.

Джордж Оруэлл писал:

«Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть».

Прошло совсем немного времени с момента оглашения приговоров опальным генералам, и почти все они вернулись к своей прежней жизни. В марте 1953 г. Жуков стал первым заместителем министра Вооруженных Сил СССР. В июне того же года были расстреляны Берия, Абакумов… Еще месяц спустя, все дела генералов, проходящих по делу о «государственной измене» были пересмотрены Военной коллегией в новом составе. И новый председательствующий генерал Чепцов вынес вердикт об освобождении генералов из-под стражи. Лидия Русланова вернулась в Москву в августе 1953 г.