Кремлевское золото

КТО СКАЗАЛ, ЧТО ИСКУССТВО ПРИНАДЛЕЖИТ НАРОДУ?

К началу 30-х годов вся система торговли в СССР пришла в полное расстройство. Хлебозаготовки приняли характер продразверстки, так как закупочные цены уже не соответствовали себестоимости сельскохозяйственной продукции. Из-за недостатка продуктов в городах были введены строгое нормирование и карточная система. Для рабочих и служащих вводились пайки различных категорий в зависимости от места работы, занимаемой должности и т. п. Во многих сельских районах свирепствовал голод, уносивший миллионы жизней. Страна опять возвращалась к экономике «курной избы». Торговля опять стала уступать место продуктообмену, при котором города снабжались продовольственными, а деревня — промышленными товарами.

Такое тяжелое положение послужило толчком к очередному беспределу, чинимому большевистским руководством в стране — распродаже культурного наследия России. В результате этой операции мы лишились многих культурных ценностей, накапливаемых веками во благо будущих поколений. Общая выручка СССР от продажи за границу коллекций Эрмитажа, Музея нового западного искусства в Москве (вошедшего в Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина), многих ценных предметов, конфискованных у царской семьи и высших представителей русского дворянства, составила более 100 млн. долларов. Но эта цифра — ничего, по сравнению с тем, что потеряла в действительности Россия. Не имея представления о подлинной ценности всех этих предметов искусства, большевики распродали не просто картины или «безделушки» и «побрякушки», принадлежавшие ранее эксплуататорам пролетариата, они распродали по частям душу народа, способствовали ее обнищанию.

Академик Д. Лихачев так сказал по этому поводу:

«Наши художественные ценности, которые хранились в музеях, усадьбах, домах, в библиотеках (о чем совершенно забыли), — это не просто вещи и памятники, не просто ценности, лежавшие втуне. Вещи живут и действуют, создают культурную атмосферу. Я бы сказал — культурную ауру. Поэтому отсутствие или исчезновение многих этих вещей означало падение, снижение культуры страны. Ослабело силовое поле культуры… Разрушение памятников стало разрушением культуры, гибелью современного мастерства. Поэтому уровень культуры падает от отсутствия великих образцов. С чего сегодня надо начинать? Я полагаю — с открытия архивов. Хотя многие из них также уничтожены.

Вообразить глубину трагедии, которая произошла с нашей культурой, невозможно. Это бездонная пропасть. Но трагедия требует своей истории, своих историков. Время не ждет, историю эту надо писать уже сегодня. И сегодня многие ценности уходят из страны. Только написав историю продажи собственной культуры, мы сможем это остановить. У нас в городах, как ни в одной стране, были сконцентрированы памятники культуры. Уничтожив и разбазарив их, мы принялись за уничтожение и разбазаривание природы. Есть опасность, что дети перестанут понимать пейзажи Левитана, потому что будет уничтожен сам пейзаж».

Открытие масштабов распродажи культурных ценностей не только поражает, но и приводит в отчаяние. Я продолжаю задаваться одним и тем же печальным вопросом: неужели все, что мы умеем, так это разбазаривать то, что было накоплено до нас? Но человек так устроен, что он всегда расположен верить в хорошее. И я также тешу себя надеждой, что когда-нибудь сознание наших людей переменится, что они начнут, наконец, понимать, что не хлебом единым жив человек, что все звенья в цепи взаимосвязаны и что общего благополучия никогда не достичь при отсутствии какого-либо из этих звеньев.

«Сокрытие зла питает и оживляет его», — сказал Вергилий. Может быть, когда люди, наконец, узнают подлинный размах преступной распродажи культурного наследия России, они начнут понимать, как были обворованы радетелями за их благополучие? Александр Мосякин, человек, который тщательно и скрупулезно занимался изучением этой проблемы, пишет:

«Отгремела сенсациями аукционов и торгов эта история. Мир давно успел подивиться ею и успокоиться. Только мы все молчим, в тайну играем. Будто и не было ее вовсе, будто не было сгинувших невесть куда сокровищ Романовых, эрмитажных полотен, убранства десятков поражавших Европу дворцов Петербурга и тысяч усадеб, монастырей и церквей, разбросанных по всей необъятной Руси. Будто не было их. А то, что было, уместили в Эрмитаж и музеи Кремля. Но Россию в шляпу не уместишь. И живы ее сокровища. Вот уже полвека гуляют они по чужестранным городам и весям, принося баснословные прибыли их очередным владельцам. А мы делаем вид, что нас это не касается. Что это не наше, не родное, не кровное… А ведь это наше, завещанное веками богатство. Так не пора ли нам вспомнить о нем и по сроку давности снять табу с той «таинственной истории», что приключилась пять десятилетий назад? По-моему, пора. По многим причинам.

Во-первых, народ должен знать правду, ведь речь идет о национальной катастрофе.

Во-вторых, это наша история и без знания обстоятельств этого дела нельзя в полной мере представить развитие советско-американских и советско-западноевропейских экономических, политических и культурных контактов в период между двумя мировыми войнами…

И, наконец, из свершившегося надо сделать нравственный вывод, что торговать культурой своего народа преступно, дивидендов такая торговля не принесет. И как бы нам ни было трудно, и каким бы легким ни казался этот путь, мы должны помнить трагические уроки прошлого и никогда их больше не повторять…»

Начало истории о распродаже культурного наследия России уходит своими корнями в первые послевоенные годы. Ее пиком принято считать 1933 г., когда эта акция достигла наивысшего масштаба. Но нельзя сказать, что на этом она прекратилась. И в последующие годы распродажа предметов искусства продолжала осуществляться. Правда, в менее крупных размерах.

Слухи о том, что распродают Эрмитаж и сокровища частных собраний, ходили по миру еще с 20-х годов. Расположение мировой общественности к Советской России определялось во многом ее отношением к культурному наследию прошлого. В 1924 г. Бенуа писал: «В мою недавнюю бытность за границей, в беседах с людьми… наибольшее впечатление производили те мои рассказы, в которых я сообщал о сохранности всех драгоценностей, доставшихся революции в наследство от старого строя. Эти мои сообщения опровергали тенденциозные слухи, что после Октябрьской революции все было расхищено и уничтожено. Симпатии к СССР в самых широких западноевропейских кругах завоевали именно подобные, подтвержденные действительностью, опровержения».

Но посмотрим, как же все обстояло на самом деле. На первый взгляд, большевиков весьма задевали обвинения мировой общественности в том, что в Советской России царит варварское и бескультурное отношение к наследию прошлого. Для опровержения подобного рода представлений внутри страны и за рубежом даже устраивались показательные выставки, издавалась специальная литература, организовывались ознакомительные поездки известных западных деятелей культуры и искусства. Одна такая поездка состоялась весной 1924 г., когда в Москву и Ленинград прибыл с визитом популярный в то время английский путешественник и коллекционер, член британского парламента Мартин Конвей. Он приехал в СССР с намерением изучить художественные сокровища России. В итоге, по возвращении на родину, Конвей издал книгу «Сокровища искусства в Советской России», в которой утверждал, как очевидец, что все они целы и невредимы. Но, с другой стороны, показанные. ему коллекции и произведения искусства, вскоре стали предметом сенсационных торгов.

Книга Конвея была прочитана многими западными коллекционерами и дельцами. Понимая, что большевистское руководство не представляет себе истинной ценности всех предметов культуры и искусства, сосредоточенных в его руках, эти люди начали помышлять об их приобретении. Друг Мартина Конвея, Джозеф Дьювин, к примеру, подробно выспрашивал его, что где лежит и как к этому подступиться. За ним последовали и другие. Но пока их мечта оставалась несбыточной. В конце 1924 г. глава советской торговой делегации в Лондоне Ф. И. Рабинович заявил корреспонденту одной из английских газет, ссылаясь на письмо директора Эрмитажа Тройницкого, что «появившиеся в британской прессе статьи об обширных распродажах музейных ценностей из русских музеев, и, в первую очередь, из ленинградского Эрмитажа… не имеет под собой никаких оснований».

Однако, уже очень скоро подобные основания появились. Осенью 1927 г. влиятельный французский маршал Жермен Селигман получил весьма интригующее предложение от торгового представителя в Париже Георгия Пятакова принять участие в одном «рискованном коммерческом предприятии». Ему было предложено, в частности, провести отбор произведений искусства, принадлежавших СССР, для зарубежных покупателей. Воспылав вожделенной мечтой, Селигман отправился в Москву. Но тут его ожидало разочарование — отбор касался лишь незначительных на его взгляд предметов из национализированных частных собраний: люстр, малахитов, ювелирных украшений, картин и т. п. Все это было не то, о чем мечтал влиятельный французский маршал. Разочаровавшись в своем предприятии, он отправился в Париж. Но через несколько месяцев его посетила другая советская делегация, предложившая организовать массовую распродажу культурных ценностей Советского Союза и обещавшая при этом полную свободу действий. Предложение это было заманчивое, но весьма рискованное. В первую очередь, потому, что в Париже обосновалось большое количество русских эмигрантов, которые могли сорвать сделку и потребовать возвращения конфискованного у них имущества. Селигман попытался заручиться поддержкой французского правительства, но и оно не могло гарантировать успех подобного предприятия. Селигман вынужден был отступиться.

Но в это время в Москве шла отчаянная борьба за судьбу Эрмитажа. Вокруг него кружился рой дельцов от искусства, жужжавших, как пчелы вокруг сахара. Но Эрмитаж — богатейшая сокровищница искусств остался до поры до времени неприкосновенным. Существовавшие декреты запрещали вывоз и продажу за границу предметов особого художественного и исторического значения. Значит, понимали большевики, в целях вынужденной необходимости надо было создать новые декреты, отменявшие всяческие запреты прежних. Осенью 1928 г. такое решение было принято. Все полномочия по реализации культурных ценностей были возложены на Комиссариат внешней торговли и, в частности, на Наркома А. И. Микояна.

Первые крупные сделки Микоян заключил с известным армянским миллиардером Калюстом Гуль-бенкяном, который помог большевикам реализовать на мировом рынке нефть. Сделал он это в обмен на их согласие продать ему ряд произведений искусства из Эрмитажа, чтобы увеличить запасы твердой валюты. Попытку спасти музей сделал тогда Луначарский. 28 сентября 1928 г. у него состоялся неприятный разговор с наркомом внешней торговли, после которого Луначарский отправился к Сталину. Но все его доводы не убедили главу Советского государства, которого не особенно волновали все эти вопросы и который полностью полагался на расчет Микояна. В результате Гульбенкян совершил свою первую покупку летом 1929 г. За 54 тыс. ф. ст. им были приобретены 24 золотых и серебряных изделия французской работы XVIII в., две картины Гюбера Робера с видами Версаля, «Благовещение» Дирка Боутса и письменный стол короля Людовика XVI. Зимой того же года начались переговоры о второй сделке. Гульбенкян запросил 15 изделий из серебра работы придворных французских мастеров и «Портрет Елены Фоурмен» кисти Рубенса. В конце концов, французское серебро и портрет Рубенса за 155 тыс. ф. ст. благополучно отправились в Лиссабон. А в мае следующего года через Ленинградский Антиквариат ар-минский миллиардер приобрел за 140 тыс. ф. ст. «Диану» Гудона и 5 картин Рембрандта, Треборха, Ватто и Ланкре.

К счастью для потомков, вскоре во взаимоотношениях партнеров наступило охлаждение. Приобретя в октябре 1930 г. за 30 тыс. ф. ст. «Портрет пожилого человека» Рембрандта, Гульбенкян удалился от эрмитажных дел.

Однако, перед тем, как сделать это, армянский предприниматель написал любопытное письмо Г. Пятакову, который, в свою очередь, осуществлял все валютные операции с заграницей, включая и продажу культурных ценностей через Антиквариат. В этом письме говорилось:

«Вы знаете, я всегда придерживался мнения, что вещи, которые многие годы хранятся в ваших музеях, не могут быть предметом распродаж. Они не только являются национальным достоянием, но и великим источником культуры и национальной гордости. Если продажи осуществятся и факт их станет известен, то престиж вашего правительства пострадает. Для России это ошибочный путь, и он не принесет значительных сумм для пополнения финансов государства. Продавайте, что хотите, но только не музеи, ибо разорение национальных сокровищниц вызовет серьезные подозрения. Если вы не нуждаетесь в иностранном доверии, то можете делать все, что пожелаете, но лучше извлекать пользу от такого доверия, чем делать то, что принесет заведомый вред. Не забывайте, что те, чьего доверия вы добиваетесь, являются и вашими потенциальными покупателями. Я искренне убежден, что вы не должны ничего продавать мне. Говорю так, чтобы вы не подумали, будто я написал это из желания остаться единственным покупателем».

Гульбенкян во многом был искренен. Предметы искусства и культурные ценности распродавались с широчайшим размахом и не только ему. Еще в конце 1928 г. в Берлине и Вене были организованы аукционы по распродаже сокровищ Эрмитажа и дворцов Петербурга, а также национализированные частные собрания. Примером тому — аукционы «Лепке-хаус» и «Доротеум». Русским эмигрантам удалось снять с торгов ряд вещей, но аукционы эти все же состоялись, хотя уровень цен был разочаровывающе низок.

Сам факт распродаж получил широкую мировую огласку. Слухи о них заполнили и Америку. Зимой 1928—29 гг. с Армандом и Виктором Хаммерами, жившими тогда в Москве, связался из Нью-Йорка их брат Гарри, который сообщил о намерении синдиката американских торговцев искусством сделать предложение Советскому правительству о покупке ряда культурных ценностей. В случае, если Хаммеры согласятся помочь в этом предприятии, они могут рассчитывать на 10 % комиссионных от каждой проданной картины. Братья немедленно увиделись с директором Антиквариата Николаем Ильиным и его агентом по экспорту произведений искусства Шапиро. Ответ был таковым: «Если ваши друзья в Америке захотят сделать предложения, мы обязуемся представить их на рассмотрение соответствующих властей…»

Уже через два дня синдикат предоставил список сорока шедевров картинной галереи Эрмитажа, за которые предлагалось 5 млн. долларов. Шапиро был оскорблен: «Они, что, думают, мы дети? Не представляем, сколько это может стоить в Париже, Лондоне или Нью-Йорке? Если хотят вести дела серьезно, пусть делают серьезные предложения». Ткнув пальцем в «Мадонну Бенуа» Леонардо да Винчи эрмитажного каталога, знаток искусства предложил за картину 2,5 млн. долларов. К счастью, американцы предложили только 2 млн. И «Мадонна Бенуа» осталась в СССР.

Но подобная принципиальность, как показали дальнейшие события, являлась, в действительности, обыкновенным позерством. После финансовой осечки с первыми аукционами были сняты последние ограничения, и за границу бурным потоком полились шедевры. Уже на втором берлинском аукционе «Ленинградские музеи и дворцы» распродавались 325 произведений искусства из Эрмитажа, Павловска, Гатчины, Шуваловского дворца и Румянцевского музея в Москве. Среди 109 картин старых мастеров были: две уникальные флорентийские иконы XIV в. «Богоматерь на троне», два полотна Тициана — «Святой Иероним» и «Мадонна с младенцем и Иоанном Крестителем», блестящий эрмитажный «Портрет курфюрста Фридриха Вайса» кисти Лукаса Кранаха, «Голова Христа» Рембрандта и «Захоронение Христа» Рубенса, «Портрет графини Кутайсовой» и «Женский портрет» кисти Левицкого, пейзажи Каналетто, Гварди, де Витте, картины Морони, Бассано, Бордоне, Госсарта, Гойена, Мориса, Метсю, Греза, Буше и других.

Позже состоялись и другие аукционы. Вслед за «Лепке-хаус» к торгам подключились немецкие антикварные фирмы «К. Г. Бернер хаус», «Герман Баль и Пауль Граупе», потом «Ноудлер энд компани», синдикат Дьювина, музеи и частные галереи Европы, Америки, Австралии. Распродавались тысячи лучших шедевров Эрмитажа. Нет ни одного отдела, ни одной J эрмитажной коллекции, которая бы не понесла ущерб в ходе этой кощунственной и безумной акции. В адские жернова всесильной машины попало все: картины, керамика, ювелирные украшения, стекло, изделия художественного металла, оружие, гобелены, скульптура. Была распродана крупнейшая в Европе коллекция рыцарских доспехов. То, что сейчас можно видеть в Рыцарском зале Эрмитажа — лишь жалкие крохи этой коллекции.

Поражает воображение еще одна из величайших сделок в истории. коллекционирования, заключенная миллиардером и бывшим министром финансов США Эндрю Меллоном и имевшая позже широкую огласку.

В конце 20-х годов глава Матхайзенской галереи в Берлине решил приобрести некоторые предметы искусства из Эрмитажа, от которых, как он был осведомлен, «советы» хотели бы избавиться. Но он понимал, что для такого предприятия у него нет ни достаточного опыта, ни, тем более, нужного капитала. Тогда через посредников он обратился за помощью к Эндрю Меллону, в то время министру финансов США, который также являлся крупным коллекционером предметов искусства и культуры. Меллон, заинтересовавшись этой сделкой, отправился в Вашингтон добывать недостающий капитал для приобретения ряда картин из Эрмитажа. Сделка обещала принести прибыль вполовину от продажной цены. В течение двух лет Меллон доставлял картины в Америку, заплатив за них всего 7 млн. долларов. Все эти события развивались на фоне «великой депрессии» в Америке. В начале 1933 г. президент новоявленной компании сделал сенсационное заявление: «Четыре года назад мы получили конфиденциальную информацию, что русские решили избавиться от ряда великих шедевров искусства… Как только возможность продажи этих выдающихся произведений стала известна, мы незамедлительно предприняли шаги для установления контактов с их компетентными властями, пытаясь не упустить исключительный шанс в условиях жестокой конкуренции, существующей в мире искусства. Мы начали переговоры, и в течение четырех лет приобрели многие шедевры, привезенные в Россию Екатериной Великой. Советы не были склонны расставаться с ними, сознавая их огромную художественную значимость и культурную ценность. Мы намеревались приобрести «Благовещение», «Распятие» и «Страшный суд» ван Эйка — основоположника и величайшего художника нидерландской школы… отныне принадлежат Метрополитен-музею».

Помимо того, что это заявление наделало много шума, оно выглядело еще, в значительной мере, весьма странным. Был назван адресат лишь двух из перечисленных картин ван Эйка. Какова же судьба принадлежавшего его кисти полотна «Благовещение» и других «многих шедевров», привезенных Екатериной Великой в Россию, было непонятно. Мировая пресса начала свое расследование, и вскоре завесы тайны постепенно начали открываться. На страницах замелькало имя Эндрю Меллона. Еще 10 мая 1931 г., после последней покупки, в «Нью-Йорк таймс» появилась заметка о том, что Меллон прячет от налогового ведомства сказочные сокровища, неизвестно как приобретенные. Но только теперь факты всплывали наружу. В мае 1935 г. началось предварительное судебное разбирательство по поводу неуплаты Меллоном огромной суммы — более 32 млн. долларов налогов.

Как поступил Меллон, чтобы избавиться от таких серьезных обвинений? Весьма просто: он решил подарить коллекцию городу Вашингтону, чтобы на основе ее создать национальную галерею искусств.

Вот что он написал Рузвельту в декабре 1936 г.:

«Дорогой мистер Президент! В течении многих лет я собирал ценные и редкие картины и скульптуры с той целью, чтобы они в конечном счете стали достоянием народа Соединенных Штатов и были помещены в национальную галерею в городе Вашингтоне, для развития и изучения изящных искусств».

Спустя несколько дней, последовал ответ от президента:

«Дорогой мистер Меллон! Я совершенно восхищен вашим великолепным предложением… Оно было для меня особенно радостным, потому что я давно чувствовал необходимость создания национальной галереи искусств в столице…»

Меллон умер, так и не увидев своего детища. Однако, согласно его завещанию, собранная им коллекция поступила в дар столице Америки. Позже в нее влилось множество других частных коллекций, но основным «гвоздем программы» в музее и по нынешний день являются те бесценные полотна, которые были переданы Эндрю Меллоном.

Вот список этих полотен (в скобках указан их бывший эрмитажный номер):

Ян ван Эйк. «Благовещение» (№ 443). Продана в июне 1930 г. за 502 899 долларов.

Боттичелли. «Поклонение волхвов» (№ 3). Куплено для Эрмитажа Александром I в 1808 г., продано в феврале 1931 г. за 838 350 долларов.

Перуджино. Триптих «Распятие с Богоматерью, святыми Иоаном, Иеронимом и Марией Магдаленой» (№ 1666). Долгое время находился в Италии, потом в коллекции князей Голицыных и, наконец, — в Эрмитаже. Этот шедевр приобретен Эндрю Меллоном за 195 602 доллара.

Рафаэль Санти. «Мадонна Альба» (№ 38). В 1836 г. куплена для Эрмитажа за 14000 ф. ст., а в апреле 1931 г. продана за 1000000 долларов. Ныне ее стоимость на порядок выше.

Веласкес. Эскиз к портрету Папы Иннокентия X (№ 418). На этом эскизе воспитано не одно поколение великих русских портретистов, среди которых: Брюллов, Репин, Серов, Нестеров и многие другие. Продан в январе 1931 года за 223 562 доллара.

Тициан. «Венера перед зеркалом» (№ 99). Продана вкупе с «Мадонной Альбой» за 1 710558 долларов.

Рембрандт. «Жена Потифария обвиняет Иосифа перед мужем» (№ 794), «Польский гетман» («Ян Со-бесский», № 811), «Турок» (№ 813), «Дама с гвоздикой» (№ 819), «Девочка с метлой» (№ 826).

Франс Хальс. «Портрет офицера» (№ 773), «Портрет молодого человека» (№ 770).

Веронезе. «Нахождение Моисея» (№ 138). Эскиз к большой картине из музея Прадо.

Ван Дейк. Серия блестящих портретов: Изабеллы Брант (№ 575), Сусанны Фоурмен с дочерью (№ 635), «Фламандка» (№ 581 — парный к эрмитажному № 580), лорда Филиппа Уордона (№ 616), Вильгельма II, принца Нассаусского и Оранского (№ 611).

Шарден. «Карточный домик» (№ 1515).

За картины Рембрандта, Хальса, Веронезе, ван Дейка и Шардена оптом уплачено 2 661 144 доллара; всего за 21 шедевр из Эрмитажа Меллоном на счета «Ноудлер энд компани» переведено 6 654 053 доллара. j В 1935 г. эти картины были оценены в 50 млн. долларов, вскоре после войны — вдвое дороже, а об их нынешней стоимости говорить бессмысленно. Они бесценны.

Все эти данные взяты мною из статьи Александра Мосякина «Продажа», печатавшейся в свое время в «Огоньке».

Стоит ли удивляться после ознакомления с подобными фактами, что уровень культуры в нашей стране столь низок? Даже закоренелые «материалисты», понимающие ценность чего-либо лишь измеряемую в ее денежном эквиваленте, содрогнутся при перечислении преступных сделок большевистских руководителей СССР, которые те совершили в 20—30-е годы XX века. Ведь неизвестно, в каком — следующем или через много веков восполнится для нашей страны тот урон, который был причинен русскому народу.

Но история с распродажей культурных ценностей Меллону — не последняя точка в преступной деятельности тогдашних правителей Кремля. Подобным «пунктом сбора» бывших эрмитажных полотен оказался второй крупнейший американский музей — Метрополитен в Нью-Йорке. Там нашел свое пристанище хранившийся в Эрмитаже до мая 1930 г. прославленный шедевр Антуана Ватто «Меценат», купленный еще Екатериной II. Туда же попал и портрет Елены Фоурмен кисти Рубенса, и известная картина Терборха «Концерт», и полотна Ланкре «Урок музыки» и «Купальщицы», а также знаменитый складень, принадлежащий Д. П. Татищеву. Этот триптих, приписываемый Губерту ван Эйку, включал «Поклонение волхвов», «Распятие» и «Страшный суд». Средник был украден, а боковые створки в 1845 г. поступили по завещанию в Эрмитаж, где хранились до 1933 г., когда были проданы за 195 тыс. долларов и впоследствии из Фонда Флетчер переданы в Метрополитен-музей.

В филадельфийском музее находится шедевр Пуссена «Триумф Нептуна и Амфитрины», который затем оказался в коллекции Кроза, а оттуда уже поступил в Эрмитаж и хранился там до 1932 г. Эта картина была продана за 50 000 долларов. В «Тимкен галери» в Сан-Диего попало таким же образом полотно Рембрандта «Христос и самаритянка», украшавшее некогда стены Строгановского дворца. В это же время исчезла из Эрмитажа еще одна картина Рембрандта, на которой он запечатлел своего любимого сына Титуса. Сменив трех владельцев, она оказалась в Лувре, куда поступила из собрания Этьена Никола. Сейчас она экспонируется в амстердамском Рейксмузеум. Там же находится и одна из известнейших композиций Рембрандта «Отречение Апостола Петра». Раньше она также хранилась в Эрмитаже под № 799.

Своеобразный филиал Эрмитажа открылся в 30-е годы в Лиссабоне. Как оказалось, армянский миллиардер Гульбенкян не удалился от «русского рынка». Его приобретения существенно пополнили основанный им в португальской столице культурный фонд. Кроме картин Рубенса, Ватто, Терборха, Ланкре, здесь обосновались скульптура Гудона «Диана», картина Дирка Боутса «Благовещение», «Портрет пожилого человека» Рембрандта, полотно этого же мастера «Афина Паллада».

В Национальной галерее Виктории в Мельбурне находится «Пир Клеопатры» Джованни-Батиста Тьеполло, который был куплен Екатериной II вместе с коллекцией графа Брюля и при императоре Павле I украшал в виде плафона потолок одного из залов Михайловского замка в Петербурге, откуда был передан в Эрмитаж, где и хранился до 1932 г. А в Немецком музее в Нюрнберге находится картина Иоганна Платцера «Концерт», парная к ней картина «Оргия» по-прежнему хранится в Эрмитаже. В Вальраф-Рихардц-музее в Кельне отыскался «Портрет Ганса Шелленбергера» кисти Бургкмайера. В Ганновере — целая россыпь полотен из Эрмитажа, и среди них две картины Рубенса, пять полотен ван Дейка, пейзажные работы Верне, Воувермана, Ван де Вельде, Вейнантса и многих других.

Каталоги аукциона 30-х годов показывают: за границу из Советской России в то время уплывали десятки тысяч произведений искусства. Ущерб, нанесенный таким образом по культурному наследию страны, представляется совершенно невосполнимым.

В мае 1932 г. на аукционе в Лейпциге распродавалось богатейшее эрмитажное собрание рисунков и гравюр. Всю свою жизнь великий русский путешественник Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский собирал живопись нидерландской, фламандской и голландской школ. Он завещал свою крупнейшую в мире коллекцию — более 700 произведений свыше 400 мастеров — не сыновьям, а Эрмитажу, чтобы она служила народу. Этот бескорыстный дар был продан с молотка. Что продали, а что осталось, не знают даже правнуки собирателя. Подобная участь постигла десятки русских частных коллекций, подаренных Эрмитажу или переданных туда после национализации.

Как правило, на международных аукционах уровень цен во много превышает уровень цен лимитных. Здесь же они, в лучшем случае, практически совпадали. Бывало и так, что предметы искусства продавались ниже лимитного предела. К примеру, на весеннем берлинском аукционе уровень продажных цен составлял лишь 30–50 % от лимитов, заявленных в каталоге. К 1933 г. торги достигли пика. Их полнейшая абсурдность стала столь очевидной, что это просто. невозможно было уже не заметить. Зарубежные средства массовой информации писали: «Эрмитаж все сильнее истощается. Многие произведения искусства распродаются с минимальной для великого государства пользой по прихоти политиканов, которые мнят себя апостолами культуры». Это явилось призывом к работникам Эрмитажа «принять любые шаги для спасения музея». Но только в 1934 г. грабеж Эрмитажа был прекращен. Однако, шесть долгих лет беспредела нанесли музею огромный урон.

Александр Мосякин пишет об этом так:

«Это были самые трагические годы в жизни музея. По священным залам национальной сокровищницы искусств, как по своей вотчине, ходили иностранные дельцы в сопровождении работников Антиквариата и ОГПУ. Они тыкали пальцами, назначали цены, и любая вещь, на которой сходились в цене, отправлялась за границу. Покупатели приезжали по ночам. Ну, а если днем, то работников музея просто выгоняли из залов или, в лучшем случае, позволяли сопровождать груженую шедеврами тележку. За ней шли заплаканные люди. Легенды об этих похоронных процессиях до сих пор живут в Эрмитаже.

Драматически сложилась судьба документов об этих событиях: они сгорели в блокаду вместе с частью эрмитажных архивов. Но впоследствии список потерь удалось восстановить, и сейчас он хранится в Эрмитаже. Как хранятся в музейной библиотеке каталоги тех аукционеров, где разноцветными карандашами проставлены суммы в марках, за которые продана та или иная вещь, или же красной тушью аккуратно выведено «Z» или «н/п», что означает “не продано”…»

Одной из позорных страниц истории советских времен, бесспорно, является распродажа икон, которая осуществлялась с конца 20-х до начала 30-х годов. Так, в 1928 г. было принято решение о продаже икон США. Американской стороной была организована серия таких распродаж, крупнейшей из которых явился нью-йоркский аукцион «Русские иконы».

Иностранные дипломаты могли легко приобретать заинтересовавшие их иконы с комиссионных магазинах Ленинграда, где выбор был богатейший, а цены — символические. Именно за счет таких покупок было сформировано выдающееся собрание русской иконописи Национального музея в Стокгольме. Многие из этих шедевров искусства попали в Великобританию, Германию, США.

А из России безвозвратно ушли многочисленные реликвии величайших святынь христианства. Среди них — холстяная рубашка — риза Господня, сотканная без единого шва, которая попала на Русь в 1625 г. в качестве дара персидского шаха Аббаса царю Михаилу Федоровичу. Бесследно исчезла и другая ценнейшая реликвия — риза пресвятой Богородицы, которая попала на Русь из Византии и хранилась в Казанском соборе Московского Кремля, где в честь ее построена церковь Ризоположения. Неизвестна судьба сокровищ Вознесенского монастыря, основанного в 1393 г. вдовой Дмитрия Донского Евдокией, который был усыпальницей русских великих княгинь, царевен и цариц. Сейчас невозможно также отыскать путь уникального собрания, древних христианских рукописей, икон и произведений искусства, находившихся в Чудовом монастыре. Все это и многое-многое другое было утеряно во мраке трагической истории.

Бесследно пропали целые иконостасы. В Казанском соборе в Ленинграде был серебряный иконостас, изготовленный из трофейного серебра, которое казаки атамана Платонова отбили у отступавших наполеоновских войск. Этот памятник войны 1812 г., установленный у могилы Кутузова, был выкорчеван «с кровью и мясом» штыками и кувалдами, после чего пропал неизвестно куда. Такая же участь постигла и серебряный иконостас Андреевской церкви в Киеве.

Сейчас невозможно отыскать ни одного памятника культуры, который бы не был разграблен или распродан по частям или полностью за границу. Новой власти, поселившейся в Кремле в 1917 г., все эти предметы культуры или искусства в том чистом виде, в котором они их «наследовали» от царской России, были без надобности. Все в спешном порядке переводилось в твердую валюту, и при этом не бралась в расчет даже материальная ущербность подобных сомнительных предприятий.

Время не пожалело и четыре жемчужины русской культуры: Строгановский, Юсуповский, Шуваловский и Шереметьевский дворцы. Эти дворцы-музеи были варварски разорены и отданы различным организациям. Часть их имущества была распылена по разным музеям страны, а другая — распродана. Можно говорить лишь об относительном «везении» Юсуповского дворца. В Париже жили его бывшие хозяева, и имущество, таким образом, не ушло с молотка. Многие из спрятанных в его тайниках сокровищ остались на родине, а уникальная коллекция скрипок итальянских мастеров составила основу Госколлекции музыкальных инструментов. Однако, значительная часть дворцовых коллекций прикладного искусства, мебели, книг и ювелирных ценностей также бесследно потеряна для России.

Подлинному разгрому подвергся Строгановский дворец. Подобно тому, как распродавались экспонаты Эрмитажа, уходили с молотка и предметы искусства из этого дворца. В мае 1931 г. антикварная фирма «Рудольф Лепке хаус» организовала шумный аукцион «Строгановский дворец». В результате были распроданы: 108 картин западноевропейских мастеров, включая полотна Рембрандта, Рубенса, Кранаха. Джованни Беллини, Андреа дель Сарто, Пуссена, Лоррена, Греза, Буше, Робера, Рейсдаля, Ромни и пять портретов ван Дейка, оказавшихся потом в Ганновере; 52 редких образца мебели; 23 скульптуры и скульптурных рельефа, включая бюсты Вольтера и Дидро, работы Гудона и известную скульптуру Фальконе «Купидон»; 4 гобелена 1781 г. знаменитой парижской мануфактуры «Ателье Козетта»; 4 фамильные иконы в дорогих окладах, китайский фарфор; а также уникальные жирандоли, торшеры, вазы, часы…

Более-менее приличную цену получили лишь портреты кисти ван Дейка — 157080 долларов за пару. Остальное ушло за бесценок, в том числе: «Христос и самаритянка» Рембрандта — за 49 980 долларов, «Портрет графа Воронцова с дочерью» Джоржа Ромни — за 11 900 долларов, «Адам и Ева» Лукаса Кранаха — за 11 186 долларов, «Аллегория вечности» Рубенса и «Вид Гарлема» Рейсдаля — за 14 280 долларов, а бюсты Вольтера и Дидро — за 10710 и 6188 долларов. Всего за 256 вещей на аукционе было получено 613 326 долларов.

Разграбление частных коллекций также началось в первые послереволюционные годы. После подписания декрета о национализации художественных ценностей был создан Государственный музейный фонд, который учитывал и распределял по музеям национализированное имущество. Однако, зачастую выходило так, что учетом занимались люди, абсолютно ничего не понимавшие в этом деле. Отсутствовала фотофиксация, музейные описи скорее напоминали акты инвентаризации. Чтобы разобраться во всех тонкостях такой работы, требовалось время. В итоге к концу 20-х годов должным образом была задокументирована только часть вещей, переданных в центральные музеи Ленинграда и Москвы. Многое же из того, что оставалось в провинции, погибло из-за отсутствия условий хранения и специалистов. В период массовых репрессий значительная часть конфискованного имущества попала на склады ОГПУ — НКВД. Многие из этих ценностей украсили квартиры, дачи и кабинеты советских чиновников.

«Признаком хорошего тона для Сталина и лиц его окружения, — пишет А. Мосякин, — считалось поднесение даров — не без умысла, разумеется. Дарили царские драгоценности, музейное имущество. Дарили на официальных приемах и за дружеским завтраком, по случаю знаменательных дат и при посещении вернисажей. В 1933 г. с юбилейной выставки «Художники РСФСР за XV лет» бесследно исчезла акварель Филонова «Итальянские каменщики», а вскоре пропала картина Петрова-Водкина «Матери», объявившаяся недавно в Италии.

Особым расположением Сталина пользовались дипломаты. Нужным из них создавался режим наибольшего благоприятствования в приобретении отечественных сокровищ. Причем, интересно: продажа ценностей производилась на рубли по курсу 1 доллар = 45 руб., а с 1938 г. 1 доллар = 7 руб. Обмен производился в специальных точках, которые дипломаты прозвали «черным рынком рублей». Одна из таких точек находилась в здании ГУМа. Только два года прожил в Москве американский посол Джозеф Дэвис, но за это время успел сколотить значительную коллекцию русского и советского искусства, включая двадцать первоклассных икон XVI–XVIII в.: 9 — из собрания Государственной Третьяковской галереи, 8 — из Киевско-Печерской лавры и 3 — из бывшего Чудова монастыря в Москве. Для него и его супруги Мариории Пост устраивались «ознакомительные» экскурсии в закрома Антиквариата, в Феодосийскую Картинную галерею имени Айвазовского и музеи Кремля, благодаря которым Джозеф имел возможность пополнять свою коллекцию живописи и прикладного искусства, включая шесть тарелок Владимирского орденского сервиза, купленных им за 200 рублей (за 4,5 доллара!) в Ленинграде, а Мариория — свое собрание русских императорских драгоценностей. Посильные услуги в этом деле ей оказывала незадолго до ареста жена Молотова (и это ей потом вменилось в вину), через которую она получила в дар две роскошные вазы из Музея керамики в Кускове. Дары получали Аверелл Гар-риман, английские, шведские, французские, германские дипломаты…

В наши дни продолжателем «славной» традиции стало Министерство культуры СССР. В 1972 г. министр культуры Е. А. Фурцева подарила Арманду Хаммеру картину Казимира Малевича «Супрематическая архитектоника» из Третьяковской галереи, оцененную примерно в 1,5 млн. марок. Через три года аналогичная участь постигла картину Малевича «Динамический супрематизм», ушедшую в частную коллекцию в Англию. Оба дара предполагалось сделать за счет Русского музея, но его директор В. А. Пушкарев ответил категорическим отказом, а вот его коллега из Третьяковки не устоял.

Многие бесценные творения искусства спасли для нас лишь низкий уровень аукционных цен и то обстоятельство, что в эмиграции жили их бывшие владельцы, грозившиеся потребовать возвращения их себе. Только поэтому удалось сберечь крупнейшее в мире собрание современной французской живописи из коллекций Морозова и Щукина. В те годы искусство импрессионизма и постимпрессионизма считалось у нас «эстетически малоценным» и «идеологически вредным», и от него решили избавиться. Поначалу сторговывали частями, а весной 1933 г. «Ноудлер энд компани» вступила в переговоры с Антиквариатом о полной распродаже этих коллекций. Но тут вмешались наследники — и сделка века (похлестче меллоновской!) сорвалась, хотя два шедевра — «Портрет жены художника» Сезанна и «Ночное кафе в Арле» Ван Гога — все же были проданы в частные коллекции США.

Чтобы оценить масштаб потерь, скажу, что на последних аукционах «Сотбиз» две куда менее известные картины Ван Гога были проданы за 37 и 53 млн. долларов, что официально занесено в книгу рекордов Гиннесса. Непонятным образом оказались за границей еще некоторые картины из этих собраний (например, пейзаж Ван Гога). Какой-то пейзаж Сезанна из России приобрел тогда через Хеншеля и Матхайзенскую галерею филадельфийский коллекционер Альберт Барнс.

Но распродавались не только частные коллекции, распродавались и библиотеки — государственные, церковные, личные. Этому мероприятию способствовала, в частности, организация «Международная книга», на совести которой сотни тысяч вывезенных за границу ценнейших книг, архивов, рукописей.

Через коммерческие букмагазины Москвы и Ленинграда и представительства Наркомвнешторга были распроданы десятки реквизированных библиотек членов царской семьи, высшей аристократии и буржуазии. Личная библиотека Николая II, к примеру, которая насчитывала более 1700 томов, в 1930 г. перекочевала в Библиотеку конгресса США. Среди проданных реликвий Государственной Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде был один из величайших памятников письменности — старинная греческая рукопись Нового завета, дополненная двумя апокрифами, всемирно известная, как «Синайский кодекс». Этот подарок Александру II хранился в Публичной библиотеке до конца 1933 г., когда и был продан за 500 тыс. долларов Британскому музею. Не пожалели и другой уникальный памятник средневековой культуры — Коран шаха Аббаса. Но перечислить все исчезнувшие из библиотек раритеты просто невозможно.

Неисчислимыми количествами распродавалось современное русское искусство. Первой официальной выставкой-распродажей этих предметов искусства стала «Первая русская художественная выставка», открывшаяся 15 октября 1922 г. в одной из лучших галерей Берлина — Ван Димена. Она явилась детищем Раппальского договора и на нее было отобрано свыше 200 лучших произведений «русского авангарда».

При непосредственном участии американского журналиста, коллекционера и общественного деятеля Кристиана Бринтона в декабре 1923 г. в Нью-Йорк в сопровождении директора Третьяковской галереи И. Э. Грабаря отправилась гигантская экспозиция современного русского искусства (940 картин, рисунков, акварелей и скульптур 84 ведущих советских художников). Выставка этих произведений состоялась в 1924 г. А весной следующего года было создано Всероссийское общество культурных связей с заграницей, которое возглавила сестра Троцкого Ольга Каменева. В апреле 1927 г. в Нью-Йорке возникло «Американское общество за культурные связи с Россией», куда вошли известные деятели американской интеллигенции, симпатизировавшие СССР. Итогом всей их деятельности явилось подписание 27 июня 1928 г. соглашения с руководством ВОКСа об организации серии выставок-распродаж современного русского и советского искусства в США. Вся эта вакханалия продолжалась до конца 1940 г.

Тяжелейшим ударом по культурному достоянию страны, помимо прочих, явилась утрата коллекций русского ювелирного искусства. В первую очередь, это коснулось фамильных сокровищ династии Романовых, которые насчитывали сотни тысяч ценнейших образцов изобразительного и прикладного искусства, орденов, оружия, редких книг, ювелирных украшений и императорских реликвий, включая и коллекцию русских коронных драгоценностей.

После Октябрьского переворота все эти предметы искусства были национализированы и поступили в ведение Госмузфонда и различных музеев. А ювелирные ценности частью отправились в Эрмитаж, а частью переданы в Государственное хранилище ценностей (Гохран), образованное 3 февраля 1920 г. директором Совнаркома и получившее название «Алмазный фонд РСФСР». То, что хранится в этом фонде сейчас — лишь жалкие крохи того, что было национализировано сразу же после революции.

В истории исчезновения части коллекций русского ювелирного искусства были замешаны многие банки, фирмы, частные лица. Но, как считает А. Мосякин, главную роль в этом деле сыграл Арманд Хаммер, который с 1924 г. возглавлял в СССР концессию по производству и сбыту канцелярских товаров и представлял интересы 38 американских компаний и фирм.

Из записки Ленина, которую он направил членам ЦК 14 октября 1921 г.:

«Рейнштейн сообщил мне вчера, что американский миллионер Хаммер, русский родом… дает миллион пудов уральским рабочим на очень льготных условиях… с приемом уральских драгоценностей на комиссию для продажи в Америке. В России находится сын (и компаньон) этого Хаммера, врач, привезший Семашко в подарок хирургических инструментов на 60 тыс. долларов. Этот сын был на Урале с Мартенсом и решил помочь восстановить уральскую промышленность. Доклад сделает вскоре Мартенс официально. Ленин».

Таким образом, возникла концессия «Аламерико», которой Ленин придавал огромное значение. Председателем правления концессии стал Юлиус Хаммер, а его секретарем и помощником — сын его Арманд. Концессия занималась разработкой Алапаевского асбестового рудника на Урале. О бескорыстном подвиге русских по происхождению американцев по восстановлению экономики в СССР речь, конечно, не шла. Хаммеры подошли к делу серьезно. И первой ласточкой советско-американских торговых отношений явилась поставка хлеба для голодающих Урала и Поволжья. А зимой 1921—22 гг. русская пушнина, кожа и черная икра были обменены на доллары, и пароходы с американской пшеницей стали прибывать в Петроград.

Но вскоре на рынках Амстердама и Антверпена стали также появляться русские бриллианты. Местные дельцы сразу сделали предположение, что это, возможно, часть российских коронных драгоценностей. Затем через антикварный магазин в Стокгольме была реализована партия гобеленов, ковров и фарфора, а также других произведений искусства из национализированных частных собраний.

Надо заметить, что подобными предметами антиквариата в те годы было забито все: торговые лавки, гостиницы, рестораны и барахолки. Свою первую покупку Хаммеры сделали на барахолке, где за трешку купили прекрасное блюдо из царского сервиза, изготовленного на Императорском фарфоровом заводе. Обедая как-то в одной из петроградских гостиниц, они обнаружили ценнейший банкетный сервиз Николая I, датированный 1825 г., который находился в общем пользовании. Директор ресторана жаловался, что тарелки весьма не практичны и легко бьются. Арманд предложил ему взамен новый фаянсовый столовый набор. Обмен состоялся. Примерно, таким же образом к Хаммерам попал и известный сервиз Николая II «Птицы», первоначально состоявший из шести тысяч предметов, на изготовление которого ушло около шести лет. Потом к их приобретениям добавились картины, иконы, произведения прикладного и ювелирного искусства. Через несколько лет 30-комнатный особняк Арманда Хаммера на Садово-Самотечной улице превратился в настоящий музей.

Детом 1928 г. Арманда Хаммера посетил известный нью-йоркский антиквар Е. Сахо, который был очень заинтересован романовскими сокровищами. Он предложил Хаммеру партнерство, и тот ответил, что «справится у своих друзей в Советском правительстве, которые намекали ему, что он сможет их вывезти, если заплатит пошлину». В скором времени между Хам-мером и правительством большевиков состоялось соглашение, по которому одна сторона передавала свою карандашную фабрику в обмен на предоставление второй стороне права на вывоз и продажу в Америке произведений искусства.

Однако, из-за «великого биржевого кризиса» альянс с Сахо не состоялся. Братья Хаммеры решили действовать самостоятельно. Весной 1931 г. через галерею Уоллес Дэй они выставили небольшую коллекцию севрских фарфоровых ваз, фламандских гобеленов, обеденных сервизов, люстр, мебели, кружев, часов и картин. Но им крупно не повезло: аукцион принес организаторам лишь 69136 долларов. Понимая, что при правильном ведении дела этот бизнес может оказаться весьма прибыльным, они решили на этом не останавливаться. Был разработан блестящий ход: распродать ювелирные изделия через обычные универсальные магазины. Затем были разосланы письма директорам крупнейших американских универмагов, в которых предлагалась сорокапроцентная скидка от реальной цены. И после этого начались для многих тогда непонятные метания Хаммеров между Америкой, Европой и Россией. Юлиус Хаммер заявлял, что ему необходимо посетить Москву, чтобы «уладить дела фамильной карандашной концессии и приобрести антиквариат и произведения искусства для галереи Эрмитажа на углу 3-й Восточной и 52-й стрит в Нью-Йорке». Такого музея в природе не существовало, но зато по этому адресу располагался фамильный хаммеровский антикварный магазин.

Вскоре у Хаммеров появился надежный друг — парижский маршал Александр Шаффер, которому Арманд оформил визу в Советский Союз. И теперь уже тот начал совершать челночные рейсы через океан, посещая музеи Ленинграда и Москвы. В 1934 г. он устроил собственный аукцион «Русские императорские сокровища», а в 1937 г. — выставку своих приобретений, которая затмила даже хаммеровскую.

К сожалению, таких предприимчивых дельцов в то смутное время было очень и очень много. В результате Россия лишилась тех, действительно, несметных сокровищ, которыми располагала к началу XX столетия. Можно сказать, что этот прискорбный факт уже случился и винить кого-либо в нем не имеет смысла. Возможно, это и в самом деле так. Ведь зарубежные «ценители изящного» делали свои приобретения на собственные деньги и никого не обворовывали — в том общепринятом смысле, в котором подразумевается это явление. Говорят: дают — бери… Но мне эта ситуация напоминает другую, когда несмышленому ребенку подсовывают вместо одной стодолларовой бумажки двадцать других, но однодолларовых.

В последнее время, и особенно в постперестроечный период, на родину возвращаются предметы искусства, которые попали за границу в смутные 20—30-е годы. Бескорыстными дарителями здесь выступают иностранцы, оставившие свой след в этой печальной истории. Так, к примеру, известный бизнесмен и коллекционер Арманд Хаммер в конце 80-х годов сделал свой очередной вклад в нашу сокровищницу произведений русской живописи. Он передал в дар Советскому фонду культуры картину Айвазовского «Гурзуф ночью. Дорога вдоль моря», написанную автором в 1865 г. Такие примеры не единичны, но заставляют о многом задуматься.

«Сейчас толпы страждущих, — пишет А. Мосякин, — осаждают Алмазный фонд, желая лицезреть несметные сокровища России. И многие всерьез полагают, что эта камерная выставка на склонах кремлевского холма и есть ювелирное богатство огромной страны, накопленное ее имущими классами за сотни лет!

Теперь, чтобы поглядеть на сокровища России, нужно пересечь океан или поспеть на выставки, которые иностранцы великодушно привозят к нам… Да и что говорить, если только на двух швейцарских аукционах «Кристи» в апреле 1975 и в ноябре 1977 г. я насчитал 471 шедевр русского ювелирного искусства: иконы в дорогих окладах (включая «Введение Марии во храм» — подарок Николаю II от Троице-Сергиева монастыря в честь 300-летия дома Романовых), несколько табакерок Екатерины II и Александра III с его златобриллиантовым вензелем, бриллиантовый знак императорского ордена Андрея Первозванного, принадлежавший Александру II, 325 изделий фирмы Фаберже (это больше, чем во всех наших музеях вместе взятых!) и более ста — фирм П. Овчинникова, И. Хлебникова, П. Сезикова и других, которые тоже были поставщиками для «высочайшего двора», тоже разделили участь наследия «великого Карла». И такие аукционы там идут уже шестьдесят лет!

Резюмируя, можно сказать: продавалось все, что имеет отношение к культуре. За период с 1922 по 1940 г. состоялось свыше 30 крупных аукционов, множество тайных и публичных распродаж. По данным Роберта Вильямса, лишь за первые три квартала 1929 г. Советский Союз продал на аукционах 1192 тонны культурных ценностей, а за такой же период 1930 г. — 1681 тонну. За два года это почти 4 тыс. тонн, а за шесть «пиковых» лет (1928–1933) — более 6 тыс. тонн (!). И это без того, что было переплавлено, продано по индивидуальным сделкам, через антикварные, букинистические и комиссионные магазины, скупку и иным путем.

Джозеф Дьювин в те годы в сердцах произнес: «Я не понимаю. Как может нация так торговать своими сокровищами. Они их продают словно груз медной или оловянной руды». И он был прав. Эшелонами уходили ценности на распродажу, десятками эшелонов — в переплавку…

11 апреля 1938 г. Народный Комиссариат иностранных дел направил всем посольствам в Москве депешу такого содержания:

«Протокольный отдел Народного Комиссариата иностранных дел имеет честь обратить внимание членов дипломатического корпуса на следующее:

Советское правительство отмечает значительную утечку за границу предметов антиквариата и искусства, имеющих художественную ценность для Советского Союза. Поэтому Главному таможенному управлению отныне отдан приказ выдавать разрешения на вывоз таких вещей в строгом соответствии с инструкцией Главного таможенного управления № 120 от 28 сентября 1928 г., копия прилагается…»

Поднятый на многие годы шлагбаум был, наконец, опущен. Времена менялись, и то, чем вчера бездумно швырялись налево и направо, становилось государственной ценностью и национальным достоянием. И хотя nQ Америке еще катились последние волны «русских выставок», опустошительная «культурная эпопея» подходила к концу. Она становилась историей. Наступали новые времена, а с ними и новые опустошения, ведь у порога страны стояла война…

Справедливости ради нужно отметить, что сейчас, несмотря ни на что, кремлевская сокровищница остается одной из лучших мировых коллекций. В свое время корреспондент «Известий» Ядвига Юферова встретилась с директором Государственного музея-заповедника «Московский Кремль» И. А. Родимцевой. Приведу отрывки из этой беседы, касающиеся интересующей нас темы.

Я. Ю.: Ваша жизнь проходит за могучей Кремлевской стеной. Хоть у вашего музея нет проблем или?..

И. Р.: Конечно, на заповедник можно смотреть, как на визитную карточку России, но, вместе, с тем, это уникальное научное учреждение, которое обязано сохранить для будущего тысячелетия коллекцию более чем из ста тысяч вещей, живших-бытовавших в Кремле. Это особая родословная великих имен, энциклопедия русской, восточной и европейской культуры.

Я. Ю.: А кражи в музеях Кремля бывали?

И. Р.: Последняя случилась в 1918 г., в патриаршей ризнице.

Я. Ю.: И корона Российской империи никогда не пропадала?

И. Р.: Кстати, когда к нам пришли киношники с известным сценарием о ее пропаже, наши хранители искренне возмутились: такого не может быть никогда, хотя сокровищница всегда делила судьбу своего государства. Войны, пожары не проходили мимо. Дважды сокровищница покидала Кремль — в 1812 г. уезжала в Нижний Новгород, в 1941 — на Урал.

Самый большой урон кремлевским сокровищам был нанесен Лжедмитрием. Он варварски уничтожал произведения искусства: разламывал их на куски и разбрасывал своим наемникам. Это было начало его и Марины Мнишек платы-расплаты за русский престол. Потом Наполеон вошел в горящий Кремль и страшно надругался над святынями, расположив в Успенском соборе гусарский полк и конюшню.

Я. Ю.: Ирина Александровна, а много ли было распродано богатств России?

И. Р.: Увы, много. Не только распродано, но и переплавлено и разрушено. Немало уже сказано про роковую роль Гохрана в 20–30 гг., но судьбой, наверное, предназначено, чтобы многое опять вернулось в Кремль.

В 1967 г. много писали, что в СССР ничего не осталось из царских коронных бриллиантов. Тогда было принято решение открыть в Оружейной палате выставку из Алмазного фонда. Сегодня ее посетителей не интересует, какому ведомству подчиняются те или иные сокровища. Главное, чтобы они оставались национальным достоянием России и чтобы современное законодательство смогло подтвердить эту независимость.

Да, многое ушло, многое продано через аукционы, это бесспорно, сомнительны лишь многочисленные байки о подарках женам генсеков из музейных фондов…

Как бы там ни было, но факт остается фактом. Предметы искусства и культуры, представляющие особую историческую ценность, уплывали из России огромным потоком. Так было во все времена, но по наиболее трагическому сценарию события развивались именно в 20–30 гг. нашего столетия. И сейчас, каким бы путем эти предметы искусства или культуры ни покинули пределы России, они являются, увы, отнюдь, не нашим национальным достоянием. На ноябрьских 1997 г. торгах в Женеве было представлено, к примеру, серебро, царские табакерки и изделия Фаберже. Из 390 лотов коллекции декоративно-прикладного искусства, выставленной на торги «Сотбиз», следует упомянуть и наиболее ценных с исторической точки зрения.

Среди прочих было выставлено зеркальное блюдо из серебра, датированное около 1897 г. Оно принадлежало Николаю II и было подарено Франсуа Феликсу Фору (1841–1899) во время его визита в Россию. Трудно понять, почему Николай II, при дворе которого работали Фаберже и Болин с большой группой великолепных серебряных дел мастеров, подарил французскому президенту это огромное (около метра в длину) блюдо французского производства.

Следующий лот — позолоченный поднос из серебра, имеющий вес более 4 кг и длину 55 см, кроме французского клейма, имеет также и русское. Вероятно, когда-то этот поднос знаменитого французского мастера Одио принадлежал какой-то знатной семье из России.

Позолоченная ваза из серебра (Жан Батист Клод Одио. Париж. 1798–1809), весом около 3 кг и длиной 36,5 см, которая, вероятно, входила в комплект Демидовского сервиза, проданного американцам в 1928 г., размещается на четырех фигурках Бахуса и имеет ручки в виде лебедей. В счете, который Демидов уплатил мастерской, среди прочих предметов указаны два ведерка для льда, десертное блюдо с фигурами Бахуса и лебедей. Полностью обеденный сервиз Демидова экспонировался на промышленной выставке в Лувре в 1819 г.

Золотая табакерка с портретной миниатюрой (Германия. Конец XIX в.). Принадлежала русской императорской фамилии и была подарена принцу Генри Прусскому, который продал ее на благотворительный торгах во время 1-й мировой войны.

Золотая табакерка, украшенная мозаичным видом Петергофа (С — Петербург. 184/?/ Беклер.), диаметром 6,6 см. Вероятно, также принадлежала русской императорской фамилии.

Пара позолоченных ваз (Фаберже. С.-Петербург. Мастерская Михаила Перхина). Высота 15,7 см. Два года назад эти русские вазы пурпурного цвета на постаментах в виде колонн из черного агата продавались среди имущества герцога Баденского. Только специалисты могут определить, из какого материала выполнены эти вазы. Кажется, что они вырезаны из какого-то необычайного редкого камня ярко-красного цвета. Однако, это непрозрачное стекло, называемое «пурпурин», известное по изделиям итальянских мастеров, применявших его в мозаиках и для украшения табакерок. В работах венецианских мастеров это стекло также нашло свое применение, и состав материала хранился в строгом секрете. К середине XIX в. пурпурин открыли во Франции. А с 1858 г. в результате химических экспериментов его удалось получить на Императорском стекольном заводе в России.

Веер, декорированный золотом, перламутром, рубинами и сапфирами (С.-Петербург. Фаберже. Мастерская Вигстрема. Около 1910 г.), корона с монограммой Августы-Виктории, королевы Пруссии, объясняет, почему веер называется «императорским». Мастерские Фаберже выпускали самую разнообразную продукцию, но вееры Фаберже никогда не встречались на антикварном рынке, что подчеркивает уникальность данного лота.

Произведения великих мастеров не находят своего выражения в золотом или валютном эквиваленте — они не имеют настоящей цены. Это — мысль художника, посылаемая через столетия последующим поколениям, облекаемая в материальную оболочку, чтобы быть доступной для прочтения. Попадая на неродную почву, эта мысль утрачивает свое предназначение. Как невозможно вычленить одно звено из цепи, не нарушив ее целостности, так невозможно понять себя, потеряв связь с прошлым. В этом, на мой взгляд, и скрывается корень зла той трагедии, которая имела место в нашей истории в 20—30-е годы.