Крест Марии

Глава 15

Дни шли за днями, я старательно дёргала рычаги, внимательно следила за тем, чтобы не пропускать. Мой крест поднялся уже на второй уровень и вот-вот должен был подняться на третий.

Это меня здорово угнетало.

Ну, во-первых, я ещё не придумала, как заставить лупроса залезть в щель и напасть на моего обидчика. Ведь нет никакой гарантии, что он внезапно полезет обратно и не нападёт на меня.

Вторая проблема была в том, что у меня был всего один лупрос. А этих уродов – двое.

Если же вдруг придётся решить, кого из них, то я на первое место поставлю, конечно же, Щукаря. Фавн хоть и натравил его на меня, но сам лично не убивал. А вот Щукарь, совершенно посторонний человек, почти убил меня. И только чудо спасло меня от смерти.

И третья проблема (да, она была. И именно она была самой главной), это то, что я совершенно не знала – ядовит ли лупрос или нет. Вся моя месть строилась на моём предположении, что раз окраска яркая, значит он ядовит. Но это совершенно не обязательно. Вон даже у нас бабочки имеют яркую окраску, ну так они же не ядовиты. Или коралловые рыбки. Да, среди них есть всякие, но в основной массе они вполне безобидные. Может быть и мой лупрос такой же. А то, что в записке было предостережение не трогать его – так, может, он просто нежный и не любит, чтобы его трогали. К примеру, светиться перестает.

И как всё это проверить я банально не знала. Проверять на себе глупо. Если действительно он ядовитый, то это опасно. А больше проверить и не на чем.

Звякнуло, лязгнуло и зазвенело. Я отбросила вязание и прислушалась – иногда я путала звуки лязга и не сразу определяла – бежать дёргать рычаг, нестись к кормильне или же это стыковка. Я опять прислушалась и кивнула сама себе. На этот раз я не ошиблась – лязг предвещал стыковку.

Я поправила волосы, одёрнула своё рубище, прихватила товары на обмен и пошла к окну.

С той стороны на меня смотрел мужчина. Смотрел с немалым изумлением.

– Мария? – сказал он.

Я тоже удивилась, откуда он меня знает, но согласно кивнула.

– Вы же умерли! – мужчина был не менее удивлён, чем я.

– Почему? – спросила я, сделав вид, что не понимаю, о чём он.

Глаза мужчины за толстыми стёклами очков забегали:

– Ну ваш крест резко начал снижаться, вы практически опустились на самое дно. Вот мы и решили, что вы умерли.

– Мы? – вопросительно подняла бровь я.

– Другие узники, – я бы, пожалуй, поверила, если бы мужчина на каких-то полсекунды не вильнул взглядом.

– Понятно, – я сделала вид, что вполне удовлетворена его версией.

– Так что же случилось? – мужчина от жадного любопытства подался вперёд, его массивная, покрытая многодневной щетиной, нижняя челюсть чуть отвисла, и он стал напоминать старого больного бульдога.

– Да вот, – демонстративно вздохнула я, – уснула, не дёрнула рычаг вовремя.

– Бывает, – также декоративно посочувствовал мне мужчина, – у меня когда-то аж два раза так было. Здесь у любого так может случиться. Но я тогда заболел, оба раза. Так что у меня причина уважительная, а вот вы ещё молодая, и вам нужно быть повнимательнее!

Вот терпеть не могу таких стариков: брюзгливых, сварливых, которые почему-то свято уверены, что длинный отрезок жизни, который они прожили, даёт им полное право поучать всех вокруг. А ведь сколько так бывает, что человек всю жизнь примитивно существовал по схеме: «работа – дом – работа – на выходные на дачу». И самые сильные у него потрясения в жизни были – это поход к стоматологу или повышение цен на пиво. И вот именно такие вот «диванные воины» любят всех поучать и всем советовать. Те же люди, которые прошли страшные жизненные взлёты и падения, у которых всё сердце в шрамах, они, как правило, крайне редко кого-то поучают.

Очевидно, этот был из первой категории. Более того, отчего-то мне кажется, что он в связке Щукарь-Фавн.

– Ты носки вяжешь! – скорее утвердительно, чем вопросительно сообщил он мне. – Давай!

– Что давать? – сначала не поняла я.

– Носки, говорю, давай! – очкарик начал сердиться от моей нерасторопности.

– Носки я вяжу на обмен, – спокойно постаралась сказать я, вроде как получилось выдержать тон спокойным.

– Так я обменяю! – вконец рассердился мужчина, – положи носки, а я обменяю.

– На что? – спросила я всё ещё спокойным тоном.

– Дам монету, – он порылся в кармане изрядно мятых и замусоленных брюк и вытащил монету. – Гляди!

Он приложил к стеклу кругляшек. Я всмотрелась – это был советский рубль, с Лениным.

– Не интересует, – я покачала головой.

– Это деньги! – возмутился очкарик, – тебе больше никто не даст.

– Мало, – пожала плечами я, – я за рубль носки продавать не буду.

– Тебе больше никто не даст! – упрямо повторил он скрипучим голосом, тряся головой, от чего его неопрятные, сальные волосы совсем рассыпались.

– Ничего страшного, – пожала плечами я, – рано или поздно кто-то найдётся, кому носки надо будут. А я никуда не спешу. У меня ещё почти сорок лет впереди.

– Будешь жалеть! – рыкнул он.

– Я бы на что-то из вещей сменяла, – постаралась смягчить свои слова и перевести разговор в мирное русло я. Хватит, и так у меня кругом враги и недоброжелатели. Пусть хоть этот нейтрально относится.

– Нету у меня ничего лишнего! – сердито воскликнул он и добавил, – рубль бери!

На его лице боролись две эмоции – жадное нетерпение обладать носками и обида, что не получается обвести меня вокруг пальца.

Я посмотрела на него и сказала:

– Берите! – я сунула носки в щель.

– За рубль? – торопливо спросил старик.

– Нет, – покачала головой я, – так берите. Вам нужнее.

Очкарик замер, словно громом поражённый, его подслеповатые глазки растерянно заморгали за толстыми стёклами.

– Так? – растерянно переспросил он и руки его затряслись.

– Так, – твёрдо сказала я.

– Ну и дура! – старик суетливо выхватил носки из обменной щели и захихикал тоненьким голосом.

Лязгнул люк и скрыл его лицо.

Я вернулась обратно.

Зачем я так сделала? Любой бы сказал, что я глупая дура. Что в ситуации, когда любая ерунда – крайне необходимая вещь, отдать за просто так любовно связанные шерстяные носки – это на грани сумасшествия.

Но я не жалела. Вот совсем не жалела. Глупый больной старик, он провёл здесь чёрт знает сколько десятков лет, у него вполне может быть, что ничего и не осталось. И он так хотел эти носки. Вот пусть они у него будут. Пусть его ногам будет тепло.

А если он меня обманул. Ну что же. Это не страшно. Моя совесть чиста. А со своей пусть он сам там договаривается.

Я сходила дёрнула рычаг и принялась довязывать очередные носки.

Старика-очкарика я выбросила из головы.

Прошло уже пару дней. Я занималась составлением шифра. Это было капец как сложно. Для меня сложно. И занимало это кучу времени. Но как раз время – это было то, чего у меня очень много. Так что я была не в обиде.

А ещё я мастерила себе «парадное» одеяния. Для стыковок. Разложила кусок бархата, скроила переднюю часть планки. Остальное – довяжу из шерстяных ниток. Если взять спицы потоньше и посильнее затягивать петли, то полотно получится плотным, как будто оно магазинное.

Так я и намеревалась сделать. Нитки чёрного цвета у меня были, желание – тоже.

Вот свяжу и предстану перед всеми как такая себе дама-дама.

Я представила себя в черном бархатном одеянии, в чёрных перчатках, в жемчугах и в небольшой шляпке-таблетке с короткой вуалью, и он удовольствия аж засмеялась. Мы когда-то ходили с Бенджамином в кинотеатр, и я там актрису в таком образе видела.

Вот примерно так я коротала дни. Но были у меня и не очень приятные моменты. К примеру, у меня начал заканчиваться крем для рук. И даже тот, отложенный кусочек сала, что дала мне Вера Брониславовна, увы, подошел к концу. Что делать, я не знала. Как я не старалась беречь руки, использовала перчатки из ткани, и даже из остатков клеёнки скроила себе хозяйственные, но всё равно это помогало мало.

Более того, однажды, рассматривая своё лицо в зеркальце, я обнаружила сразу несколько морщин. Причём были они довольно глубокие. А когда я, ужаснувшись от этого обстоятельства, принялась рассматривать свои волосы и обнаружила там несколько седых прядей – моему ужасу не было предела.

Скажу честно – я рыдала.

Какие там носки?! Я даже есть не хотела, сил находилось только на то, чтобы подняться и сходить очередной раз дёрнуть очередной рычаг.

А нет, я ещё зимний сад поливала. Это да.

Но больше ничего делать не могла – просто рыдала.

Мне было так жаль себя! Я уже столько времени здесь, моя молодость давно прошла, но зрелость, когда женщина находится на пике своей женственности, это тоже проходит и впереди только одиночная камера, и старость.

И я рыдала. Долго. Протяжно. Взахлёб. По-бабски.

Неожиданная стыковка вывела меня из ступора. Слёзы я все выплакала, и последнее время просто тоненько подвывала, лёжа на топчане.

Ничего не хотелось вообще.

Но к стыковке таки я пошла. Просто а вдруг это Акимыч? Я же ему радикулитный пояс отдать должна. Я обещала. И он же ждёт.

Поэтому я подхватила товары на обмен, как могла, так одёрнула своё рубище, и поплелась к окну, надеясь, что имею не слишком осунувшийся и растрёпанный вид.

Как ни странно, это оказался тот мерзкий старикашка в очках, которому я отдала носки.

– Ааа... это вы? – равнодушно сказала я и хотела уже уходить (выслушивать очередную нотацию просто не было сил).

Но очкарик меня удивил.

– Мария! – воскликнул он и от избытка эмоций даже руки к груди прижал, – Простите меня пожалуйста! Я был не в себе! Спасибо вам за прекрасный подарок!

Я пожала плечами с равнодушным видом.

– Я понимаю, сколько вам пришлось потратить сил, чтобы их связать. И что это тот ресурс, который у вас идёт на обмен. И я хочу сказать, что был очень тронут вашим великодушием! Мария!

Я с удивлением посмотрела на него. Мне показалось или за толстыми стёклами действительно блеснули слёзы. Ну надо же!

– М-мария! – воскликнул он, слегка заикаясь от волнения, – п-позвольте мне тоже сделать вам подарок!

И он просунул в щель какой-то свёрток.

Я немного поколебалась – доставать или нет? От Щукаря ничем хорошим это не закончилось. Но сейчас я была в такой апатии, в таком раздрае, что мне было уже всё равно. И я вытащила свёрток.

– Ну разверните же! – умоляющим голосом попросил старик.

Я послушно развернула. На мои руки выпал ярко-малиновый шелк.

– Вам нравится? Ну нравится же, да? – забеспокоился старик, пытаясь заглянуть мне в лицо. – Ну скажите!

– Очень нравится! – улыбка восторга осветила моё лицо, и старик радостно засмеялся, и даже в ладоши захлопал:

– Я знал! Я знал, что это вам обязательно понравится!

– Это прекрасная ткань! – восхитилась я, – и мой любимый цвет!

– Да! – важно заявил старик, он весь аж светился от удовольствия. – Я выменял его у рыжего Карася аж на четыре бутылки вина и штаны от фрака!

– Ого! – уважительно сказала я, пребывая в обалдении.

– Да, Карась очень удивился! Но обмен был! Да. Всё по-честному! – старик аж раздувался от гордости.

И тут в меня словно озорной чёртик вселился, что ли. Ну, не удержалась я. Не удержалась!

– А это вам! – сказала я и сунула радикулитный пояс в щель для обмена, – тоже подарок!

– Это что… это – мне? – на старика было больно смотреть, столько неверия и детской непосредственной радости было у него в глазах, что я еле сдержалась, чтобы не пустить слезу от умиления.

– Конечно! – без всяких угрызений совести соврала я, – я, как только вас увидела, сразу поняла, что вам нужно это. И связала вам. Это…

– Это же пояс для радикулита! – радостно воскликнул старик и тихо добавил, – Спасибо тебе, дочка! Меня зовут дядя Лёня.

Так началась наша странная дружба с этим человеком.

А для Акимыча я связала ещё один радикулитный пояс. Овечьей шерсти как раз хватило. И носки. Как бонус.

Не знаю, но после той стыковки у меня внутри что-то как перевернулось. Я сейчас знала, что в следующую стыковку дядя Лёня обязательно постарается меня чем-то эдаким удивить. Поэтому раздумывала – связать ему шарф или замахнуться на жилетку? Так-то он был довольно тщедушный, так что я вполне могу связать, примеряя на себя. А ему стопроцентно подойдёт.

А ещё я хотела в следующую стыковку быть в платье из малинового шёлка. Удивить мне хотелось. Но выкройки у меня не было, поэтому я не торопилась. Боялась попортить деликатную ткань.

Я опять начала заниматься: отжимания, прыжки, подтягивания. Правда нож пока не бросала. Пока ещё морально не была готова.

И вязала, вязала.

Когда вяжешь, руки заняты, а мысли в голове так и роятся.

И я постоянно возвращалась к нашей последней и предпоследней стыковкам. С дядей Лёней. Вот как так? Как человек может измениться на сто восемьдесят градусов?

Неужели простое человеческое отношение, обычный поступок по совести – перевернул в нём всё?

О себе я могу сказать так: во-первых, я почувствовала удовольствие, моральное удовлетворение, что доставила человеку такую радость своим простым жестом. Кроме того, вероятно в каждом из нас есть потребность заботиться о ком-то, и чтобы о тебе хоть кто-то, хоть самую малость заботился. И если ты сидишь в бункере, в страшном месте, где впереди нет просвета, нет будущего, где молодость прошла, зрелость проходит, а впереди только горькая одинокая старость – но если где-то рядом есть человек, который хоть иногда думает о тебе и заботится, и ты хоть иногда думаешь о нём и заботишься, то можно перенести любую тяжесть, любой крест. Даже такой.

А вот остальные, у них этого нет. Они живут по одному и тому же сценарию день за днём, дёргают рычаги, едят, спят, иногда общаются при стыковках, обменивают всяких хлам, пытаясь обмануть или нажиться хоть самую малость. И они полностью одиноки. И они знают, что никому не нужны. Возможно поэтому тот же Щукарь решил вступиться за своего покалеченного товарища. Всё может быть.

Но для меня это не оправдание.

И я всё равно их обоих уничтожу.

Я чуть не пропустила очередной звон, что пора дёргать рычаг. Третий!

Моё сердце пропустило удар.

Третий!

А это значит, что мне может в виде поощрения попасться ещё один лупрос.

И тогда я смогу отомстить! Обоим.

Но! Я не знаю точно – ядовиты ли они? И узнать негде.

Я подхватилась и сбегала дёрнуть. Дёрнула.

Следом послышался звон от кормильни.

Бинго! Поощрительный приз.

Я бросилась со всех ног туда, вытащила бутыль вина, кекс и что-то замотанное в небольшой свёрточек. Бросила всё это на топчан и принялась разрывать кекс!

Есть! Лупрос!

Ещё один. В такой же склянке!

Я смотрела на него через стекло и радостно смеялась.

Теперь осталось провести испытания – ядовитый он или нет? А что, если нет? Запасного варианта у меня тоже нет. А возможность будет у меня всего одна. И я не могу, не имею права её прошляпить!

Что же делать?

Прежде всего мне нужно провести эксперимент с ядом. Где-то в книге по зоологии был очерк с описанием, как собирают яд у змей. Но я не могу сделать также – банально хотя бы из-за того, что я даже не представляю, есть ли яд у лупросов, или же они, словно жаба-ага имеют ядовитую поверхность тела?

Я посмотрела на нового лупроса ещё раз – ведёт себя спокойно. Как и его земляк.

Так что же делать?

Может быть, следует поместить их в одну ёмкость? И наблюдать? Может, они как скорпионы, начнут жалить друг друга?

Ну хорошо, начнут жалить, и кто-то один победит? А мне-то два нужны!

Или второй вариант – не будут жалить друг друга. Но тогда ещё один вопрос: а как мне потом достать одного и не тронуть другого?

А если это мальчик и девочка и они вообще размножаться начнут и через несколько суток у меня здесь будет ферма ядовитых лупросов?

Божечки, столько проблем и что делать – я не знаю. Но то, что нужно экспериментировать, наблюдать и, возможно, спросить у кого-то из других узников – не вызывало сомнений.

Ладно, я решила пока отложить склянку со вторым лупросом.

И тут вдруг я обнаружила, что пока тщетно билась над вопросом о лупросах, мой крест сиганул вверх и теперь я оказалась на третьем уровне!

На уровне, где летают Щукарь и Фавн…

Чёрт!